Текст книги "Крейсер «Суворов»"

Полька-бабочка Воронка

Воронок ждал возвращения музыкантов, которые, как и все после отбоя приготовления корабля к бою и походу, сразу же ушли на большой сбор. Прохаживаясь по кубрику, Сергей чувствовал себя очень необычно: казалось, дрожит не только палуба под ногами, но и что-то в животе, а еще немного нарушилась координация движений. Приятного в этом было мало, но он не сомневался, что привыкнет к морскому волнению. За несколько дней на корабле Воронок много к чему приспособился, многому научился. Он уже свыкся с тем, что по утрам матросов поднимает гимн Советского Союза. Раньше Сергей любил эту красивую, торжественную мелодию, но теперь ненавидел и не понимал: какой дурак придумал будить ею спящих пацанов?

Соскочив утром со шконки и уже не удивляясь, что Бес и другие усатые продолжают спать, Воронок привычно выбегал на верхнюю палубу, затем по трапу на стенку, где экипаж, представленный, в основном, молодыми матросами, делал утреннюю зарядку. Немного помахав руками, проснувшись и разогревшись, Сергей возвращался в кубрик и, убирая свой матрас с рундуков, наблюдал, как командир оркестра стаскивает со «шконок» недовольных таким пробуждением усатых.

Пока Воронок ходил в гальюн, Корыто уже возвращался в кубрик с завтраком. После приема пищи Сергей теперь уже вместе со всеми выходил на утреннюю поверку. Большинство усатых, правда, на верхнюю палубу подниматься не собирались:

– Скажете, что я после вахты… А я – перед дежурством… Я – на вахте, за дневального пока посижу…

Так что выстраивались в два ряда на корме-«юте» корабля большей частью опять же молодые матросы. Офицеры, которые появлялись перед строем в полном составе, матерились и засылали гонцов по кубрикам, пытаясь вытащить наверх всех «послепередвахтенных». Но усатые все равно не выходили, и командирам не оставалось ничего другого, кроме как доложить:

– Весь личный состав подразделения построен за исключением тех, кто находится на вахте…

Под звуки оркестра вахтенный старшина поднимал военно-морской флаг на флагштоке. После этого старший помощник корабля зачитывал разные инструкции, приказы по флоту и флотилии. На старпома очень неодобрительно смотрел отвечающий за состояние верхней палубы главный боцман: ему очень не нравилось, что Хайлюк, будучи малого роста и желая видеть всех, забирался ногами на грибок вентиляции. Воронку объяснили, что нельзя браться за поручни-«леера» на бортах, вставать на крашенные части и любые механизмы. Но старпом вот себе позволял…

После построения была утренняя приборка, в которой и Воронок также теперь принимал участие. «Тянуть» палубу было не так уж сложно. Единственное, что делать это полагалось быстро, так что пару раз он упал и «подмочил свою репутацию».

Оказалось, что не только приборку, но и все на корабле нужно делать бегом. Особенно нельзя медлить на трапе: легко можешь получить пинка от тех, кто за спиной. Так что Воронок поспешал, громко стуча каблуками по балясинам. Более опытные матросы не сбегали, а съезжали по трапу, опираясь руками на поручни.

После приборки на корабле начинались проворачивание механизмов на боевых постах, следом – учебные занятия, тренировки, а у корабельного оркестра – репетиции. Воронок и Удод посвящали это время изучению корабля, распорядка дня и приведению формы в порядок.

Корыто помог Сергею с помощью бритвенного лезвия обрезать голенища сапог, которые выдали в экипаже:

– Это же корабль, а не казарма. Неудобно здесь с таким длинными голенищами…

Так что получились у Воронка кирзовые «полусапожки». Никто на них не обращал внимания, но Сергею, конечно, очень хотелось иметь настоящие матросские ботинки на резинках – «прогары». Выдадут ему такие, однако, еще только через год.

Также Корыто помог сделать новые погоны по трафарету: экипажевские на корабле «не котировались». Для изготовления «правильных» брался кусок старой робы, выкраивался «квадратик» и на него через вырезанные буквы краской наносилось «ТФ» – Тихоокеанский флот. Трафаретом же сделали Воронку и надпись на нашивке нагрудного кармана. На ней указывается боевой номер, пропечатываемый черной краской по белой основе. На эту белую основу пошли кальсоны, которые выдали в экипаже. Когда в кубрике их увидели среди прочих вещей аттестата, то долго ржали:

– Солдат что ли? Матросы кальсонов не носят.

Так что чистые кальсоны пошли на изготовление боевого номера. Остатки «солдатского» нижнего белья Корыто посоветовал сохранить и использовать для изготовления подворотничков для «сопливчика». Их подшивают, чтобы следить за чистотой шеи. Три подворотничка, вместе с другим вещевым аттестатом, выдают раз в год, но через несколько стирок от них ничего не остается. Так что приходится изготовлять «подшивку» из подручного материала: большей частью из кальсонов и рваных простыней.

Пока трафаретили, Корыто объяснил Воронку:

– Боевой номер присваивается на корабле мичманам, старшинам и матросам. Он состоит из трех частей: первая часть – цифра или буква – указывает, в какой боевой части или службе ты находишься согласно расписанию по боевой тревоге. Вторая часть указывает номер боевого поста. Третья часть определяет принадлежность к боевой смене. Каждый матрос на корабле отвечает за определенный пост, заведование, и его роль никто другой не дублирует.

Попутно Сергей также узнал, что на корабле несколько боевых частей: штурманская – БЧ-1, ракетная (ракетно-артиллерийская, артиллерийская) – БЧ-2, минно-торпедная – БЧ-3, связи – БЧ-4, электромеханическая – БЧ-5, авиационная – БЧ-6, радиотехническая – БЧ-7. На «Суворове» не было ни минно-торпедной боевой части, так как во время модернизации с крейсера сняли торпедные аппараты, ни БЧ-6, так как не имелось самолетов и вертолетов. Сергей уже знал, что на корабле нет лишних людей: все члены оркестра относились к БЧ-2 и по боевому расписанию были артиллеристами – вспомогательным, «приходящим» личным составом. Музыканты, а вместе с ними и корабельные писари, почтальон, библиотекарь, сапожник, киномеханик, становятся к элеваторам, подающим снаряды и заряды из артиллерийских погребов наверх к орудиям. Воронок числился «приходящим» в зарядном погребе первой башни главного калибра. Так как он еще не был допущен к исполнению обязанностей, то перед первой цифрой боевого номера ему временно проставили цифру «0».

Бес дал Воронку и саму книжку «Боевой номер», в которой расписаны обязанности согласно присвоенным цифрам:

– Здесь есть все, что ты обязан знать и делать по всем корабельным расписаниям. Потеряешь – убью. Все книжки «Боевой номер» – на особом учете. Ты должен всегда носить книжку при себе в нагрудном кармане и знать свои обязанности наизусть. Так что учи…

Воронок заглянул в книжку: «Расписание по боевой тревоге (боевая готовность № 1)… Расписание по боевой готовности № 2… Расписание по приготовлению корабля к бою и походу… Расписание по борьбе за живучесть корабля… Расписание по борьбе с подводными диверсионными силами и средствами (ПДСС)… Расписание по приему (сдаче) оружия и боеприпасов…»

После того как оттрафаретили боевой номер для нагрудного кармана, форму подписали краской с изнанки, указав номер военного билета Воронка. Правда, действие это было запоздалое: еще раньше, на второй день пребывания на корабле, из рундука Сергея пропала новая тельняшка, а новые выходные «хромачи» превратились в поношенные. Также «постарели» и бушлат, бескозырка, выходная рубаха-голландка. Корыто посоветовал озадаченному Воронку не поднимать по этому поводу шума:

– Тебе дороже обойдется. Поносишь еще все новое, «канолевое», когда наступит срок. А сейчас, когда в увольнение не ходишь, какая тебе разница: новые или старые. Лишь бы вообще были…

