Текст книги "Как стать маньяком. История жертвы обвинения"

Глава 33

 
Разговоры, разговоры —
Слово лезет к слову
Нескончаемые споры
Кончиться готовы…
Нет, не дракой —
Просто бранью.
Всем давно известно —
Что больнее финки ранит
Слово…
 

– А ты никогда не задумывался, что маньяком в наше время стать очень просто? – с иронической улыбкой глядя отцу в глаза, спросил Степаныч.

– Может быть, но не все ими становятся! – сердито ответил отец, ещё не понимая – куда клонит сын, но уже почувствовав подвох в его голосе.

– Да, становятся не все. Не всех с детства лупят за малейшее непослушание, и не все убегают из дому. Не каждому уготовано рассчитываться за чужие грехи… Да и из тех, которые становятся маньяками, лишь единицы становятся «Маньяками» с большой буквы.

– Нашёл, чем хвастаться! – буркнул отец.

– А я не хвастаюсь. Да, прозвище не особенно почётное, но… как говорится «не имя делает человека, а человек имя». Как бы там ни было – тебе всё равно всего не объяснишь – но с этим именем я умудрился пройти через все 15 лет. И я не только не упал под гнётом позора от такого имени и связанной с ним славы, но и сделал имя известным – оно стало моей визитной карточкой.

Ко мне обращались за советом или помощью, меня ценили как специалиста в своей области, меня уважали, меня боялись, меня игнорировали, меня ненавидели. Говоря короче и понятнее – несмотря на все усилия своих недоброжелателей, которые постарались обеспечить мне маньяческую славу, я жил почти нормальной жизнью обычного человека… – воспоминания о прошлом вызвали у Степаныча улыбку.

– «Почти!» – усмехнулся отец.

– Да, папа, «почти» – я был несколько ограничен в пространстве, и из моей жизни, к примеру, было исключено общение с женщинами, не было возможности выезжать куда-то. Но ведь эти «блага» и у свободных людей не у всех есть. Разве не так?

– Ты и тут о женщинах?! – с ехидцей переспросил отец своего сына.

– Не в женщинах дело, и ты это прекрасно понимаешь. Не надо передёргивать! Просто для обычного среднестатистического человека они являются неотъемлемой частью жизни…

– Тебе бы надо остаток жизни грехи замаливать после случившегося…

– Грехи замаливать, папа, надо всем – и тебе в том числе. Но не в этом сейчас дело – ты снова всё переворачиваешь с ног на голову! Я о женщинах упомянул только в том смысле, что это благо или зло недоступно тем, кто находится в заключении. Всем поголовно. Если по поводу других «нельзя» могут быть какие-то исключения, то в этом плане все равны. И говорю я далеко не только о сексе, когда упоминаю женщин – с ними ассоциируется, прежде всего, домашний уют, умиротворение, расслабление… Бывают, конечно, и исключения, но… зачем было жениться на такой?! Ну а коль уж «бачили очi, що брали…» остаётся только крепиться.

– Это ты о своей Татьяне?

– Не трогай Таню своими грязными руками! – резко осадил его Степаныч. Он понимал, что не стоит так говорить с отцом, но, когда речь зашла о жене, остановиться уже не мог.

– Это мои-то грязные? Ты на свои лучше посмотри! – пытался брыкаться отец.

– С моими всё в порядке. А Таню не трогай! – в то время, когда вы все – ближняя, так сказать, родня! – отвернулись от меня… да что там отвернулись – отбросили в сторону и всем семейством дружно начали забрасывать меня грязью!.. – именно она, а не кто-нибудь другой, поделилась буквально последним и помогла не упасть окончательно. А вы продолжаете бросать грязь, не стесняясь того, что попадает и в неё!

– Как у тебя язык поворачивается говорить такое? – брызгал слюной Коновальчук-старший.

– А разве я вру?.. Хотя, конечно, вам было бы удобнее, чтобы я молчал…

– А что ты можешь сказать против нас, которые перенесли столько позора из-за тебя! – распсиховался отец.

– Сказать?.. А надо ли что-то говорить? – Саня криво улыбнулся, – ваши дела говорят сами за себя. Начнём сначала – первые побои начинаются, когда мне было лет 10–11. И однажды я решаю сбежать из дому, дабы… не чувствовать в буквальном смысле тепло отцовской руки. Потом побеги учащаются и ты, не справляясь с проблемой, упекаешь меня в психиатрическую больницу. А мать всё это время молчит, даже не пытаясь тебя поправить. Дальше наступает 1983 год. В результате побега из дому после очередного твоего рукоприкладства я ввязываюсь в драку с таксистом из-за денег и попадаю в тюрьму. А в 1984 году получаю за это 4 года усиленного режима. На тот момент я ещё не был совершеннолетним, и потому попал на малолетнюю зону. А вы благополучно приобретаете машину и начинаете строительство дачного домика – вместо того, чтобы попытаться вытянуть сына из тюрьмы.

