Текст книги "Аномальная зона"

Небо между тем просветлело, тайга отступила, и капитан разглядел в конце огороженного «колючкой» забора барачного типа строение, а за ним – высокую гору выбранной породы… Террикон – отчего-то вспомнилось ему слово, обозначающее подобные отвалы.

– Ну, гад, посмотри на небушко-то в последний раз, – сказал, несмотря на запрет старшего, словоохотливый конвоир. – Больше ты его до конца своих дней не увидишь.

И Фролов явственно различил в его голосе нотки сочувствия.

2

Деревянная клеть, подсвеченная тусклым язычком пламени масляной лампы «летучая мышь», дёргаясь, скрипя и постанывая, рывками проваливалась в могильную темноту ствола шахты, и милиционер с тоской смотрел вверх, где всё уменьшался, превращаясь в точку, будто со дна бездонного колодца видимый квадратик розовеющего рассветного неба.

Хмурый бригадир, крепкий мужик, облачённый в чёрную от грязи, похрустывающую при каждом движении брезентовую робу, с копной слипшихся волос над негроидным от копоти лицом, смолил сосредоточенно цигарку. Она дымила, трещала плохо тлеющим табаком, а «бугор», сверля новичка белками глаз, молчал потаённо.

Фролов, жадно втянув носом горьковатый дымок, сказал, будто между прочим:

– А я слыхал, что в шахтах курить нельзя. Метан может взорваться.

– То на угледобыче, – буркнул бригадир нелюдимо. – А у нас золото. Оно, зараза, не горит и не взрывается.

Сочтя контакт налаженным, капитан милиции попросил, дрогнув невольно от вожделения голосом:

– А чинарик не оставишь дёрнуть? Несколько дней без курева, уши завяли…

Затянувшись напоследок, зек сунул ему окурок:

– На, кури. Но лучше бросай. Здесь с этим делом большие проблемы. Две пачки махры в месяц на пайку. За жменю табака зарезать могут.

– И съесть? – вставил Фролов.

– Съесть? – удивился бригадир.

– Ну, вохровцы говорили, мол, зеки в шахте друг друга едят.

– Пугали, – отмахнулся зек. – Раньше, говорят, такое бывало. А теперь нет. Мы по понятиям живём, по закону, без беспредела. У нас всё по честному. Сумел отобрать силой – хорошо. А крысятничать – ни-ни. По понятиям не канает.

Фролов жадно, в три затяжки, обжигая пальцы, докурил самокрутку. Изголодавшаяся по никотину голова поплыла блаженно.

– Ух ты, как забрало! – благодарно кивнул он бригадиру.

– Учти, в забое курево стрелять не принято. Можно только у друганов-семейников попросить, и то взаймы. Не вернёшь – предъяву получишь…

– Знаю, – согласился капитан. – Знаком с этой жизнью.

– Сидел, што ли? – пристально вгляделся в него бригадир. – Ты ж, я понял, с воли сюда попал?

– С воли. Но там не сидел. Просто… э-э… работал близко по этой линии, – решив не раскрывать пока своё милицейское прошлое, туманно пояснил Фролов.

Прервав приобретший для него опасное направление разговор, капитан принялся с показным интересом крутить головой. По мере спуска, вопреки логике, становилось светлее. Откуда-то снизу поднимались навстречу скрипящей клети тепло и отсветы багрового зарева, словно Фролов с бригадиром в жерло вулкана проваливались. Гремя кандалами, капитан утёр кепкой вспотевший лоб.

– Уф-ф… Прямо преисподняя какая-то… Тепло там у вас?

– Не замёрзнешь, – отозвался скупо зек и, подняв стекло лампы, задул фитилёк.

Уже и без лампы стало светло. Милиционер чётко различал бугристые, вырубленные в неизвестной ему породе стенки шахты, рывками, как на старой киноленте, проплывающие мимо снизу вверх, слышал сквозь повизгивание тросов доносящийся со дна шум – будто там, в глубинах земли, кто-то вздыхал мощно, чавкал и время от времени бил молотом так, что недра подрагивали.

