Электронная библиотека » Александр Фурман » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 29 марта 2015, 13:27


Автор книги: Александр Фурман


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Пыркиной на уроке не было. Две-три девчонки посматривали на него с осуждением…

Никакого продолжения эта история не имела.

И вот теперь он чуть ли не дружил – с ПЫРКИНОЙ. Чего только в жизни не бывает… Более того, чувствуя странную зависимость от нее, от ее женственности и товарищества, он именно с ней захотел поделиться сомнениями по поводу своего ожидаемого всеми – и друзьями, и врагами, – но кажущегося ему самому ненужным и даже вредным выступления на будущем собрании. Как ни странно, но Оля вполне поняла его закрученные и сбивчивые объяснения (между прочим, он их даже отрепетировал, но когда дошло до дела, застеснялся). Сначала она, конечно, очень расстроилась, а потом согласилась, что, наверное, так будет лучше. «Тебе, Сань, виднее». У Фурмана внутри все пело – она же, озабоченно прищурившись, молчала и, видимо, готовилась к тому, что теперь вся их подготовка с треском провалится и борьба окажется бесполезной…

Но Фурман-то придумал другой, неожиданный ход! На собрании с «главной речью» должна выступить именно она, Оля Пыркина, – да, вот такая, как есть, «простая троечница», «хулиганка» (только, прошу тебя, без мата) и к тому же – лицо, совершенно не заинтересованное ни в каком собственном продвижении, ведь так? Но как раз только такой человек и вправе сказать в этой ситуации простую, понятную всем, даже самым тупым, голую правду… – пардон, я не виноват, это так говорится. Нет, ты не должна быть голой – на собрании-то уж точно… Тебе никто не сможет возразить – убеждал он опешившую от его предложения Пыркину. Мы с тобой все обсудим и потом еще десять раз отрепетируем! Ты сможешь! Ты должна! Это будет правильно! Если так скажу я, то эти наши «умники» во главе с Шапугой – они тут же начнут со мной спорить о какой-нибудь ерунде. Я не смогу удержаться, стану отвечать им – получится каша, а они только этого и хотят: запутать всех нормальных ребят, чтобы уж никто не понял, о чем идет речь, вокруг чего спор, – это их единственный шанс! А с тобой они побоятся спорить! Правду тебе говорю – так и будет! Они же от тебя этого не ожидают и будут молчать в тряпочку. А когда сообразят, что происходит, будет уже поздно: все остальные тебя уже услышат! Они будут тебя слушать, потому что никто ведь не привык к твоим выступлениям на собраниях – так что наоборот, это будет очень свежо и неожиданно! Послушай, что я тебе говорю! Да никому не нужно об этом сообщать!.. И «своим» тоже. Пусть это будет наша с тобой тайна, наша секретная операция…

За день до собрания к Фурману домой вдруг приперся Шапуга. Остановившись на пороге, он сказал, что заходить не будет, но хочет задать один-единственный вопрос и получить на него честный и прямой ответ.

– Должен предупредить тебя, – с мрачной решимостью сказал Смирнов, – что сейчас очень многое поставлено на карту и от твоего ответа зависит будущее многих хороших людей…

– Знаешь, Илья, не надо меня запугивать, – сразу рассердился Фурман. – Я уже пуганый. Ты пока еще не следователь, и я на твои вопросы вовсе не обязан отвечать. Так что ты или притормози слегка, или давай попрощаемся. Завтра увидимся в школе, и там задашь мне свой вопрос. Он ведь может подождать до завтра, ничего с ним не случится?.. А-а, ну так если тебе нужно что-то узнать у меня, то ты, согласись, немножко не с того начал… Ну хорошо, короче, я правда сегодня устал, какой у тебя вопрос? Да я отнесусь, отнесусь серьезно… Только не тяни волынку.

– На самом деле я уже несколько раз тебя об этом спрашивал, – капризным голосом произнес Смирнов, – но раньше тебе всегда удавалось уворачиваться и уходить от прямого ответа. Сегодня я спрашиваю в последний раз.

Внезапно Фурман ощутил, что его собственное тело словно бы подключено к какой-то подземной электрической сети и по нему, как по пустому мешку, быстро и плотно заполняя его от ног к животу, неостановимо поднимается сухая, как песок, волна злобной напряженности, исходящей от собеседника. Фурман испугался, что, когда «заражение» дойдет до конца, до «горлышка», он совершит что-нибудь ужасное, но ничего не мог с собой поделать, а Смирнов продолжал давить:

– Имей в виду, сейчас от твоего поведения зависит очень многое.

– Ты мне это уже говорил…

– Хорошо, но я все же вправе надеяться, ты отдаешь себе отчет в том, что все висит на волоске?.. Я не хочу тебя пугать. Ответь мне только «да» или «нет»: у тебя есть досье с компроматами на кого-либо из наших ребят? Я имею в виду – из нашего класса. Да или нет? Собираешься ли ты их использовать в сложившейся ситуации? Или уже использовал? Кто именно находится у тебя на крючке?!

– Ты, кажется, собирался задать мне только один вопрос, – не удержался от кривой усмешки Фурман. (Господи! Так вот о чем он думает и в чем меня подозревает!.. Да он совсем обезумел…)

– Оставь, пожалуйста, свои шуточки для другого раза! – раздраженно попросил Смирнов. – Ну так что, ты будешь отвечать?

– Илья, я правда не пойму, ты нарочно придуриваешься, что ли? – устало спросил Фурман.

– «Да» или «нет»?

Фурман стал машинально прикидывать, что может быть дальше. Допустим, я принимаю его условия и говорю «нет». Так он ведь все равно не поверит! Ему все известно заранее… А что будет, если я скажу «да»? Непонятно… Заманчиво, конечно, еще разок поводить его за нос, но… На хрена мне это надо? Как же все-таки втемяшились в его башку эти дурацкие «досье с компроматом»… А у самого-то у него они есть? Почему он все время о них заговаривает? И слово-то какое: «досье». Сказать, что есть? Откуда они у меня могут быть? Что я, псих, что ли, – заводить эти досье? Я даже не знаю, как они могут выглядеть: папки?.. И где же я их должен держать? В шкафу, что ли?.. Тьфу, зачем мне вообще об этом думать?! Но неужели кто-то еще из ребят подозревает, что У МЕНЯ может быть что-то подобное?! Но ведь это же… предательство! Как же все это мерзко…

Таинственное «электричество» куда-то утекло само собой, и на его место пришла нарастающая головная боль. Фурман начал бессильно упрекать Смирнова в подлости и сумасшествии, а потом, чувствуя, что сейчас упадет или его стошнит, стал уже просто умолять его уйти «по-человечески». Но Смирнов еще долго стоял, как камень, не давая закрыть дверь. В конце концов, когда Фурман уже чуть не хныкал от отчаяния, он ушел – неудовлетворенный и, кажется, убежденный, что соперник опять с ним играет в какую-то игру. Ну и черт с ним! Пусть сходит с ума, если ему так нравится… А я умираю.

Распластавшись на диване, Фурман бредово прислушивался к пока еще смутному действию уже второй – спасительной – таблетки… Постепенно обручи стали разжиматься, туман рассеялся, и он вдруг понял, почему Шапуга так уперся в эти «досье». Однажды, в очень давнем разговоре, Фурман сказал ему, что было бы интересно описать их класс в каком-нибудь «художественном произведении». Смирнов спросил, собирает ли он уже материалы или говорит абстрактно, и Фурман с хвастливой глупостью ответил, что да, мол, в каком-то смысле собираю… Видно, эти слова застряли у него в голове, а уж все остальное довершила его извращенная фантазия.

Вот глупой Ирке достался союзничек-то – как нарочно! И как же он сам-то будет вступать в комсомол со своими идиотскими тайными заговорами?

Напоследок Фурман сделал попытку убедить Ирку отказаться от предстоящего обсуждения или, в крайнем случае, просто перенести его на осень: «Я тебе же хочу помочь! Как друг! Зачем ты нарываешься?..» Но она гордо отказалась от его советов.

И вот наступил день, на который было назначено собрание. После уроков рамы в кабинете приоткрыли пошире, и в ожидании появления классной руководительницы все с осторожным наслаждением вдыхали свежий уличный воздух… Точно перед смертельной битвой.

Прибежали никчемные запыхавшиеся практиканты. Зря торопились. Они даже и не подозревали, что здесь должно произойти…

Через какое-то время все начали нервно позевывать. Наконец один из практикантов отправился на поиски классной. Вернувшись, он растерянно сообщил, что начать придется без нее: она на совещании у директора и попросила его вести собрание вместо нее.

– Никто не возражает? Ну что ж, тогда давайте начнем…

Бойцы обеих армий коротко вздохнули, сели поудобнее и затихли в своих окопах.

Известная процедура развивалась по начертанному пути. Наконец ведущий предложил дать слово желающим выступить.

Староста класса, вынужденная заменить отсутствующего по болезни председателя пионерского отряда, предпочла ограничиться официальной характеристикой члена пионерской дружины Медведевой Ирины, которую вы все и так хорошо знаете. На место она вернулась под недовольное шипение публики. Да, похоже, больше ее не переизберут… Но, похоже, она задала плохой тон: вылезшие следом за ней один, другой, третий бодро промямлили что-то невнятно-оптимистичное – и если бы не знать заранее их «партийную принадлежность», то вряд ли можно было бы понять, что, собственно, хотел сообщить каждый из ораторов.

Поймав с другого конца класса возбужденно-вопрошающий взгляд Пыркиной, Фурман незаметно подмигнул ей и сделал успокоительный знак ладонью: мол, потерпи, всему свое время. Он хотел, чтобы первыми выступили «они».

– Есть еще желающие что-нибудь сказать о вашем товарище Ире Медведевой?

Ну что, кто кого пересидит?.. Он сделал «смирновцам» приглашающий жест – давайте, не стесняйтесь, милости просим, сцена свободна! Посовещавшись, они выпустили Бычу. Говорил он, против ожидания, недолго, то и дело поправляя тяжелые очки и безжалостно вертя тоненькую шариковую ручку в своих огромных ладонях, как всегда, густо испачканных с обеих сторон какими-то формулами, конспектами и загадочными татуировками. Суть его выступления вкратце сводилась к тому, что каждый человек имеет полное право делать все, что он считает нужным, и не надо ему в этом мешать. Может, оно и так, а может, и нет, но только все это получилось у Бычи как-то мимо цели: судя по неопределенной реакции, большинство вообще не поняло, к чему он клонит, но лично Бычу, как хорошего человека, все приветствовали. Практиканты тоже одобрительно покивали, скрывая покровительственные улыбки. Между прочим, один из них, самый невзрачный, оказался не комсомольцем, а членом партии. Ну, что ж, очень хорошо, пусть посмотрит! Но неужели это все, что они подготовили? Это было бы просто смешно… Вид-то у Шапуги довольно мрачный.

После следующего – и уже почти острого – выступления еще одного «смирновца», Зюзи, Фурман показал Пыркиной: пора! Вперед! Так держать!..

Она все сделала правильно, хотя и не так красиво, как ему представлялось в воображении, – более растрепанно (забыла сказать некоторые важные вещи, а кое-что добавила от себя)… Зато так получилось естественнее – и правда, вполне по-пыркински! Класс заволновался. Стали брать слово девчонки, одна другой резче. Практиканты заметно растерялись, а когда попытались вмешаться с миролюбием, было уже поздно – покатился праздник без взрослых. Фурмановское «итоговое» выступление – с обращенными к Ирке объяснениями, самокритикой и критикой неназванных провокаторов, тщетно хотевших расколоть классное «общество», – лишь чуть притормозило, но не остановило всеобщего подъема. Дали слово двоечнику, и он своей нелепой клоунадой вызвал дружный хохот. Даже примолкшие было и опечаленные «смирновцы» тоже невольно заулыбались. Что ж, не такие уж они и плохие ребята, в конце концов. Ну, ошиблись… Победа! Победа была рядом!

Дошло дело до голосования. Переглядываясь, возбужденно хихикая и демонстративно загораживаясь друг от друга, все черканули что-то в своих листочках, быстренько сложили их и поскорее сдали специально назначенным людям. Те понесли собранные пачки на переднюю парту и начали считать там голоса, а изъявивший свою волю народ пока тревожно отдыхал в торжественной тишине.

Но вдруг, не дождавшись подведения итогов, Ирка сорвалась с места и вылетела из класса, громко хлопнув за собой дверью. Нервы у нее все-таки не выдержали… Следом за ней, забрав ее портфель и выкрикнув: «За что вы ее так обидели?! Что она вам всем плохого сделала?!» – побежала Любка Гуссель. Фурман почувствовал мгновенный укол вины, стыда и жалости: действительно, бедная Ирка… Но… Он сжал зубы. В общем, зря она полезла на рожон… Практиканты тут уже просто выпали в осадок. Девушка заметно сердилась, ведущий собрание сидел с растерянной улыбкой пассажира, опоздавшего на поезд, а по виду бледного коммуниста ничего нельзя было сказать (правда, он пару раз озабоченно взглянул на часы).

Объявили итоги голосования. Неожиданным в них оказалось лишь то, что «смирновцев» было чуть ли не вдвое больше, чем голосов, поданных «за». Видно, переметнулись в последний момент… Что ж, вот и все. Пора по домам.

Загремели стулья и закрываемые рамы, и все в каком-то странном изнеможении вяло потянулись к выходу. Неужели это недавно пережитый праздник их всех так опустошил?.. Впрочем, собрание-то продолжалось три с половиной часа, а ведь все без обеда…

Собравшись с силами, Фурман аккуратно подрулил к Пыркиной и поблагодарил ее как бы от всего класса и от себя лично – она того заслужила. Хорошая оказалась девчонка… А вообще-то ему очень хотелось пойти домой одному, без провожатых. Что он и сделал (правда, для этого пришлось пилить кругом, через Каляевскую, и еще слегка наврать что-то кому-то).

Ирка не появлялась в школе неделю. Пашка сказал, что она болеет – вроде бы по-настоящему, без обмана, с температурой. Потом она вышла, как будто ничего и не было. Ну, поболела и выздоровела. Все нормально.

Фурман нарисовал серию красочных карикатур в честь посрамления Шапуги и его прихлебателей. Они ему чем-то ответили, и больше никто об этом вроде бы не вспоминал.

Но с игрой в солдатики что-то случилось. Во время какого-то очередного, но уже очень жесткого и грубого «межпланетного» спора на переменке правитель Ялмеза Сашка Дрожжин, все предыдущие годы скромно державшийся в тени, вдруг с яростным презрением крикнул Фурману: «А ты давай, заплачь еще из-за солдатиков – вон, у тебя уже и слезки на глазах выступили!..» Фурман был так изумлен, что и вправду почувствовал наворачивающиеся слезы, – быстро огрызнувшись, он сбежал в туалет и умыл лицо. Конечно, он был очень расстроен, но не до слез же?.. Неужели они могли его так довести? С чего бы? Что это с ним происходит? Наверное, он просто слишком расслабился…

Последняя запись в Общей Тетради гласит:

11 мая. Всеобщая аппатия… Везде царит разруха. Никто не выходит на работу. Резко повысилось число самоубийств. Во многих провинциях начался голод.

Над Архосом рядом с Солнцем уже сияет ослепительная огромная звезда. С каждым днем она приближается.

Наступают последние дни Архоса.

Проверки на дорогах
I. Ояврик

По телевизору несколько раз показывали детский художественный фильм про чукотского мальчика, который вместе со своими родителями-оленеводами кочевал по бескрайней тундре. Однажды кто-то из взрослых в шутку подарил ему волчонка, случайно уцелевшего после массового отстрела обнаглевших хищников. Несмотря на определенные сомнения окружающих, волчонок быстро одомашнился и получил странно звучащее чукотское имя Ояврик. Так они и росли вместе. «Ояврик! Ояврик!» – то и дело звал мальчишка.

Потом мальчику подошло время учиться, и его на вертолете (до которого еще нужно было добираться сколько-то суток на оленьей упряжке) отправили в город, в школу-интернат. После отъезда друга у Ояврика, превратившегося в огромного умного волчару, начались серьезные жизненные трудности – как, впрочем, и у самого мальчика, столкнувшегося с совершенно непонятными ему городскими нравами. Отдельные эпизоды фильма, связанные с жестокостью по отношению к животным или показывающие интернатское глумление над простодушным мальчиком, даже при повторном (от нечего делать) просмотре заставляли фурмановские глаза печально увлажняться…

У них в классе тоже был изгой – тихий, нелепо изогнутый, с нелепой картавой отчетливостью выговаривающий неуместно-интеллигентные фразы… Он был последним, поздним ребенком из хорошей семьи: двое его старших братьев с отличием закончили эту же школу – и он тоже старался в меру сил, делал дома уроки, хотя его и к доске-то почти не вызывали. В классе к нему давно привыкли и в свое время даже в пионеры приняли: мол, все равно он «наш», «наш дурачок». А в общем-то, никому и дела до него не было. Никому – кроме Смирнова.

Начиная где-то класса с шестого, он стал почти на каждой переменке приставать к этому беспомощному существу, устраивая целые представления и собирая на них падкую на ярмарочные развлечения мальчишескую публику. Это могло быть и публичным «интервьюированием» прижимаемого к стенке дурачка, вызывавшим у зрителей гомерический хохот, и чем-то, больше похожим на допрос без применения силы, и просто презрительным поддразниванием, переходившим в откровенно унижающие формы «борьбы». До настоящего битья дело никогда не доходило, но зато особым спросом пользовались моменты, когда жертву удавалось-таки расшевелить и довести до стадии «благородного возмущения» – тут уж на беднягу набрасывались всем скопом, и возникала замечательная «куча-мала», прерываемая только звонком на урок. Помятый, взъерошенный дурачок вылезал из-под груды тел и с видом старенькой больной обезьянки озабоченно потирал придавленные члены.

Как-то ему три дня подряд во время возни отрывали белый накладной воротничок с пиджака. Это, конечно, было уже слишком: на ближайшем собрании его родители пожаловались учительнице на развернувшуюся в классе травлю, однако при разбирательстве выяснилось, что он так и не выдал никого из своих постоянных обидчиков. Пару раз он был на грани слез – и тем не менее все это измывательство как бы входило в рамки его терпения, не становилось для него чем-то непереносимым. Его неспособность разгневаться или хотя бы обидеться на своих мучителей даже могла вызывать раздражение.

У маленького изгоя были светлые, чуть кудрявящиеся волосы, странно густые черные брови, крючковатый нос и печально-овечий взгляд полуприкрытых веками серых глаз. Смирнов, который, как видно, тоже посмотрел фильм про дружбу чукотского мальчика и волка, почему-то присвоил ему кличку Ояврик (в этом имени действительно слышалось что-то совсем не волчье, а скорее уж овечье: «ая-а-а-а-врик!» – издевательски блеял Шапуга на переменках).

Фурман, считавший важным поддерживать в классе остатки «традиционного морального порядка», иногда сердито вмешивался в эти нехорошие Шапугины развлечения. Особенно его вывела из себя история с отрыванием воротничка – в конце концов, пришивать-то его приходилось родителям, а смирновской маме тоже вряд ли бы понравилось, если бы ему каждый день по новой отрывали рукав пиджака или воротник на рубашке. Публично прозвучавшая угроза подействовала на «загонщиков» отрезвляюще, и таких отчетливых следов они больше не оставляли.

Но наиболее устраивающим всех способом временной приостановки «террора» оказались немедленные ответные силовые действия добровольных сотрудников из «полиции нравов» и организация веселой общей потасовки. Постепенно участие Фурмана в потехе сделалось не только обычным, но и необходимым, а жертва стала играть роль всего лишь «приманки для тигра».

Между прочим, пухлый Смирнов, даром что был по-прежнему освобожден от физкультуры, в последний год стал заметно уплотняться и наливаться какой-то квадратной чугунной тяжестью, так что любая «возня» с ним превращалась в проблему. Когда он упирался, сдвинуть его с места можно было только с разбегу. Шапуга умело использовал это свое тяжеловесное качество, непробиваемой спиной-стеной загораживая от Фурмана главное место действия.

Так оно и шло. С годами Шапуга становился все изощреннее, Ояврик – все глупее, а большинство мальчишек – грубее и бессердечнее… Это был уже восьмой класс. Об Архосе и не вспоминали. В очередной потасовке – третьей по счету за этот день – Фурман остался в одиночестве, все его верные соратники с половиной Шапугиной братии помчались в буфет, но пара мелких усердных палачей продолжала гнуть, давить и пинать и без того растерзанного Ояврика, пока сам Смирнов обеспечивал им прикрытие «в воздухе и на земле». Фурман уже замучился бесконечно пробивать эту мягкую передвижную стену и от бессилия начал злиться. «Ладно, кончайте! Я уже не играю! Отпустите его! Хватит!» – крикнул он через плечо Смирнова, но это не подействовало. Наоборот, предвидя конец, парни заторопились и, как видно, слишком сильно завернули руку бедному Ояврику: обычно он с молчаливым пыхтением претерпевал любые экзекуции, а тут коротко вскрикнул.

Фурман рассвирепел и кинулся на штурм. Проклятая жирная серая стена-спина не поддавалась, он замолотил по ней кулаком, словно по двери, – она только поежилась, как от щекотки. Не оборачиваясь, Шапуга неожиданно попытался схватить досаждающую ему мушку и раздавить ее об свою спину. Прием почти удался: устало распахнутый фурмановский рот вдруг оказался прижатым к грязной мерзкой плотно набитой материи – задохнувшись, он с внезапным наслаждением по-бульдожьи вцепился всей пастью во вражескую плоть. Конечно, это было нечестно и дико, но вполне заслуженно: «Ай!» – громко крикнул Смирнов, вскидывая руки и быстро освобождая дорогу. Разобраться с остальными уже не представляло труда, хотя попытки сопротивления продолжались до самого звонка на урок.

Через несколько дней класс проходил диспансеризацию в детской поликлинике. Во время осмотра на спине у Смирнова, прямо над лопаткой, обнаружилось отчетливое лиловое клеймо из двух неровных точечных полумесяцев – Фурман даже испугался: ведь это сквозь пиджак, рубашку и майку! Небось бедному Шапуге было ужасно больно… «Что это у тебя тут такое?» – брезгливо спросила врачиха, и Смирнов с ироничным возмущением сказал, что его покусали одноклассники. «Черт знает что! Совсем уже одичали?!» – пробормотала она. Присутствующие слабо захихикали.

Смирновская мама каким-то образом тоже узнала про шрам и на ближайшем родительском собрании интеллигентно выразила свое недоумение Басе Иосифовне. «Сашка, ты совсем с ума сошел, что ли? – недоверчиво спросила мама, вернувшись. – Это правда, что ты искусал Илюшу Смирнова?» Оскалившись, Фурман сказал, что правда, но только мясо было очень жирное и вдобавок с грязным пиджаком. Но – на войне как на войне…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5
  • 4.2 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации