Текст книги "Очерки всемирной истории страхования и перестрахования. Том 1. История страхования и перестрахования до 18-го века"

Приведем ссылки в римском праве на положения, которые основывались на смерти либо одной из договаривающихся сторон, либо третьей стороны:

До разделения Римской империи на Восточную и Западную империи.

А. Гай Фальцидий: Комментарии, том 1, титул 3, секция 100, примерно 150 год н. э. (Гай включен в Сборник короля Аралика Второго – Breviary of Aralic II, титул 9, §§ 7 и 8, примерно 150 год н. э.)

(Ульпиан включен в Дигест Юстиниана, Книга 45, титул 1, секция 45, примерно 225 год н. э.).

Западная Римская империя.

Б. (Гай) Сборник Аларика Второго, том 2, титул 9, §§ 7 и 8, примерно 500 год н. э.

3. Восточная Римская империя.

В. Кодекс Юстиниана, Книга 8, титул 38, §§ 11 и 15, апрель 529 года.

Дигест Юстиниана, Книга 45, титул 1, секция 45 (Ульпиан). Декабрь 533 года н. э.

Институции Юстиниана, Книга 3, титул 20, §§ 13, 15, 16 и 17. Декабрь 533 года н. э.

Г. Базилика (Basilikôn), Книга 24, титул 3, секция 19; Книга 43, титул 1, секция 42; Книга 43, титул 5, секция 2.

Из данного перечня видно, что рассматриваемая практика протострахования жизни, существовала во 2-м – 10-м веках н. э. Хотя изначально договор был весьма примитивным и основывался на простом гадании касательно характера услуги или компенсации, то постепенно его форма совершенствовалась и учитывала систему расчетов стоимости такого договора.

Анализируя ссылки, указанные в таблице, в их хронологическом порядке, первыми для исследования являются «Комментарии» Гая Фальцидия. В период, когда Гай составлял свои «Комментарии», Римская империя находилась в зените своего процветания. Поэтому разумно предположить, что среди граждан существовал запрос на механизмы, с помощью которых человек мог заключить договор, по которому он платил или получал сумму денег в случае своей смерти либо смерти другого лица. Возникали случаи, требовавшие обращения к консулу или в суд. Юрисконсульты, к которым направлялись подобные вопросы, рассматривали их исключительно в правовом аспекте, поскольку вряд ли они были хорошими математиками или глубоко разбирались в тонкостях экономики такой деятельности.

Из «Комментариев» Гая видно, что, хотя он не отвергал такие договоры, тем не менее, он основывал свое мнение на том, что подобные сделки неправомерны, если они негативно влияют на статус наследника или наследников любой из их сторон. Он утверждал, что все договоры, заключенные по форме: «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена после моей смерти?» либо «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена после твоей смерти?», являются недействительными на том основании, что недопустимо возлагать обязательство на наследника. Также он считал, что такие оговорки, как «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена за день до моей смерти?» или «за день до твоей смерти?» являлись неправомерными, потому что в этом случае дата, на которую полагается выплата, может быть известна лишь в момент смерти, когда более приемлемой является фраза «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена моему наследнику?». В то же время Гай считал, что договоры, основанные на формах «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена когда я умру?» либо «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена когда ты умрешь?», являются действительными, поскольку в этих случаях обязательство наступает в самый последний момент жизни стороны договора или лица, дающего обещание.

Не известно, сам ли Ульпиан намеревался высказать благосклонное мнение в отношении данного вопроса или нет. Даже если Ульпиан делал различие между разными формами подобных договоров по аналогии с Гаем, то Юстиниан игнорировал эти различия и использовал «Ответы» Ульпиана для признание правомерности таких договоров.

Западная Римская империя. Аларик Второй, император Западной империи, в свои законодательные положения или, как их иногда называют «стипуляции», приложил позицию Гая, касающуюся недействительности договоров по выплате денег post mortem meam («после моей смерти») или tuam («твоей смерти») либо pridie quam moriar или moriaris («накануне моей смерти») или («твоей смерти»), но не указал, что такие стипуляции нарушают права наследников. Следует заметить, что лицо, которое оговаривало выплату денег, рассматривается в качестве кредитора, а другая сторона договора, которая обещала оплату, называлось дебитором. Похоже, что стипуляции Аралика были четко направлены против ростовщиков, поскольку его закон делал бесполезными договоры по обратному возврату прав на имущество (договоры реверсии). Однако, вполне возможно, что эти термины использовались в бухгалтерском смысле, и что debitor означало лицо, которое получило встречное удовлетворение (премию) в ответ на свое обязательство выплатить оговоренные деньги, и, аналогично, что creditor означало лицо, которое оплачивало премию. Подобная ссылка на стороны договора встречается только в привязке к вышеупомянутым договорам, а во всех иных стипуляциях Аралика стороны попросту не описываются. На другую форму договора (т. е. cum moriar или moriaris – «когда я умру» или «ты умрешь»), которую Гай считал правомерной, в Сборнике Аларика ссылок нет. Это упущение имело место либо в силу того, что эта вторая форма использовалась постоянно, поскольку не требовала последующего законодательного разрешения, либо от ощущения, что все договоры, касавшиеся смерти людей, считались аморальными и противоречащими благосостоянию империи. Как бы то ни было, отсутствие свидетельств не дает возможности четко объяснить данную ситуацию. Похоже, что имело место жесткое противодействие со стороны церкви, которая выступала категорически против любых финансовых, необязательно коммерческих, обязательств, связанных со смертью людей.

Восточная Римская империя. В «Corpus Juris Civilis» Восточной империи можно найти несколько разделов, касающихся договоров или стипуляций, предметом которых являлась смерть человека. Первая секция по дате опубликования находится в Кодексе Юстиниана и, очевидно, ссылается на «Комментарии» Гая касательно таких стипуляций. Обратимся к оригиналу, где император Юстиниан отвечает преторианскому префекту Менна:

«De inutilibus stipulationibus.

38.11

Scrupulosam (veterum) inquisitionem utrum post mortem an cum moreretur vel pridie quam moreretur, stipulates sit aliquis, vel in testamento legati, vel fidei comissi nomine aliquid dereliquerit, penitus amputantes omnia quæ vel quocunque contractu, vel stipulate, vel pacti sunt contrahentes, vel testator in suo testament disposuerit etiamsi post mortem, vel pridie quam moreretur, scripta esse noscuntur; nihilominus pro tenore contractus, vel testament valere præcipimus».

«Заключение стипуляции.

Мы намерены абсолютно устранить определенные технические трудности древних, а именно: что, если кто-либо заключает стипуляцию или оставляет что-либо по наследству, либо по доверенности, на условиях своего завещания, со словами: «После моей смерти», «На момент моей смерти» или «Накануне моей смерти», мы постановляем, что всё, включенное в стипуляцию, договор, соглашение или распоряжение со стороны наследодателя в его завещании, которое должно вступить в силу после его смерти либо накануне его смерти, тем не менее, будет считаться правомерным в соответствии с содержанием указанного договора либо завещанием»[96]96
   Code of Justinian. Liber VIII, title xxxviii, section 11.


[Закрыть].

То есть Юстиниан постановляет, что все такие договоры, даже, если в их основе лежат формулы «после смерти» или «накануне смерти», являются действительными. Из этого правила Юстиниана, ясно, что юристы его времени намеревались игнорировать тонкие различия, прописанные Гаем и другими авторами тех работ, которые не сохранились до времен Юстиниана. Такая тенденция более свободного и широкого толкования договоров наиболее четко проявляется в более поздних законах Юстиниана, а также уже упоминавшихся византийского императора Василия I Македонянина и Леона VI.

В своих Институциях Юстиниан касается того же вопроса, но более детально:

«De inutilibus stipulationibus.

13. Post mortem suam dari sibi nemo stipulari poterat, non magis quam post eius mortem a quo stipulabatur. ac ne is qui in alicuius potestate est post mortem eius stipulari poterat, quia patris vel domini voce loqui videtur. sed et si quis ita stipuletur, ‘ pridie quam moriar ’ vel ‘ pridie quam morieris dari? ’ inutilis erat stipulatio. sed cum, ut iam dictum est, ex consensu contrahentium stipulationes valent, placuit nobis etiam in hunc iuris articulum necessariam inducere emendationem, ut, sive post mortem sive pridie quam morietur stipulator sive promissor, stipulatio concepta est, valeat stipulatio.

15. Ita autem concepta stipulatio, veluti si Titius dicat ‘ cum moriar, dare spondes? ’ vel ‘ cum morieris ’, et apud veteres utilis erat et nunc valet.

16. Item post mortem alterius recte stipulamur.

17. Si scriptum fuerit in instrumento promisisse aliquem, perinde habetur, atque si interrogatione praecedente responsum sit».

«Не имеющие силы стипуляции.

§ 13. В предшествующие времена никто не мог выставить условие, что что-то должно быть выплачено ему после его смерти, как и то, что он может что-то получить после смерти лица, к которым он заключил договор. Никто не мог, будучи под контролем [опекунством] другого лица, обусловить, что такое же действие должно быть произведено после смерти последнего, потому что понимается, что он говорит голосом своего отца или хозяина. Опять же, если кто-либо ставит условие: «Заплатишь ли ты накануне моей смерти либо накануне своей смерти?», такая стипуляция считалась недействительной. Но поскольку стипуляции действуют по согласию договаривающихся сторон, (как уже было сказано), мы решили внести необходимое изменение в эту часть закона с тем, чтобы стипуляция считалась действительной, если она содержит условия «после смерти» либо «накануне смерти» того, кто заключает стипуляцию или дает обещание.

§ 15. Стипуляция, выраженная следующим образом, считалась действительной среди древних и считается таковой и сейчас; например, если Титий спросит: «Ты обещаешь заплатить, когда я умру либо когда ты умрешь?».

§ 16. Мы также вправе обусловить какую-либо выплату или исполнение чего-либо после смерти другой стороны.

§ 17. Если где-либо сказано, что определенная сторона дала обещание, это считается равнозначным тому, как если бы ответ был дан на предыдущий вопрос»[97]97
   Institutiones of Justinian, Liber III, title xix, §§ 13, 15–17.


[Закрыть].

Здесь обсуждается вопрос действительности стипуляций, основанных на формуле «накануне моей/твоей смерти». Причиной пересмотра являлось то, что стипуляции получали правовую действительность от того, что они базировались на взаимном согласии сторон договора, и что, соответственно, Юстиниан был рад изменить прежний закон. Такие положения Институций позволяют допустить, что во времена Юстиниана:

1) существовала практика стипуляций или заключения соглашений на выплату денег в случае смерти одной либо обеих сторон;

2) такие стипуляции могли заключаться в отношении другой стороны, т. е. в отношении некой третьей стороны, и

3) важными считались решения, касавшиеся особых форм договоров или стипуляций.

Первый из этих подпунктов вполне понятный, поскольку в нем напрямую утверждается, что древними (apud veteres) определенные стипуляции объявлялись действительными. Что касается второго подпункта, который соотносится с § 16 Институции Юстиниана, то здесь следует вернуться к стипуляциям, которые звучат как «Ты обещаешь заплатить мне после смерти моей дочери?» или «Ты обещаешь заплатить моей дочери после моей смерти?» и которые признавались Ульпианом законными, и соответственно подтверждались Юстинианом и Василием Первым. При этом данные признания можно рассматривать как особые разрешения, предоставляемые отцам, но, если бы не было привязки к отцам, можно предположить, что общее правило позволяло заключать подобные стипуляции в отношении жизни другого лица. Интересно отметить, что это единственное место в Своде гражданского права (Corpus Juris Civilis), где заключение договоров на случай смерти кого-либо еще, кроме лица, дающего обещание, предусмотрено за исключением особых случаев в отношении отца и дочери. В третьем подпункте, касающемся важности решений в отношении таких стипуляций, подчеркивается необходимость их должного соблюдения. Необходимость таких решений демонстрируется тем фактом, что они включены в Институции, которые были составлены по распоряжению Юстиниана с целью, чтобы они стали первым учебником гражданского права для студентов права его времени.

Если это так, то следует, что, если решения касательно действительности стипуляций стоили того, чтобы быть упомянутыми в Институциях, то они представляли собой практическую ценность. Отсюда очевидно, что практика заключения таких стипуляций носила общий характер и в таком масштабе, что передача знаний по правовым решениям являлась необходимой частью подготовки молодых юристов.

Эти общие правила, похоже, удовлетворяли всем требованиям, возникавшим из таких договоров, на протяжении более, чем 300 лет, что подтверждается следующим упоминанием в Книге 24 «Базилики», как основного правового свода Восточной Римской империи. Приводим отрывок на латыни в переводе с греческого:

«Cum et stipulations, et legata, et alios contractus post mortem compositos, antiquitas quidem respuerit, nos autem pro communi hominum utilitate receperimus: consentaneum erat, etiam illam regulam, qua vetustas utebatur, certo more emendare».

«В древние времена стипуляции, наследства и другие договоры, которые подлежали оплате в виду наступившего срока после смерти, отвергались, но мы ради их общей полезности для человечества, принимаем их (как действительные): поскольку было согласовано, что это правило, которое существовало в древности, изменено установленным обычаем»[98]98
   Basilicôn, Liber XXIV, title VI, § XIX.


[Закрыть].

Из данного отрывка следует, что с учетом полезности таких договоров отменялись какие-либо правовые ограничения для их совершения. Тем не менее, здесь разделяется мнение Гая и других юристов о том, что со стороны наследников не должны предприниматься злонамеренные действия, и что любые обязательства могли вступать в силу только, если не урезается свобода договаривающихся сторон. Далее, что эти договоры, даже, если они заключались до времен Юстиниана, не ограничивались смертью одной из сторон. Опять же, ясно, что этот обычай подвергся дальнейшему изменению, поскольку закон признает действительность договоров любого рода в случае смерти одной из сторон.

В позднем римском праве, а именно в «Базилике», есть еще две ссылки на соответствующую практику. Первая содержится в Книге 43:

«§ 1. И оба, он, который сам себе хозяин, и также тот, кто находится во власти другого, могут оговорить (т. е. заключить стипуляцию на выплату денег), когда он умрет.

§ 2. Я оговариваю правильно (т. е. заключаю действительную стипуляцию), что после моей смерти деньги должны быть выплачены моей дочери, либо выплачены мне после смерти моей дочери.

§ 3. Стипуляция в равной степени действительная, скажет ли он: «Если я умру» или «Когда я умру».

Отрывок прилагает Responsa Ульпиана, которые были приложены и Юстинианом к его Дигестам. Из повторяющегося разрешения стипуляции, заключенной отцами со ссылкой на денежные выплаты, зависящие от их собственной жизни либо жизней их дочерей, очевидно, что такая практика была хорошо известна.

Еще один интересный вопрос представляет приложение как Юстиниана, так и Василия Первого мнения Ульпиана касательно равнозначности оговорок «когда я умру» и «если я умру», поскольку вторая оговорка, должно быть, ссылается на риск, который мог наступить лишь в определенный срок или период времени.

Третье правило этих договоров содержится в Книге 43 «Базилики»: «И касательно того, кто оговаривает после смерти либо накануне его смерти, считается одним и тем же, и каждая оговорка является действительной, поскольку все, что сделано, является правомерным, будь то записано в завещании либо ином договоре»[99]99
   Цит. по кн. Trennery C. F. The Origin and Early History of Insurance, including the Contract of Bottomry. London: P. S. King & Son, Ltd., Westminster, 1926. Р. 236–237.


[Закрыть].

Отсюда следует, что обе формы стипуляции «после смерти» или «накануне его смерти» являются равными по значению, и договоры, основанные на одной из формул, являются действительными. Из контекста вполне очевидно, что юристы изучили Responsa ранних авторов и решили отказаться от своих мнений, поскольку они базировались на очень тонкой и ненужной правовой игре слов и могли создать ограничения, которые не были бы полезными. Затем, что эти договоры были прямо или косвенно привязаны ко времени смерти лица либо лиц, независимо от того, являлись ли они аналогией завещания или иным механизмами обеспечения выплат. Из этих двух выводов видно, что договаривающиеся стороны при своем желании могли на законных основаниях заключить любой договор, который они посчитают удобным. Такие договоры по своему содержанию могли быть несколько похожи на современные договоры страхования жизни.

Элементы страхования иного, чем страхование жизни, в Средние века. Беспорядки, вызванные разделением Римской империи на Западную и Восточную, набеги варваров (так римляне и греки называли чужеземцев) наряду с враждебным влиянием церкви, побудили деловых людей того времени, по возможности, охранять секреты своих торговых обычаев. Эта секретность, несомненно, усиливалась благодаря зависти многих соперничающих морских портов и торговых центров Средиземноморья.

Люди, жившие в Средние века, могли узнать о страховании из практики работы гильдий Мемписка (Mempisc), Фландрии (Flanders) – древние районы на севере Франции и Бельгии, и т. д., которые являлись местом формирования семейных групп фламандцев и немцев, и некоторых форм иного страхования, практиковавшихся фламандцами в начале 13-го века. Этот вывод основывается на том, что система страхования римлян, судя по всему, исключала риски гибели в результате пожаров, болезней или иных подобных инцидентов, в то время, как гильдии предоставляли подобную защиту.

Развитие гильдий из системы семейных групп. Направление развития средневекового страхования из семейных групп фламандцев и немцев было следующим:

1) «Семейная группа» немцев и фламандцев.

2) Гильдии Мемписка и Фландрии (8-10-е века н. э.).

3) Взаимное страхование жителей деревень с 11-го по 13-й века н. э.

4) Общинное страхование групп деревень с 14-го века н. э. и далее.

Первобытные племена германцев и фламандцев рассматривали в качестве единицы объединения семью, а не каждого индивидуума. Коллективные права и обязанности членов семей по отношению к отдельным людям представляли собой, как правило, (1) общую собственность на территории, принадлежащей группе, (2) общее право наследования завещанным имуществом, (3) общая обязанность обвинять убийцу члена группы, (4) общая ответственность выплачивать wergild (вира)[100]100
   Вира – вергельд (wergild) или денежный штраф за убийство.


[Закрыть] за убийство, совершенное членом группы, (5) общая обязанность помогать членам группы, (6) общие религиозные обряды и ритуальные погребения.

Впоследствии эти семьи стали утрачивать свою значимость и постепенно были заменены гильдиями или собранием лиц, связанных вместе скорее родословными предпочтениями и занятиями, нежели родством по крови или религией. К ним поначалу относились с подозрением как члены еще оставшихся семейных групп, так и власти, поэтому эти общества приняли квази-закрытый метод отправления ритуалов, собраний и т. д. Считая недопустимым предоставить властям какую-либо возможность контролировать их деятельность или вмешиваться в их дела, они постарались так организовать свои внутренние отношения, чтобы обязать персональной клятвой своих членов для должного соблюдения их обязанностей по отношению к обществу.

Эти общества были известны как гильдии или geldonia и процветали, главным образом, во Фландрии, Мемписке и т. д. Среди их других задач были попытка защитить себя от притеснения со стороны крупных феодалов, а также от убытков в результате пожаров, кораблекрушений или других бедствий. Поэтому они фактически представляли собой общества, которые формировались с цель осуществления взаимного страхования своих членов. Хотя мало что известно о способе их формирования и деятельности, ясно что изначально они организовывались как тайные общества, а их члены были обязаны давать клятву верности своим гильдиям и их членам.

В ряде случаев эти общества напоминали коллегии римлян, поскольку они состояли из лиц одного сословия и существовали за счет периодических взносов своих членов. Однако они существенно различались по своим задачам. Римские коллегии, в большинстве своем, носили религиозный характер, а гильдии были менее всего заинтересованы в соблюдении религиозных обрядов, их основной целью было взаимное благосостояние и страхование своих членов.

То, что эти гильдии были многочисленны, и что осуществление ими взаимного страхования одобрялось властями, подтверждается законодательством так называемых «Carlovingian Emperors» (Карловингские императоры)[101]101
   Каролингская империя (фр. L’Empire carolingien) – европейское государство, существовавшее в IX веке. В его состав входили части территории нынешних Франции, Германии и Италии, а также ряда других современных государств Европы. Официально государство называлось «Империя Запада» фр. Empire d’Occident, однако, в историографии его называют Франкская или Каролингская империя. Правители империи носили обычно титул «император Римлян» (лат. imperator Romanorum) или «император Римской империи» (лат. imperator Romanum gubernans imperium), позиционируя себя наследниками Западной Римской империи. Столицей был Ахен. Империя возникла 25 декабря 800 года, когда король Франкского государства Карл Великий был коронован папой Львом III в Риме императорской короной.


[Закрыть], в период правления (9-й век н. э.) которых четко утверждалось, что никто не обязан давать клятву при вступлении в такие гильдии. Это явно указывает и на то, что со стороны властей не было возражений в отношении самих гильдий или преследуемых ими целей.

Самое первое упоминание об этих гильдиях содержится в законе «Capitulare Francicum», датированном 779-м годом н. э., который запрещал людям под присягой следовать цели взаимной защиты от бедствий, пожаров или кораблекрушений, но запретительная норма касалась только клятвы, а не взаимного страхования. Этот запрет постоянно подтверждался более поздними законами, что говорит о том, что эти гильдии, действительно, были многочисленными, и на них был определенный спрос.

Эти гильдии постепенно заменялись новыми формированиями, когда жители многих городов Фландрии, Мемписка и т. д. начали объединяться в общины, принимая свои собственные законы, которым члены общины были обязаны подчиняться, хотя при этом не предусматривались какие-либо санкции, поскольку правители или сюзерены не признавали такие объединения и сначала активно им противодействовали. Однако скоро правители осознали безуспешность своих попыток и посчитали наилучшим выходом постепенное разрешение общин, как правило, добиваясь в ответ на свою благосклонность их лояльности. В итоге, в конце 11-го века и впоследствии многие деревенские общины получили хартии от правителей, которые разрешали руководствоваться местным обычным правом. Среди этих объединений, которые получили хартии, была «Amitié d’Aire», которой была выдана хартия в 1100 году королем Робертом II

Король Роберт II

и его женой Клеменсой Бургундской (Clemence). Эта хартия содержала оговорку, касавшуюся возмещения члену общины, чей дом сгорел, либо тому, кто, попав в плен, в качестве выкупа заплатил бóльшую часть своего имущества. Такому потерпевшему каждый из членов общины был обязан заплатить одну серебряную монету.

Другие сельские общины получали хартии такого же рода примерно в то же время. Эти хартии или keuren постепенно менялись по содержанию и к 13-му веку стали более формальными.

В хартии нидерландской общины Veurnambacht, например, указано, что лицу, чей дом сгорел в результате пожара по неизвестной причине, вся деревня должна компенсировать ущерб без промедления, а выплата должна осуществляться служащими, известными как ceurherrs (попечителями), которые избирались общиной. Здесь примечательное изменение между этим классом хартии и ранее упоминавшейся хартией для Amitié d’Aire, в которой нет упоминания о причине пожара и согласно которой каждый член общины компенсировал одинаковую сумму, при этом не исключалось, что общая подписная сумма могла быть значительно меньше размера ущерба.

Правители признавали преимущества системы взаимного страхования от огня, и, как указано в Хрониках Аббатства Св. Николая в Фурне (Chronicles of the Abbey of St. Nicolas of Furnes), датированных декабрем 1241 года, сами правители были допущены ко взаимному страхованию при условии, что они заплатят пропорциональную сумму стоимости своего имущества в случае страхования других членов от пожара по неизвестной причине.

К середине 13-го века возникла муниципальная система страхования от огня, которая находилась под контролем échevins (эшевены – члены муниципального суда, шерифы) и упоминавшихся выше ceurherrs (попечители), и теперь жители деревень осознали необходимость оговаривать, что можно застраховаться только от убытков в результате пожара, возникшего по неизвестным причинам, и что каждый участник в возмещение убытка обязан заплатить долю пропорционально стоимости его собственного имущества. Тем самым, старая идея братства канула в лету, а система страхования стала обычным бизнесом.

Позднее традиция сельских общин трансформировалась в объединение деревень одного региона и формирование общинной системы управления всем районом, как это имело место в случае со статутом «le Statut du Mont ou ‘Hoop’ d’Hazebrouck», датированным 1340 годом. В этом статуте сказано, что имущество может быть застраховано от пожара, если он возник в результате какой-либо внешней причины, и требование о возмещении должно выставляться в соответствии с законами страны.

Что касается выплаты компенсации в случае убытков, связанных с кораблекрушениями, то этот обычай возник в гильдиях, которые формировались из людей, живших на морском побережье, и эти случаи не регулировались хартиями в отношении наземных опасностей.

Возвращаясь к середине 13-го века, следует заметить, что тогда была популярна еще одна система взаимного страхования, известная как Hamelinghe. Например, в Секции 24 хартии, предоставленной деревням Nord и Zud Schoöte (5 марта 1266 года) со стороны правительницы – настоятельницы монастыря в городе Мессин в Западной Фландрии (Abbess of Messines), сказано, что лицо, которое умышленно нанесет травмы или убьет скот другого лица, должно уплатить штраф. Hamelinghe означает термин, применяемый к компенсации, выплачиваемой утратившему скот лицу, которое имело право на соответствующее возмещение со стороны других членов деревенской общины.

Ч. Ф. Треннери писал: «Не-взаимное или капиталистическое страхование можно проследить с середины 13 века н. э., сначала как возмещение, гарантированное от определенных специфических рисков, предлагавшееся правителем в ответ на определенные небольшие оплаты, и позднее в случае с морскими рисками, предлагавшееся корпорациями и страховщиками»[102]102
   Trennery C. F. The Origin and Early History of Insurance, including the Contract of Bottomry. London: P. S. King & Son, Ltd., Westminster, 1926. Р. 38–39.


