Электронная библиотека » Александр Фурман » » онлайн чтение - страница 9


  • Текст добавлен: 29 марта 2015, 13:27


Автор книги: Александр Фурман


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– А если ты захочешь убежать от меня?..

– Да не буду я никуда убегать! Просто спрошу тебя кое о чем… От вас тут разве убежишь… Ты только ответь мне по-человечески, а потом – можешь вести меня куда хочешь, хоть к дьяволу… Можете меня там разорвать на кусочки и сожрать… Да, если торопитесь, можете и в сыром виде… Ну, так что? Мы договорились?.. Как «о чем»?! О том, что ты человеком попробуешь быть хотя бы две минуты!!! Справишься?! Или ты вообще не знаешь, как это делается?..

Все, ладно! Хорошо! Предположим, кто-то из твоих друзей решил, что я его чем-то там обидел. Хотя я даже не понимаю, когда и где это могло произойти!.. Ну ладно, если что-то в самом деле было не так, то я даже готов извиниться, пожалуйста, – только скажите за что и, главное, перед кем? Где этот человек-то? Которого я так ужасно обидел. Почему он не может сам выйти и сказать по-простому, что произошло? Ведь я ж его не убил?! Чего ему бояться-то? Что я с ним могу сделать? Пусть тогда придет под охраной!.. Или вы со мной просто играете? И никакого «обиженного» вообще нету?.. Почем я знаю? Вы же ничего не говорите, а сразу набрасываетесь, как какая-то свора диких зверей!.. Откуда же я могу знать, чем я перед вами провинился? Может, я просто случайно нарушил какую-нибудь территорию вашей стаи…

– Может, так, а может, и не так… Хорошо, чего ты хочешь от меня?

– Чего я хочу от тебя?.. Я хочу, чтобы ты мне объяснил, что тут происходит. Ты мне можешь это сказать? Что мне теперь делать? Я просто не понимаю: что я должен делать дальше?! На колени вставать? Перед кем?

– А почему ты МЕНЯ об этом спрашиваешь?

– Почему тебя?.. Я тебя об этом спрашиваю, потому что ты – человек, и я тоже – человек, и вот, так уж получилось, извини, что мы тут с тобой стоим лицом к лицу… Так и хочется сказать: как два дурака… Только мне сейчас не до шуток. Меня тут сейчас будут казнить. Голову мне будут отрывать! И я всего лишь хочу знать ЗА ЧТО. Это понятное желание? Я имею право это знать? Ты можешь мне ответить хотя бы на этот простой вопрос?!

Что ты молчишь? Я не понимаю. Ты язык проглотил?!

– А что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?

– …Я хочу, чтобы ты ответил на мой вопрос: имею ли я право знать, за что меня наказывают. Я понятно говорю?.. Ты можешь ответить на этот вопрос? Тогда ответь.

– …Имеешь.

– Вот, уже хорошо! Тогда скажи, почему нельзя выяснить все это по-человечески? Что в этом такого сложного?! Ведь вы же люди, такие же, как и я! Почему же вы сперва набрасываетесь, как звери какие-то: всей стаей, да еще и со спины, избиваете ни за что – и только потом, когда от человека уже одни косточки остались, начинаете разбираться отчего да почему… Разве это по-людски? Так только волки могут поступать, да и то, только когда охотятся… Но они это хотя бы ради жратвы… волчат кормить… А вы-то ради чего? Хотя вы ведь, небось, тоже при этом думаете, что вы – вовсе не стая диких зверей, а какие-нибудь благородные разбойники: защищаете слабых, помогаете бедным, да?.. Ну точно, так и есть… Я угадал. Ну и ну!.. Вот позор-то… Слушай, а может, вы меня просто боитесь? Ну, а как же? Иначе с чего бы всем вашим бугаям лезть на меня одного? Я, конечно, хиляк, но могу и… ого-го!

Собеседник, шокированный этим предположением, слегка покривился:

– Ну, ты все-таки не это…

– А как еще я, по-твоему, должен вас понимать?!

Ты сам ко мне подъезжаешь и говоришь: «У нас к тебе есть разговор». Хорошо, пожалуйста! Вот, я перед тобой стою. Зачем тебе еще куда-то меня вести? Если ты правда хочешь со мной поговорить – говори, я готов тебя слушать!

– Ну… это не я сам… это ребята хотели… с тобой… А их здесь нет, они там. Они тебя зовут на разговор. Я просто передал.

– Хорошо, я понял. Но ТЫ можешь мне сказать, за что вы меня стали избивать? В чем причина? Я правда не понимаю! Ты мне можешь объяснить – только не кулаками, а словами, – в чем я виноват? Я тебя лично спрашиваю, как человека, а не как члена твоей стаи… Я понимаю: тебе поручили, ты должен это выполнять… Но ты просто скажи мне: что я сделал не так? Или, может, это вообще ошибка? Может, они меня с кем-то спутали? С каким-нибудь вашим врагом – я же не знаю!!! Я вижу: ты нормальный хороший парень, у тебя нормальные человеческие глаза, в отличие от остальных… твоих… друзей… Они правда, если честно, – ты не обижайся – больше похожи на каких-то волков… или на гиен… Хотя, может, я не прав? Может, они нормальные люди… ТЫ мне можешь сейчас помочь? Я ж тебя не о чем-то таком прошу… Пойми, я же человек, я должен знать, за что меня наказывают, почему это происходит! Иначе это же просто какое-то безумие получается, какие-то джунгли, где все жрут друг друга без разбору!.. Я прошу тебя, ответь мне только на один вопрос: ЧТО СО МНОЙ СЛУЧИЛОСЬ, почему я оказался в этой чертовой мясорубке?!

Парень поморщился и вздохнул – видно, ему было уже совсем тяжело:

– Ну, наверное, ты не так себя повел… – пробормотал он, отворачиваясь.

– Но когда?! С кем?! – с безнадежным напором продолжал вопрошать Фурман… Однако ситуация изменилась: теперь они были не одни.

Видно, остальным хулиганам в какой-то момент надоело ждать окончания их странно затянувшейся беседы: несколько раз из темноты к ним подъезжали разведчики, недоуменно прислушивались, потом с восхищенными обезьяньими ухмылками заглядывали Фурману в лицо и уносились обратно с докладами о происходящих чудесах. Слушателей постепенно стало больше. Правда, ни один из них не мог спокойно стоять на месте: они непрерывно дергались, крутились, толкались и обменивались восторженными впечатлениями типа: «Во заливает!.. Брешет, как по бумажке!» Вновь прибывшие то и дело непонимающе переспрашивали: «А кто это воще такой? Откуда он здесь взялся-то?..» – и из первых рядов им со знанием дела гордо объясняли: это нам читают лекцию – о том, что мы волки!..

В какой-то момент расшалившаяся публика применила к «лектору» старый как мир прием: кто-то подсел под него сзади, а спереди толкнули. Результат, конечно, был бы великолепный: лектор неожиданно для себя летит вверх тормашками! Но Фурман догадался о готовящейся провокации и успел поустойчивее расставить ноги. Когда его – действительно неожиданно – пихнули, он просто наехал на свою «подставку» и свалил ее на лед. Судя по тому, что мальчишка «охнул» и потом злобно погрозил Фурману кулаком, ему было больно – но он же сам все это сделал!

Понемногу пространство вокруг Фурмана несколько расчистилось. Все куда-то разъехались, и он, безнадежно подумав: «Может, они скоро вообще обо мне забудут…» – почувствовал, что ужасно замерз. Содрогнувшись так, что чуть не потерял равновесие, он решил взглянуть на Бычу – и вдруг получил чудовищный удар по касательной в спину (лед давал свои преимущества каждой из сторон: в данном случае трусоватый боец набрал слишком большую скорость и элементарно промахнулся). Фурман невольно закрутился, споткнулся нога об ногу и с большим трудом опять устоял на ногах, но от непритворной боли и очередной подлости разъярился до мгновенного безумия, как раненый зверь, – да и что ему было терять?.. Он дернулся всем телом за ускользающим обидчиком, желая задавить его и порезать на мелкие кусочки своими ножами… но почти сразу остановился, узнав в удирающем того, приседавшего в «подставке», которому он до этого уже сделал больно; тот, таким образом, тоже «мстил», пусть и со спины, по своей гадкой привычке…

Фурман решил, что может простить этого придурка, и, с кряхтением выпрямив спину, встретил холодный сочувственный взгляд своего прежнего собеседника.

– Видишь? – измученно улыбнулся ему Фурман. – Опять ваши со мной «поговорили»…

Парень задумчиво кивнул, открыл рот, чтобы что-то сказать, но выражение его глаз внезапно изменилось: похоже, кто-то опять хотел напасть на Фурмана сзади… Он успел только испуганно дернуть головой. Рядом резко затормозил какой-то молодой энергичный взрослый, назвавший парня татарским именем и спросивший, что здесь происходит. На руке у него была красная повязка, как у дежурного или у дружинника. Получив успокоительный ответ, он заспешил дальше, но через пару шагов снова тормознул и, подняв указательный палец, строго сказал, почти пригрозил: «Смотрите, чтобы все было в порядке. Мы с вами договорились: я вас пускаю, пока у нас мало народу, и с условием, что вы сидите здесь тихо. Если на вас будет хоть одна жалоба… Ты меня знаешь, я шутки шутить не буду!»

– Конечно, я понял, – коротко кивнул парень вслед умчавшемуся и перестал улыбаться.

Фурман не знал, что и думать. Кажется, это было спасение, пусть и запоздалое. Но, с другой стороны, по всей отгороженной площадке по-прежнему свободно раскатывали и разгуливали члены этой самой обычной, как теперь стало понятно, банды из соседних дворов. Это ведь был платный каток, и все они находились здесь незаконно…

– Ну, и что мы теперь будем делать? – с усталым вызовом нарушил молчание Фурман. Парень ему уже не нравился, и глаза у него сейчас были такие же по-волчьи скучные, как и у остальных, – разве что чуть поумнее, но не намного.

– Что делать? Ничего. Пошли, поговорим, ребята там тебя ждут.

– Где «там»? Опять ты все по новой?! – не сдержал возмущения Фурман.

Татарин пожал плечами.

– Мы же с тобой уже говорили обо всем этом?!

– Ну, и что из этого?

– Как «что»?! Сначала вы меня хотели избить здесь, у вас это не получилось, а теперь ты меня зовешь «поговорить» с твоими ребятами в каком-то темном углу? Чтобы вы опять меня всей бандой стали избивать? Ты что, совсем за дурака меня принимаешь?

Парень сурово молчал. Наверное, он оказался в сложном положении. Но Фурману было на это наплевать.

– А если о том, что тут было, узнают, как ты думаешь, что тогда будет?

Поскольку ответа не было, он досказал сам:

– Я так понимаю, что вам всем будет плохо. Я правильно понимаю?

Лицо у парня было грубое и замкнутое. Интересно, его били когда-нибудь по морде? Наверняка ведь били. И много…

– Я тебе честно могу сказать: вы все мне просто на хрен не нужны! Вы ведь… небось, сдрейфили уже, что вас отсюда попрут! Можете спать спокойно: я не собираюсь никому на вас жаловаться. Хотя, может, и стоило бы… Чтобы вы почувствовали себя не благородными разбойниками, а обыкновенной шпаной дворовой! Ты думаешь, там, где я живу, таких нету? А ты давай, приходи как-нибудь вечерком в Косой переулок – знаешь, где это? – наши ребята с тобой тоже «поговорят» по-своему. Хочешь?.. Ладно, я вижу, с тобой бесполезно по-человечески разговаривать, так же, как и с остальными… Только силы зря тратить… Короче: я свободен или нет?

Парень удивился:

– А тебя разве кто-то держал здесь?

– Уп… – Фурман чуть не подавился от такого бесстыдства, но сил у него и вправду почти не осталось. Он уже так смертельно замерз, что в любом случае пора было уходить… – Да-а, тяжелый случай… Ну все, ладно, я пошел.

