Электронная библиотека » Александр Дюма » » онлайн чтение - страница 27

Текст книги "Сальватор"


  • Текст добавлен: 27 апреля 2014, 22:18


Автор книги: Александр Дюма


Жанр: Литература 19 века, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 27 (всего у книги 89 страниц) [доступный отрывок для чтения: 29 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Глава XLVI
Любовь Бабиласа и Карамели

С первыми лучами солнца Бабилас выскочил из своего бочонка. Мы должны отметить, что обычно он мало времени отводил на туалет. А в этот день он уделил туалету еще меньше времени и немедленно бросился к окну.

С наступлением дня к нему вернулись надежды. Коли вчера она прошла по этой улице, почему не может случиться так, что она пройдет по ней и сегодня?

Но окно оказалось закрытым, и это было правильно: на улице шел проливной дождь!

– Надеюсь, что сегодня не будут открывать окно, – произнесла борзая, съежившись от одного только предположения. – В такую погоду и человека на улицу не выгонишь!

Мы, люди, говорим в таком случае собаку, а собаки говорят человека. И я думаю, что правы именно собаки, потому что заметил, что именно в такую погоду на улице гораздо больше людей, нежели собак.

– О, это было бы бесчеловечно! – сказал бульдог, отвечая на замечание борзой.

– Хм! – ответили спаниель и испанская ищейка. – Нас это нисколько не удивило бы!

Им-то было вольно говорить все, что думалось, поскольку шерсть достаточно их согревала.

– Если Бабилас добьется того, чтобы сегодня утром открыли окно, – сказал ньюфаундленд, – я его придушу!

– И все же, – скептически произнес старый мопс, – окно будет открыто, и я этому нисколько не удивлюсь.

– Гром и молнии! – прорычали в один голос ньюфаундленд с бульдогом. – Пусть только посмеет, и тогда посмотрим, что будет!

Белый пудель, который когда-то играл с Бабиласом в домино и который, помня о нем, как о достаточно честном игроке, иногда вставал на его сторону, снова стал призывать товарищей к состраданию.

– Я слышал, как он всю ночь стонал, – сказал он взволнованным голосом. – Может быть, он заболел… Давайте не будем столь безжалостны к одному из нас: мы же все-таки собаки, а не люди.

Эти слова произвели на слушателей очень сильное действие, и все решили еще немного потерпеть. Тем более что, по зрелому размышлению, другого ничего не оставалось.

Вошла Броканта и увидела, что у ее горячо любимого Бабиласа отвисла нижняя губа, опустились уши, под глазами были темные круги.

– Да што это с тобой приключилось, мой хороший? – спросила она так нежно, как только могла. Потом прижала его к груди и поцеловала.

Бабилас взвизгнул, вырвался из рук колдуньи и подбежал к окну.

– А, ну да, тебе хочется подышать свежим воздухом!.. – сказала Броканта. – Ну какой же благородный песик! Он не может без свежего воздуха!

Броканта, будучи не только колдуньей, но и весьма наблюдательной женщиной, давно уже заметила, что беднота жила в такой атмосфере, в которой не могли находиться аристократы. И это было счастьем для бедняков, поскольку, если бы они не могли жить там, где жили, им пришлось бы там умереть. Они иногда там и умирают, но в этих случаях врачи находят название болезни, которая их уносит, на греческом языке или на латыни. И никого не мучают угрызения совести. Даже членов совета по народному здравоохранению.

Броканта, счастливая тем, что Бабилас ведет себя как благородный пес, хотя она сама никогда не занималась его воспитанием, не стала заставлять его ждать и немедленно распахнула окно.

В этот момент собачье собрание испустило общее рычание, которое могло бы перерасти во всеобщий лай, если бы Броканта не сняла с гвоздя плетку-семихвостку и не помахала ею в воздухе.

При виде этого оружия усмирения все собаки затихли, словно по мановению волшебной палочки.

