Текст книги "Разгром Деникина"

Вопрос конструирования власти Доброволии был наиболее запутан и осложнялся тем, что правительство Деникина, претендуя на власть общероссийского масштаба, было, по существу, экстерриториальным и реальность власти этого государства без территории выражалась только в наличии армии, при полном почти отсутствии «подданных», если не считать беженцев из буржуазии и помещиков, бежавших вместе с Добрармией.

Для генерала Деникина было несомненно, что все успехи южной власти смогут быть обеспеченными только при условии единоличной, неограниченной военной диктатуры с привлечением к единению с Добровольческой армией казачьих войск и других «новообразований» на началах внутренней автономии. При этом сохранялась принципы «единой, неделимой России», «непредрешения» и уклонения от декларирования принципов будущего государственного устройства.

Еще 26 августа (старого стиля) 1918 г. Деникин в речи своей, произнесенной в Ставрополе, так определил политическую сущность своей власти:

а) основная цель – воссоздание великодержавной России;

б) Добровольческая армия желает опираться на все государственно мыслящие круги населения, она не должна быть орудием какой-либо политической партии или общественной организации;

в) Добровольческая армия чужда социальной и классовой борьбы;

г) аппарат власти имеет задачей создать такие условия, при которых можно было бы сносно, терпимо жить до того времени, пока всероссийские законодательные учреждения не направят страну «к свету и правде»[30]30
  Деникин, т. III, с. 262–263.


[Закрыть].

Как видим, программа не блещет ясностью. Неудовлетворительный характер такой программы был, впрочем, понятен самому Деникину, или по крайней мере это стало понятно ему в 1923 г., ибо в том же томе, несколькими строчками ниже, он писал:

«Мы не учли элемента времени и степени напора народной стихии. Правители желали приостановить временно течение жизни в создавшихся берегах, покуда некая высшая власть не разметет новое русло, а жизнь бурно рвется из берегов, разрушая плотины и сметая гребцов и кормчих».

Когда несколько позднее стало конструироваться правительство Доброволии по проекту В. Шульгина, то всякие сомнения в истинной природе власти Деникина, если таковые у кого-либо еще оставались, должны были рассеяться.

В сентябре 1918 г. Деникиным было принято «Временное положение об управлении областями, занимаемыми Добровольческой армией». В основу конституции[31]31
  Деникин, т. III, с. 267–269.


[Закрыть] были положены следующие пункты:

а) вся полнота государственной власти сосредоточивается в руках главнокомандующего;

б) основные законы – действовавшие на территории Российского государства до 25 октября 1917 г.;

в) для содействия главнокомандующему в делах законодательства и управления при нем состоит Особое совещание;

г) Кубань входит в это «государство» на правах автономного члена.

Таким образом, восстанавливая все законы, действовавшие на территории России до 25 октября 1917 г., Деникин тем самым реставрировал царскую Россию. Ему, как военному диктатору, принадлежала вся полнота власти; и даже того куцего ограничения царской власти, которое представляла собой прежняя Государственная дума, при Деникине не было. Деникин твердо решил дойти до Москвы без всяких коалиций, чем сразу создал крупное недовольство среди всевеликих «государственно мыслящих» кругов. Только крайне правые группы (типа группы Шульгина) полностью одобрили все мероприятия нового диктатора, что ясней всего подчеркивает политические устремления Деникина.

Высказанные Деникиным пожелания привлечь к объединению казачьи области (Кубань, Дон и Терек) не привели к ожидаемым результатам. Кубань не удовлетворилась «генеральской» автономией. Вообще казачьи войска стремились к закреплению своих привилегий и добивались широкой автономии.

Это и привело их к конфликту с деникинской диктатурой, имевшему на Дону и на Кубани очень серьезные последствия.