– А по-твоему мне надо было все деньги истратить на адвокатов? – сверкнул очками отец.

– Да, папа. Не мне тебя учить, но надо было! Не забывай, что на момент посадки мне было всего 16 лет. И попадание в таком возрасте в среду малолетних преступников не могло остаться без последствий – я впитывал в себя и ваше отношение ко мне, и набирался «ума» у окружающих меня ментов, а также озлоблённых волчат, у многих из которых не было родителей. Но не у всех, конечно. У основной массы родителям просто не было до них абсолютно никакого дела – они бухали, блядовали, кололись – занимались чем угодно, только не воспитанием своих отпрысков…

– Ты хочешь сказать, что и мы занимались чем-то из перечисленного тобой?

– Ну что ты, вы были исключительно порядочными семьянинами и членами социалистического общества, а ты, к тому же, и активным членом КПСС – пили только по праздникам в хорошей компании; о сексе, как и многие, впрочем, в тогдашнем СССР, имели весьма смутное понятие; о наркотиках, разумеется, даже и не думали. Да и воспитанием вы занимались систематически – ты добросовестно порол сына за любую провинность. Что поделаешь, это доставляло тебе удовольствие и создавало иллюзию проведенной воспитательной работы…

– А сам-то ты что сделал для своих детей?! – гнул своё папаша.

– Я? – Да практически ничего. – Степаныч уже спокойно воспринимал разговор. В конце концов, ему не впервой выслушивать от своего начальственного родителя обвинительные тезисы. – Но, возможно, это и к лучшему. Ведь воспитанием я бы занимался, отталкиваясь от полученного в детстве образца. А так они выросли на положительном и благожелательном примере мамы и бабушки Тони, которые, в отличие от вас, понимали всю ответственность воспитательного момента и даже голос редко повышали. В результате дети выросли нормальными полноценными членами общества. В отличие от своего папаши, который с малолетства был в конфликте с законом.

– Хорошо, хоть это ты понимаешь. – с издёвкой произнёс родитель.

– Понимаю, папа, и не только это. Поэтому не радуйся. Я прекрасно понимаю, что жизнь моя могла бы сложиться иначе, прояви вы в своё время внимание и заботу. А ваша забота выражалась только в систематической порке. Но самое обидное, что такой вот тщательно выпоротый… продукт вашей деятельности оказался вам не нужным и был выброшен на улицу.

– Ты сам виноват – по своему усмотрению выбрал свой жизненный путь, – парировал отец слова своего сына.

– … и в конечном итоге я же ещё и виноват! Правильно, пап! В наше время так и есть – если у тебя наглость превосходит всё остальное, то с ней считаются, уважают даже. Только в данном случае номер не пройдёт! – да, я далеко не лучший человеческий экземпляр и на своём пути много раз оступался. Возможно, мне надо было повеситься, когда я узнал – в чём меня обвиняют. Но жизнь рассудила иначе – я остался жить и теперь не жалею об этом. Да, вначале было очень тяжело! И самым тяжёлым было сознание того, что близкие мне не верят. Я-то, лошара! надеялся, что со временем боль притупится, что я привыкну к вашему безразличию. И долгое время именно так и жил – отрешился от всего и замкнулся в себе. Но потом картина стала принимать всё более чёткие черты. И стало ясно – вы если и не принимали участия в моей «посадке» прямо, то уж косвенно поспособствовали этому наверняка…

– Что ты несёшь?!

– А разве это не правда? Ведь ты до сих пор старательно делаешь вид, что во второй судимости моя вина доказана. Хотя прекрасно знаешь, что я там абсолютно «не у дел». Как бы мы с тобой не ругались, но ведь своего сына ты знаешь досконально. И так же ясно различаешь правду и ложь. Тем не менее, ты продолжаешь обвинять меня в том, чего я не делал. Почему? – да всё очень просто. Через год-другой после того, как вы меня забрали от деда с бабой, ты начинаешь всё отчётливей понимать – я уже не твой ребёнок. Нет, физически это не исключено, скажем так, но вот фактически… фактически моими родителями стали дед с бабой, а вы, в лучшем случае! как бы старшие брат с сестрой. Вы видели с матерью, что ваши старания разбиваются о тот фундамент, который заложило во мне старшее поколение. И вас (особенно тебя, папа) бесила одна только мысль, что ваш ребёнок неуправляем с вашей позиции. Хотя… на самом деле с управлением у меня всё было в порядке. Проблема была в вас – вам непонятна была та система, по которой меня воспитали и вы для управления мной старательно «нажимали не на те кнопки». Вы видели, что не достигаете требуемой цели, но вместо того, чтобы разобраться, продолжали тупо стоять на своём и злиться, что ничего не получается..

– Хватит, сын. Что-то ты сегодня разговорился.

– А ты привык к тому, что всегда молчу и безмолвно выполняю твои указания? Только ведь мне тоже надоело быть бессловесной игрушкой в… не самых умных руках.

– Не надо строить из себя «белого и пушистого»!

– Да Боже упаси! Просто молчать надоело. Сначала я молча 16 лет слушал твои нравоучения. Итог – тюрьма. Потом была ещё одна попытка посадить меня – когда на меня решили спихнуть чужую вину. Но номер не прошёл, и я отделался лёгким испугом. Тем не менее, под следствием всё же посидел. Так появилась вторая судимость.

После выхода мне удалось вроде бы нормально жениться. Хотя женитьба в 23 года для мужика – это полный бред! Разве что на женщине старше себя. У неё бы, возможно, хватило мозгов справиться с малолеткой. Но я выбрал ровесницу. Да и не учил меня тогда никто, что надо заглядывать наперёд. А впереди оказался полный мрак – Ирина поставила себе за цель родить двоих и добилась своего. Но после достижения своей цели она как-то сразу охладела к сексу. Наверное, её учила мама, что секс нужен только для деторождения. Ну и понесло меня по бабам! – что вполне, в общем-то, естественно для молодого «козла», коими являются все мужики до определённого возраста.

– Я не был таким! – гордо заявил отец.

– Естественно, ты ведь у нас – идеальный. Только вот проблемка! Ведь по идее у идеального отца и дети должны быть идеальными. Но в данном случае… вот если бы у тебя спросили: «У кого может появиться ребёнок-уголовник?» – что бы ты тогда ответил?

– Я не толкал тебя на преступления! – уже выкрикнул «глава семейства».

– Открыто – нет, конечно. Но ты сделал всё, чтобы оттолкнуть меня от семьи.

– Что за чушь ты несёшь?!

– В своё время мне нужна была твоя поддержка, но ты не посчитал нужным мне что-то объяснять. И я стал делать так, как подсказывала моя юношеская гордыня. А Ирине это, конечно, не понравилось. Но и она не сделала должных выводов, хотя была, надо признать, если и не умнее меня, то уж рассудительнее нас обоих точно. – Степаныч задумался, а потом продолжил:

– Тем не менее, мы стали погрязать с ней в скандалах. И я вновь пришёл к тебе на поклон. Только ты не пожелал со мной говорить и отослал обратно к жене. Ну а я пошёл «налево»… только не надо мне говорить, что «если бы ты послушал меня и пошёл домой, всё было бы нормально»!

– Конечно, скажу! Ещё раз поговорили бы, нашли истинную причину скандалов и всё бы успокоилось. Так ведь из вас обоих гордыня пёрла! – папаша начинал поднимать перья.

– Ладно, пусть так, но речь сейчас не об этом. Оставь в покое Ирину. Следи за мыслью – мне понадобилась помощь родных, я обращаюсь к ним и через несколько дней попадаю в тюрьму. И не просто попадаю, а на 15 лет, да ещё по таким статьям, что… никто бы мне не стал завидовать. Так?

– К чему это ты клонишь?

– Никто не ждал меня живым, но я вышел. Проходит какое-то время и я снова решаюсь обратиться за помощью к тем, кого считал свое роднёй – прошу у родной сестры взаймы денег на покупку домика в деревне. Но в итоге сестричка пишет заявление в милицию, в котором обвиняет меня в шантаже. И в тюрьму на этот раз я не попадаю только благодаря Тане – это она защитила меня от ментовского и родительского беспредела.

– Она не понимает – кого защищает! – чуть ли не крикнул отец.

– Нет, папа, она очень хорошо всё понимает. Она защищает своего мужа! Она верит в меня и эта вера обязывает. Может, я и немного могу, но то, что могу, я сделаю для неё!

– Ты ничего не можешь! Ты – никто!

– Тебе так хочется?! И ты старательно этого добивался – стремился опустить меня как можно ниже. Но ведь правда – это не то, что тебе хочется, а то, что существует на самом деле. Можно сколько угодно её замазывать, закрашивать, но она упрямо пробивается через любой покров.

– Ты никогда не говорил правды! – зло вставил отец.

– Я никогда не говорил твоей правды. – твёрдо произнёс Степаныч. – Хотя до поры и не опровергал выдвинутые тобой «тезисы». Только теперь мне надоело. После очередной наглой попытки меня посадить, я не буду больше покрывать происходившее в нашей семье. Пусть все знают, что мой отец – Коновальчук Степан Михайлович – настоящий деспот и самодур! Что это он слепил из маленького человечка то, что можно увидеть сейчас! Что именно такие, как он, калечат жизни своих детей, в результате чего наше общество наполняется неполноценными составляющими. С годами этих составляющих становится всё больше и в итоге на теле общества появляется злокачественная опухоль. Пусть и не все из них становятся преступниками, но они неполноценные, ущербные личности. И стали они такими благодаря полученному воспитанию.

– Иди отсюда! Я не хочу тебя слышать! – психанул отец.

– А что такое? – «правда глаза колет»? – не сдавался Степаныч.

– Надоело слушать эту чушь! – огрызнулся отец.

– Это жестокая правда нашей (увы!) жизни, а вовсе не «чушь», как ты выразился! Поэтому ни тебе, ни мне никуда от неё не деться. Если я действительно твой ребёнок, то тебя и до конца твоих дней (а то и на том свете!) будет преследовать мысль о том, что ты своего ребёнка выбросил за борт. Впрочем… если до сих пор ты об этом не задумывался, то наставить на путь истинный смогут тебя только ангелы Господни!

– Ты хоть Бога-то не трогай!

– А что такое? Неужели ты – атеист по жизни – к концу своих дней в Бога поверил? Но тогда тебе тем более надо задуматься о своих прошлых ошибках и принять меры к их искуплению. Но ты пока занят только поиском «соринки в чужом глазу». Что ж, твоё право. В конце концов «яйца курицу не учат». – Степаныч устало махнул рукой.

– Хоть это ты понимаешь. – Родитель уже ждал окончания разговора. И тот действительно вскоре закончился. Но не так, как хотелось отцу. Сын пошёл в наступление:

– Понимание ещё не означает согласия. А согласиться я с тобой не смогу, пока ты не обуздаешь свой деспотизм. Пока не поймёшь, наконец, что ты не являешься «истиной в последней инстанции» и не можешь всё решить за всех. Ведь жизнь тебя уже ткнула носом в грязь, наглядно показав тебе твои ошибки. Но ты тупо продолжаешь стоять на своём… Извини за современное словечко, но оно очень точно отражает суть происходящего.

– Я не хочу с тобой разговаривать! – с пеной у рта бросил отец. – Ты ведь пытаешься свою вину переложить на чужие плечи!

– А если даже и так, – грустно улыбнулся сын, – мне ведь было у кого поучиться. И если я унаследовал твои черты, то в этом нет ничего удивительного. А что касается моей вины – прости, я действительно виноват и, возвращаясь к нашему предыдущему разговору,

хочу во всеуслышание покаяться в том,

что долгое время был марионеткой в руках собственного отца, покорно идя у него на поводу;

что оказался тогда слишком слаб для того, чтобы принимать самостоятельные решения и нести за них ответственность;

что не стал до конца сопротивляться предъявленному обвинению и едва сам не поверил в него;

что произвёл на свет двоих детей и оставил их без отцовского внимания и опеки, обеспечив лишь сомнительной славой детей убийцы, не став бороться, в силу мягкости своей, с позорным обвинением…

И ещё – я хочу обратиться ко всем, кто уже стал или только собирается стать родителем: это тяжкий крест, но вы добровольно взваливаете себе на плечи. Помните о том, что дети – это полностью творения ваши. От той самой ночи, когда они были зачаты в упоении любви, до момента совершеннолетия, когда приходит время показать миру результат своих стараний. Не забывайте, что до этого момента именно вы служите им во всём примером, именно вас они расценивают как эталон поведения. Может быть потом, с годами, что-то и изменится, но долгое время вы, а не кто-то другой, будете служить им маяком и указывать фарватер. И если их корабль сядет на мель… виноваты не только они!

Я не буду сейчас доказывать своей непричастности к тому, в чём меня обвинили. В конце концов, я всё равно уже отсидел полтора десятилетия и эти годы мне никто не вернёт. Да и с учётом ударов прутом, щедро орошавшим мою детскую задницу, и знаний, почерпнутых при малолетней судимости, не было бы ничего удивительного, если б я и правда кого-то убил. К тому же исключение, как говорится, только подтверждает правило.

