Текст книги "Зов черного сердца"

Глава 5

Зов был похож на пение мифической Сирены, которой невозможно противиться. Жора и не пытался, зачем ему это? Он видел свое будущее, оно не обрывается вот так: неожиданно и вдруг! Хотя были и в его видениях слепые пятна, но сегодня он точно не планировал умирать.

Его не удивила знакомая дорога, не удивил подвернувшийся частник, подбросивший до нужного места, от которого пешком всего ничего. А удивила абсолютная, ненормальная какая-то тишина, царившая на брошенной стройке. К моменту, когда он подошел к забору, чтобы толкнуть калитку и войти, зов внезапно прекратился и тишина сдавила виски. Не больно, но и приятного мало.

Что-то изменилось. Он уже разгадал загадку, знал, что зовут его в ночь жертвоприношения, и когда придет его очередь лечь на алтарь, призовут в последний раз. Сегодняшний раз не последний, сегодня он простой наблюдатель, летописец мрачного жнеца. Почему выбрали именно его, Жора не знал и вряд ли когда-то узнает, он всего лишь пешка, как и остальные в жестокой задумке кого-то, кого он не может почуять, распознать, а следовательно, не знает, как с этим некто бороться. Вот бы прилетел его закадычный дружок ворон да нашептал бы правду. Только ворон давно пропал, два года от него ни слуху ни духу, как в воду канул.

В воду канул. Сравнение отчего-то развеселило Жору, подняло в душе что-то смутно знакомое да будто забытое, стертое из памяти. В ушах зашумело, послышался плеск близкой реки, коей тут быть не могло, в носу засвербело от запаха тины. Да нет, показалось! Жора даже рукой махнул, отгоняя наваждение.

За забором ничего не изменилось. Та же серая громадина храма, пронзенная будто копьем столпом адского пламени. Самого пламени Жора пока не видел, но уже слышал его гудение и треск, кожа зудела от близкого жара. Ближе подходить он не рискнул. В прошлый раз ему помог тот следователь, что следил за ним, сегодня Жора был здесь один. Сгинет, и никто не чухнется, пока не найдут хладное тело. Будущее обманчиво, может пойти совсем по другому пути, которого он еще не видел. Опять же – слепые пятна…

Откуда вышел тот пацан, Жора не понял, просто вдруг взял и появился перед ним. А раз появился, значит мертвец. Да еще, похоже, неприкаянный, больно уж вид скорбный.

Пацан поманил Жору за собой, отводя подальше от пламени, жар которого становился все ощутимее, и отдельные сполохи его проявлялись то тут, то там. Легче было подчиниться, чем начать выяснять причину появления мертвяка немедленно.

Жора опасался, что покойничек окажется свежим и именно его нынешней ночью принесли в жертву. Если так, придется смириться, ничего он ему не расскажет, просто-напросто не сможет. К счастью, хотя какое уж тут счастье, пацан совсем молодой, лет пятнадцати от роду, говорил призрак охотно и бойко. Другое дело – что говорил! А нес он какую-то околесицу.

– Ты не помнишь меня, – пацан не спрашивал, утверждал ломающимся подростковым голосом, – они тебя изменили.

– Кто они? – Жора знал, покойнички могли сходить с ума и после смерти. Поблуждай вот так пару сотен лет, по-любому с катушек съедешь. Хотя одежка на пацане казалась вполне себе современной.

– Ведьмы, – беспечно выдохнул пацан, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном. – Их здесь больше нет, они ушли. Только ты и этого не помнишь.

В его голосе сквозило плохо скрываемым сожалением и тоской. Жоре стало его жаль. Сердце сжималось от необъяснимой нежности, но он точно был уверен, что пацана видит впервые. Тот его с кем-то путает, такое с неприкаянными случается, липнут к первому попавшемуся теплокровному, льнут как котята озябшие, а после тянут из живого силу. Сами могут и не хотеть такого, да против природы не попрешь.

– Зачем тогда заговорил, если я ничего не помню?

