Текст книги "Незаменимый вор"

Другое дело – Вайле. Причина, побудившая ее отправиться в это путешествие, была вполне очевидна. Девушка рассказала о ней в тот день, когда падишах впервые поднялся на ноги после удачно проведенной операции. На радостях он пообещал взять ее с собой, хотя потом не раз задумывался, правильно ли поступил. Год назад отца Вайле, тогдашнего правителя Аренжуна, похитили демоны. Если он еще жив, то наверняка томится в заточении в Городе Джиннов или превращен в раба, каких халвары используют на подземных работах. Вайле не раз говорила, что поход падишаха – это ее последняя надежда если не освободить отца, то хотя бы узнать о его судьбе. Аренжунцы никогда бы не осмелились на такое путешествие. Ктор, у которого она жила с тех пор, как стала сиротой, был бы рад помочь девушке, но в одиночку и он не мог справиться с Городом Джиннов...

Укрываясь в жидкой поросли кустарника, Адилхан, Навтан и Ктор следили за равниной, по которой двигался нескончаемый халварский караван. Падишах насчитал уже не менее четырехсот всадников, а хвост каравана все тянулся и тянулся из-за горизонта.

– Этак мы их целый день будем пережидать! – сказал с досадой Адилхан – Придется снова остаться здесь на ночевку.

– Нет, – произнес вдруг Ктор, до сих пор, казалось, безучастно следивший за передвижением халваров.

Падишах повернулся к нему.

– Почему – нет?

– Потому что они идут сюда.

Сказав это, жрец Ассуры снова устремил равнодушный взгляд на караван.

На таком расстоянии трудно было с точностью определить, в каком направлении движутся верблюды и всадники, но Адилхан доверял не столько глазомеру Ктора, сколько его интуиции.

– Идут сюда, – повторил он. – Вот как! Уж не нас ли встречают?

Навтан со страхом глядел то на падишаха то на жреца.

– Нет, не может быть, – тихо шептал он. – Откуда им знать о нас, халварам-то? Конечно нет! Не к нам они идут, а к воде. Им, наверное, известно, что здесь ручей – вот и все!

– Может быть и так... – Адилхан вглядывался в даль, прикрываясь ладонью от раскалившегося уже солнца.

– Хорошо, – сказал он, наконец. – Пустим их к ручью, а там посмотрим, до воды они добираются или до нас...

На площадку со стороны долины ручья поднялся Пулат – молодой гвардеец, успевший своей смелостью и сообразительностью снискать особое расположение падишаха.

– Что там у вас? – спросил Адилхан.

– Все приказания великого падишаха исполнены. Однако...

– Ну? Что еще?

– Если бы всемилостивейший падишах разрешил одно... соображение...

– Разрешаю, – сказал Адилхан, – соображай.

– Халвары, возможно, знают про этот источник, а значит...

– Значит идут сюда, не так ли?

– Именно так, о, мудрейший. Но, простите, я вижу, что опоздал со своими догадками.

– Ничего, мой мальчик, ничего! Если ты догадался, куда идет караван, не глядя на него, значит, ты неплохо соображаешь! Скажи-ка, как, по-твоему, нам следует теперь поступить?

Пулат слегка смутился.

– Н-ну, я думаю... Нам следует подпустить халваров к воде...

– Так, так! Хорошо!

– ... И устроить засаду.

Адилхан удивленно воззрился на гвардейца.

– Как ты сказал? Устроить засаду?

– Точно так, о владыка!

Падишах усмехнулся.

– Ну-ка, иди сюда, мой бесстрашный воин!

Пулат подошел к тому краю площадки, с которого открывался вид на пустыню.

– Что ты там видишь? – спросил Адилхан.

– Караван.

– Насколько он велик, по-твоему?

Гвардеец подумал.

– Сотни две верблюдов и вдвое, примерно, больше всадников.

– Вот именно! Никак не меньше четырехсот человек! И где же ты собираешься устроить засаду? Ведь они все даже не поместятся в долине ручья!

На этот раз, однако, падишаху не удалось смутить Пулата.

– Да простит меня всемилостивейший, – возразил он, – Вовсе не нужно, чтобы они поместились там все. Достаточно, чтобы каждый из них напился из ручья...

При этих словах Ктор быстро повернулся и устремил на Пулата внимательный взгляд.

– И они наверняка напьются, – продолжал юноша. – Караван идет из самого сердца пустыни, свежей воды у них не было несколько дней...

– Ну и что же дальше? – нетерпеливо спросил Адилхан.

– Если помнит повелитель, еще в горах Каука мудрец из мудрецов, прославленный в веках исцелением падишаха, сиятельный господин Ктор... – Пулат слегка поклонился в сторону жреца, – собирал сонную траву. Премудрый падишах тогда приказал нам помогать ему. Мы набрали три объемистых мешка – этого количества травы, как сказал господин Ктор, хватило бы, чтобы усыпить целый город...

Жрец приблизился к Пулату и положил ему на плечо руку.

– Юноша совершенно прав! – обратился он к падишаху. – А я, оказывается, недооценивал способности ваших гвардейцев. Это мысль, достойная Посвященного в Таинства.

Он улыбнулся Пулату бесцветной улыбкой.

– Если когда-нибудь, сын мой, тебе надоест быть гвардейцем...

– Погодите-ка, мудрецы, – прервал его Адилхан. – Вы что же, предлагаете мне полтысячи человек перерезать спящими? Это было бы недостойно падишаха Хоросана!

– Нет нужды убивать их, – возразил гвардеец. – Они и без того будут в нашей власти. Кроме того, великому падишаху, возможно, будет угодно допросить кого-нибудь из них. Разумеется, когда они проснутся...

– М-м-да... – задумчиво протянул Адилхан. – Допросить бы надо, конечно... Что ж, пожалуй, ты прав! Не скажу, что мне совершенно по душе твой план – я предпочел бы честную потасовку – но сейчас у нас, видимо, нет другого выхода... В конце концов, они сами виноваты – не будут шататься по пустыне целыми армиями!

Не прошло и двух минут, как маленький хоросанский отряд был готов к выступлению. Гвардейцы под предводительством сотника Маджида, Навтан и Вайле, пустив коней рысью, быстро удалялись от места стоянки. Они ехали по дну долины, вдоль ручья, так что всадники приближающегося каравана заметить их не могли.

У источника остались лишь Ктор, Адилхан и Пулат. Последний был удостоен этой чести по настоянию жреца, восхищенного хитроумным замыслом юноши. Ктор развязал мешочек, висевший у него на поясе, и отсыпал на ладонь горсть бурого порошка. Порошок этот он приготовил еще в горах Каука из сонной травы.

– Должно хватить и на людей, и на коней, и на верблюдов, – произнес жрец. – В течение суток вода этого источника будет вызывать необоримый сон у каждого, кто сделает хотя бы глоток...

Он медленно высыпал порошок в источник и простер руки над водой. Тотчас она забурлила, вскипела миллионами пузырей и покрылась мутной желтоватой пеной. Ктор произнес несколько неразборчивых заклинаний и поспешно отступил от источника.

– Идемте! – сказал он падишаху и Пулату. – Скорее!

Все трое побежали вниз по ручью – туда, где ждали их кони. Адилхан на бегу оглянулся и увидел, как пенная шапка, поднявшаяся над источником, выплеснулась на берег. Следом показалась зловещая мутная волна. Она закружилась в водовороте, увлекая за собой прибрежный песок, в одно мгновенье смыла все следы пребывания людей на берегу, а затем покатилась по долине. Едва Адилхан, Ктор и Пулат успели вскочить в седла, волна настигла их, но, не достав даже до брюха лошадям и не причинив никакого вреда, умчалась дальше. Позади остался идеально ровный пляж, омываемый хрустальными водами тихого ручейка.

– Да-а, – невольно протянул Адилхан. – Вот это работа! Теперь мы можем спокойно переждать в сторонке, пока халвары будут утолять жажду. Водичка выглядит прямо-таки соблазнительно. Интересно, какова она на вкус?

– На вкус не хуже, – сказал Ктор. – Но рекомендовать ее вашему величеству не могу. Вряд ли она прибавит бодрости.

Подковы аренжунских коней наполняли долину звонким перестуком. Адилхан надеялся вот-вот нагнать отряд. Он с неприязнью поглядывал на горы, которые были уже совсем близко.

– Когда мы должны будем вернуться? – спросил он Ктора.

– Думаю, что часов через пять-шесть можно возвращаться, ничего не опасаясь, – ответил жрец Ассуры.

– И все халвары будут спать?

– Без сомнения.

– А вы подумали, куда мы денем столько пленных? Не тащить же их с собой! А если отпустить на все четыре стороны, так мы сами скоро окажемся в плену...

– Если великий падишах позволит... – подал голос молчавший до сих пор Пулат.

– Ну, говори!

– Достаточно лишить их лошадей и верблюдов – и они останутся возле этого ручья. Они будут привязаны к воде, по крайней мере до тех пор, пока сюда не придет новый караван...

Адилхан расхохотался.

– Да это дьявол, а не парень!

Ктор одобрительно кивал. За поворотом долины всадникам открылось вдруг широкое ущелье с отвесными стенами. Ручей, превратившись в водопад, исчезал в его глубине. Со дна доносился глухой шум, над камнями поднималось серое облако водяных брызг. Ущелье пересекал висячий мост, невообразимо древний и ветхий, но способный, по-видимому, выдержать вес всадника с конем. Адилхан понял это, не увидев у моста своего отряда.

– Проклятье! – нахмурился падишах – зачем их понесло на ту сторону? Мы и так уже слишком близко подъехали к горам...

На противоположной стороне ущелья показался человек и замахал руками.

– Это Навтан! – встревоженно сказал Пулат. – Он нас зовет. Кажется, у них что-то случилось...

– Только этого не хватало! – Адилхан пустил коня вскачь и вихрем пролетел по мосту через ущелье. Но лошади Пулата и Ктора не были такими смелыми. Жрецу пришлось даже спешиться, чтобы вывести коня на мост.

– Ну, что у вас стряслось? – крикнул Адилхан, преодолев ущелье.

– Хафиз пропал! – задыхаясь, ответил Навтан.

Бедняга все еще размахивал руками, хотя никакой надобности в этом уже не было.

– Как так – пропал? Когда? Где все остальные? – спрашивал падишах, но Навтан только показывал куда-то вперед, не в силах ничего толком объяснить.

Адилхан пришпорил коня и поскакал дальше такой же узкой извилистой долиной, как и по ту сторону ущелья. За первым же поворотом он увидел весь свой отряд. Всадники сгрудились в кучу и, держа наготове копья, тревожно озирались по сторонам.

Маджид, увидев падишаха, поскакал ему навстречу.

– Говори – приказал Адилхан.

– Хафиз пропал без вести, – доложил сотник. Я остановил отряд перед мостом, чтобы подождать повелителя, а Хафиза послал разведать дорогу. Он благополучно переправился через ущелье и скрылся в этой ложбинке. А через минуту его конь, без седока, выскочил обратно на мост, и так был перепуган, что споткнулся и полетел в пропасть. Мы поняли, что с Хафизом беда и переправились сюда – выручать, да вот до сих пор не нашли, будто кто-то его утащил... Сдается мне, Навтан знает что-то – все время тычет пальцем по сторонам, но он так испугался, что добиться мы от него ничего не можем. Только то и поняли, что нужно оповестить падишаха... Один раз мы вроде слышали возню где-то в стороне, но из ложбины никак не выбраться – высоко и зацепиться не за что.

Со стороны моста послышался топот копыт. Подъехали Ктор, Пулат и Навтан.

– Ваше ве... ваше величество, – все еще лязгая зубами от страха, пролепетал купец, – я никому ничего не говорил, клянусь! Но по-моему... По-моему, это они!

– С чего ты взял? – мрачно спросил Адилхан.

– Я слышал рык! Честное слово! Это серые обезьяны!

При этих словах даже у сотника Маджида вытянулось лицо.

– Серые обезьяны! – пробормотал он. – Вот тебе раз! Но ведь это просто чудища из бабушкиных сказок!

– Немедленно отходим за мост! – приказал Адилхан. – Если Хафиз попал в лапы к серым обезьянам, мы ему уже ничем не поможем. А ну, рысью! Сотник, вперед. Вайле, не отставай, девочка!

Воины Хоросана, выстроившись в походную колонну, поскакали назад к ущелью. Первым ехал Маджид. Он уже приближался к мосту, когда навстречу ему, прямо из-под настила метнулась огромная серая тень. Неимоверно длинная и сильная рука вцепилась в шею коню, заставила его подняться на дыбы, а затем опрокинула на спину, словно это был не могучий аренжунский жеребец, а котенок. Сотник едва успел высвободить ноги из стремян и упал рядом с конем. Он схватился было за саблю, но чудовище, совершив новый прыжок, обрушилось прямо на него. Длинные, как ножи, сверкающие слюной клыки обезьяны вонзились в горло сотника. Голова его, почти оторванная от тела, далеко запрокинулась, уставив в небо мертвые глаза.

В этот момент к чудовищу во весь опор подскакал Пулат и ударил его саблей. Обезьяна еще склонялась над своей жертвой, поэтому удар пришелся по затылку. С оглушительным воплем чудовище распрямилось и, взмахнув рукой, отбросило прочь гвардейца вместе с конем. У коня, оглушенного ударом о скалу, подкосились ноги. Пулат упал. Однако рана, нанесенная им, не прошла для зверя даром. На какое-то мгновенье обезьяна замерла неподвижно, словно пытаясь сообразить, где находится.

Но Адилхан не раздумывал. Выхватив у одного из гвардейцев длинное тяжелое копье, он пришпорил коня и на всем скаку ударил чудовище в грудь.

Кости и мышцы обезьяны были столь прочны, что копье переломилось, не вонзившись достаточно глубоко, но удар оттолкнул зверя назад, камень под его ногой сорвался в пропасть, и обезьяна, продолжая вопить, последовала за ним.

Сейчас же целый хор голосов огласил ущелье почти таким же пронзительным воем. Из-под моста, серой копошащейся массой полезли десятки обезьян, окончательно отрезая хоросанцам путь к возвращению в пустыню. Оставалось лишь одно – бежать в горы, хотя именно там, согласно аренжунским преданиям, и было главное обиталище гигантских обезьян. Хоросанский отряд снова повернул вспять и поскакал узкой долиной прочь от ущелья. Адилхан на скаку наклонился, ухватил Пулата одной рукой за перевязь, рывком поднял его с земли и усадил перед собой в седло. Гвардеец с трудом, но держался, пока могучий конь падишаха уходил от погони с двойной ношей на спине.

Вероятно, на открытом пространстве пустыни обезьяны не могли бы соперничать в скорости с лошадьми, но в узком извилистом коридоре, загроможденном валунами, все преимущества были на стороне преследователей. Они постепенно приближались. Вопли их сменились низким ритмичным взрыкиванием, от которого, казалось, дрожали стены расщелины.

Конь одного из гвардейцев, Собира, оступился, прыгая через камни. Его подковы заскользили по булыжникам, смоченным водой едва заметного ручейка. Конь остановился лишь на мгновенье, но огромная серая тень уже накрывала его сзади. Обезьяна вспрыгнула на круп, и Собира, не успевшего даже выхватить саблю, постигла участь бедняги сотника.

Между тем толпа чудовищ по пятам преследовала остальных хоросанцев, а впереди вставал лес, где могли прятаться еще десятки и сотни обезьян.

К счастью, расщелина становилась все мельче и шире, и скоро отряд вырвался из нее на широкий простор. Скользкие камни под копытами коней сменились ровной упругой почвой, поросшей невысокой травой. Обезьяны начали отставать. Миновав первую полосу деревьев, всадники оказались на обширной поляне, со всех сторон окруженной лесом. Слева, из чащи деревьев, поднималась отвесная скала, с вершиной, заостренной, словно клык. От нее на поляну падала длинная тень. Адилхан, скакавший позади всех, оглянулся и не увидел преследователей. У падишаха мелькнула надежда, что они выдохлись и отказались от погони, но тут раздались крики в авангарде колонны. Гвардейцы осаживали коней и поворачивали назад, прочь от стены зарослей, окаймлявших поляну.

Адилхан сразу понял, чем дело. Отряд попал в ловушку. Обезьяны окружали его со всех сторон. Кряжистые стволы деревьев закачались, как от сильного ветра, когда вся стая разом двинулась навстречу хоросанцам. Гигантские серые тела вдруг заслонили лес. Обезьян было бесчисленное множество, и не существовало силы, которая могла бы их остановить. Разве что... Адилхан погладил шершавую, холодящую пальцы поверхность сосуда, притороченного к седлу. У него осталось четыре ифрита. Четыре шанса на спасение в безвыходном положении. И первый из них, кажется, пора использовать. Падишах огляделся по сторонам. Отовсюду на отряд надвигалась серая волна. Да, пора. Прежний Адилхан еще сомневался бы, еще, может быть, попытался бы бросить гвардейцев на прорыв, чтобы затем самому, со всеми четырьмя сосудами, выбраться из окружения. Но сердце Фарруха, живущее теперь в его груди, мало-помалу, сделало падишаха другим человеком. Он, как прежде, всей душой стремился к своей цели, но помимо этого стремления, ощущал теперь удивительное родство с людьми, которых вел за собой. Великий падишах больше не мог спокойно взвешивать, что будет полезнее: сохранить сосуды с ифритами или спасти людей.

Он велел Пулату держаться покрепче, решительным движением вырвал сосуд из седельной сумки, схватил нож, чтобы соскоблить печать, набрал полную грудь воздуха, готовясь единым духом выпалить заклинание... и вдруг застыл в предчувствии непоправимой беды.

ОН НЕ ПОМНИЛ ЗАКЛИНАНИЯ.

Какие-то разрозненные обрывки нужных фраз еще теснились в голове Адилхана, но сердце, скупо и потаенно хранившее каждое слово заклинания, было теперь далеко. Это заклинание, дающее власть над самой природой, он не мог доверить даже самым близким людям, потому что никто и никогда не был ему по-настоящему близок. Лучший друг, отдавший за него жизнь – и тот заставил расплатиться за это дорогой ценой. Подаренные им добрые чувства заслонили, оттеснили назад сокровенную тайну – единственное, чем дорожил Адилхан. Благородное перерождение падишаха сыграло с ним злую шутку...

Он еще бормотал несвязные слова, а враги были уже совсем близко. Где-то позади раздался истошный крик и сейчас же оборвался. Адилхан не расслышал, кто кричал, но знал, что крик был предсмертным. Он стал лихорадочно бить острием ножа в печать, пытаясь проткнуть ее насквозь. Неожиданно прямо перед ним выросла огромная серая фигура. Оскаленные клыки обезьяны были в крови. Пулат слабо вскрикнул и пригнулся к шее лошади. Тогда Адилхан, размахнувшись изо всех сил, швырнул сосуд с ифритом прямо в морду зверя...

Страшный удар потряс, казалось, все окрестные горы на много миль вокруг. Огненный смерч поднялся над поляной, разбрасывая во все стороны ослепительные искры. Почва заходила ходуном, по ней, словно по воде, побежали волны. Ни один из хоросанских коней не удержался на ногах, все они, вместе со всадниками, оказались на земле. Обезьяны попадали тоже. Их испуганный вопль разнесся над поляной, заглушая рев ифрита и гул землетрясения.

Неожиданно где-то вверху раздался еще более громкий звук, точно у гигантского музыкального инструмента лопнула струна. Тень от скалы вдруг тронулась с места и, удлиняясь все быстрее, заскользила через поляну.

– Что это?! – крикнул Пулат. От падения он пришел в себя и теперь с ужасом смотрел в небо.

Скала, поднимавшаяся над поляной, раскололась у самого основания и медленно клонилась, накрывая сразу и обезьян, и людей, и лошадей. Первые камни, сорвавшиеся с вершины, тяжело ударились в землю, покалечив двух обезьян и коня Вайле. Девушка в ужасе побежала прочь, сама не зная, куда. Адилхан, подхватив Пулата, бросился за ней.

Неожиданно змеистая трещина побежала по земле прямо под ноги Вайле. Земля раздалась в стороны, и все трое, не удержавшись на краю, покатились в бездонный провал. В то же мгновение небо погасло над их головами, новый удар был страшнее предыдущих – это падающая скала встретилась, наконец, с землей. Гигантская каменная масса превратила в хаос все, что еще не было разрушено землетрясением, и тут же погребла содеянное под собственной толщей...

Глава 16

Этот порт Христофор узнал бы сразу, даже если бы его доставили сюда с завязанными глазами. Самый звук, стоящий над городом – неумолкающий рев моторов и скрип тормозов, людской гомон и шарканье по тротуарам неисчислимых подошв, самый запах, идущий из-под земли – теплый и сладковатый аромат машинного масла – все выдавало Москву. Еще с площадки для межмирников были видны огромные, заостренные кверху, словно изъеденные небом, здания. Служащие порта вели себя подчеркнуто предупредительно (в Москве снова входила в моду вежливость), но не могли скрыть своего несколько снисходительного отношения к провинциалам, каковыми они считали жителей всего остального Параллелья.

Выйдя на улицу, экипаж межмирника «Флеш Гордон» сейчас же попал в людской поток и был вынужден двигаться вместе с ним.

– Люблю Москву! – сказал Христофор, работая локтями. – Здесь всегда получаешь новые впечатления.

Он с удовольствием вдыхал ароматы столицы, ловко уворачивался от несущихся мимо старушек, подгоняемых тяжелыми сумками на колесиках, переходил улицы, не обращая ни малейшего внимания на светофоры – словом, вел себя именно так, как полагается на улицах Москвы. Ольга и Джек Милдэм едва поспевали за ним, тем более, что графу приходилось еще тянуть за собой на поводке нюшка.

– Куда мы идем? – спросила княжна, хватая Гонзо за рукав.

– Пока не знаю, – беззаботно ответил Христофор. – Нужно пообнюхаться...

– Кому?

– Вообще-то, никому не помешает, – улыбнулся Христофор. – Но в первую очередь, конечно, нюшку.

– Зачем же мы несемся с такой скоростью?

– Если мы пойдем медленнее, нас затопчут, – сказал Гонзо. – Ты посмотри, что делается!

Посмотреть, действительно, было на что. Москва всегда оспаривала у Вавилона звание столицы смешения языков. С открытием порта Дороги Миров она превратилась также в место рекордного смешения времен. Трудно представить, как могли поместиться здесь сразу все поколения москвичей, вековые наслоения архитектуры, враждебные друг другу правительства, нравы и моды. Но они поместились. Ольга, граф, да и сам Христофор, не устававший удивляться своеобразию русской столицы, только успевали вертеть головами, повсюду замечая нечто необычное.

Конные разъезды опричников, с непременными метлами и собачьими головами у седел, неторопливо пересекали путь нэпманам в котиковых ермолках, придержавшим свои «Мерседесы» на светофоре. Офени в домотканых колпаках, застигнутые на улице угрюмым милиционером, отдавали мзду ситцем и парчой. Из парадного подъезда большого дома, выстроенного в стиле сталинского барокко, вырывался грохот дискотеки. С монументального крыльца вспорхнула стайка девушек в ядовито-горящих платьицах. Весело щебеча, кислотные девушки уселись на извозчика и в сопровождении двух усатых татарских всадников покатили на Балчуг.

Манежная площадь, как обычно, была полна народу. Любопытные толпились у фонтанов, что не мешало городским водовозам подгонять сюда же свои бочки и наполнять их водой. Чубарые приземистые коньки – знаменитые «водовозные клячи», подрагивая шкурой, будто в ознобе, косились на фонтан. Им непонятно было, зачем церителиевские вороные подставляют спины под холодную воду.

У Охотного ряда нюшок вдруг остановился, как вкопанный, а потом завертелся на месте, ловя какой-то новый запах.

– Жрать хочет, – сказал граф. – Кстати, я бы тоже чего-нибудь перехватил. Нельзя ли пойти в этот, как его... в «Славянский базар»? Или времени нет?

– Чтобы в «Славянский базар» ходить, не время нужно... – вздохнул Христофор. – Когда-нибудь я свожу вас туда на блины с икрой... а пока нам лучше питаться где-нибудь подальше от центра. В Охотном мы тоже вряд ли найдем что-нибудь подходящее. Тут только для делегатов партсъезда и депутатов Государственной Думы.

Оказалось, однако, что нюшок и не думал о еде. Равнодушно пройдя мимо дверей комбината общественного питания «Московский трактир», он еще сильнее натянул поводок и скачками понесся в направлении Лубянки. Охотникам за ифритами пришлось забыть о голоде, чтобы не отстать от своего верного проводника. На голодный желудок бежать было даже легче. Правда, не обошлось без недоразумений. У здания Госдумы охотники врезались в небольшую толпу, пикетирующую вход. Люди с белыми плакатами «Сколько можно?», «Что происходит?» и «Кто хозяин?» приняли экипаж межмирника за авангард ОМОНа и принялись отстаивать свои гражданские права кто чем может. Недоразумение быстро выяснилось, но Джеку Милдэму все же успели надеть на голову фанерный щит с бестактным вопросом «Как с деньгами?».

На Театральной снова пришлось задержаться. Площадь запрудили толпы ветеранов, собравшихся на традиционную встречу. Бойцы Первого Белорусского фронта и дружинники куликовского Засадного полка, ополченцы князя Пожарского и багратионовы уланы наперебой делились друг с другом воспоминаниями о былых походах, ругали правительство и жаловались, что пенсия мала, а кольчужка коротка. Над площадью стоял шум и крик, какой умеют производить одни ветераны.

С большим трудом охотникам удалось пробраться сквозь толпу к «Метрополю». Здесь было немного свободнее. Папиросницы от Моссельпрома лениво торговали «Винстоном» и «Мальборо», мальчишки-газетчики вразнобой выкрикивали нечто невнятное. В их устах это звучало как «Высочайший манифест Коммунистической партии» и преподносилось в качестве свежей сенсации, но ни ветераны, ни, тем более, папиросницы газет не покупали.

Нюшок шумно втягивал ноздрями воздух и рвался вперед, но на Лубянской площади вдруг замедлил бег. Казалось, им овладело сомнение. Он направился было к Политехническому музею, но на полпути стал забирать влево, пересек, увлекая за собой охотников, оживленный транспортный поток, а затем в задумчивости остановился у странноватого сооружения в центре площади, словно хотел его рассмотреть получше. Ольга и граф тоже с любопытством глядели на удивительный монумент. Москвичи разных эпох долго спорили, что должно стоять на Лубянской площади: бывший здесь некогда водоразборный фонтан или сменивший его памятник главному часовому революции, также впоследствии снесенный? Победил компромисс. В центре Лубянки теперь возвышался фонтан «Феликс Эдмундович, оплакивающий героев революции». Нюшок обошел парапет по кругу, лизнул воду и, наконец, решительно углубился в сужающееся горло Большой Лубянки.

– Кажется, верный след! – обрадовался Джек Милдэм.

– Верный, но слабый, – заметил Христофор. – Видимо, наши бутылки далеко отсюда...

– Ну, как далеко... миля – две? На каком расстоянии нюшок чует запах?

– За триста километров, – сказал Христофор.

– Уау!

– Может быть, ему мешают посторонние запахи... – сказала Ольга.

Она, казалось, сама принюхивалась, заглядывая в каждый переулок и каждую подворотню, прислушивалась к звукам, доносящимся из-за каждой двери и даже внимательно прочла золотую надпись на мемориальной доске: "Здесь в помещении клуба Госплана на митинге-концерте сотрудников ВЧК – сегодня и ежедневно – Ильич! ". Из приоткрытого окна слышался зажигательный аккомпанемент, и мягкий картавый голос исполнял одесские куплеты.

– Может, хоть в гастроном зайдем? – робко спросил Джек Милдэм, утративший надежду на скорую поимку ифрита и на обед, который должен за этим последовать.

Гастроном, о котором он говорил, известнейший в Москве продовольственный магазин, находился совсем рядом, на подворье князя Пожарского. У дверей его толпились вооруженные люди, громко ругавшие поляков за то, что те вечно лезут без очереди. Несмотря на протесты, поляки, видимо, отоварились-таки дефицитом, потому что вышли на улицу с тяжелыми сумками в руках. Вместе с ними вышел представительный бородач в крестьянском армяке.

– Дзенкуе, пан Сусанин! – сказал, обращаясь к нему, один из поляков. – Тэраз хцен бы пуйшчь до Дзецкого Миру, а по за тым – до ЦУМу...

– А может, уже к царю? – устало спросил крестьянин.

– Не тшеба! – дружно замотали головами поляки.

– Ну, черт с вами, – вздохнул бородач, – пошли в «Детский Мир»...

– Так как насчет гастронома? – снова спросил граф. – Зайдем? Там, наверняка, буфет...

– Некогда, – сказала Ольга.

– Ну хоть по булочке купим! – настаивал Джек. – Я зверски хочу есть!

– Не до того сейчас, – досадливо поморщилась княжна. – Потом как-нибудь...

– Когда – потом?! – неожиданно взорвался граф. – Через триста километров?! А может вообще дадим обет ничего не есть, пока не найдем последнего ифрита? Сколько можно гоняться без сна и отдыха за этими дурацкими бутылками! Я граф, между прочим! У меня графство на кого попало брошено! Мои вассалы уже черт знает сколько ждут своего сюзерена с обещанной невестой. А сюзерен, тем временем, как хвост собачий, болтается на привязи, носится за каким-то пуделем... Не желаю! Меня другие запахи привлекают! Я есть хочу и не собираюсь ждать до лучших времен... И не смотрите на меня такими глазами, вы оба! Я вам не нюшок!

– Вот именно, – зло сказала Ольга. – Нюшок хоть пользу приносит... А ты... Впрочем, можешь идти в гастроном, в ресторан, или вообще возвращаться к своим вассалам. Дай сюда поводок!

– Что?! – Джек Милдэм не хотел верить ушам. – Тебе этот пудель дороже графа Бруклина?!

– Без графства я как-нибудь обойдусь, – ответила Ольга, – а без нюшка – нет.

– Ах, без нюшка! – взвыл граф. – А может еще без этого жулика?

Он ткнул пальцем в Христофора.

Тот до сих пор тихо стоял в сторонке, наблюдая за развитием непредвиденной ссоры с ангельским выражением лица и дьявольским интересом.

– Да, – сказала Ольга. – Он мне тоже необходим.

– Ага! – бушевал Джек Милдэм. – Я давно замечаю, что вы с ним спелись!

Христофор шагнул вперед.

– Вот что, граф, – озабоченно сказал он. – Ты это брось. Хороший парень, а с голодухи несешь что попало. Потом жалеть будешь...

Вместо ответа Джек размахнулся и нанес удар, который мог бы стать сокрушительным, если бы Христофор не увернулся с неожиданной ловкостью. Тяжелый кулак графа Бруклина вспорол пространство над головой Гонзо и врезался в стену. Осколки гранитной облицовки брызнули во все стороны. Джек завертелся на месте, наматывая на себя поводок, приседая и складываясь пополам, будто хотел спрятать ушибленный кулак от посторонних глаз.

– Вот. Теперь танцуешь... – незлобиво сказал Христофор. – И дом повредил. А ведь тут, на Лубянке, в каждом доме – чекисты. Они тебе такие танцы устроят! – Он усмехнулся и пропел:

– "Знаешь ли ты, как танцуют чекисты?

Это не твист, это круче, чем твист! "

– Да я ж тебя сейчас... – проревел граф.

Он бросился на Гонзо, но вдруг оказался лицом к лицу с Ольгой. В зеленых ведьминых глазах горело недоброе пламя.

– Джек, – сказала княжна тихо, – у тебя остался последний шанс...

Граф Бруклин, задыхаясь от бешенства, смотрел в ее глаза несколько долгих мгновений, а потом вдруг повернулся и пошел, как и раньше, вслед за нюшком вдоль по улице.

Ольга и Христофор переглянулись.

– Бунт подавлен, – усмехнулся Гонзо.

– Ты не очень-то заносись! – сердито огрызнулась Ольга. – Тоже хорош петух. Чего ты его задираешь?

– Я задираю?! Да я наоборот, пытался его успокоить! Обидно даже слышать такие слова от тебя, Оленька!

– Ладно, хватит об этом. Все устали и всем надоело, – Ольга отвела грустную прядь волос, и лицо ее снова осветилось. – Что поделаешь, если этот чертов «Леонид Кудрявцев» скачет по мирам, как блоха? Приходится собирать по одной бутылке...