Наконец со скрежетам, всхлипами и стонами, клеть преодолела вертикальную шахту и повисла под куполом огромной, с городской квартал величиной, пещеры, озарённой отблеском… Нет, не пожара, как Фролову сперва показалось, а пламенем множества плавильных печей, кузнечных горнов, костров и огоньков тусклых, тлеющих, словно звёздочки в небе, одиноких фонариков.

Милиционер закашлялся от здешнего воздуха – едкого, насыщенного дымом, копотью, запахом горелого масла, но клеть скользнула ниже, повинуясь движению огромного барабана с намотанным на нём стальным тросом, и через пару минут достигла дна.

Бригадир открыл дверку, кивнул:

– Выходи.

Капитан ступил на твёрдую почву, осмотрелся вокруг. Возле застопоренного барабана он приметил группу местных обитателей. Бородатые, с длинными нечёсаными космами до плеч, в неописуемом рванье, а некоторые и вовсе в чём-то вроде набедренной повязки, они жадно разглядывали новичка, указывали на него пальцем.

– Хорош глазеть, дармоеды! – гаркнул на них бригадир. – Марш по рабочим местам! А то без вечерней пайки оставлю!

Оборванцы торопливо шмыгнули в разные стороны.

– Светло тут у вас. И просторно, – стараясь держаться независимо и скрывая охватившую его панику от увиденного, изрёк Фролов. – Я себе выработку страшнее представлял. Думал, тут в грязи на четвереньках вагонетки толкать придётся…

– И на четвереньках поползаешь, и на брюхе, – пообещал бригадир. – Это у нас главный штрек. Его уже лет шестьдесят обживают. Здесь и промзона, и жилой сектор. А золотоносные породы отсюда выбраны давно. Проходы вслед за жилой на километры тянутся… Эй ты, подь сюда! – неожиданно прихватил он за лохмотья промелькнувшего было мимо каторжанина. – Отведи новенького в кузню. Пусть Фома ему кандалы срубит. А потом в бендюжку ко мне дорогу покажешь. Сделаешь – махорки на закрутку дам. Усёк?

– Так точно, гражданин бугор, – поклонился оборванец и тут же оценивающе осмотрел Фролова. – Ух ты… У тебя и клиф новый, и штанцы… Махнём?

– Я те махну! – рявкнул на него бригадир. – Делай, что велено, и без маклей!

Капитан громыхнул цепями:

– Не боитесь, что я без них сбегу?

– Попробуй, – усмехнулся бугор. – Если только кайлом километровый тоннель в гранитной скале прорубишь… Да и баловство это, а не кандалы. Это мусора считают, что ими каторжного удержать можно. Мы здесь по-своему бакланов стреножим. Колодки на шею и руки. Но предупреждаю. Кипишные да борзые, кто понятий не придерживается, долго не живут.

3

Дикого вида, заросший обожжёнными волосами по самые брови, кузнец, посверкивая на новичка рубиновыми огоньками глаз, сноровисто срубил зубилом заклёпки на кандалах. Освободившись от натёрших изрядно запястья и щиколотки оков, Фролов задержался немного в кузне, бережно оглаживая саднившую под браслетами кожу.

Между тем потерявший к нему интерес кузнец выхватил длинными щипцами из гудящего пламени горна раскалённую добела, словно кусочек солнечного вещества, заготовку, шмякнул её на наковальню, а дюжий помощник, выступивший из темноты, принялся бить, плющить болванку тяжёлым молотом, высоко вздымая его над головой и со страшной силой обрушивая на металл, брызжущий снопами ослепительных искр.