– Послушай! Если ты боишься, что там… будет много наших ребят… и будет по-нечестному… то я тебе предлагаю: давай сразимся здесь. Ты против меня. Так ты согласишься? Я лично вызываю тебя на поединок. Один на один, идет?

Фурман, может, и хотел бы расхохотаться от такого неожиданного проявления благородства, но губы его уже почти не слушались. У этого татарина-то, небось, разряд по борьбе – тоже мне, рыцарь…

Объясняться пришлось довольно долго, с указанием всех собственных нравственных и физкультурных причин и с тонким разоблачением всех прозрачных восточных хитростей соперника. Прощально удерживая ледяные фурмановские пальцы в своей горячей ладони, татарский богатырь произнес с не совсем понятной торжественной интонацией: «Знаешь, Саша, – (Они уже и познакомились, и чуть ли вообще не породнились…), – ты меня сегодня просто УБИЛ МОРАЛЬЮ…» – «Да?.. Ну, извини, если что было не так… – уже плохо соображая, неопределенно ответил Фурман. – Ладно, все, чао, я уже еле стою. Пока…» – «Нет, до свидания!» – с многозначительной улыбкой поправил его батыр.

Фурман был уверен, что завтра заболеет и умрет, но на душе у него почему-то было как-то по-новогоднему радостно.

– Все кончилось! – сообщил он недоверчивому Колесе, которого давно уже никто не охранял.

– Все, поехали по домам, – замахали они могучему Быче.

…В общем-то, Боря оказался прав, прием сработал… Но это был последний раз, когда Фурман катался на коньках.

III. Лишний человек

Большая часть школьных занятий наводила теперь на Фурмана лишь безумную скуку и тоску. Для себя он уже решил, что не будет поступать в институт, – а раз так, зачем ему зубрить все эти формулы и определения, не имеющие к его жизни никакого отношения?

Этот назревший внутренний отказ от «нормального пути» был как бы запоздалой реакцией на трехлетней давности семейный кошмар, связанный с Бориным поступлением. Фурман тогда перешел в пятый класс, и его старались не слишком посвящать в подробности непрерывно вспыхивавших домашних скандалов. Проблема была в том, что Боря, закончивший школу пусть и без золотой медали, но на одни пятерки, захотел сдавать вступительные экзамены на механико-математический факультет МГУ – куда, как трагически-настойчиво убеждали его родители, «евреев просто-таки не принимают». Боря ни на минуту не желал поверить «во всю эту дикую средневековую чушь» и обзывал родителей «мещанами», «пошляками» и даже «антисоветчиками». Он успешно сдал все экзамены (впрочем, в его способностях никто и не сомневался) – но для зачисления ему не хватило каких-то полбалла. Когда стало окончательно ясно, что его не приняли, набор во все другие вузы уже завершился. Началась истерика. Родители через знакомых и родственников предпринимали лихорадочно-безуспешные попытки Бориного устройства, сам же он высокомерно называл все это жалкой суетой, не без горечи поясняя младшему Фурману, что главное в жизни – это готовность с достоинством встретить любой поворот судьбы. «В принципе, если никаких других вариантов не останется», Боря был готов и к тому, чтобы пойти служить в армию, – пока же он несколько демонстративно «отдыхал»: чуть ли не каждый день ходил в кино, много гулял… Предложения измученных родителей обсудить какие-то новые варианты вызывали у него мгновенное грубое раздражение. Дома стало все чаще повисать мрачное молчание, словно кто-то из близких тяжело заболел…

На второй неделе сентября, когда казалось, что надеяться больше не на что, судьба, поморщившись, все-таки засчитала честно заработанные Борей престижные МГУшные баллы: на физфаке пединститута вдруг обнаружилось одно «горящее» свободное место, на которое его согласились взять без дополнительных экзаменов. Несмотря на очевидное отсутствие выбора, Боря еще немножко, как говорила мама, «повыкобенивался», прежде чем принять этот подарок…

Ужас и отвращение, пережитые всеми членами семьи, как оказалось, пустили глубокие корни в младшем Фурмане. В общем-то, он был уже готов принести себя в жертву (точнее, свое возможное высшее образование и, так сказать, «карьеру» в целом) – ради того, чтобы избавить родителей от необходимости повторного погружения в абитуриентский кошмар (и заодно избавиться от него самому). «Подумаешь, пойду работать водителем троллейбуса… или трамвая – хотя там, конечно, меньше платят… Не всем же получать высшее образование?» – и он представлял себе утешительно-неспешную езду по раз и навсегда отмеренному маршруту, с аккуратным объявлением остановок и осторожным закрыванием дверей…

Поскольку на уроках Фурман от нечего делать занимался тем, что беспощадно смешил соседей, у него испортились отношения со многими учителями. Двойки за поведение, возмущенные замечания в дневник, удаления из класса… В какой-то момент его отсадили от теплой мальчишеской компании в ряд у окна, почти сплошь населенный девчонками-троечницами, – но через неделю-другую он там вполне освоился, так что особо нервным преподавателям пришлось наказывать уже все его новое окружение (смешливые соседки, бывало, обижались на Фурмана, справедливо видя в нем источник своих неприятностей, но ни алгебра с геометрией, ни анатомия, безусловно, не могли конкурировать с навязываемой им рискованно-шутливой игрой – и безобразия продолжались).

Ссоры Фурмана с учителями довольно быстро приобретали «смертельный» характер. Это касалось даже тех из них, кто раньше относился к нему вполне благожелательно. Так, удачно переложив стихами балладу Генри Лонгфелло «Стрела и песня», он неожиданно для себя приобрел совершенно исключительное расположение «англичанки», которая и прежде считала его «способным мальчиком, хотя и немного ленящимся». Успех оказался роковым, потому что ее ожидания возросли, а он, наоборот, расслабился. Чтобы «подбодрить» его, она поставила ему подряд несколько явно незаслуженных троек, после чего Фурман просто махнул на нее рукой и потихоньку принялся за свои обычные развлечения. Еще какое-то время «англичанка» пыталась быть к нему терпеливой и усилием воли сдерживала копившееся раздражение. Но однажды она пришла на урок, уже находясь в каком-то необычайно взвинченном настроении. Спустя минуту двое учеников получили по паре за невыполненное домашнее задание, а в фурмановском дневнике, помимо крупной злой двойки, появилось еще и сравнительно длинное замечание: «Перестал учиться. Болтает на уроке, мешает заниматься другим. Прошу родителей принять меры». По мнению Фурмана, это был уже откровенный, ничем не спровоцированный террор. (Родителей было жалко: они только лишний раз расстроятся, а сделать все равно ничего невозможно…) Ощутив нехорошее бойцовское возбуждение, он вырвал из тетради листочек и стал рисовать рассерженного пузатого человечка на тонких ножках. Карикатура вышла отменная: Фурман сидел на первой парте у окна, и «англичанка», лишь раз хищно глянув на перевернутое изображение, буквально взорвалась. Одна белая сильная рука с кольцами в бешенстве скомкала бедный листочек, а другою художник был вышвырнут из класса с яростным напутствием: «Отправляйся к директору, негодяй, и скажи, что я больше не желаю видеть тебя на своих уроках! И учти, что разговаривать с тобой я буду только в присутствии твоих родителей!..» Однако, поскольку никаких пояснительных надписей на помятой улике, к счастью, не имелось, а сам Фурман во время всех последующих разбирательств твердо стоял на том, что он рисовал не оскорбительную карикатуру на уважаемую учительницу, а «просто абстрактного человечка», доказать некую чрезвычайную злонамеренность его вины «англичанке» не удалось, и в дальнейшем она была вынуждена ненавидеть Фурмана «неофициально».

С маленькой невзрачной «химичкой», которую все звали Химозой, война началась вообще чуть ли не с первого же урока химии…

Ну, а математикой Фурман, если честно, просто занимался очень плохо: торчащие отовсюду ядовитые колючки тангенсов и котангенсов, синусов и косинусов отравляли ему мозг… Как, по-своему, и сама «математичка»: высокая тридцатилетняя блондинка с хрипловатым голосом, красивыми мускулистыми ногами и совершенно антипедагогически выразительной грудью, со слепой тяжестью упиравшейся в сменяющие друг друга пушистые свитера и шелковые рубашки… Впрочем, судя по затравленному «понимающему» взгляду, эта молодая замужняя женщина была уже до крайности утомлена ежедневной работой с равнодушно-жадноглазыми подростками. Спасти ее (даже от самого себя) Фурман, конечно, не мог; но, в необъяснимой тоске по чужой жизни, все ловил и ловил из своей пустынной засады предательски короткие кадры-вспышки, когда унизительно-грубая пахнущая резиной маска «математички» вдруг на доли секунды начинала плавиться в завораживающе однократное – чуткое, посмеивающееся выражение ЛИЦА… Однажды он случайно увидел и, пораженный, запомнил испугавшее его счастье, с которым это женское лицо разом, без всякого перехода высвободилось из-под своей тягостной корки – здесь же, прямо на пороге школы (не подождав хотя бы ради приличия или – хотя бы чтобы не вызвать зависти, чудовищной зависти) – в ином, недоступном для ЧУЖИХ мире… Обомлевший свидетель этой дикой несдержанности, бледненький ленивый троечник из – какого там… восьмого «А»? – тоже ведь был не более чем одним из «чужих», членом необъятного серого множества прыщавых недоростков с тоскливыми жадными глазами…

Литературу и русский вела классная руководительница Вера Алексеевна. С Фурманом у нее были проблемы особого рода: он писал довольно странные сочинения и порою высказывал спорные мысли об изучаемых произведениях. Несколько раз бедная Вера Алексеевна теряла из-за него контроль над ситуацией и «попадалась».

Однажды на дом было задано сочинение, в котором требовалось сравнить человеческую жизнь и жизнь природы, «можно даже в художественной форме». Если учесть, что стояла середина осени, тема имела слишком уж напрашивающееся решение. Фурману это не нравилось, и он долго не находил, про что еще тут можно написать – так, чтобы и самому было интересно. Между тем время уже начинало поджимать.

В пятницу, возвращаясь из школы и уже подходя к своему дому, Фурман машинально обратил внимание на яркое цветное пятно, возникшее в «неположенном месте» под ногами. Это был просто на удивление огромный кленовый лист, занесенный на крышку уличного канализационного люка и безнадежно увязший хвостиком в грязной лужице между ее ребрами. Лист лежал в странной «позе»: как бы в последним рывке из западни наполовину привстав на своих когтистых передних «лапах», – красивое и мощное живое существо, безнадежно охваченное смертью… Место, конечно, было не слишком подходящее. А ведь еще сегодня утром этот лист, небось, считался каким-нибудь величайшим воином у себя на дереве… Бился и держался там до последнего – и вот, валяется в грязи… Встряхнувшись, Фурман едва успел подавить импульсивное намерение вытащить «раненого бойца» и почти силком заставил свои ноги двинуться дальше. Конечно, глупо было бы на глазах у прохожих «спасать» какой-то застрявший в луже кленовый лист… А может, это и называется «Судьбой»? «У каждого своя судьба»… Все равно он уже наполовину сгнил. Осень… Осень – это Судьба, часть Судьбы.

Поздно вечером Фурман вдруг ощутил мягкий укол, короткое царапанье «вдохновения»: как все просто – надо только подробно описать жизнь этого листа, а параллельно – жизнь какого-то человека, с рождения и до конца!.. Но садиться писать не торопился, выжидал и радостно сдерживался до воскресенья…

Родители сочинение одобрили.

Прошло почти две недели, а отметок Вера Алексеевна так и не выставила. Фурман уже и ждать перестал.

Как-то – прямо посреди большой переменки – Вера поймала его в коридоре и под ручку отвела к окну, мол, надо кое-что обсудить. Все с любопытством посматривали в их сторону. За день до этого новенький парень из их класса случайно разбил оконное стекло на другом этаже, и Фурман был уверен, что речь пойдет о поисках и наказании виновника. Но Вера почему-то начала о другом.

Его сочинение ей очень понравилось. Наверное, он не в курсе, но сочинение по этой же теме писали все старшие классы, и теперь лучшие из школьных работ – а его сочинение вне всякого сомнения относится к таковым – будут отправлены в РОНО, где произведут еще один тщательный отбор, уже на городской конкурс. Конечно, сейчас рано говорить об этом, но она хочет, чтобы он ясно представлял себе, что будет дальше… Так вот, учитывая все эти обстоятельства и ни в коей мере не желая обидеть его – наоборот, думая именно о сохранении его уже сложившейся репутации и тщательно взвесив все возможные последствия, она должна задать ему один очень деликатный вопрос. Тут Вера слегка замялась и как-то странно взглянула на него.

– Но перед этим, если ты не возражаешь, я бы хотела услышать от тебя прямой и откровенный ответ на другой вопрос… Возможно, он прозвучит неожиданно, но пусть это тебя не смущает. Скажи, Саша, могу ли я рассчитывать на твое полное доверие ко мне лично?.. Хорошо, извини, я понимаю, что с этим у тебя уже могут быть сложности, поэтому сформулирую иначе: могу ли я надеяться, что ты ПОКА ЕЩЕ доверяешь моему мнению – пусть не во всем, но хотя бы в каких-то важных отношениях? – В ожидании ответа Вера наморщила лоб и уставилась в лицо Фурмана своими круглыми глазами. – Ты ведь понимаешь: я говорю о себе не как об официальном лице, то есть не как о твоем учителе и классном руководителе, а просто как о взрослом человеке – который, кстати, очень хорошо к тебе относится, но при этом немножко больше знает жизнь и заботится о том, чтобы не произошло ничего такого, что могло бы серьезно повредить твоему будущему.

Фурман все еще не разобрался, к чему она клонит, и с трудом прятал непроизвольную улыбку, вызванную острым желанием сказать «нет, я вам не доверяю, ха-ха!». Как бы чуть-чуть подумав, он кивнул: ну ладно, допустим, ПОКА доверяю – такая формулировка меня устраивает, – и что дальше? Все равно фамилию я тебе не назову!

– Если хочешь, я могу дать тебе честное слово, что в любом случае все сказанное останется между нами. – Фурман с вежливым удивлением показал, что ему этого не надо. – Скажи, ты не хочешь, чтобы я просто вернула тебе твое сочинение? Если бы ты сейчас согласился забрать его, то на этом наш разговор мог бы быть закончен… – Фурман чего-то перестал понимать: а при чем здесь вообще его сочинение?.. – Ну, хорошо. Тогда ответь мне, но только правду: ты самостоятельно работал над этим сочинением? Я имею в виду, ты ниоткуда его не списал? – От неожиданности Фурман потерял дар речи. – Извини, но ты тоже должен попытаться понять меня: я уже не успеваю, как раньше, следить за всем новым и интересным, что появляется в газетах и журналах. То есть я еще стараюсь, конечно, но… И тетрадей ваших всегда полно, и к урокам все-таки надо готовиться, а ведь еще и все домашние дела целиком на мне… да и вообще, годы уже не те… Но ты не подумай, что я жалуюсь, я говорю о другом. Попытаюсь объяснить тебе. Ты сдал очень хорошую работу. Не обижайся, но я бы даже сказала, слишком хорошую. Возможно, я вообще не заговорила бы об этом, если бы не надо было отправлять ее «наверх». Мне кажется, что ни ты, ни уж тем более я совершенно не заинтересованы в каком бы то ни было скандале. Ты ведь понимаешь, что для нас обоих будет намного хуже, если я сейчас сделаю вид, что ничего не заметила, а потом ТАМ вдруг обнаружится, что эта работа целиком или пусть даже частично откуда-то тобою списана. Поэтому лучше, если ты скажешь об этом сейчас, мне. Мы можем все это уладить между собой. Обещаю, тебе за это ничего не будет. Никто об этом даже не узнает. Будем считать это просто досадной ошибкой, которая больше не повторится. Я понимаю, для тебя это еще и вопрос гордости, но я тебе гарантирую, что в этом случае твоя репутация ни в коей мере не пострадает. Все это останется строго между нами. Я раскрою тебе один профессиональный педагогический секрет, но ты должен знать, что вообще-то здесь нет ничего особенного. Поверь мне, я уже тридцать лет работаю в школе: такие истории достаточно часто случаются в вашем возрасте. Бывает, чье-то чужое произведение так понравится, что кажется, будто это ты сам его написал…

Лицо у Фурмана было красным, он уже с трудом вслушивался в Верины излияния – все это было мимо, мимо! Он чувствовал стыд, ужасный стыд. Он не знал, куда деваться от стыда… На них же смотрят. Она – дура. Просто старая грязная дура. Что она мне предлагает?! Тридцать лет в школе…

Слава богу, звонок на урок прервал этот кошмар.

– Я прошу тебя, Саша, еще раз обо всем подумать! И помни, все это – только между нами!..

Даже родители не знали, что на это сказать…

О сданном сочинении речь больше не заходила, оно как бы просто «исчезло» (скорее всего, Вера Алексеевна его припрятала во избежание возможных осложнений).

Более смешная история вышла с «Горем от ума».

Сначала Фурман, загрузившись Бориными пламенными речами, написал бойкое домашнее сочинение о том, что Чацкий – это жалкий болтун, который «мечет бисер перед свиньями», вместо того чтобы «заниматься делом». Вера Алексеевна поставила ему тройку за содержание и четверку за русский. (Фурман обиделся и решил в дальнейшем скрывать свои собственные мысли. Следующее сочинение, которое писалось в классе по «Мертвым душам», он впервые в жизни накатал прямо по спрятанному под партой учебнику, из мести даже не прочитав само произведение. Получив и на этот раз трояк за содержание, он совсем запутался: чего же ей, Вере, надо?..) При обсуждении сочинений Фурман неожиданно для Веры Алексеевны изложил какую-то развитую нетрадиционную интерпретацию (естественно, усвоенную им прошлым вечером от Бори) со ссылками на письма Александра Сергеевича Пушкина. Либеральные педагогические установки (а может, и сам черт) дернули Веру Алексеевну вступить с Фурманом дискуссию, и, когда аргументы исчерпались, последнее, что пришло ей на язык, было возмущенно-недоуменное: «Что же я, по-твоему, полная дура и вообще ничего не понимаю в литературе?..» Ответить на столь двусмысленный вопрос Фурман не смог, и в классе повисла долгая задумчивая пауза – ведь Вера спросила так искренне… Наконец класс грохнул. Это был настоящий «момент истины», почти удушье…

Кончилось все по-доброму: после секундной растерянности Вера Алексеевна сообразила, что сама ляпнула какую-то глупость, и, покраснев, улыбнулась…

А Фурман, конечно, стал героем дня.

* * *

Была середина марта.

После звонка с урока Вера Алексеевна попросила Фурмана задержаться на минутку. В четверг у нас на русском будет методист из РОНО, сказала она. От меня требуется продемонстрировать качество моей работы. Я, конечно, могу вызвать к доске кого-нибудь из наших отличников и показать все, на что мы способны, но в данном случае от меня ждут не этого. Да и мне самой, если честно, неохота пускать пыль в глаза. Я знаю, ты у меня не большой любитель зубрить правила. Но я ведь так редко прошу тебя о чем-нибудь: не мог бы ты подготовить мне одну устную тему – в порядке, так сказать, личного одолжения? Не обязательно даже на пятерку, достаточно будет ответить на твердую четверку. Ну как, могу я на тебя рассчитывать? – Фурман с вялым согласием пожал плечами. – Я буду тебе очень признательна…

Пришлось несколько раз читать этот дурацкий параграф. Вообще-то правило было не очень сложное, из пяти пунктов. Насморк понемногу усиливался.

В четверг на русском на задней парте среднего ряда угнездилась строгого вида худая тетенька в очках. В нужный момент Вера Алексеевна вызвала Фурмана к доске. Сознавая свою ответственность, он чуть-чуть волновался, но все ощущения сглаживала притупляющая завеса насморка. Как назло, Фурман забыл дома платок и периодически шмыгал носом.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5
  • 4.2 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации