Текст книги "Опыты литературной инженерии. Книга 1"

Будни и праздники Коллективного Разума

Одна голова – хорошо! Две – еще лучше. Три – просто замечательно! А если больше трех голов, то получается Коллективный Разум, великая сила свершения.

Вряд ли кто задумывался над судьбой отдельно взятого Члена Коллективного Разума, потому как он – элементарный винтик, шестеренка, звено, на худой конец просто шайба Гровера в механизме рождения и реализации Идеи.

Есть смысл пристальнее взглянуть на мир и признать, что каждый Член Коллективного Разума тоже человек и имеет право на индивидуальность и даже личную жизнь.

Иногда Члены Коллективного Разума силами обстоятельств оказываются несовместимыми по резьбе, модулю, габаритам. Тогда Идея принимает причудливые формы, а процесс свершения изначально обречен на результат, не предусмотренный сценарием.

Непреодолимыми обстоятельствами в этот раз стал Чемпионат спасателей России. Спрыгнуть с такой телеги на ходу еще никому не удавалось. И Коллективный Разум вынужден был генерировать Идею в строго заданные сроки и в жестких рамках министерской сметы.

Как водится, в планах все выглядело замечательно. Но, как говаривал генералиссимус Суворов: «Гладко было на бумаге…».

Один из Членов Коллективного Разума (для краткости будем их нумеровать в порядке штабной иерархии), «седьмой», рассчитал величину заряда для фейерверка на церемонии открытия Чемпионата. Но «восьмой» то ли плохо понял, то ли проявил излишнюю инициативу, и приветственный пунктир из огненных фонтанов на крыше главного объекта никак не хотел полыхать. Он то уныло гас на третьем или четвертом огне, то начинал гореть с хвоста, а то и вовсе мерзко дымил без пламени. «Восьмой» боролся с этим негативным явлением в меру своего разумения, отбросив теоретические изыски «седьмого» и решая проблему простым увеличением мощности зарядов. Когда эта величина достигла значения двух Хиросим, «восьмой» эксперименты приостановил, сочтя, что теперь в самый раз.

Вот уж на церемонии открытия духовой оркестр грянул торжественный марш. Вот уж «седьмой» махнул рукой, в смысле: «Давай, поджигай!» Но под большим фанерным плакатом, водруженным на крыше главного объекта, ничего не произошло. «Седьмой» с трибуны махал руками со скоростью ветряной мельницы, а «восьмой», зажав во вспотевших ладошках батарейку, раз за разом тыкал веничком скомканных проводов мимо контакта. Наконец он попал куда надо. «Седьмой» это понял по ликующей улыбке «восьмого», замеченной им с расстояния тридцати метров.

Возможно, «восьмой» разуверился в жизни или на репетициях осталось неизрасходованным неназванное количество динамита, но в этот раз все заряды сработали разом. В грохоте взрыва заглохли трубы оркестра. Сорванный со штатного места в голубую высь вознесся фанерный плакат на увесистом деревянном подрамнике. Те, у кого были бинокли, могли с некоторым усилием прочесть уменьшающуюся на глазах надпись: «Слава российским спасателям!». Оркестр пропустил такт. Далее марш стал походить на печальный негритянский блюз, потому что оркестранты уже не глядели на ноты, а опасливо косились в небеса, откуда по непредсказуемой траектории огромным вороном падал пятиметровый плакат. Лишь тот, кто отбивал такт, остался верен себе. Он прикрылся инструментом, и ему в буквальном смысле все было «по барабану».

Плакат удачно для оркестра шлепнулся прямо на стол с прохладительными напитками выездного буфета, развернутого местными властями. Лицо буфетчицы, которое видало всякие виды, приобрело все цвета побежалости стального клинка, вынутого из пламени горна. «Девятый» Член Коллективного Разума, исполняющий обязанности коменданта, на глазах уменьшился, выкарабкался из толпы, и Мальчиком с пальчиком прытко скрылся за ближайшим углом. За этим углом в позиции «на-попа» дремала железная двухсотлитровая бочка с вырезанным дном, в которой «девятый» нашел безопасное временное пристанище.

Глядя с трибуны на это безобразие, «первый», занимавший доселе почетную позицию рядом с Министром, дипломатично отступил вглубь. «Второй» опустил очи в план-конспект соревнований. А «третий» всем своим видом давал понять окружающим, что происходящее – экстремальное шоу, тщательно спланированное Коллективным Разумом!

Чемпионат стартовал. Вокруг царил хаос настоящей чрезвычайной ситуации. По дистанции сквозь клубы дыма от по-настоящему пылавших колес настоящего комбайна шел Министр. За Министром, шарахаясь от языков пламени и спотыкаясь в оборванных электрических проводах, семенила свита из местного начальства. Министр подошел к наклонной металлической галерее, в которой для наглядности отгороженные от зрителей стальной решеткой ворочали тяжелые гидроинструменты закопченные спасатели. На галерее красовался плакатик: «Совать руки за решетку и кормить спасателей запрещается!». Министру юмор Коллективного Разума пришелся по душе. Он благосклонно посмотрел на вовремя попавшегося на глаза «первого». А за его спиной кто-то из свиты уже провокационно совал за решетку булочку с марципаном, заначенную в VIP-кафе. Необласканный «четвертый» – это был его членский взнос в Идею, горестно плелся далеко позади.

На другом этапе, по той же Идее, был организован сплав по реке на надувных лодках. Издали ярко-оранжевые резиновые пятна на зеленой воде смотрелись просто замечательно. Но ближе, на берегу, «пятый» грыз кулаки от досады: глубина реки оказалась такой, что сидящие в лодках участники чемпионата бороздили илистое дно собственными килями. Как ни размахивали они веслами, разбрасывая клочья водорослей по окрестностям, гребля на паркете была бы более эффективной. Фишка была в том (а именно это стучало пеплом Клааса в сердце «пятого»), что выходить из лодок под страхом штрафных санкций, сформулированных «вторым», было запрещено!

«Девятый» оказался замешан еще в одном мероприятии. На месте предполагаемого финиша одного из этапов его стараниями был сооружен флигель-туалет. Персонально для Министра. Чтобы предотвратить возможное кощунство со стороны несознательного плебса, «девятый» украсил туалет кокетливым никелированным замочком. Где-то там, в дебрях Идеи, предполагалось, что Министр, отрешившись о суеты Чемпионата, посетит сей храм на глазах у всего честного народа. И замочек ему откроет лично «девятый» в расчете на будущую популярность по поводу близкого знакомства. Министр объект проигнорировал, но «девятый» этого не знал, так как по-прежнему маялся в своей бочке в скрюченном состоянии на самом солнцепеке.

Ночью прошел не запланированный Коллективным Разумом дождь. Почва вокруг объекта превратилась в жуткое месиво, глубина которого абсолютно не беспокоила неприхотливых спасателей. Но утром Чемпионат намеревались посетить гости из местной элиты. И к этому времени «девятый» предусмотрительно подогнал четыре камаза со щебнем для организации временной пешеходной тропы по периметру здания. Он так бы и просидел в железной бочке остаток своих дней, но бочка оказалась «в сценарии». Набежали спасатели, бесцеремонно вытряхнули «девятого» и унесли бочку в одном только им известном направлении. Оставшись без бочки, «девятый» огородами, далеко обходя буфет, начал пробираться к камазам, в кабинах которых дремали водители, не получившие четких указаний по разгрузке щебня. «Девятый» опоздал. Элита, вся поголовно в белых портках и пижонских штиблетах, опасно приблизилась к объекту. Коллективный Разум, даже в силу своей исключительной прозорливости, не мог предусмотреть такого поворота событий. Ведь Идея была доведена до исполнителей в своей непреклонности еще до начала соревнований.