Капитан внимательнее всмотрелся в стоящего к нему вполоборота молотобойца. Огромный, за два метра ростом, с могучим торсом, с длинными руками, с узлами мощных, бугрящихся мышц, он походил бы на киношного культуриста или супермена вроде Шварценеггера, если бы не густая, чёрная в отсветах пламени, шерсть, покрывавшая его от макушки до пят. Лицо было тоже антрацитного цвета, с широким приплюснутым носом, а из приоткрытого азартно рта блестели влажно длинные зубы, больше напоминавшие звериные клыки.

Повернувшись к провожатому, милиционер поинтересовался, указав на гиганта:

– Негр, что ли?

– Рабсил, – пренебрежительно махнул тот. – Силы много, а мозга – как у дитя… Слушай, может, у тебя с воли какое шмотьё осталось? Ну, вещички там разные, портсигарчик, к примеру, или лепешок волняцкий? Ты мне подгони, я помогу толкануть. Или обменять – на чай, курево…

– Нету, – с сожалением развёл руками Фролов. – Всё ваши тюремные мусора выгребли. Даже коронки золотой во рту не осталось – сапогом на допросе зуб вышибли…

– Золото нам без надобности, – разочарованно вздохнул зек. – Этого говна здесь навалом. Может, хоть листочек бумаги какой в заначке есть? На закрутку? Нет? Ну, пойдём тогда к бригадиру. Доставлю тебя к нему в целости и сохранности, без кандалов. Может, он мне и вправду чайку замутку или табачку подгонит.

Освободившись от оков, милиционер почувствовал себя увереннее. По крайней мере, теперь он вполне мог дать отпор любому, кто задумает проучить новичка, а здесь таких перцев, судя по то и дело попадавшимся на пути субъектам с отвратительными, исполосованными шрамами, злобными или дегенеративными рожами, было хоть отбавляй. И все они пялились на только что спустившегося сверху товарища по несчастью – ощупывали его жадными взглядами, завидуя, судя по всему, и целой пока, с иголочки, робе, и чистому, не покрытому вековой грязью, лицу, и походке нездешней – решительной, с прямой спиной и поднятой головой. Встречные же держались здесь по-другому: сутулились, передвигались суетливо, бочком, словно ныряя в холодную воду, смотрели всё больше исподлобья да искоса, а в тех, что шли повольнее, мелко ступая, будто верёвочку вили затейливую, держа руки в карманах или на отлёте, развернув пальцы веером, шныряя взглядом по сторонам, капитан безошибочно узнавал блатарей. Все урки во все времена ведут себя одинаково. И вразумить их, заставить уважать себя, можно только одним, веками проверенным, способом – кулаком.

Провожатый хорошо ориентировался в плохо освещённом пространстве душного и смрадного подземелья. Он уверенно вёл Фролова мимо каких-то кривобоких строений, сложенных из дикого камня, с провалами озарённых отсветами факелов, ламп и коптилок окон, громоздких, непонятного назначения, механизмов, с огромными коромыслами рычагов, шестернями величиной со слона, гигантскими колёсами… Всё это вращалось, качалось, скрипело, визжало и ахало. И везде среди сновавших то тут, то там людей капитан примечал возвышающиеся над ними фигуры рабсилов. Именно они толкали, тянули, давили, крутили рукоятки, штурвалы и вороты, заставляли двигаться, работать сложенные в пять этажей высотой производственные конструкции.

– Здорово тут у вас… солидно, как на заводе, – заметил милиционер провожатому. Но тот, явно потеряв к нему интерес как к потенциальному торговому партнёру, отмахнулся скупо:

– Ничего особенного. Вентиляция, транспортёр, водокачка, камнедробилка, преса… Обыкновенная шахта. Ты лучше смотри, чтобы под эти маховики не попасть. А то зазеваешься – и поминай как звали. Разотрёт в порошок. Не сам оступишься, так помогут…

Вскоре он привёл капитана ко входу в небольшой грот, вырубленный в скале. Отодвинув занавеску, заменявшую дверь, крикнул:

– Гражданин бугор! Принимай новичка. В целости и сохранности.

– Давай заходи, – из чуть освещённого пламенем коптилки мрака отозвался бригадир.