Воронок дивился тому, что неприветливый поначалу Корыто так заботливо его опекает. Потом догадался: «помощник» таким образом увиливает от работ по кубрику и исполнения поручений устатых старослужащих. Как только молодой матрос становился не нужен «для отмазки», Корыто тут же начинал «борзеть» и вести себя по отношению к Воронку как «годок»-старослужащий. Однако прав у него на это не было никаких, потому что отслужил он всего на полгода больше. Хотя Корыто выпендривался тем, что прошел учебку, на корабле служил уже полтора месяца и сдал все полученные допуски, он вместе с Сергеем находился на самом нижнем уровне флотской иерархии: должен был бачковать – бегать за «чифаном» и мыть посуду, шарить приборку в кубрике, делать все прочие работы.

Бес же был «на самом верху»: старшина 2 статьи, но самое главное, «оттарабанил» два с половиной года. Воронок хотя и находился на корабле всего несколько дней, успел узнать, что срок службы имеет большее значение, чем лычки на погонах. Каждые полгода службы повышают твой статус. Командование присваивает звание: сначала ты матрос, потом можешь стать старшим матросом, старшиной второй и первой статьи и даже добраться до потолка для «срочников» – стать главным корабельным старшиной. Но год службы важнее. Сначала до полугода ты – «мышь», потом до года – «карась», далее до полутора лет – «борзый карась», до двух лет – «полтарашник», до двух с половиной – «подгодок», и, наконец, последние шесть месяцев – «годок». Обычно, всех, кто отслужил два года и больше называют «годками». Таких у музыкантов было семеро.

Что «мышь», что «карась» – едино. Разницу замечают только сами «мыши» и «караси», для «годков» – это единая масса. Более-менее уважительно начинают относиться на корабле только к «полтарашникам», которые становятся старшими в «карасевской» среде. Но настоящий водораздел – это два года. После того как матросы отслужат двадцать четыре месяца, они отпускают усы, бросают бачковать, делать приборку и любую «карасевскую» работу – только командуют. В два с половиной года вообще не исполняют никаких обязанностей кроме непосредственных на боевом посту, а все остальное время спят, оформляют памятные фотоальбомы, развлекаются как могут, дожидаясь неизбежного ДМБ.

Таких «карасей», как Корыто, в кубрике имелось несколько, все они были рассредоточены по разным бакам и объектам приборки: долговязый «валторна» Кузьмин – Кузьма, пухленькая «гитара» Бададжанов – Бадик, «кларнет» Галиев – Галя… Еще было несколько «борзых карасей» и «полтарашников»: «барабан» Баранов – Баран, «гобой» Ахмед-Оглы – Ахмед…

«Караси» для «годков» были и театром, и цирком. Один из усатых, имеющий странную фамилию-кличку Вильнюс, приказал Сергею:

– Воронок, бери чайник и дуй в кофердам за кофе. Только горяченького попроси…

Сергей быстро схватил чайник и выскочил из кубрика. Он думал, что догонит в коридоре только что вышедшего Корыта и спросит, где находится этот кофердам, как в нем налить кофе. Но более опытного «карася» уже след простыл.

Возвращаться в кубрик Воронок не стал, побрел, надеясь встретить кого-нибудь из знакомых по экипажу. Выйдя на верхнюю палубу, действительно наткнулся сразу на нескольких товарищей. Оказывается, все они тоже что-то искали или узнавали по приказу «годков» своих подразделений: кто также бежал в кофердам за кофе, кто на клотик – за чаем, кто интересовался, какова длина корабля в спичках, кто пытал, где на корабле цемент и уголь, кто выяснял, чего нет на корабле. Скучковавшиеся взаимовыгодно обменивались информацией:

– На клотике чая нет. Это площадка на самом верху мачты…

– И в кофердаме кофе не найдешь…

– Цемент – в цементном ящике, который устанавливают на пробоину…

– Уголь – в противогазах…

– На корабле есть все, кроме женщины…

Воронок узнал массу полезной информации и, вернувшись в кубрик, гордо доложил:

– Нет в кофердаме кофе, потому как это узкий непроницаемый отсек, разделяющий соседние помещения…

– Шаришь, – удивился Вильнюс. – А где на корабле есть уголь?

