Текст книги "Опыты литературной инженерии. Книга 1"

Битва за газ

Пан Кмить спрыгнул с подножки на свежий снежок и захлопнул дверцу кабины аварийной машины. Грузовик с ярко-желтой будкой, красной полосой и надписью: «Аварийная газ – 04» икнул пузырем в системе охлаждения и затих, приткнувшись к бровке тротуара. Пан Кмить сверился по бумажке с адресом, перехватил поудобнее старый ученический портфель со слесарными инструментами и шагнул к подъезду дома номер пятьдесят четыре.

Сегодня утром его знакомый, слесарь-профилактик с этого участка, попросил заехать в пятьдесят четвертый по улице Шербаковской, квартира шесть, и отключить там газ. При вчерашнем осмотре слесарь вытянул из-под рамки счетчика целый рулон фотопленки, которой экономные хозяева заклинили механизм, неотвратимо отнимающий у них руб ли и копейки. Способ остановки счетчика был не нов, и некоторые граждане пользовались им весьма виртуозно. Под рамку прибора вставляли тонкую стальную пластину, вытянутую из тульи военной фуражки. Прокалывали рамку швейной иглой, вводили внутрь механизма проволочку из упругого кабеля полевой связи и много чего в том же роде. Опытным слесарям не составляло труда обнаружить факт вмешательства во внутренний мир счетчика, особенно если наблюдения сопоставлялись с необъяснимо низкими цифрами в квитанции по уплате за газ.

Обычно в таких случаях газ временно отключали, а хозяевам предлагали уплатить штраф. Штраф платить редко кому хотелось, поэтому бдительные хозяева-жулики сначала осведомлялись через закрытую дверь, кто пришел? Услышав новость, что в гости прибыл слесарь из Горгаза, бежали к счетчику, изымали улики, а только потом открывали замки и цепочки.

Пан Кмить никогда до сего дня не был в доме пятьдесят четыре по Щербаковской. У дверей квартиры номер шесть он остановился, обстоятельно отер подошвы о коврик и только после этого позвонил. Звонок вякнул слабосильным котенком, из чего пан Кмить заключил, что хозяева стары и немощны. И газ, видимо, воровали не по злобе, а из бедности. Но служба есть служба, придется им краник закрыть и опломбировать. А что решит Горгаз по поводу штрафа, так это не его, аварийщика, дело.

За дверью кто-то долго, деловито и бесполезно шуршал. На состоянии двери это не отражалось. Пан Кмить на всякий случай позвонил еще раз и прокричал в замочную скважину:

– Откройте, то Горгаз!

Шуршание немедленно прекратилось, и пан Кмить в тишине лестничной площадки уловил слабый сквозняк из разбитого оконного стекла одним маршем выше. Аварийная машина не могла бессмысленно долго стоять без хозяина. По радио, вполне вероятно, уже поступил сигнал срочного вызова. Тогда пан Кмить вместо доброй услуги знакомому слесарю автоматически попадет под раздачу арапистому начальнику. И, получается, вполне заслуженно.

Раздосадованный аварийщик пнул дверь ногой, отчего она, как по чудесному заклинанию, открылась. На порог выскочила нечесаная ведьма в замызганном цветастом халате и заорала терзаемым поросенком:

– Ты по своим дверям постучи, гад такой! Свою жену заставляй двери мыть после твоих сапог вонючих! За свои гро́ши нанимай плотника, чтоб ту дверь починял! Что, звонка не видишь, так глаза протри, пьянчуга дворовый! Вот он – звонок! Специально для людей повешен!

– Да ты что орешь, тётка? – взъярился пан Кмить. – Тебе не ясно – из Горгаза я! Пылюку с ушей стряхни, чтоб той поганый звонок слышала! А как глухая, так поставь себе пожарную сирену!

– Что тут Горгазу надо? – не унималась цветастая тётка. – Вчера только такой же, как ты, бандюк приходил, все разнюхивал. Что еще надо? У нас все в порядке!

