Текст книги "Кто убьет президента?.."

Потемкин с улыбкой вспоминал, как приехавшие москвичи с удовольствием рассказывали ему, как побывали в Голливуде. Он поинтересовался, где же им удалось его найти. Оказалось, приезжие были в «Юниверсал Студиос» – городке голливудских аттракционов… А так – города Голливуд нету. Есть Западный Голливуд, есть Северный Голливуд – но это совсем другие районы. Есть знак «Голливуд». У него – тоже забавная история. Раньше эти гигантские буквы составляли слово «ГОЛЛИВУДЛЭНД». Они освещались (по возможностям тех времен) ста семнадцатью тысяч лампочек. Что-то вроде девяти метров в ширину – каждая буква, и пятнадцать – в высоту. У этого знака – почти человеческая судьба – он пережил и время популярности, и период упадка, когда гиганские буквы стояли заброшенные…

С этого знака бросались вниз самоубийцы – главным образом, неудачники киношного Голливуда. Этот знак в день главного футбольного матча сезона однажды, закрыв части букв, переделали на GO UCLA – то есть ВПЕРЕД, ЮСИЭЛЭЙ (название одного из лучших здешних университетов). Но и повод необязателен – шутники соревновались в остроумии и просто так. Скажем, трансформировали надпись в HOLLYWEED (что-то вроде «святой травки», с намеком на популярную здесь марихуану).

Одним словом, народная инициатива била ключом. Власти не вмешивались… В своё время знаменитые буквы восстановлены были на деньги частных пожертвователей – их имена и сейчас бережно хранятся, также, как и имена тех, кому каждая буква посвящена. Это – и актеры, и предприниматели, и певцы.

Городской совет тогда не мешал, но и не помогал. Денег у второго по величине мегаполиса богатейшей страны мира не хватило на то, чтобы восстановить девять букв.

Но когда активность вокруг знака стала тревожить общественность, деньги нашлись. И пущены они были на установку современной охранной системы, так что теперь – вот уже два десятка лет – легендарные буквы окружены датчиками, телекамерами и прочей электроникой. Если кто-то подойдет к ним ближе, чем на 50 метров – система срабатывает, и на место срочно выезжает наряд полиции. Надо сказать, что в этом случае полиция работает эффективно – три попытки отчаянных энтузиастов свести счеты с жизнью, прыгнув с букв – были оперативно пресечены. Соответственно, и продолжателей не находится – уж больно высокие назначаются штрафы, это лос-анджелесский суд умеет делать.

А легендарность слова HOLLYWOOD, сияющего над городом Ангелов, с годами не убывает. В этом Олег убедился сам, причем совершенно для себя неожиданно, во время одной из командировок куда-то в американскую глубинку, кажется, в Огайо. Жил Потемкин тогда в Северном Голливуде – есть и такой район в Лос-Анджелесе, ничем особенным не примечательный. Тамошние жители, видя «голливудское» название, никаких эмоций не испытывают. Поэтому Потемкин был очень удивлен, увидев, как расплылось в улыбке лицо гостиничного клерка в Огайо, увидевшего слова «Северный Голливуд» в его водительском удостоверении. Клерк и до того был предупредителен, а теперь просто не знал, как выразить свою приязнь и расположение. Похоже, в его глазах Потемкин стал причастен к манящему и таинственному миру того, что для широкой публики называется «фабрикой грёз». Разумеется, разубеждать клерка Потемкин не стал – бесполезно. Просто лишний раз задумался о том, что такое Голливуд для жителя американской глубинки, и как легендарный Китайский кинотеатр, мимо которого каждый день буднично проезжаешь к себе в офис, для кого-то и в самом деле легенда, чуть ли не святыня. И отпечатки ступней и кистей рук знаменитостей – на площадке перед этим кинотеатром – полны значения, чуть ли не магического. А там, кстати, справа от входа, навсегда расположены и отпечатки Джо Веллингтона, отца убитого Майкла.