Воронок хотел тут же ответить этому рослому, имеющему светлые, почти белые волосы и усы «годку», но сообразил, что выгоднее удалиться на поиски. Покинув кубрик, пошел курить на «бак»-нос корабля: там во время стоянки располагалось место для курения. В специально отведенном месте шмалили сигареты и папиросы, в основном, молодые матросы: ленивые «годки» курили в кубриках и на боевых постах. Вахтенный старшина, следящий за порядком на баке, время от времени выхватывал кого-нибудь из кучки курящих и вручал кусочек «шкурки» – наждачной бумаги. Молодому матросу приходилось одной рукой держать у рта сигарету, другой – драить сияющий медью «обрез» с водой и окурками.

Узнав от знакомых экипажевцев еще много чего полезного, Воронок снова вернулся в кубрик и также довольно доложил:

– Уголь на корабле находится в фильтрах противогазов.

– Шаришь… – опять удивился Вильнюс и вопросил: – А каковы габариты корабля? Сколько у него палуб? Сколько площадок?

До обеда бегал Сергей из кубрика на бак покурить и обратно. Очень много узнал про свой корабль, заглядывая в листочек с записями, гордо пересказывал «годкам»:

– «Александр Суворов» – это легкий крейсер проекта 68-бис. Заводской номер: 436. Зачислен в списки ВМФ в 1950 году, 5 мая 1952 года спущен на воду, 31 декабря 1953 года введен в строй… С 1958 года в составе Тихоокеанского флота. С 1979 года – в составе Сахалинской флотилии… Нанес визит в Портсмут (Великобритания)… Нес боевую службу во Вьетнаме…

Водоизмещение – 14 700 тонн, длина –210 метров, ширина – 22 метра, осадка –7 метров, скорость хода – 32,2 узла (это почти 60 км в час), дальность плавания – 4930 миль (почти 10 000 км).

Силовая установка: 2 турбины суммарной мощностью 110 000 л.с., 6 главных котлов, два 3-х лопастных винта…

Автономность – 30–45 суток.

Вооружение: 12 орудий калибра 152 миллиметров (4 башни главного калибра, две на носу и две на корме корабля), 12 орудий – 100 миллиметров (6 башен дивизиона универсального калибра – ДУК – по три на левом и правом шкафутах), шестнадцать спаренных полуавтоматических зенитных орудий калибра 37 мм «В-11», а также зенитные автоматы АК-230 со скорострельностью 1000 выстрелов в минуту…

Дальность стрельбы главным калибром 168,8 кабельтовых или около 30 километров…

Экипаж: офицеров – 60, мичманов – 90, старшин – 150, рядовых – 600…

Вильнюс прищурил глаза со светлыми, почти невидимыми ресницами:

– Ты сказал то же, что написано и на шкафутной табличке «Легкий крейсер "Александр Суворов"»? Почему «легкий»?

И это Воронок знал:

– Легким крейсер называется, потому что орудия главного калибра лишь 152 миллиметра. Такой корабль мог бы нести орудия и более крупного калибра…

– А почему наш корабль флагманский? – поинтересовался Бес.

И на это у Сергея был ответ:

– Флагманский, потому что является узлом связи и кораблем управления соединением…

После обеда Воронок учил наизусть книжку «Боевой номер». Он с хода запоминал мелодии, так что и книжка у него шла легко: еще до ужина отчитал Бесу слово в слово. Тот только головой качнул:

– Шаришь! Теперь обязанности дневального по кубрику выучишь…

Сергей был очень доволен собой: он шарил и не голодал. Кормят на корабле, как на убой: четыре раза в день. Сначала сытный завтрак: каша, толстая «тюха» белого, вкусного, ароматного, горячего, только что выпеченного в корабельной пекарне хлеба, кружка «кофе» – сладкого ячменного напитка.

Еще было масло, которое также делили поровну на все. При этом Вильнюс, сидящий за баком Сергея, отказывался его есть:

– «Карасям»!

Корыто тут же делил лишний кусочек с Воронком. Позже Сергей узнал, что тот, кому осталось меньше ста дней до приказа об увольнении в запас, считается среди матросов человеком уже гражданским и потому отдает причитающиеся ему масло и сахар молодым своего бака. При этом «годки» голодными не остаются. Масло и сахар им приносят отдельно. Откуда именно, Воронок узнал позже

На обед давали то борщ, то щи, полные капусты, картошки, среди которых попадались и приличные куски мяса. Еще было второе: картошка, гречка, рис с порциями мяса или рыбы. На третье – компот из сухофруктов, которые в конце «чифана» вынимались из чайника и съедались отдельно (из косточек абрикосов добывались вкусные ядрышки). К основным блюдам добавлялась закуска: обычно это была лососина – красная рыба или селедка.

Ужин по разблюдовке был такой же, как обед, только без закуски. А еще экипажу полагался «вечерний чай»: кружка сладкого черного напитка с куском хлеба.

За «чифаном» Сергей вспоминал своего деревенского друга и защитника Коляна, который из-за дальтонизма угодил в стройбат. Тот написал Воронку в экипаж еще из учебки: «Жду не дождусь, когда отправят в часть. Там, говорят, кормят нормально и даже раз в неделю дают мясо…»

Сергей быстро понял, что на корабле с таким четырехразовым питанием не помрешь. Конечно, все было не так вкусно, как дома у матери, но питательно. И еще он видел, что в будущем можно «чифанить» и более затейливо. Между едой по расписанию усатые уминали неизвестно откуда принесенные Корытом то жареную картошку, то отварные куски мяса.

Рыская по кораблю в поисках ответов на задаваемые Вильнюсом и Бесом вопросы, Сергей научился открывать тяжеленные палубные люки: обычные, весящие пятьдесят килограмм, и те, что прикрывали вход под бронированный пояс и были под двести килограммов. Как оказалось, нижняя часть корабля – это «цитадель», защищающая толстым слоем особой стали наиболее важные «внутренности» корабля, находящиеся под ватерлинией (ниже уровня воды): центральный пост управления огнем, артиллерийские погреба, котлы, машины, центры связи…

Опытные матросы открывали любые люки одной рукой, а он поначалу подлазил под них, приподнимал спиной, что вызывало смех наблюдающих со стороны «годков»:

– Вот «карасина» хилая!

Но товарищи-экипажевцы подсказали, как надо ставить руку, чтобы, упираясь ей, поднимать люк всем телом. Так что Сергей теперь справлялся даже с «плитой» бронированного пояса.

Еще он научился правильно переступать через комингсы – порожки «броняшек», которые герметизируют корабельные отсеки. За науку пришлось заплатить: в первые дни сбил себе голенища. У комингсов – острые грани, и молодые матросы, не успевающие вовремя поднять ногу, непременно разбивают о них голени, ходят потом с кровоточащими или покрывшимися коростой ранами. Даже у «годков» на ногах сохраняются небольшие шрамы, под которыми легко нащупать ямки-углубления в кости от когда-то неоднократного столкновения с комингсами. Эти отметины остаются у матросов на всю оставшуюся жизнь.

Сергей узнал, что честь рукой на корабле не отдают. При встрече со старшим по званию и с «годками» нужно прижаться спиной к переборке и пропустить уважаемого человека. Если на верхней палубе горнист играет «Захождение» – особую мелодию для встречи или проводов офицера высокого ранга, то нужно встать к борту по стойке «смирно».

Приборку в кубрике Воронок тоже вполне освоил. До службы «ветоши» в руках он не держал – дома всегда убирала мать Алевтина, но в экипаже немного поднаторел в «обслуживании» ведра и швабры. Этот опыт пригодился и на корабле: Сергей быстро освоил «технологию» приборки кубрика. По несколько раз в день вполне полноценно протирал рундуки и «тянул» палубу вместе с Удодом, Корытом, Кузьмой, Бадиком, Галей…

Воронок понимал, почему на крейсере нужна чистота и гигиена: корабль – это замкнутое пространство, если кто заболеет, то зараза быстро распространится. Чтобы уничтожать микробы на корню, экипаж проводит в день целых три обязательных приборки: две полноценных – перед обедом и перед ужином и еще одну малую – «вечернее проветривание» – перед сном. Еще были приборки, которые «годки» назначали по собственной инициативе, когда им казалось, что в кубрике «как-то не чисто». Сергей удивлялся все время: откуда на корабле столько грязи появляется – никто же по земле не ходит.

А по субботам на «Суворове» – большая приборка, которая начинается сразу после завтрака и длится до самого обеда. Сначала звучит по трансляции команда:

– Начать приборку в больших и малых рундуках!

И тут же начинает играть музыка. Воронок вслушивался в нее и радовался: транслировались не военные марши, не партийные или комсомольские гимны, и даже не советские патриотические оды. По крейсеру и по всей акватории рядом с ним неслось то, что существовало только на магнитофонной пленке:

 
«Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!..»
 

Конечно, эта официально не записанная на пластинку песня очень подходила к ритму большой приборки. Также настраивала и другая магнитофонная запись:

 
«Мерит привычный маршрут
Мчащийся поезд.
Ева с Адамом бредут
В травах по пояс.
 
 
Красками вечер богат…
У перелеска
Два силуэта в закат
Вписаны резко.
 
 
Мир не стареет. Любовь —
Зорям навстречу.
Речка порадует вновь
Юною речью…»
 

Слыша эти строки, Воронок вспоминал Марину, оставленную в деревне, и вздыхал. А потом задумывался над словами следующей из корабельного репертуара песни:

 
«Что нужно человеку в полночь?
Зачем он в нашу дверь стучит?..»
 

Впрочем, думать во время приборки было особо некогда. Первая же операция требовала сосредоточения: из рундука следовало вытащить все свои форменки, брюки, рабочее платье, бушлат. Затем нужно было тщательно вымыть рундук мыльной водой и снова аккуратно уложить вещи, как и положено, накрыв стопку одежды форменным воротником. По тому, как хранит матрос свои вещи, можно судить о его аккуратности: если сверху лежит чистый, выглаженный синий «гюйс» с тремя белыми полосками, значит, и на боевой службе у воина все в порядке. Если в рундуке – бардак, то и с остальными своими обязанностями, он, скорее всего, справляется плохо.

Воронку процедура укладки далась не сразу. Только после нескольких попыток он уложил аттестат так, чтобы все вмещалось в рундук. Часть вещей у него из новеньких превратилась в старенькие, что никак не сказалось на объеме. Но общее количество формы тем не менее даже увеличилось. Дело в том, что уходящий вскоре на ДМБ Вильнюс отдал Сергею белую робу, которую носили моряки в прежние годы. Она была из грубой парусины и занимала много места. Но вещь, по заверению опытных «годков», несносимая:

– Не то что новая синяя «ветошь» – дешевка …

Действительно, хотя Вильнюс «эксплуатировал» свою белую робу три года, на ней – ни дырочки. А на синей робе, которую стали выдавать в последние годы и в которой ходили младшие по годам матросы, было полно «шрамов» – стежков. Так что посмотрел Сергей на свою еще новую «синьку» и «пришкерил» в рундуке подаренную белую робу – на всякий случай.

Когда у него, наконец, все влезло, то пришлось еще раз все перекладывать. Потому что внизу должно быть все, что носишь редко, а наверху – часто. Проверив в очередной раз укладку, Бес принял:

– Потянет.

Потом начинается уборка в малых рундуках – «рундучках». В этих ящичках, похожих на почтовые, хранятся мыло, зубная паста, щетка, конверты, ручки, тетради. Как и из больших рундуков, все вещицы вынимаются, внутренности ящичков моются и затем вынутое ранее аккуратно раскладывается обратно по местам.

Копаться некогда, потому что вскоре следует новая команда:

– Начать приборку на всех объектах!

Так же, как и во время обычной приборки, намыливается в «обрезе» вода. Только теперь ее не разбрызгивают по палубе. Большая приборка идет «сверху вниз»: намыливается все от потолка-«подволока» с ребристыми перегородкам-«стрингерами» до вертикальных круглых труб-«пиллерсов», на которых держатся «шконки». Все матрасы на время большой приборки выносятся на верхнюю палубу. Стирается пожарный шланг, который закреплен на переборке кубрика. Моются пищевые шкафы-«баки», в которых хранится посуда. В принципе они должны быть чистыми, потому что в них не положено хранить еду. Но когда кто-то на вахте, то ему оставляют в баке «чифан». За ним в шкаф лезут крысы, тараканы-«стасики», и гадят, конечно.

В последнюю очередь «тянется» палуба. Когда приборка кубрика окончена, то Бес берет носовой платок и лезет им в уголок самого дальнего стрингера или в хозяйственный рундук, в котором хранятся общественная гиря, спасательные жилеты, ветошь. Если найдет хоть немного грязи, то все снова придется перемывать.

Воронок быстро усвоил, что лучше не уходить со своего места приборки даже по очень большой надобности: могут «прихватить» и заставить «шарить приборку» также и на чужом заведовании.

После окончания приборки в кубрике обратно с верхней палубы заносятся матрасы. «Шконки» застилаются по-белому – «конвертиком»: так принято на крейсере – синее одеяло упаковывается в простыню. На более мелких кораблях – разных эсминцах и катерах – обычно все заправляют «по-черному»: просто укрывают постель одеялом сверху.

На приборке в кубрике все не заканчивается: по новой команде весь экипаж выходит драить верхнюю палубу. У каждого подразделения есть свой участок. На него у главного боцмана получается песок и специальные «торцы» – деревянные бруски. Ими драится уложенный на баке и юте в виде «паркета» мореный английский дуб, выдержавший бесчисленное количество штормов, солнца, ударов матросских ботинок и различных грузов.

За неделю верхняя палуба становится грязной. Поэтому не так просто отдраить ее одним лишь песочком. Для облегчения очистки в химслужбе получают также и «регенерацию», которую обычно используются в специальных противодымных противогазах. Кислородные комочки, вытряхнутые из герметичных емкостей, соприкасаясь с водой, пенятся и отъедают любую грязь, делают палубу белоснежной.

После того как подразделения продраивают свои участки, палубу скатывают водой. Песок при этом снова собирается и сдается боцманам для следующей большой приборки. Далее палубу сушат-«лопатят» специальными «лопатками» – швабрами с плоской резинкой на конце: сгоняют воду за борт через специальные отверстия-«шпигаты».

В конце большой приборки по кораблю проходит дежурный медик. Он придирчиво осматривает все кубрики и заведования: если будут замечания, то придется и перемыть, и на общем построении нелестные слова в адрес подразделения выслушать.

После приборки на корабле очень чисто. Воздух во всех внутренних помещениях становится свежим и приятным…

Конечно, Сергей уставал и от беготни, связанной с изучением корабля, и от всех приборок. Однако ничего в «суворовской» жизни особо сложного не видел. Не понимал, почему старшины в экипаже пугали их:

– Вот попадете на корабль, там узнаете, каково оно…

В экипаже первые дни было не очень сладко, но потом наладилось. И на крейсере, не сомневался Воронок, все наладится. Сергей старался не обращать внимания на прорывающееся время от времени шипение Корыта:

– Погоди, «мышонок», скоро получишь свое!..

Воронок пропускал это «предупреждение» мимо ушей. Он устало радовался тому, что попал служить на боевой корабль – на крейсер. Засыпал с улыбкой, думая о том, что уже многому научился, и ожидал, что с каждым днем будет только интереснее и легче. Однако дальше все пошло совсем не так, как он предполагал…

Сергей обрадовался, когда вернувшиеся с построения музыканты сообщили новость:

– На учения идем: переход в Совгавань.

Теперь Воронок не сомневался, что будет служить на ходовом боевом корабле: повидает море, стрельбы, и, может быть, дальние страны. Однако пребывал он в возвышенных чувствах не долго.

Перед ужином состоялось посвящение в моряки. Воронка, который вернул повязку дневального Корыту, и Удода поставили посредине кубрика. Бес налил из пожарного рожка в большой осветительный плафон забортной, уже чистой вне бухты, воды:

– Ну, давайте, опрокиньте!

Первый приложился Удод: пил мелкими глотками, прерываясь. А ему кричали:

– Остановишься или не до конца выпьешь: еще один нальем.

Кое-как Удод добрался до дна плафона, в который входило около литра воды. Потом зажал рот рукой и понесся в гальюн под всеобщие смех и улюлюканье:

– Слабак!

Бес налил новый плафон:

– Твоя очередь, Воронок.

Сергей взял посудину и, представив, что в ней водка или одеколон, осушил в несколько больших глотков. Все озадаченно ждали, что и он побежит следом за Удодом. Однако у Воронка не было никаких рвотных позывов: жесткая, соленая вода лишь чуть-чуть плескалась в желудке. Все несколько разочарованно разбрелись по кубрику.

Удод через полчаса вернулся в кубрик с зеленоватым лицом. Ему было плохо не только от обратно выброшенной воды, но и от качки. Воронок же «держал фасон». И только Сергей подумал, какой он молодец, как его подозвал Бес:

– Теперь ты – настоящий мореман и будешь жить, как все, по общим правилам. Твой карантин закончен.

Воронок был очень даже не против. А Бес продолжил:

– Начнешь бачковать на пару с Корытом. Два дня тебе, чтобы сдать допуск на дежурство дневальным и самостоятельное исполнение обязанностей на боевом посту… Вместе со всеми будешь ходить на репетиции. И чтоб твоя дудка была надраена и блестела, как у кота яйца! Кстати, моя туба тоже. Теперь ты за нее отвечаешь… Да и что б мои тельник и роба были выстираны. «Караси» и трусы можешь не стирать, а захочешь, стирай…

– Что? – не понял Воронок.

А Бес, не ответив, вспомнил:

– Да, еще будешь стирать рубашки Жабы. И еще вечером даете концерт – Корыто поможет тебе репертуар разучить. Свободен!

За ужином на Сергея напал неожиданный жор, который, видимо, был, своеобразной реакцией на морское волнение. Воронок съел несколько мисок гречневой каши: за себя и за тех, у кого во время начавшийся качки пропал аппетит. Сергей запихивал в себя ложку за ложкой и все пытался осмыслить услышанное от Беса. Воронок не сомневался, что освоит тромбон. Он был полон решимости сдать на допуск дневального и на заведование боевым постом. Но Сергей не понимал, почему он должен драить тубу Беса, стирать чужую одежду – «годка» и капитан-лейтенанта Жабикова, командира оркестра.

После ужина Воронок помогал Корыто мыть посуду. Остатки еды выбросили в «цинк» – металлический ящик из-под патронов, который использовался в качестве помойного ведра. В мыльной воде поролоновой губкой, выдранной из спасательных жилетов, вымыли миски, ложки, вилки, кружки. Протерли их досуха газетами, благо их было в кубрике много. На корабль постоянно приносили газеты: «Боевая вахта», «Комсомольская правда», «Правда». Особенно много экземпляров было газеты флотилии «На страже Родины» – той самой, в которой написали о принятии присяги Сергеем Воронко. Отпечатана она была бледным шрифтом, фотографии рассмотреть можно было с трудом, все статьи написаны суконным официальным языком. Так что пользовалась эта газета популярностью только для бачкования и при походах в гальюн.

После того как «подрубили» пристегиваемый к палубе во время качки бак и сложили его, Корыто кивнул на цинк:

– Тарань на ют, сливай. Только не вздумай – в люмитер или в гальюн. Замараешь борт или переборки, убьют!