Текст книги "Хроники разведки: Кругом война. 1941-1945 годы"

…В то время почти что в самом центре города находился парк имени Петровского, названный так в честь бывшего председателя Всеукраинского ЦИКа Григория Ивановича Петровского (в 1939 году его сняли со всех должностей за «связь с врагами народа», но не расстреляли и даже не посадили, а потому и парк переименовывать не стали) ‹…›

Гитлеровские захватчики переименовали этот сад в «Луна-парк», но скоро одумались и уже в сентябре 1941 года, изрядно повырубив деревья, построили здесь автомобильный гараж и склад для военного имущества, которые обеспечивали находившийся неподалёку Ингульский аэродром.

Вот этот-то объект резидентура Виктора Лягина и выбрала для своей первой диверсии. Склад располагался в центре города, так что в случае удачи – а в ней сомнений не было – эта диверсия не могла остаться незамеченной, не вызвать широкого резонанса в испуганно притихшем городе. Склад был очень важен для гитлеровцев, а потому его укрепили самым серьёзным образом: по периметру парк был окружён высоким забором, опутанным колючей проволокой. Подступы к ограждению освещались прожекторами, сторожевые посты находились как снаружи, так и внутри объекта… В общем, «орешек» был твёрдый, потому и «разгрызть» его представлялось для подпольщиков делом весьма заманчивым и даже можно считать – почётным.

План этой операции – как, впрочем, и всех последующих акций, – самым тщательным образом разрабатывал сам Виктор Лягин. Как и положено руководителю, он был подлинным «мозговым центром» резидентуры, но самолично в проведении диверсий никакого участия не принимал. Он должен был оставаться вне каких-либо подозрений.

О том, что было далее, рассказать не так-то просто – официальное описание операции сохранилось только в «Докладной записке о результатах проверки работы резидентуры “КЭНа” и розыска её участников» и отличается предельным лаконизмом:

«В декабре 1941 года уничтожен путём поджога немецкий военный гараж и склад с автопокрышками, находившийся в парке “Петровского”. В результате сгорело до 30 автомашин, 100 комплектов автопокрышек и погибло до 40 немецких солдат. Исполнители: Гавриленко Г. Т., Коваленко И. и член “Контрольного комитета Николаевского центра” Бондаренко Владимир».

По всем другим свидетельствам, с которыми мы ознакомились, взрыв был осуществлён 22 ноября. ‹…›

Ну а для полного, так сказать, комплекта, именно в тот злосчастный для гитлеровцев день, когда склад взлетел на воздух, до Николаева дошли берлинские газеты, в которых была перепечатана та самая радиоречь Розенберга, одного из главных идеологов рейха – мол, в Николаеве «немецкие солдаты чувствуют себя как на курорте». Думается, что перепуганные и озлобленные наци крыли рейхсминистра за его неуместный оптимизм не меньшими – извините! – «хренами», нежели коварных партизан, совершенно позабыв, откуда он, рейхсминистр, совсем ещё недавно получал ободрявшую его и фюрера информацию о «курортной» жизни в завоёванном городе.

Немецкая администрация пришла в бешенство…

«Виктор Лягин»

Через контакты в КПА (комунистическая партия Аргентины. – А. Б.) Григулевич не забывал отслеживать деятельность троцкистов, считая, что с началом войны они представят ещё большую опасность для Советского Союза. О «предательской смычке» троцкистов и нацистов в то время говорили и писали так много, что не поверить в неё было невозможно. В Аргентине было несколько троцкистских организаций. В наиболее заметной Рабочей революционной лиге на роль лидера и теоретика претендовал Либорио Хусто, сын экс-президента республики А. П. Хусто (1932–1938). Либорио прославился тем, что во время торжественного заседания парламента Аргентины в честь визита президента Рузвельта выкрикнул: «Долой американский империализм!» Так же публично Либорио порвал с Коминтерном, выступил с осуждением московских процессов над «троцкистско-бухаринскими элементами» и «предательского пакта» Молотова – Риббентропа.

Все эти троцкистские группы пытался объединить в единую партию эмиссар IV Интернационала Шерри Манган. Он работал стрингером в журналах «Лайф», «Тайм» и «Форчун» и имел возможность легально перемещаться из страны в страну, предпочитая Аргентину и Чили.

Григулевича появление эмиссара IV Интернационала обеспокоило. Неужели троцкистам стало что-то известно о членах боевой группы Сикейроса? Через Кантони он навёл справки о Мангане и причинах его пребывания в стране. Кантони не без усмешки рассказал: «У троцкистов проваливается очередная объединительная кампания. Все хотят быть вождями, и Манган ничего не может с этим поделать. Организационный запал его почти выдохся. Человек он богемный, любит рестораны, женщин, весёлую жизнь. Среди троцкистов, которых в Аргентине не больше сотни, есть подозрения, что толстяк Шерри работает на ФБР».

Информация Кантони успокоила Иосифа: троцкисты погрязли в бесконечных дискуссиях, друг другу не доверяют, дееспособной организации в Аргентине и Чили создать не могут и им не до поиска убийц Троцкого.

«Григулевич»

Как-то Центр поставил перед нью-йоркской резидентурой задачу достать чертежи нового пулемёта, который американцы выпускали в Хартфорде. Следует отметить, что США вступили во Вторую мировую войну только в декабре 1941 года – после налёта японцев на Пёрл-Харбор. И даже присоединившись к антигитлеровской коалиции, они отказывались делиться с СССР своими военными секретами. Резидентура поручила Коэнам выполнить задание Центра. Супруги познакомились с сотрудником отдела контроля качества завода и уговорили его вынести им пулемёт с предприятия по деталям.

Когда этот сотрудник сообщил Коэнам, что он передал им все части оружия, супруги сложили детали в футляр от контрабаса и доставили пулемёт в таком виде в советское консульство в Нью-Йорке.

«Конон Молодый»

Глава 6. Чекистский «монастырь»

В том же ноябре 1941 года на «Южной верфи» вдруг, совершенно неожиданно, что называется, «сжался в гармошку» и ушёл на дно Бугского лимана плавучий док, затопленный нашими специалистами при отходе советских войск, а потом с невероятными усилиями поднятый немцами на поверхность для его последующей «реанимации». Есть версия, что это Лягин что-то аккуратно посоветовал кому-то из тех немецких специалистов, с которыми общался: мол, а что если попробовать сделать вот так – соответственно, с какими-то расчётами и выкладками…

Подхватив дармовую идею, немец блеснул перед коллегами техническим кругозором и смелостью новаторских решений, а далее всё получилось по принципу «хотелось, как лучше…». Наверное, это и выручило самого немца – все понимали, что он старался, но, очевидно, в расчёт вкрались какие-то технические погрешности. Естественно, что немец, отделавшийся лёгким испугом, умолчал о роли Лягина в «Endlösung» – то есть «окончательном решении» (была такая лукавая нацистская формулировка, означающая полное уничтожение) вопроса с доком. Уж очень это было бы несолидно: вначале принимать поздравления и видеть искреннее восхищение коллег, а затем спешно оправдываться: «Нет-нет, это совсем не я!» Да в этой ситуации коллеги вполне могли и усомниться в оправданиях «специалиста». Говоря по-русски: «единожды солгавший, кто тебе поверит?» Хотя гитлеровцы и не читали Козьму Пруткова, но всё-таки кое-что соображали…

Но, может быть – эту версию предлагает в своей книге «Право на бессмертие» (1982) ленинградский журналист Геннадий Лисов, – это была работа других отважных людей:

«Только что отремонтированный громадный железобетонный док быстро погружался на дно Бугского лимана. История не сохранила нам всех имён отважных патриотов, затопивших док. Но два имени стали известны из объявления немецкой полевой комендатуры Николаева 14 ноября 1941 года. В нём говорилось о расстреле “за саботаж, выразившийся в затоплении дока”, инженера Дмитрия Костина и механика Сергея Водаша. Крановщик Пётр Ширяев при разгрузке немецкого транспорта сбросил в воду несколько станков. И тоже был за это расстрелян. Его подвиг повторил Николай Моисеенко. Он тоже поплатился жизнью за свой геройский поступок».

К тому же и здесь не исключается, что Костин был как-то связан с Лягиным – все-таки «простых инженеров» не учили делать диверсии, а затопление было выполнено весьма профессионально. Но гитлеровцы могли и просто «назначить» этих людей виновными, чтобы было о чём доложить в Берлин…

Но, несмотря на зверства нацистов – казнили и правого, и виноватого, и вообще любого, попавшего под подозрение, – на крупнейшей «Южной верфи» Николаева, которая находилась в «зоне особого внимания» нашего героя, постоянно происходило что-то не то. С точки зрения оккупантов, разумеется. То поступившие детали на сборке агрегатов оказывались пронумерованы таким способом, что их было невозможно собрать в единое целое; а то в уже собранный, отлаженный и проверенный механизм кто-то незаметно и аккуратно подсыпал мелкого морского песочку – и механизм вскорости безвозвратно выходил из строя…

Сказать, в чём была личная заслуга Виктора Лягина, а что делали другие патриоты, сегодня очень трудно – никакого «дневника боевых действий» «Корнев», разумеется, не вёл, да и в Москву сообщать обо всех делах вскоре также оказалось невозможно. «Маршрутников» поразила весьма распространённая на то время «болезнь»: «Тяжёлые условия, в которых действовали разведывательно-диверсионные группы в тылу врага, особенно в первый период войны, сказывались на обеспечении бесперебойной связи с Центром. К сожалению, некоторые резидентуры быстро лишались связи. Не миновала эта участь и резидентуру “Маршрутники”. Вышедшая из строя рация не позволяла осуществлять связь с Центром. Это сильно усложняло положение резидентуры».

Как известно, главное в разведке – связь. При отсутствии оной любая эксклюзивная информация может оказаться просто подборкой бесполезных сведений, сколь бы ценными они на самом деле ни являлись. Проблемы с организацией связи сильнейшим образом ударили по советской разведке в начале Великой Отечественной войны.

«Виктор Лягин»

Ещё в августе 1941 года в Москве прошли первые переговоры между нашей разведкой и британской – её представляло Управление специальных операций Министерства экономической войны Великобритании (УСО – в оперативной переписке НКВД оно получило кодовое наименование «Секта»).

«В результате был подписан документ под заголовком: “Запись того, о чём согласились советские и британские представители в своих беседах по вопросу о подрывной работе против Германии и её союзников”. К нему прилагался “Предварительный план общей линии поведения в подрывной работе для руководства советской и британской секций связи”. В качестве главного направления взаимодействия были согласованы: координация диверсионной деятельности и определение её объектов; обмен разведывательной информацией, полезной для подрывной работы; обмен новинками в области технических средств и методов диверсионной деятельности; оказание взаимного содействия в деле вывода агентуры в Германию и оккупированные ею страны…»

Советское руководство замкнуло УСО на внешнюю разведку. ‹…›

Первая группа наших связников прибыла в Англию уже в ноябре 1941 года. В составе группы была «Ханна», которую вместе с проводником 10 января 1942 года переправили на быстроходном катере к берегам Франции. «Ханна» успешно добралась до Парижа, где разыскала руководителя нелегальной группы «Рома» – француза, опытного агента советской разведки; его группа объединяла основную часть нашей агентуры во Франции и работала очень результативно. «Ханна» помогла этой группе, а также группе другого нашего опытного агента «Густава» наладить радиосвязь с Москвой.

Однако «Ханне» – никакой информации о ней, кроме оперативного псевдонима, мы не имеем, хотя и можем предположить, что это была советская комсомолка, – хотелось активно действовать, и она настояла на том, чтобы «Ром», как он ни противился, включил её в одну из диверсионных групп. Но ведь она была связной, а не специалистом по диверсионной деятельности! «Ханну» задержали при попытке поджога зернового склада. Она молчала на допросах, но это ничего не изменило: у неё на квартире были найдены материалы, позволившие гестаповцам выйти на руководителя группы и других подпольщиков. «Ром» попытался взять всю вину на себя, но это не спасло группу и его товарищей. Многие, в том числе «Ром» и «Ханна», были казнены, другие – брошены в концлагерь.

Пожалуй, это был единственный успешный вывод агента в тыл противника при содействии британских союзников.

«Всего за период со дня заключения соглашения по март 1944 года в Англию было отправлено 36 агентов, 29 из которых были выброшены в Германию, Австрию, Францию, Голландию, Бельгию и Италию. Трое погибли во время полёта и четверо, так называемая “группа Гофмана”, возвращены в СССР…

Каких-либо сведений о судьбе выведенных в европейские страны агентов в архивах СВР не имеется. Лишь в отношении некоторых в документах есть пометки типа: “Высажен, но связи нет”».

«Фитин»

Надо помнить, что после разгрома американского флота в Пёрл-Харборе, захвата Французского Индокитая и Бирмы, Япония овладела военной инициативой на огромном тихоокеанском театре боевых действий и реально угрожала Британской Индии с востока. Теоретически нельзя было отбрасывать возможность соединения германских и японских войск на Индостане. Прогнувшись к югу, ось Берлин – Токио окружила бы Советский Союз по всей протяжённости его сухопутных и морских границ (если не считать ничего не значащей при данных обстоятельствах границы по кромке Северного Ледовитого океана). Неосуществимые бредни, как давно известно человечеству, вовсе не делали их безобидными…

«Коротков»

К декабрю 1941 года агентурная сеть в Аргентине была в основном создана. Среди помощников только «Бланко» (оперативный псевдоним соратника Григулевича Аугусто Сесара Атенсио Переса. – А. Б.) и «Александр» знали, что «Артур» – представитель советской разведки. Все другие считали, что он – ответственный по «специальной работе компартии». В целях конспирации Иосиф использовал несколько псевдонимов – «Мигель», «Антонио», «Мармоль» и ряд других.

Можно без преувеличения сказать, что «Артур», благодаря обширной и разветвлённой сети, мог получать сведения о самых различных сторонах политической, экономической и военной жизни в Аргентине. В неё входили служащие министерств, депутаты, дипломаты, коммерсанты, журналисты, активисты национальных общин, технические служащие ряда посольств, а также хозяин брачного агентства и профессиональный контрабандист, которого «Артур» использовал в качестве связника с чилийской точкой.

Был свой человек в министерстве иностранных дел, дипломат с опытом работы в Европе, имевший доступ к депешам, которые докладывались министру. В министерстве внутренних дел служил агент «Гарса», через отдел которого проходили сводки по обстановке в стране. Порой «Артур» знакомился с их содержанием раньше, чем руководство МВД. Успешно шла работа с полицейским агентом «Отто», который служил в департаменте охраны иностранных посольств. О тайном членстве «Отто» в КПА до знакомства с ним «Артура» знали только двое – Викторио Кодовилья и Хосе Реаль. Перед «Отто» партийные руководители поставили долгосрочную задачу – устройство на работу в «Сексьон эспесиаль».

В полиции Буэнос-Айреса, в фотолаборатории, трудился «Данте». Служба наружного наблюдения активно практиковала скрытую фотосъёмку «объектов». Использование «наружки» означало, что в полиции придают данному конкретному делу большое значение. В материалах, которые передавал «Данте» «Артуру», чаще всего мелькали лица американцев, реже – немцев. Изредка фигурировали члены сионистских организаций, среди них однажды «Артур» увидел на фотоснимке Моисея и Флору Тофф (брат и сестра, друзья Григулевича в Буэнос-Айресе. – А. Б.) рядом с американским дипломатом.

Для работы «Артур» подобрал несколько явочных квартир. «Содержательницей» одной из них была Голда Жоли-Гарбарц. Квартира располагалась на улице Карлос Пеллигрини и соседствовала с зубоврачебной клиникой Голды. В отчётах «Артура» Жоли-Гарбарц проходила как групповод «Грасиэла». Её агентурная группа состояла из шести человек, включая мужа, брата и отца. Семья была состоятельной. У Голды была своя клиника, отец зарабатывал пошивом мужских костюмов, и его ателье имело солидную клиентуру из числа предпринимателей, адвокатов, профессуры и творческой элиты.

Семейство Жоли-Гарбарц перебралось в Аргентину из Варшавы в 1920-х годах, не выдержав польского антисемитизма. Придерживались Гарбарцы марксистских убеждений в силу «коллективного жизненного опыта» и фанатичной тяги к «систематическому самообразованию». Лидером в семье была Голда с её университетским медицинским дипломом и практичностью.

На конспиративной квартире «Грасиэлы» «Артур» проводил встречи с «Фавором» – предпринимателем Карлосом Антонио ди Франческо. Вначале он использовался для разработки итальянцев, а позднее «Артур» стал готовить его к заброске в Италию. Он прорабатывал с «Фавором» «стратегию и тактику» операции. Казалось, что всё складывается успешно. Итальянская фашистская организация в Аргентине должна была стать стартовой площадкой. Однако фашисты каким-то образом узнали, что Карлос Антонио входил прежде в «Комитет борьбы против войны в Абиссинии». В покаянных беседах с «друзьями» из организации «Фавору» пришлось признать это «чёрное пятно» биографии как «ошибку молодости». Но на заброске в Италию был поставлен крест.

По характеру «Фавор» был предприимчивым человеком. Его фабрика перчаток приносила солидную прибыль, а благодаря «коррупционным связям» в посольстве он добился ценного для резидентуры назначения на пост консульского агента Италии в пригороде Хенераль Сан-Мартин в провинции Буэнос-Айрес. Со временем «Фавор» получил возможность оформлять итальянские «книжки».

«Фавор» будет задействован советской разведкой и после войны – в Италии, где ему предстоит новая встреча с «Артуром»…

«Григулевич»

Всем уже было очевидно, что война затягивается. Изначально уповая на пресловутый «блицкриг», командование вермахта более чем легкомысленно отнеслось к подготовке к «зимнему сезону». Кстати, тщательно отслеживая военные приготовления гитлеровской армии в начале 1941 года, наша военная разведка отмечала, что немцы не готовят ни зимнего обмундирования, ни горюче-смазочных материалов (ГСМ) на холодное время года. Из этого делался вывод, что в текущем году германского нападения не будет. Но это была ошибка – просто «фрицы» надеялись завершить свою «восточную кампанию» уже осенью.

Однако и осень на завоеванной территории оказалась для немцев непривычно холодной, а там уже «и зима катит в глаза». Следовало срочно утепляться. Прежде всего представители «древней европейской культуры» постарались обворовать местное население, конфисковывая и просто отнимая тёплые вещи у мирных граждан; конечно, запросили о помощи рейх – понимая, что из Берлина пришлют обмундирование менее качественное, чем у русских, но хоть что-то…

И действительно, из Германии в Николаев (разумеется, и в другие города тоже, но это не наша история) начало поступать тёплое обмундирование, о чём Лягину незамедлительно сообщил работавший на железной дороге Александр Соколов. Однако раздавать своим солдатам зимнюю униформу германское командование не спешило: во-первых, немцы народ экономный, они понимали, что нечего солдатам трепать обмундирование, пока настоящие морозы не ударили; во-вторых, надо было оценить имеющиеся запасы и потом уже их делить, исходя из самых разных соображений: лучшее для войск СС, ну и так далее… То есть всё привозимое имущество поначалу отправлялось на какие-то склады – но вот на какие именно, этого, разумеется, старший кондуктор узнать не мог, такой вопрос с его стороны сразу бы вызвал подозрение.

Помогли местные подпольщики – Николай Нено, работавший в отделе снабжения завода имени 61 коммунара, переименованного в «Северную верфь», сообщил, что склад устроен в подвале обувной фабрики на улице Советской – ранее Соборной, некогда бывшей главной улицей в городе. Осведомлённость Николая вопросов не вызывала: в его группу входили грузчики, а без них в общем-то ни в какой работе не обойдешься, потому они и многое знают.

План диверсии на складе разрабатывал опять-таки Виктор Лягин. Понятно, что обмундирование будет гореть гораздо хуже, нежели автомобили и ГСМ, а потому следовало обеспечить условия для того, чтобы тряпьё могло как следует разгореться. Поэтому Пётр Луценко получил задание блокировать пожарное депо, находившееся неподалёку, на улице Маяковского (до революции – Наваринской, а позже улицы Троцкого, Крестьянского интернационала, а затем уже Маяковского). Луценко и его помощники сумели вынести с «Северной верфи» несколько листов железа и большое количество металлических шпилек, из которых, проявив изрядную сообразительность и использовав старые ватники, сделали очень надёжные колючие ленты. В нужный момент эти ленты должны были быть расстелены на дороге, по пути от улицы Маяковского к Советской (или от Наваринской к Соборной, как они там тогда назывались?), где-то на выезде на Католическую (Мархлевского) улицу, что напрямую вела к обувной фабрике…

Операцией, которая проводилась 16 декабря, непосредственно руководил Александр Сидорчук, в ней также участвовали Александр Николаев и местные подпольщики.

Как кажется, немцев подвела именно начальственная скупость. Охранявшие склад часовые были обмундированы недостаточно тепло, а потому, в нарушение требований устава, периодически заходили в караулку, чтобы хоть немножко погреться. Дождавшись очередного такого захода, подпольщики, затаившиеся в разрушенном доме по улице Католической, молниеносным броском прорвались к фабричному зданию, разбили стёкла в его подвальных окнах и забросили внутрь помещения бутылки с зажигательной смесью. Убедившись, что на складе вспыхнул пожар, Александр Николаев и его товарищи растворились в ночи…

Выйдя через некоторое время из караулки, немецкие часовые с ужасом увидели, что огонь в подвале разгорается не на штуку, и подняли тревогу. Вскоре сообщение о возгорании дошло до пожарной команды, но только лишь выехавшие по сигналу тревоги пожарные машины успели набрать скорость, как налетели на металлические шипы, камеры полопались, автомобили сели на обода колёс, две машины, потеряв управление на скользкой мостовой, столкнулись, и всё встало… Пока немцы разбирались с произошедшим, бежали к зданию пожарного депо, готовили новые машины взамен внезапно вышедших из строя дежурных, затем ехали кружным путём через улицу Шевченко (или Таврическую?) и, не набирая скорости, внимательно вглядывались в темноту, чтобы опять не налететь на русские «колючки», – в общем, пока суд да дело, всё на том складе сгорело дотла! Немцы, прослезившись, подсчитали примерные убытки: оказалось, уничтожено порядка восемнадцати грузовиков тёплого обмундирования! Ладно хоть часовые у костерка немного погрелись перед своей неминуемой отправкой на фронт в составе штрафных рот. Что ж делать – любые армейские уставы в полном смысле слова пишутся кровью. Уж если тебе поручен пост, то охраняй и обороняй его от звонка до звонка, ничем не отвлекаясь. Тем более если несёшь службу в неприятельском тылу.

«Виктор Лягин»

Эйфория блестящих побед вермахта (понятно, что информация о его поражениях тщательно скрывалась геббельсовской пропагандой. – А. Б.) сделала германское посольство центром притяжения для всех желающих «подсесть» на ходу в победоносную нацистскую колесницу. Посетителей было столько, что толстые книги для регистрации визитов менялись через две-три недели. «Артур» считал, что надо было знать об этих «визитёрах» как можно больше: какие «услуги» они предлагали посольству, каким образом их использовали немцы.

«Артур» понимал, что для контроля над фон Терманном (германский посол. – А. Б.) и немецким посольством требовалось несколько агентов. Далеко не сразу, но этого удалось добиться. Наиболее полезным был «Отто», который освещал деятельность штаб-квартиры рейха в Аргентине. «Отто» служил в отделе полиции, который обеспечивал безопасность иностранных посольств в Буэнос-Айресе. Фактически это была узаконенная слежка за дипломатами. Аргентинцы установили плотное наблюдение за миссиями США, Великобритании, Италии. Немцы не были исключением. «Отто» вёл досье на сотрудников посольств Германии и Венгрии, руководил осведомителями из обслуживающего персонала, иногда организовывал слежку за «сомнительными» гостями из рейха.

Из сообщений «Отто» «Артур» знал, что сотрудники посольства имели строгие инструкции в отношении заведения связей: недоверие к визитёрам постоянно росло. Без проверенного curriculum vitae[21]21
  Резюме, жизнеописание (лат.).


[Закрыть] пронемецкой деятельности добиться доступа к фон Терманну было невозможно. Сотрудники гестапо, работавшие в посольстве под разными прикрытиями, считали возможным покушение на жизнь посла, чтобы вызвать напряжённость в германо-аргентинских отношениях. Больше всего опасений вызывала британская СИС. Во имя спасения империи самая прославленная служба «плаща и кинжала» была готова на любые крайности.

Как-то «Отто» получил информацию о том, что на хозяйственный двор посольства Германии доставлены в грузовой автомашине подозрительные ящики. «Дипкурьером», доставившим груз, был Иоганнес Зигфрид Беккер, немецкий разведчик. Гадать о том, что содержится в ящиках, «Отто» не стал и поручил осведомителю – сторожу при посольстве – похитить один из них во время ночного дежурства. Агент не обладал атлетическим телосложением. Чтобы выполнить задачу, ему пришлось вскарабкаться на грузовик и сбросить на землю тридцатикилограммовую упаковку с чёрным силуэтом «бокала» на крышке. Когда подручные «Отто» помогали переваливать ящик через ограду, то не смогли его удержать и он снова всей своей тяжестью грохнулся о тротуар.

В укромном месте ящик вскрыли, и участники операции онемели: он был доверху набит аккуратными маслянистыми кубиками взрывчатки. «Я думал, что в ящике золотые слитки, предназначенные для финансирования “пятой колонны”, – признался позднее «Отто», – и даже прикидывал, как лучше распорядиться таким богатством, чтобы мои начальники сами его не присвоили»…

В «аргентинских инстанциях» решили не предавать гласности инцидент с взрывчаткой. Однако немцам нужно было раз и навсегда показать, кто является хозяином в стране. На следующий день в резиденции посла раздался анонимный звонок. Телефонную трубку взяла фрау Терманн. Говорил мужчина, голос которого был ей незнаком:

– На территории вашего посольства находится грузовик, который может поссорить наши страны. И тогда всем вам придётся вернуться на родину. Избавьтесь от груза так, чтобы мы видели…

Фрау Терманн дорожила спокойной жизнью в Аргентине и срочно вызвала супруга в резиденцию. Посол тут же разыскал «курьера» и в категорической форме потребовал вскрыть ящики, прибывшие с дипломатической почтой. Беккер сопротивлялся недолго и с явной неохотой признал:

– В ящиках взрывчатка.

Фон Терманн онемел:

– Какая взрывчатка?

– На особые цели. Через день-два мы её перепрячем.

– Я запрещаю делать это. Аргентинцы знают о взрывчатке. Они должны быть уверены, что мы не пустим её в ход.

– Такого решения я принять не могу, – возмутился Беккер. – Нужно согласовать с Берлином.

– В Буэнос-Айресе решаю только я, – прервал его фон Терманн. – Из-за некоторых умников, которые осмеливаются возражать послу, Германия может надолго, если не навсегда, потерять лояльного партнёра в Южной Америке. Вы хоть понимаете, Беккер, какую большую и грязную свинью вы подложили в наши отношения с Аргентиной?

Поздней ночью грузовик покинул территорию посольства и направился в сторону Авельянеды. Ехал он неторопливо, иногда казалось, что его можно обогнать на велосипеде. Грузовик переехал через мост над Риачуэло и в таком же неспешном темпе добрался до одной из городских свалок. Потом распахнулся брезент кузова, и в глубокую яму один за другим полетели ящики…

«Григулевич»

Спецслужбы действительно начали сотрудничать. Чичаев[22]22
  Иван Андреевич Чичаев (1896–1984) – представитель советской разведки в Лондоне.


[Закрыть] отправился в Лондон – в качестве руководителя «советской секции» и под официальным прикрытием советника посольства. Из Лондона руководить «английской секцией» вскоре приехал… большой специалист по Советскому Союзу полковник, произведённый затем в генералы, Джордж Альфред Хилл[23]23
  Джордж Хилл (1892–1968) – британский разведчик, бригадный генерал; работал на территории России в 1917–1918 годах; во время Великой Отечественной войны руководил миссией УСО/СИС в Москве.


[Закрыть]. Он хорошо говорил по-русски, так как в детстве некоторое время жил в Москве, потом приехал в Россию в качестве коммерсанта, затем, уже во время Мировой войны, выполняя задание соответствующей службы, оказался прикомандирован к Русской армии в качестве авиационного специалиста, так что февраль 1917 года он встретил в Могилёве, в царской Ставке, потом вроде состоял в качестве какого-то советника при наркоме Троцком, принимал активное участие в подготовке знаменитого «заговора послов» – и успел вовремя покинуть Россию, чтобы возвратиться в неё теперь уже официальным сотрудником британской разведки трагической осенью 1941 года.

Как стало известно нашим «компетентным органам», Дж. Хилл быстро развернул в Москве бурную деятельность, совмещая свои официальные обязанности с контрразведывательным обеспечением британского посольства и сбором разведывательной информации по стране своего пребывания… Понятно, что иного от него здесь и не ждали, точно так же, как и в Лондоне с большой настороженностью отнеслись к советскому представителю Ивану Чичаеву.

«Через месяц британская контрразведка имитировала проникновение “воров” в его рабочий кабинет в особняке советского посольства при союзных правительствах в изгнании. “Воры” ничего не украли, но им не удалось обнаружить и интересовавшие британские спецслужбы документы, которые хранились не здесь, а в шифровальной комнате посольства СССР в Англии».

В общем, англичане опозорились.

«Фитин»

15 декабря 1941 года, когда немца от Москвы немного отогнали, Абель вновь встал в строй – опять в невидимый (речь идёт о «подлинном» Р. И. Абеле, уволенном из органов НКВД в 1938 году. – А. Б.). Без опытных работников разведке не обойтись, и Яков Серебрянский вспомнил хладнокровного латыша Рудольфа. В обязанности дяди Яши, которого самого вернули на должность начальника 3-го отдела Четвертого управления прямо из лубянской тюрьмы, помимо прочего входили диверсии, вербовка агентуры, подготовка агентов для глубокого оседания, заметьте, не только в Германии, но и в государствах Западной Европы, а также и… в Соединенных Штатах. Смотрели далеко! Своим замом по 3-му отделу Серебрянский взял майора Абеля.

«Абель – Фишер»

Вскоре после начала войны Филби было строго наказано следить за переговорами союзников об открытии второго фронта. Здесь он проявлял чудеса оперативности – всё, что хоть малейшим образом касалось упоминаний о таком долгожданном для СССР втором фронте, попадало на Лубянку мгновенно.