Что же, Джо Веллингтон безусловно был частью голливудской легенды. Его шоу уже многие годы смотрели десятки миллионов людей. Его фильмы были американской классикой. И сам он был чистой воды классиком. Он таковым и по сей день остался, но тогда, в дни, когда в его семье произошла трагедия и он лишился любимого сына, он был еще моложе. Живой, энергичный человек, где-то около шестидесяти – хорошие активные годы, когда и мудрость, приходящая со временем и опытом, уже накоплена, и сил ещё вполне достаточно для того, чтобы рисковать и пробовать.

Рослый чернокожий дворецкий с идеальной выправкой встретил их у входа. Они были вдвоем – Хопкинс и Потемкин. Прошли высокий вестибюль с кафедральным потолком, уходящим ввысь. «Соборное» впечатление дополняли верхние витражи из цветных стекол, откуда вниз падали блики радостного солнечного света, создавая ощущение праздника. Они поднялись по двухсторонней лестнице, которая охватывала вестибюль подковой и завершалась наверху просторным балконом.

Веллингтон ждал их в кабинете, отделанном дубовыми панелями – одетый в черное, но свежевыбритый, с ясным взглядом и крепким рукопожатием. Он одним движением кисти руки остановил слова обязательного сочуствия, которые стал было произносить Хопкинс.

– Мы все понимаем, что произошло. Это – не тот случай, когда слова помогают. Тут вообще ничего уже не поможет, ни мне, ни, тем более, Майклу. Ему уже все равно. И тем не менее… – Веллингтон внимательно поглядел в лицо каждому из пришедших. Потемкин до сих пор помнил темные, почти черные его глаза, и тяжесть его взгляда. – Тем не менее, – продолжал хозяин дома, – я не отношусь к числу людей, которые, исходя из этой предпосылки, скажут, что им всё равно, будет ли убийца пойман и наказан. Мне – не всё равно. Убийца должен быть пойман и наказан по всей строгости закона. Уверяю вас, я добьюсь этого.

И он снова сделал долгую паузу.

Особенно добиваться Веллингтону, собственно, ничего не надо было. Гигантская машина манипулирования общественным сознанием уже работала на всех оборотах. Популярность отца и нелепость гибели сына – всё это вместе привело к тому, что в городе только и разговоров было о случившемся. Естественно, все полицейское начальство было в курсе и каждый, кто имел отношение к расследованию, чувствовал – прямо или косвенно – давление, которое, к счастью, в подобных расследованиях случается не так часто – иначе просто невозможно бывло бы нормально работать.

За прошедшие два дня в общем-то мало что удалось узнать, и полиция объявила награду в пятьдесят тысяч долларов тому, кто сообщит полезные сведения об убийце или убийцах. Желтая пресса, чьи тиражи впрямую зависели от «горячих» сенсаций, не осталась в стороне и один из журналов объявил свою премию – уже в сто тысяч долларов тому, кто сообщит следствию что-то ценное.

Как всегда в таких случаях, по объявленному телефону поступили десятки звонков, полицейские, которые почти не спали всё это время, опросили сотни людей, но обладателей реальной иинформации среди них, похоже, не было.

– Господин Веллингтон, – нарушил молчание Хопкинс, – как вы знаете, мы делаем всё и даже больше. Но нам нужна и ваша помощь. Вы были дружны с Майклом – чтобы отец так дружил с сыном – это не часто случается в наше время. Наверняка у вас есть какие-то соображения о случившемся. У него были враги?..

Джо Веллингтон покачал головой.

– Мы с Майклом дружим, это точно, и я этим горжусь. Вы знаете, есть очень много случаев, когда за внешним благополучием семьи скрывается черт-те что. Свои скелеты в шкафу наверняка есть в каждом доме. Но у нас, если они и есть, – Веллингтон смотрел прямо на Хопкинса, – если они и есть, то к детям они не имеют никакого отношения. Нам повезло – у нас хорошие дети – и обе дочери, и сын. И потому – определенно «нет». Нет, мне не о чем думать и гадать в связи с гибелью Майкла. Он почти не пил, не употреблял наркотиков, не водил сомнительных знакомств. Его девушки… – Веллингтон пожал плечами. – Мы с матерью естественно, хотели, чтобы он женился. Знаете, наше поколение, наше воспитание. А он совершенно не торопился… Наверное, девушек у него было немало. И девушки у него были разные. Но в наш дом он их не приводил. Он мне один раз сказал: «Отец, не торопи меня. Когда появится девушка, с которой я захочу быть всегда – ты об этом узнешь первым.»