Бабилас поставил передние лапы на подоконник, посмотрел направо, потом налево. Но ни одна живая душа, кроме нескольких человек, не отважилась в такую погоду пройти под проливным дождем по улице Юльм, которая была мощена так же слабо, как и Париж во времена правления Филиппа Августа.

– Увы! – простонал наш влюбленный. – Увы!

Но этот стон ничуть не уменьшил интенсивность дождя, и на улице не появилось не только ни одной собачки, но и ни единого кобеля.

Наступило время завтракать, а Бабилас продолжал стоять у окна. Подошло время обедать: Бабилас оставался у окна. То же самое произошло и во время ужина.

Остальные собаки с удовлетворением потирали лапы: им, естественно, досталась пища, предназначавшаяся для Бабиласа.

Сами видите, дело было очень серьезным.

Бабилас упорно отказывался принимать пищу. Броканта безуспешно называла его самыми ласковыми именами, предлагала ему самое чистое молоко, самый сверкающий сахар, самые румяные бублики: до наступления темноты он так и простоял в той утомительной для собаки стойке, которую принял с самого рассвета.

Уже давно наступила ночь. Колокола на всех церквях пробили десять раз. Причем, как хорошо воспитанные люди, колокола не стали звонить одновременно, а предоставили право первыми начать бой самым старым храмам. Надо было укладываться спать! Бабилас возвратился в свою бочку в состоянии крайней тоски.

Вторая ночь прошла еще более неспокойно, чем первая: беднягу Бабиласа ни на секунду не отпускал кошмар. И если он на мгновение засыпал, то во время этого короткого забытья повизгивал так жалобно, что всем было ясно, что для его же блага ему лучше было не засыпать.

Броканта, словно заботливая мать у постели больного ребенка, провела всю ночь у бочки Бабиласа, нашептывая ему те нежные слова, которые только мать умеет подобрать, для того, чтобы унять боль своего дитя. И только на рассвете, когда беспокойство ее достигло наивысших пределов, она решила погадать на него на картах.

– Так он, оказывается, влюблен! – воскликнула она, раскинув карты. – Бабилас влюбился!

На сей раз, как сказал Беранже, карты были правы.

Из своего бочонка Бабилас вылез с мордой, еще более изможденной этой бессонной ночью, чем в прошлую ночь.

Хозяйка размочила ему в молоке печенье, но он, едва прикоснувшись к нему, направился к окну, как и накануне.

И, хотя на день святого Медара шел дождь, что обещало дождливую погоду на сорок дней, в этот день дождя не было. Мало того, кое-где из-за туч стали пробиваться лучи солнца. Это немного развеяло тоску Бабиласа.

День, действительно, обещал стать для Бабиласа счастливым: в то же самое время, как и два дня тому назад, он увидел, как мимо окна прошла белая собачка его грез! Та же самая аристократическая лапка, тот же самый элегантный вид, та же самая гордая и одновременно скромная походка.

Сердце Бабиласа забилось на двадцать ударов в минуту чаще, чем обычно. Он даже взвизгнул от радости.

Услышав этот визг, молодая собачка повернула голову. Но не из кокетства, а потому, что хотя и была очень невинна, но сердце у нее было нежное и она услышала в этом визге одновременно выражение любви и отчаяния.

И она снова посмотрела на Бабиласа, которого уже увидела краешком глаза.

Что же касается Бабиласа, который, после того, как видел ее только в профиль, увидел ее в анфас, то он задрожал всем телом. В молодости Бабилас страдал падучей и поэтому стал легковозбудимым. И теперь, задрожав всем телом, он принялся испускать такие нежные и жалостливые звуки, с помощью которых темпераментные существа выражают волнение, которое становится превыше их сил.

Увидев такое волнение, красивая собачка, которая, вполне возможно, разделяла эти чувства, прониклась жалостью и сделала несколько шагов в направлении Бабиласа.

А Бабилас, толкаемый инстинктивным чувством, собрался уже было выпрыгнуть из окна, но тут услышал сказанные суровым тоном слова:

– Карамель, ко мне!