– Нет, не все в порядке! – Теперь уже не унимался пан Кмить. – Не все! Я сейчас вам газ перекрою, чтоб пленку в счетчик не совали! Пустите до счетчика, а то я тут на лестнице большой кран перекрою, тогда вы год газа нюхать не будете!

Хозяйка отступила внутрь квартиры, оставив дверь открытой. Из чего пан Кмить сделал вывод, что путь к счетчику свободен.

Собственно, работы здесь было на пять минут: закрыть кран перед счетчиком, продеть проволочку в специальное отверстие на головке крана и поставить свинцовую пломбу. К своему неудовольствию пан Кмить обнаружил, что счетчик на кухне установлен нетипично высоко, до крана с пола не дотянуться. Он попросил у хозяйки табуретку и старую газету, чтоб не натоптать еще чего-нибудь на свою голову.

В процессе общения пан Кмить невольно разглядел хозяйку подробнее, из чего вынес не самые радужные впечатления.

Опасливо положив портфель с инструментами на пол, пан Кмить достал оттуда газовый ключ, второй номер, проволочку, пломбу и блестящие пломбировочные щипцы. Тётка, плотно запахнув халат, враждебно наблюдала за его манипуляциями, опершись боком о кухонный шкаф. Она что-то усиленно соображала, и, кажется, только сейчас до нее стал доходить истинный смысл пришествия гостя из Горгаза.

Пан Кмить с кряхтеньем взгромоздился на табуретку и потянулся ключом к головке газового крана. Не успел он сделать единственное необходимое движение, как на него налетел смерч в цветастом халате. От толчка в спину пан Кмить потерял равновесие, но изловчился спрыгнуть на пол и не упасть. В его богатой практике это было первое нападение при исполнении служебных обязанностей. Он неожиданности пан Кмить выронил газовый ключ, который грохнулся в эмалированную раковину, как любому понятно, не без последствий.

Хозяйка пантерой взвилась в воздух и спикировала на аварийщика откуда-то с потолка, норовя исполосовать ему фасад длинными грязными ногтями.

Пан Кмить вторично избежал внешних повреждений благодаря ловкому маневру в сторону. Тётка ударилась ногой о табуретку, завизжала и развернулась для очередной атаки. Просматривая спасительный путь к выходу, Пан Кмить проглядел третьего участника боестолкновения, который на кухне считал себя совсем не лишним. Это был высокий мужчина в мятой рубашке с национальной украинской вышивкой, красным лицом и полуседой шевелюрой. Он целенаправленно перемещался, имея конечной целью раковину, в которой на крошках отбитой эмали покоился газовый ключ пана Кмитя. Пан Кмить развернулся лицом к новой опасности, но тут ему на загривок снова обрушилась хозяйка, вес которой показался пану Кмитю чрезмерным. Мрачный хозяин быстро выудил газовый ключ из раковины и начал тщательно выцеливать добычу, прищурив глаз, как при стрельбе из снайперской винтовки.

От верной гибели пана Кмитя спасла, как ни странно, та цветастая ведьма. Она вцепилась аварийщику в волосы и рванула его голову назад, откровенно намереваясь снять скальп. Очевидно, для украшения интерьера кухни. Удар ключом пришелся вскользь, задел правое надбровье, но не лишил пана Кмитя самообладания. Пан Кмить восемь лет прослужил на флоте и дослужился до боцмана. Боцман, всем известно, главное пугало на корабле, не дающее бесславно умереть хиреющему искусству кулачной расправы. Хотя морская молодость слегка отодвинулась в дымку прожитых лет, но боцманской свирепости пан Кмить не растерял. Отнюдь.

– Моим ключом да меня же по башке? – взревел он не столько от боли, сколько от несправедливости.

Хозяин, замахнувшийся вторично, не устоял на ногах от удара каблуком в живот, в который пан Кмить вложил всю обиду и все недоумение. Энергично пятясь, пан Кмить треснул хозяйку кормой об угол кухонного шкафа потому, что она бессовестно продолжала висеть у него на плечах, как мешок с отрубями. На пол со звоном посыпалась всякая посуда – от звонкой кастрюли до мелодичной рюмки. Остервеневший пан Кмить дополнительно въехал локтем цепкой пантере в область солнечного сплетения, чем окончательно исключил ее из боевых порядков. Прикидываться галантным гардемарином он не счел своевременным.

Вторично дотянувшись ногой до пыхтящего в углу хозяина, пан Кмить распластал его по полу, как корабельную швабру. Потом трахнул оземь табуретку, устанавливая ее перед счетчиком. И уже без всякой газеты, подняв свой газовый ключ с пола, решил завершить начатое. Сначала он перекрыл кран. Правый глаз стал затекать кровью, и поле зрения пана Кмитя сократилось настолько, что он не смог сходу отыскать проволочку и пломбировочные щипцы. Тогда в ярости он стал откручивать накидные гайки на счетчике – капы. Закисшие в кухонных испарениях капы никак не поддавались. Пан Кмить отдирал их бесцеремонно, расшатывая трубы и роняя на пол куски штукатурки. На войне как на войне – отбитую штукатурку не считают!

Подхватив портфель в одну руку, а трофейный счетчик в другую, пан Кмить вышел из квартиры номер шесть и громко припечатал за собой дверь при помощи той же хорошо проявившей себя в бою правой ноги.

Он распахнул дверь кабины, зашвырнул внутрь счетчик и аккуратно положил портфель. Потом обратил внимание на то, что на свежем снегу обозначились ярко красные капли. Из чего пан Кмить сделал вывод, что нуждается в медицинской помощи. Прижав к разбитой брови носовой платок, пан Кмить зашел в аптеку, которая, на счастье, оказалась рядом. Там ему из сочувствия выдали большой клок ваты, которым пан Кмить заменил менее стерильный платок. В двух кварталах далее находилась поликлиника, куда провизоры, сочувствующие герою газовой баталии, рекомендовали обратиться за более действенной помощью.

У кабинета хирурга пан Кмить распугал пациентов внешним видом и беспрепятственно прошествовал к шаткому процедурному стульчику. Пожилая врачиха тоненькими безжалостными пальчиками поставила пану Кмитю на бровь две металлические скобочки, а полусонная сестра заклеила повреждение марлевой салфеткой.

Похожий на броненосец с пластырем от артиллерийской пробоины в борту пан Кмить взобрался на водительское сиденье и некоторое время сидел, осмысливая все случившиеся. Радиостанция зачирикала, и диспетчер Горгаза, Зинаида Петровна, умоляюще запричитала:

– Пятый, пятый, ответь, пятый! Мне сказали, ты на Щербаковской. Пятый, Виктор Васильевич, зайди, миленький, в аптеку, она там рядом, купи мне пачку горчичников. Внучка простудилась, а мне выскочить некогда!

– Пятый принял, – хмуро ответил пан Кмить в трубку.

В аптеке раненому обрадовались, как родному. Выдали горчичники, таблетку анальгина и стаканчик с водой, чтоб запил. Пан Кмить сказал «спасибо». Остывший грузовик с ярко-желтой будкой никак не хотел заводиться, уныло подвывал стартером, жалуясь на тяготы службы. Потом прочихался и поехал в Горгаз. По дороге Пан Кмить обратил внимание, что чувства мести к квартирным разбойникам он не испытывает. Из чего никакого вывода не следовало.

Знакомый слесарь-профилактик, принимая из рук пана Кмитя отвоеванный счетчик, весело затараторил:

– Ну и отделали они тебя! Меня бы точно убили! Та стерва уже звонила сюда, перепугались они, что ты в суд подашь. Предлагала хорошие деньги и литр водки в придачу. Я за тебя уже согласился. А ты что, правда, в суд подавать будешь?

Пан Кмить остановился посреди коридора, с портфелем подмышкой и пачкой горчичников в свободной руке. Выразительно глядя в глаза бывшему знакомому-профилактику, он раздельно произнес на родном украинском:

– Якбы не ци законы, рубав бы усих сокырою! (Если бы не эти законы, рубил бы всех топором!).

И не спеша двинулся в сторону диспетчерской валкой морской походкой.

Боевая учеба

Чтобы ты служил в танковом полку и не умел водить танк? Такого не бывает. Вот наш комполка, как только его назначили на эту должность (а он пришел к нам из штаба тыла округа), сразу же так и заявил на первом разводе:

– При мне даже повара, даже санитары, даже каптёрщики будут водить танк! Чтоб в боевом полку да кто-то не умел водить танк? Да такого не бывает! Всякие приданные и прикомандированные – всех за рычаги! Солярки мне не жалко! Мне жалко тех, кто не умеет водить танк! Тот, кто у нас отвечает за политработу, умеет водить танк? Ах, умеет, а стрелять? Стрелять из танковой пушки, наводить и стрелять?

Я вас всех заставлю проявлять уважение к боевой учебе! Наш полк стоит на передовых рубежах, в нем не должно быть уклонистов! Начбой[1]1
  Начбой – начальник боевой подготовки.


[Закрыть] с понедельника доведет до всех, значит, до единого, расписание занятий по вождению танка. Зампотех[2]2
  Зампотех – заместитель командира по технической части.


[Закрыть]: чтоб к завтрашнему дню были дополнительно подготовлены три машины. Зам по МТО[3]3
  Зам по МТО – заместитель командира по материально-техническому обеспечению.


[Закрыть]: чтоб учебные танки были заправлены по горловину. Инструкторами по вождению боевой техники назначаю ротных командиров!

На том историческом разводе стоял в строю полковой доктор. Как и все – при погонах и сапогах. Майор Ефимов Пал Сергеич, начальник МСЧ – медико-санитарной части.

На полу у окна в скромном кабинетике майора Ефимова стояли две двадцатилитровые химические бутыли, почти доверху набитые однообразными белыми таблетками. На одной бутыли была наклеена маленькая этикетка: «от головы». На второй – «от живота». Ей-богу, это не анекдот! Приходит, например, к майору Ефимову солдат и жалуется на боль в горле. Майор дает ему в ладошку три таблетки из первой бутыли. Другой приходит, жалуется на ушиб локтя. Где локоть находится? На уровне живота. Получай, родной, три штучки из бутыли № 2!

Но если уж произойдет что-то вовсе непредвиденное, как то растяжение голеностопного сустава, то счастливчик получит и того и другого поровну. Шесть таблеток кого угодно поставят на ноги!

При всем этом майор Ефимов на уровне окружного госпиталя считался неплохим специалистом и душой любой компании.

Раз командир приказал, надо приказ выполнять. Тем более, что о почине нашего комполка замполит немедленно доложил в штаб округа, где почин поддержали и поощрили. Еще до выполнения собственного приказа комполка получил благодарность лично от командующего округом. А у командующего целых три генеральских звезды и адъютант в чине полковника.

По расписанию, составленному начбоем, пришла очередь на вождение доктора Ефимова. Доктор Ефимов о танках точно знал, что они железные и зеленые. Еще доктор Ефимов знал песню «Три танкиста, три веселых друга – экипаж машины боевой». Но в армии приказ – закон. Не успел доктор ни заболеть, ни в отпуск сходить. Захлопнулась мышеловка как раз за четырнадцать дней до отпуска, а по плану боевой подготовки научиться водить танк нужно было за десять дней.

«Господи, избави мя от мук сих!» – пришептывал побелевшими губами майор, приближаясь к зеленому чудовищу. Для начала ему нужно было понять, как добраться до места механика-водителя – через верх или прямо с фасада?

За тучные и безбедные годы службы при прежнем командире майор отъел знатное пузцо, не предполагающее погружения внутрь танка через люк, сконструированный под поджарого бойца.

Танкистами в те времена были преимущественно маленькие и юркие туркмены. Как их ни отмывай после чистки пушки, они оставались такими же чумазыми, как и до того. Как ни цеплялся доктор за холодную пушку, один из чумазых (а для доктора бойцы были все на одно лицо) помог двум другим собратьям по разуму утрамбовать майора на водительское сиденье, что-то подкрутил, завел дизель и оставил бедного обучающегося один на один с бесчувственной бандурой.

В нечеловеческих муках пролетели девять дней беспросветной учебы. На завтра был назначен зачет, на который пригрозился лично прибыть комполка. Он и прибыл: красномордый от ветра, в белых ворсистых валенках, в вонючем овчинном тулупе.

Январь заканчивался необычайными для тех мест холодами. Те места были около города Мукачево, в Закарпатье. Розы померзли в палисадниках, а Закарпатье всегда славилось своими вьющимися розами. К танку притронуться было страшно, того и гляди намертво примерзнешь. А в ночь перед зачетом в жизни майора Ефимова произошло чрезвычайное происшествие.

Жил-поживал майор Ефимов в съемном домике с палисадником. Жил уже почти год один, поскольку жена его бессовестно бросила. Сочла пагубным пристрастие доктора к медицинскому спирту. Медицинский спирт, который положено было использовать на всякие притирки-примочки, сотворил с майором сущее чудо: нос совсем не старого товарища майора приобрел цвет спелой клубники, а по скулам разбежались веточки сосудиков, придавая облику полкового военврача неистребимый шарм Деда Мороза.

При отсутствии теплой жены в жестких тисках полигонного обучения майор затосковал, пригласил в гости какую-то подозрительную компанию, в которой числились девицы с низкой социальной ответственностью, причем целых три штуки. Отдыхали дружным коллективом в дворовой баньке, где принимали внутрь тот самый неразбавленный медицинский спирт. Там и уснули.

Кому теперь какое дело, кто и что недосмотрел по пьяни, но в два часа пополуночи банька загорелась. Те, кто в баньке, продолжали спать мертвецким сном, пока от треска горящего дерева не проснулся кто-то из соседей и не вызвал пожарных. Пожарные приехали, пробрались сквозь дым в горящую снаружи и уже горячую внутри баньку, вытащили на мороз сонного тучного майора в исподнем и три штуки снулых подозрительных девиц вовсе без исподнего. Девиц снабдили тлеющими одеялами, добытыми в той же баньке, и втиснули в стылую кабину пожарной машины, так как прикрыть их срам и защитить от уличного холода огнеборцам более было нечем. Относительно сухими и пригодными к дальнейшей носке оказались только сапоги товарища военврача, который в суматохе куда-то исчез.

Скрывая недоумение, отчего это банька загорелась таким необычным способом – снаружи, пожарные тушили ее добросовестно, пролили все закоулки и щели, а чтобы пакля между бревнами не тлела, щедро облили сруб снаружи. К утру банька стала похожа на сказочную ледяную избушку Деда Мороза, вся так и искрилась и красовалась кружевом из голубых сосулек.

Материализовавшегося из ниоткуда, но вполне одетого и основательно подкопченного майора и заодно подозрительных девиц сердобольные пожарные развели и развезли по местам постоянной дислокации, а наутро, как вы помните, у майора зачет по вождению танка.

По полигону безраздельно гулял январский ветер. Танк неодобрительно урчал на холостых оборотах, ожидая от майора осознанных действий. Инструктор, командир второй роты, капитан Коля Котельников, трусливо оглядывался на торчащего у смотровой вышки комполка, у которого ветром приподнимало овчинный воротник и трепало полы тулупа.

– Давай, Пал Сергеич, давай, родной! – простонал Коля, хорошо представляющий возможности майора по части вождения. – Смотри на меня, я тебе помахивать буду «лево-право», чтоб ты КШ[4]4
  КШ – контрольный шест на танковом полигоне.


[Закрыть] не подавил.

– Эх! – выдохнул в ответ майор, безнадежно заклиненный в щели между открытым люком и водительским сиденьем.

Места для рук и ног майору совсем не осталось, не то что двигать рычаги и нажимать на педали! Кое-как, нащупав нужное, что за предыдущих девять дней научили нащупывать, майор дал газ, и танк, дергаясь, как припадочный и обдавая Колю соляровым чадом, пошел прямо на КШ.

– Сбрось газ, – закричал, зарыдал Коля Котельников, – тормози, мать твою-перемать! Стой, эскулап, стой, шалава, командир сюда бежит, сейчас башку тебе и мне оторвет к едреней бабушке!

Лучше бы Коля не произносил последних слов! Майор уже совсем было вспомнил, где нужно нащупать, что не нажимать и чего не тянуть, чтобы остановиться, но упоминание о комполка произвело обратный эффект. В медицине это называется «полная амнезия». А по-нашему – полная потеря памяти.

Танк, ускоряясь, правой гусеницей передавил все до единого КШ, ограничивающие коридор учебного задания. Не сбавляя хода, рванул на целину и, взрывая вихри снега, понесся к неглубокому оврагу на самый край полигона.

Комполка, запыхавшись, остановился в колее от гусениц, не в силах догнать свихнувшегося майора. Он круто повернулся к ротному, который подбегал с заранее открытым ртом и с рукавичкой, застывшей у виска.

– Товарищ капитан, – отчеканил полковник, краем глаза убедившись, что танк упал в овраг, но не перевернулся, – под трибунал я вас не отдам, но сгною на полигоне, укатаю, как мороженого леща, если этот ходячий клистир за пять дней не будет водить боевую машину как по ниточке!

За неполных десять минут майора выкорчевали из танка и привели пред ясны очи комполка. Тот сидел в жарко натопленном цокольном помещении наблюдательной вышки, разбросав полы тулупа и широко раздвинув колени. В этике такая поза означает крайнюю степень сексуальной агрессии. Но ничего ужасного, чего так опасался майор, не последовало. Комполка встал, приблизил к майору свою красную продутую рожу, прищурил глаза и спросил:

– Что, танк горел?

– Н-никак нет, не горел, т-товари-ищ полковник, – пролепетал обескровленный Пал Сергеич.

– А отчего это от тебя горелым угольем несет? – уточнил вопрос полковник, подозрительно оглядывая майора с ног до головы.

Сбоку к полковнику приблизился замполит и стал что-то нашептывать ему на ухо.

Комполка, по мере получения конфиденциальной информации, сначала с недоумением, а потом и с нескрываемым интересом стал присматриваться к полковому доктору.

– Так, значит, трое их было? – уточнил он, обращаясь непосредственно к майору.

Тот с перепугу сначала ничего не понял, а когда сообразил, что в настоящий момент отрывания башки к едреней бабушке не предвидится, ответил, шмыгнув красным носом и скромно потупившись:

– Так точно, товарищ полковник, трое. Три штуки, товарищ полковник.

Удовлетворенный ответом, комполка повернулся к ротному Котельникову, который сизым голубем топтался у выхода:

– Гони сцепку из двух танков к оврагу. Машину вытянуть и мне доложить. А этого, – он кивнул в сторону потупившегося майора, – назначаю тебе лично в ученики. За пять дней выучишь его так, как никого в жизни не учил. Он, оказывается, у нас молодец, орел! Вишь, ты: три штуки! Молодец!

Комполка покрутил головой и совсем миролюбиво хмыкнул. Запахнув тулуп, он в сопровождении верного замполита, оттеснив плечом Колю Котельникова, который впал в столбняк, вышел на мороз.