– Не могло так случиться, что его убили из ревности?

Веллингтон пожал плечами.

– Майкл не был женат. Стало быть, никаких претензий, даже формальных, к нему быть не должно было. Я уже сказал – девушек у него было немало… Кстати, вот его серьезнейшее увлечение – он был специалистом по шекспировским текстам. И несколько лет дружил с Фредом Аткинсом – есть такой режиссер, на мой взгляд – почти сумасшедший, но без этого в нашем деле не бывает. А театр, сами понимаете, это женщины, часто – красивые. И своеобразная атмосфера…

– Вы знали Кэролайн Клайд, которая оказалась на месте происшествия?

– Также, как остальных. Однажды мы оказались вместе на каком-то приеме, он нас познакомил. Она, кажется, старше него…

– А в университете? Там всё было нормально?

– Знаете, – Веллингтон в задумчивости потер подбородок (жест, знакомый по экрану миллионам телезрителей), – вы знаете, у него – счастливый характер.

Джо упрямо говорил о сыне в настоящем времени и Потемкин отметил это как непроизвольную защитную реакцию сильного по натуре человека, который и хочет выглядеть сильным – всегда и во всём.

– Так вот, – продолжал Веллингтон, – ему завидуют, это ясно. Считают, что у него с детства есть всё, о чем так называемый простой человек может только мечтать… Внешне это так и есть, но Майкл видит другое – как много и тяжело я с молодости работаю. И он знает, каким трудом всё наше благополучие создано. Опять же, он никогда никому не перебегал дорогу. Скажу вам больше – его недавно представляли на стипендию одного благотворительного фонда. Тридцать тысяч, кажется… Представляли не за имя, а по заслугам – мне об этом говорил их декан… А Майкл решил отказаться. Я спросил его тогда – почему? А он мне в ответ: «Папа, я и так занимаюсь тем, чем хочу и как хочу. Я ничем не обижен. А рядом люди, чью жизнь эта стпендия может в корне изменить».

Хопкинс задавал вопросы еще минут пятнадцать. Потемкин молчаливо наблюдал. Впечатление было однозначное – старший Веллингтон ничего не скрывает. Хотя с его экранным опытом – может, это только очередная роль, кто знает?

Полезной для следствия информации практически не было. Только в середине разговора Веллингтон упомянул о полученной Майклом странной открытке, написанной печатными буквами. Содержала она всего одну фразу: «ПОДУМАЙ О НАС».

– Майкл показал её мне, чтобы выяснить, не я ли это ему послал. Как раз тогда он мне почти неделю не звонил, а у нас дома это не принято. Но бывают семьи, и их много, где взрослые дети не звонят родителям неделями, а то и месяцами… Таких большинство, но у нас – другая семья. Я и впрямь был недоволен молчанием Майкла, но посылать сыну открытки – не мой стиль…Мы с ним посмеялись, и я об этом забыл. Может быть, зря? – Веллингтон вопросительно посмотрел на агентов. – Джордж! – это уже дворецкому, – принесите из моей спальни открытку с видом горной дороги. Она – на бюро, у окна.

Пока ждали дворецкого, Потемкин попросил разрешения задать вопрос.

– Господин Веллингтон, Майкл никогда не увлекался автомобильными гонками?

– Не понимаю, о чем вы? – недовольно переспросил Джо.

– Любил он смотреть эти гонки по телевизору? У него самого случались штрафы за превышение скорости?

– По телевидению, если иметь в виду спортивные программы, он смотрел «Лейкерс»[2]2
  известный лос-анджелесский баскетбольный клуб НБА – прим. ред


[Закрыть]. Он за них болел. А «тикеты» – штрафы за скорость – домой чаще всего приносит моя жена… – Веллингтон помолчал. Появился дворецкий с открыткой. Хопкинс принял ее с благодарностью и стал прощаться.

Безмолвный дворецкий проводил их до выхода. Уже около машины Олег попросил у Хопкинса открытку. Неровные фиолетовые буквы странной надписи на обороте. А лицевая сторона – горная дорога над обрывом, огни в долине…

– Ты обратил внимание, коллега, что тут изображено? – поинтересовался Хопкинс. И пояснил: – Малхоланд драйв. И совсем недалеко от того места, где его убили…

* * *

«Крупнейшая русская газета США!» «Самый читаемый еженедельник Америки!» Эти и другие подобные лозунги украшали первую страницу «Вестника», многократно повторялись в текстах газеты, и потому у неискушенного читателя создавалось впечатление силы и мощи этого печатного издания – на что собственно все эти заклинания и были рассчитаны.

Грэг Красовски прекрасно помнил, как давно, вскоре после приезда в Америку, его сосед Миша, долго и в ту пору безуспешно пересдававший экзамены на врача, узнав, что Грэг сотрудничает в «Вестнике» и часто бывает в редакции, с завистью спросил его вечером за чаем:

– Скажи мне, только честно – сколько у «Вестника» подписчиков? Миллион наберется?

– Редакционная тайна, – гордо ответил Грэг. – Но для тебя скажу, что чуть поменьше…

Сколько подписчиков у «Вестника» на самом деле Грэг долго понятия не имел – в редакции в ответ на этот вопрос только делали большие глаза и махали руками, но знакомая наборщица Маша (кстати, сестра арестованного сейчас Виктора Полячека) когда-то под большим секретом сказала Грэгу, что подписчиков около десяти тысяч. Причем по тому, в какой тональности это говорилось, догадливый Грэг понял, что и эта цифра сильно преувеличена.

И тем не менее до сих помнил Красовски, как он был горд и доволен самой постановкой вопроса, заданного будущим врачем. Сам Грэг был инженером-химиком, работал в Америке в крупной компании, но от болезни журнализма никак не мог избавиться.

И потому относился к «Вестнику» по-хорошему пристрастно. Хотя прекрасно знал Грэг, что крупнейшая газета занимает четыре небольшие комнаты на втором этаже старого офисного здания в далеко не престижном районе. Что работают в ней семь человек, да и то никто не занят полную неделю – кто выходит на два дня, кто – на три… Что журналистов в штате газеты нет, ибо им нечем платить. И газета существует на самотеке – печатает, что здешние пенсионеры пришлют, да еще подворовывает из русских газет – иногда в те давние годы опытный глаз замечал на печатной странице почти невидимую полоску на границе текста – это когда не получалось замазать начисто край копированного материала.

Потом пришел интернет и публиковать чужое стало значительно легче. И теперь русских газет, питающихся перепечатками из Сети, в Штатах столько, что и не пересчитаешь.

Все это Грэг Красовски прекрасно понимал, но ничего не мог с собой поделать – писал по ночам, правил, переписывал – и отправлял электронной почтой в редакцию. А чаще – сам относил. Какая-никакая, а редакция была островком русской культуры в чужой стране. Тут можно было в разгар рабочего дня и потрепаться со знакомыми, и анекдот рассказать, и свежие новости услышать. Нечего и говорить, что в «Вестнике» были рады такому автору. Более того – издатель Семен Кордамонов в знак особого расположения выделил Грэгу рабочий уголок в отделе маркетинга. «Уголком» это строго говоря тоже назвать нельзя было. Но с американской культурой «кубиков», когда сотни человек сидят в общих промещениях, отделенные друг от друга прозрачными (или «призрачными» – говорил Красовски) – перегородками, этот уголок был, можно сказать, вполне комфортабельным. Здесь располагались стол с компьютером и даже висел на стене шкаф, где хранились у Грэга рукописи и необходимые для работы мелочи. Маша Полячек, которая относилась к Грэгу с симпатией, помогла ему обустроиться – Маша отлично разбиралась в компьютерах. И Грэг Красовски очень гордился своим журналистским рабочим местам, тем более, что сиживал он в редакции нечасто, а потому – этот стол был не просто стол, но и знак того, что Красовски в «Вестнике» ценят и уважают.

– Какие новости на фронте масс-медиа? – Грэг знал о невинной слабости Кордамонова и с удовольствием ему подыгрывал. – Волны насилия захлестывают редакцию?

– И не говори! – Кордамонов посмотрел на Грэга тревожно. – Как считаешь, неужели это наш Витюшка младшего Веллингтона… того? Теряюсь в догадках. Ты представляешь себе, какая тут начнется свистопляска, если окажется, что это на самом деле – он?

У Кордамонова была богатая биография. Он и автомобилями торговал, и заведовал медицинским офисом, и владел физиотерапевтической компанией… Но всегда испытывал тягу к интеллигентным профессиям. Очень хотел иметь газету. И заимел в конце концов. Больше всего на свете не любил Кордамонов скандалов. Хотя – кто же их любит?

– Опять начнется вой, – продолжал Кордамонов, – Опять «русская мафия», опять «уголовники на свободе»… Помнишь, как дали в этом пошлом журнальчике «LA TODAY» мою черно-белую фотографию с перекошенной мордой на полстраницы? И, главное, фактов у них – никаких. А просто если русский – то уже мафиози.

– А ты-то сам как думаешь? – спросил Грэг невинно. Знал, что Кордамонов, если и впрямь что-то думает, никогда вслух ничего не скажет.

– Это ты должен меня информировать! – вдруг успокоился Кордамонов. – Я тебе письмо дал с поручением вести специальное журналистское расследование? Дал. А больше никому никогда ничего подобного не давал. («А тебе и некому такие письма давать! – подумал Красовски ехидно. – Журналистов-то у тебя нет!»). Но вслух сказал только:

– Вот пообщаюсь в полиции, тогда, может, появится, о чем говорить. Но обещаю…

Договорить ему не удалось. Дверь с шумом распахнулась и на пороге возник плотный круглолиций чернокожий человек в отличном костюме и галстуке от Montegrappo, завязанном со специальной небрежностью.

Он аккуратно прикрыл дверь и широко раскрыв объятия двинулся к Кордамонову.

– Сэм! Нет слов, чтобы выразить радость, которую я испытываю всегда, как только тебя увижу. Позволь заключить тебя в свои объятия – но по-настоящему, по нашему, в знак крепкой мужской дружбы, а не так, как это делают эти мягкотелые и мягкозадые либералы!

Закончив с объятиями, пришедший уже почти по деловому обернулся к Грэгу.

– Ваше лицо мне знакомо. Я не ошибаюсь?

– Это наш специальный корреспондент, – поспешил представить Красовского Кордамонов. – Тебе наверняка известны его материалы. А сейчас он ведет специальное расследование убийства Майкла Веллингтона.

– Грэг! – продолжил Кордамонов, – познакомься. Это – легендарный Блез Грюнвальд, признанный боец за права меньшинств.

– Очень приятно, – поднялся с места Грэг. – За какие именно меньшинства борется наш гость?

– За любые! – охотно ответствовал Грюнвальд, плюхаясь в кресло. Оно заскрипело, но выдержало. – Вот, в частности, в вашем случае, берусь предсказать, что убийство Веллингтона «повесят» на представителя меньшинства. На вашего соотечественника. Ну, или кого-нибудь из мексаканской банды – но это навряд ли… Им в этом громком деле нужен «свежачок». Мексы уже всем приелись, это неинтересно. А русский – в самый раз.

– С чего вы это взяли? – поинтересовался Грэг очень нейтрально.

– А потому, что все наши системы построены на неравноправии меньшинств. Неравноправии черных, русских, латинос, корейцев, женщин… И я их всех защищаю, и спросите у вашего друга и идздателя Сэма – я это делаю весьма успешно.

– Так что же, у Виктора нет шансов?

Блез Грюнвальд чмокнул толстыми губами.

– Не то, чтобы совсем нет, но маловато… Кстати, – повернулся он к Семену, – его возлюбленная вышла на работу?

И поглядев, как Кордамонов отрицательно покачивает головой, Грюнвальд продолжил:

– А вот ее я не взялся бы защищать! Ведь это она дала повод ко всему. Виктора я знаю слабо – но он производил впечатление скромного хорошего парня. А она ушла от него к сыну мультимиллионера и телезвезды. Банальный сюжет. И досадный для меня. Я очень ценю женскую верность. Поэтому у меня с моей Сарой пятеро детей. И будут ещё!

Грюнвальд сделал паузу.

– Нет, больше, наверное, уже не будет, – поправил он себя. – Но с Сарой мы всегда были верны друг другу. И будем. И потому я не люблю эту вашу даму, которая, наверное, стала причиной убийства, а теперь, видите ли, так переживает, что не ходит на работу.

Грюнвальд грузно повернулся в кресле и обратился к Кордамонову.

– Не хочу показаться бестактным, но у тебя найдется сейчас несколько минут, чтобы обсудить наши текущие дела? Я тут для тебя кое-что раздобыл…

Красовски, не мешкая, откланялся.

В коридоре он столкнулся с Машей. Не ожидал этого Грэг и, честно говоря, не хотел. Он понимал, что переживает в эти дни Маша… От нее он знал предысторию ее брата Виктора. Странный парень. В нем всегда истовая любовь к театру сочеталась с тем, что где бы он ни жил – ухитрялся попадать в дурные компании. Маша ни на минуту не допускала, что ее Витя мог убить человека. Ходила к Кордамонову, советовалась с адвокатом, пыталась помочь. Но чем мог помочь ей издатель захудалой эмигрантской газетки? А хорошие адвокаты недавним эмигрантам не по карману.

Грэг понимал ситуацию, но утешить Машу ему, к сожалению, было нечем.

Вышли из вестибюля (это было здание для некурящих), отошли от входа на положенные двенадцать ярдов. Маша достала сигареты, Грэг тоже взял одну, хотя давно не курил. Подымили молча, да так и разошлись, сказав друг другу какие-то незначащие слова.

Ситуация была паршивая, что тут говорить.

* * *

…С найденной в кустах упаковкой от лекарства ничего путного не получилось. Человека, которому это успокоительное средство предназначалось, нашли быстро. Но он ничего не знал и алиби у него на тот вечер было железное.

Многочасовые допросы Виктора дали немногое. Он признал, что действительно был в тот вечер на Малхолланде. С ним были Карлос, его приятель и еще Луис Росас. Все они из группировки «Ночные волки». Еще с ними была какая-то незнакомая девушка. Вроде бы журналистка. Он, Виктор, никого не убивал, и кто убил Майкла Веллингтона – понятия не имеет.

Попытки найти людей, им названных, к успеху не привели. В отличие от Виктора, который был арестован дома, этих двоих нигде не было – скорее всего, они скрылись из города. На самолеты они билеты не брали, на автобусы – тоже… Ориентировки с их фотографиями были разосланы по всей Калифорнии, но пока впустую.

Итак, достоверных сведений не было.

Неожиданно помогла назначенная «желтой прессой» денежная премия в тридцать тысяч долларов.

К вечеру О’Рэйли позвонили из редакции популярного таблоида. Туда явился парень, заявивший, что обладает информацией об убийстве Веллингтона. Ему немедленно назначили встречу на конспиративной квартире Группы, где его ждали Потемкин и О’Рэйли.

Этот парень с журналистом из таблоида явились в срок. Посетитель (его звали Рамон), выглядел колоритно – с руками, сплошь от кистей до плеч покрытыми цветными татуировками, наголо обритой головой и тяжелым взглядом. Потемкин, приглядываясь к нему перед разговором, подумал, что за прошедшие годы мир и в этом смысле изменился невероятно – татуировки, которые раньше были исключительно принадлежностью преступного мира (не считая полудиких племен, обитающих на островах какого-нибудь затерянного в окене архипелага), так вот, эти татуировки стали теперь всеобщим достоянием и частью массовой культуры.

