Электронная библиотека » Александр Чуманов » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Иван родил девчонку"


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 14:50


Автор книги: Александр Чуманов


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Кандальники были трехмерными, они не помещались в чуждом пространстве. Они шли, и двухмерный мир трещал, вспучивался, местами лопался даже. И все же был очень прочным.

– Смотрите, смотрите, Капитолина Викторовна! – свистящим шепотом напомнил о себе Степан Степанович. – Ползунов, Менделеев, Попов… Допрыгались, голубчики!

Старики глянули друг на друга счастливыми глазами и увидели, что никакие они не старики, а средних лет люди, которым жить и жить вечно, пока существует этот двухмерный мир. Мир, в котором отсутствует не только объем, но и время. Время и подавно!

И они пошли рука об руку, рука об руку, и не больше, счастливые и радостные, как никогда раньше. Пошли, все дальше и дальше удаляясь от волшебной двери.

САМОЛЕТ ИЗ СИРОТСКА

– У стойки номер один начинается регистрация билетов и багажа на рейс номер восемь, – оглушительно продекламировал голос за спиной.

Сыробякин вздрогнул и оглянулся. Двое одинаковых людей, командированных по всем приметам, послушно отделились от единственного в здании аэропорта деревянного дивана и, волоча свои видавшие виды портфели предельной вместимости, двинулись регистрироваться.

…Пятнадцать лет часть зарплаты Сыробякин отправлял в этот самый Сиротск. Только поэтому он и знал о существовании на планете этого городка. Ну, конечно, отправлял не сам, деньги высчитывала бухгалтерия, согласно исполнительному листу, однако за все годы никаких недоразумений с алиментами у Сыробякина не было, хотя объездить ему довелось полстраны.

Устраиваясь на новую работу, Сыробякин сразу ставил в известность кого нужно, чтобы потом не маяться с быстро растущей задолженностью. Он был человеком неприхотливым и умеренным, и, хотя никогда не гонялся за большими заработками, остававшихся денег ему вполне хватало. Имелись даже кой-какие сбережения на черный день.

Сыробякин женился на двадцать первом году, потому что ничего другого, как казалось тогда, не оставалось. С одноклассницей Аллой они дружили с седьмого класса, их привыкли постоянно видеть вместе. И однажды Сыробякину показалось, что эта дружба до неприличия затянулась. В армии он из-за какой-то скрытой болезни не был, а значит, к тому времени уже имел приличную зарплату и считал, что вполне может стать главой семьи. Алла с радостью согласилась выйти замуж за Сыробякина.

Сперва им дали комнату в семейном общежитии, а потом выделили однокомнатную квартиру в новом доме.

Сыробякин быстро отвык от родителей, живущих на другом конце города, он не мог и не хотел скрывать раздражение от частых визитов родственников Аллы, и те постепенно перестали навещать молодоженов. Время от времени почтальонка по праздникам еще приносила Сыробякиным поздравительные открытки, но постепенно и этот слабенький ручеек иссяк.

Дольше всех сопротивлялась теща. Она приходила, когда Сыробякина не было дома, и они с дочерью разговаривали о том о сем, стараясь распрощаться до прихода главы семьи. Но однажды, увлекшись беседой, они потеряли бдительность и Сыробякин застал женщин врасплох. Он пошутил:

– Я наконец понял, что такое бесконечность.

Это когда встречаются моя жена и теща и затевают разговор.

С подругами Аллы Сыробякин поступал еще проще. После нескольких настырных звонков он открывал дверь и, хмуро объявив, что жены нет дома, снова, теперь уже навсегда, захлопывал ее перед носом посетительницы. Алла ему старалась ни в чем не прекословить. Она кормила и обстирывала мужа, содержала в порядке дом и изо всех сил старалась убедить себя, что нынешнее состояние ее жизни и есть счастье.

