Текст книги "Соратники Иегу"

III. АНГЛИЧАНИН

Ролан стоял неподвижно, следя глазами за удаляющейся каретой, и, когда она скрылась из виду, еще долго не сходил с места.

Потом он тряхнул головой, как бы прогоняя облачко, омрачившее его чело, вернулся в гостиницу и попросил, чтобы ему отвели комнату.

– Проводите господина в третий номер, – приказал хозяин горничной. Горничная сняла ключ с широкой черной доски, на которой в два ряда висели белые номера, и жестом пригласила молодого путешественника следовать за ней.

– Пришлите ко мне наверх бумагу, перо и чернила, – обратился он к хозяину, – и если господин де Баржоль осведомится, где я нахожусь, сообщите ему номер моей комнаты.

Хозяин обещал выполнить желания Ролана, и тот вслед за горничной поднялся по лестнице, насвистывая «Марсельезу». Спустя пять минут он сидел за столом: ему уже принесли бумагу, перо и чернила.

Но не успел он написать первую строчку, как в дверь постучали три раза.

– Войдите, – сказал он, поворачивая кресло так, чтобы оказаться лицом к посетителю, в полной уверенности, что это г-н де Баржоль или один из его друзей.

Дверь отворилась плавным движением, словно под действием механизма, и на пороге появился англичанин.

– А! – воскликнул Ролан, радуясь его приходу, позволявшему исполнить обещание, данное генералу. – Это вы!

– Да, – ответил англичанин, – это я.

– Добро пожаловать!

– О! Хорошо, что вы говорите «Добро пожаловать», а то я не был уверен, следует ли мне приходить.

– Почему же?

– Из-за Абукира. Ролан засмеялся.

– Были две битвы при Абукире: одну мы проиграли, другую выиграли.

– Я имею в виду ту, что вы проиграли.

– Хорошо, – сказал Ролан. – Мы деремся, уничтожаем друг друга на поле битвы, но это не мешает нам пожимать руки один другому, встречаясь на нейтральной почве. Повторяю: добро пожаловать, особенно если вы скажете мне о цели вашего прихода.

– Благодарю вас, но прежде всего прочтите вот это. И англичанин вынул из кармана листок бумаги.

– Что это такое? – спросил Ролан.

– Мой паспорт.

– На что мне ваш паспорт? – возмутился Ролан. – Я не жандарм.

– Нет, но поскольку я пришел предложить вам свои услуги, то вы могли бы от них отказаться, если бы не знали, кто я такой.

– Ваши услуги, сударь?

– Да. Но сначала прочитайте. И Ролан прочел следующее:

«От имени Французской республики Исполнительная Директория предлагает представлять сэру Джону Тенли, эсквайру, свободный проезд по всей территории Республики и в случае надобности оказывать оному помощь и содействие.

Подписано: Фуше».

– Читайте дальше.

«Настоятельно рекомендую всем официальным лицам сэра Джона Тенли как филантропа и друга свободы.

Подписано: Баррас».

– Вы прочли?

– Да, прочел, а что дальше?

– О! Что дальше?.. Мой отец лорд Тенли оказал важные услуги господину Баррасу, вот почему господин Баррас разрешает мне путешествовать по Франции, а я очень рад, что могу разъезжать по всей Франции, ведь это так любопытно!

– Да, я помню, сэр Джон: мы уже имели честь слышать это за столом.

– Правда, я это сказал и прибавил, что очень люблю французов.

Ролан поклонился.

– Особенно генерала Бонапарта, – продолжал сэр Джон.

– Вы очень любите генерала Бонапарта?

– Я восхищаюсь им: это большой, великий человек!

– Клянусь честью, сэр Джон, я сожалею, что он не слышит, как восторгается им англичанин.

– О! Будь он здесь, я бы этого не сказал.

– Почему же?

– Чтобы он не подумал, что я говорю это, желая ему угодить. Я это говорю, потому что таково мое убеждение.

– Я в этом не сомневаюсь, милорд, – согласился Ролан, не зная, к чему клонит англичанин; вычитав из паспорта все, что ему было нужно, он решил проявлять сдержанность.

– И когда я увидел, – продолжал англичанин все так же флегматично, – когда я увидел, что вы приняли сторону генерала Бонапарта, это меня порадовало.

