Текст книги "Херсон Византийский"

14

Дорога на Пантикапей (по-византийски Боспор), бывшую столицу Боспорского царства, который в мое время назывался Керчью, заняла больше времени, чем я предполагал. На соляных промыслах Фритигерн предложил мне продать весь товар оптом. Цену предложил хорошую и с учетом доставки. Я прикинул налоги, которые придется заплатить в Херсоне, и время, которое потрачу на ожидание в готской деревне попутного обоза, и решил принять предложение. Хотелось также посмотреть, какая сейчас будущая Керчь, и узнать расценки на верфях. Может, выгоднее построить парусник у них?

Пантикапей был намного меньше будущей Керчи, но больше нынешнего Херсона. На вершине горы Митридат располагалась цитадель. От нее по склонам спускались террасы, с расположенными на них улицами с домами разного размера. Город окружали неровным кольцом крепостные стены с башнями и широкий ров. Они были выше, толще и шире, чем херсонские, но, по моему глубокому убеждению, захватить Пантикапей легче. Херсон расположен на полуострове, с трех сторон его окружает море, так что защищаться надо только с одной, а у Пантикапея обратная ситуация. Что у них было одинаковое – это вонь от тухлой рыбы. Хамсы здесь ловили много, было из чего делать гарум.

В город мы въехали в составе Фритигернового обоза. Гот быстро порешал вопросы с налоговым инспектором. Оба остались довольны друг другом. У Фритигерна был двухэтажный дом, покрашенный в зеленый цвет и с красноватой черепицей на крыше. В большом дворе поместились почти два десятка кибиток, после того, как из них выпрягли волов. Всех волов и лошадей, в том числе и моих, его люди отогнали на загородное пастбище. По договору у меня было три дня на разгрузку и покупку и погрузку нового товара. Нам с Аленой выделили комнату на втором этаже, остальные спали в кибитках. У Фритигерна были собственные термы с бассейном размером примерно два на два метра и глубиной метр двадцать. Они мне напомнили турецкие бани. Я попробовал, как делаю аборигены, использовать вместо мыла оливковое масло. Сперва намазываешься им, а потом специальным скребком снимаешь вместе с грязью. Наверное, для кожи так полезнее, но с мялом мне показалось лучше. Алене термы очень понравились, она долго не хотела уходить.

У меня сложилось впечатление, что с тех пор, как стал виден город, она открыла от удивления рот и никак не может его закрыть. Ей все больше нравится новая жизнь, новые яркие впечатление. Действительно, что она там видела в своей зачуханной деревеньке в лесу на берегу реки?! В отличие от отца, который упорно продолжал ходить босиком, она быстро привыкла к сандалиям. Я прикупил ей нарядов покрасивее и подороже, и Алена научилась носить их, как местные женщины, так что ее принимают за свою. Только когда начинает говорить, понимают, что чужестранка. Она быстро учится смеси латыни с греческим, на которой здесь говорят, иногда уже понимает лучше меня. Идет всегда позади меня, как положено жене, хотя я привык, чтобы ходили со мной рядом. На нас поглядывают с интересом и непониманием. Я не молод и не похож на богатого, а она не похожа на рабыню, наложницу. Да и видно, что я нравлюсь ей. У меня на этот счет есть своя теория. В состоявшейся паре внешность одного – душа другого. Если она красива внешне, то он – внутренне, и наоборот. Поэтому двое красивых внешне никогда не уживаются. Алене свою теорию не рассказывал, но она все равно посматривает на непонимающих, как человек, который знает больше. По ее мнению, я намного выше всех окружающих ее мужчин, а она из тех женщин, которые считают, что лучше рожать от старого льва, чем от молодого шакала. Видимо, скоро ей придется это доказывать, поскольку месячные задерживаются.

Я накупил товаров для антов. Теперь уже со знанием дела. Да и денег у меня намного больше, не все потратил. Купил и продукты, в основном муку и крупы, для обмена на солевых промыслах. Соли собирался на этот раз взять больше. Для чего купил еще одну кибитку, и договорился с Гунимундом, готом из деревни, который спасся с ним из Мониного обоза, и еще двумя пантикапейскими готами, которые предлагали свои услуги, что найму их на следующий рейс. Отправимся в него, как сказал Фритигерн, недели через три, так что готы пока могли отдыхать. А я со своими старыми работниками перебрался на постоялый двор в пригороде. Скифы и Семен не любили город, только первые предпочитали степь, а второй – лес. Степь здесь была, поэтому Скилур и Палак отправились туда пасти шестерых волов и трех лошадей, двух своих и одну, которую я решил пока оставить себе. А вот леса не было, так что Семен сидел на постоялом дворе, приглядывал за товаром. Пантикапейским постоялым дворам далеко до Келогостового. Тут нельзя зевать, народ ушлый. Надо отдать должное старому греку, хозяину этого двора: он сразу предупредил, что расслабляться не стоит. «Администрация не несет ответственность за сохранность вещей, не сданных в камеру хранения». Вот только надежных камер хранения здесь не найдешь.

Мы с Аленой большую часть дня гуляли по городу. Ей всё было интересно. С детским любопытством трогала всё, что можно, и спрашивала обо всем, что нельзя потрогать. В центре площади возле самого большого христианского храма, построенного на мраморном возвышении, оставшемся от языческого, на мраморном столпе, видимо, служившем ранее постаментом какому-то богу или местечковому Александру Македонскому, теперь стоял заросший, со спутанными лохмами до поясницы и бородой еще длиннее, грязный мужик в лохмотьях и что-то тихо бормотал. Наверное, «…снимите меня, снимите меня!» Смердело от него жутко. Почти все бабы-христианки останавливались возле столба и крестились, причитая:

– Святой! Святой!..

Что с дур возьмешь! Впрочем, каков мессия, таковы и поклонники.

Вот баб набралось больше десятка, и мученик поссал в их сторону. Не добил. Избормотался, наверное. Диоген был оригинальнее: дрочил, когда мимо проходила красивая.

– Кто это? – поинтересовалась Алена.

– Столпник, – ответил я.

– А что он там делает? – спросила она.

– Работать не хочет, но жаждет славы и восхищения, – объяснил я. – Есть люди, которые готовы на всё, лишь бы быть в центре внимания.

Это ей было не понятно. Зато в храме понравилось. Женщинам можно было заходить с непокрытой головой: в шестом веке церковь еще не поняла, что они сосуды зла и почаще должны быть с закрытой крышкой. Богатое красивое внутреннее убранство храма произвело на язычницу неизгладимое впечатление.

– Это твои боги? – показала она на иконы.

– Нет, я безбожник, – ответил я.

– Разве так можно?! = удивилась она.

– Можно, – ответил я. – Если дорос до понимания, что человек – и есть бог.

Для нее это было слишком заумно, поэтому спросила:

– Мне можно будет принести ему жертву?

– Ему вряд ли, а вот тем, кто живет за счет него, да. Они берут деньгами. В любом количестве, – рассказал я.

Потом мы обязательно шли в порт или на верфи. Здесь строилось одновременно штук сорок судов разного размера, от ялика до дромона. Свободных стапелей не было. Поэтому и цены выше, чем в Херсоне. Суда были на разных стадиях строительства, так что можно посмотреть за один день весь процесс от начала до конца. Меня поразило, что очень редко использовали скобы и гвозди. Чтобы скрепить две доски, в них прожигали дырку раскаленным прутом, в которую вбивали длинный дубовый колышек. Соотношение длины судна к ширине было примерно три-три с половиной к одному, что говорило о хорошей остойчивости, но плохой маневренности и малой скорости. У гоночных яхт, клиперов этот показатель шесть к одному. В эту эпоху главное было не утонуть, а спешить некуда, жизнь и так короткая.

15

Мы опять едем по степи. Теперь она пожелтела, выгорела под палящим июльским солнцем. Волы вышагивают медленно и лениво, почти не поднимая пыли. Шестнадцать кибиток Фритигерна идут первыми, за ними четыре, принадлежавшие греку Диофанту – щуплому старичку с кустистыми бровями и длинным горбатым носом, суетливому перестраховщику. Последними следуют три мои. Гот предлагал занять место сразу за ним, но я отказался. Сзади больше возможностей для маневра. В авангарде опять скачут трое всадников Фритигерна, по бокам – две пары, а в арьергарде – мои скифы. Они теперь верховые охранники. Вместо них на арбе, которая едет замыкающей, два пантикапейских гота. Гунимунд и гот по имени Хисарн из готской деревне – на первой моей кибитке. Сейчас я еду на коне рядом со средней кибиткой, потому что кажется, что так прохладнее, чем даже под шатром кибитки. Там сидит Алена, что-то шьет. Наверное, пеленки. Уже ясно, что она беременна. Узнав об этом, Семен стал относиться к ней отчужденно и чаще поглядывать вдаль задумчивым взглядом. Не трудно было догадаться, о чем он думает. Я сказал ему, что отпущу по приезду к антам. Теперь я и без него обойдусь. Алене тоже не до него, у нее своя семья. Семен повеселел. Иногда поет песни на своем языке, наверное, что-то похабное, потому что слышу приятные русскому уху слова, а его дочь хихикает.

Вечером будем в городище антов. Путешествие прошло без происшествий. При въезде на территорию аланов встретили их разъезд. Фритигерн и грек заплатили. Приготовил и я деньги, но аланы их «не заметили». С друзей денег не берут. Поняв свою оплошность, попросил передать Гоару, что во время стоянки на промыслах заеду к нему в гости. Аланы с радостью пообещали, что обязательно передадут. Солевары, завидев нас, побросали работу. Жизнь у них здесь однообразная и тяжелая. Каждый обоз – праздник. Мы привозим свежие продукты, вино и новости. И покупаем их соль. Она сильно подешевела, потому что заготовили больше, чем успевают продавать и вывозить. Соль лежит кучами под навесами от дождя, которого не было весь июль месяц.

Я обменял продукты на соль и еще немного купил ее. Закончив погрузку, дал команду ехать на место стоянки и устраиваться там, а сам приторочил к седлу два бурдюка с вином и корзиночку с финиками. Один из аланов, которые присматривают за промыслами, проводил меня до нового места стойбища, возле узкого ручья. Детвора, увидев меня, помчались к юрте вождя, крича на бегу. Гоар вышел навстречу и, когда я слез с коня, обнял меня за плечи, поздоровался. И я поздоровался с ним на аланском, чем приятно удивил. Бурдюки с вином отдал Гоару, а корзиночку с финиками – его старшему сыну. Тот смотрел на продолговатые, сморщенные плоды и не знал, что с ними делать. Я взял один финик, съел, показывая, как мне понравилось, выплюнул косточку. Мальчик решился, взял один, попробовал. Родители и просто любопытные аланы следили за ним, затаив дыхание. Буквально через секунду он уже выплюнул косточку и засунул в рот второй финик. Все засмеялись. Я предложил и взрослым попробовать. Фиников было много, хватит всем. Я купил их у египетского купца, чтобы утолить жажду сахара, сладкого. Уничтожал финики беспощадно первые два дня, а теперь, если съем два за день, – и то хорошо. Аланы, не выпендриваясь, взяли по финику, попробовали. Понравились. Потом на финики налетала детвора. Мы еще долго слышали из юрты, как они плюются косточками.

Вернулся утром на соляные промыслы с двумя баранами, которых со своим отрядом съел за два дня. Через территорию гуннов прошли в полной боевой готовности. Они видели нас. Двое всадников какое-то время скакали параллельным курсом на приличном удалении. Видимо, гунны решили, что мы квиты, или, что скорее, силёнок не хватает на обоз, который охраняет более полусотни не робких ребят. На паромной переправе я накупил вяленой рыбы, набил ею кибитки доверху. Пришлось спать с Аленой на земле под кибиткой. Ночи были жаркие, так что там было даже лучше.

На последнем привале договорились с Фритигерном и Диофантом, с каких цен начнем торг. Теперь я был полноправным членом купеческого сообщества, к моему мнению прислушивались. Я предложил встречаться каждый вечер и уточнять наши позиции. Предложение было принято.

У самого городища повстречали отряд антов, возвращавшийся из похода с добычей. На этот раз ее было меньше, и лица воинов не такие веселые. Видимо, кто-то предпочел расстаться с жизнью, а не становиться рабом. Среди пленных были росы разных полов и возрастов и какие-то кочевники с узкими глазами, но не гунны, в основном женщины и дети. Значит, отпор дали кочевники. Росы, судя по их быту и отсутствию воинственности, находятся в гомеостазе: энергии хватает только на примитивное выживание в гармонии с окружающей средой. В двадцать первом веке в таком состоянии находятся якуты, чукчи, фламандцы и многие другие, не знакомые мне народы. Но скоро славяне, наплодив детей от смешанных браков, поделятся с росами своей избыточной пассионарной энергией и языком, получат взамен их самоназвание и образуют агрессивное государство Киевская Русь.

Мы оказались в городище антов единственными купцами с юга. На следующее утро началась оживленная торговля. Анты и приплывшие на лодках купцы с севера забирали соль, вяленую рыбу, вино, оливковое масло, стеклянную посуду, лаковую керамику, дорогие ткани и искусные изделия из золота, серебра, бронзы, меди, отдавая взамен меха, медовуху, мед, воск, зерно, дешевые ткани, рабов, безыскусные изделия из металлов и сами необработанные металлы. Я выменял еще одну кибитку, потому что собирался увезти отсюда много тяжелого груза. Сразу по приезду я прошелся по кузницам и мастерским и заказал сегарсы, талрепа, шкивы, рымы, уключины, крюки, скобы, кофель-нагели, гвозди, два якоря, носовой и кормовой, печную плиту с круглыми разборными конфорками, колосники, дверцы и многое другое. Что-то надо было отлить, что-то выковать из железа, бронзы или меди. Еще купил почти полтонны чугуна и свинца и договорился, что их перельют в бруски нужной мне формы. Собирался использовать их, как балласт, если хватит денег на сам парусник, что было сомнительно, или в худшем случае перепродать с небольшой выгодой. Условился со всеми об оплате, выдал аванс. Остальную часть бартера сложил в одну кибитку и поставил ее во второй ряд. Теперь с ней соседствовала новая кибитка. Предстояло найти возниц на нее. А еще одной придется управлять самому. Семен ходит по купцам с севера, ищет, кто подвезет в сторону его деревни. Пока никого не нашел. Алена, узнав, что отец уйдет, долго ревела. Теперь он чувствует себя виноватым, старается не попадать ей на глаза. Сейчас он помогает мне, потому что дочь под охраной Хисарна стирает на берегу реки. Пора бы найти ей замену. Не пристало жене большого начальника обстирывать его подчиненных.

Подошел ант-воин с солидным кошельком – человек десять рабов, двое из которых тащили мешки с зерном, а еще двое – амфору с вином. Его взгляд зацепился за красно-лаковый кувшин, на котором изображены сцены боя византийских катафрактариев с какими-то варварами. Я достал и поставил рядом другой кувшин. На этом тяжелые пехотинцы побеждали варваров-всадников. Пока ант рассматривал рисунки, я оценивал его товар, собираясь купить помощницу жене и пару человек на роль возниц. Женщин было несколько, но из росов всего одна. Немного за тридцать, с приятным, покорным лицом. Она положила руку на плечо юноши лет пятнадцати-шестнадцати, похожего на нее. Он сразу движением плеча освободился от ее опеки, что-то сказал своему соседу, ровеснику и, скорее всего, другу, показав в сторону Семена. Друг кивнул головой, соглашаясь. Наверное, признали соплеменника. Крепкие парни. Как они умудрились попасть в плен?! Я тоже посмотрел на тестя. Он с жалостью и нежностью смотрел на эту женщину.

– Я их возьму оба, – решил ант. – Даю по рабу за каждую, – показал он на двух крепких мужчин.

– Лучше вон ту женщину и двух юношей, – указал я.

Поскольку замена, по мнению анта, была почти равноценна, он согласился:

– Бери.

Его рабы взяли кувшины, а женщина и юноши перешли ко мне. Семен что-то спросил у них на роском. Они ответили. Завязалась оживленная беседа. Наверное, рассказывали, кто и как попал в плен.

– Ты их сначала покорми, – подсказал Семену.

Он дал им вареной утки и хлеба. Подойдя ко мне, рассказал:

– Они жили неподалеку от моей деревни. Говорит, наших почти никого не осталось. Кто отсиделся в лесу, разошлись по другим деревням. О моей жене ничего не знают.

– Есть ли смысл добираться туда? Опять в плен попадешь и окажешься невесть где, – произнес я и предложил: – А если останешься, она будет твоей женой.

Семен еще колебался.

– Не понравится у меня, на следующий год уедете вместе, – добавил я.

– Точно отпустишь? – спросил Семен.

– Я хоть раз не сдержал свое слово? – продемонстрировал я знание одесских дипломатических приемов.

Вопрос – самый лучший ответ на неудобный вопрос. Только вот без сына она не уедет, а я его не отпущу. Не потому, что вредный, а потому, что моей жене будет тяжело без отца.

Поняв, что он согласен, но никак не решится подтвердить это, сказал:

– Бери новых пацанов, и идите за валежником для бани.

Когда с речки пришла Алена, обрадовал ее:

– Твой отец остается.

– Правда?! – воскликнула она, но потом посерьезнела: – Ты его не отпустил?

– Он может идти, куда хочет, – ответил я. – Только больше не хочет. У него жена появилась.

– Она? – показала Алена на выкупленную мною женщину, которая испуганно смотрела на Гарика, доедавшего кости от утки.

– Да, – ответил я. – Так что отныне ты не будешь стирать и готовить.

– Мне не трудно, – возразила она.

Зато нам трудно есть, что ты готовишь.

– Не в этом дело, – сказал я. – Жене хозяина обоза не положено этим заниматься.

Алена уже прониклась статусностью отношений в Византийской империи, насмотрелась в Пантикапее, как должна вести себя знатная дама. Ради мысли, что и она такая же, стоит отказаться от готовки и стирки.

16

Обратная дорога показалась короче, потому что солнце уже не припекало и часто шли дожди. То ли этот год выдался холодным, то ли климат в шестом веке холоднее, чем в двадцатом и двадцать первом, но погода явно не соответствовала началу сентября.

Гунны и на этот раз проигнорировали нас. Мы проехали мимо пасущегося вдалеке большого, голов на триста, стада: быки, коровы, одно– и двухлетние телята. Видимо, выращивают их на мясо и тягловый скот. Так что молодые гунны, убивавшие купеческих волов, не хулиганили, а повышали спрос на свою продукцию. Как часто у самых безрассудных поступков оказывается очень рассудочная экономическая подоплека!

– Подкрадитесь осторожно и посмотрите, сколько пастухов и далеко ли стойбище их рода, – приказал я Скилуру и Палаку.

Скифы вернулись в сумерках, когда обоз уже расположился на стоянку у леса.

– Стадо охраняют четверо. Трое моего возраста, один старик, – начал доклад Скилур. – А стойбище далеко, в ту сторону, – показал он на северо-запад.

– Мы рысью скакали, чтобы вернуться до темноты, – добавил Палак.

Гуннам особо опасаться здесь некого. С юга их прикрывает лес, с запада – Днепр, у которого на этом участке нет бродов, с севера – приток Днепра, на котором паромщики работают их осведомителями, а на востоке кочуют родственники.

Хотел я было поделиться возникшей идеей с Фритигерном, но понял, что тот предпочитает синицу в руке. А мне на более-менее приличный парусник не хватало. Поэтому распрощался с готом и греческим купцом на соляных промыслах, поскольку в Пантикапей ехать больше не собирался, хотя Фритигерн уговаривал, хотел еще раз подзаработать на мне.

Вечером я приехал к аланам. С подарками, но без вина. То ли поэтому, то ли по выражению моего лица, Гоар понял, что разговор будет серьезным. Мы зашли в юрту. Одна из его жен «накрыла поляну» и сразу ушла. Гоар угостил меня молочной бражкой типа кумыса, спросил, как здоровье мое и моей жены, как съездил, как поторговал. Я ответил подробно, а потом сам расспросил о его семье и роде. Гоар подробно ответил, а потом, как он считал, упредил мою просьбу:

– Мои люди проводят тебя до самого Херсона.

– Я в этом не сомневался, – польстил его. – У меня есть более интересное дело для нас с тобой.

Я рассказал о стаде молодняка, которое охраняют четверо гуннов.

– Они пошлют погоню, а я не могу сейчас увести всех людей отсюда, – возразил Гоар.

Кто бы сомневался!

– Пятнадцать человек сможешь увести? – спросил я.

– Да, – ответил он.

– И нас будет пятеро, если выделишь двоих коней. Больше и не надо, – сказал я.

– Они поскачут в погоню. В том гуннском роде не меньше сотни воинов. Ты думаешь, мы с правимся с ними таким маленьким отрядом? – засомневался алан. Ему не хотелось показаться трусом, но и зря положить людей не собирался.

– Во-первых, воинов у них осталось человек сорок-пятьдесят, – ответил я. – Во-вторых, нам надо лишь успеть добраться до леса: там справимся и с сотней гуннов. Они в лесу воевать не умеют.

Гоар не стал говорить, что аланы тоже не лесные жители.

– Зато я умею, и вас научу, – пообещал ему. – Треть добычи мне и моему отряду, остальное вам. Посоветуйся со своими воинами и, если согласитесь, приезжайте ко мне послезавтра утром.

Не стал его торопить. По выражению лица Гоара было видно, что ему очень хочется угнать стадо у гуннов. Аланы были неоднократно биты гуннами, одно время ходили под ними. Теперь пришло время отомстить. Победитель гуннов – ради этого стоило рискнуть.

Они прискакали раньше, чем обоз Фритигерна тронулся в путь. Гот сперва подумал, что этот отряд будет охранять мой обоз. Он знал о моих теплых отношениях с аланами. Потом увидел меня при полном параде и догадался, что мы замышляем. Он неодобрительно покачал головой, перекрестился, но ничего не сказал.

Когда я, облаченный в доспехи, которые отремонтировал в Пантикапее, подъехал к аланам, у них сразу поднялось настроение. Как говорится, встретили по одежке. В доспехах я выглядел грозным воякой. Для чего и напялил их. Аланы, не обсуждая, передали командование мне. Я подождал, когда Гунимунд и Хисарн сядут на коней, приведенных для них аланами, махнул рукой в сторону леса:

– Поехали!

Отряд растянулся в колонну по два. Слева от меня бежал Гарик, а справа ехал Гоар. Рядом со мной, но чуть, на пол лошадиной головы, сзади. Потом скакали Гунимунд и Хисарн. Последнему было немного за двадцать, но такой рассудительный, исполнительный и целеустремленный, что казался ровесником первого. Говорит мало. Может переспросить, если что-то непонятно, что случается редко. Такое впечатление, что его, как Гарри, отучили гавкать. Он из тех, о ком говорят: себе на уме. За готами скачут аланы, а замыкают колону Скилур и Палак. Остальных я оставил охранять обоз. Сейчас они вместе с работниками солеварен решали, куда мы направляемся? Для набега нас слишком мало, а для прогулки многовато. Я ничего не сказал даже Алене. Если не вернусь, решение за нее будет принимать отец, а он моим советам не последует.

Лес мы пересекли намного быстрее, чем это делал обоз. По пути я наметил два места для встречи с гуннами: одно поглубже, если погоня запоздает, а второе почти на въезде в лес, если за нами погонятся сразу. Там и заночевали, хотя аланам очень хотелось выехать в степь. Костры не зажигали, перекусили всухомятку. Я назначил готов дежурить первую половину ночи, самую тяжелую для людей, привыкших вставать с восходом солнца. Таковыми, как я заметил, являются почти все люди шестого века. Готам, если всё пройдет хорошо, завтра меньше всех напрягаться. Спали на попонах, положив седло под голову. Наверное, старый стал, долго ворочался, пока не уснул. В курсантские годы умудрялся спать в подъезде, сидя на каменной ступеньке лестницы и прислонившись головой и плечом к стене. Под утро было холодновато, я порадовался, что на мне стеганка.

Утром мы выехали из леса. Впереди поскакали разыскивать стадо Скилур и Палак. Остальные неторопливо перемещались по дороге, накатанной обозом. Скифы, когда обнаружат гуннов, должны были скрытно выехать на дорогу и ждать нас. В степи было тихо. Даже суслики не свистели. То ли еще не проснулись, то ли не хотели покидать теплые норки.

– Бывал раньше в этих краях? – спросил я Гоара.

– Нет, – ответил он. – Наша территория с той стороны леса.

– А они к вам приходили? – спросил я.

– Да, – ответил алан. Рассказывать, как понимаю, о грустном не захотел.

Вскоре мы увидели Скилура и Палака. Они ждали, не слезая с лошадей. Как и все кочевники, верхом они чувствовали себя высокими и сильными.

– Далеко они? – спросил я скифов.

– Вон за тем холмом, – показали они на высокий холм километрах в трех от дороги.

– Сколько их? – поинтересовался я.

– Четверо, – ответил Палак. – Те же самые.

И мы поехали туда. Также неторопливо. Все молчали, но напряжения ни в ком я не заметил. Мне и самому казалось, что за холмом никого не найдем, и мы спокойно вернемся на соляные промыслы.

У подножия холма сказал Гоару:

– Выдели четырех человек.

Гоар назвал четырех соплеменников. Только степняк может незаметно подобраться к степняку. Они слезли с коней и пошли косолапой походкой к вершине холма. Им не надо было объяснять, что и как должны сделать. От этих четверых зависел успех операции. Если хоть один гунн улизнет, доберется до стойбища, мы вернемся ни с чем. Я укачу в Херсон, за высокие стены, а аланам придется отвечать по полной программе. Оставь гунны безнаказанным нападение, и слух об этом разнесется по всей степи, за стадом сразу прискачут другие. Неэффективных управленцев здесь не только лишают собственности, но и убивают или продают в рабство. Но аланы, как мне казалось, волновались меньше меня. Для них важным был сам факт, что нападают на гуннов – тех самых гуннов, которыми, наверное, их в детстве пугали матери.

На вершину холма выскакал алан на трофейном коне и помахал рукой: всё в порядке, подъезжайте. И мы поскакали рысью. Три раздетых догола трупа молодых гуннов лежали вокруг догорающего костра, а четвертый, старика, – метрах в десяти, возле куста, к которому была привязана оседланная лошадь. Двое аланов приторачивали к ее седлу гуннские вещи и оружие. Четвертый алан пытался взнуздать неоседланную лошадь, которая не подпускала его.

Наш отряд рассыпался полукругом и погнал стадо к лесу. Быки, коровы и телята сперва пытались рассыпаться в разные стороны, но уколы копий быстро направили их на путь истинный. Успешное начало операции подбодрило людей. Аланы заулыбались, начали подшучивать друг над другом. Оказывается, гуннов грабить так же просто, как и другие племена. Мы с Гоаром теперь ехали замыкающими. Я подсчитал не поголовно, а блоками по десять, сколько примерно телят мы угоняем.

– Где-то двести тридцать, – сообщил я Гоару.

– Хорошая добыча, – согласился он, не проявляя радости.

Наверное, чтобы не сглазить. Он поверит в удачу, когда окажемся по другую сторону леса.

А я уже видел эту сторону леса и понимал, что сможем уйти. За километр от него приказал аланам сузить колону телят, чтобы не разбрелись по лесу. Там не степь, отойдет метров на двадцать в сторону – не найдешь. На въезде в лес оставили двоих алан дежурить. С остальными проследовали до дальнего из намеченных мною мест. На поляне возле ручья сделали привал, стреножили коней. Готы и два алана остались стеречь их и коров, а остальные вернулись назад, к месту, где будет засада. Я сам расставил по местам всех четырнадцать человек, показал, где и как должны прятаться, в каком секторе стрелять, встав по свисту, не раньше. Мы с Гоаром расположились рядом, договорились, что я стреляю первым и в первого гунна, командира, а он – во второго, заместителя. Потом в дело вступят все остальные.

Просидели в засаде до вечера, но никого не дождались. Ночевать ушли на поляну, рядом с коровами, которые общипали на ней всю траву и начали разбредаться по лесу. Ночью гунны в лесу не нападут. Они днем стараются заходить в него пореже. Но костры на всякий случай не разжигали, опять поев всухомятку. Утром, позавтракав вяленым мясом и водой, разошлись «по номерам». Как ни странно, никто не роптал. Аланы понимали, что лучше встретить гуннов здесь, чем привезти на хвосте к родным юртам. Стадо незаметно не уведешь: его путь отмечен не только следами копыт, но и лепешками.

Наш дозор появился где-то около полудня. Они проскакали мимо засады, не заметив ее. Только когда мы с Гоаром вышагнули из кустов, дозорные остановились и доложили:

– Едут.

Я не стал спрашивать, сколько гуннов? Считать аланы умеют только до десяти, и то не все. Следующей идет цифра «много». Не надо лишний раз пугать людей. Гоар тоже не спросил. Теперь это уже было не важно. Он приказал дозорным скакать на поляну, там оставить лошадей и быстро с двумя стерегущими коней аланами вернуться сюда по лесу, ни в коем случае не выходя на дорогу. Что и было исполнено. Гоар проинструктировал эту четверку, а я расставил по местам. И замерли в ожидании.

Мне почему-то вспомнилось, как охотился на лису в деревне. Она повадилась к моим соседкам таскать кур. Обнаглела в конец. Моя соседка справа, баба Маня, забыла закрыть дверь курятника на запор. Лиса умудрилась открыть дверь и передавить всех кур. Лисьи норы были в овраге в сотне метров от деревни. Я засел у забора, на пути от оврага к курятнику соседки слева, у которой еще осталось несколько кур. Знал, откуда придет лиса, но все равно появилась она неожиданно. Точнее, заметил ее только метрах в тридцати от себя. Матерая, с серой шерстью и темным носом и кончиками ушей. От удивления дернул головой. Лиса заметила движение, остановилась, повела мордой. Наши взгляды встретились. По крайней мере, мне так показалась. Она развернулась и длинными прыжками полетела к оврагу. На третьем прыжке ее догнал мой выстрел. Когда я подошел, лиса была еще жива, хотя ее почти напополам разорвало зарядом волчьей картечи.

Гунны появились так же неожиданно. Сначала я увидел выехавшего из-за поворота всадника, и только потом услышал стук копыт. За ним начали выезжать остальные всадники. Их было больше полусотни. Наверное, посадили на коней всех, кто мог усидеть в седле. В этом месте лес расступался, сперва расширяясь, а затем сужаясь к тому месту, где располагались мы с Гоаром. Слева и справа к дороге примыкали поросшие высокой травой поляны. Дальше местность начинала подниматься, покрываясь кустами, а потом деревьями. За деревьями прятались остальные аланы. Мы как бы полукругом охватывали ту часть поляны, к которой приближались гунны.

На их командире был железный шлем, похожий на половинку яйца, надетый на кожаный подшлемник, более длинный, почти до плеч и кольчуга с висевшей спереди на ремнях железной прямоугольной пластиной, прикрывающей грудь. Она, наверное, спасла бы от стрелы из лука, но не от арбалетного болта, выпущенного с дистанции пятьдесят метров. Я жду, когда гунн приблизится на эту дистанцию, стараясь не смотреть на него. Люди чувствуют чужой взгляд, особенно эмоционально заряженный. Я заметил, что в шестом веке эта способность развита лучше. Эти люди ближе к природе. Гунн проехал намеченный мной ориентир, Я приложил приклад арбалета к плечу, прицелился. Знаю, что отдачи не будет, но все равно по привычке прижимаю приклад очень плотно. Гунн движется почти на меня. Делаю небольшое упреждение вправо, навожу на его правую руку и поднимаю до уровня плечевого сустава. Если всё рассчитал правильно, болт попадет в район сердца. Делаю вдох и между ударами сердца нажимаю курок. Привычно жду грохот и отдачу, но раздается всего лишь негромкий щелчок тетивы. Удар болта о железную пластину и то прозвучал громче. Болт пробил ее и влез в человеческое тело на две трети. Командир гуннов вздрогнул, выронил поводья.