Текст книги "Театр эпохи Шекспира"

 
Вот штука, нечего сказать! Одры,
Татарские некормленные клячи,
Что в день и тридцать миль не пробегут,
Дерзают с каннибалами равняться,
С троянцами и с Цезарем? Ну нет!
Пусть будут прокляты, и царь их Цербер.
И пусть громами грянет небосвод!
Нашли из-за чего сцепляться!..
Пусть люди дохнут, как собаки! Пусть
Короны, как булавки, отдают!
Иль нет Ирины здесь?[416]416
  «Генрих IV» (часть 1-я, II, 4), перевод Е. Бируковой.


[Закрыть]
 

С репутацией знатока выспренной речи Пистоль перешел в комедию «Виндзорские насмешницы», где он часто произносит напыщенные стихотворные тирады вроде следующей:

 
Пусть устрицей мне будет этот мир.
Его мечом я вскрою[417]417
  «Виндзорские насмешницы» (II, 2), перевод С. Маршака и М. Морозова. Особенно много таких тирад Пистоля в третьей сцене первого акта.


[Закрыть].
 

Как и в некоторых других случаях, свидетельства, дошедшие до нас, носят пародийный характер. Это не должно помешать нам увидеть, что насмешки отражали реальный факт – довольно широкое знание публикой поэзии, которая составляла важнейшую сторону английской драмы эпохи Возрождения. Авторы, писавшие для театра, знали, что публика не только наблюдает за происходящим на сцене, но также внимательно слушает речи действующих лиц. Драматурги не могли не считаться со зрителями.

В театре эпохи Шекспира существовали формы непосредственного обращения к публике: прологи, вступительные сцены к спектаклю, эпилоги. В них содержатся любопытные свидетельства того, что драматурги не только просили одобрения, но подчас объясняли зрителям свой замысел или даже заранее вступали в спор с предвзятым мнением определенной части публики. Особенно интересны в этом отношении пьесы Бена Джонсона. Другие драматурги тоже не пренебрегали таким средством воздействия на зрительный зал.

Мидлтон в прологе к пьесе «Только женский ум умеет так помочь» (1613) писал (в оригинале рифмованные куплеты):

Как понравиться всем, когда так много ушей и так много глаз? Одним доставляют удовольствие остроты, другим – занимательное действие, а иным – наряды. Одних увлекает веселье, других – страсть, а третьих – и то, и другое. Есть такие, кто приходят ради сладострастных встреч, другие – чтобы развлечься, но так поступают невежды. Как можно потрафить этим различным вкусам? Но я не сомневаюсь – если ваши головы будут внимательны, а нутро восприимчиво, то вы найдете, о чем печалиться и над чем посмеяться[418]418
  Middleton T. Prologue to «No Wit on, Help like a Women's» // Harbage A. Ор. cit. P. 124.


[Закрыть].

Другие драматурги тоже отмечают многообразие интересов и вкусов публики. Случалось, что они упрекали ее за невежество и непонимание. Они знали, что нередко мнение о пьесе определялось случайными обстоятельствами. Бомонт писал Флетчеру по поводу неудачи его пьесы «Верная пастушка» (перевожу стихи прозой):

Некоторые зрители, зная, что они ничего не понимают, основывают свое суждение на мнении соседа в черном; другие приглядываются к тому, кто хотя и молчит, но делает какие-то знаки; есть и такие, кто подражает зрителям, одетым в самое богатое платье; иной следует мнению своей возлюбленной, а та просто вздумала так случайно…[419]419
  Beaumont. Commendatory Verses to «The Faithful Shepherdess» // Harbage A. Op. cit. P. 124.


[Закрыть].

Были уже в те времена зрители с определенными взглядами на искусство. О таких говорится в прологе к «Шумливой девчонке»:

Они считают, что все сцены должны быть совершенны; каждый из таких зрителей приносит с собой в голове уже готовую пьесу. У него свое мнение о том, как следовало написать «Шумливую девчонку». Не увидев того, что ожидал, он начинает шикать[420]420
  Цит. по кн.: Harbage A. Ор. cit. Р. 127–128.