История не сохранила имени воина-срочника, который сидел на насесте из арматуры на самом верху поставленной вертикально железнодорожной цистерны. Цистерна должна была сыграть роль резонатора, чтобы с помощью подорванного в ней взрывпакета взять «на испуг» участников Чемпионата. В предписанное по Идее время воин метнул взрывпакет в цистерну. Раздался такой оглушительный грохот, что местная элита стайкой стрижей метнулась в грязь, увязнув едва не по колено, с опозданием сообразив, что здесь не Рио-де-Жанейро. Чего нельзя сказать о спасателях, но гостей «на испуг» взять удалось на славу! «Девятый» в ожидании неизбежного четвертования впал в организационный ступор. Камазы, не дождавшись руководящего перста, уехали продавать щебень «налево».

Команда сменяла команду. Напряжение Чемпионата возрастало. Идея предполагала наличие на техногенном этапе еще массы взрывучих и полыхающих сюрпризов. А так как далеко не все из них срабатывали в нужный момент, то после прохождения очередной команды надо было удалять излишки огнедышащих изделий во избежание несчастных случаев.

Одна из команд, занимая первое с конца место, провозилась на этапе так долго, что «пятый», ответственный за этот участок, послал ликвидационную бригаду, будучи уверенным, что на дистанции уже давно никого нет. Ликвидаторы развлекали себя тем, что дожигали фальшфейеры и довзрывали взрывпакеты, так компенсируя свое неучастие на этом празднике жизни. Очередной горящий фальшфейер был брошен кем-то в подвал, и надо ж было – оттуда с громкими претензиями появился участник команды-неудачницы.

В час ночи «пятого» выволокли из постели и потащили к начальнику Департамента, которому лично нажаловался начальник Регионального Центра. «Пятого» обвинили в умышленном членовредительстве и шантажировали докладом Министру о его, «пятого», Идеологической немощи. У крыльца каменного дома, в котором разместился начальник Департамента, навстречу упирающемуся «пятому» тенью метнулась фигура в штатском с подозрительно военной выправкой. Узнав обвиняемого, фигура сделала разрешающий жест часовым, и «пятый» предстал перед глазами мирового судьи Чемпионата. Начальник Департамента оставил штаны с генеральскими лампасами в Москве и внешне выглядел достаточно демократичным и благодушным. Пожурив «пятого» за бардак на этапе и посетовав на сутяжный характер начальника Регионального Центра, он отпустил «пятого» досыпать «за отсутствием состава преступления».

«Первый», бдивший по должности, заявил раздосадованному из-за неудачи шантажа начальнику Регионального Центра, что раз нет официальной бумаги, то он и знать ничего не знает. «Второй», копался в плане-конспекте, размещенном в недрах персонального компьютера, и никак не мог свести дебет с кредитом, подсчитывая очки и баллы. «Третий» не спал по причине природного оптимизма и всем своим видом демонстрировал бодрствующим в этот поздний час окружающим, что все происходящее – спланированное Коллективным Разумом экстремальное шоу!

Прощальный вечер спасателей проходил по традиционному сценарию. Слава богу, к созданию этого сценария Члены Коллективного Разума не приложили рук! Вот подлинные выдержки из шедевра развлекательного жанра, в котором ярко проявился талант иного (местного) Коллективного Разума:

Ведущая объявляет перерыв и приглашает желающих принять участие в развлекательно-игровой части вечера.

Примерный перечень игр:

1. Музыкальная игра «Кто останется на стуле?»

2. Коллективная игра «Какая команда быстрее выпьет бутылку водки или другого напитка?»

3. Игра «Кто быстрее наполнит стакан?»

4. Собирание прищепок.

5. Командная игра «Прокати яблоко».

6. Конкурс частушек.

7. Игра «Прокати яичко».

8. Конкурс на лучшего плясуна.

Игры проводятся в перерывах между застольями.

Для тех, чье общественное развитие проходило вне стен Домов культуры и корпоративных попоек, необходимо пояснение. Например, игра «Прокати яичко» предполагает участие разнополой пары. В задачу особи женского пола входит следующий комплекс пикантных операций:

– взять в руки крутое яичко;

– засунуть его снизу в брючину особи мужского пола;

– затем вверх, по ноге, прокатить это яичко до … (сами понимаете, до чего);

– потом перекатить его вдоль или поперек … (сами знаете, чего);

– и, не уронив, перекатывая яичко по другой ноге, вынуть его снизу второй штанины.

«Второй» самолично вызвался судить конкурсы, включив ноутбук на износ и вычисляя победителей по сложной логарифмической формуле. Так как конкурсов было много и от желающих принять в них участие не было отбою, «второй» призвал на помощь «третьего», от которого, в смысле математики, было мало проку. Но всем своим видом «третий» демонстрировал празднующим, что это не фантазии конкурирующего Коллективного разума, а спланированное экстремальное шоу!

Вечер находился в апогее. Уже Министр запел своего любимого «Черного ворона», уже кто-то из спасателей по-братски увещевал его махнуться брючными ремнями. Уже кто-то стащил в качестве сувенира кепку, неосмотрительно оставленную Министром на вешалке…

«Первый» сопел за столом с сознанием собственной значимости. «Второй» молча страдал в отрыве от любимого компьютера. «Четвертый», «пятый», «шестой» и «седьмой» веселились вовсю, сбросив бремя ответственности в тарелки с недоеденным салатом. «Восьмой», отмахиваясь от настырных комаров, при свете уличного фонаря растолковывал местным девушкам разницу между бикфордовым шнуром и фугасной бомбой. «Девятый» окончательно потерял бразды правления и плыл по течению в обнимку с простившей его буфетчицей. Примирение состоялось после того, как «девятый» заплатил за разбитые бутылки из своего кармана. Для верности бывалая буфетчица накинула десяток-другой единиц порушенной стеклотары, но в эйфории окончания собственных мучений «девятый» этого не заметил. «Третий» всем своим видом являл оптимизм и призывал общество квалифицировать все происходящее вокруг как экстремальное шоу, спланированное Коллективным Разумом!

Быль о козе

На Западном Кавказе, в районе Бзыбского хребта, пропал человек. Его искали уже шесть дней, и, несмотря на то, что стояло лето, а по словам очевидцев, происшествие случилось на стыке лесной и луговой зон, надежды найти пропавшего туриста живым таяли с каждым часом.

Шесть дней непрерывного прочесывания крутых и густо заросших склонов в знойных владениях лютых пауков без регулярного пополнения тающих сил все же подорвали профессиональный оптимизм спасателей. Чаще и чаще мы стали ловить себя на мыслях о еде, и на этом фоне судьба пропавшего иногда затягивалась легкой дымкой. Мы съели почти все, чем располагали к началу спасработ, и на седьмой день бескормицы уже не ходили – ползали по склонам, надолго замирая у кустов ежевики.

Лето выдалось не только жаркое, но и сухое. Бзыбский хребет – зона сплошных карстовых полей, где вода, как сквозь решето, уходит под землю, в неисчислимые пещеры. Там прохладно и сыро. Там журчит и булькает кристальной чистоты вода, которой наверху нам катастрофически не хватает. Местные пастухи при встрече неделю назад клялись близкими родственниками, что в этих краях видимо-невидимо грибов. Оказалось – вранье! Ни черта съедобного тут не растет. Мой постоянный напарник по восхождениям – Гриша Лопаткин, смуглый от природы, а ныне напоминающий обличьем головешку из костра, нашел-таки нечто скользкое и изъеденное червяками. Если бы не я, Гришка съел бы это. Я видел, какими глазами он смотрел на бывший гриб, какие спазмы сводили его горло, какие голодные слезы закипали в покрасневших глазах! Я молча взял его за плечи и увел, слегка упирающегося, за колючий куст. Там, сидя на сухой траве, достал из рюкзака теплую флягу с остатками воды и протянул ее Грише. Григорий знал, что за этой водой я рано утром полтора часа бежал вниз, в долину реки, а потом больше двух часов поднимался обратно на плато. Нес на себе восемь алюминиевых фляг увеличенного до полутора литров объема. Фляги холодили спину сквозь рюкзак и радовали своей тяжестью. Сейчас было уже около четырех часов. Флягу Гриши мы выпили еще в первой половине дня. Так и хотелось сказать «до обеда». Но поскольку обеда как такового не было, то решили раздражающее слово изъять из употребления до лучших времен.

Гриша побулькал флягой, но не стал ее открывать, а обратился ко мне с вопросом:

– А нельзя было сделать так, чтобы флягу раздуло до двух литров?

Вопрос был серьезным и злободневным. Тем более, что я еще не объяснил, каким образом литровая фляга увеличила свою жизненную емкость в полтора раза. Еще задолго до этого выхода в горы, фляги в спасотряде пережили модернизацию, продиктованную суровой действительностью. Так как фляга предусматривала некий аварийный запас воды в безводье, то вопрос ее количества напрашивался сам собой.

Мой армейский опыт в который раз пришел на помощь: фляги поочередно укрепляли в развилке пня и стреляли в горлышко из карабина холостым патроном 7,62 мм. Потом флягу долго полоскали с песком, чтобы вытравить запах пороховых газов. В результате такой модернизации фляга становилась приятно округлой по форме и значительно увеличивалась в объеме. Правда, в брезентовый чехол она уже не помещалась.

И вот Гриша задал вопрос. Следовало над ним подумать. А что, если стрельнуть не один, а два раза? Карабина у нас с собой не было. Была «мелкашка» – ТОЗ-3, которую из-за общей потери сил я уже не раз намеревался пристроить навеки за каким-нибудь камнем. Патронов было всего семь. Надежда подстрелить хоть плохонькую дичь была более чем сомнительной по причине полного отсутствия последней.

Карстовые «поля» вокруг нас с Гришей полями назвал кто-то исключительно для издевательства. Крутые склоны, изрытые воронками, известняковые столбы, расселины, поросшие чахлыми деревцами… Иногда этот безрадостный пейзаж сменялся еще более жутким – непролазными чащобами из ежевики, магонии иглистой, лавровишни и еще чего-то сильно пахнущего и тоже с колючками. В этом кавардаке и потерялся парень, которого мы пытались разыскать, если честно, то уже скорее по запаху.

Каждый вечер, сидя у костра, мы подводили итоги прошедшего дня, заштриховывая на карте осмотренные участки и поглядывая в сторону радиостанции. Она о чем-то невнятно сипела, но спасработы не отменялись, хотя мы неоднократно докладывали о своем бедственном положении. Тушенка была съедена, консервные банки неосмотрительно расплющены и сожжены в костре. «Цыпленок в собственном соку» Невинномысского консервного завода забыт навеки – погремушка из птичьих костей в мутноватой жидкости, вызывавшая справедливое раздражение несоответствием веса банки заявленной калорийности. Рис собран до последнего зернышка в швах мешочков и тоже безжалостно съеден. Что осталось, так сказать, в сухом остатке? Остались сухари еще дня на три-четыре при условии строгой экономии. Осталось две-три горсти гречки. Остался чай. Осталась полная пачка соли. Да, остался сахар-рафинад. Из расчета шесть кусочков на душу. Мы точно знали, что Умар Гербеков бережет от алчного коллектива пять плиток шоколада. Но это – НЗ, святое! На случай вовсе уж непредвиденный.

Итак, угрюмо жуем гречку. Где-то в Ставрополе рыдают безутешные родственники пропавшего. По побережью Черного моря рыщет милиция, надеясь, по традиционной милицейской версии, на легкомыслие пропавшего. Мол, нежится на песочке с девочками, а мы тут сапоги до голенищ стесываем!

Сегодня что-то совсем тяжко. Нам с Григорием достался склон, постепенно все круче и круче падаюший в далекое ущелье. Я иду траверсом, заглядывая за камни, пытаясь обнаружить признаки присутствия человека. Прошло шесть дней. Примятая трава должна была распрямиться. Если были какие-нибудь клочки бумажек, конфетные обертки или тряпочки – все давно унес ветер. На что я надеюсь? Стараюсь вычислить логику передвижения человека, заблудившегося в горах. Конечно же вниз! Только вниз. Так легче. Есть надежда выйти к людям. Подальше от коварных осыпей и колючих кустов. Над этим же выше и ниже по склону ломают головы и мои коллеги. Вижу чуть ниже себя Григория. Ну, чего он полез в заросли? Что наш турист сумасшедший или покрыт чертовой кожей?

Нет, тут что-то другое. В прозрачных струях восходящего раскаленного воздуха, искажающих действительность, Гришка прямо у меня на глазах начинает меняться. Спина изгибается дугой, острые когти вонзаются в землю. И хвост… Полосатый хвост подрагивает в траве, как перед решающим прыжком. Миг – и Григорий исчезает в колючках. Я заворожено смотрю вниз, на то место, где в кустах обозначился лаз. Горячие струйки воздуха колышутся над травой. Гриши нет уже минуты три. Я начинаю спускаться. Мне жаль терять набранную высоту, и я злюсь на напарника: на кой ляд его понесло паукам на съеденье? Странная форма самоубийства! Совсем напекло голову мужику. А может, это с голоду?

До зеленой дыры в кустах оставалось совсем немного, когда оттуда неожиданно выполз взъерошенный Лопаткин с глазами, мерцающими зеленым светом. Он произнес только одно слово. Одно волшебное слово, с не свойственным ему абхазским акцентом и заиканием:

– К-каза!

И снова исчез.

С меня мигом слетают остатки здравого смысла вместе с усталостью. Что мне ежевика вместе с магонией иглистой! Дрожащими пальцами вставляю патрон в «тозовку» и ныряю в колючки. Сумрачной зеленой трубой лаз уходит вперед. Дальше светлеет, и я оказываюсь на краю скального «стакана». «Стакан» диаметром метров шесть-семь с вертикальными бортами. Прямо посередине со дна «стакана» поднимается густая алыча, усыпанная ярко-желтыми плодами. На кроне дерева сидит настоящая домашняя коза. Сидит давно, судя по тому, что алыча и листья на полтора метра вокруг съедены. По кромке «стакана» хищно крадется тигр-Лопаткин, нервно озираясь, видимо, опасаясь попасть под выстрел. Бедная коза никуда убежать не может, но тигр ведет себя, как и положено тигру во время охоты: передвигается, извиваясь всем телом и периодически застывая, как изваяние. Коза не сводит с тигра глаз и нервно мемекает. С борта «стакана» к козе не подобраться. Наверное, она и сорвалась нечаянно с крутого склона, да, к счастью, оказалась на дереве.

– Гриша! – кричу я, – сейчас закреплю веревку, спустимся под дерево и снимем козу!

– Помогите! – слышу в ответ чей-то слабый крик.

Гришка застывает на краю скалы большим вопросительным знаком. Крик исходит со дна «стакана».

И еще раз:

– Помогите!

Оказывается, до козы тот же подвиг совершил турист из Ставрополя. Упал на крону алычи, потом на землю. Вывихнул ногу. В карстовом «стакане» нашлась не иссякающая лужа с чистой водой. Сверху падала спелая алыча. А потом и коза пожаловала в гости – появился благожелательный собеседник.

Кто долго не ел или добросовестно постился, поймет меня и того парня. За неделю на алыче и на воде можно просветлеть душой и простить все обиды недругам. Когда пострадавшего, крепко пристегнутого ремнями к носилкам, грузили в вертолет, он слабо подергивался, пытаясь освободиться, и с неземной тоской смотрел в сторону костра, на котором жарилась коза – его товарищ по несчастью. Мы же смахивали слезы – то ли от едкого дыма, то ли от сочувствия, то ли от невозможности помочь: ведь обильная пища после долгого воздержания способна и убить!