Это был явно голос хозяина, поскольку Карамель, посмотрев на Бабиласа, поспешила выполнить команду.

Бабилас, как мы уже сказали, собрался было выпрыгнуть из окна, но этот голос остановил его. Может быть, его удержала мысль о том, что он сможет скомпрометировать Карамель, а возможно, он не выпрыгнул, движимый менее рыцарским чувством самосохранения? Этого нам знать не дано.

Как бы то ни было, но Бабилас снова опустился на задние лапы и, ударя передними по подоконнику, вскричал:

– Карамель! Какое красивое имя!

И затем стал повторять на все лады:

– Карамель! Карамель! Карамель!

Вполне возможно, что нашим читателям эта кличка не покажется такой уж красивой, как утверждал Бабилас. Но она так хорошо подходила ко внешнему облик у той, что ее носила, что Бабиласу, влюбленному в обладательницу этой клички, нравилась и сама кличка.

Итак, Карамель, подчиняясь суровой команде хозяина, вернулась к нему, понурив голову, предварительно бросив на Бабиласа, как мы уже сказали, полный глубокой нежности взгляд.

Состояние, в котором пребывал Бабилас в течение двух предыдущих дней и ночей, было столь безнадежным и отчаянным, что этот взгляд Карамель показался ему просто-напросто райским блеском.

И произвел на него такое действие, что, проводив взглядом Карамель, до того как она, как и накануне, скрылась за поворотом улицы Вьей-Эстрапад, Бабилас отскочил от окна, проявляя при этом радость при помощи тех манер, к которым обычно прибегают все собаки, когда хотят выразить свою радость: запрыгивать на стулья, становиться на задние лапы, ловить свой же собственный хвост, задирать приятелей, ложиться на пол, горделиво прохаживаться, – словом, он продемонстрировал весь репертуар приемов, позволявших показать, что он охвачен неописуемым восторгом.

Сначала его приятели подумали, что он сошел с ума. И, будучи в душе добрыми собаками, забыли обиды и стали искренне его жалеть.

Говорят, что любовь делает все существа лучше. В этом есть доля истины, и мы сейчас дадим вам еще одно доказательство этому.

Мы уже сказали, что Бабилас был псом злобным, завистливым, ворчливым. Но теперь, словно по мановению волшебной палочки, он моментально преобразился. Характером, конечно! Он стал вдруг нежным и добрым, словно черный баран, о котором говорил Гамлет. Подойдя к приятелям, он принес им свои искренние извинения, попросил у них прощения за то зло, которое причинял своим поведением, и с благородством в голосе стал умолять их снова считать его другом, дав честное благородное слово свято соблюдать строгие правила дружбы, исполнять самые жестокие обязанности.

После его слов собачье общество решило посоветоваться. Ньюфаундленд и бульдог, уступая первому порыву чувств – а он у собак, в отличие от людей, видимо, не всегда самый добрый – сначала стали настаивать на том, чтобы его придушить, не веря в искренность его заявления. Но белый пудель снова выступил на его защиту и говорил столь тепло, что вскоре его мнение было поддержано всеми собаками.

Потом прошло голосование, в результате которого было решено дать Бабиласу полную амнистию.

Белый пудель, подойдя к Бабиласу, протянул ему лапу. То же самое сделали самые уважаемые члены общества. Они сказали, что верят ему и останутся его друзьями.

Начиная с этого момента Бабилас просил открыть окно только после получения разрешения друзей. А поскольку с каждым днем температура воздуха все повышалась, это разрешение ему любезно давали. Даже борзая, которая продолжала дрожать, но призналась, что делает это скорее по привычке.

Глава XLVII
Некий господин, желающий узнать, попадет ли он в рай

Так продолжалось почти месяц.

Чуть ли не ежедневно, в одно и то же время Карамель проходила мимо окна и взглядом посылала тысячу нежностей счастливому Бабиласу, который, уйдя с головой в наслаждение от своей платонической любви, был доволен обменом взглядами и сдерживался действием, которое производили на его нервную систему, очень легко возбудимую, как мы уже говорили, строгостью голоса хозяина Карамели. Возможно, кстати, что Бабилас и не был бы столь уж терпеливым, если бы Карамель не давала ему понять то ли голосом, то ли взглядом, что настанет день, когда она сумеет освободиться и более предметно ответить на его любовь.

Итак, как мы уже сказали, спустя неделю или две после той ночи, когда Жан Торо сначала едва было не задушил, потом чуть было не прибил и наконец едва-едва не утопил господина де Вальженеза, приблизительно в тот час, когда Карамель проходила обычно мимо окон Броканты, некий господин в черном рединготе, хотя температура воздуха и не требовала проявлять такую заботу о здоровье, в очках и с тростью, набалдашник которой был сделан из позолоченного серебра, внезапно вошел в лабораторию некромантии на улице Юльм.

Хозяйка заведения сидела на том месте, где обычно ожидала клиентов.

– Это вы – Броканта? – с порога спросил незнакомец.

– Да, мсье, – ответила та, слегка вздрогнув, поскольку, как и Бабилас, имела привычку вздрагивать всякий раз, когда слышала чей-нибудь грубый голос.

– Вы – колдунья?

– Я гадаю на картах.

– Полагаю, что это одно и то же.

– Почти. Но не надо смешивать.

– Ладно, не буду. Но я пришел, чтобы обратиться к вашему искусству, матушка!

– Мсье желает, чтобы ему погадали большой колодой или маленькой?

– Большой, черт возьми! Конечно, большой! – сказал посетитель, запуская в нос большую понюшку табака. – То, что я хочу узнать, так важно, что колода никак не может быть слишком большой.

– Может быть, вы хотите узнать, сможете ли вы удачно жениться?

– Нет, матушка, нет. Поскольку женитьба сама по себе уже большое несчастье, никакая женитьба просто не может быть удачной.

– В таком случае вам, вероятно, хочется узнать, унаследуете ли вы состояние одной из ваших родственниц?

– У меня из родных одна только тетка, и я выплачиваю ей пожизненную ренту в шестьсот ливров.

– Тогда вас, наверное, интересует, доживете ли вы до преклонного возраста?

– Нет, милая женщина. Я уже достаточно пожил, и мне совсем не интересно знать, когда именно я умру.

– Ага, понимаю! Значит, вы хотите снова увидеть свои родные места?

– Я родился в Монруже. А у того, кто хотя бы раз побывал в Монруже, никогда не возникнет желание приехать туда еще раз.

– В таком случае, – сказала Броканта, охваченная опасением, что столь длительный и безуспешный расспрос о желаниях посетителя повредит ее репутации волшебницы, – что же вы хотите узнать?

– Я хочу знать, – ответил загадочный незнакомец, – попаду ли я в рай.

Броканта проявила признаки своего самого большого удивления.

– Но что в этом такого необычного? – спросил господин из Монружа. – Неужели так трудно заглянуть в иной мир?

– С помощью карт, мсье, – ответила Броканта, – можно заглянуть куда угодно.

– Ну, тогда давайте заглянем!

– Баболен! – крикнула старуха. – Принеси большую колоду!

Баболен, который лежал в углу комнаты и занимался тем, что давал белому пуделю урок игры в домино, встал и отправился за картами.

Броканта уселась за свой крестообразный стол, позвала Фарес, которая мирно дремала, засунув голову под крыло, усадила собачек кругом, оставив по своей материнской слабости Бабиласа у окна, и начала делать то, что уже делала, как мы видели, при визите к ней Жюстена.

Сцена почти полностью напоминала ту, когда мы описывали гадание для Жюстена, за исключением того, что в комнате не было Рождественской Розы, а вместо Жюстена за столом сидел господин из Монружа.

– А вы знаете, что это стоит тридцать су? – спросила Броканта.

Несмотря на улучшение обстановки, в которой она работала, Броканта не решилась поднять цену.