Фролов ступил, едва не стукнувшись головой о каменный свод. Следом ткнулся и провожатый:

– Я всё сполнил, как велено. Чаю бы на замуточку…

– Держи, – обозначившись в темноте, сунул что-то ему в руку бригадир, – и проваливай.

Привыкнув к темноте, милиционер разглядел дощатый стол, крепко сколоченную лавку и, пошарив для верности рукой, чтоб не промахнуться, сел, ругнувшись:

– Ни хрена не вижу…. Как вы здесь живёте?

– Приноровишься, – хрипло хохотнул бригадир. – Врежешься пару раз мордой в скалу – начнёшь, как летучая мышь, на расстоянии преграду чуять. Ультразвуком или… хе-хе… энергией мысли направление движения определять.

Вскоре Фролов и впрямь стал видеть лучше. Бригадир поставил на середине столешницы рядом с чадящей слабым огоньком коптилкой, изготовленной из ржавой консервной банки, затейливо вырезанную из камня шкатулку. Открыл тяжёленькую крышку, запустил внутрь пальцы, достал обрывок газеты. Бережно оторвал от него две полоски бумаги, одну протянул гостю. Из той же шкатулки вынул щепотку махорки, сыпанул себе, потом Фролову. Капитан неумело, следя за манипуляциями бывалого зека, свернул вслед за ним цигарку, щедро наслюнявив её. С неодобрением посмотрев на просыпанные крошки табака, бригадир осторожно смахнул их со стола себе в ладонь и стряхнул в шкатулку. Потом, пыхнув, прикурил от коптилки и, выпустив облако дыма, предложил:

– Ну, давай, земеля, колись. Всё о себе расскажи – как на духу. Мужик ты, видать, тёртый, раз в нашу яму попал. Новеньких нынче сюда очень редко кидают. Только неисправимых. Так что поведай мне без утайки, кто ты, что, кем был, как в лагерь попал и за что к нам загремел. Гляжу на тебя – вроде урка, а цигарки вертеть не умеешь. Значит, на зоне, по пересылкам да этапам не парился…

– Мент я, – признался Фролов, жадно втянув в себя едкий махорочный дым. – Опер из уголовного розыска. Звание – капитан.

Бригадир посмотрел на него задумчиво, пожевал губами, сплюнул попавшую на язык табачную крошку:

– Тяжёлый случай. Но молодец, что сознался. Народ в лагере ушлый, всё равно бы дознались. И маляву нам насчёт тебя подогнали бы сверху. С бывшими мусорами, сам понимаешь, у братвы разговор короткий. Слыхал, что с ними на зоне делают?

– Слыхал, – степенно, чувствуя, как блаженно кружится изголодавшаяся по никотину голова, согласился капитан. – А только это ко мне не относится.

– Как это? – удивился бугор.

– А так. По понятиям, на зоне каких ментов жучить надо? Бывших. И, между прочим, правильно. Если мент, призванный стоять на страже закона, сам этот закон нарушил, на преступление пошёл, из корысти например, кто он после этого? Падла последняя! Правильно я понятия толкую?

– Ну-ну, – усмехнулся зек.

– Так вот. А я, парень, как был на государевой службе, при исполнении, так и остался. И в тайгу пошёл, а после сюда попал по служебной надобности. Чтоб, значит, разобраться, что за хрень здесь творится. Что за отморозки, форму напялив, суд вершат, незаконно людей под стражей держат, работать на себя заставляют, золото без лицензии промышляют? Вот и выходит, что никакой я не мусор разжалованный, а вы не зеки, ибо содержитесь здесь не по приговору суда. Больше скажу: вы мне помогать всемерно должны, со мною, ментом, сотрудничать, поскольку цель моя – вас от незаконной неволи освободить, а вохру вашу, наоборот, повязать и привлечь к уголовной ответственности…

– Стал быть, ты вроде агента секретного, – сосредоточенно размышлял бригадир. – Шпион, то есть.

– Это ваши тюремщики, что меня схватили, в кандалы закатали, так считают, – разгорячился милиционер. – Но шпион на чужой территории действует. А я оперативной работой занимаюсь, у нас, в России.

Бригадир опять кивнул, поинтересовался будто бы между прочим:

– Чайку, гражданин начальник, хапнуть по глоточку не желаете? Я пацанам скажу, чтоб замутили…

– Давай, – согласился Фролов. – Только я тебе не гражданин, а товарищ. В настоящий момент – по несчастью.

– То в настоящий, – со значением произнёс зек, а потом, отдёрнув занавеску на двери, крикнул кому-то: – Ну-ка, быстро купчика мне запарь в чифирбаке! – И, обратившись к гостю, продолжил: – А вообще-то я, дело прошлое, и до этой зоны срок отмотал. По бакланке. Молодой был, глупый. Геолог по образованию, техникум горно-металлургический закончил. Попал в партию. Мотался по Забайкалью. Потом, естественно, расчёт. Денег столько выплатили – в жизни не видел. Ну и… гуляй, как говорится, нищая Россия! Так гульнул, что в КПЗ очнулся. Схлопотал три года за драку. Освободился – и опять в партию. В тайге от своих отстал, заблудился – и вот здесь.

– Давно?

– Да уж четвертак, почитай, отсидел ни за что ни про что. Так что, гражданин мент, хорошие ты слова говоришь, правильные. А только признайся честно, ни хрена ты, попав сюда, сделать не сможешь. У тебя связь с волей есть?

– В том-то и дело, что нет, – пригорюнился капитан. – Была бы, я б на своих вмиг вышел. ОМОН, СОБР – всех сюда созвал. Мне бы только весточку в краевое УВД передать… Может, ты по братве пробьёшь? А маляву я тебе нарисую.

– Пробьёшь! – скептически хмыкнул бригадир. – Тут ни этапа, ни транзита отродясь не бывало. Говорю же – как в чёрную дыру мы все провалились. Сюда – пожалуйста, отсюда – шиш.

Откинув занавеску, в пещерку протиснулось косматое, в рванье, существо. В передних конечностях оно несло большую литровую кружку.

– Чай! – произнесло хрипло.

– Давай, и пошёл вон, – принял, обжигаясь, посудину бригадир.

– Рабсил? – с видом знатока спросил, глядя на удалившегося торопливо субъекта, милиционер.

– Да не… шнырь мой.

– Лохмат больно…

– Ничо, поживёшь здесь годик-другой, сам шерстью зарастёшь и мохом покроешься…

– Год не могу, – покачал головой Фролов. – Задание у меня. Мне к своим выбираться надо. Неужто у вас тропочек воровских через запретку не проторено?

Бригадир, поплевав на пальцы, взялся за кружку, разлил чай в посуду поменьше – две пустые консервные банки, подвинул одну ближе к милиционеру. – Хлопни, служивый, купчика, а то у тебя небось все рамсы от увиденного попутались.

– Эт точно! – подтвердил Фролов и, взявшись за горячие бока посудины, принялся отхлебывать мелкими глотками обжигающий и крепкий до вяжущей во рту горечи чай. А потом поинтересовался по-свойски: – Тебя, кстати, как зовут?

– Виктор. А кликуха – Лом. А тебя?

– Никита. А кличка…

– Пусть будет Капитан. В смысле – дальнего плавания. Но и ментовское звание братве придётся раскрыть… Ладно, о том мы с тобой позже потолкуем…

Опять хлебали чай, обжигаясь о тонкое железо консервных банок. Фролов уже увереннее скрутил ещё одну цигарку из предложенного бригадиром табачка. Взбодрённый кофеином, полюбопытствовал живо:

– Ты мне, Виктор, вот что скажи. Что это за лагерь такой? И кто его держит? Сталинисты отмороженные, сектанты? И какого хрена вы все, здоровенные мужики, в их игры играете, пашете на этих самозванцев?

– Ни черта ты не понял, капитан, – принялся растолковывать бригадир. – Зона эта вправду сталинская, с тех ещё, довоенных, времён сохранилась. Не спрашивай как, не знаю. Но в тайге чего только не встретишь. И скиты раскольничьи, и посёлки сектантские, и преступников беглых. Мужики, кто недавно с воли, рассказывают, что в Пермских лесах, например, даже инопланетяне водятся! Так что и лагерь, в принципе, можно в секрете хранить. Вохра здесь потомственная, злая, как псы конвойные. Зеки – тоже уже в третьем, а то и в четвёртом поколении сидят. Ну и пришлого народа, вроде нас с тобой, немало. Я, когда сюда попал, застал ещё зеков, что при Сталине срок получили.

– Чудеса… – чмокнул губами Фролов. – И что ж, так вот вы и сидите безвинно, не протестуя?

– Один кипеш тут на моей памяти был. Я тогда только на зону поднялся. Ну, крутился по молодости возле урок. Не понимал тогда, что они только потомственных настоящими пацанами считают. А мы, которые с воли, для них вечными шнырями остаёмся. Короче, пошёл в отрицаловку – отказ от работы, режим нарушал. Но здешний лагерь – не исправительно-трудовая колония советских времён, где я срок по первоходке мотал. Меня вохра сперва в карцер бросила, потом в «бур» на полгода. А когда я и после этого в отказ пошёл, пустили под дубинал. Били не по-человечески. Потом срок изменили. Вместо четвертака – на пожизненную каторгу. И сюда, в шахту, сбросили. Здесь мои горные знания пригодились, активисты, придурки лагерные, меня пригрели. А как раз там, наверху, какие-то перебои со жратвой начались. Но главное – с чаем и куревом. Неделю в пролёте, вторую… На третью народ бузить начал. Урки мужиков на бунт подбили. Наковали пик, ножей в кузне. Лестницы из чего попало с крючьями на концах сплели. Ну и попёрли наверх. В первых рядах, паровозами, – мужики, за их спинами – блатные. Человек сто. А меня такой же, как я теперь, бугор не пустил. Не суйся, говорит, результат предсказуем. Он зек старый, авторитетный был. С ним даже урки считались, даром что активист – «краснопёрый» по фене. Его по пятьдесят восьмой осудили, как вредителя, при Иосифе Виссарионовиче ещё. Башковитый был мужик. Не гнулся, не гладился… А через несколько часов нам сверху эту сотню назад сбросили. В виде трупов. Один оказался живым ещё. До того, как помереть, успел рассказать, что ни один каторжанин за периметр запретки не прорвался. Всех вохровцы из автоматов и пулемётов посекли. Что-что, а караулить нашего брата эти чекисты умеют…

– И что ж, отсюда наверх никто не выходит?

– Никогда, – мотнул головой бригадир. – Только сюда. Изредка новичков, вроде тебя, присылают. А чаще – новые партии рабсилов. Умерших в дальней штольне хороним.

– Ну и жизнь…

– Лучше такая, чем пуля чекистская, – пожал плечами бугор. И, отставив решительно пустую банку из-под чая, предложил: – Пойдём, с участком работы для тебя определимся. Нашу шахту покажу. Да, кстати, – вспомнил он, – ты должен себе масть по этой жизни выбрать. В блатные лезть с твоим прошлым ментовским бесполезно. В актив пока рано…

– Мужиком буду, – решительно кивнул Фролов.

– Правильно, – согласился бригадир. – Для тебя главное – в первые дни здесь выжить. А потом привыкнешь. У нас, если подумать, здесь неплохо. Лучше, чем наверху. Тепло, морозы не донимают, работа полегче. Ту, что тяжёлая, – породу рубить да вагонетки толкать – рабсилы исполняют… Не-е, жить можно, – подумав немного, убеждённо повторил бригадир.