Текст книги "Хроники разведки: Кругом война. 1941-1945 годы"

Затягивание с его открытием превратилось для союзников в стратегическую задачу, так что любая на сей счёт информация из Лондона ложилась на стол Сталину. Вождя раздражали постоянные отговорки, а потом и никак не сбывавшиеся обещания Рузвельта и Черчилля. Особенно бесило двуличие британского премьера. Нам он обещал, что скоро, уже совсем скоро – а Рузвельта убеждал, будто время ещё не пришло. Филби информировал точно: открытие второго фронта затягивается. Так что иллюзий советская сторона не питала, продолжая упорно настаивать на открытии, несмотря на бесконечные обещания.

«Ким Филби»

Группа «Маршрутники» продолжала действовать – на страх врагам, в пример и ободрение местному населению.

Для очередной диверсии Виктор Лягин, всем своим товарищам на удивление, выбрал старое, отработанное, так сказать, место – всё тот же парк имени Петровского. Во-первых, гитлеровцы никак не ожидали повторного визита туда подпольщиков, хотя после предыдущей диверсии и укрепили свой склад самым основательным образом. Но, как это всегда бывает, после очередного теракта или диверсии начинается активная «игра в бдительность», затем мнимое спокойствие всех убаюкивает, бдительность неизбежно начинает снижаться – ну и можно начинать всё сначала… Во-вторых, на этом складе, по полученной информации, опять было собрано много разного военного имущества, необходимого для обеспечения жизнедеятельности Ингульского аэродрома.

«Визит» был назначен на посленовогодний день 2 января, когда люди обычно пребывают в несколько расслабленном состоянии. Диверсанты – Григорий Гавриленко, Александр Николаев и Иван Коваленко – действовали по ранее отработанной схеме: дождались смены часовых, проделали дыру в заборе, подобрались к хранилищам, заложили толовые шашки, подожгли бикфордов шнур… В общем, никакого «новаторства», всё по шаблону. Понятно, что подобной наглости гитлеровцы от них никак не ожидали, а потому всё прошло успешно – рвануло не хуже, нежели в предыдущий раз. А может, и ещё гораздо лучше.

«В январе 1942 г. в Парке культуры и отдыха им. Петровского была проведена вторая диверсия, во время которой уничтожено до 20 автомашин, 5 мотоциклов, 30 тонн горючего и запасные части к автомашинам».

Сложно представить, каким «костром» полыхали 30 тонн горючего. Но думается, что не этот сгоревший бензин явился для гитлеровцев самой большой потерей – огнём, что также зафиксировано в ряде документов, было уничтожено порядка «4000 штук автопокрышек разных систем».

Какую ценность представляли собой автомобильные покрышки, Виктор Лягин хорошо знал ещё по своему американскому опыту. Помнится, тогда отец и сын Форды поставляли Германии автопокрышки, которых в то время не хватало даже в самих США. То есть покрышки были самым что ни на есть дефицитным товаром, мёртвым грузом они на складах не лежали!

Конечно, если бы – предположим – «Маршрутники» уничтожили целую тысячу германских грузовых автомобилей, это, разумеется, выглядело бы гораздо впечатляюще. Но как и где собрать вместе такую массу грузовиков? А вот четыре тысячи покрышек – это как раз на тысячу таких машин, как весьма популярная грузовая «трехтонка» «Opel Blitz» или легкий штабной автомобиль «Kubelwagen Typ 82» (кстати, эти трофейные германские машины охотно использовали не только англичане и особенно американцы – за один «Kubelwagen» они отдавали французам или англичанам по три своих «Willys MB», – но и командиры Красной армии). Так что четыре тысячи уничтоженных покрышек вполне могли надолго поставить на прикол ту самую тысячу немецких автомобилей, чтобы они ржавели под снегом и дождём! Да и внешне, можно представить, эффект этим пожаром был произведён ошеломляющий: море огня от бензина и уходящий вверх столб коптящего чернейшего дыма, возвращающегося потом на землю противными жирными липкими хлопьями…

«Виктор Лягин»

Иногда информация Кима казалась даже несколько экзотичной, однако интерес представляла. Глубокой зимой 1941 года, когда немцев отогнали от Москвы, он отдал своему связнику текст телеграммы посла Германии в Токио министру иностранных дел рейха Риббентропу о предстоящем нападении Японии на Сингапур. Это подтверждало сообщения из токийской резидентуры: японцы на СССР пока нападать не собираются.

«Ким Филби»

Нужно отметить, что одна из первых операций Д-группы была не диверсионной, а скорее «поисково-чекистской». В начале 1942 года в Буэнос-Айрес пришёл пароход «Сахалин», проделав невероятный по сложности и опасности путь от Батуми через Босфор, Дарданеллы и Атлантический океан, в котором нацистские субмарины охотились за судами антигитлеровской коалиции. Аргентинцы встретили советских моряков дружелюбно, о стихийных проявлениях солидарности с Советской Россией сообщалось в прессе. Но были в стране враждебные силы, пытавшиеся омрачить пребывание «Сахалина» на берегах Ла-Платы.

Антисоветская эмиграция в Аргентине была влиятельной, не бездействовала и местная охранка. Предпринимались попытки склонить к бегству членов экипажа. Среди моряков нашёлся один, который сошёл на берег и на судно не возвратился. Об этом в тот же день стало известно «Артуру», и он мобилизовал весь «актив» резидентуры для поиска дезертира. На след беглеца вышли благодаря «Грегорио» (портовый рабочий, член Д-группы. – А. Б.), который был временно прикреплён переводчиком к команде «Сахалина». Он выявил круг лиц из посетителей судна, с которыми общался беглец. В ходе оперативного зондажа среди членов «славянской колонии» Буэнос-Айреса установили адрес квартиры, в которой дезертир нашёл укрытие.

Чтобы беглеца не успели перебросить в другое место, «Артур» дал указание о его «незамедлительном изъятии» и возвращении на судно. В отчёте, направленном в Нью-Йорк, «Артур» так сообщил о результате: «В операции приняли участие “Грегорио”, “Стойкий” и “Пако”, водитель грузовика. На выявленную квартиру был совершён налёт, изменник захвачен и на грузовике доставлен прямо к причалу. Пароход задержался с выходом на сутки, но провокация провалилась».

Ещё одна попытка побега произошла на пароходе «Владимир Маяковский». Пытался сбежать судовой врач. Он заблаговременно перебросил на причал свёрток с документами и вещами, чтобы не привлекать к себе внимания при выходе в город. «Грегорио», никогда не терявший бдительности, заметил этот подозрительный манёвр и, подобрав свёрток, вручил его дежурному матросу. Предательство было предотвращено.

«Григулевич»

С целью дальнейшего расширения зафронтовой работы органов госбезопасности 18 января 1942 года 2-й отдел НКВД СССР был преобразован в 4-е управление НКВД. Его начальник старший майор госбезопасности Павел Судоплатов одновременно являлся заместителем руководителя советской внешней разведки. 20 августа того же года майор госбезопасности Эйтингон был назначен заместителем начальника 4-го управления. Костяк управления составили кадровые сотрудники внешней разведки. Чекисты-разведчики сражались с врагами в составе разведывательно-диверсионных групп и партизанских соединений, добывали разведывательную информацию, осуществляли акции возмездия.

«Эйтингон»

Нелегальным резидентом НКВД СССР в Одессе был лейтенант государственной безопасности Владимир Александрович Молодцов (оперативный псевдоним – «Бадаев»). В 1935 году он окончил Высшую школу НКВД СССР, с марта 1941 года работал в аппарате внешней разведки, в июле был направлен в Одессу для проведения специальных мероприятий, а затем оставлен в городе для руководства диверсионной и разведывательной работой в тылу врага по линии Особой группы и 2-го отдела НКВД СССР.

В условиях подполья Молодцов создал два партизанских отряда, действовавших в катакомбах Одессы и в районе сёл Нерубайское, Усатово, Великий Дальник (Беляевский район). Подрывники отряда уничтожили несколько складов, взорвали плотину Хаджибейского лимана, городскую комендатуру, железнодорожный эшелон. В результате диверсионных актов было уничтожено свыше четырёхсот гитлеровцев.

В феврале 1942 года с группой бойцов отряда Молодцов был захвачен фашистами при проведении очередной операции и 12 июля 1942 года расстрелян. 5 ноября 1944 года ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза и звание капитана государственной безопасности.

«Павел Судоплатов»

В феврале 1942-го был схвачен сотрудник внешней разведки Владимир Молодцов, руководитель подпольной группы в Одессе, а в июле – Иван Кудря, руководитель разведывательно-диверсионной группы в Киеве и тоже сотрудник разведки; оба они после жестоких пыток были казнены. В то время Кудря и Молодцов работали по линии 4-го управления НКВД, но разве это могло сделать для Фитина гибель его людей менее горькой?

«Фитин»

В начале февраля 1942 года, когда немецкие войска впервые после начала Второй мировой войны потерпели сокрушительное стратегическое поражение в битве под Москвой, к немцам за линию фронта после специальной подготовки перешёл в качестве эмиссара антисоветской подпольной организации «Престол» агент органов госбезопасности «Гейне» – Александр Петрович Демьянов.

Выбор «Гейне» в качестве подставы гитлеровским спецслужбам не был случайным: к моменту нападения фашистской Германии на Советский Союз он уже был опытным агентом. Из характеристики на секретного сотрудника «Гейне», относящейся к середине 1930-х годов: «Надёжный, способный и абсолютно честный во взаимоотношениях с органами госбезопасности работник. Он научился концентрировать волю, отличается активным восприятием жизни, умением глубоко проникать в психологию людей. Обладает великолепной памятью, молниеносной реакцией, способностью самостоятельно принимать решения».

В июле 1941 года руководство 4-го управления НКВД приняло решение с помощью агентуры создать… легендированную прогерманскую подпольную церковно-монархическую организацию «Престол» и внедрить в неё агента «Гейне» с дальнейшим выводом его в Германию. Операция получила кодовое название «Монастырь».

«Эйтингон»

Обучали Александра в московской школе радистов на улице Веснина, в двухэтажном деревянном доме на углу улицы Луначарского. После войны там была детская библиотека. Свёл Фишера с Демьяновым сотрудник разведслужбы Маклярский. Под руководством опытного наставника Александр научился разбирать и собирать радиоприемники и радиопередатчики. Ему быстро давалась работа на ключе. В назначенные часы держал связь с другими курсантами. Обычно сеансы проходили утром, когда Фишер бывал в разведывательном управлении. Оттуда он зачастую и сам связывался с «Гейне», совершенствуя ученика в радиопремудростях.

Он часто и подолгу беседовал с Демьяновым. Ему нравился этот умный молодой человек, схватывающий всё с первого раза, на лету. Рассказывал Саше поучительные и характерные истории из своей агентурной работы.

Немцы приближались к Москве, поступила команда перейти на ускоренный курс обучения. Благодаря отличному учителю «Гейне» превратился не только в радиста, но и в хорошего шифровальщика, Абель научил его и методам тайнописи.

В декабре 1941-го они вместе выехали в сторону фронта – увы, ехать далеко тогда не пришлось. Демьянов перешёл линию фронта неподалёку от Гжатска. И тут наши, сами того не ожидая, добавили этому переходу такого правдоподобия – пустили Сашу прямо по нами же заминированному полю! Не было оно обозначено на картах как минное. Демьянова, считает Абель, спасло только чудо.

«Абель – Фишер»

«Гейне» рассказал немцам о существовании в Москве монархической организации, которая желает установить связь с немецким командованием и выполнять его задания. ‹…›

Он был отправлен в Смоленск. Его поместили в концлагерь вместе с предателями и изменниками родины. В лагере продолжались допросы «перебежчика». Офицеры абвера постоянно интересовались историей его перехода через линию фронта, проверяли знания в области радио– и электротехники.

Вскоре «Гейне» перевели на городскую квартиру в Смоленске, где два инструктора занимались его подготовкой в качестве агента абвера. Под их руководством он изучал тайнопись, шифровальное и радиодело. Впоследствии Александр Демьянов вспоминал, что труднее всего ему было скрывать своё умение бегло работать на телеграфном ключе.

Через некоторое время состоялась встреча «Гейне» с высокопоставленным представителем абвера, который сообщил, что скоро его отправят обратно в Москву с заданием по подрывной работе в столице. Были уточнены некоторые детали задания, способы и время связи. Условились, что курьеры, прибывающие в Москву, будут приходить к его тестю, профессору медицины, практикующему на дому, а тот, в свою очередь, будет связывать их с «Гейне» (тесть был посвящён в задачи, выполняемые «Гейне», и дал согласие оказывать органам всестороннюю помощь).

После этой беседы «Гейне» переправили в Минск, откуда он должен был вылететь самолетом через линию фронта, выпрыгнуть с парашютом, а дальше добираться до Москвы. ‹…›

15 марта 1942 года за «Гейне» пришла машина. Его отвезли на аэродром, выдали деньги для организации «Престол» и посадили в самолёт.

Приземлился «Гейне» на парашюте в лесу около районного центра Арефино Ярославской области. Захватившим «Гейне» в плен красноармейцам он сообщил свой оперативный псевдоним и попросил немедленно связаться с Москвой. Из Москвы поступило распоряжение доставить разведчика в Ярославль. Там он находился некоторое время, а затем в сопровождении сотрудников госбезопасности прибыл в Москву. Две недели потребовались для написания подробного отчета. «Гейне» не выходил из дома, так как было не исключено, что немцы могли проверить, когда он вернулся. А слишком быстрое возвращение могло вызвать подозрение. Через две недели «Гейне» вышел в эфир и передал немцам первую дезинформацию, подготовленную Генеральным штабом Красной армии.

Для закрепления положения в германской разведке «Гейне» устроили на службу в качестве младшего офицера группы связи в Генштаб РККА при Маршале Советского Союза Борисе Михайловиче Шапошникове, о чём было сообщено немцам.

Первоначально операция «Монастырь» планировалась в виде радиоигры, как средство выявления лиц, сотрудничавших с немцами. Однако вскоре переросла в важнейший канал дезинформирования противника. Радиотехническое обеспечение операции было поручено сотруднику 4-го управления Вильяму Генриховичу Фишеру, ставшему известным в конце 1950-х годов как Рудольф Иванович Абель.

«Эйтингон»

Как видим, разработанная Центром операция «Монастырь» первоначально носила чисто контрразведывательный характер. Её основная цель состояла в том, чтобы проникнуть в агентурную сеть гитлеровских спецслужб на территории Советского Союза и, естественно, ликвидировать её. «Однако, – подчеркивал ветеран советской внешней разведки Аркадий Жемчугов, – операция развивалась настолько успешно, что вскоре переросла в дезинформационную радиоигру стратегического характера».

«Павел Судоплатов»

Зимой 1941/42 года американская контрразведка зафиксировала прохождение «подозрительных на германский шпионаж» писем из Нью-Йорка в Буэнос-Айрес. Загадочный «почтовый ящик» в аргентинской столице стал разрабатываться гуверовскими агентами[24]24
  Джон Эдгар Гувер (1895–1972) – американский государственный деятель, директор Федерального бюро расследований в 1924–1972 годах.


[Закрыть]. Делу присвоили название «Фридман» по имени получателя писем – Маурисио Фридмана. Когда в ФБР установили, что переписка идёт на кириллице, дело «переквалифицировали» по рубрике «Шпионаж-Р(оссия)». В тома разработки стали «подшивать» всю информацию, которая имела отношение к «советской разведывательной активности» в странах Западного полушария.

Когда в Москве узнали, что американцы охотятся за советским резидентом в Южной Америке, руководство разведки решило, что «Артур» должен сократить до минимума использование почтового канала, сделав упор на курьерскую связь. Одновременно ему направили указание о целесообразности создания в Буэнос-Айресе радиопункта. «Артур» незамедлительно приступил к выполнению задания. Был подобран радист – Бруно Содеа. В лапидарной справке о нём «Артур» отметил: «Бруно 35 лет, итальянец, техник-автомобилист, член Радикальной партии, надёжный источник по “хорькам”[25]25
  Обозначение троцкистов в оперативной переписке.


[Закрыть]. Нужные детали для рации он закупал постепенно, в разных местах».

Вскоре станция была смонтирована. Для кодирования радиосообщений «Артуру» предложили использовать всё ту же книгу об индейцах, по которой шифровались письма в Нью-Йорк. По этой системе, которую «Артур» окрестил «страданиями Вертера», на каждую букву приходилось четыре цифры, что увеличивало радиосообщение размером в десять строк в сорок раз! К тому же в инструкции и расписании сеансов связи, полученных «Артуром» через нью-йоркскую резидентуру, были допущены ошибки. Своевременно выявить и исправить их кураторы Григулевича не смогли. Позывные радиоцентра во Владивостоке Бруно Содеа безответно выстукивал в течение нескольких недель.

Предположив, что радиостанции мощностью 300 ватт для связи с «Домом» недостаточно, Иосиф поехал в Сантьяго-де-Чили, где Гало (Гало Гонсалес, один из руководителей чилийской компартии. – А. Б.) передал ему во временное пользование станцию в 500 ватт, которую Кодовилья привёз в Чили в разобранном виде незадолго до войны. Приобретена она была в США в 1938 году и хранилась в четырёх деревянных ящиках.

«Александр» занялся доводкой радиостанции и проверкой её работоспособности через «Роберто» (Герхарда Фишера). Ему помогали «Хосе» (Карлос Энрике Санчес Корнехо, радист) и «Марсиаль» (Родольфо Нуньес Бенавидес, водитель). Были приобретены недостающие и заменены вышедшие из строя детали, изготовлена антенна. В переписке с Нью-Йорком радиостанция обозначалась кодовым словом potro – в переводе с испанского – «жеребёнок».

В Чили были запрещены любительские радиостанции, а спецслужбы США и Великобритании к тому времени довольно плотно контролировали радиоэфир и местный рынок радиодеталей. Много времени потребовала подготовка тайника для передатчика в автомашине Роблеса. «Артур» справедливо считал, что использование стационарного радиоцентра – провальное дело. Участившиеся аресты нацистских радиооператоров подтверждали это. Быстрее всего решили задачу с хранением рации: сенатор Амадор Пайроа прятал её в библиотеке своего дома.

«Александр» организовал несколько выездов «Роберто» (Герхард Фишер, немецкий коммунист, эмигрант, оказывал помощь группе Григулевича в радиоделе. – А. Б.) и его помощников на пустынный берег океана в районе Сапальяра, но пробные выходы в эфир результата не дали. «Дом» молчал. До получения новых инструкций из Нью-Йорка радиостанцию в очередной раз укрыли в доме Пайроа. После его внезапной смерти от инфаркта в июле 1944 года «Александр» занялся поисками нового укрытия для potro.

Помог решить проблему Герман Амиот («Хулио»), который согласился спрятать potro у себя дома на улице Сантьяго Конча. По этому же адресу находилась «не слишком рентабельная» фабрика шёлковых изделий, которую Герман получил в наследство от отца.

Оценивая перспективу дальнейшей работы с «Хулио», «Александр» писал в Нью-Йорк:

«Радиодело – знакомая “Хулио” сфера: в годы службы на флоте он работал с радиоуправляемыми торпедами. Надо скорее принимать решение о будущем использовании potro. Может быть, есть смысл разрешить “Хулио” зарегистрироваться в качестве радиолюбителя? В Чили начинают отменять жёсткие нормы и правила военного периода. Таким образом, “Хулио” сможет работать как все радиолюбители и вести радиообмен с другими станциями».

«Григулевич»

В 1942 году Моррис Коэн был мобилизован в американскую армию и направлен в Европу. Участвовал в боевых действиях против фашистов, в высадке союзных войск в Нормандии. Дошёл до Эльбы, закончил войну в чине капрала, имел боевые награды.

А Лона в военные годы продолжала активно сотрудничать с советской разведкой.

Нет сомнения в том, что она была женщиной энергичной и решительной и имела сильно развитое чувство справедливости.

Как-то раз, в конце 1942 года, поздно вечером Лона ехала в нью-йоркском метро. Было это после сверхурочной работы на заводе, производившем запчасти для военных самолётов. Пассажиров в вагоне было мало. Недалеко от неё сидели две женщины, которые довольно громко обсуждали вопросы, связанные с войной в Европе. Женщины были примерно такого же возраста, что и Лона, одеты довольно богато, на них были только входившие тогда в моду меховые жакеты. Одна из них заявила, что чем дольше будет продолжаться война, тем больше будут зарабатывать их мужья и тем богаче они станут. Вспыхнув от возмущения, Лона вскочила со своего места, подошла к пассажиркам и со словами: «Так вот за что борется мой муж?!» – влепила желавшей поживиться за счет войны даме звонкую пощёчину. Затем, не оглянувшись, вышла из вагона на следующей станции.

«Конон Молодый»