– Пусть будет тридцать су! – сказал господин из Монружа, величественным жестом бросая на стол одну из тех монет в тридцать су, на которых из-под серебра начала уже проглядывать медь и которые уже в то время начинали переходить в разряд медальонов. – В конце концов я могу пожертвовать тридцатью су для того, чтобы узнать, попаду ли я в рай.

Броканта начала мешать и перемешивать карты и раскладывать их полукругом на столе.

Она уже дошла до самого интересного места пророчества, уже святой Петр, олицетворенный в трефовом короле, приготовился, подобно вызванной Андорой тени Самуила, открыть тайны высшего мира, но тут стоящий у окна Бабилас увидел Карамель, которая, сдержав свое обещание, появилась под окном: одна, стройная, очаровательная и соблазнительная, еще более свеженькая, более веселая и более вызывающая, чем обычно.

– Карамель! Карамель, и одна! – вскричал Бабилас. – О! Ты сдержала свое слово, моя обожаемая… Я больше не могу! Карамель, или смерть!

И, быстро выпрыгнув в окно, Бабилас бросился вдогонку за своим идеалом. А та, продолжая призывать его взглядом, не спеша засеменила, стараясь как можно скорее скрыться на соседней улице. Все это произошло именно в тот момент, когда клиент терпеливо дожидался решающего ответа.

Броканта сидела спиной к окну. Но, услышав, как Бабилас выпрыгнул на улицу, она обернулась.

Хотя это ее движение и диктовалось материнской заботой, но оно было слишком медленным по сравнению с действиями влюбленного Бабиласа. Поэтому, поглядев в окно, Броканта увидела только хвост своего любимчика, который уже успел повернуть за угол.

И тогда Броканта забыла обо всем на свете: и о человеке из Монружа, желавшем узнать, попадет ли он в рай, и об уже начавшемся сеансе гадания, и о монете в тридцать су, которую клиент должен был ей заплатить. Она была озабочена только тем, что произошло с ее дорогим Бабиласом.

Вскрикнув, она оттолкнула от себя стол и карты, бросилась к окну и с великим бесстыдством, на которое толкает огромная страсть, перелезла через подоконник, спустилась на улицу и бросилась вслед за Бабиласом.

Фарес, видя, что хозяйка вылезла в окно вместо того, чтобы, как это она обычно делала, выйти через дверь, решила, безусловно, что дом охвачен пламенем. А посему каркнула и вылетела на улицу.

В свою очередь, все собаки, увидев, что Броканта убежала, а ворона улетела, и, несомненно, толкаемые желанием узнать продолжение любовной истории Бабиласа, тоже быстро выпрыгнули в окно, напомнив тем самым известное Панургово стадо, которое, с тех пор, как его изобразил Рабле, служит ныне определением стаду, выпрыгивающему откуда-нибудь одновременно.

А Баболен, увидев, как сбежал Бабилас, исчезла Броканта, улетела Фарес и повыпрыгивали на улицу собаки, тоже уже собрался было выскочить в окно, повинуясь непреодолимому стадному чувству. Но тут господин из Монружа схватил его за штаны.

Несколько секунд шла борьба, в которой стоял вопрос, что же крепче: подоконник, за который держался Баболен, или штаны, за которые держал Баболена господин из Монружа. Последний, очевидно, решив, что подоконник все же прочнее, произнес:

– Дружок, ты можешь заработать пять франков, если…

Он замолчал, поскольку знал истинную цену недомолвок.

Баболен немедленно отцепился от подоконника и некоторое время оставался висеть в горизонтальном положении на руке клиента Броканты.

– Если что? – спросил он.

– Если дашь мне возможность переговорить с Рождественской Розой.

– Где деньги? – спросил осторожный Баболен.

– Вот они, – сказал господин, кладя ему в руку обещанную монету.

– Настоящие пять франков? – воскликнул малыш.

– Посмотри сам, – ответил незнакомец.

Баболен рассмотрел монету. Но, не веря глазам, сказал:

– Надо проверить, как она звучит.

Он бросил монету на пол. Она зазвенела, как настоящая.

– Вы сказали, что хотели бы увидеться с Рождественской Розой?

– Да.

– Надеюсь, что не для того, чтобы причинить ей зло?

– Что ты! Совсем наоборот!

– Тогда пошли наверх.

И Баболен, открыв дверь, стал подниматься по лестнице на антресоли.

– Пошли наверх, – вскричал незнакомец, перемахивая через несколько ступенек с такой быстротой, что можно было подумать, что он и впрямь торопится подняться в рай.

Спустя несколько мгновений они стояли уже перед дверью комнаты Рождественской Розы. Там незнакомец остановился, запустил в нос огромную порцию табака из фарфоровой табакерки и надвинул очки на нос.

Глава XLVIII
Какова была истинная причина прихода господина из Монружа к Броканте

В тот момент, когда господин из Монружа вслед за Баболеном пригнувшись, чтобы не удариться о косяк двери, проскользнул, словно куница в приоткрытую дверь, Рождественская Роза, сидя за подаренным ей Региной лакированным столиком, развлекалась раскрашиванием цветов, которые подарил ей Петрюс.

– Слушай, Рождественская Роза, – сказал Баболен. – Этот мсье из Монружа хочет с тобой поговорить.

– Со мной? – спросила Рождественская Роза, поднимая голову.

– Именно с тобой.

– Да, с вами, милая девочка, – сказал незнакомец, поднимая на лоб свои синие очки для того, чтобы они не мешали ему видеть девушку. Было видно, что он не хотел, чтобы между его глазами и предметом, на который был обращен его взгляд, стояли стекла очков.

Рождественская Роза встала. За три прошедших месяца она очень сильно подросла. Это уже была не та болезненного вида хилая девочка, которую мы встретили на улице Трипере: из-за столика поднялась бледная, худенькая и еще пока щуплая девушка, но ее худоба и бледность лица говорили скорее об изменениях, связанных с ростом организма. Переселенная в более благоприятную атмосферу, она заметно выросла и стала похожей на цветущий гибкий стебелек. Да, этот стебелек мог еще согнуться при малейшем дуновении ветра, но уже зацвел.

Она поклонилась господину из Монружа и теперь смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами:

– Так что вы хотели мне сказать, мсье? – спросила она.

– Дитя мое, – произнес незнакомец самым нежным голосом, – меня прислали к вам люди, которые вас очень любят.

– Фея Карита? – вскричала девочка.

– Нет, с феей Каритой я незнаком, – сказал незнакомец с улыбкой.

– Мсье Петрюс?

– Нет, и не мсье Петрюс.

– Ну, тогда это может быть только мсье Сальватор.

– Точно, – сказал господин из Монружа. – Именно мсье Сальватор.

– Ах! Мой добрый друг Сальватор! Он совсем меня забыл! – воскликнула девушка. – Я не видела его уже больше двух недель!

– Именно поэтому я и пришел. «Дорогой мсье, – сказал он мне. – Отправляйтесь к Рождественской Розе и передайте ей, что со мной все в полном порядке. Попросите ее ответить на интересующие вас вопросы так же, как она ответила бы, если бы их ей задал я».

– Значит, – произнесла Рождественская Роза, пропустив мимо ушей последнюю часть фразы, – у мсье Сальватора все в порядке?

– В полном порядке!

– Когда же я смогу его увидеть?

– Завтра, может быть, послезавтра… Он сейчас очень занят. Поэтому-то я и пришел к вам от него.

– Тогда присаживайтесь, мсье, – сказала Рождественская Роза, пододвигая стул господину из Монружа.

А Баболен, увидев, что Рождественская Роза оказалась в обществе друга Сальватора, и решив, что ей, следовательно, ничто не угрожает, движимый любопытством узнать, что случилось с Карамель, Бабиласом, другими собаками, с Фарес и Брокантой, потихоньку выскользнул из комнаты, воспользовавшись тем, что господин из Монружа сел, надвинул на нос свои очки и впустил в нос очередную порцию табака.

Незнакомец, убедившись в том, что за Баболеном закрылась дверь, продолжил:

– Я вам уже сказал, дитя мое, что мсье Сальватор поручил мне задать вам некоторые вопросы.

– Задавайте, мсье.

– И вы честно на них ответите?

– Да, коль вы пришли от мсье Сальватора… – сказала Рождественская Роза.

– Итак, начнем. Помните ли вы о годах вашего детства?

Рождественская Роза пристально посмотрела на незнакомца.

– Что вы имеете в виду, мсье?

– Я хочу знать, помните ли вы ваших родных?

– Кого именно? – спросила Роза.

– Отца и мать.

– Отца помню совсем немного. Мать не помню вовсе.

– А дядю?

Роза заметно побледнела.

– Какого дядю? – спросила она.

– Вашего дядю Жерара.

– Моего дядю Жерара?

– Да. Смогли бы вы его узнать, если бы увидели?

Руки и ноги Рождественской Розы начали слегка подрагивать.

– О! – сказала она. – Конечно же… А что вы о нем знаете?

– Кое-что знаю! – ответил незнакомец.

– Он еще жив?

– Жив.

– А?..

Девушка замялась. Было видно, что она делает над собой огромное усилие, стараясь перебороть глубокое отвращение.

– Мадам Жерар? – произнес господин из Монружа, приподнимая очки и устремляя на девушку острый взгляд своих маленьких глаз, которые напоминали глаза возбужденного василиска.

Услышав имя госпожи Жерар, девушка вскрикнула, откинулась назад и, соскользнув со стула, впала в ужасный нервный припадок.

– Черт возьми! – произнес господин из Монружа, снова опустив очки на нос. – Кто бы мог подумать, что эта маленькая цыганка имеет такие же слабые нервы, как принцесса?

И он попытался было снова усадить ее на стул. Но девушка напрягла спину, словно у нее начался столбняк.

– Хм! – пробормотал незнакомец, оглядываясь вокруг. – Это осложняет дело!

Увидев кровать, он поднял Рождественскую Розу и положил ее поверх одеяла.

– Глупышка! – сказал он, чувствуя себя все более смущенно. – Ну надо же такому случиться! Прерваться на самом интересном месте!

Вынув из кармана флакон, он поднес его было к носу девушки. Но тут у него появилась новая идея. Он отвел флакон в сторону.

– Ах-ах-ах! – сказал он. – Кажется, что припадок проходит.

И действительно, движения тела девушки стали менее резкими и конвульсия сменилась простым обмороком.

Незнакомец подождал, пока стихнет последний нервный тик и увидел, что Рождественская Роза застыла на кровати без движения, словно мертвая.

– Ладно, – произнес он. – Надо этим воспользоваться.

Оставив неподвижно лежащую на кровати Рождественскую Розу, он подошел к двери и открыл ее.

– Это тупик, – сказал он сам себе.

Затем подошел к окну.

– А что здесь?..

И высунулся наружу.

– Всего-то дюжина фунтов!

Затем, подойдя к входной двери, он одной рукой вытащил из замка ключ, а другой достал из кармана кусок воска и снял отпечаток ключа.

– Честное слово, – сказал он. – Девочка очень вовремя упала в обморок, не то пришлось бы прикидывать на глазок. А это было бы очень приблизительно… А теперь-то…

Он взглянул на отпечаток в воске и сравнил его с оригиналом:

– Теперь-то все будет сделано с надлежащей точностью, – сказал он.

Затем он сунул кусок воска в карман, вставил ключ в замочную скважину и закрыл дверь со словами:

– Да, как прав был этот добрый мсье Вольтер, когда сказал: «Все только к лучшему в лучшем из возможных миров!» И все же…

Незнакомец почесал ухо, словно человек, не знающий, что выбрать: добро или зло. И – редчайший случай! – добро взяло над ним верх.

– Однако, – пробормотал он, – я не могу оставить это дитя в таком состоянии.

В этот момент в дверь постучали.

– Кто бы вы ни были, черт вас возьми, входите! – сказал незнакомец.

Дверь открылась, скорее даже распахнулась, и в комнате появился Людовик.

– А, браво! – сказал господин из Монружа. – Вы прибыли как нельзя кстати, мой юный эскулап! Если какой врач и откликается на зов, вы можете похвастаться, что им являетесь именно вы!

– Мсье Жакаль! – с удивлением произнес Людовик.

– К вашим услугам, дорогой мсье Людовик, – сказал полицейский, предлагая молодому врачу свою табакерку.

Но Людовик, отстранив руку господина Жакаля, бросился к кровати:

– Мсье, – сказал он, словно имел право задавать вопросы, – что вы сделали с этим ребенком?

– Я, мсье? – мягко ответил господин Жакаль. – Абсолютно ничего! Мне кажется, у нее судороги!

– В этом нет сомнения, мсье. Но на это есть причина.

И, смочив свой носовой платок водой из кувшина, Людовик наложил его на лоб и виски девушки.

– Так что вы ей такого сказали? Что вы с ней сделали?

– Сделал? Ничего… Сказал? Кое-что, – лаконично ответил господин Жакаль.

– Но что именно?..

– Бог мой, дорогой мсье Людовик, вы же знаете, что нищие, колдуны, некроманты, демонстраторы волшебных ламп, цыгане и гадалки находятся под моей юрисдикцией.

– Знаю.

– Так вот: сменив место жительства со своими собаками и вороной, Броканта забыла сообщить мне свой новый адрес. Поэтому я был вынужден отдать своим людям команду найти ее. Они разыскали ее на улице Юльм и доложили мне об этом. Тогда я, зная, что она принадлежит к числу друзей мсье Сальватора, которого я всем сердцем люблю, вместо того, чтобы приказать арестовать ее и доставить в грязную тюрьму «Сен-Мартен», – а сделать это было не только мое право, но и мой долг, – сам пришел к ней с визитом. Но оказалось, что незадолго до этого она выскочила в окно, а за ней улетела ворона и убежали все собачки. Увидев, что в доме никого нет, а дверь открыта, я принялся его осматривать. Обнаружив лестницу, я поднялся наверх и постучал в дверь. Мне в ответ сказали, как я только что сказал вам: «Войдите!» Я, как и вы, вошел. Но в отличие от вас я увидел Рождественскую Розу не в обмороке, а сидящей за вот этим столиком и раскрашивающей гравюры. Пока не было ее матери я, для того, чтобы мой визит не пропал даром, стал расспрашивать ее. Но она, говоря о своем детстве, о своих родных, о некоей мадам Жерар, которая неизвестно кем ей доводилась, вдруг упала в обморок… Я взял ее на руки и аккуратно перенес на кровать. И тут, дорогой мсье Людовик, вы появились самым чудесным образом.

Все в его рассказе казалось таким простым и естественным, что Людовик ни на секунду не усомнился в том, что все произошло именно так, как он рассказал.

– Хорошо, мсье, – сказал он. – А теперь, если у вас есть какие-то новые подозрения относительно Броканты, мы с мсье Сальватором готовы их отвести. И впредь прошу вас обращаться с этим к нам.

Господин Жакаль кивнул.

– При таком покровительстве, мсье Людовик… – сказал он. – Но мне кажется, что девушка начала шевелиться.

– Действительно, – произнес Людовик, продолжая смачивать водой лоб Рождественской Розы. – Я думаю, что сейчас она откроет глаза.

– В таком случае, – сказал господин Жакаль, – мне лучше уйти! Может быть, ей будет неприятно мое присутствие… Прошу вас, мсье Людовик, передать ей мое глубочайшее сожаление по поводу того, что я неумышленно стал причиной подобного происшествия.

И, снова предложив Людовику угоститься из его табакерки и снова, как и в первый раз, получив вежливый отказ молодого врача, господин Жакаль покинул комнату с тем жестом, который должен был говорить об его огорчении тем, что он внес такое волнение в дом, где проживала подруга Людовика и Сальватора.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации