Текст книги "Светлейший князь Потёмкин-Таврический"

На заведение одной чулочной фабрики назначено было 340 000 рублей; из этой суммы истрачено было 240 000 р. на постройку 200 изб для мастеровых[257]257
  «Зап. Од. Общ. «II. 773 и след.; II, 332; III, 138, V, 426 и след.


[Закрыть]. На чулочной фабрике, которую успели устроить в Екатеринославе, были, как рассказывают, приготовлены шелковые чулки, до того тонкие, что они вложены были в скорлупу грецкого ореха и поднесены Екатерине. Великолепный дом Потёмкина отделали совершенно. При доме был сад с двумя оранжереями: одна ананасовая, другая – из лавровых, померанцевых, лимонных, апельсиновых, гранатных, финиковых и других деревьев[258]258
  «Зап. Од. Общ.», V, 437.


[Закрыть]. Церковь должна была иметь 71 сажень длины, 21 сажень ширины; проект вида собора был составлен итальянцем Моретти[259]259
  См: краткий указатель музея в Одессе. Одесса, 1867, стр. 19.


[Закрыть].

Результаты всей этой деятельности не соответствовали надеждам и намерениям Потёмкина. Желая превратить южную Россию в богатый край, покрытый садами, изобилующий городами, селами, отличающийся производительностью, густым населением, князь не мог достигнуть этой цели. Из огромного числа деловых бумаг и писем канцелярии Потёмкина видно, как многостороння и неусыпна была его деятельность по управлению южною Россией; но вместе с тем в ней очевидны лихорадочность, поспешность, самообольщение, хвастовство и стремление к чрезмерно высоким целям. Приглашение колонистов, закладка городов, разведение лесов, виноградников и шелководства, учреждение школ, фабрик, типографий, корабельных верфей – все это предпринималось чрезвычайно размашисто, в больших размерах, причем Потёмкин не щадил ни денег, ни труда, ни людей. Но, к сожалению, многое было начато и брошено; другое с самого начала оставалось на бумаге; осуществилась лишь самая ничтожная часть смелых проектов[260]260
  См. мое соч. «История Екатерины II», изд. Суворина, СПб., 1885, стр. 610 и 611.


[Закрыть].

История учреждения Николаева немного позже походит на историю начала Херсона и Екатеринослава. И тут кипучая деятельность, множество ордеров, трата весьма значительных сумм денег не повели к особенно важным результатам. И тут число рабочих доходило до нескольких тысяч; Потёмкин мечтал о заведении аптекарского сада в больших размерах, об устройстве мастерских для снабжения флота соленым мясом и консервами из овощей, пильных мельниц, образцовых сельскохозяйственных ферм…[261]261
  См. статью «Мирные предначертания князя Потёмкина» в «P. Аpx.», 1874, II, 289–302. См. также «Зап. Од. Общ.», IV, 363 и след.


[Закрыть] Однако новый город произвел самое неблагоприятное впечатление, например, на врача Дримпельмана, посетившего его в 1788 году. Город составляли отдельные хижины из тростника или жилища, выкопанные в земле; гигиенические условия были ужасны. Впрочем, Дримпельман замечает, что постройка нового города «шла вперед с изумительною быстротою», и в течение года было выстроено более полутораста домов. Лес и другие строительные материалы доставлялись в изобилии на казенный счет по Бугу и продавались весьма дешево желавшим поселиться в новом городе[262]262
  «Р. Арх.», 1881, 48–50.


[Закрыть].

Иностранцы, не расположенные к Потёмкину, находили, что все эти работы, происходившие под руководством князя, обходились казне слишком дорого. Мильоны, истраченные князем на администрацию в Крыму, оказались далеко не выгодною капитализациею. Некоторые авантюристы-спекуляторы сумели при таком случае действовать в свою пользу. Купец Антуан, пользовавшийся покровительством графа Сегюра и Потёмкина, занимался контрабандною торговлею[263]263
  См. письмо Безбородки в «Арх. кн. Воронцова», XIII, 109.


[Закрыть]. Граф С.Р. Воронцов, бывший посланником в Англии, сильно порицал намерение Потёмкина заселить Крым преступниками и каторжниками из Англии и от себя принял меры, чтобы воспрепятствовать приведению в исполнение такого странного и оскорбительного для достоинства России намерения. Он представил императрице всю несообразность и нелепость этого проекта; императрица вполне убедилась в нелепости затеи князя. Потёмкин, задетый за живое таким образом действий Воронцова, никогда не мог простить ему этой помехи[264]264
  «Minerva», 1797, IV, 129.


[Закрыть]. Чрезвычайно резко обвиняли Потёмкина в невнимании к интересам переселенцев, которых он разными обещаниями старался привлечь в Крым[265]265
  «Minerva», 1797, IV, 129.


[Закрыть]. Ходили слухи о чем-то вроде набора по всей империи нескольких тысяч девушек, которых Потёмкин хотел выдать замуж за колонистов в Крыму; рассказывали о страшных притеснениях, заставлявших не только прежних жителей Крыма, татар, но и прибывших туда греков спасаться в Турцию…[266]266
  См. депеши прусского дипломата Гёрца в 1785 г. в сочинении Цинкейзена, «Gesch. d. osman. Reiches», VI, 620–621.


[Закрыть]

Но, несмотря на все это, было бы несправедливо бросить тень на всю вообще административную деятельность Потёмкина.

Беспристрастные современники умели ценить признаки прогресса, совершавшегося на юге в это время. Так, например, следующее письмо Кирилла Григорьевича Разумовского к Ковалинскому от 22 июня 1782 года заслуживает полного внимания. Совершив путешествие на юг, бывший гетман писал: «В сделанном мною в Херсоне вояже я ощущал особливое удовольствие, ибо неточию в путешествии сем не имел никакого беспокойства, но зрение мое беспрестанно занималось приятным удивлением, поколику на самой той ужасной своею пустотою степи, где в недавнем времени едва кое-где рассеянные обретаемы были ничего не значащие избушки, называемые от бывших запорожцев зимовниками, на сей пустоте, особливо по Херсонскому пути, начиная от самого Кременчуга, нашел я довольные селения верстах в 20, в 25 и не далее 30, большею же частью при обильных водах. Что принадлежит до самого Херсона, то, кроме известного великолепного Днепра, северный берег которого здесь оным населяется, представьте себе множество всякий час умножающихся каменных зданий, крепость, замыкавшую в себе цитадель и лучшие строения, адмиралтейство со строящимися и построенными уже кораблями, обширное предместье, обитаемое купечеством и мещанами разнородными с одной стороны, казармы, около 10 000 военнослужащих в себе вмещающие, – с другой. Присовокупите к сему почти перед самым предместием и видоприятный остров с карантинными строениями, с греческими купеческими кораблями и с проводимыми для выгод сих судов каналами. Все сие вообразите, и тогда вы не удивитесь, когда вам скажу, что я и поныне не могу выйти из недоумения о столь скором возращении на месте, где так недавно один токмо обретался зимовник. Не говорю уже о том, что сей город, конечно, в скорости процветет богатством и коммерциею, сколь то видеть можно из завидного начала оной. Херсон для меня столь показался приятен, что я взял в нем и место для постройки дома, на случай хоть быть там некогда и согражданином. Скажу вам и то, что не один сей город занимал мое удивление. Новые и весьма недавно также основанные города Никополь, Новый-Кондак, лепоустроенный Екатеринославль.

К тому же присовокупить должно расчищенные и к судоходству удобными сделанные Ненасытицкие пороги с проведенным и проводимым при них с невероятным успехом каналом, равно достойны всякого внимания и разума человеческого…»[267]267
  Васильчиков, «Семейство Разумовских», I, 370–371.


[Закрыть]

Такой отзыв доказывает, как осторожно нужно относиться к сочинениям вроде биографии Потёмкина Гельбига, где просто осмеяна административная деятельность князя. Любопытно, что тот самый французский писатель, который в 1808 году воспроизвел, в сущности, сочинение Гельбига, в той главе, где говорится об управлении Потёмкиным южною Россией, не соглашаясь с мнением автора монографии, помещенной в журнале «Minerva», смягчил отзывы о вреде мер, принятых князем, указал на затруднения, с которыми приходилось бороться Потёмкину, и похвалил результаты его деятельности[268]268
  «Vie du prince Potemkin». Paris, 1808, стр. 86–90.


[Закрыть].

Писателям-памфлетистам вроде Гельбига, иностранным дипломатам, вообще любившим хулить все виденное ими в России, не могли быть известны частности деятельности Потёмкина. После того как было опубликовано множество деловых бумаг, относящихся к этому предмету, резкие отзывы о князе оказываются совершенно несправедливыми. Просматривая переписку Коховского с Потёмкиным или с Поповым, письма Синельникова к князю, письма Потёмкина к Фалееву и проч., мы можем составить себе понятие о том, в какой мере князю принадлежит почин во многом, насколько он заботился о реформах и старался быть полезным краю.

Императрица, разумеется, знала о работах Потёмкина и поэтому ценила его деятельность, хотя, быть может, она и придавала слишком большое значение результатам его управления. К тому же нельзя не признать, что князь располагал громадными суммами, пользовался неограниченным кредитом и, как будет объяснено ниже, только в виде исключения отдавал отчет в истраченных им мильонах. Правда, стремления князя не всегда имели успех; грандиозные его проекты большею частию оставались проектами. Если, однако, принять во внимание всю трудность и сложность административных задач вообще, если вспомнить о диком состоянии края, где трудился Потёмкин, то нельзя не относиться снисходительно к некоторым промахам, сделанным князем, и к сравнительно скромным результатам, достигнутым им.

Глава V
Путешествие Екатерины
(1787 г.)

Кипучая деятельность князя Потёмкина в южной России не могла не обратить на себя внимания современников. Недоброжелатели князя, конечно, не считали эту деятельность плодотворною. Утверждали, напротив, что громадные суммы, истраченные Потёмкиным, не приносят никакой пользы, что даже приобретение Крыма не стоило огромных пожертвований, требуемых князем. По рассказу одного современника, мысль о путешествии императрицы Екатерины в полуденный край появилась вследствие интриги, направленной против Потёмкина. «Ермолов, – рассказывает Гельбиг, – желая повредить Потёмкину во мнении Екатерины, уговаривал ее поехать на юг и убедиться самолично в неисправности администрации князя»[269]269
  «Minerva», 1798, I, 364.


[Закрыть].

Рассказ Гельбига основан на сплетнях. Он же рассказывает, что «Потёмкин, узнав о намерении Екатерины посетить вверенные ему провинции, сильно перепугался и даже сознался, что полученные им для административных целей три мильона рублей он истратил на собственные частные нужды…» Все это едва ли заслуживает внимания. Ничего положительно неизвестно о том, как и почему именно у Екатерины явилось желание совершить путешествие на юг России. Известно только, что об этой поездке начали говорить уже в 1784 году. Так как она состоялась не раньше первой половины 1787 года, то Потёмкин достаточно располагал временем, чтобы подготовить управляемый им край и показать его Екатерине в самом выгодном свете.

Если недоброжелатели Потёмкина намеревались при этом случае нанести удар князю, то их расчеты оказались лишенными всякого основания. Он остался полным победителем. Употребив с лишком два года на подготовление края к путешествию Екатерины, он устроил дело так ловко, что южный край, особенно благодаря стараниям князя, произвел на императрицу самое благоприятное впечатление.

Современники рассказывали разные анекдотические черты о чрезмерном честолюбии князя. Говорили, например, что Потёмкин, предвидя путешествие Екатерины, уже в 1784 году удалил Тутолмина, оказавшего ему важные услуги при устройстве южной России и Крымского полуострова, переместив его в Архангельск, чтобы в случае приезда императрицы ни с кем не делить ее признательности[270]270
  Blum, «Ein russischer Staatsmann», II, 476.


[Закрыть]. Далее утверждали, что Потёмкин, истрачивая в своих губерниях громадные суммы для путешествия Екатерины, старался устроить дело таким образом, чтобы Румянцев, управлявший Малороссией, был лишен средств для приведения Киева и прочих мест в надлежащее состояние[271]271
  Segur, «Memoires», III, 47. О путешествии вообще см. мою статью в «Истор. Вестнике», 1885 – июль, август и сентябрь.


[Закрыть].

Как бы то ни было, Потёмкин сделал все возможное, чтобы доказать неосновательность слухов о недостатках его управления, чтобы восторжествовать над своими противниками. Богатство степного края, быстрое развитие городов, изобилие военных запасов и снарядов, отличное устройство войска, значение военных портов, прелесть южной природы в Крыму, следы заботливости и результаты трудов князя во всем крае – все это должно было поразить Екатерину и обезоружить недоброжелателей князя. Путешествие императрицы, если оно и имело значение контроля над действиями Потёмкина, должно было обратиться в полное торжество его.

Заблаговременно начались приготовления к этой поездке. Уже 13 октября 1784 года Потёмкин отправил к бригадиру Синельникову ордер, в котором говорилось о приготовлении на различных станциях известного числа лошадей, о местностях, где во время путешествия должны быть приготовлены обеденные столы, о дворцах, которые должны были строиться по присланному рисунку, о квартирах в городах для свиты императрицы и т. д.[272]272
  «Зап. Од. Общ. ист. и др.», II, 758.


[Закрыть] главные приготовления в южном крае происходили в 1786 году. Зимою Потёмкин старался подготовить находившихся в Кременчуге русских, сербов, молдаван, греков к приезду Екатерины, давал им балы, концерты и другие пиршества. Тысячи рабочих трудились над созданием Екатеринослава. На Днепре строилась целая галерная флотилия, на которой Екатерина и ее спутники должны были спуститься из Киева до Херсона. Самая роскошная галера – «Днепр» – была назначена для Екатерины, другая – «Буг» – для Потёмкина. Что же касается приготовлений в Крыму, то многие подробности о происходивших там работах сделались известны из писем правителя Таврической области В.В. Коховского к правителю канцелярии В.С. Попову, для доклада Потёмкину. В письмах говорится об исправлении уже существовавших дорог и о проложении новых, о постройке дворцов на станциях, об экипажах и лошадях, о мебели в покоях, приготовленных для императрицы… Далее были приняты меры, чтобы в разных местах, через которые проезжала императрица, ее встречали и приветствовали толпы татар, киргизов, ногайцев, туркмен[273]273
  «Зап. Од. Общ. ист. и др.», Х. 253 и след. О кабардинцах см. письмо Попова к Петру Потёмкину в «Р. Арх.», 1879,11, 436. Множество новых данных об административной деятельности Потёмкина в это время см. в монографии Арсения Маркевича «Материалы Архива Канцелярии Таврического губернатора, относящиеся к путешествию императрицы Екатерины II в Крым». Симферополь, 1891.


[Закрыть].

Для путешествия Екатерины не только строились в разных местах триумфальные ворота, но даже воздвигались целые города, как, например, Алешин на левом берегу Днепра, против Херсона: в октябре 1786 года его еще не существовало, а в апреле 1787 года городок был отстроен и заселен малороссиянами. Генерал-майору Синельникову было поручено позаботиться о придании Кременчугу вида столичного города. Архиепископу Амвросию екатеринославскому и таврическому Потёмкин собственноручно написал тему, на которую преосвященный должен был сказать приветственное слово. Наконец, неутомимый князь успевал уделять время для слушания торжественной оратории, приготовленной к приезду Екатерины итальянским капельмейстером Сарти[274]274
  «Русская Старина», XII. 693.


[Закрыть].

Хлопоты Потёмкина продолжались и в то время, когда уже началось путешествие Екатерины. Он покинул столицу уже в 1786 году, отправился в свое наместничество заниматься приготовлениями к приему Екатерины и, когда она прибыла в Киев, присоединился к путешественникам. В Киеве он занимал самое видное место между лицами, окружавшими императрицу. За ним, между прочим, ухаживали приехавшие в Киев поляки, представители оппозиции против короля Станислава-Августа. Из «Записок» Сегюра, сопровождавшего императрицу в этом путешествии, видно, что Потёмкин в то время играл весьма важную роль и пользовался расположением государыни. Однако в то же самое время в Петербурге ходили слухи о разных неприятностях, с которыми князю приходилось бороться. Гарновский писал к правителю канцелярии Потёмкина В.С. Попову, что в Петербурге говорили «о негодовании (Екатерины) на светлейшего князя»; рассказывали далее, что Потёмкин болен, что он по болезни не мог доехать до Киева. В одном из писем Гарновского сказано: «Говорят в городе и при дворе (т. е. при так называемом малом дворе, так как великий князь и его супруга оставались в Петербурге) еще следующее: Задунайский и Ангальт приносили ее императорскому величеству жалобу на худое состояние российских войск, от небрежения его светлости (т. е. князя Потёмкина) в упадок пришедших. Его светлость, огорчась на графа Ангальта за то, что он таковые вести допускает до ушей ее императорского величества, выговаривал ему словами, чести его весьма предосудительными. После чего граф Ангальт требовал от его светлости сатисфакции. К сему присовокупляют, что ее императорское величество не благоволит его светлости… Многие не в пользу его светлости толкуют и то, что его светлость в монастыре, а не во дворце жить в Киеве изволил»[275]275
  «P. Старина», XV, 20–23.


[Закрыть].

Нельзя не считать вероятным, что между Потёмкиным и другими сановниками в Киеве происходили кое-какие недоразумения. Существовала ненависть между Румянцевым и Потёмкиным. В Петербурге даже говорили о намерении Румянцева подать в отставку. Сегюр как очевидец рассказывает, что Потёмкин в Киеве был невесел и даже не всегда бывал при дворе. Он поселился в Печерском монастыре, где его окружала толпа льстецов, надеявшихся чрез милости князя достигнуть каких-либо выгод. Его странный образ действий, между прочим, выражался в том, что он то являлся в пышной одежде и блестящем мундире, то угрюмый, брюзгливый, полуодетый по целым суткам лежал на диване, даже в присутствии знатных лиц. «Потёмкин глядит волком», – сказала однажды Екатерина в это время[276]276
  Храповицкий, 30 мая 1787. «Le prince tient du borgne et du louche», писал о нем принц де Линь «Oeuvres», II, 9. Segur, II, 76–77.


[Закрыть]. «С особенною холодностью, – пишет Сегюр, – Потёмкин обращался с графом Румянцевым и графом Штакельбергом. Его обращение с поляками доходило иногда до крайней грубости. Когда Браницкий в чем-то заупрямился, Потёмкин стал кричать на него и даже махал кулаком у него под носом. При Браницких у Потёмкина был однажды нелюбимый Браницким Штакельберг; жена Браницкого обошлась с ним нелюбезно. Потёмкин схватил свою племянницу за нос и подвел к Штакельбергу. Игнатия Потоцкого он называл «scelerаt», Казимира-Нестора лгунишкой и другим нелестным именем»[277]277
  Костомаров, «Последние годы Речи Посполитой». «Вестник Европы». 1869, апрель, 622 и 623.


[Закрыть]. Все боялись Потёмкина. Так, например, до его приезда в Киев ходили кое-какие неблагоприятные слухи о его управлении; но лишь только он приехал, все начали раболепствовать перед всесильным князем; один только Румянцев не скрывал своего нерасположения к нему и бесцеремонно высказывал свое мнение о недостатках Потёмкина[278]278
  Segur, III, 70.


[Закрыть]. «Странности последнего, впрочем, – как рассказывает Сегюр, – не мешали ему и в Киеве, в тесном кругу знакомых и родственников, обнаруживать любезность, остроумие и способность беседовать о всевозможных предметах»[279]279
  Segur, III, 79.


[Закрыть]. К тому же он в это время серьезно занимался делами, переписывался с русским послом в Константинополе о восточном вопросе, беседовал с Сегюром об отношении Франции к Турции и находился в деятельных сношениях со множеством агентов, техников, поставщиков и приказчиков, работавших над приготовлениями к дальнейшему путешествию Екатерины. Эти работы оказывались столь сложными, что Потёмкин ради окончания их старался удержать императрицу в Киеве как можно дольше[280]280
  Храповицкий, 4 апреля 1787 г.


[Закрыть], чтобы выиграть время для подготовления блестящего приема. Из Киева Потёмкин ездил в местечко Фастово для свидания с польским королем, причем последний жаловался Потёмкину на Браницкого[281]281
  Польский историк Ксаверий Лиске сообщает некоторые подробности об этом свидании в статье: «Beitrage z. Gesch. d. Kaniower Zusammenkunft 1787» в «Russische Revue», IV, 483–494.


[Закрыть]. Говорили далее о преобразованиях Потёмкина в южной России, о его проектах учредить университет и музыкальную консерваторию в Екатеринославе и проч. Долго беседовал Потёмкин с епископом Нарушевичем. С королем Потёмкин говорил о Польше, о партиях в этой стране, о готовности императрицы, насколько это было возможно, исполнить желание короля. Чрез Штакельберга, бывшего с Потёмкиным, Станислав-Август узнал, что Потёмкин желал сделаться польским вельможею и что для этой цели он купил громадное имение Смела. Наконец Потёмкин коснулся еще богословских вопросов, говоря об унии, причем обнаружил некоторые познания в области церковной истории.

Свидание Потёмкина с королем происходило в марте; в конце апреля состоялось свидание Станислава-Августа с императрицею в Каневе. Потёмкин играл при этом первенствующую роль. Так, например, после торжественного обеда, происходившего на галере «Десна», король в сопровождении Потёмкина делал визиты русским сановникам и генералам под именем графа Понятовского. В присутствии Потёмкина происходил крупный разговор между королем и Браницким. Потёмкина король просил уговорить императрицу остаться несколько дольше в Каневе и отобедать у него[282]282
  См. подробности у Лиске, 496–497.


[Закрыть].

Екатерина не желала исполнить просьбы короля и в двух записках к Потёмкину, писанных, очевидно, после обеда, объясняла князю, почему ей нужно, не теряя времени, продолжать путь. Очевидно, Потёмкин серьезно стоял за исполнение желания короля, и в одной из записок императрицы к князю сказано в несколько резком тоне: «Когда я что определяю, тогда обыкновенно бывает то не на ветру, как в Польше часто случалось; итак еду завтра, как назначала, а ему желаю всякого благополучия… Право, батинька, скучно». В другой записке ее говорится: «Пожалуй, дай ему (гостю) учтивым образом чувствовать, что перемену делать в моем путешествии возможности нету»[283]283
  «Сб. Ист. Общ.», XXVII, 407–408. В другой записке к Потёмкину, 25 апреля, сказано: «Я на тебя сержусь: ты сегодня ужасно как неловок» («Р. Старина», XVI, 239).


[Закрыть].

Когда вечером после беседы в каюте императрицы она дала почувствовать королю, что пора расставаться, Станислав-Август шепотом сказал Потёмкину: «Есть ли надежда, что можно остаться долее?» Потёмкин отвечал: «Нет». Вслед затем он ввел короля в особый кабинет, где Екатерина простилась с ним. Де Линь затем рассказывал королю, что Потёмкин говорил императрице: «Вы меня компрометировали пред королем и всею Польшею, столько сокращая свидание»[284]284
  Лиске, 498. Рассказ самого короля.


[Закрыть]. В свою очередь, императрица жаловалась на Потёмкина, заметив на другое утро: «Князь Потёмкин ни слова не говорил; принуждена была говорить беспрестанно; язык засох; почти осердили, прося остаться; король торговался на три, на два дня или хотя для обеда на другой день»[285]285
  Храповицкий, 26 апреля 1787 г.


[Закрыть].

Если вообще рассказ о замечании Потёмкина, что Екатерина «компрометировала его перед королем и Польшею», заслуживает доверия, то нельзя не заметить, что желание Потёмкина угодить королю легко могло находиться в связи с некоторыми честолюбивыми замыслами его в отношении к Польше. Такое предположение подтверждается и рассказом принца де Линя, будто он сам был свидетелем, как Потёмкин делал выговор Браницкому за его образ действий в отношении к королю, причем раздражение князя дошло до того, что он едва не прибил Браницкого[286]286
  Лиске, 499.


[Закрыть].

Король и Потёмкин остались взаимно довольными друг другом. Может быть даже, что этому выгодному впечатлению, произведенному Станиславом-Августом на Потёмкина, должно приписывать то обстоятельство, что король еще несколько лет оставался на престоле[287]287
  Castera, II, 125. То же писал Фиц-Герберт в Англию, см. дневник Храповицкого, 16 марта 1787 г.


[Закрыть]. Существует рассказ, будто король предлагал Потёмкину обратить его поместья, находившиеся в Польше, в особое владетельное княжество, зависимое от польской короны, подобно Курляндии, однако князь отклонил от себя это предложение;[288]288
  Лиске, 485.


[Закрыть] но это не согласуется с воззрениями короля на события этого времени. Станислав-Август с трепетом взирал на опасность, грозившую ему в случае занятия Потёмкиным какого-либо политического поста в Польше. Около этого времени ходили даже разные слухи об обширных интригах Потёмкина в отношении к Польше. Завадовский 8 марта 1787 года писал к А.P. Воронцову: «Граф А.А. (т. е. Безбородко) пишет ко мне, что Штакельберг, обще с Браницким и Потоцким, находящимися в Киеве, интригу открыл свою против короля польского, считая на помощь князя Потёмкина»[289]289
  «Архив кн. Воронцова», XII, 38.


[Закрыть].

Несмотря на разногласие между Потёмкиным и Екатериною по вопросу о дальнейшем пребывании путешественников в Каневе, несмотря на слухи о нерасположении Екатерины к князю, мы не имеем основания думать, что императрица была недовольна князем. Она, напротив, была в восхищении от приготовлений Потёмкина к дальнейшему путешествию. Недаром Гарновский писал Попову после того, как Екатерина со всею свитою уехала из Киева: «Со времени отъезда ее императорского величества из Киева не только все неприятные о его светлости слухи вдруг умолкли, но и все говорят теперь о его светлости весьма громко»[290]290
  «Р. Старина», XV, 23.


[Закрыть].

Меры, принятые Потёмкиным для путешествия по Днепру, удивляли и Екатерину, и ее спутников. Галеры были построены в римском вкусе и отличались огромными размерами и богатством убранства. На особенно большой галере «Десна» находилась огромная столовая, в которой императрица давала большие обеды. На галерах находилось около 3000 человек. Очень величественный вид имела флотилия, окруженная со всех сторон шлюпками и челноками.

В некоторых особенно живописных местах путешественники осматривали берега, на которых почти всегда толпился народ. Стреляли из пушек. Происходили маневры казаков. Екатерина наслаждалась прекрасною весеннею погодою, хвалила благорастворенный воздух, теплый климат, сожалела, что не на берегах Днепра построен Петербург. По распоряжению Потёмкина многие скалы на Днепре были взорваны порохом для большей безопасности плавания. Тем не менее путешествие было несколько медленнее, чем ожидали. Екатерина в своих письмах к Павлу Петровичу и Марии Феодоровне, Сегюр и принц де Линь в своих мемуарах и донесениях говорили о затруднениях и даже опасностях, с которыми приходилось бороться во время плавания по Днепру. Нигде, однако, не говорится о каких бы то ни было неприятностях для Потёмкина вследствие не совсем удачного плавания.

В Кременчуге, куда путешественники приехали через несколько дней, началось полное торжество Потёмкина, с давних пор готовившегося с особенным великолепием приветствовать Екатерину во вверенном ему наместничестве. Для императрицы было приготовлено весьма удобное помещение с прекрасным садом. Екатерина была очень довольна. Зная об интригах недоброжелателей князя, она со своей стороны делала все возможное для распространения более выгодного мнения о Потёмкине. В письмах к разным лицам она горячо хвалила Потёмкина, особенно за приведение в надлежащее состояние войска.

В 1786 году была укомплектована армия. Некоторые из лучших полков находились в Кременчуге и очень понравились Екатерине, которой таким образом представился удобный случай полемизировать против недоброжелателей Потёмкина. Так, например, она писала Еропкину: «Здесь нашла я треть конницы, той, про которую некоторые незнающие люди твердили доныне, будто она лишь счисляется на бумаге, а в самом деле ее нет, однако же она действительно налицо и такова, как, может быть, еще никогда подобной не бывало, в чем прошу, рассказав любопытным, ссылаться на мое письмо, дабы перестали говорить неправду и отдавали справедливость усердию ко мне и империи в сем деле служащим»[291]291
  «Соч. Екатерины», изд. Смирд. III, 342.


[Закрыть]. В другом письме, к Салтыкову, говорится: «Здесь я нашла три легкоконные полка, про которых покойный Панин и многие иные старушенки говорили, что они только на бумаге, но вчерась я видела своими глазами, что те полки не карточные, но в самом деле прекрасные»[292]292
  «Р. Арх.», 1864, 966. См. замечание об этих легкоконных полках в записках кн. Ю.В. Долгорукого в «Р. Старине» (1889), т. LXIII, стр. 509 и 510.


[Закрыть].

Различие между Киевом и Кременчугом, то есть между наместничествами графа Румянцева и князя Потёмкина, бросалось в глаза. Сегюр, хваля успехи административной деятельности Потёмкина, замечает, что Екатерина сказала князю: «До самого Киева я могла думать, что механизм администрации в моей империи испорчен; здесь же я нахожу, что он действует с полною силою»[293]293
  Segur, «Memoires», III, 134.


[Закрыть]. В письме к Гримму императрица хвалила прекрасный дом, в котором поместил ее Потёмкин. «Кременчуг, – писала она, – прелестнейшая местность, какую мне случалось видеть; здесь все приятно. Мы нашли здесь расположенных в лагере 15 000 человек превосходнейшего войска, какое только можно встретить»…[294]294
  «Сб. Ист. Общ.», XXIII, 408–409.


[Закрыть] В таких же восторженных выражениях Екатерина сообщала о своем пребывании в Кременчуге Марии Феодоровне и другим лицам[295]295
  «Сб. Ист. Общ.», XV, 95 и «Русский Архив», 1867, стр. 1235.


[Закрыть]. Особенного внимания заслуживает следующее замечание в одном из писем к Салтыкову: «В Кременчуге нам всем весьма понравилось, наипаче после Киева, который между нами ни единого не получил партизана, и если бы я знала, что Кременчуг таков, как я его нашла, я бы давно переехала. Чтобы видеть, что я не попусту имею доверенность к способностям фельдмаршала князя Потёмкина, надлежит приехать в его губернии, где все части устроены как возможно лучше и порядочнее; войска, которые здесь, таковы, что даже чужестранные оные хвалят неложно; города строятся; недоимок нет. В трех же малороссийских губерниях, оттого что ничему не давано движения, недоимки простираются до миллиона, города мерзкие и ничто не делается»[296]296
  «Р. Архив», 1864, стр. 966.


[Закрыть].

Вскоре после пребывания в Кременчуге Екатерина должна была встретиться с императором Иосифом II. Мы не знаем, справедливо ли замечание Гельбига, что не только императрица пригласила Иосифа к участию в путешествии по южной России, но что и Потёмкин неоднократно писал к императору об этом свидании[297]297
  «Minerva», 1798, II, 314.


[Закрыть]. Во всяком случае, князь в ту минуту, когда Екатерина встретилась с Иосифом II на берегу Днепра, играл довольно важную роль, рассказывая в письме к барону Гримму об этой встрече с Иосифом, Екатерина шутила о странном положении, в котором очутились оба коронованные лица: «Он (Иосиф) рассчитывал обедать у меня; я же рассчитывала найти обед у фельдмаршала князя Потёмкина; а сей последний вздумал поститься, чтобы выиграть время и приготовить закладку нового города. Мы нашли (в Кайдаках) князя Потёмкина, только что возвратившегося из своей поездки, и обеда не оказалось. Но так как нужда делает людей изобретательными, то князь Потёмкин затеял сам пойти в повара, принц Нассау в поваренки, генерал Браницкий в пирожники, – и вот их величествам никогда еще, с самого дня их коронаций, не случалось иметь столь блистательной прислуги и столь плохого обеда…»[298]298
  «Сб. Ист. Общ.», XXIII, 410. Segur, III, 138.


[Закрыть]

На другой день путешественники присутствовали при закладке храма в городе Екатеринославе. Ко времени прибытия императрицы на место постройки города по гигантским планам Потёмкина князем в Берлине была заказана статуя императрицы, которая, однако, не была готова в мае 1787 года[299]299
  «Сб. Ист. Общ.», XIII, стр. XIX.


[Закрыть]. Когда Екатерина, сопровождаемая Иосифом II, приехала 8 мая к этому месту, оно, как пишет Самойлов, «уже имело вид приятного обиталища»[300]300
  «Р. Архив», III, 1867, 1282.


[Закрыть]. В походной церкви, т. е. в шатре, раскинутом на берегу Днепра, отслужили молебен, а затем происходила закладка собора. Храм этот должен был походить на храм Св. Петра в Риме. Мелочность честолюбия Потёмкина доходила до того, что он приказал архитектору «пустить на аршинчик длиннее, чем собор в Риме»[301]301
  «Р. Архив», 1865, стр. 870.


[Закрыть]. Иосиф II и Сегюр не без основания скептически относились к будущности Екатеринослава и в беседе между собою смеялись над честолюбием Потёмкина. Скоро после закладки храма постройка его была приостановлена. Гораздо позже была построена на том месте, где предполагалось строить громадный собор, церковь в довольно скромных размерах; фундамент проектированного собора, на который было истрачено более 70 000 рублей, настоящее время составляет ее ограду. В Музее общества истории и древностей в Одессе до сих пор хранятся великолепные планы и рисунки колоссального проекта Потёмкина. Однако в 1787 году Екатерина, как кажется, вполне разделяла оптимизм своего друга и сотрудника. На пути в Херсон она писала Еропкину: «Хорошо видеть сии места своими глазами; здесь все делается и успевает… польза окажется со временем… здешние жители все без изъятия имеют вид свежий и здоровее, нежели киевские, и кажутся работящее и живее. Все эти примечания и рассуждения пишу к вам нарочно, дабы вы, знав оные, могли кстати и ко времени употребить сущую истину к опровержению предубеждений, сильно действующих иногда в умах людских. Все вышеописанное оспаривать может лишь слабость либо страсть или неведение»[302]302
  «Соч. Екатерины», III, 344–345.


[Закрыть].