[Закрыть].

Как это далеко от традиционного представления о невежестве зрителей! Знакомясь с такими жалобами драматургов, нетрудно увидеть, что они совсем не считали свою публику грубой и простой. Повторяем, они понимали разнообразие интересов зрителей и стремились пойти им навстречу. В каждую пьесу щедро вкладывалось очень многое – занимательное действие, яркие образы героев, забавные комические типы, возвышенная поэзия и остроумные шутки.

Забота о том, чтобы понравиться публике, стимулировала драматургов и актеров. В шекспироведении XVIII и отчасти XIX века было распространено мнение о невежестве и грубости зрителей эпохи Шекспира. Теперь мы знаем, что это не так. Невежды ходили в театр и в те времена, но не они определяли дух и направление театра. Расцвет драмы и театра в эпоху Возрождения был неразрывно связан с тем, что в значительных слоях народа развились высокие духовные потребности. Это было обусловлено всем развитием общественной жизни, падением духовной диктатуры церкви, ломкой многих феодальных установлений, распространением новых понятий о жизни, расширением умственного кругозора в целом. Большую роль играл в развитии новой демократической культуры театр. Народ и театр взаимно обогащали друг друга.

Если бы зрители театра были пошляками и ничтожествами, разве смогли бы они оценить великих драматургов и актеров своего времени? Правда, существует мнение, что истинными ценителями были только образованные и знатные зрители, но это неверно.

Почти все истинно значительное и прекрасное, что создали драматурги Англии в эпоху Шекспира, впервые появилось на сцене народного театра. Здесь были сыграны все шедевры Марло, Грина, Кида, Шекспира, Деккера, Хейвуда, Бомонта и Флетчера. Даже Бен Джонсон свои лучшие произведения написал для общедоступного театра.

Оставив в стороне театроведческие проблемы, мы можем без всяких натяжек представить себе облик театра эпохи Шекспира. Перед нашим умственным взором встает замкнутое галереями пространство, всюду – на скамьях вдоль ярусов, в партере – шумливая, полная ожидания толпа. Но вот на просцениум выходит Пролог, и шум стихает. Публика хочет знать, о чем та пьеса, которую сейчас покажут. Ей сообщают это в самых общих словах, а затем начинается спектакль. Стремительно выходят на сцену актеры, потоком льется поэтическая или шутовская речь. Одни актеры сменяют других. На сцене радуются и горюют, любят и ненавидят, целуются и убивают. На два часа люди отдаются правде и вымыслам искусства. Оно волнует и захватывает. В публике граф смеется так же весело, как и сапожник, знатная дама в маске прячет слезы, у зеленщицы они текут по щекам на виду у всех. В эти мгновения театр для них – весь мир. Здесь возрождается прошлое, оживают легендарные герои, а иной раз на сцене зрители видят людей, похожих на себя или на своих знакомых.

Они, эти зрители, с замиранием слушали, как на подмостках выражал мечту о безграничной власти человека над миром Тамерлан, воспевал свою любовь Ромео, выражал свои сомнения Гамлет. Здесь шутил и колыхался от смеха толстый Фальстаф, распевал саркастические песенки шут короля Лира, порхал воздушный Ариель. Шумной толпой выходили злоречивые персонажи Бена Джонсона, бойкие острословы и авантюристы, выведенные на сцену Бомонтом и Флетчером.

Жизнь представала на небогато украшенных подмостках необыкновенно красочной, потому что ярки и грандиозны были – характеры и страсти, величественна и прекрасна поэзия, в которую облекались человеческие чувства.

Все это питало умы, волновало сердца, воспитывало характеры. Искусство сливалось с жизнью, а жизнь с искусством. Из их союза родились великая драма и прекрасный театр.