– В самом деле?

– Весьма порадовало, – и англичанин утвердительно покачал головой.

– Тем лучше.

– Но когда я увидел, что вы бросили тарелку в лицо господину Альфреду де Баржолю, это меня огорчило.

– Это вас огорчило, милорд? Но почему?

– Потому что у нас в Англии джентльмен никогда не бросит тарелку в лицо другому джентльмену.

– Ах, милорд, – сказал Ролан, вставая и хмуря брови, – уж не для того ли вы пришли, чтобы читать мне мораль?

– О нет, я пришел, чтобы спросить вас: может быть, вам трудно найти секунданта?

– Честное слово, сэр Джон, так оно и есть, и как раз в момент, когда вы ко мне постучались, я ломал голову, раздумывая, кого бы мне попросить о такой услуге.

– Если вам угодно, – предложил англичанин, – я буду вашим секундантом.

– Бог ты мой! – воскликнул Ролан. – От всей души принимаю ваше предложение!

– Это и есть та услуга, которую я хотел вам оказать. Ролан протянул ему руку.

– Благодарю, – произнес он. Англичанин поклонился.

– Вы поступили правильно, милорд, – продолжал Ролан, – сообщив мне, кто вы такой, прежде чем предложить свои услуги, и теперь, когда я их принял, мне надлежит в свою очередь сказать вам, кто я.

– О! Как вам будет угодно.

– Мое имя Луи де Монтревель, я адъютант генерала Бонапарта.

– Адъютант генерала Бонапарта? Я очень этому рад!

– Теперь вы понимаете, почему я слишком горячо, быть может, встал на защиту моего генерала.

– Нет, не слишком горячо; но тарелка…

– Да, я знаю, можно было бросить ему вызов, не прибегая к тарелке; но как тут быть? Я держал ее в руке, не зная, что с ней делать, и швырнул ее в лицо господину де Баржолю; она вырвалась у меня из рук против моей воли.

– Вы ему об этом не скажете?

– О, будьте спокойны, это я говорю вам, именно вам, имея в виду вашу щепетильность.

– Очень хорошо. Так вы будете драться на дуэли?

– Во всяком случае, для этого я и остался.

– А каким оружием?

– Это вас не касается, милорд.

– То есть как это меня не касается?

– Нет. Господин де Баржоль подвергся оскорблению, ему и выбирать род оружия.

– Так, значит, вы примете любое оружие, какое он предложит?

– Не я, сэр Джон, а вы от моего лица, поскольку вы оказываете мне честь быть моим секундантом.

– А если он изберет пистолеты, то на каком расстоянии и как именно желаете вы стреляться?

– Это уж ваше дело, милорд. Не знаю, как у вас в Англии, но у нас во Франции дуэлянты ни во что не вмешиваются: секундантам предоставляется все устраивать; как бы они ни договорились, все будет принято.

– Значит, вы примете все условия, какие я вам предложу?

– Безоговорочно, милорд. Англичанин поклонился.

– День и час дуэли?

– О, как можно скорее! Уже два года, как я не видел своих родных, и, признаюсь, мне не терпится их обнять.

Англичанин с удивлением посмотрел на Ролана: тот говорил таким уверенным тоном, точно не сомневался, что он останется в живых.

В эту минуту в дверь постучались и послышался голос хозяина гостиницы:

– Можно войти?

После ответа Ролана дверь распахнулась и вошел хозяин, держа в руке карточку, которую он протянул своему постояльцу. Молодой человек взял карточку и прочел вслух:

– «Шарль де Валансоль».

– По поручению господина Альфреда де Баржоля, – доложил хозяин.

– Прекрасно! – бросил Ролан и добавил, передавая карточку англичанину: – Возьмите, это касается именно вас, мне незачем видеться с этим господином – в этом краю не существует граждан!… Господин де Валансоль – секундант господина де Баржоля, а вы – мой; так улаживайте вдвоем это дело. Но главное, – продолжал он, сжимая руку англичанина и пристально глядя на него, – чтобы это было всерьез! Я отвергну ваши условия лишь в том случае, если не будет смертельной опасности для нас обоих.

– Будьте спокойны, – ответил англичанин, – я устрою все так, как если бы делал для самого себя.

– В добрый час! Ступайте и, когда все будет улажено, возвращайтесь ко мне; я никуда не отлучусь.

Сэр Джон последовал за хозяином гостиницы; Ролан снова сел за стол, повернув кресло в обратную сторону.

Он взял перо и принялся писать.

Когда сэр Джон возвратился, Ролан уже успел написать и запечатать два письма и надписывал адрес на третьем.

Движением руки он попросил англичанина подождать, пока он не покончит с письмами, чтобы всецело уделить ему внимание.

Надписав конверт, он запечатал письмо и повернулся к сэру Джону.

– Ну что, – спросил он, – все улажено?

– Да, – отвечал англичанин, – и это не стоило мне труда, ведь вы имеете дело с настоящим джентльменом.

– Тем лучше, – заметил Ролан.

И он приготовился слушать дальше.

– Вы будете драться через два часа у Воклюзского источника… очень живописное место… на пистолетах… Вы пойдете навстречу друг другу, каждый будет стрелять, когда ему вздумается, и может идти вперед после выстрела противника.

– Клянусь честью, сэр Джон, условия мне очень нравятся. Это вы их выработали?

– Вместе с секундантом господина де Баржоля, ведь ваш противник отказался от всех преимуществ, какие предоставляются лицу, подвергшемуся оскорблению.

– Вы позаботились об оружии?

– Я предложил свои пистолеты; они были приняты, поскольку я дал честное слово, что ни вы, ни господин де Баржоль с ними не знакомы. Это великолепные пистолеты, стреляя из них и целясь в лезвие ножа, я на расстоянии двадцати шагов разрезаю пулю пополам.

– Черт возьми, вы, я вижу, отменный стрелок, милорд!

– Да, говорят, я лучший стрелок в Англии.

– Рад это слышать. Когда мне захочется быть убитым, сэр Джон, я постараюсь с вами поссориться.

– О! Никогда не ссорьтесь со мной, – сказал англичанин, – мне было бы очень тяжело, если бы пришлось драться с вами!

– Постараюсь, милорд, вас не огорчать. Итак, через два часа.

– Да, ведь вы сказали, что торопитесь.

– Превосходно. Сколько льё отсюда до этого живописного места?

– Отсюда до Воклюза?

– Да.

– Четыре льё.

– Дорога займет полтора часа. Не будем терять времени. Покончим поскорей со скучными делами, чтобы заняться приятными.

Англичанин снова с удивлением посмотрел на Ролана.

Тот сделал вид, что не замечает этого взгляда.

– Вот три письма, – сказал он, – одно адресовано моей матери, госпоже де Монтревель, другое моей сестре, мадемуазель де Монтревель, а третье гражданину Бонапарту, моему генералу. Если я буду убит, вы отправите их почтой. Надеюсь, это вас не затруднит?

– Если случится такое несчастье, – проговорил англичанин, – я сам отвезу эти письма. Где живет ваша матушка и ваша сестра?

– В Бурке, главном городе департамента Эн.

– Это совсем близко, – отвечал сэр Джон. – Что до генерала Бонапарта, то, если понадобится, я отправлюсь к нему в Египет; я буду чрезвычайно рад видеть генерала Бонапарта.

– Если вы и впрямь готовы сами отвезти ему письмо, милорд, то вам не придется предпринимать столь длительное путешествие. Через три дня генерал Бонапарт будет в Париже.

– Вы так думаете? – спросил англичанин, не обнаруживая ни малейшего удивления.

– Я в этом уверен, – ответил Ролан.

– В самом деле, генерал Бонапарт – необыкновенный человек! Теперь скажите, нет ли у вас еще какого-нибудь поручения, господин де Монтревель?

– Только одно, милорд.

– О! Хотя бы и несколько.

– Нет, благодарю вас, одно, но чрезвычайно важное.

– Говорите.

– Если я буду убит… впрочем, я сомневаюсь, что мне выпадет такая удача…

Сэр Джон посмотрел на молодого человека с изумлением.

– Если я буду убит, – продолжал Ролан, – в конце концов, все надо предвидеть…

– Да, я слушаю вас; если вы будете убиты…

– Слушайте внимательно, милорд, – в данном случае для меня чрезвычайно важно, чтобы все было сделано именно так, как я вас попрошу…

– Все будет исполнено так, как вы скажете, – ответил сэр Джон, – я человек весьма пунктуальный.

– Так вот, если я буду убит, – настойчиво повторил Ролан; он положил руку на плечо своему секунданту, словно желая покрепче запечатлеть в его памяти свои слова, – вы никому не позволите прикасаться к моему телу, положите его в том виде, в каком оно будет, и в той же одежде в свинцовый гроб и велите у вас на глазах запаять крышку. Затем вы поставите свинцовый гроб в другой, дубовый и прикажете при вас забить его гвоздями. И наконец, вы пошлете все это моей матери, если только не предпочтете бросить в Рону. Это уж как вам будет угодно.

– Если я повезу письмо, то мне ничего не будет стоить захватить с собой и гроб.

– Честное слово, милорд, – сказал Ролан, заливаясь своим странным смехом, – вы чудесный человек и, несомненно, посланы мне самим Провидением. Едемте, сэр Джон, едемте, едемте!

Они вышли из комнаты Ролана. Комната сэра Джона находилась на том же этаже. Ролану пришлось подождать, пока англичанин зайдет к себе за оружием.

Через минуту тот появился снова; в руках у него был ящик с пистолетами.

– Скажите, милорд, – спросил Ролан, – как мы поедем к Воклюзу, верхом или в экипаже?

– В экипаже, если вы не возражаете. Карета окажется очень кстати в случае, если кто-нибудь будет ранен. Она ждет нас внизу.

– Вы как будто велели распрягать лошадей.

– Да, верно, но потом послал сказать, чтобы возница снова запряг их. Они спустились по лестнице.

– Том! Том! – позвал сэр Джон, когда они подошли к двери, у которой его ждал слуга в строгой ливрее английского грума, – поручаю вам нести этот ящик.

– I am going with mylord? note 6Note6
  Я еду с милордом? (англ.)


[Закрыть] – спросил слуга.

– Yes note 7Note7
  Да (англ.)


[Закрыть], – отвечал сэр Джон.

Потом он указал Ролану на подножку кареты, которую опускал его слуга:

– Садитесь, господин де Монтревель.

Ролан сел в карету и с наслаждением откинулся на мягкие подушки.

– Право же, – проговорил он, – только вы, англичане, понимаете толк в экипажах, предназначенных для путешествий: в вашем я точно в постели. Держу пари, что вы приказываете обить изнутри гроб, в который собираетесь ложиться!

– Да, так оно и есть, – подтвердил сэр Джон, – англичане очень ценят удобства; но французы – народ более любопытный и занятный… Возница, к Воклюзу!

IV. ДУЭЛЬ

По большой дороге можно было доехать только до селения Иль, находящегося в трех льё от Авиньона. Это расстояние они проехали за час.

Казалось, Ролан задался целью развлекать своего спутника: всю дорогу он был очень оживлен и блистал остроумием. По мере того как они приближались к месту дуэли, он становился все веселее. Тому, кто не знал о цели их поездки, ни за что не догадаться бы, что этому молодому человеку, так беспечно болтающему и смеющемуся, угрожает смертельная опасность.

В Иле пришлось выйти из экипажа, чтобы расспросить кого-нибудь. Оказалось, что Ролан и сэр Джон прибыли первыми.

Они пошли по дорожке, которая вела к источнику.

– О! – воскликнул Ролан. – Здесь наверняка великолепное эхо!

Он крикнул разок-другой, и эхо с готовностью повторило его слова.

– Какое чудесное эхо! – заметил он. – Его можно сравнить только с эхом Сейноннетты, в Милане. Погодите, милорд.

И он запел с бесподобными модуляциями, хорошо поставленным прекрасным голосом тирольскую песню, бурная мелодия которой, казалось, бросала вызов возможностям человеческого горла.

Сэр Джон наблюдал и слушал Ролана с уже нескрываемым изумлением.

И когда последняя нота замерла где-то в горной лощине, англичанин воскликнул:

– Я полагаю, – убей меня Бог! – что вы страдаете сплином!

Ролан вздрогнул и взглянул на него, как бы задавая ему вопрос.

Но видя, что сэр Джон не развивает своей мысли, он спросил:

– Почему вы так думаете?

– Ваша шумная веселость говорит о том, что на душе у вас очень тяжело.

– Да. И что же, вас удивляет это противоречие?

– Меня ничто не удивляет, все на свете имеет свою причину.

– Вы правы. Все дело в том, чтобы быть посвященным в тайну. Так вот, я вам ее открою.

– О! Я никоим образом не настаиваю.

– Для этого вы чересчур учтивы. Но признайтесь, вы хотели бы знать, что со мной?

– Хотел бы из интереса к вам.

– Вот, милорд, и разгадка: я расскажу вам то, чего до сих пор еще никому не говорил. Глядя на меня, можно подумать, что я на редкость здоровый человек, а между тем я страдаю ужасающей, мучительной аневризмой. Непрестанные спазмы, приступы слабости, обмороки, которых постыдилась бы женщина. Всю жизнь мне приходится принимать смешные предосторожности, и все-таки Лар-рей предупредил меня, что я в любой момент могу уйти из жизни, потому что пораженная артерия может разорваться у меня в груди при малейшем напряжении. Посудите сами, как это приятно, особенно для военного! Вы понимаете, что, как только я узнал об этой беде, я решил поскорее умереть, по возможности с блеском. Я стал рваться навстречу опасности. Другой, более удачливый, уже сто раз успел бы умереть. Но увы! Я словно заговорен: меня не берут ни пули, ни ядра, можно подумать, что сабли избегают меня, чтобы не затупиться. А между тем я не упускаю ни одного случая – вы же сами видели, что произошло сегодня за столом. Так вот, мы сейчас будем драться, не так ли? Я пойду на безумный риск, предоставлю все преимущества своему противнику – и все без толку: он будет стрелять в меня с пятнадцати, с десяти, с пяти шагов, чуть ли не в упор, и промахнется, или же его пистолет даст осечку. Нечего сказать, завидная перспектива – неожиданно умереть, натягивая сапоги! Но я замолкаю, вот мой противник.

И действительно, на извилистой дорожке, по которой недавно прошел Ролан и сэр Джон, над выступами скал появились три фигуры; они были видны пока еще только до пояса, но быстро вырастали по мере приближения.

– Трое! – воскликнул Ролан, пересчитав пришедших. – Почему же их трое, когда мы с вами вдвоем?

– Ах, я забыл вам сказать, – проговорил англичанин, – господин де Баржоль, в ваших и своих интересах, пригласил сюда своего приятеля, хирурга.

– А зачем? – нахмурившись, резким тоном спросил Ролан.

– Да на случай, если один из вас будет ранен: при известных обстоятельствах кровопускание может спасти жизнь человеку.

– Сэр Джон, – сказал Ролан, еле сдерживая гнев, – что это еще за нежности во время поединка! Если уж дерутся, то насмерть! До дуэли еще можно рассыпаться в любезностях, как наши с вами предки перед битвой при Фонтенуа; но как только обнажены шпаги или заряжены пистолеты, один из дуэлянтов должен заплатить своей жизнью за труды, потраченные на подготовку, и за пережитые волнения. Дайте мне честное слово, сэр Джон, что, буду ли я ранен или убит, жив или мертв, ко мне не прикоснется хирург господина де Баржоля.

– Однако, господин Ролан…

– О! Тут одно из двух. Дайте мне честное слово, милорд, или – черт побери! – я не стану драться!

Англичанин удивленно посмотрел на молодого человека: его лицо стало мертвенно-бледным, он дрожал всем телом, словно охваченный ужасом.

Не понимая, в чем дело, сэр Джон дал честное слово.

– Наконец-то! – воскликнул Ролан. – Вот один из симптомов этой прелестной болезни! Стоит мне подумать о наборе хирургических инструментов и увидеть скальпель или ланцет, как мне становится дурно. Должно быть, я сильно побледнел?

– На минуту мне показалось, что вы сейчас потеряете сознание.

Ролан расхохотался.

– Нечего сказать, славный бы приключился казус, если бы наши противники подошли и увидели, что вы даете мне нюхать соль, точно даме, подверженной обморокам. Знаете, что они подумали бы и что решили бы вы сами? Все подумали бы, что я струсил.

Между тем противники приблизились и уже могли слышать их разговор, так что сэр Джон не успел ответить Ролану.

Подойдя, все трое поклонились. Ролан с улыбкой, обнажившей превосходные зубы, ответил на поклон.

Сэр Джон наклонился к его уху.

– Вы еще немного бледны, – шепнул он, – пройдитесь-ка до источника; я приду за вами, когда будет нужно.

– Какая прекрасная мысль! – отозвался Ролан. – Мне давно хотелось полюбоваться знаменитым Воклюзским источником, Иппокреной Петрарки. Вы знаете его сонет?

 
Chiare, fresche e dolci aque
Ove le belle membra
Pose colei, che sola a me perdona.note 8Note8
  Прохладных вод кристалл, Манивший освежиться Ту, кто других прекрасней несказанно. («Канцоньере», CXXVI. – Перевод с ит. Е.Солоновича.)


[Закрыть]
 

Возможно, что мне больше не представится случай его повидать. С какой стороны находится источник?

– Он в тридцати шагах отсюда. Идите по этой тропинке, и вы увидите его за поворотом дороги, у подножия огромной скалы, – ее вершина видна отсюда.

– Милорд, – сказал Ролан, – вы превзошли всех чичероне, с которыми я имел дело. Благодарю вас.

И, приветливо махнув рукой своему секунданту, он направился в сторону источника, напевая вполголоса прелестную вилланеллу Филиппа Депорта:

 
Я уехал на время, и вскоре Вы,
Розетта, пленились другим.
Но не стал предаваться я горю, —
И теперь я другою любим.
Я изменницы знать не желаю, —
Мнится, пыл в моем сердце угас…
Ну, посмотрим, пастушка младая,
Кто раскается первым из нас!note 9Note9
  Перевод Е.Бируковой


[Закрыть]
 

Сэр Джон невольно обернулся, восхищенный переливами его голоса, столь свежего и нежного, на высоких нотах напоминавшего женский; своим методическим холодным рассудком он не мог понять эту порывистую, нервную натуру; ему было ясно лишь одно: перед ним человек совершенно необычного душевного склада.

Двое молодых людей уже поджидали его; хирург держался несколько в стороне.

В руках у сэра Джона был ящик с пистолетами; он поставил его на камень, имевший форму стола, вынул из кармана маленький ключик, который, казалось, был сработан скорее ювелиром, чем слесарем, и открыл ящик.

Пистолеты были великолепные, хотя и весьма простого устройства; они вышли из мастерских Ментона, деда того оружейника, который и в наши дни считается одним из лучших в Лондоне. Сэр Джон передал пистолеты секунданту г-на де Баржоля, чтобы он рассмотрел их. Тот стал проверять пружины, двигать гашетку взад и вперед, чтобы определить, имеется ли там двойной спуск: он оказался простым.

Господин де Баржоль мельком взглянул на пистолеты, но даже не дотронулся до них.

– Наш противник не знаком с вашими пистолетами? – спросил г-н де Валансоль.

– Он даже не видел их, – ответил англичанин, – даю вам честное слово.

– О! – воскликнул г-н де Валансоль. – Достаточно было бы простого отрицания.

Еще раз, во избежание недоразумений, проверили установленные правила поединка, потом, чтобы не тратить времени на приготовления, зарядили пистолеты, положили их в ящик и вручили хирургу. Сэр Джон спрятал ключик в карман и отправился за Роланом.

Подойдя близко, он увидел, что Ролан, бросая камешки в воду, разговаривает с мальчишкой-пастушонком, который пас трех коз на крутом каменистом склоне горы.

Англичанин не успел раскрыть рта, чтобы сообщить Ролану, что все уже готово, как тот обернулся к нему:

– Знаете, милорд, что рассказывает мне этот малыш? Настоящую легенду, вроде тех, что родились на берегах Рейна. Он говорит, что этот водоем, который считают бездонным, простирается на два или три льё под горой и в глубине его живет фея, наполовину женщина, наполовину змея, которая в тихие, ясные летние ночи всплывает на поверхность и зовет к себе пастуха. Разумеется, она показывает ему только голову, роскошные длинные волосы, обнаженные плечи и прелестные руки. Глупого парня привлекает это подобие женщины. Он подходит к воде и манит ее, но фея в свою очередь зовет его к себе. Потеряв голову, пастух устремляется к ней, сам того не замечая, не глядя перед собой. Внезапно земля уходит у него из-под ног, фея тянется к нему и увлекает его в глубину, где находятся ее водяные дворцы, а на другой день снова появляется одна. Черт возьми, где подцепили эти невежественные пастухи сказку, которую Вергилий в свое время изложил в превосходных стихах Августу и Меценату?

С минуту он помолчал, задумчиво устремив взор на глубокие лазурные воды, потом обернулся к сэру Джону:

– Говорят, ни один пловец, даже самый сильный, нырнув в эту бездну, не выплывал из нее. Если бы я туда нырнул, милорд, это, пожалуй, было бы надежнее, чем пуля господина де Баржоля. В самом деле, этот выход остается у меня про запас. А пока что испытаем пулю. Идемте, милорд, идемте!

И взяв под руку англичанина, изумленного живостью его ума, он направился к ожидавшим его противникам.

Все это время они занимались поисками удобного для дуэли места и наконец нашли его.

То была небольшая площадка, примыкавшая к крутому склону горы, вся залитая лучами заходящего солнца; на краю ее виднелись развалины башни, где обычно укрывались пастухи, застигнутые мистралем.

На этой площадке, около пятидесяти шагов в длину и около двадцати в ширину, некогда стоял замок, а теперь на ней должна была разыграться драма, уже близившаяся к развязке.

– Вот и мы, господа! – сказал сэр Джон.

– Мы готовы, – отозвался г-н де Валансоль.

– Пусть противники соблаговолят выслушать условия поединка, – произнес сэр Джон.

И, повернувшись к г-ну де Валансолю, он добавил:

– Повторите их, сударь; вы француз, а я иностранец, вы разъясните их лучше меня.

– Вы из тех иностранцев, милорд, что превосходят слогом нас, бедных провансальцев, но раз вы так любезно предоставляете мне слово, я принимаю ваше предложение.

Он поклонился сэру Джону, и тот ответил ему поклоном.

– Господа, – продолжал секундант г-на де Баржоля, – решено, что вы встанете в сорока шагах друг от друга, что вы пойдете навстречу один другому, что каждый будет стрелять, когда захочет, и, независимо от того, ранен он или нет, имеет право идти вперед после выстрела противника.

Оба дуэлянта наклонили голову в знак согласия и воскликнули в один голос:

– Пистолеты!

Сэр Джон вынул из кармана ключик и открыл ящик.

Потом он подошел к г-ну де Баржолю и подал ему открытый ящик с пистолетами.

Молодой дворянин хотел предоставить выбор пистолетов своему противнику, но Ролан выразил протест движением руки и сказал нежным, почти женским голосом:

– Я возьму после вас, господин де Баржоль. Мне передавали, что вы отказались от всех преимуществ человека, подвергшегося оскорблению, так я хочу вам предложить хотя бы выбор пистолета, если это вообще преимущество.

Господин де Баржоль, не настаивая больше, взял наугад один из пистолетов.

Сэр Джон подошел к Ролану и передал ему другой пистолет, тот взял, взвел курок, и, не разглядывая механизм, опустил дулом вниз.

Между тем г-н де Валансоль отсчитывал сорок шагов; в начале этой дистанции он воткнул в землю трость.

– Не угодно ли вам, сударь, проверить после меня? – обратился он к сэру Джону.

– В этом нет надобности, сударь, – отвечал тот. – Мы с господином де Монтревелем вполне полагаемся на вас.

Господин де Валансоль воткнул в землю вторую трость в конце дистанции.

– Господа, – сказал он, – вы можете начинать в любой момент.

Противник Ролана уже стоял на своем месте, сбросив шляпу и сюртук.

Хирург и оба секунданта отошли в сторону.

Место дуэли выбрали так удачно, что ни одному из врагов солнце не било в глаза и оба стояли на одинаковой высоте.

Ролан положил на землю сюртук и шляпу и встал в сорока шагах от г-на де Баржоля, лицом к нему.

Оба они бросили взгляд в одну сторону, причем Ролан повернул голову направо, а де Баржоль – налево.

Пейзаж гармонировал с мрачной торжественностью сцены, которой предстояло здесь разыграться.

С одной стороны (справа от Ролана и слева от г-на де Баржоля) горизонт закрывала крутая гора, напоминавшая гигантскую крышу.

Зато с другой (то есть справа от г-на де Баржоля и слева от Ролана) открывалась безбрежная даль.

Ближе к зрителю расстилалась широкая равнина. Из красноватой земли повсюду торчали острые скалы, словно огромные кости, и картина напоминала кладбище гигантов.

На втором плане в лучах заходящего солнца четко вырисовывался Авиньон, опоясанный стенами, над которыми высился громадный дворец, похожий на льва, присевшего на задние лапы и готового растерзать злополучный город.

За Авиньоном, словно поток расплавленного золота, простиралась огненная полоса. То была Рона.

За Роной синела волнистая гряда холмов, отделяющих Авиньон от Нима и Юзеса.

И далеко-далеко в небесной выси солнце, которое один из противников, вероятно, видел в последний раз, медленно, величаво погружалось в пламенеющий океан золота и пурпура.

Противники представляли собой странный контраст.

Один из них, темноволосый, смуглолицый, черноглазый, худощавый, – тип человека южной расы, имеющей своими предками греков, римлян, арабов и испанцев.

Другой, белокурый, с большими голубыми глазами, нежным румянцем и изящными, как у женщины, руками олицетворял собою расу, населяющую страны с умеренным климатом и имеющую своими предками галлов, германцев и норманнов.

В этом было что-то символическое, и можно было себе представить, что происходит нечто большее, чем просто дуэль, – схватка двух человек.

Казалось, это столкновение двух народов, принадлежащих к южной и северной расам, поединок Юга с Севером.

Не роились ли такого рода мысли в голове Ролана, погруженного в грустное раздумье?

Нет, это маловероятно.

Но на минуту-другую он как будто позабыл о дуэли, о секундантах, о противнике, захваченный созерцанием великолепного зрелища.

Голос г-на де Баржоля вывел его из этого оцепенения:

– Когда вы будете готовы, сударь? Я уже готов. Ролан вздрогнул.

– Извините, что я заставил вас ждать, сударь, – сказал он, – но вам не следовало обращать на меня внимания, я очень рассеян. Но вот и я готов.

И с улыбкой на устах он пошел прямо на г-на де Баржоля; его волосы развевались на встречном ветру, он шел спокойно и непринужденно, как на обычной прогулке, в то время как его противник применял все меры предосторожности, обычные на дуэлях.

Лицо сэра Джона, вопреки его постоянной невозмутимости, выдавало крайнее волнение.

Расстояние между противниками быстро сокращалось.

Господин де Баржоль остановился первый, прицелился и выстрелил в тот момент, когда Ролан находился в десяти шагах от него. Пуля оторвала прядь его волос, но не коснулась головы.

Молодой человек повернулся к своему секунданту:

– Ну, что я вам говорил?

– Стреляйте, сударь, стреляйте же! – воскликнули секунданты.

Господин де Баржоль, не говоря ни слова, замер на месте.

– Простите, господа, – проговорил Ролан, – надеюсь, вы мне позволите самому решить, когда и как ответить. После выстрела господина де Баржоля мне следует сказать ему несколько слов, поскольку раньше я не мог этого сделать.

Потом, обращаясь к молодому аристократу, бледному, но спокойному, он добавил:

– Сударь, быть может, сегодня утром во время спора я чересчур погорячился?

Несколько секунд он ждал ответа.

– Ваша очередь стрелять, сударь, – отозвался г-н де Баржоль.

– Но сейчас, – продолжал Ролан, не обращая внимания на его слова, – вы поймете, чем была вызвана эта горячность, и, быть может, извините ее. Я военный и к тому же адъютант генерала Бонапарта.

– Стреляйте, сударь, – повторил молодой дворянин.

– Скажите, что вы отказываетесь от своих слов, сударь, – продолжал офицер. – Скажите, что репутация генерала Бонапарта как человека благородного и порядочного так высока, что скверная итальянская пословица, с досады придуманная побежденными, не имеет к нему никакого отношения. Скажите это, и я подальше заброшу пистолет и пожму вам руку; ведь я вижу, сударь, что вы храбрый человек!

– Я только тогда признаю вашего главнокомандующего благородным и порядочным человеком, как вы называете его, сударь, если этот гений, имеющий влияние на политику Франции, уподобится Монку, то есть вернет трон законному государю.