В течение 1919 г. редкие политические выступления Деникина на тему о будущей форме власти сводились к следующему: в начале организации власти Доброволии – обещания «учредительного собрания», которое установит порядок на земле Русской; в моменты военных неуспехов – глухие, неясные указания на «представительные учреждения», в которых выявится «многогранная воля русского народа»; в кульминационные пункты стратегических достижений – никаких обещаний; и, наконец, в моменты крупных неудач – вновь призывы к «учредилке».

По мере продвижения к Москве в деникинской прессе все громче раздавались призывы к монархии.

В области экономической жизни ни Деникин, ни кто-либо другой из его приближенных, ни все его правительственные организации не смогли найти сколько-нибудь четкий путь. Генерал Лукомский, председатель Особого совещания[32]32
  Это совещание совмещало до известной степени круг деятельности Совета министров и прежнего Государственного совета.


[Закрыть], откровенно признается: «Что касается промышленности, то, конечно, не было ни времени, ни возможностей ее наладить как следует. С правильным разрешением вопросов торговли мы совсем не справились»[33]33
  Лукомский. Воспоминания, т. II, с. 190–191.


[Закрыть].

И действительно, экономическая жизнь районов, подпавших под власть белых, немедленно останавливалась, ибо питать ее было некому. «Государство» средств своих не имело, а огражденные этим «государством» в своих правах собственники предпочитали свои капиталы держать при себе или использовать их на легкие спекулятивные дела, но не вкладывать их в длительные предприятия. Даже при наличии в руках белых такого мощного промышленного района, как Донбасс, положение не менялось к лучшему: шахты почти не работали, их заливали водой, уголь не подавался ни на периферию, ни к портам. Транспорт работал из рук вон плохо. Поезда простаивали даже в Донбассе. Нередко движение просто останавливалось.

В области торговли Особое совещание объявило монополию внешней торговли и блестяще провалилось в этом вопросе, по свидетельству того же генерала Лукомского. В своей книге «Деникинщина» Г. Покровский описывает, как вследствие запрета продажи хлеба самостоятельными правительствами на Кубани в 1919 г. имелось для вывоза свыше 100 млн пудов пшеницы, 14 млн пудов подсолнуха, 7 млн пудов жмыха, 2 млн пудов табаку и т. д., в то время как рядом расположенная Черноморская губерния голодала: так как Черноморская губерния не входила в состав Кубани, то, значит, и везти туда хлеб не полагалось.

Иностранные капиталисты не спешили благодетельствовать Деникина и предпочитали скупать хлеб, присылая за это на территорию белых предметы роскоши и различные, не находившие сбыта остатки запасов мировой войны.

Ни в области промышленности, ни в области торговли правительство белых, определенно, не сумело исправить создавшегося положения. Неумелое руководство экономической жизнью развивало спекуляцию, а попустительство властей и полная безнаказанность довели эту спекуляцию до тех огромных размеров, которые грозили всей территории гибелью еще задолго до фактического разгрома деникинщины на полях сражения[34]34
  Это очень ярко показано в книге И. Калинина «Русская Вандея» (Гиз, 1926 г.).


[Закрыть]. Таким образом, организованного экономического базиса Деникин не имел. Военной базой служили порты Черного моря, в которых выгружались иностранное вооружение, снаряжение и обмундирование.

Аграрный вопрос. Вокруг вопроса о земле сплетались интересы и разгорались страсти. Именно здесь проявилось наибольшее нагромождение интересов различных слоев, политических групп и организаций, и именно этот вопрос явился той лакмусовой бумажкой, на которой до наивности просто обнаружилось истинное лицо этих организаций. Хотя всерьез никто не собирался отдавать кому бы то ни было землю, но упустить удобный случай выявить свое «лицо» также никому не хотелось. Исключение из этого представила, пожалуй, группа Шульгина, который понимал, что всерьез желать «воссоздания» России – значило искать опоры не в нем, Шульгине, и не в десятках ему подобных, а в массах, и для этой опоры надо было отдать землю. Взгляды остальных организаций определялись весьма просто: Совет государственного объединения России, в котором явно преобладали помещики, настаивал на полной невозможности принудительного отчуждения земли, допуская в интересах государства некоторые уступки рабочим в виде признания фабричных комитетов, рабочего контроля и даже участия рабочих в прибылях; в свою очередь, Национальный центр, в котором преобладала промышленная буржуазия, предлагал быть «последовательными и не приносить интересов государственной промышленности в жертву рабочим из-за желания сохранить частновладельческие земли»[35]35
  Деникин, т. V, с. 153.


[Закрыть].

Положение, следовательно, складывалось так, что необходимо было решиться на одно из двух: либо давать землю крестьянам, либо не давать. Компромиссного, третьего решения быть не могло, но именно подобное решение выбрал Деникин, торжественно объявив в манифесте 5 апреля 1919 г., что «полное разрешение земельного вопроса для всей необъятной России будет принадлежать законодательным учреждениям, через которые русский народ выразит свою волю». Другими словами – надо ждать чего-либо вроде Учредительного собрания, которое будет собрано после победы над большевиками. Но жизнь не ждет, говорится далее в манифесте, и необходимо принять меры, которые должны сводиться к следующему:

а) обеспечение интересов трудящихся;

б) сохранение за собственниками их прав на землю;

в) часть земли может переходить от прежних владельцев (помещиков) к малоземельным путем или добровольных соглашений, или принудительно, но обязательно за плату;

г) казачьи земли отчуждению не подлежат.

Таким образом, по этому закону крестьяне должны были вернуть помещикам полученную ими за время советской власти землю и ничего не получить взамен, так как неизвестно, кто должен производить отчуждение и определять в каждом отдельном случае порядок перехода земли к крестьянам; да, кроме того, никакой платы за землю малоземельные крестьяне внести были не в состоянии. В дальнейшем Деникин совсем уже переходит все границы и возвращает свою «Великую Россию» к эпохе крепостничества, устанавливая барщину: третий сноп и половина трав помещику. А потому нет ничего удивительного в том, что крестьянство окончательно отходит от Доброволии.

С продвижением армий Юга в глубь Украины и РСФСР помещики возвращались «к себе» в имения, и начиналась жесточайшая расправа с крестьянством с помощью доблестных добровольческих войск и специальных карательных отрядов. Деникин и Лукомский в своих воспоминаниях скорбят об этом печальном факте. Деникин даже отдавал грозные приказы, воспрещавшие «насилия». Но ведь им же изданный закон толкал на это помещиков. Таковы были единственные реальные результаты этого земельного закона.

Рабочий вопрос. Почти одновременно с декларацией о земле появилась и декларация по «рабочему» вопросу весьма либерального свойства: разрешалась организация рабочих в профсоюзы, был введен даже 8-часовой рабочий день, определены условия охраны труда и пр. Однако фактического применения эта декларация, конечно, не нашла, и предназначалась она исключительно для экспорта за границу в качестве фигового листка, прикрывавшего истинное лицо деникинского режима. В действительности вслед за декларацией были выпущены дополнительные правила, вводившие на всех крупных предприятиях обязательные сверхурочные часы – 400 часов в год, чем санкционировалась длительность рабочего дня до 9 ½ часа.

Лишенные всяких избирательных прав, находившиеся в тягчайших материальных условиях, не имевшие своих организаций, ибо профсоюзы разгонялись «государственной стражей», рабочие представляли из себя тот горючий материал, который готов был в любую минуту вспыхнуть и свалить ненавистную власть Деникина.

Национальный вопрос. Поскольку в основу устройства территории Юга положено было «сохранение единства Российской державы» (Деникин, т. V, с. 138), национальный вопрос решался так же «просто» и «легко», как он решался при царском правительстве.

«Никаких мечтаний!» Россия должна быть единой, и если казачеству и обещали кое-какие отклонения от этого единства, то лишь как плату за борьбу с большевиками. Все же прочие «инородцы» не имели никаких оснований ждать милостей от всесильного «Юга». Весьма характерный штрих: «Автономное управление предположено строить не только по признакам национальным, но и по соображениям иного порядка – по удобству расчленения, географическому положению» и т. д. (Деникин, т. V, с. 140). По отношению к Украине Деникин властно заявляет, что правительство держит твердый курс «на национальное, религиозное и культурное единство русского народа в лице трех ветвей его – великорусской, малорусской и белорусской». Иначе говоря – никакой Украины. В Крыму татарский парламент (курултай) и татарское правительство (директория) были упразднены простым административным распоряжением, и весь Крым был включен в состав Таврической губернии. Даже территория Украины с Крымом не была сохранена в своих границах: по «общегосударственным соображениям» она была разделена на три области – Киевскую, Харьковскую и Новороссийскую. Так просто разрешался национальный вопрос.

Чтобы полнее представить картину внутреннего состояния Доброволии, остается бросить взгляд на те «оседлые» элементы в ее пределах, которыми предполагал и мог воспользоваться Деникин, т. е. на население казачьих областей и Украины.

Донское войско. Само собой понятно, что казачьи войска, пользовавшиеся за свою верную службу царскому правительству целым рядом политэкономических льгот и привилегий, в это время представляли собой контрреволюционную стихию, хотя и расслоенную.

Следующие цифры, относящиеся к 1919 г.[36]36
  Эти данные, заимствованные из книги полковника Добрынина «Борьба с большевиками на России» (Прага, 1920 г.), не могут претендовать на историческую объективность. Коренными крестьянами считались приписанные к войскам до уничтожения крепостничества, пришлыми – приписанные после этого срока.


[Закрыть], могут служить иллюстрацией к этому вопросу:

Численность населения (человек):

Казаков – 1 351 812

Коренных донских крестьян – 939 003

Пришлых крестьян – 468 246

Распределение земельных угодий (в десятинах):

Во владении казачьего населения – 9 582 157

Войсковые земли – 2 299 909

У крестьян – 1 600 694

Частная собственность – 1 451 875

Городск., церк. земли, немецк. колонии и пр. – 304 151

Таким образом, даже по этим, далеко не свободным от тенденциозности цифрам крестьянство, составлявшее более половины населения, имело в своем распоряжении лишь половину земли.

Отсюда: а) враждебность казаков к советской власти и ее аграрной политике, б) вражда на Дону между казаками и «иногородними».

Отстаивая свои экономические интересы, донское казачество стремилось к самостийности и готово было смотреть на иногородних, как на иностранцев. Атаман Краснов откровенно проводил эту политику, которая получала местно-патриотический оттенок. По его словам[37]37
  П.Н. Краснов. Всевеликое войско Донское (цитируется по книге: С.А. Алексеев. Начало Гражданской войны, 1926 г., с. 148).


[Закрыть], Каледина погубило доверие к крестьянам, знаменитый паритет. Дон раскололся на два лагеря: казаки – крестьяне. Крестьяне, за малыми исключениями, были большевиками. Там, где были крестьянские слободы, восстания не утихали. Весь север Войска Донского, где крестьяне преобладали над казаками – Таганрогский округ, слободы Орловка и Мартыновка 1-го Донского округа, города Ростов, Таганрог, слобода Батайск, – был залит казачьей кровью в борьбе с крестьянами и рабочими. Попытки ставить крестьян в ряды донских полков кончались катастрофой… Война с большевиками на Дону имела уже характер не политической или классовой борьбы, не Гражданской войны, а войны народной, национальной. Казаки отстаивали свои казачьи права от «русских» (так пишет Краснов).

Конечно, это была настоящая классовая война. Первый же войсковой круг, собранный в конце апреля старого стиля 1918 г. в Новочеркасске и провозгласивший себя «кругом спасения Дона», утвердил «Основные законы», которые:

1) передали всю власть управления войском во всем ее объеме войсковому атаману в пределах Всевеликого войска Донского с указанием, что он же есть высший руководитель всех сношений Всевеликого войска с иностранными государствами;

2) предписывали управляться на основаниях свода законов Российской империи, за исключением статей, отменяемых донскими основными законами, и отменить все законы, изданные Временным Российским правительством и Советом народных комиссаров[38]38
  Там же, с. 129.


[Закрыть].

В дальнейшем казачество мечтало округлить свою территорию, получить возможно лучшие выходы к морю[39]39
  Д. Кин. Деникинщина, с. 230.


[Закрыть], а капиталистические верхи казачества пытались прибрать к рукам часть естественных богатств окраин (уголь) с целью превращения их в источники дохода.

В письме к Вильгельму от 28 июня старого стиля 1918 г. атаман Краснов просил:

1) признать права Всевеликого войска Донского на самостоятельное существование, а по мере освобождения Кубанского, Астраханского и Терского войск и народов Северного Кавказа – на слияние с ними Войска Донского в одно государственное объединение под именем Доно-Кавказского союза;

2) содействовать присоединению к войску по стратегическим соображениям городов Камышина и Царицына Саратовской губернии, города Воронежа и станций Лиски и Поворино;

3) своим приказом заставить советские власти Москвы очистить пределы Всевеликого войска Донского и других держав, имеющих войти в Доно-Кавказский союз, причем… все убытки от нашествия большевиков должны быть возмещены Советской Россией[40]40
  Краснов, с. 143.


[Закрыть].

Этот замечательный исторический документ в полной мере свидетельствует обо всех вожделениях Войска Донского, а также об относительной слабости казачьей контрреволюции, которая искала поддержки у иностранной интервенции – сперва германской, потом англо-французской. Эта слабость сказывается весьма явственно, если принять в расчет ту фактическую помощь, которую Дон получил от германцев в обмен на свои естественные богатства. 27 июня старого стиля в Ростове с майором фон Кохенхаузеном был официально установлен курс германской марки в 75 копеек валюты, была произведена расценка русской винтовки с 30 патронами в один пуд пшеницы или ржи, заключен контракт на поставку самолетов, орудий, винтовок, снарядов, патронов и др. В Ростове была образована смешанная доно-германская экспортная комиссия, нечто вроде торговой палаты, и Дон начал получать сначала сахар с Украины, а затем просимые им товары из Германии. В Войско Донское были отправлены тяжелые орудия, в посылке которых германцы до этого времени отказывали. Было установлено, что в случае совместного участия германских и донских войск половина военной добычи передавалась Донскому войску безвозмездно. Наконец, германцы оказывали и непосредственную помощь своей вооруженной силой. Так, немцы отразили попытку красных высадиться на Таганрогской косе, составили план совместных действий под Батайском, предложили помощь своих войск для овладения Царицыном[41]41
  Последнее из этих предложений было отклонено атаманом в надежде, что Добровольческая армия поможет овладеть Царицыном, как это было постановлено 15 июня старого стиля 1918 г. в станице Манычской.


[Закрыть].

Германские гарнизоны были поставлены в зависимость от атамана и оставались лишь там, где он считал это необходимым. Когда 29 июля старого стиля 1918 г. Украина признала старые границы Донского войска и донские власти вошли в Таганрог и Таганрогский округ, германские гарнизоны покинули Донецкий округ и остались только в Ростове и Таганроге.

С уходом немцев германская ориентация сменилась на англо-французскую, которую Донское войско приняло через свои верхи, по-прежнему не будучи в состоянии обойтись без иностранной интервенции. Атаман Краснов настойчиво добивался через Деникина тяжелых орудий из Севастополя с морских судов для бомбардировки Царицына, а также не менее настойчиво просил о присылке хотя бы двух иностранных батальонов, чтобы поддержать истощенные и деморализованные донские войска на северной границе области в январе 1919 г. Разница была лишь в том, что англо-французская интервенция не действовала так деловито и систематично, как интервенция немецкая, и направлялась не непосредственно, а через Деникина.

Подчинение Деникину, имевшее столь важное значение для объединения командования вооруженными силами южной контрреволюции, состоялось также при участии Антанты и даже под ее давлением. Как французское командование (в лице генерала Вертело), так и английские представители Антанты единодушно настаивали на этом объединении «русских армий» в лице Деникина[42]42
  Деникин, т. IV, с, 67. Кин. Деникинщина, с. 31.


[Закрыть], которое и состоялось 26 декабря 1918 г. Только добившись этого подчинения, французы и англичане приступили к широкому снабжению объединенных сил контрреволюции вооружением, снаряжением и обмундированием. Но подчинение, проведенное с большими трениями лишь одновременно со сменой донского правительства, т. е. с уходом атамана Краснова (его заменил генерал Богаевский), осталось не завершенным, отражая общие противоречия между добровольческим централизмом и донским сепаратизмом на протяжении всего 1919 г. Конфликт ослабевал в моменты особенно тяжелые для Дона, как это было весной 1919 г., но усиливался в периоды военных успехов Донской армии, как это случилось летом того же года. Сказывалась непрочность объединения, основанного, по существу, лишь на военной диктатуре. В основе противоречий лежали политико-экономические причины. Хотя Донской круг и выявил в декларации от 1 июня старого стиля 1919 г. «свое демократическое лицо», но, по существу, «казачий демократизм» прикрывал лишь заботу о закреплении и расширении казачьих сословных преимуществ в тесных пределах Донской области, отставая даже от деникинского правопорядка и мало отвечая «общегосударственным» устремлениям Деникина. Так, казачество не вводило органов земского и городского самоуправления и оставалось совершенно непримиримым в вопросе о наделении землей иногородних, в особенности «пришлых», которые составляли, однако, 24 % населения. Лишь к концу 1919 г. были уничтожены «пограничные рогатки» с соседними областями. Постоянные столкновения вызывала общая экономическая политика деникинского Особого совещания, направленная к ограничению прав отдельных казачьих областей на вывоз продуктов или естественных богатств за границу или в другие области[43]43
  См.: Кин. Деникинщина, Блокада краевых образований, с. 134–137 и 230.


[Закрыть].

Между тем капиталистические верхи казачества пытались прибрать к рукам естественные богатства края (уголь) с целью обращения их в источник сословных казачьих доходов. Тем не менее конфликт Добровольческой армии с Доном не принял таких острых форм, как с Кубанью, вследствие уже самого состава донской правительственной власти, где преобладали кадеты[44]44
  Деникин, т. V, с. 188. Кин, с. 236.


[Закрыть]. Но были и другие причины. Для Дона экспорт зерновых хлебов не играл такой роли, как для Кубани, а потому и деникинская «блокада» не так задевала интересы донской буржуазии и войсковой казны. А главное – Дон гораздо непосредственнее чувствовал опасность со стороны Октябрьской революции и Красной армии, чем прикрытая Донским войском Кубань. Противоречия в самом казачестве на Дону между сильно расказаченными северными и богатыми кулацкими южными округами были гораздо глубже, чем на Кубани. Давал себя чувствовать также революционный элемент Донбасса: беспрерывное революционное брожение донецких шахтеров сдерживало рвение донских заправил в их борьбе с Добрармией. Наконец, играли немаловажную роль противоречия между Доном и Кубанью на экономической почве: Дон был заинтересован во ввозе продуктов с Кубани, тогда как кубанские власти постоянно тормозили вывоз. При этом заправилы деникинской «общегосударственной» политики пользовались этими противоречиями для борьбы с кубанской самостийностью. Атаман Краснов согласился на подчинение Донской армии Деникину с оговоркой, что «конституция Всевеликого войска Донского не будет нарушена» и что «достояние Дона, вопросы о земле и недрах», а также «условия быта и службы Донской армии не будут затронуты». С уходом Краснова были сделаны некоторые уступки, но потом все осталось по-старому.

«Донская армия, – пишет Деникин[45]45
  Деникин, т. V, с. 191.


[Закрыть], – представляла из себя нечто вроде иностранной союзной. Главнокомандующему она подчинялась только в оперативном отношении; на ее организацию, службу, быт не распространялось мое влияние. Я не ведал также назначением лиц старшего командного состава, которое находилось всецело в руках донской власти». По словам Деникина, донское командование оказывало иногда пассивное сопротивление, проводя свои стратегические комбинации и относя к «force majore» уклонение от общей задачи. «Так, в июне, – пишет Деникин, – я не мог никак заставить донское командование налечь на Камышин, а в октябре – на Воронежское направление и никогда не мог быть уверенным, что предельное напряжение сил, средств и внимания обращено в том именно направлении, которое предуказано общей директивой; переброска донских частей в мой резерв и на другие фронты встречала большие затруднения; ослушание частных начальников, как, например, генерала Мамонтова, повлекшее чрезвычайно серьезные последствия, оставалось безнаказанным».

В этой характеристике не отмечен лишь наиболее важный политико-экономический момент, которого Деникин касается мимоходом, когда говорит, что «все это, наряду с понятным тяготением донских войск к преимущественной защите своих пепелищ, вносило в стратегию чуждые ей элементы». Но именно в этом упорстве казачьих масс, т. е. рядовых представителей Донского войска, в отстаивании своего дореволюционного положения с одновременным нежеланием «идти спасать Россию» и заключались главные источники затруднений и в конечном счете – одна из причин неудачи. Как увидим ниже, Деникину не удалось, наступая на Москву, вытянуть за собой на своем правом фланге Донское войско, которое в октябре 1919 г. составляло 32 % всех вооруженных сил Юга[46]46
  Там же, с. 19.


[Закрыть].

Нужно также принять в расчет, что общее направление донской политики вынуждено было считаться с истощением казачьих масс, которое ощущалось очень болезненно, так как мобилизация захватила почти поголовно все способное носить оружие казачество.

Если Донское войско послужило для Деникина «армией прикрытия», под защитой которой он развернул свои добровольческие кадры, то Кубань была его базой, в особенности – в первый и последний периоды борьбы. «Кубань, – пишет Деникин, – волею судеб являлась нашим тылом, источником комплектования и питания Кавказской армии и связующим путем как с Северным Кавказом, так и с единственной нашей базой – Новороссийском»[47]47
  Деникин, т. V, с. 199.


[Закрыть].

Так было в начале борьбы. Потом база расширилась на все порты Черного моря и левобережную Украину, а под конец опять сузилась до Новороссийска.

Кубанское войско. На Кубани обстановка стала сложнее, чем на Дону, по причине особого экономического положения Кубани и ее федералистских стремлений. Оставаясь в глубоком тылу «вооруженных сил Юга России», развивавших борьбу с начала 1919 г. исключительно на территории Донской области и Украины, Кубань оказалась в особенно выгодном положении по части использования своих сельскохозяйственных богатств, чем и не замедлила воспользоваться, установив у себя хлебную монополию и регистрацию вывоза товаров. Позднее был выставлен принцип ввоза эквивалентов, т. е. требование, чтобы ни один фунт товаров не вывозился из области без возмещения товарами, в которых нуждается ее население. Таким образом, создалась политика экономического сепаратизма, которая встала в резкое противоречие с централизмом деникинской власти, требовавшей вывоза продовольствия для нужд вооруженных сил Юга (без эквивалента), задерживавшей расчеты и останавливавшей экспорт кубанских продуктов за границу (в Константинополь). Узкообластной, федералистский шовинизм помещичье-кулацкой верхушки кубанского казачества, несмотря на общность задач в борьбе с советской властью, все же не давал ни дружбы, ни тем более политического союза с «единой, неделимой» (Деникин), а прямо вел эту верхушку на позиции самостийной петлюровской Украины.

Наряду с этим большое значение получил вопрос о «Южнорусском союзе и правительстве», который Кубанская рада особенно энергично отстаивала.

Идея объединения казачьих войск возникла еще в 1917 г., но в неясных формах. Позднее, при атамане Краснове, существовал проект «Доно-Кавказского союза». В ноябре 1918 г., в начале работы Кубанской рады было выставлено положение о воссоздании России в форме Всероссийской федеративной республики с установлением формы правления на Всероссийском учредительном собрании нового созыва. Власть должна была образоваться не сверху, как требовал Деникин, а «снизу», путем сложения местных властей. Кубанский край должен войти в союз как член федерации, так же как Украина, Дон, Терек, Азербайджан, Грузия и Союз горских народов. Эти тезисы, принятые радой и определившие конституцию Кубанского края, находились в полном противоречии с военной диктатурой и вызвали конфликт, не прекращавшийся до конца деникинщины[48]48
  Деникин, т. V, с. 200, т. IV, с. 49.


[Закрыть].

Первое кубанское правительство[49]49
  Председатель рады – Рябовол, атаман – Быч.


[Закрыть] продержалось до марта 1919 г. Внутри рады возникли сразу противоречия между правящей группой черноморцев, составленной из кулацких элементов, и буржуазно-служивыми и офицерскими элементами линейцев[50]50
  Кин. Деникинщина, с. 233.


[Закрыть].

Черноморцы не удовлетворялись внутренней автономией Кубани, отстаивали свободу внешних сношений Кубани, ее полную самостоятельность в области товарообмена и самостоятельность кубанской армии; таким образом, они являлись крайними сепаратистами. Линейцы, являясь лишь федералистами, выставляли более умеренные требования и ориентировались на Добрармию. Выдвинутое на смену черноморцам правительство Сушкова, ставленника Деникина и крупной буржуазии, должно было вскоре подать в отставку, но оппозиция была не в силах создать свое правительство, и деникинская агентура оставалась у власти до середины мая, когда образовалось третье по счету правительство Курганского, которое снова подняло лозунги самостийности и взяло на себя инициативу созыва Южнорусской конференции с участием не только Донского, Кубанского и Терского казачьих войск, но также Закавказья и горских племен. Деникин запротестовал. Время было тяжелое (10-я красная армия надвигалась от Великокняжеской), и конференцию отложили. Но с развитием успехов Добрармии, когда красные войска почти очистили землю Войска Донского, 11 июня старого стиля состоялся съезд представителей круга (рады) и правительств трех казачьих войск, на этот раз в Ростове, для заключения «Юго-Восточного союза» и утверждения «кровью добытых автономных прав», хотя пределы автономии на Дону и на Кубани понимались различно.

Деникину удалось и на этот раз отвести опасность для его диктатуры, превратив конференцию о казачьем союзе в конференцию по организации южнорусской власти, причем дело сводилось, в основном, к признанию Колчака Верховным правителем, а Деникина – его полномочным представителем на Юге[51]51
  Деникин, т. V, с. 202. В дальнейшем организация власти намечала палаты областных и губернских представителей, общее правительство и автономию казачьих войск, но без федеративных начал.


[Закрыть]. Однако переговоры затянулись, а Кубанская рада продолжала прежнюю линию поведения, которая вызвала в ноябре 1919 г. жестокую расправу Деникина с кубанской крамолой, после чего последовало временное изменение кубанской конституции в сторону более тесного объединения с Добрармией и ограничения автономии. Но в конце декабря старого стиля, когда вооруженные силы Юга потерпели неудачу и, оставив Украину и север Донской области, ушли за Дон, Кубанская рада отменила все изменения конституции и вернула к власти «самостийников»[52]52
  Деникин, т. V, с. 203–216. Принципиальное соглашение Деникина с Доном и Тереком об организации государственной власти было достигнуто лишь накануне эвакуации Ростова и Новочеркасска, по выражению Деникина, «перевернувшей вверх дном все предположения».


[Закрыть].