Текст книги "Желтый Эскадроль"

– Ваша Машина, – он вдруг засмеялся хрипло и несколько кислотно, – послужила большую службу, конечно. Перепугала своих же офицеров! Никто ведь так до конца и не осознавал, что вы там производили в своих недрах. Белый фосфор. Раскидало аннигилянтов по их земле-матушке и в белый ад отправило, – он поднял глаза в первый раз и посмотрел мне в глаза, будто прохожий прохожему. Мне показалось, что он говорил совсем не то, из-за чего смеялся.

И вновь замолчал. Опустил он голову секунд через сорок и продолжил:

– Я знаю о ваших спорах с Фондом, господин Танский, но дело здесь совсем не политическое, и никаких интриг, как вы, наверное, думали, нет. Назначенный мною человек должен был доложить вам о беспорядках в гляде.

– Да, мне сообщили. Но… Я не вижу никаких признаков недавних беспорядков. Народ гуляет, площадь целая, в армии никаких разговоров нет.

– Беспорядки были, и серьезные. Погибло по меньшей мере двадцать восемь тысяч человек. И я не утверждаю, что погибло двадцать семь тысяч сбоистов и тысяча наших солдат. Было интереснее. Ни враги, ни наши солдаты не погибли, погибли лишь жители Гедониса.

– Что? Зачем… зачем убивать обычных людей? И кто это, черт возьми, совершил?

– А вот с этими вопросами, милый друг, – он снова ядовито хохотнул, – идите в Фонд, отделение вон, за моей спиной, – Ювелиров не глядя ткнул ручкой в свой белый тыл.

Я хотел было ответить, но он вновь заговорил. Как и раньше, нельзя было понять, когда он начнет говорить, а когда даст время для ответа собеседнику.

– Вы были нужны для крупной военной базы рядом с глядом. Я молниеносно решил сосредоточить крупные силы в непосредственной близи от Гедониса на случай какого-то крупного восстания. Не думаю, что это делают сами эскадрольцы, опьянев от вседозволенного счастья, также не думаю, что это делают враги. Вы качественный кадр, могли бы помочь Эскадролю в трудный час здесь, нежели сидеть глубоко в тылу в скучной внутренней губернии.

– Я же не…

– Но вы свое слово сказали. Даже ведь сами приехали, господин Танский, не адъютанта послали и не письмо, не звонок по телефону. Видно, серьезное что-то, видно, с органикой имеем дело. Но я вами недоволен. Высший офицер протест не должен высказывать, но раз высказал – значит, прав, и точка.

– Я, признаться, и не думал, что вы так легко согласитесь.

– Думать, господин Танский, плохая привычка. Вы слишком зациклились на проблеме, бросайте это дело, не думайте. Вы мне сказали, я вам ответил.

– Согласен. Лучшее решение является нам без теории и осмысления.

– Но вот я что вам скажу. Останьтесь в городе еще недели на три. Как раз закончат строительство уже не вашей военной базы. Посмотрите на нее, может, передумаете. Может, гляд вам снова приглянется, а то, думаю, заскучали вы там в пустыне, а сознаться самому себе не можете.

– Зачем же оставаться, если вы уже утвердили? Вы мгновенно найдете другого кандидата на эту базу, а если я через три недели передумаю, то просто скинете его?

– Верные рассуждения. Но дело еще и в том, что Фонд уже начал управление Централисом. Придется просить за вас перед самим Императором. Не думайте, что это быстро. Да и, в конце концов, – он злорадно усмехнулся, – разве вы не хотите сделать Фонд временным чернорабочим? Они за месяц восстановят ваш город, а потом выйдет приказ об обратной смене руководящих мест. Изящно и хитро, не думаете?

– Конечно, мне нравится.

Что-то заставило меня забеспокоиться. Оставаться в Гедонисе еще целых три недели? Ради чего, чтобы просто подождать? Фонд… Военная база… Ювелиров… Может, здесь что-то нечисто? Нет, вряд ли, он же только что пообещал мне, Генерал-Губернатор обмануть не в состоянии.

– Вы чем-то недовольны, господин Танский? У вас на лице чуть ли не презрение, надеюсь, не ко мне, – он неожиданно вновь посмотрел на меня, оторвавшись от своих бумаг.

– Нет, все в порядке. Я лишь немного раздосадован перспективой долгого пребывания в гляде.

– Я думал, что вы раньше любили Гедонис, разве нет? – он снова уткнулся в документы и до конца разговора головы уже не поднимал.

– Раньше.

– Что ж, господин Танский, как хотите. Но в сию минуту подписать обратный перевод я не могу. Вы мне вот что скажите, раз уж пришли. Вы выясняли в обход Фонда, кто так искусно организовал волнения в вашем городе?

– Ах, это, – я был рад, что Ювелиров задал этот вопрос, – я допрашивал одного представителя их, – я искривился, – Зеленого движения.

Ювелиров тоже искривился.

– Это прерогатива Фонда, господин Танский. Но замечательно, что вам такое удалось. Фонд слишком много на себя берет и совершенно не делится информацией.

– Екатерина Милославская. Из старого дворянства. Ее картина мира довольно любопытна, она полностью отвергает Эскадроль и хочет, чтобы мы построили государство по типу Ромеи. Ах, простите, отвергала и хотела, прошедшее время.

Генерал-Губернатор засмеялся, я засмеялся в ответ.

– Ха, думаю, вы с ней неплохо повеселились, зная вашу репутацию. И Ромея. Не могли эти «зеленые» найти более веселого сравнения? Уныло и серо. Каждый второй сбоист грезит о Ромее. Катилина там был?

– Был. Теперь его нет. Они хотели захватить машину.

– Это логично, у них не было другого мотива нападения на Централис. К слову, про волнения в гляде я осведомлен еще меньше, у меня ничего не спрашивайте. Я знаю, что вы заинтересованы общими чертами.

– Как вообще может быть, чтобы вы не знали о восстании?

– Фонд, господин Танский, Фонд. Кажется, и защищались только агенты Фонда, армию и… – он будто запнулся, – и черно-стрельцов не привлекали. Но мы можем радоваться, оба восстания были обречены, и оба были локальны. Два восстания разделяла тысяча верст. Это частный случай, Фонд сделает так, чтобы такое не повторилось. А как вы относитесь к Ромее? – закончил Ювелиров неожиданным вопросом.

– Я? К Ромее? Разумеется, отрицательно.

– Ах, ну ладно. Тогда на этом мы закончим.

– Что ж, всего наилучшего. Мне прийти через три недели?

– Я вас вызову, не беспокойтесь. Хотя стойте, – он вдруг произнес эту фразу так серьезно и с таким беспокойством, что я быстро и встревоженно обернулся. Головы, однако, Ювелиров не поднял. – Я бы хотел попросить вас заняться вопросом о восстаниях. Заняться как частное лицо. Это не административный приказ и не предложение, а просьба. Зайдите в Фонд, поговорите с черно-стрельцами, со служащими моей Администрации, с какими-нибудь общественными деятелями. Думаю, у вас и друзей в Гедонисе знающих достаточно найдется. Поговорите, узнайте что-нибудь, а потом мне расскажете. Поможете мне?

Ювелиров проговаривал это, явно скрывая волнение. С чего бы? Я оценил подобное как признание Ювелирова в отсутствии власти над информацией, он беспокоился, потому что не мог узнать сам и даже боялся попросить меня.

– Конечно, я постараюсь что-нибудь узнать. Мне самому интересно, да и занятие на три недели необходимо.

Губернатор просто кивнул, продолжая писать. Я козырнул, Ювелиров сказал «угу», не поднимая головы, и я вышел.

Меня встретил тот же тусклый отблеск стен из сосны.

Что вообще сейчас произошло? Вероятно, самый глупый диалог в моей жизни, хоть я цели и добился. Добился? Я ее не добивался, решение просто ждало меня за порогом этого кабинета. Неужели так прост органицизм, приди и возьми все, что хочешь? И этот разговор про ромейцев и какое-то никому не нужное восстание в гляде. Елисса про него ни слова не сказала, никто из персонала гостиницы, людей на улицах, в магазинах, на площадях и не заикался о нем. В официальных объявлениях Фонда, которые я успел прочитать, ни крупицы информации. Ювелиров, вероятно, интересуется с точки зрения давления на Фонд, ведь знание нужной информации – козырь полезный. Я всегда любил нашего губернатора и никогда не был против ему помочь.

Когда я спустился на первый этаж, в окошке женщины-офицера никого не было. Более того, свет на первом этаже почему-то выключили. Да что вообще происходит в этих заведениях и в этом городе?

Я вышел из здания Администрации. Отсюда открывался поистине величественный вид на широкую безумную улицу. Там бескрайними потоками лились людские тела. Да, я когда-то любил подобное, но сейчас мне смотреть на гуляющих, гедонизирующих людей было невыносимо. Наступала пора временно уехать из гляда, благо три спокойных дня на его окраине я уже провел. С губернаторской просьбой я успею разобраться.

Шестая глава

27 мая – 3 июня 1821 года.

Я приехал домой двадцать седьмого мая. Утром. Дом стоял на берегу Финского залива, в лесах. Финский залив – самое охраняемое водное пространство Эскадроля, не здесь ли мне строить дом? За окнами дома то и дело проплывали транспортные или грузовые суда, корабли берегового охранения или целые военные эскадры. В версте от дома стояла крупная казарма. Несколько раз в день военные патрули проходили рядом с моими владениями и, вероятно, отдавали почести даже годами пустеющему строению.

Мой дом ярко выделялся своей архитектурной новизной, смотрел на мир с вызовом, агрессивно, по-хищнически. Его острые, почти неправильные углы резали окружающее пространство, раскалывали мироздание по тонкой линии. Здание было ярко-зеленым, местами ядовито-зеленым. Дом стоял на широкой поляне у самого обрывистого берега, вокруг него сам зеленый лес расступался, все деревья, будто из страха, бежали от него. Он был трехэтажным, с высокими потолками внутри, широкими коридорами, крутыми широкими лестницами и такой же вызывающей острой архитектурой, декором и планировкой. Вместе с тем все здание как будто бы было собрано в кулак и стояло отстраненно, кичась своим одиночеством и важностью. Вокруг него почти всегда пахло краской, потому что ядовитая зелень быстро темнеет, и ее часто красят недоумевающие рабочие – зачем красить дом, в котором никто не живет?

Но главным был не сам дом. Продолжением дома была высокая башня. Даже маяк. Он не был маяком по своему прямому назначению, но наверху стоял громадный красивый источник света, который я называл «кристаллом» из-за формы лампы. Можно было сидеть в башне вечерами, закрывшись от всего мира, включить лампу и созерцать залив. Обдумывая очередной способ аннигиляции или необозримо далекое будущее послевоенного Эскадроля.

Забора не было, охраны не было, защитных сооружений не было, вооружения никакого не было. Ничего не было. Обычный частный дом, стоящий в лесу.

Была лишь окружающая красота, тишина и спокойствие. Корабли – да, бывали, однако редко. Солдатский патруль проходил рядом с домом за три минуты, к тому же очень тихо. А красота и тишина постоянны. Залив довольно тихий, больших волн не бывало, штормов – тем более. Ширина его не позволяла видеть противоположный берег, разве что в ясную погоду, вооружившись биноклем.

Я жил здесь около недели.

Кажется, мои последние серьезные размышления были, когда я ехал в гляд на поезде. О чем я тогда думал? Никак не вспомню, но, кажется, о чем-то важном.

Когда я вошел в дом, там довольно резко пахло порохом и ванилью. Да, все просто, по всему дому росли цветки ванили и стояли горшочки с порохом. Мне всегда нравился запах пороха, но не знаю, расставил ли я эти маленькие черные бочонки специально из-за запаха или просто опять гнался за очередной бредовой идеей. Мол, порох должен быть везде, а эти бочонки смотрелись красиво, аутентично и с вызовом.

Я наконец приехал домой. Ну как домой, домов у меня было много, а Дома уже не было. Я жил здесь, вероятно, всего год за всю жизнь, не подряд. Так же, как сейчас, приезжал на пару недель, а часто и меньше. Но я любил этот дом. Он был моей отделенной от мира священной частицей бытия, моим сокровищем, моим убежищем. Все знали, что у меня есть этот дом, но никто не знал, где он располагается. Гостей я не боялся. Кто-то писал, что тайна существует лишь тогда, когда никто не знает о самом предмете тайны. Я, получается, ходил по всему миру и кричал: «У меня есть тайна!» Смешно, но вот уже десять лет, как никто ее не разгадал. К тому же этот дом стоит на частной территории. На территории, принадлежащей Штабу. А все штабное у нас принадлежит одному человеку. Десять лет назад я покупал эту землю с правом строительства через какие-то странные компании, считавшиеся посредниками. Так что не знаю достоверно, живу ли я на земле, купленной у Императора. Даже меня брала бы гордость.

За домом ухаживали. Сюда каждый день приходила прислуга, поливала цветы, убиралась и травила мышей в подвале. Работа непыльная, только далеко ехать и мучаешься с получением пропуска, ведь едешь по земле Штаба. Когда я приехал, в дом уже привезли все необходимые вещи. Нужные мне книги, одежду и всякую мелочь. В доме была большая библиотека и свои платяные шкафы, но я любил все привозить с собой. Все купленные картины, бюсты, коллекционные издания книг, фрески, мраморные статуи и награды я привозил сюда. Это был дом-музей, дом-коллекция. Дом-мечта любого вора, если бы в Эскадроле они были. Благо, при органицизме воровство невозможно, инстинкты уважения к собственности ближнего, вырабатываемые десятилетиями и веками, дают о себе знать.

Мой быт здесь был довольно простым. Я жаждал отдыха и одиночества. Я алкал свободы и умиротворенного блаженства. Да, «алкал», потому что это смешное слово. Я хотел в утро восстания попросить у Флора его вечную фляжку с каким-нибудь разведенным наркотиком, но передумал. Удивительное дело: услышав ту новость, я почувствовал лишь приближение веселья, но появившийся на зубах вкус будущей крови не смог затмить мне разум. Я был так же спокоен, как всегда. Да, я изобразил сцену отчаяния и злобы, но сам опять ничего не чувствовал. Фляжка тоже могла стать частью минутного спектакля.

После почти непрерывной работы в течение полутора лет, когда я сначала строил Централис и фабрику, а потом командовал военными делами всего города, мне требовался отдых. Я опять удивлен тому, как быстро был построен военный центр. В мою голову крадутся страшные неорганичные мысли. Что, если постройка была обусловлена необходимостью быстрого поступления на фронт мощного оружия? Неужели дела на фронте так плохи? Да, мы сражаемся против Критического Слома. Название государства-противника сначала было табуировано, а потом все про него забыли. Неужели Критический Слом такой критический? Противная тавтология.

Я хотел одиночества! И я получил его. Я днями сидел в умиротворяющей башне, открыв все окна, глядел на залив и читал книги. Старую классику. Государства авторов этих книг были давно уничтожены, а сами книги лежали у меня в руках. Может ли Эскадроль быть настолько же вечным? Или он не книга? Например, Шекспир. Кто это? Где он жил и когда? Какова была его культура и язык написания? Его страна, родина, чем он жил и во что верил? Вряд ли я сейчас могу это узнать. Я лишь читал некие «сонеты»: «Пылающую голову рассвет приподнимает с ложа своего. И все земное шлет ему привет, лучистое встречая божество». Каково? Он наверняка был провидцем и писал об Императоре Эскадры. Что может сверкать ярче нашего органического Солнца?

Или вот, «О граде Божием», Блаженный Августин. 427-й год написания. Наверняка хорошая книга, толстая. Наверняка писал христианин. Но кто я такой, чтобы читать книгу, которая толще двух моих кулаков? На первых страницах разорение Рима. Знаю, что так называлась столица Ромеи. Неужели она существовала в 5 веке? Рядом «Монархия» некого Данте Алигьери. 1252 год. Почти тысячелетие ничего не писали? И то, «писали». Это не писание, это скука и камень. Идея монархии интересная, но существует миллион вопросов. Задавать я их не буду, мне нет дела до некого «Аристотеля», «Фомы Аквинского», «Аввероэс», «Цезарь» и все остальные. Наверняка они окружали Данте, пока он писал книгу. Его танское общество. Но они все были христианами, я не могу доверять ни слову доказательств, пусть этот Алигьери и создавал проект всемирового унифицированного пространства.

Проходит сотня лет, и появляется Шекспир. Его безупречные красивейшие сонеты и несколько сомнительные трагедии.

 
«Самовлюбленность мною завладела –
Порок, проникший вглубь, неисцелим:
И нет лекарства справиться мне с ним.
Все мнится: красотою я отмечен,
И предан истине я всей душой,
И всеми совершенствами увенчан,
И нет причин в разладе быть с собой.
Но в зеркало взгляну потухшим взором –
Мое лицо изрезали года,
И говорит мне зеркало с укором:
«Самовлюбленность – вот твоя беда!»
Нет, я в себе твою красу пою,
Что старость вдруг украсила мою»…
 

Я не могу ни комментировать, ни осуждать. Даже если Шекспир говорил не на нашем языке, и перевод его заслуживает лишь безмолвного восторга.

Вслед за Шекспиром, 1380 год, появляется «Государь». Самое мерзкое, поганое и тошнотворное произведение из моей коллекции. Не важно, что я скупил все издания из-за красивых обложек. Не важно, что я прочитал его трижды. Я его ненавижу. Макиавелли был примером враждебной органике силы – лицемерию, лжи, государственности, насилию, жестокости. Лишь по одной его книге видишь, каким был весь запад в те времена. А по следующей книге, уже ромейской, «Домострою», видишь, что восток был не лучше. Но он был эстетичен и «державен». Тлен еще не добрался до него, потому что Ромея была ничтожна другим, домовитостью, семейностью, соборностью, непредвзятостью, принципиальностью. На Макиавелли строился мерзкий хаос, перетекший в ужас. На Сильвестре, авторе «Домостроя», никакой хаос не строился. Ни от запада, ни от востока нельзя было добиться чистоты.

Конец 15 – начало 16 века изобиловали в моей коллекции. Причем почти все ромейские. Повествование о сбоисте Печорине, 1492 года, «Герой нашего времени». За все хватался Печорин, да ничего не добился, да ничего не достиг, да ни к чему не пришел. Хаос мерзости, кажется, переходит на Ромею с запада. Быть может, Ромея была западом захвачена? Все возможно.

1511-й. Великолепная ироническая насмешка над другим сбоистом – Чацким. Фамусов, о, этот Фамусов! Я влюбился в него, пока читал. Его фамусовское общество является лишь отдаленной мечтой моего танского общества. Что ж, я буду к нему стремиться. Но, спрашивается, если в Ромее существовали такие отчаянные и искренние органицисты, почему она так низко пала впоследствии? И название подходящее – «Горе от ума». «Ученье – вот чума!», «Карету мне, карету!» Только и остается, что пораженным бежать от света истины.

Обломов тоже вполне неплох для Ромеи, впрочем, как и Штольц. Хотя второй чересчур практичен и вообще довольно раздражает. 1529-й.

1570-й. Западный Ницше и ромейский Достоевский. Первый питался вторым, но творил совсем не то, чего хотел второй. Достоевский хотел лишь назад, а Ницше гнал вперед к… новым… мировым состояниям. Пригнал. Убил Бога. А Ницше Бога пробудил, но на сколь короткое время… Удивительно, как столь мощная и суровая в вере Ромея была одурманена мерзким западным хаосом. Неужели действительно аннексия…

В Эскадроле классику не пишут. Нам все веселей – фантастику, легкие приключения, зарисовки быта. Должно быть красиво и привычно. Так и пишут. Я не жалуюсь, но не запоминаю, что читаю. Впрочем, зачастую интересно.

Книг у меня было еще множество, сотни. Почти тысяча.

Раза три я успел съездить в небольшой город по соседству. Все его называли Осиный, ибо за ним располагались большие пасеки. Как хотели называть, так оно и должно называться. Осиный был полон офицеров и собственно пчеловодов. На рынке продавались различные продукты, там же можно было просто пообщаться с людьми. Все же тотального одиночества я не выносил, а один патруль в день, который иногда проходил мимо моего дома не задерживаясь, ничего не окупал. Обычно я сидел в этот момент на скамейке у крыльца, читал или завтракал. Но бывали дни, когда я в это время нагло спал или не выходил специально, ибо господа патрульные не должны были думать, что я их жду. Престиж! Генерал-губернатор Централиса против рядовых патрульных.

Осиный радовал меня. Пять-шесть улиц, большие частные владения пасечников за городком и центральный рынок. Все держалось органическими законами. Красивый пример регуляции без какого-либо центра. Я и в предыдущие года ездил туда, чтобы насладиться картиной идеального функционирования организма, в котором не было никакой власти. Да, там жило, может быть, сотни три человек, но и что? В гляде та же ситуация со скидкой на Военную Администрацию, но она не вмешивается в народные дела. Ну и Фонд. Фонд. М-да. Фонда в Осином не было, зато был свежий жаркий воздух, чистое небо, наше органическое Солнце и приветливые жители. Казалось, Император смог унифицировать даже погоду. Жители улыбались и вечно пытались рассказать мне секреты пчелиных искусств. Я даже пару раз приглашал некоторых из них к себе, но они вежливо и суетливо отказывались: я расценил это как нелюбовь к чужим местам и выездам. И это тоже прекрасно. Надо сидеть дома. Ненавижу ездить.

Я иногда часами ходил по дому, разглядывая свои картины или пролистывая свои любимые книги. Книги. Я ценил их неимоверно. Не их содержимое, само собой, я ценил их количество. Само их присутствие вводило меня в возбуждение. Их было так много, что я с гордостью считал себя коллекционером. Не имеет значения, что из тысячи я не прочитал и сотни. Остальные всегда уверенно ждали меня на полках.

Всегда бросало в дрожь и захватывало дыхание от штамповочной продукции. Огромные фабрики работают не только на печатание снарядов… Штамповочные книги, одежда, еда, продукты гедонизма, красоты быта, укрощения тела и увещевания души печатались огромными тиражами и продавались, продавались бесконечными партиями товаров, оптом и в розницу, так, чтобы удовлетворить все возможные и невозможные желания этноцентричной расы. Это вдохновляло и бросало в пучину, в бездну удовольствия… Я любил это до боли в груди, и, вероятно, из-за нашего бескрайнего во плоти и производстве капитализма я еще мог любить людей. По крайней мере, это была одна из причин. Никогда не ограничивался ни в чем. «Мы не выбираем!»

Светлая просторная библиотека. Комната квадратной формы. Высокие шкафы из дуба до потолка. Коричневый кожаный диван. Мне будет этого не хватать. До следующего раза. Мой кабинет наверху, где было все так красиво и дорого мне. Наконец все было так, как я хотел. Мебель, вид из окна. Атмосфера, настроение. Быт. Только принимать в кабинете было некого. Если подняться по широкой винтовой лестнице, то окажешься на башне. На маяке. Я сидел там вечерами и читал. Да, мне надоело читать за эти дни. Я прочитал две книги и на месяц проклял чтение.

Но размеренно неделя не прошла. Я бы заскучал на второй день, если бы не ожидал оригинального события. Органицизм должен был исполнить заказ. А пока у меня с собой были документы Елиссы, которые необходимо было прочитать.

Документы, собранные Елиссой по моей просьбе, были сборником из немногих положений, каждое из которых проливало свет на какие-то темные стороны эскадрольской истории, власти или общественной жизни. Культурно-Историческое Общество раскрывало для себя некоторые тайны Эскадроля. Но лишь для себя, мне это читать не полагалось. Впрочем, и запрета не было, а Елисса любезно принесла мне два листочка свежей информации.

Подобные исследования не считались неорганичными. Они вообще были лишь для галочки, их выполнили из пунктуальности, дабы замазать грубой белой кистью грязные пятна, на которые и так никто не обращал внимания. Общество, в котором служила Елисса, было Культурно-Историческим в том плане, что оно изучало историю эскадрольской культуры, которая для общественности имела больше интереса. Там, разумеется, служили и какие-то историки. Слово, безусловно, мерзкое, но в нашем языке пока нет более точного термина для человека, который пишет политическую историю не для мракобесных научных целей, а для заполнения великого пунктика в отчете.

Но можно было оторопеть и отбросить от себя листочек лишь прочитав начало. Некоторые исследования проводил Фонд.

За все существование Эскадроля было сделано лишь единственное исследование нашего внутреннего состояния. Причем сделано оно было лишь в 1818 году. Сделано Фондом, что усиливало броские, но бессмысленные сообщения в газетах и на радио.

«Эскадроль. Энциклопедия». Очень тоненькая книжечка в темно-коричневой кожаной обложке, на которой золотыми нитями вышито название. Чуть ниже была маленькая надпись, уже чернилами: «Отпч. Ф.У.С.». Надпись значила: «Отпечатано Фондом Управления и Спасения».

«Эскадроль (официальное название по данным Аменона «Империя Эскадроль»). Эскадроль был основан 3 апреля 1596 года от Рождества Христова. Восстание против государств хаоса было подготовлено объединениями д**а единовременно и прошло успешно. Гляд (столица): Преференц-Гедонис Музыкальный. Форма правления: совершенная монархия (данные Эскадроля), военно-монархическая диктатура (данные Аменона). Император Эскадрольский: неизвестно (данные Аменона), Владимир Второй (данные Эскадроля). Глава Центральной Военной Администрации (на 1818 год): Кальцедоний Иванович Ювелиров. Население: 401 363 643 человека. Валюта: рубль. Выражен в золотом номинале: 1 – золотой рубль, 5 – золотой червонец, 15 – империал; номинал менее 1 рубля не приведен. Распределение населения по территориям следующее: северо-западный крест – 231,8 млн. чел., центральные губернии – 56,2 млн. чел., старые ликонские земли – 42,3 тыс. чел., северные земли – 293,8 тыс. чел., дальний крест – 5,3 тыс. чел., средний крест – 4,1 тыс. чел. Распределение народов по процентам: эскадрольцы 96,5 %, лишние 3,5 %. Священное Воинство Эскадроля приносит официальные извинения за затянувшийся процесс аннигиляции лишних. Сословность: высшее общество – 4,6 %, посад (жители городов всех видов деятельности) – 17,8 %, крестьянство и землевладельцы – 58,1 %, технические и инженеры – 11,8 %, Священное Воинство – 7,3 %, предприниматели – 0,4 %».

Этим абзацем начиналась энциклопедия. Данные очень бедные и подчас противоречивые. Во-первых, что такое этот Аменон? Фонд и генералитет знали о существовании такого государства далеко на западе, но остальные нет. Тем более Аменон говорит о каких-то «империях» и «столицах», не знаю, зачем Фонд вообще это напечатал, будто бы чтобы специально позлить население и офицеров. В энциклопедии не было информации о копейках, в которых происходят основные денежные обмены, не было информации о размере наших территорий, не было детальной информации об органицизме и структуре армии. А ведь эта энциклопедия написана очень сухо и сдержанно, как раз по-офицерски, которые, как однажды сказал Флор, «будут очень рады такому тексту».

Далее следовало уточнение. «Эскадроль был основан 3 апреля 1596 года от Рождества Христова. Восстание против государств хаоса было подготовлено объединениями д**а единовременно и прошло успешно». Фонд очень рисковал с этими словами.

В остальном содержании энциклопедии было следующее: расстановка и численность гарнизонов, военные заводы, с указанием на частную собственность Императора, работа скучного Земства, какие-то географические данные, реки, горы, и еще море различной статистической и демографической информации. Ума не приложу, кому из руководства Фонда в здравом уме захотелось составлять такое ненужное описание нашего пространства. Глупо, расточительно и даже неорганично. Впрочем, ладно, Фонд есть Фонд, а Эскадроль есть Эскадроль. Я уже не раз повторял про себя, что он не был государством, как некоторые оставшиеся на планете элементы.

«1) Эскадрольцы – великий восточный народ, берущий свои истоки у засушливых и бедных земель рядом с Сибирской пустыней. Всю свою историю, задолго до образования Эскадроля, эскадрольский народ планомерно и наступательно двигался от пустынь на запад с целью захвата плодородных земель и природных ресурсов. Эскадрольский народ, ранее малочисленный и технически слабый, не мог в начале своего пути использовать практики массовой аннигиляции для расчищения территорий от лишних. По этой причине использовалась практика ассимиляции, в первую очередь культурной и экономической. Некоторые сохранившиеся источники сообщают о применении рабства, что свидетельствует о неполноценности существовавшего тогда эскадрольского народа. Важным является и тот проверенный факт, что за многие столетия эскадрольский народ никак культурно и этнически не преобразился, не исказился и не отошел от первоначального идеала.

2) Армия Эскадроля в современном виде, вероятно, появилась не так давно. Об этом факте сообщают источники канцелярии Фонда, которые, к сожалению, не были до конца обработаны ввиду изъятия по императорскому приказу. Священное Воинство в современном виде было образовано не более сорока лет назад. Это заявление делается на двух фактах: во-первых, сам термин «Священное Воинство» впервые был использован в 1781 году, во-вторых, по официальной терминологии Священным Воинством называется организация, существующая полностью автономно от основной массы эскадрольцев. По малочисленным и неподтвержденным данным, ранее длительное время существовала практика массовых народных ополчений. Подобная структура была неудобной и громоздкой, поскольку означала добровольное и бесконтрольное прибытие на фронт десятков миллионов человек. Обеспечение такой массы вооружением и снаряжением также было проблематично. В данный момент Священное Воинство обеспечивается сверх меры добровольными народными пожертвованиями.

3) В 1265 году братьями Кравцовыми был создан механический станок и механический двигатель на пару. С новым видом экономического производства было перестроено и общество, которое вошло в так называемую современную стадию. К 1450 году современность кончилась. Началась так называемая эпоха Послереальности, которая разгорелась и разрослась к 1550 году, окончательно убив человека как понятие. Ввиду схожести фамилий основоположники современности братья Кравцовы могли относиться как к ромейцам, так и к эскадрольской нации. Известно, что изначально они исповедовали восточное христианство, но вскоре после изобретения станка перешли в северное.

4) Павшие ромейцы, по многочисленным источникам, имеют некие кровные родственные связи с эскадрольским народом. Однако существует множество довольно разноплановых версий данной связи. От совсем сумасшедших, по которым эскадрольцы являются отколовшейся ветвью ромейцев, до более приемлемых, по которым ромейцы образовались от беженцев из сибирских пустынь.

5) По версии, любезно преподнесенной самим Императором, Эскадроль, как пространство и общество, был создан в 1596 году выдающимся объединением людей, предки которых все еще близки Императору. Подробности основания не указаны.