Сыробякин приходил с работы, ел, читал, смотрел телевизор и ложился спать. Он молча и деловито исполнял свой супружеский долг и отворачивался к стене. Алла тихо плакала по ночам. Она где-то когда-то читала о плачущей по ночам женщине, горячие слезы которой почувствовал на своем плече ее невнимательный муж. И будто бы сразу в душе у мужа все перевернулось, он устыдился и стал другим. Что делать, литература часто дезориентирует нас в обыденной жизни.

– Если тебе охота реветь, иди в кухню и фонтанируй хоть до утра. А то спать мешаешь, – сказал однажды Сыробякин жене.

Через определенное время Алле пришла пора рожать. Она ловила на себе недовольные взгляды мужа, стеснялась своего большого живота и боялась говорить о будущем ребенке. Сыробякин заговорил сам.

– Ты стала похожа на старую утку, – молвил он как можно ласковей. – Если ребенок родится беспокойным, тебе придется пожить у матери, пока он не подрастет. Ты же понимаешь, я не могу при ходить на работу невыспавшимся.

Алла родила мальчика. Мальчик получился беспокойным. Из больницы Сыробякин увез жену и сына сразу к теще. Он стал навещать их раз в месяц, принося гостинцы. Он печально смотрел на жену, непричесанную, с заспанными глазами, в старом халате с большим жирным пятном на подоле, и старался побыстрее уехать. Мальчик подрастал, учился ходить, проситься на горшок, но было ясно, что хлопот с ним меньше не становится. И Сыробякин не торопил жену возвращаться. А потом его отправили в командировку, а потом еще в одну, и однажды, вернувшись домой, Сыробякин узнал, что на его имя пришел исполнительный лист из какого-то неведомого Сиротска. Узнал, подумал и облегченно вздохнул. Ему надоело каждый месяц мотаться через весь город, и отъезд жены с сыном наилучшим образом решал проблему.

Уплатив первый взнос в дело воспитания сына, Сыробякин привел в дом Раю. Она вышла из его дома, как не оправдавшая доверия, через полтора года. У Раи оказался один существенный недостаток, который Сыробякин честно пытался побороть и не смог, – она храпела во сне.

Потом были другие. Кто-то из них недостаточно хорошо готовил, кто-то имел дурные привычки, ну, например, неумеренно увлекался шоколадными конфетами. И почти всем рано или поздно приходила в голову идея женить на себе Сыробякина и даже родить от него ребенка. Эта перспектива была для Сыробякина совершенно неприемлемой.

Время от времени он уезжал посмотреть мир. Заключал договор, опечатывал квартиру и отбывал на большие стройки, в новые города – словом, туда, где требовались толковые, работящие люди, не обремененные слабостями и пороками. Вот таким, ничем не обремененным, и был Сыробякин.

Когда выходил срок договора, Сыробякин возвращался домой, наводил порядок в своем холостяцком гнездышке, и тотчас находилась какая-нибудь желающая варить ему суп и стирать его рубахи. Ну и, понятно, оказывать другие более или менее приятные услуги.

И вдруг внезапно через пятнадцать лет Сыробякин вспомнил, что в каком-то Сиротске живет женщина, с которой он до сих пор формально не разведен. И вместе с женщиной живет мальчик, его сын. Трудно сказать, какие чувства пробудились в этот момент в сердце Сыробякина. Возможно, даже что-то отдаленно напоминающее ностальгию. Не исключено, что промелькнула даже мысль о воссоединении с бывшей семьей. А что, ведь было совершенно ясно, что мальчик наверняка достиг возраста, когда его уже можно отдать куда-нибудь в ГПТУ…

Так или иначе, Сыробякин взял отпуск и купил билет до Сиротска.

Алла занимала комнату в одном из подлежащих слому деревянных бараков. В комнате, полной гостей, был как раз разгар веселья, так что хозяйка с трудом узнала своего законного супруга. А когда она его узнала все-таки, то громко заголосила, больно стиснув шею Сыробякина жилистыми руками.

– Я сегодня буду с мужем, а с тобой не буду, – сказала Алла громко одному из гостей.

А из Сыробякина был тут же извлечен червонец, и тут же его сынок Витька, рослый белобрысый акселерат с хмурой личностью, был отправлен в магазин.

– Ты не думай, пахан, – сказал Витька, вернувшись, – что исполнил свой долг алиментами.

Я приеду к тебе в гости через пару лет, если не посадят, и мы с тобой потолкуем. Живи пока.

И Витька засмеялся противным смехом, от которого у отца похолодело в пояснице.

Сыробякин смылся, когда уже никто ничего не понимал, когда, забыв о нем, Алла обнималась с тем, кому еще недавно так решительно отказывала, а Витька исчез неведомо куда.

Автобусы не ходили. Сыробякин шел в аэропорт по пустынной дороге и вслух хвалил себя за то, что пятнадцать лет назад так дальновидно расстался со скатившейся по наклонной плоскости семьей.

…Сыробякин поставил на весы чемодан и протянул аэрофлотовской девушке паспорт с вложенным в него билетом. Девушка ничем не походила на тех лакированных плакатных красавиц, которыми Аэрофлот так любит завлекать доверчивых путешественников. У девушки были толстые ноги, простоватое, покрытое обильными веснушками лицо, и тем не менее она была надменна, как кинозвезда.

Сыробякин ловко поймал скользнувший по пластику паспорт с билетом и прошел за стойку. Было слышно, как одинокий самолет уже греет моторы. Скоро командированных и Сыробякина пригласили на посадку. Больше желающих покинуть Сиротск не оказалось. Точно в назначенное время самолет вырулил на старт.

В салоне было жарко. Сыробякин попытался читать, но после чашки минералки, которую принесла стюардесса, его окончательно сморило, и он заснул. На промежуточной посадке двое командированных вышли, и дальше Сыробякин полетел один.

«Как министр», – довольно подумал он и снова уснул.

А самолет между тем набрал высоту. Быстро наступали сумерки. Сбоку еще вовсю горела заря, а в темно-синей вышине уже проклюнулись первые звезды.

И тут небо исчезло. Это сразу почувствовали летчики. Небо исчезло, но они явственно ощутили какую-то твердь, окружившую машину со всех сторон. Ориентиров не стало. Прервалась связь. Казалось, что самолет на полном ходу влетел в какое-то замкнутое пространство.

Командир изменил курс и направил самолет на один из едва заметных по сравнению с остальным фоном прямоугольников. Через прямоугольник проглядывали знакомые звезды. И тут какая-то непреодолимая преграда остановила самолет. Моторы работали, но скорость упала до нуля. Еще несколько раз они натыкались на прозрачную стену, а горючего становилось все меньше и меньше.

Одинокий пассажир ни о чем не догадывался, он сладко спал, откинувшись в кресле. Он не успел ничего понять, когда страшный удар обрушился на машину.

…Сыробякин проснулся дома в своей постели от какого-то нудного жужжания над ухом. Не открывая глаз, он махнул рукой, но не попал. Звук стал удаляться. Сыробякин с трудом разлепил глаза. Комара, однако, не увидел, а увидел маленький белый самолетик, мечущийся по комнате.

Сыробякин засунул голову под подушку, но это не помогло.

Самолетик тыкался в окно, отворачивал, снова летел к стене, потом опять к окну. Вероятно, он никак не мог отыскать форточку, в которую случайно залетел.

Вставать очень не хотелось. Сыробякин нашарил возле кровати тапок, тщательно прицелился – и кинул. Двигатели машины враз захлебнулись, и она рухнула вниз. Со звуком лопнувших воздушных шариков грохнули один за другим два маленьких взрыва. И загорелся палас на полу.

Тут уж пришлось встать. Сыробякин взял на кухне чайник, залил огонь и, закрыв форточку, наконец спокойно заснул.

Утром он разрезал испорченный палас на три части. Одну, обгоревшую, выкинул в мусоропровод вместе с останками самолетика, а две другие постелил в кухне и прихожей.

В квартире от этого стало только уютней.

ЧЕШУЯ

Хорошее было Озеро. Обширное, глубокое, рыбное. Рыбы было пропасть, хоть руками лови. И ловили. Часто попадались в-о-от такие экземпляры!

Тоже, конечно, пошаливал браконьеришко. Не без этого. Порой, прямо скажем, внаглую пошаливал. Полные мотоциклетные коляски рыбой нагружали некоторые несознательные граждане, полные автомобильные багажники набузгивали. И общественность, конечно, не оставалась в стороне от таких несовместимых фактов. Люди писали в газеты, требовали даже заповедник устроить. Или хотя бы заказник. И просьбы трудящихся не остались без внимания. Однажды появились на берегу какие-то люди в шляпах, постояли довольно долго над благодатными водами и приняли ответственное решение.

Скоро на ближайших подступах к Озеру закипели строительные работы. По вновь проложенной шоссейке забегали грузовики, по железнодорожной ветке загромыхали составы. И в диких болотистых местах возник белокаменный комплекс. Озеро обнесли двухметровым железобетонным забором, поверху пустили три ряда колючей проволоки. А на воротах контрольно-пропускного пункта появилась табличка: «Научно-производственное объединение „Чешуя“.

– А чего делать-то будете? – поинтересовались слегка встревоженные люди.

А будем разрабатывать рекомендации, – отвечали ученые. – Будем учить ловить рыбу, разводить, выращивать, беречь внутренние водоемы и вообще приумножать несметные богатства.

Ух ты, – радовались люди,-здорово! А насчет борьбы с браконьерами будут рекомендации?

– Еще как, – отвечали им, – даже будем рыбу браконьероустойчивую выводить!

После этих слов еще недавно встревоженные граждане убегали, прямо-таки захлебнувшись от восторга. «Это ж до чего наука дошла!» – восхищались они, вытирая набегающие слезы радости.

Директор объединения, молодой и растущий, переведенный на этот пост в порядке повышения из какой-то смежной отрасли, доктор механических наук, не дал долго бездельничать своим соратникам и подчиненным. На первом же заседании он энергичным шагом поднялся на трибуну.

– Товарищи, – сказал директор, – я ознакомился с положением дел в ихтиологии и пришел к выводу, что наша с вами наука должна заявлять о себе во весь голос. Предлагаю считать главной темой нашей работы – выведение рыбы, невосприимчивой к тринитротолуолу и другим взрывчатым веществам. Возражение есть?.. Нет возражений. Я не сомневался в сплоченности коллектива. Спасибо, товарищи. Далее я предлагаю: уже в этом году выполнить наш план добычи свежей пресноводной рыбы на тысячу процентов!

Присутствовавшие в полном составе потеряли дар речи. Пружинистыми шагами, весьма довольный произведенным эффектом, директор покинул трибуну. Тут, придя в себя, все дружно захлопали. Правда, некоторые недоумевали по обоим пунктам выступления, но фантастической цифрой директор сразил всех.

На другой день труженики НПО«Чешуя» были разбужены страшным грохотом. Казалось, что рушится мир.

Над Озером красивым строем ходили вертолеты и методично засыпали его бомбами.

Когда грохот стих и вертолеты улетели, директор обратился к толпе ничего не понимающих сотрудников:

– Все выходные и отгулы на ближайшие дни отменяются. Работники объединения считаются мобилизованными на сбор рыбы. Сверхурочные, ночные, аккордные, премиальные гарантирую. Вперед!

Недели две доктора и кандидаты, мэнээсы и сэнээсы, лаборантки и уборщицы были дни и ночи заняты сбором, обработкой, упаковкой и погрузкой рыбы. Люди спали урывками, ели на ходу всухомятку. Но настроение было бодрое. Тут и там стихийно вспыхивало соревнование. И во главе всего неизменно оказывался сам директор, обутый в блестящие высокие сапоги и такой же передник. Тут и там слышался его веселый бас, он подбадривал •ослабевших, отчитывал ленивых. Но таких было мало. Все заразились энтузиазмом своего руководителя.

Каждый день на станции отгружались целые составы ценной озерной рыбы, все рыбные магазины были завалены деликатесным продуктом, уже не хватало холодильников, и тогда рыбу везли дальше, дальше, порой за многие тысячи километров и даже на самый Дальний Восток. Не хватало рефрижераторов, и тогда предприимчивый директор дал указание грузить рыбу в простые крытые вагоны, а потом и в полувагоны, а потом и на платформы.

Но когда рубеж в тысячу процентов был преодолен, в «Чешуе» прозвучал отбой. Над Озером воцарилась долгая дремотная тишина. Сотрудники получили отгулы, отпуска, разъехались на дачи, за границу, на Юг. Они хорошо поработали на своей научно-производственной путине, не менее хорошо заработали и заслужили право на отдых. А рыба, которая оказалась лишней, – вон сколько ее было! —еще долго-долго белела по берегам взбаламученного Озера. Ее растаскивали птицы, но разве птицам под силу так много съесть! Некоторые так растолстели на дармовщинку, что даже не смогли или поленились отправиться, когда пришло время, в теплые края. И потом, зимой и весной, их самих расклевали другие птицы.

Когда труженики «Чешуи» собрались в родных стенах загоревшими и отдохнувшими, снова созвали заседание. И снова к трибуне вышел энергичным шагом директор.

– Товарищи! – сказал он. – По поручению и от себя лично объявляю вам сердечную благодарность за героический труд! На этом, товарищи, наша производственная деятельность временно прекращается. Пока не появится новая рыба, которая будет более взрывоустойчивой, чем уже добытая нами… Теперь мы обязаны показать наш научный потенциал.

Радостными, окрыленными разбежались сотрудники по своим отделам и лабораториям. Каждый был не прочь поймать за хвост Жар-Птицу удачи. Люди уже поняли, в чем суть главной научной разработки. Если рыбу всю дорогу глушить взрывчаткой, то какая-то может и уцелеть и дать в грядущем стойкое потомство.

Директор, несмотря на некоторые административные перехлесты, или лучше назовем их излишествами, как ученый оказался человеком демократичным, широких взглядов. Он предоставил своим сотрудникам полную свободу изысканий, лишь бы их разработки имели практическое значение.

И сотрудники довольно быстро усвоили, что любимой наукой шефа, доктора, напомним, механических наук, является математика. Высшая, понятно. И чем больше будет в разработках формул и расчетов, тем лучше.

На рыбоперерабатывающую, рыбодобывающую и рыборазводящую отрасли бурным потоком обрушилось бесчисленное множество инструкций, методик, технологий, наставлений и рекомендаций, выпекаемых плодовитыми тружениками НПО «Чешуя».

Все эти бумаги были настолько плотно начинены всякими математическими премудростями, что производственников буквально бросало в пот. О, это была Наука в самом высоком понимании слова!

Хорошо, что ученые, видимо сочувствуя своим младшим коллегам, не забывали расшифровывать плоды своих изысканий в разделе «Выводы». Переведенные на общепонятный язык, рекомендации гласили, что, во-первых, рыбы обитают в основном в воде; во-вторых, рыбу можно и нужно ловить и разводить; в-третьих, рыбу нужно кормить, но можно и не кормить; в-четвертых, если она вырастет и поймается, то ее можно жарить или варить в виде ухи. Ну и так далее по мелочам.

– Ну, слава богу, – облегченно вздыхали производственники, изучив научные труды, – это нам по плечу!

И рапортовали об успешном внедрении рекомендаций в практику.

Словом, чешуинцы свое дело знали туго. Правда, Озеро, лишенное своей ихтиофауны, было плоховатым научным полигоном. Но ничего, научились обходиться без подобной "роскоши. И росло число докторов наук, а кандидатов и вообще развелось, как в былые времена мальков.

Скоро НПО вышло на самые передовые рубежи отечественной науки. И лишь перспективное направление, которым занимался сам директор, развивалось медленней, чем хотелось, в силу объективных, и только объективных, трудностей.

Медленно оживало Озеро. Слишком медленно. Но оживало, о чем свидетельствовали проводимые время от времени контрольные отловы.

Через пять лет снова налетели вертолеты. Опять был аврал. Но рыбы на сей раз всплыло меньше. Еще через пять лет еще меньше… И, наконец, наступил день, когда после интенсивной бомбежки не всплыло ни одной рыбки, хотя было ее в Озере после очередного контрольного лова значительное количество.

На берегу собрался стихийный митинг. Директора качали. А потом он, встав на корму причаленной лодки, взял слово.

– Друзья, – сказал директор срывающимся голосом, – взрывоустойчивая рыба получена! Свершилось! И в этом прежде всего заслуга нашего дружного коллектива. Один бы я ничего не смог…

И тут на поверхности Озера появилась огромная, непривычной формы, черная щука. Распахнув зубастую пасть размером с письменный стол, щука молнией метнулась к берегу – и…

Говорят, новый директор НПО «Чешуя» поставил перед сотрудниками задачу: в сжатые сроки добиться стопроцентной щукоустойчивости коллектива. И только после этого продолжить научный поиск.

БОГАТЫРЬ

Мать с детства учила Ваньку: «Не связывайся, не лезь, не встревай…» Он таким тихим и рос. Ходил в садик, в школу, в институт, на работу. И никогда ни с кем не дрался. Сам был на вид внушительным и крепким, его тоже не трогали. Так и дожил до тридцати годов. Начальство скажет, начерти, дескать, то-то и то-то. Он начертит. Жена распорядится сбегать за хлебом, Ванька сбегает. Долго, что ли. Так бы и прожил он свою жизнь в спокойствии и тишине, если бы не один случай.

А случай самый простой: как-то раз напали на Ивана хулиганы. Человек восемь. Ну, может, десять. Кто их тогда считал. Это уж потом, когда Ванька в самую славу вошел, стали всякое болтать. Кто говорит, будто сто хулиганов было, а кто и тыщу загибает. Но это вряд ли. Это была бы уже организованная преступность. Мафия. А у нас, слава богу, мафии нет. Ну напали, значит. Кого бы другого обидели, Ванька, может, и мимо прошел. Мамкина наука в нем тогда крепко сидела. А тут его самого. И не убежишь никак, кругом обступили.

И разгневался тогда Иван. Может, с перепугу и разгневался. Крепко, в общем, осердился. В таком состоянии слабонервные люди хватаются за что ни попадя. Вот и Иван так же. Неподалеку тополь раскидистый рос, в два обхвата, так он этот тополь из земли с корнем вырвал да ка-а-к…

Ладно, хоть никого не убил, не покалечил всерьез. И разбежалось хулиганье в панике.

Люди видели эту его убедительную победу и рукоплескали, рыдали от восторга.

– Наконец-то, – радовались люди, – родился и пришел наш избавитель от всякой нечисти!

– Богатырь! Так их! – кричали с балконов люди, когда Иван возвращался домой после своей победы над силами зла.

– Была бы мать жива, то-то порадовалась бы за сыночка! А может, и не порадовалась, может, наоборот. Материнское сердце не очень-то радуется всяким сопряженным с опасностями триумфам сыновей, ему больше нравится спокойная жизнь, чтобы как у людей.

Слава о Ванькином подвиге моментально разнеслась по всему городу, и на другой день его пригласили в одно место.

– Ну молодец, ну самородок, – сказали ему там из кожаного кресла, – вы наша надежда и наша гордость! Только несолидно все это, дешевая популярность, конечно, дело приятное, но авторитет здесь у нас – надежнее. Однако мы понимаем, молодость и все такое… А дело вы затеяли нужное и полезное, только давайте договоримся: без самодеятельности. Понимаете?

Ванька только кивал и не мог произнести ни слова от радости.

– Мы посоветовались и приняли решение, – сказали ему еще, – назначить вас освобожденным Богатырем нашего города, чтобы все было как полагается. Можете подумать, если не готовы сразу.

Какой там думать, Ванька поспешно закивал и заулыбался во весь рот. Еще бы, такое доверие! Ему тоже сдержанно улыбнулись и пожали руку.

Домой он летел как на крыльях. Нет, как на реактивной тяге летел. Внутри у Ваньки все пело и звенело.

Оклад ему положили хороший, на старой работе полгода надо чертить, и то столько не начертишь. Новую квартиру дали. С кабинетом. Дачу, служебную машину. По телевизору показали, вот он, дескать, наш штатный Богатырь, заступник.

Неделя проходит, другая. Сидит Ванька, полезного человека изображает. Но выходит плоховато. Непрофессионально. Опыта мало.

Не утерпел, снова наведался в одно место. Полдня просидел в приемной, все журналы насквозь прочитал, пока вызвали.

– А-а-а, припоминаю, припоминаю, как же! – сказали ему из кожаного кресла. – Какая нужда привела, рассказывайте, только быстро, у нас все го две минуты.

– А чего делать-то? – спросил Иван напрямик.

Торопитесь, торопитесь, молодой человек! Понимаю, я тоже в ваши годы торопился. Эх, молодость, молодость!.. Чего делать, спрашиваешь? Это хорошо, что посоветоваться зашел, а не порешь горячку, как в прошлый раз. Ну что ж, присматривайся пока, ума-разума набирайся. Но на мелочи, на всяких там хулиганишек не разменивайся. Ты же Богатырем у нас зачислен – для больших, стало быть, дел. А коли уж совсем невмоготу, можешь в дозор ходить. Только если что заметишь – сразу сюда, решим. И можешь быть свободным.

С завтрашнего дня не откладывая Ванька решил начать стеречь город от ворога. С вечера положил в рюкзак бутерброды, термос с чаем, чтобы на весь день хватило. Лег пораньше. Но не спалось.

«Так бы и жизнь прошла, – размышлял он, лежа в темноте, – если бы не хулиганы, дай им бог здоровья, так и не узнал бы, в чем оно, мое призвание».

С некоторых пор Ваньку почему-то все чаще тянуло на высокий штиль. То ли от должности высокой, то ли от оклада.

«Зачем я только в этом дурацком институте здоровье гробил, силушку богатырскую просиживал? – думал Богатырь дальше. – Спасибо, нашлись люди, разглядели, не дали загинуть таланту».

С раннего утра направился он дозор нести. Толпы людей провожали Богатыря приветственным гулом, кидали под колеса живые цветы. Ванька держался за рулем невозмутимо, лишь изредка кивая по сторонам.

Богатырь выезжал в чисто поле, останавливал машину, выходил из нее, прикладывал руку козырьком ко лбу и строго смотрел вдаль. Даль была безоблачной и ясной. Время от времени Ванька доставал из кармана сложенную вчетверо репродукцию картины Васнецова и сверялся, правильно ли он несет дозор. Выходило, что правильно.

С часу до двух он не спеша обедал, размышляя о том, что работа попалась нетяжелая, но несколько скучноватая. Да еще докучали поклонницы. Они разыскивали его в чистом поле и клянчили автографы. А некоторые нагло намекали. Но Ванька не мог пятнать свою репутацию ради сомнительных удовольствий. Он гнал поклонниц по-хорошему, хотя по-хорошему они понимали редко.

Из оружия Ваньке выдали пока одну кольчугу. Палица и меч-кладенец хранились в одном надежном месте, в сейфе. Щит еще не пошили. Фабрику спортивной обуви, как всегда, подводили поставщики.

– Дак что же я без кладенца? – пробовал обижаться Ванька.

– Ничего, ничего, придет время – враз получишь, – обнадеживали его.

Ну, он малость потрепыхался и утих. «Да что мне, в конце концов, больше всех надо? – подумал Богатырь. – Им там, в конце концов, видней. Да и меч опять же не игрушка, надо сперва себя зарекомендовать, проявить, так сказать, с положительной стороны». Подумал так и совсем успокоился. Жалованье шло исправно, нет-нет да и набегала прогрессивка.

Так Ванька выезжал в чисто поле все лето. Он поправился, загорел. Между обзиранием окрестностей набрал на зиму грибов, ягод. Но вот лето кончилось. Стала портиться погода, то и дело налетал холодный дождик.

«Да что я, дурней паровоза, что ли?! – изумился однажды Иван. – Буду-ка я лучше дома в тепле телевизор смотреть! А если какой ворог нагрянет, небось, сообщат. Вот завтра съезжу последний раз, и хватит».

А назавтра приступил к городу Людоед. Ванька, как увидел его на горизонте, так кинулся к начальству.

– Идет, идет! – истошным голосом завопил он с порога. – Где тут расписаться за кладенец?

Все посторонние пускай очистят кабинет, – сказали из кресла, – а ты, Иван, докладывай по порядку.

Богатырь отдышался и доложил. В кресле помолчали, потом принялись звонить куда-то по разноцветным телефонам. А потом заулыбались.

– Иди, работай спокойно, людей не бала муть, – разъяснили Ивану. – Помалкивай, словом.

А с Людоедом и без тебя разберутся. Скажу по секрету, это вовсе и не людоед никакой, а племянник одного заслуженного работника. Он вот-вот и сам остепенится… Понял? Ну, а если не остепенится, значит, серьезно нарушен обмен веществ. Значит, лечить надо, а это уж не по твоей части.

– Дак… съесть же может, – не понял Иван.

– Ну и съест одного-другого, что ж, значит, судьба. Но одного-другого, не больше, потому что в противном случае – язва… И вообще что ты бегаешь по всяким пустякам, работать мешаешь? Смотри, Иван!

А Людоед ел людей пачками. По городу поползли нехорошие слухи. Дескать, народ стонет под игом, а Богатырь занял позицию стороннего наблюдателя.

Несколько раз Иван порывался плюнуть на все и зашибить Людоеда. Но до дрожи в коленках пугали последствия. Премии лишат, с должности снимут. А может, и того хуже…

Тут как раз Ваньке повышение вышло – в Старшие Богатыри произвели. И оклад соответственно изменился.

А Людоед тем временем знай себе лютует, и никакой на него язвы. Все окрестности опустошил, того и гляди, в черте города питаться начнет.

И взыграло ретивое! Вышел Богатырь во чисто поле с голыми руками и вызвал Людоеда на смертный бой. Страшно, конечно, было, но было и нечто посильнее страха.

Бился Богатырь с Людоедом три дня и три ночи. То казалось, один одолевает, то – другой. Но все на свете кончается. Кончилась битва, вернулся Ванька в город с победой. А там уж против него общественное мнение сформировано. Такой, мол, сякой, редчайший экземпляр загубил. Представляющий научную ценность. Мол, чтобы бороться с людоедством как явлением, надо всесторонне исследовать его механизм, а на ком теперь исследовать-то.

Да нет, ничего такого страшного с Богатырем не сделали, кроме оргвыводов.

– Мы тебя выдвинули, мы тебя и задвигаем, – сказали ему из кожаного кресла, – так что гуляй, Ваня.

Остается добавить, чтобы получился, как положено, более или менее счастливый конец, что того, который сидел в кресле, скоро проводили на заслуженный отдых. Кончилось его время. И теперь по всему городу висят объявления: «Требуются богатыри, жилплощадь предоставляется». Но никто не идет.

А Ванька снова выучился чертить, и его теперь на богатырскую должность ничем не заманишь.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации