Текст книги "Железные паруса"

Но кто-то же уцелел из отряда! Во-первых, Асверус – уж про него можно сказать со всей уверенностью, что отсюда он выбрался и погиб уже в Равене. Во-вторых, мог выжить и кто-то еще… Стоп! Уцелеть мог только тот, кто находился далеко отсюда и не попал под излучение… но неужели Асверус не командовал лично? Плохо верится… Еще одна загадка, как будто их мало…

Бросив последний взгляд на подлодку, он оттолкнулся от дна и быстро поплыл вверх. Забрался в лодку, приказал грести к берегу. Когда он ступил на твердую землю, его спутники столпились вокруг с таким видом, словно Сварог сию минуту должен был одарить их неслыханными откровениями и охапкой разгаданных загадок, и это вызывало лишь раздражение. Он не нашел ничего для себя полезного, он просто-напросто убедился своими глазами, что иные версии оказались правильными… Это не триумф, не победа, даже не шаг вперед. Подтвердились догадки, вот и все…

– По машинам, – распорядился он спокойно.

И первым направился к своему самолету, отчего остальным волей-неволей пришлось поспешать за королем.

Разумеется, он не собирался бросать все найденное. В самом скором времени и подвалом, и лодкой должны были заняться его новые сотрудники, свежеиспеченные кадры девятого стола. Сварог поступил незатейливо: с помощью Элкона он подыскал восемь подростков обоего пола, ларов и ларисс, из тех, кто уже сейчас не собирался провести жизнь в пустых светских увеселениях, кто выглядел ищущим смысл жизни или, по крайней мере, какое-нибудь интересное занятие. Старый режим не мог предложить ничего нового – зато Сварог мог. Не для одного Элкона он выглядел романтическим героем – и это, цинично говоря, следовало использовать, в любом случае для отобранных им юных сотрудников и сотрудниц это гораздо лучше, нежели прожигать жизнь в пошлом безделье.

Трудно сейчас сказать, что из них выйдет с бегом лет, но пока что они горели энтузиазмом, они были прямодушны и порывисты, как все в этом возрасте, они были романтиками и идеалистами – а значит, никого из них не смог бы перевербовать умнейший циник вроде Гаудина. Следовало только как можно дольше держать их подальше от крови и грязи, помаленьку приучая к нехитрой, но болезненной истине: в этом мире, увы, ни романтики, ни идеалисты не приживаются и уж точно не блистают победами… Элкон, судя по наблюдениям, уже вырастает помаленьку из коротких штанишек, но с новичками нужно работать еще тщательнее…

Главным образом, притормаживая и одергивая. Они уже сейчас рвались совершить нечто эпохальное, и никак иначе, так что Сварог поневоле тратил массу сил исключительно на то, чтобы объяснить: по-настоящему эпохальные события достигаются упорной пахотой. Увы, ему в качестве возражений приводили его же собственные подвиги, лихие эскапады, ничего общего не имевшие с кропотливой рутиной. Так что впервые шаги на педагогической ниве давались ему с величайшим трудом…

Ничего, перемелется. Главное, ребятки очень скоро высадятся на берега озера, выметут под метелку подземные помещения, заберут наверх подлодку, изучат все, что только возможно… В чем-то да помогу.

…Очаровательная балерина Дания была не только искусной и благонадежной, десять раз проверенной суровыми людьми, привыкшими подозревать даже собственную покойную бабушку, но и крайне дисциплинированной. Особым умом она не блистала – собственно, к чему он танцовщице из королевского гарема? – но и не удручала глупостью. Вот и сейчас она не задала ни единого вопроса, ни разу не состроила недовольную гримаску – тихо, как мышка, лежала рядом в роскошной королевской постели, ожидая, когда Сварог закончит свои занятия, в подобные минуты вроде бы неуместные.

Он полусидел, опираясь на высокую резную спинку и подложив подушку под бок. Склонясь к лампе, сосредоточенно листал толстый томик в коричневом кожаном переплете – воспоминания широко известного в узком кругу книжников маркиза Барзака, близкого приятеля Асверуса. Это было отнюдь не какое-нибудь академическое издание, за сотню с лишним лет трудами ученых сухарей старательно почищенное от «вульгарностей», не укладывавшихся в концепции высокой поэзии и светлого морального облика ее творцов, снабженное вдвое большими по объему комментариями, сносками и развернутыми примечаниями. По приказу Сварога ему с трудом, но разыскали этот раритет, изданный маркизом за собственные средства незадолго до смерти. Ни один книжник к этой книге не подступал со своими концепциями и научным подходом – маркиз такового, не мудрствуя, проткнул бы мечом…

С одной стороны, конечно, воспоминания Барзака грешили свойственным многим мемуаристам недостатком – главным, первым, единственным и самым близким другом Асверуса он, как легко догадаться, провозглашал себя, а всех прочих честил интриганами, завистниками, шапочными знакомыми и паразитирующими на гении проходимцами. В его интерпретации, чуть ли не он самолично подсказал Асверусу написать «Лилию и льва», весь Арантальский цикл, «Поэму о море» и сборник лесных баллад. Именно ему якобы Асверус первому читал все новые стихи, отправляясь ради этого затемно через всю Латерану. И так далее…

С другой же… Во всем остальном, что давно признано было книжниками, маркиз оставался внимательным наблюдателем и надежным свидетелем, собравшим массу интересных подробностей. В тех случаях, когда дело не касалось его пунктика, на Барзака можно было всецело полагаться, как на достовернейший источник – с чем давно согласился весь ученый мир.

Сам по себе Барзак был полным нулем – великосветский графоман, примазавшийся к Кагинарскому кружку поэтов, автор ужасающих виршей, которые издавал опять-таки за собственный счет самым роскошнейшим образом, за что служил многолетним предметом насмешек подлинных ценителей стихосложения. Но при всем при том человеком он был неплохим – недалекий, но добродушный, много помогал деньгами не блещущим достатком стихотворцам, а иных благодаря своим придворным связям вытаскивал из разных неприятностей. Асверус с ним и в самом деле приятельствовал и даже посвятил маркизу полдюжины шутливых стихотворений и эпиграмм.

Вот только слог, слог… Как и следовало ожидать…

«Ничто в тот солнечный день не предвещало, что еще до вечера ужасная трагедия, обрушившись на город, словно зазубренный серп усердного землероба на спелый колос, вырвет из рядов живущих славу ронерской поэзии, неугасимый ее светоч, друга моего Асверуса, столько лет дарившего меня самым теплым приятельством, так что был я и поверенным его сердечных тайн, и первым слушателем гениальных строф, и содружником в приключениях иных…»

Сварог, найдя нужное место, читал внимательно, медленно. Если перевести все на нормальный человеческий язык, не отягощенный мелодраматическими декламациями и велеречивыми оборотами, дело выглядело следующим образом: зайдя по какой-то надобности в портовый кабачок «Пьяный карась» в Равене, маркиз неожиданно обнаружил там Асверуса, сидевшего в темном углу, с надвинутым на глаза бадагаром. У Барзака хватило благоразумия не орать приветствия во всю глотку, привлекая внимание окружающих, он рассудил на свой незатейливый манер – решил, что Асверус заявился сюда ради какой-то любовной интрижки и желает остаться незамеченным. Дело, в общем, было знакомое для золотой молодежи, и Барзак подсел к другу тихонечко, крайне деликатно осведомившись: быть может, его присутствие здесь не желательно?

Асверус, однако, сказал, что все обстоит совсем не так и даже обрадовался появлению приятеля (хотя определенно не так горячо, как о том повествовал маркиз). Барзаку показалось, что с поэтом произошла какая-то серьезная неприятность: Асверус был «мрачен, угрюм, сосредоточен, весь поникший, как сорванный цветок, и хмурая тень лежала на его высоком челе». В какой-то момент маркиз заподозрил даже, что приятель опасается слежки – так он держался. Однако на прямой вопрос Асверус с вялой улыбкой («показавшейся мне насквозь деланной, из дружеской вежливости лишь вымученной») ответил, что маркиз преувеличивает, и все обстоит не так уж плохо – приступ меланхолии, вот и все, с каждым может случиться. Разговор упорно не клеился, даже простяга Барзак вскоре почувствовал, что друг чем-то не на шутку озабочен и хочет остаться один. И откланялся.

Через несколько часов Асверус был убит – кто-то в толпе возле Брахилейской ярмарки ударил его кинжалом в сердце и ускользнул незамеченным, окружающие так и не поняли сначала, отчего молодой дворянин вдруг рухнул на мостовую, полагали, споткнулся или перебрал, только когда доброхоты перевернули его на спину и стали расстегивать кафтан, чтобы облегчить дыхание, обнаружили рану…

Барзак, как он сам подробно излагал далее, попытался хоть что-то выяснить, но не особенно преуспел. Разузнал лишь, что Асверус тем утром въехал в Равену по Атрайской дороге (со стороны Каталауна, отметил Сварог), в одиночку, верхом. За тридцать лет, прошедшие с тех пор до написания мемуаров, Барзак так и не приблизился к разгадке – добросовестно пересказал все имевшие хождение версии, он признался, что лично ему они кажутся имеющими мало общего с истиной, «навсегда окутанной непроницаемым мраком неизвестности, как бы ни изощрялись в догадках все будущие поколения, сколько их ни будет насчитываться под этим солнцем».

Сварог отложил книгу на столик, вздохнул. Бедняга Барзак так и не узнал, что «навсегда» съежилось до сотни с лишним лет. Всего-то пять поколений сменилось на земле. Тайна разгадана наконец, но принесла с собой другие. Как ему удалось уцелеть, когда выброс радиации уничтожил все живое в долине? Не могло же так случиться, что Асверуса там не было? Чушь какая… Он должен был там быть, командовать всем…

Одно Сварог уже выяснил совершенно точно, прилетев с озера – никто, кроме Асверуса, не вернулся с берегов Гиуне. Абсолютно все военные, отправившиеся с ним, значились в штабных реестрах как «выбывшие по причине смерти» – без каких-либо разъяснений. А ведь правила делопроизводства требовали непременно указать причину – естественная кончина, смерть на войне, случайная гибель в мирное время… И так далее.

То же самое с инженерами и мастеровыми – все до одного они значились вычеркнутыми из Книг Сословия и гильдейских списков «по причине преждевременной кончины». И никаких подробностей. А впрочем, вряд ли кто-то доискивался подробностей, даже родные – всем стало не до того, когда погибла королева, сменился король на троне, началась война, Латерану заняли соседи… Хватало других, более насущных забот. В частности…

Дверь спальни распахнулась, Сварог встрепенулся от такого нахальства, машинально сунул руку под подушку, но тут же расслабился, разжал пальцы. В круге света от лампы появилась Мара, соизволившая наконец-то объявиться из дальних странствий, свежая, энергичная, ухмылявшаяся во весь рот. Она окинула взором широкую королевскую постель, всех в ней наличествующих, улыбка стала еще шире:

– Развлекаетесь, ваше величество? Мало вам было, что некогда совратили меня, юную и неопытную? Это, я так понимаю, очередная жертва вашего сластолюбия? – Она деланно нахмурилась. – Или наоборот, змеей пробравшаяся на мое место прожженная авантюристка?

Сварог не спрашивал, как ей удалось войти – он сам дал ратагайцам соответствующий приказ, настрого наказав, что на Мару не распространяются никакие ограничения. Табунщики, кстати, не то чтобы ее побаивались, но относились вопреки своим обычным взглядам на роль женщины в обществе с заметным уважением – звериным чутьем сразу просекли, что создание это хоть и юное, но непростое…

Рядом со Сварогом послышался испуганный писк. Он покосился туда. Бедняжка балерина прямо-таки оцепенела, даже не пытаясь натянуть на себя покрывало: она прекрасно знала, какие отношения связывают короля с данной особой, слышала кое-что об этой самой особе и, без сомнения, ждала теперь для себя если не смерти лютой и немедленной, то уж по крайней мере классической сцены ревности с тасканьем за волосы и оплеухами…

Однако Мара, по ее собственному выражению, стоявшая выше подобных пошлостей, присела на краешек постели, присмотрелась и вполне мирно сказала:

– Где-то я тебя видела, точно… Ага! Королевский Балет. – Повернулась к Сварогу. – Вот и молодец, я тебе давно говорила, чтобы занялся этими застоявшимися кобылками… Бешеное содержание получают, пора бы отрабатывать со всем усердием, а не просто попкой вилять на сцене под классическую музыку…

– Да мы тут, как бы это сказать, литературоведением занимаемся, – сказал Сварог, не особенно и смущенный, поскольку прекрасно знал взгляды Мары на этот счет.

– Ну да, я и говорю… – она наклонилась, потрясла указательным пальцем перед носом обомлевшей балерины. – И смотри у меня, фигуристая – короля ублажать со всем усердием, если он будет недоволен, я тебя самолично из дворца вышвырну, и будешь вместо балета коровам хвосты крутить… Уяснила? Мой повелитель, можно тебя на минутку? – она отошла к окну, выжидательно оглядываясь.

Сварог выбрался из постели, поддернул распоясанные штаны и прошлепал босыми ногами по бесценным коврам фелитанской работы к высокому окну.

– Черт знает что творится, – сказала Мара серьезно и задумчиво. – Я сейчас пролетала над рекой… Там кальмары, представляешь? Возле Латераны. Здоровенные, твари, плещутся посередине реки, как у себя в море. Рыбаки, я рассмотрела, гребут к берегу так, что весла гнутся.

– Нужно будет выслать корабли, – сказал Сварог. – Пусть пуганут хотя бы. Обнаглели, под самой столицей…

– Они не обнаглели, – тихонько сказала Мара. – Они, если верить легендам, со страху бегут в реки… Не утруждайся, я уже распорядилась. Нашла дежурного речной стражи, уже отчалили два парохода… Ага! Слышал?

Издалека донесся раскатистый пушечный выстрел. Переполоху будет в городе, зло подумал Сварог. Это ж как пить дать. И когда узнают, в чем дело, разговоры пойдут, прежние пересуды… Но что же делать-то?

– Леший с ними, с кальмарами, – сказала Мара. – От города их в любом случае отгонят, подумаешь, напасть… Не конец света… Вот что. Собирайся срочно. Нужно подумать, кого еще взять с собой, лучше вылететь, не дожидаясь утра…

– Куда это?

– В Фиарнолл, – решительно сказала Мара. – Понимаешь ли, я летела из Келл Инира и решила мимоходом заглянуть туда, посмотреть, чем там занимаются наша бравая морячка и ейный полюбовник. И обнаружились интереснейшие открытия… Хватай сапоги, танцорка подождет, куда она денется…

Глава двенадцатая
Тихий омут

Сварог чуть отодвинулся от высоких, по грудь, массивных перил балюстрады из потемневшего мореного дуба – как многие, глядящие на мир с высоты, он ощутил то самое непонятное, как бы саднящее, с оттенком явного безумия желание броситься вниз. Туда, где уардах в двухстах под ним торчали из вспененного прибоя высокие угловатые камни, и меж ними взметывалась темно-зеленая вода.

Покосился вправо, виновато улыбнулся. Стоявшая с ним рядом пожилая женщина, ничуть не удивляясь, понятливо кивнула:

– Я сама не раз испытывала… Странное побуждение, правда? Объяснил бы кто, отчего оно в человеке заложено и какими силами…

Сварог уклончиво пожал плечами – вряд ли именно он мог доискаться ответа, скорее уж расспросить следовало легендарного семиглавого змея Лотана, каковой, согласно старинным поверьям, знает все ответы на все вопросы, не одна голова, так другая…

Между прочим, многие источники твердили, что Лотан как раз укрылся в незапамятные времена где-то в Хелльстаде, не выдержав людской назойливости – но у Сварога руки не доходили до вдумчивой инвентаризации хелльстадских закоулков и их потаенных обитателей. К тому же насчет Лотана наверняка вранье – никто не может знать все ответы да, пожалуй, и все вопросы тоже…

Его спутница смотрела в море. Сварог перед ней не то чтобы робел и уж никак не побаивался – просто-напросто выглядела она так, что окружающие невольно вставали навытяжку, пусть даже мысленно. Чересчур уж напоминала властную и строгую директрису образцовой гимназии, где розги до сих пор в ходу, и ничего; из распоследних шалопаев делали полезных членов общества, достаточно взглянуть на список выпускников, их имена, титулы, звания…

Ей было лет пятьдесят, прямая, как древко гвардейской алебарды (прямая и в прямом, и в переносном смысле), осанистая дама с ястребиным носом и холодными темными глазами. В свое время Сварог, только что взойдя на снольдерский трон, с превеликим изумлением узнал, устроив совещание с начальниками тайных служб, что именно эта дама возглавляет вот уже двенадцать лет Морское Бюро: разведка и контрразведка во всех областях, связанных с военно-морским флотом и прочими делами, касавшимися океанских просторов. А кроме того, как это частенько случается, в портовых городах соответствующие столы Морского Бюро еще и выполняли функции тайной полиции, заполучив таким образом необъятную власть. Логично было бы увидеть на таком посту просоленного морского волка, но, как он убедился вскоре, баронесса Герлах таковому ни в чем не уступала, а то и превосходила. Происходила она из старинного морского рода, где не счесть адмиралов, флаг-командоров и прочих сугубо флотских чинов, где сухопутные занятия для мужчины считались зазорными (исключая разве что королевский пост), где даже собак и кошек нарекали непременно связанными с морем кличками, а любая барышня Герлах, вышедшая замуж за сухаря, становилась позором семьи. В юности баронесса даже пыталась, обкорнав волосы и переодевшись мальчишкой, устроиться юнгой на корвет, но была случайно разоблачена и выставлена на берег – правда, не взашей, а с некоторой галантностью, из уважения к прославленному роду… Хотя в сухопутных войсках девушки-офицеры уже прижились кое-как за последние полсотни лет, моряки стояли насмерть, громогласно заверяя, что скорее моря высохнут, нежели на палубу военного корабля ступит бабель. Даже Сварог и в мыслях не держал покушаться на реформы в этой именно области – а сама баронесса, несмотря на заслуженное своей работой среди морского народа уважение, в жизни более не пыталась поставить ногу даже на первую ступеньку военного трапа…

В свое время Сварог изрядно оконфузился, не зная еще всех местных правил. Назвал баронессу прилюдно «госпожа королевская советница», полагая, что именно так к ней следует обращаться согласно имеющемуся чину. Однако баронесса, окинув его взглядом, от которого кровь едва не застыла в жилах, отрезала ледяным тоном: «Ваше величество, поскольку я дама, супруга у меня быть не может…» Оказалось, тут свои тонкости. «Королевская советница» – это супруга королевского советника. А ежели дама сама имеет такой чин, то именовать ее следует, смешивая мужской и женский род: «Госпожа королевский советник»…

А впрочем, впоследствии они поладили и сработались. Баронесса, к слову, была в добром знакомстве со Старой Матушкой и в свое время играла не последнюю скрипку в перевороте, негаданно закинувшем Сварога на снольдерский трон – потому что люто ненавидела покойного короля за полнейшую никчемность…

Отсюда открывался великолепный вид на Фиарнолл – слева, на несколько лиг, протянулись знаменитые в двух мирах причалы с гранитными пирсами, перпендикулярно набережной выступавшими в море частой гребенкой, с волноломами и крепостью Рокия вдали. Лес мачт с зарифленными парусами, бесконечные ряды пакгаузов из темно-красного кирпича и дикого камня, балки подъемных кранов, не смолкавшая ни днем, ни ночью суета, неисчислимое множество сновавших во всех направлениях шлюпок и вельботов, знаменитый маяк на утесе…

Но Сварог смотрел не туда – чувствуя собственное злое бессилие, уставился в море. Там, вдали от берега, величественно дрейфовал самый настоящий айсберг, сверкающая под ярким солнцем белоснежная ледяная скала, верхушечка скрытой под морской гладью вовсе уж исполинской громады. По докладам рискнувших с ним сблизиться лихих мореходов – самый обычный лед, помаленьку тающий. Вот только на этой планете многие тысячи лет как не бывало ни льда, ни айсбергов. Лишь остров Диори, чье происхождение туманно и загадочно, а времени, когда он появился, никто не помнит, лишь остров Диори испокон веков торчал в океане, регулярно губя искателей приключений и кладов – но это совсем другое, пусть никто не знает, в чем тут секрет, ясно, что Диори не обычный остров, не обычный лед…

Но разве айсберг вроде этого можно назвать обычным? Коли ему решительно не полагается быть, а он тем не менее существует, и добро бы в единственном числе…

Баронесса произнесла без выражения:

– Не ручаюсь за точность подсчетов, но, судя по докладам капитанов, это уже примерно восемнадцатый. Всего лишь за месяц. Втихомолку твердят, что в море становится неуютно: косяки дохлой рыбы, сквозь которые порой с трудом пробивается судно, бегущие в реки кальмары, есть даже непроверенные утверждения насчет Митгард и Ермундгада, наконец, айсберги… Не слишком ли много совпадений, ваше величество? Любое из этих явлений, взятое по отдельности, и все они вместе взятые, старинные поверья связывают с пробуждением Великого Кракена…

– И что прикажете делать? – сухо спросил Сварог.

Ее взгляд был выразителен и красноречив: простите, светлый король, но это уже не моя забота, я хороший исполнитель, и только, есть дела, где выше своей головы не прыгнешь, и умному человеку следует знать свой шесток. Это вы у нас – король и повелитель, реформатор и герой, как бы даже не Серый Рыцарь, вам и флаг в руки, приказывайте, а исполнено будет в точности…

Вот только что приказать? И кому конкретно? Собственное бессилие угнетало неимоверно.

– Есть одна старая книга, – сказала баронесса. – Там Великого Кракена именуют еще Властителем Льда. – Она задумчиво сощурилась, продекламировала тихо: – «Этот злокозненный ужас обитает в глубинах – по ту сторону истины, по ту сторону одиночества, по ту сторону добра и зла, по ту сторону льда. И горе живущим, когда разлетится ледяная стена, и чудовище окажется по эту сторону…»

– Копье, залягай меня водяной! – сказал Сварог с прорвавшимся на миг раздражением. – Копье Морских Королей, баронесса… Если одно за другим сбываются древние пророчества касаемо дохлой рыбы, плавучего льда, кальмаров и прочих неопровержимых симптомов, то поневоле начинаешь думать: может быть, и насчет Копья молва совершенно права? Где оно, мать его?!

– Я была на Хай Грон. Голая скала, где нет ни подземелий, ни тайников…

– …и ни один волшебник, даже стагарский, так и не почувствовал наличия скрытого магическим образом в толще скалы Копья… – закончил за нее Сварог. – Я и сам все это знаю, баронесса. Наизусть вызубрил. Пусть бы мне кто-нибудь намекнул, где оно лежит, а уж я по своей старой привычке отправился бы на подвиги…

– Быть может, следует последить за горротцами?

– То есть?

– За этими хлопотами, да вдобавок этим диковинным перелетом по воздуху я вам забыла сказать… Вчера к вечеру поступило интересное донесение. Горротцы готовят морскую экспедицию на поиски Копья. Самое любопытное, они вроде бы намерены использовать подводную лодку, построенную неким Тагароном. Этот человек…

– Я знаю о Тагароне, – нетерпеливо сказал Сварог. – Давно уже. Что насчет подробностей?

– Это все пока. Наш человек уверяет, что Тагарон все-таки построил свое подводное судно, и горротцы готовятся в плавание…

– Выходит, копье где-то на дне?

– Это самое первое донесение, нет подробностей…

– Напрягите там всех, – сказал Сварог решительно. – Пусть из кожи вон вывернутся. Хм, подводная лодка… Зачем она им, если Копье не лежит где-нибудь неглубоко на дне? Единственное логичное объяснение…

– Но если Копье неглубоко на дне, достаточно было бы и водолазного колокола, – убежденно сказала баронесса. – Что-то тут не складывается…

– Вот именно, – сказал Сварог. – Я новичок в морских делах, но кое в чем уже разобрался. Если Копье лежит на дне, на небольшой глубине, достаточно, вы правы, водолазного колокола. Потому что лодку Тагарона на больших глубинах непременно раздавит давлением воды. Что-то тут… Этому вашему человеку можно верить?

– Он там давно. И всегда давал совершенно точные сведения. Если он пишет, значит, все так и обстоит.

Скрипнула дверь – на галерею высунулся один из шпиков и почтительно поманил Сварога. Он вошел, заранее кривясь в злой гримасе, и следом прошуршала подолом строгого темного платья баронесса.

Благородный лаур, маркиз Тинебрах, еще вчера руководивший здешним отделением Морского Бюро, сидел посреди комнаты на простой табуретке, уронив руки, понурившись, растрепанный и унылый, со злыми слезинками в глазах. Над ним с нехорошим выражением лица стоял Гаржак, и еще парочка тайных помещалась поблизости, перекрывая арестованному возможный бросок к двери или к окну. В углу сидела Мара и стояли еще несколько отборных Интагаровых агентов. Сварог взял сюда только Мару, баронессу и дюжину людей Интагара. И гланские дворяне, и ратагайцы были бы тут бесполезны. Они прекрасно наловчились охранять августейшую особу, но в этой командировке требовались совсем другие люди и совсем другие качества, так что телохранители остались в Латеране…

И даже сам Сварог для всего мира по-прежнему пребывал в Латеране, поглощенный текущими делами. Сюда он прибыл с поддельной физиономией, в сюртуке Министерства верфей и доков, в чине всего-навсего советника. Советник – очень удобный в данной ситуации чин, небольшой и немаленький, советников – как собак нерезаных, и они вечно разъезжают со всевозможными поручениями средней степени важности и секретности. Обычная картина – прибывший по делам советник с дюжиной спутников. А на случай каких-либо осложнений или непочтения со стороны местных бюрократов Сварог в качестве надежнейшего аргумента прихватил большую золотую байзу и выписанный самому себе на фальшивое имя указ – «…как если бы мы сами приказывали». Пока что всем этим пользоваться не пришлось – все, что происходило до сих пор, лежало в компетенции баронессы, а она умела заставить ходить по струнке не только сотрудничков своего ведомства, но и всех прочих…

Маркиз выглядел доведенным до нужной степени сломленности – пока Сварог с баронессой чинно гуляли по галерее, подчиненные выполняли черную работу, недостойную ни короля, ни госпожи королевского советника: отвесили Тинебраху некоторое количество смачных затрещин и доходчиво объяснили, что в иных чрезвычайных ситуациях, особенно когда речь идет о насущных проблемах тайных служб и их не оправдавших доверия кадров, старинное правило о неприменении пыток к дворянам не соблюдается вовсе. Судя по лицу маркиза, иллюзий он не строил, надежд не питал и с прежним апломбом расстался напрочь. И не было у Сварога к нему никакой жалости.

Остановившись перед понурившимся подчиненным, баронесса ледяным тоном произнесла:

– Я шесть лет полагала, что в Фиарнолле у меня работает совершенно надежный и преданный делу человек, на которого можно положиться в любой ситуации. Внезапно оказалось, что я ошибалась. Если бы не король…

Сварог покривил губы. Разоблачение произошло без всяких усилий, просто и буднично – беседуя с маркизом, о котором баронесса отзывалась в превосходнейшей степени, Сварог спросил: известно ли что-то господину министерскому секретарю о крохотных моряках на подводных лодках, украдкой бороздящих глубины? Не слышал ли чего-то об этом маркиз за время своей долгой службы? Маркиз, не моргнув глазом, ответил отрицательно. Но Сварог видел, что он врет. Ну, и закрутилось…

Баронесса продолжала столь же холодно, обливая проштрафившегося нешуточным презрением:

– Меня нисколечко не интересуют ваши оправдания. Вы не беззаботное дитя и прекрасно понимаете: когда речь идет о работе вроде нашей и людях вроде нас с вами, никакие оправдания не спасут. Меня интересуют мотивы. На ошибках, как известно, учатся. Вы – моя крупная ошибка, и я должна все как следует изучить, чтобы, насколько возможно, не допускать впредь. Итак? Вас подкупили? Запугали? Что-то еще? – Она повернулась к Сварогу. – Быть может, ваше величество, вы пожелаете…

– У меня нет вопросов, – сказал Сварог холодно. – Вы замечательно все сформулировали, баронесса, добавить тут просто нечего… Итак?

Маркиз поднял голову, развернул плечи, в тщетных попытках вернуть хоть часть прежнего достоинства:

– Ваше величество, баронесса… Умоляю вас меня понять. Я с ними не поддерживал никаких отношений, ни гроша не взял ни с них, ни с тех, кто им помогает, они даже не знают, что я знаю…

Баронесса вопросительно обернулась к Сварогу.

– Он не врет, – сухо бросил Сварог. – Он говорит чистейшую правду. Понимает уже, что мне врать бесполезно хотя бы на малую толику… Продолжайте.

– Первый раз я о них услышал четыре года назад. Поначалу решил, что имею дело с очередной морской легендой, но заинтересовался, стал рыть всерьез и вскоре понял, что они существуют. Они обитают где-то в Хелльстаде, они поразительно превосходят нас в технике… и у них есть свои потаенные пристани в наших городах, не только в Фиарнолле. Есть люди, которые их укрывают, служат им… За щедрую плату, понятно… Они хорошо платят… и жестоко расправляются как с предателями, так и с проникшими в тайну. При их-то возможностях… Вы ведь знаете, что случилось с принцессой Делией, такое только им под силу…

При упоминании о Делии Сварог почувствовал, как закаменело его лицо. К иным вещам невозможно привыкнуть, сколько бы времени ни прошло. Перед глазами на миг вновь встала Морская площадь, и дымная спирально завившаяся полоса, и принцесса, оседающая из седла ему на руки…

Он встряхнул головой, отгоняя печальное наваждение, былую боль, воспоминания о крови на ладонях. Резко сказал:

– Дальше. И без соплей. Что вы узнали?

Маркиз вскинул голову, его взгляд был затравленным, мятущимся.

– Я попросту бросил все с определенного момента, прекратил всякое расследование. Два моих информатора погибли при странных обстоятельствах, так что я вовремя остановился… – он повысил голос, говорил с забавной смесью униженности и нахальства: – Мотивы, вы говорите? Извольте… Я попросту обдумал все тщательнейшим образом. И пришел к выводу, что этих следует оставить в покое. Именно так. Забыть о них начисто. Во-первых, мы все равно не в состоянии не только драться с ними, вообще что-либо предпринять. Интересно, как прикажете с ними сражаться? Они при малейшей опасности уйдут в свои глубины… Во-вторых, они ведь ничем нам не угрожают. У них какие-то свои дела. Они никогда не предпринимали ничего против нас. Они нам не мешают, совершенно. В-третьих… Да, в какой-то мере страх. Но другой. Я служил на флоте, воевал, у меня два ордена… Тут другое. Все козыри на их стороне, у нас нет ни малейшего шанса. Глупо погибать, борясь с врагом, который заранее обречен на победу. Вот таковы мотивы. Возможно, они вам не по вкусу, но других у меня нет… Я не стал никому ни о чем докладывать. Я постарался обо всем забыть. Все равно не было силы, способной против них выстоять…