Глядишь на популярного и интеллигентного с виду артиста – далеко от Америки и Африки, на русском экране. Не успел он снять пиджак и засучить рукава – а на тебе! – наколка, наколочка… А артист в это время создает образ одухотворенного врача, или ученого, или даже священника… Брр-р-р! Священник с наколками.

У современных дам наколки поражают разнообразием и иногда выполнены в виде стреловидных орнаментов, указывающих на самые примечательные места обладательницы. Или идет по улице девушка в суперкоротких шортах. Вся видимая поверхность ног между шортами и сапогами (это такая в Южной Калифорнии непроходящая мода – носить в здешнем, практически всегда летнем климате, сапоги, иногда даже высокие, иногда – с меховой опушкой), так вот – всё, что видно – синё и розово от татуировок. Смотрится это, мягко выражаясь, экзотически, но ничего не поделаешь. «Так носят» – значит, так носят. И прочие аргументы отступают в тень перед этим могучим и исполненным философского смысла соображением.

А знакомая косметологиня недавно рассказывала Потемкину, что нынче в большой моде мини-наколки на тех частях тела, которые взглядам широкой публики недоступны.

Но парень, у которого чуть пониже локтя с внутренней стороны руки была наколка – волчья пасть и три перекрещенные стрелы – он выглядел именно так, как должен был выглядеть представитель «Ночных Волков». Это группировка, как слышал Потемкин, была не из самых крупных в Лос-Анджелесе, но серьезная и хорошо организованная.

«Раскалывать» Рамона не пришлось – он давно был осведомителем Группы. Работал с Кригером, который сейчас был в отпуске и дал «волку» телефон О’Рэйли предупредив, что это – только на крайний случай. Крайний случай по мнению Рамона, настал – когда еще будет маза взять такие бабки… Итак, он знал, зачем пришел и что собирается сказать. Сам он на месте преступления не был. Это легко проверить. Он встретил ночью Карлоса, о котором следствие уже знало по рассказу Энтрады. Этот Карлос был сильно на взводе и просил денег на дозу. Рамон дал. Пару месяцев назад Карлос оказал ему услугу, а Рамон в долгу не привык оставаться. Но предупредил, что это – в последний раз. С Карлосом был Виктор, тоже из их группировки, и в той же кондиции. За рулем в машине сидел Луис Росас. И еще там была какая-то телка. «Не из наших!» – Рамон ее не знал.

Получив деньги, Карлос рассказал Рамону, что сегодня «замочили одного муфлона».

– Понятия не имею, почему. Вроде и не спорили, и шума не было. И вдруг – бах! Бах! Бах! Слышь, – продолжал возбужденный Карлос, – я тебе ничего не говорил. Мы с Виктором – как братья, мы вместе столько всего проворачивали!

– «Мокруха» – штука кислая, приятель, – сказал ему Рамон. – Ты бы хоть из города смылся, будут неприятности.

Карлос пообещал и на прощание рассказал еще, что он спрятал свою «Беретту», из которой стрелял Луис, в придорожных кустах, примерно в миле от места убийства.

– Там такой пень стоит, заметный, справа от дороги. В нем – вроде как дупло, с проезжей части его не видно, надо знать. Виктор замотал пистолет в свой шарф и туда его положил… Дома нам ничего сейчас держать нельзя.

На том они с Рамоном и расстались.

Пистолет нашелся на удивление быстро и его вместе с шарфом, в который он был завернут, немедленно отдали на экспертизу.

* * *

Текущее совещание по убийству Майкла Веллингтона в Группе проводил Крис Доуни. Кадровый военный, объехавший полмира. На коже – давний бронзово-красный загар. Блеклые голубые глаза, всегда смотревшие на собеседника прямо. И еще костюмы – их было три или четыре, они все были недешевыми, но под каждым из них словно была надета военная форма. В прежней профессии Доуни ошибиться было почти невозможно. У Доуни была отменная выправка («мне кажется иногда, что он даже спит по стойке «смирно») – посмеивался Хопкинс.

И еще у Доуни была его собственная непререкаемая и не подлежавшая обсуждению логика и некий свод железных постулатов, который не изменился со времен «холодной войны». Одним из этих постулатов была стойкая нелюбовь к русским. Для Доуни то, что Советский Союз давно перестал существовать и идеологическое противостояние СССР-США ушло в прошлое – не имело большого значения. «Не доверяю я им, и всё!» – признавался он в узком кругу… А иногда – и не в узком. И еще был у Доуни ряд постулатов, который делал общение с ним затруднительным.

«One track mind!»[3]3
  англ. букв: однонаправленный ум, недалекий человек – примечание ред.


[Закрыть], – пожаловался Хопкинсу как-то, выходя с совещания, начальник соседнего отдела. Самого Хопкинса сегодня на совещении не было – он уехал в срочную командировку в Перу и следствие в его отсутствие возглавил Доуни. Старшим непосредственно по делу стал Потемкин. Присутствовали на совещании еще непременные сотрудники Хопкинса – Ким – специалист по компьютерным системам, а также по поиску и анализу информации Ким. («ККК» – называли его в Группе: «Ким, Который Король»). Ему и правда не было равных в поиске, нахождениии и сопоставлении данных, а также защите своих компьютерных сетей и взлому чужих. Поговаривали, что именно это умение привело его в свое время в Группу. Был здесь и молодой Лайон О’Рэйли, вундеркинд, пришедший в Группу после университета с IQ больше 160. На первых порах многие ставили под сомнение его пригодность для следственной работы, но Лайон на удивление легко вписался в совершенно чуждую ему поначалу среду и оказался незаменим. Присутстововали также и трое сотрудников смежного отдела, которые в виду срочности дела опрашивали свидетелей и собирали дополнительные материалы.

Совещание на этот раз было кратким. Выслушав доклады сотрудников с последними новостями, Доуни поднялся во весь свой внушительный рост.

– Значит, так. Меня через сорок минут ждет для доклада начальство. Пока что могу вам сообщить полуофициально, что наши совместные усилия завершились успехом. Найдено оружие, из которого совершено убийство. На нем, сами понимаете, никаких отпечатков нет, поскольку преступники сегодня – люди образованные. Но пистолет этот был завернут в шарф. – Доуни торжественно оглядел собравшихся, всем видом давая понять, что сообщит нечто весьма важное. – И этот шарф содержит важную улику – волос подозреваемого. – Доуни откашлялся. – И более того, у нас есть предварительные результаты экспертизы. Как и следовало ожидать, волос принадлежит человеку, в виновности которого лично я с первого дня не сомневался. – Доуни сделал необходимую паузу. – Так что мы можем сегодня определенно говорить, что Майкла Веллингтона убил член банды «Ночные волки» Виктор Полячек. Эти эмигранты… эти люди, которые приезжают в нашу великую страну, продолжают жить по своим преступным правилам… – Доуни спохватился. – То есть я хочу сказать, что безусловно среди них много честных и порядочных людей. Но много и мусора, от которого наше общество должно избавляться. Короче говоря, я поздравляю вас всех – пока предварительно, – и благодарю за проделанную работу.

– Статистически иммиграция не повышает уровень преступности ни в одном из штатов нашей страны, – проговорил Лайон негромко, но так, что его было слышно. – Априорные выводы выглядят некорректными.

– Все свободны, – заключил Доуни. – О’Рэйли и вы, Потемкин, задержитесь.

Он опустился в кресло у стола, откупорил жестяную банку диетического «Спрайта» и с удовольствием отпил.

– О’Рэйли, я знаю вас не первый день. И о ваших достоинствах тоже наслышан. Но здесь – не университет. Я сообщал сотрудникам факты. Мы нашли преступника – это успех. И в нем, между прочим, есть и ваша доля. А коллегу По́темкина (Доуни произносил фамилию Олега с ударением на «О»), так вот, его я пригласил остаться, поскольку он лучше знаком с этой группой населения. Потому Хопкинс его и привлек к расследованию. Теперь я слушаю, что вы мне хотите сказать. Только вслух, а не бормоча, вам бояться нечего.