– Ты у меня один остался. Все остальные меня бросили, разъехались.

– Послушай, пацан, – терпеливо начал Жора, но призрак перебил его, как обухом по загривку огрел словами:

– Меня Женя зовут. Ты не помнишь меня, папа?

Вот же заело, как сломанный патефон «не помнишь да не помнишь!»

– Там кто? – кивнул Жора в сторону храма, где уже отчетливо видно было упирающийся в небо столп, отсекая царапнувшее по уху слово.

– Никого. – Пацан покачал головой. – Сегодня они не здесь.

– Ты сам-то откуда взялся? – говорить, только бы не думать, не вспоминать.

– Вчера мы с друзьями пришли за реку. Потом пропал Толстый, девчонка все причитала, что никуда без него не пойдет. Мы с Марком разделились, и теперь я не знаю, как попасть домой.

– Вчера говоришь? – Точно неприкаянный. Такие часто ничего о себе не помнят после дня смерти. Сколько же лет он здесь шляется? Скоро совсем прозрачным станет, даже такие как Жора его не увидят. Видать похож он на батю пацана, раз тот его так называет. Да ему не сложно, подыграет, авось и поможет чем. – Сынок, твой дом теперь здесь.

– Не верю! – Пацан оказался очень близко, от него тянуло холодом и болотной вонью. – Забери меня! Я домой хочу! Не буду больше убегать, честно!

– Здесь твой дом, я сказал. – Жора голоса не повышал, только представил между собой и пацаном защитную стену. Тот отшатнулся, зашарил слепо ладошками, будто по стеклу. – Я ничем не помогу. Если ведьмы тебя убили, только они и могут тебя дальше отправить.

– Это не ведьмы сделали. – Мертвец склонил голову набок. – Ведьмы там были и сказали, что не дадут меня в обиду, а тот другой ответил, что он в своем праве. Сказал, что ведьмы забрали одного из них, за это они заберут меня. Почему меня? Я ведь ничего не сделал!

Пацан начал кричать, кидаться на прозрачную преграду. Жоре стало его жаль. Пусть он не его отец, да сердце ведь не железное, все чувствует. Дома у него есть Мишка, который его за пустое место считает, не то что батей назвать. Вроде и вымахал лось, в душе все равно подростком остался и бунтует совсем по-детски.

Внезапно Жору качнуло так, что едва на ногах устоял. Покойник наблюдал, не делая больше попыток прорваться, только глазюки щурил. Стена пошла трещинами, чуть простояла и осыпалась искрами, которые тут же впитались в черную землю. Пацан не кидался, видать, совсем сил не осталось даже на то, чтобы присосаться. И смотрел теперь с нескрываемой жалостью.

– Ты не помнишь меня, – завел прежнюю песню. – Но и я, выходит, не вчера с друзьями за реку пришел? Ответь, папа.

– Не вчера. – Жора не чуял ног, тело стало ватным, непослушным. – Сколько точно ты здесь, не скажу, может, пять лет, может, и все пятнадцать. Ты умер, пацан.

– Знаю, – неожиданно выдал тот. – Помню, как под землю проваливался. Как кричал помню. Меня будто тащил кто снизу. Потом ворон прилетел. Слепой. Ворон и напугал того, кто меня у ведьм выменял на своего, потому я не весь под землю провалился. Больно.

Жору как током пробило. Это «больно» вдарило в челюсть, выбивая дух. Не помнил он пацана, точно не помнил! А вот это самое «больно» вдруг вспомнил. Руку, протянутую к нему, вспомнил и знакомца своего белоглазого.

Голова взорвалась изнутри, череп острыми краями осколков впился в мозг. Жора рухнул на колени, прикусив язык, отчего рот наполнился соленым, в глазах потемнело. Обхватил голову руками – цела вроде, не лопнула. С трудом веки разлепил, пацан стоит рядом, а пальцы его гладят седую Жорину макушку. От холода или еще по какой причине, но боль потихоньку отступила. Отдышавшись, понял, что подняться пока не сможет, нужно полежать. Этот не причинит вреда, силы в нем не осталось почти, не присосется. Если вообще собирался присасываться-то.

– Я его не видел, – голос пацана убаюкивал, – зато ты можешь посмотреть.

Он говорил и будто сам удивлялся, откуда берутся нужные слова. Ведь минуту назад себя не осознавал, не помнил, как здесь очутился.

– Он сказал, что я его часть.

– Чья?

– Не знаю. Показать тебе?

– Как покажешь, если сам не видел?

– Не знаю, а показать могу.

– Валяй. – Жора растянулся на земле, которая почудилась ему мягкой периной.

Больше он ничего не успел ответить, когда в легких вспыхнул пожар, рот моментально пересох, так что язык прилип к небу.

Над головой повисло серое солнце, почти без лучей, а сам он лежал теперь на мягком песке.

Так вот почему перина померещилась…

…Корабль прибыл в порт глубокой ночью, плотная духота сразу приняла его в свои объятия. Лука уже облачился в монашескую рясу и вышел на палубу, всматриваясь в непроглядную темень впереди. И как только капитан отличил место швартовки? Вскоре зрение начало выхватывать какое-то движение, к ним направлялись лодки, коих оказалось больше ожидаемого. Да кто же знал, как оно выйдет…

Из всей команды выжило чуть больше дюжины человек, среди которых четверо его братьев из обители. Трупы, раздувшиеся и почерневшие, измененные болезнью до неузнаваемости, выбрасывали за борт в надежде прогнать заразу. Потом этими же руками ели и от скуки устраивали кулачные бои. Почти все, кто касался тел, впоследствии погибали.

Это были самые страшные недели в его жизни, когда казалось, будто сам Господь отвернулся от людей, обделив милостью своей. Когда первый из братьев пожаловался на лихорадку, остальные принялись молиться усерднее, хотя и казалось, что подобное просто невозможно, а хворь непременно отступит, побоявшись сильного слова.

Язвы на покрасневшей коже проявились уже на следующий день, напуганные матросы попытались выбросить еще живого человека в море, но братья встали стеной, не позволив творить бесчинство.

– Лука! – Едва слышный голос разбудил его среди ночи, когда настала его очередь нести дежурство. – Лука, подай воды. Пить хочу.

Он зачерпнул из бочки пахнущую кислым воду, поднес миску к растрескавшимся губам несчастного. Пить тот почти не мог, больше проливал на себя. Наконец с трудом поднял руку, отводя посудину в сторону. Пресная вода здесь была на вес золота, расплескивать ее зазря никак нельзя.

– Слушай меня, Лука, только не перебивай. Зря мы отправились в такую даль, все напрасно.

– Не говори так, брат Тихон! – Лука тут же позабыл о данном обещании не перебивать. – Сам Господь нас ведет, неужели ты не видишь?

– В том и дело, что вижу. Пустые корабли сколько раз нам уже попались на пути? Можешь не трудиться отвечать, даже одного уже было чересчур. Все на тех судах умерли, никто не спасся.

– Они не спаслись, потому как в божье писание не верили! Мы – другое дело!

– Мне понятна твоя горячность, – Тихон закашлялся, на рубаху попали капли алой крови, – сам таким был. Только гордыню надо усмирять. Господь всем помогает, и верующим, и нет, для него не существует разницы. Здесь же он сам наслал на людей кару! Не перебивай, прошу, мне недолго осталось.

Лука промолчал, закусив губу. Чего такое Тихон несет? Отвернулся от Небес, вот и мается теперь!

– Сон я видел, в нем ко мне явился ангел и рассказал все. Мор по всей земле идет и еще не скоро схлынет. Через язвы эти мы души свои очистим. То, зачем ты отправился в путь – погибель, но не спасение. В обители уже никто тебя не ждет. Поворачивай сразу обратно, как только на суше окажешься.

– Тихон, ты разумом помутился, не иначе! Хочешь, прямо сейчас всех братьев сюда позову? Не один я, слышишь! Не один!

– Сейчас не один, – смиренно ответил Тихон, приподнявшись на локтях. Пламя свечи, вырывая его лицо из чернильной темноты, делало кожу похожей на маску. – Ели не вернешься, как я тебе сказал, уже не исправишь ничего.

– Нельзя снам верить! Сны бесы людям насылают, чтобы от Света отворотить! Теперь я знаю, почему ты заболел!

– Лука! – В тесную каюту вошел Федор, самый младший из них. – Еще у двоих лихорадка!

– Никому не спастись, – с тоской выдохнул Тихон, опускаясь на твердую лежанку. – Теперь уже точно.

– Ступай, Федор, – не оборачиваясь в его сторону, велел Лука. Он смотрел на Тихона со злостью, даже ненавистью, желая скорейшей смерти тому, с кем еще недавно делил кров и пищу. – Не знаю, что там тебе привиделось, только я не отступлюсь! Заберу то, за чем приехали, и домой вернусь с благой вестью.

Спустя несколько дней Лука с четырьмя братьями сошли в порту чужого города. Их сразу же взяли под стражу. Точнее, так они подумали, когда услышали незнакомое доселе слово «карантин». Как оказалось, таким странным способом местные пытались бороться с болезнью.

– Мы едим достаточно чеснока, и наши распятия из чистого серебра, – попытался воззвать к благоразумию Лука, пока их вели в какой-то сарай, названный их провожатым постоялым двором. Даже послушники, привыкшие к аскетичному образу жизни, зароптали, увидев место, где им предлагалось спать. Скотина содержится в лучших условиях!

– Либо так, либо отправляйтесь обратно, – беззлобно отвечал провожатый, не сбавляя шага. – Только добираться придется вплавь. Корабли из нашего порта больше не выходят, торговля остановлена. В городе голод и мор, нам ни к чему новые проблемы. Зачем вы здесь?

– Мы паломники, прибыли по приглашению достопочтенного Омида Эшки.

– Его тело сбросили вчера за городскую стену, – провожатый говорил обыденно, будто сообщал незначительные новости. – Хоронить больше негде и некому. Вы последние, кого мы принимаем, и скажу сразу, ваших мертвых мы не отдадим. Хотите, забирайте за стеной, но и туда вас никто не выпустит.

– У нас нет мертвых. – Лука осенил себя крестным знамением. Братья повторили за ним.

– У нас тоже не было. Теперь столько, что можно выстроить из их тел еще одну стену.

Выходит, все зря? Неужели столько усилий ни к чему не приведут? Ворочаясь без сна, задыхаясь от духоты и смрада, Лука мысленно воззвал к Богу, и его просьба была услышана.

Ранним утром, когда солнце больше походило на луну, купаясь в прозрачной лазури неба, он вышел на безлюдную улицу, чтобы вознести молитву и вдохнуть хоть немного чистого воздуха. Снаружи хоть и дышалось легче, но вездесущий запах тлена, множимый духотой, не позволял наполнить грудь, дышать приходилось поверхностно и часто, к чему он вскоре привык.

– Вчера я слышал ваш разговор, в котором упоминался Омид Эшки. – Закутанный в какое-то тряпье настолько, что видны были одни глаза, к Луке обратился коренастый мужчина. Скорее всего, местный – это они одевались странно, прятали лица, сооружали на головах птичьи гнезда из ткани.

– Да, мы прибыли по его приглашению, – оживился Лука. – Ты знаешь, как его найти?

– Если вы умеете говорить с покойниками, можете попытать удачу, отыскав его труп в куче за городской стеной. – Мужчина усмехнулся. Хотя понять его эмоции было непросто, лица совсем не видно, одни глаза сверкают в тусклом свете бледного солнца.

Лука рассердился и тут же заставил себя успокоиться: путь к святыне не мог быть простым. Если возникают препятствия, значит, он идет верно.

– Я могу связать вас с тем, кто хорошо знал Омида, он точно сможет помочь. Не бесплатно.

– Денег у нас нет. – Лука похлопал себя по бедрам, намекая на отсутствие карманов.

– Не нужно денег, – не расстроился местный, – я возьму ваше серебро. Говорят, оно помогает не заболеть. Ты вон стоишь на своих ногах!

«Заблудшая душа! – обрадовался Лука. – Господь посылает ему знаки, говорит с ним. Не просто так братья отдали свои жизни на том корабле, ой, не просто! Он самолично снял с каждого из них распятья, еще не понимая тогда, зачем так поступает. Выходит, им управляла десница Господня!»

Восемь серебряных крестов перекочевали в загорелую ладонь. Лука еще подумал, что мог не отдавать все, местный не знал точное количество серебра. Подумал и решил, что и здесь не он принимал решение, все решено за него.

До конца карантина умерли еще двое послушников, и тот местный, что забрал оплату, едва не передумал отвести их к нужному человеку, однако согласился, когда осиротевшие распятья нырнули ему за пазуху.

Храм, к которому привел их с братьями алчный местный, поражал своим великолепием. Он не был похож на тот, что остался на родине Луки, походя на пышный каравай с диковинными узорами, выдолбленными в камне настолько искусно, что целый день мог бы уйти на одно их созерцание. Так и хотелось потрогать их пальцами, провести по каждому завитку, нырнуть в углубления и впадины. Орнаменты не походили ни на один знакомый Луке, переплетались, образуя лабиринты, узлы, цветочные стебли и бутоны; кое-где попадались звериные морды, водруженные на человеческие тела, и это ему совсем не понравилось – что за святотатство?! Туда ли их привел ушлый проходимец? Лука оглянулся на братьев, лица коих не выражали никакого недовольства, и успокоился. Зря он, наверное, раздухарился, нужно смиренно принимать иные взгляды. К тому же отец-настоятель велел ничему не удивляться по прибытии и следовать строгим указаниям, выданным каждому при отъезде. Сводились они в основном к тому, чтобы получить в дар от старинного его друга мощи, обладающие силой исцеления и немедленно возвращаться обратно.

Как им теперь вернуться, Лука не представлял, полностью полагаясь на волю Господа!

Внутри обители духота не имела власти, сам воздух здесь источал ароматы разнотравья, совсем как в оставленном далеком доме. Местный сказал что-то, певуче растягивая слова, выступившей из темноты фигуре и, раскланявшись, попятился к выходу, где, едва переступив тень, отбрасываемую храмом, припустил со всех ног.

– Приветствую дорогих гостей, – вышедший к ним мужчина с окладистою черной бородой говорил уверенно и громко на их родном языке, разве что едва заметно коверкая некоторые буквы. – Я ждал вас гораздо раньше.

– Мы должны были встретиться с…

– Знаю. – Луке не позволили закончить. – Омид предупредил меня о вашем прибытии, прежде чем… – Здесь мужчина сам запнулся, не желая, видимо, вспоминать о смерти сподвижника. – Можете звать меня Лавр, так привычнее вашему уху. Знаю, для чего вы здесь, и готов отдать требуемое.

Лука не подозревал, как соскучился по родной речи за время пути. Он разговаривал с братьями, чего не всегда хватало, и никак не ожидал встретить за многие версты от дома кого-то, кто говорит с ним на одном языке. Местное наречие он знал плохо, его познаний едва хватало, чтобы договориться о самом простом, а на толмача средств не имелось.

Оказалось, Лавр жил на чужбине последние тридцать лет, отправленный сюда для укрепления связей между церквями, да так и остался.

– Люди везде одинаковые, – говорил он, – грех, как и вера, един повсеместно. Так какая разница, где служить?

– Почему же вы не возьметесь лечить местных? Страдают же, – задал резонный вопрос Лука.

– Не идут, – без прикрас ответил Лавр. – До того, как солнце остыло, многие здесь были, потом все реже заходили, пока совсем не перестали. Да и не много здесь наших-то.

– Солнце остыло? – Лука дернулся, как от пощечины. – Это еще что такое?

– Ты что же на небо не смотрел, к земле уже готовишься? – усмехнулся Лавр. – В иные времена жар такой стоял, никакая зараза не выживет. Пойдем-ка.

Они вышли на улицу, где Лука моментально покрылся испариной, глаза резануло ярким светом. Если солнце и остывало, то теперь снова шпарило аки адское жерло.

– Глянь во-о-он туда! – Лавр указывал пальцем на горизонт, у которого висело белым диском светило. – Понял теперь?

– Понял, – он так бы и осел на землю, да приличия не позволяли. – Оно же без лучей совсем.

– В том и дело, что без лучей. Не греет в полную силу. Ты с непривычки думаешь, будто печет, на самом же деле по здешним меркам холода стоят ноябрьские. Урожая не будет, торговли нет. Не убьет мор, так добьет голод.

– Так мощи же! – напомнил Лука.

– К мощам сила верующего надобна. Люди нынче поверили в других богов, отвернулись от истины.

– Быть такого не может! Омид ведь верил!

– Кто тебе сказал? Омид верил в крепкое вино да мягкую постель. Все это, – он жестом указал на своды древнего храма, – не имело для него никакого значения.

Мир рушился под ногами Луки. Снова подумалось, что плыл он сюда совершенно напрасно, еще и братьев потерял. Как же теперь в глаза настоятелю посмотреть? Будет ли у него еще такая возможность?

– Будет.

– Что? – Неужели вслух сказал?

– Завтра вас заберет корабль.

– Так не ходят же они!

– Вот завтра и узнаем: ходят или нет. – Лавр говорил спокойно, размеренно, так почему Луке казалось, что тот заставляет себя так разговаривать? Будто боится выдать чего лишнего?

– Позволишь нам с братьями к мощам приложиться?

– Отчего же не позволить? Ступайте за мной.

Лавр привел троих монахов к неприметной двери, толкнул, из-за нее вырвался ледяной ветер, пахнущий плесенью и пылью. Зачем же такое от людей прятать? Мысли так и вспучивались в голове, скакали точно блохи по дворовому псу, кусали больнюче.

– Там они, – сказал и стоит, сам не идет. – Тесно всем будет, я здесь подожду: – Лавр словно оправдывался, и пока Лука думал, братья юркнули внутрь, упали на колени перед похожим на саркофаг камнем.

– Я после пойду, – пробормотал Лука в ответ на вопросительный Лавров взгляд. – Прав ты, тесно всем будет. Да и темно, свечку бы запалить. Принеси, я пока дверь подержу.

– Свечку можно. – Мужчина уступил место у двери. – Свечей у него здесь много.

Он так и сказал «у него», но Лука сделал вид, будто не заметил.

Пока братья молились, стоя на коленях, он все думал и никак не мог разуметь чего его насторожило. Греховно в храме не о боге думать, но ничего он с собой поделать не мог.

– Вот, возьми! – Лавр появился неожиданно, напугав его. Свечи он протягивал на развернутой тряпице.

– Не нужно уже. Пойдем мы. Только вот как… – Лука бросил растерянный взгляд на тесную комнатку.

– Уже все готово, – неожиданно рассмеялся Лавр. – Не думал же ты, что я тебе каменюку в мешке вынесу. Держи вот!

Положив свечи прямо на грязный пол, он полез за пазуху, откуда извлек ларец. Самый простой деревянный, без узоров и украшательств. Ларец оказался запаян свинцом по отполированному краю.

– Настоятель велел не вскрывать до самого дома, – вспомнил Лука, и на лице Лавра, кажется, отразилось облегчение. – Кто я такой, чтобы против его слова встать?

– Верно, – мужчина похлопал его по плечу, – далеко пойдешь, парень!

Тогда Лука и не догадывался, о чем были те слова. Знал бы, так утопился бы в море вместе с ларцом подаренным. А пока он благодарил за гостеприимство, за добрые напутствия и помощь.

Уходя, ни Лука, ни один из братьев не увидели, как со спины стоящего в дверях Лавра выросла вторая фигура, скрытая балахоном, и лишь из-под капюшона ее торчал длинный черный клюв.

«Ты все сделал правильно!» – не размыкая клюва, проклекотала фигура. – «У любого живого существа своя судьба. Он свою выбрал».

– Как можно выбрать, если не знаешь, из чего выбирать? – Мужчина не умел говорить с закрытым ртом, губы его шевелились и дрожали.

«Ни тебе стараться разуметь мой замысел, человечек!»

Не видели Лука с братьями и того, как острый клюв разбил голову Лавру точно пустой орех; как тело его упало на пол, окрашивая древние камни давно оскверненного храма алым.

Следующим утром, как и было обещано, Лука с братьями поднялись на борт торгового судна, отходившего от порта без какого-либо груза, кроме троих пассажиров, из которых до пункта назначения добрались двое…

– Посмотрел? – Мертвый подросток приплясывал в нетерпении, буравя Жору взглядом.

– Угу, – ответил он, растирая гудящие виски. – Понять бы еще, что ты мне такое в башку напихал и как оно у тебя вышло.

– Я не знаю, говорю же! – Подросток, кажется, расстроился, совсем как живой. – Когда ведьма с ним разговаривала, он так и сказал ей, что я теперь его часть. Может, потому и могу такие вот штуки проворачивать. Скажи, клево?

– Клево? – Жора уже и забыл, когда последний раз такое слово слышал. Он вообще много чего не помнил. – Ну да, наверное, клево.

– Ты больше не вернешься? – видя, как Жора поднимается на ноги, пацан подался к нему.

– Да куда я денусь, – невесело усмехнулся он. – С этим местом я теперь повязан крепко.

– Я не про место. – Теперь-то что? Неужели обида? Забавный мертвяк. – Ко мне вернешься? Таких, как ты, здесь не часто встретить можно. Приезжали телевизионщики с камерами, но мне с ними как-то неинтересно, хотя многие из них меня точно могли видеть.

– А ты уверен, что один здесь… такой?

– Не живой? – Пацан склонил голову, прищурился.

«Погляди на него, еще и шутит!» – восхитился Жора.

– Один. Тех, кого здесь убили, больше нет. Они почти сразу уходят. Куда уходят, не знаю, – выпалил, опережая расспросы. – Затягивает их… туда.

Не нужно было уточнять, куда именно затягивает несчастных. Ясное дело – в столп огненный. А дальше что? Неужели узнать придется, только когда его очередь подойдет?

– Может, ты мне не все показал, пацан?

– Откуда мне знать? – Весь его вид говорил обратное, однако спорить не имело смысла, духи бывают слишком упрямыми.

– Если я приду снова, покажешь?

– Да! – немедленно сдав себя с потрохами, выкрикнул тот. – Ну то есть я попробую, авось и получится. Когда ты придешь?

– Пока не знаю. – Жора отвечал честно. Смысл ему было врать? – Как позовут, сразу и приду. Только ты уж поторопись, пацан, можешь не успеть, придется потом сорок дней выжидать, чтобы пообщаться.

– Меня Женя зовут, – напомнил пацан и протянул тощую руку. – Точнее, звали.

– Жора. Рад знакомству.

– Ничего ты не рад! Но мне все равно! Главное не обмани, приходи обязательно.

Уходя, Жора ни разу не обернулся. Да и уходил с тяжелым сердцем. Хорошо, что пацан его просто спутал с другим, вряд ли можно пережить смерть своего ребенка. Он, Жора, точно не пережил бы.

Домой возвращался в начинающих редеть предрассветных сумерках. Лена не спала. Сидела на кухне с выключенным светом, обнимая ладонями большую кружку с чаем. Не пила, просто вдыхала аромат, как делала каждый раз, когда ждала Жору. С этой же кружкой она встречала его из «путешествий», когда он растерянный, будто пьяный, открывал глаза и какое-то время смотрел, не понимая где оказался.

Беспокоилась, догадался Жора. Неужели чувствует, что он не просто прогуляться вышел?

– Чего не спишь? – Он забрал у нее кружку, сделал большой глоток. Чай не успел остыть, горячей волной согревая изнутри. Оказывается, Жора продрог до самых костей. Его начинало потряхивать от озноба. – Я выходил подышать.

– Миша опять ушел. – Она, как могла, скрывала дрожь в голосе, но Жора услышал.

Зато стало понятно, почему она свет не зажигает: чтобы он не увидел ее слез. Жора выдвинул из-под стола табурет, сел напротив своей женщины. Ему нравилось осознавать, что это его женщина, причем в самом возвышенном и чистом смысле такого понятия.

– Вернется. – Аккуратно убрал слезинку с ее щеки легким касанием губ. – Не в первый же раз.

– Жора, скажи мне правду. – Лена взяла его руку, подтянула к груди. – Мой сын убийца?

– С чего ты взяла? – Руки он не убрал и понадеялся, что Лена не почувствует его напряжения. Хотя если она чувствует даже то, чего как бы и нет для обычных людей, то на что он вообще рассчитывает. Она ведь сама не обычная, и ее нельзя обмануть. Даже если захочется.

– Я не слепая. Первый раз он вернулся под утро несколько месяцев назад, все его кроссовки оказались перепачканы цементом, еле отмыла. Потом мы узнали о том страшном преступлении на стройке. Он там был! Был в ту самую ночь, когда все произошло. Понимаешь?

– Насколько я помню, в нашем доме на тот момент шел ремонт, Мишка мог испачкаться здесь.

– Допустим. Но второй раз он снова уходил ночью, и оказалось, что тогда произошло второе убийство. – Лена сильнее сжала его руку. – Ты же можешь посмотреть? Я должна знать. Имею право знать!

– Он не виноват, – покачал головой Жора. – Веришь мне?

– Если ты повторишь то же самое, глядя мне прямо в глаза, я поверю. Обещаю. Включи свет.

Жора исполнил ее просьбу. Лена улыбнулась. Ее улыбка согрела куда лучше чая.

Он точно знал, что не обманул ту, что доверяет ему больше чем себе, ведь сегодня он был там, где должно было свершиться еще одно убийство. Живых, кроме него, там не было, он бы почувствовал. Признаваться, что он не может пробраться в разум пасынка, казалось ему неправильным. Незачем давать матери еще один повод для беспокойства за сына, она сама прекрасно справляется с их генерированием. Но живую душу он все равно узнал бы, будь она рядом, особенно на контрасте с некротической энергией.

Интересно, как там Женя? Ждет его или уже успел забыть? Такое с неупокоенными случается. Бывают такие духи, которые один и тот же день переживают заново годами и даже столетиями. Откуда ему про столетия известно, Жора не задумывался, известно и все тут. Если здраво рассудить, он вообще не понимает, как его способности работают. Вот есть они и слава богу! Не будет, там уж решит, как дальше жить.

В замке заворочался ключ. Лена подскочила с места, но Жора не позволил ей. Приложил палец к губам, после чего дотянулся до выключателя, погружая кухню в уютный полумрак. Рассвет грубыми мазками вовсю раскрашивал небо, но солнце еще не успело заглянуть в окна, лениво потягивалось, расправляя лучи.

Миша, уверенный, что никто его не заметил, проскользнул в свою комнату, откуда после не донеслось ни звука. Через пару часов проснется и сделает вид, будто поздно лег, засидевшись за компьютером, и потому проспал дольше обычного.

Жора едва не воскликнул, что был у монастыря, а значит, у Мишки стопроцентное алиби, но вовремя прикусил язык. Пусть Лена сама все поймет и сделает правильные выводы.

– Пойдем спать, – шепотом произнес он. – Кружку потом помою, оставь.

Кто бы мог подумать, что уже на следующий день Жоре придется начать сомневаться в собственных убеждениях. Ведь как ни старался, он так и не смог забраться в голову пасынка, встречая преграду в виде протяжного звука, так похожего на рев адского пламени.