[Закрыть]. Термин «капиталистическое» применительно к Средним векам не может не вызывать возражений, т. к. эпоха капитализма началась все-таки несколько веков спустя.

Самая ранняя ссылка на какую-либо форму невзаимной гарантии на случай убытка, практиковавшейся в Бельгии, содержится в некоторых письмах эшевенов из Брюгге и Ипра (Ypres), датированных 1227 годом. В этих документах, указывается, что определенные торговцы, посещая ярмарку в городе Мессина, должны были платить на два динария больше, чем другие, а в ответ аббатиса обещала взять под свою защиту на весь период проведения ярмарки торговцев и товары. Она также обещала, что по ее приказу будет отправляться правосудие по жалобам участников ярмарки. Такие отношения вполне можно рассматривать как имеющие элементы страхования.

Более четкое утверждение содержится в письме Герцога Лимбургского (Duke of Limbourg), датированном 12 января 1248 года, где он указывает на то, что торговцы должны платить определенную цену за пересечение его территории, и что в ответ он компенсирует любой убыток, который может возникнуть либо в отношении товара, либо его владельцев в границах его владений.

Аналогичное обязательство было возложено на аббатису Мессины в Брюгге 1 декабря 1298 года.

Морское страхование. В Хрониках Фландрии (Chronyke van Vlaenderen) говорится о том, что по просьбе жителей Брюгге в 1310 году Роберт, граф Фландрии – count Robert of Flanders) разрешил в этом городе учредить Страховую палату, где торговцы могли застраховать свои товары от рисков, морских или иных, по цене нескольких динариев. Более того, чтобы нести обязательство в таком объеме перед торговцами и разрешении претензий как можно быстрее, он принял различные законы и положения, которые должны были соблюдать и страховщики, и торговцы – страхователи.

Это утверждение подкрепляется прямыми ссылками в реестрах Jaer-Boecken van Brugge и Brugschen Koophandel. Правда, поскольку эти ссылки на Страховую палату были сделаны в 18-м веке, а сама хартия не обнаружена, то данные доказательства не являются безусловными. В то же время, и оснований сомневаться в их соответствии действительности нет.

В городском реестре Брюгге Ouden Wittenbouc (зарегистрирован Коллегией эшевенов 12 апреля 1377 года) есть запись, датированная декабрем 1377 года, которая содержит решение эшевенов под названием «Chartere van Zecggerscepe», предусматривавшее компенсацию стоимости определенных товаров, которые были утрачены и были застрахованы по полису морского страхования. Это решение являлось частью рутинной работы Коллегии эшевенов и в отсутствие каких-либо комментариев или пояснений свидетельствует о том, что страхование понималось всеми заинтересованными сторонами. Здесь следует отметить, что договор являлся соглашением о возмещении, и не рассматривался в качестве «азартного» страхования или страхования на пари.

В 15-м веке практика морского страхования стала настолько распространенной, что породила многочисленные судебные процессы, записи о которых сохранились до нашего времени. Страховой полис так и назывался «Chartere van Zecggerscepe», а позднее как policie d’asseurance, который мог оформляться сторонами в форме cédule или долговой расписки либо рукописного документа, скрепляемого частной печатью или удостоверяемого нотариусом или проктором (поверенным), и который подлежал либо нет оплате по распоряжению ответственного лица. По всем договорам страхования претензии урегулировались незамедлительно после получения документов, свидетельствующих о наступившем страховом случае. Встречные претензии на уступку могли зачитываться только против претензии, подлежащей оплате по конкретному полису.

В те времена страхование осуществлялось от захвата судна пиратами, кораблекрушения, немореходности судна (если об этом не было известно грузовладельцу) и т. д. Полисы не покрывали fraude de ribaudise (мошенничество) со стороны капитана судна, хотя полисодержатель и не контролировал действия капитана. Они также считались недействительными, если страховщик мог доказать, что страхователь намеренно погрузил товар на немореходное судно.

Уже тогда фигурировал термин «Общая авария», и как указано в деле, датированном 15 июля 1441 года, такой риск страховался на протяжении многих лет, при этом в том же деле есть ссылка на то, что товары должны быть перечислены согласно древнему обычаю.