Но, возвращаясь к началу нашего разговора – убийцы, насильники, маньяки (ты ведь меня именно таким считаешь?) не сами себя творят! День за днём, начиная ещё до своего рождения, они впитывают окружающую атмосферу, видят мир глазами своих родителей, с них же копируют и первые привычки. При этом они интуитивно видят внутреннюю часть родителей, не особенно обращая внимание на внешность.

В детском подсознании заложена вера в родителей, поэтому от самого начала необходимо заботиться о том, чтобы в маленький мозг поступала правильная информация. В противном случае вы сами становитесь соучастниками (если не организаторами даже!) того преступления, которое совершит ваше чадо. А обвинять потом только его – ваша слабость!

Ну а если вы ещё и бросили своего ребёнка в тяжёлую минуту… кто вы после этого?!

Глава 34

 
Гостеприимный раньше Крым
Теперь всё больше был чужим.
Вновь наведенные порядки
Никак не обойти без взятки…
 

… А ведь ещё совсем недавно – до вынужденного приезда в Харьков – они счастливо жили в Крыму – после того, как Степаныча выставили из дому. И прожили они там какой-то год, или немного больше. Но как за этот год всё изменилось! Степаныч хорошо помнил, что на момент его приезда в Крым – в апреле 2013 года, настойчиво выталкиваемый собственным отцом из квартиры, он уехал из Харькова к будущей жене – цены в Крыму были на одном уровне с украинскими. Впрочем, это и было Украиной. Потом, правда, к летнему периоду цены поднялись. Но для Крыма это было вполне нормальное явление – с приездом курортников всё значительно дорожало и раньше. А уж теперь, когда все дружно строили капитализм, просто грешно было не воспользоваться моментом! И местные жители не особенно расстраивались, ведь наживались на отдыхающих не только торгаши в магазинах и на базарах. Да и к зиме цены раньше опускались до нормального уровня.

Но не в этот раз! Во-первых, к зиме 2013-14 гг. цены ничуть не упали. А после мартовского референдума, на котором якобы наличествовала 96 %-я явка! цены начали расти покруче любых грибов. Росли они практически ежедневно. И это в то время, когда планка зарплат упала. Нет, кое-где у государственных «трудяг» зарплата повысилась. Хотя при нынешнем строительстве капиталистических отношений, такой рост практически не ощущался.

Как и везде, в общем-то, частник стал беззастенчиво пользоваться дефицитом рабочих мест. Тем более что большинство владельцев частного бизнеса в этом городке отличались своей беспредельной жадностью и неподражаемой подлостью. И не стеснялись урезать зарплаты, ещё и таким образом пополняя свой карман. В отличие от них обыкновенные работяги-славяне…

К примеру, «половинка» Степаныча, работавшая тогда в частной стоматологической клинике на ставке медсестры, получала чуть больше санитарской зарплаты, которую платили тогда же в бывшем санатории ВВС. И в то же время Тане настойчиво пытались навязать мысль, что она ещё неплохо получает за свой труд. При том, что работали они вдвоём – она и представительница местного населения – все замечания доставались именно Тане. Ведь она русскоязычная, да ещё и приезжая. А по мнению местного населения это означало только одно – таким место на ступеньку ниже.

Степаныч не был расистом, но после ежедневного общения с местными – им только во главу не хватало кого-то вроде Гитлера! – он стал обращать внимание на лицо и акцент собеседника. И если тот оказывался … местным жителем, Степаныч уходил. А что он мог сделать?! Во-первых, в городке этом их было подавляющее большинство. Если не считать, конечно, приехавших попастись под южным солнышком. А во-вторых, инвалидность Степаныча заранее отдавала преимущество противнику.

Хоть и бесило его, когда «эти» косились на его жену. Но не драться же! – И не докажешь ничего, да ещё и опозоришься. И чего злиться-то? Можно подумать, что сам он никогда не засматривался на женщин. Причём замужество потенциальной любовницы интересовало его в последнюю очередь.

Поэтому жену он старался успокаивать и отвлекать от грустных мыслей. Ведь ей было намного тяжелее – Степаныч всё-таки реже сталкивался с этими «ариями», да и поспокойней он был от натуры. А Танюша уж слишком близко к сердцу всё принимала. Хорошо хоть соглашаться стала со Степанычем в последнее время в том плане, что уезжать нужно отсюда. Они уже и без того затянули с отъездом. Но через месяц заканчивался срок действия их миграционных карточек, и надо было выезжать, чтобы не нарваться на неприятности с законом. Больше всего, конечно, настаивал на этом муж – не хотелось ему, с его-то славой «маньяка», выяснять отношения с представителями власти.

Карточки эти, кстати, были отдельной темой для разговора. Первый раз они с Таней пошли в миграционную службу сразу после референдума. И были приняты с распростёртыми объятиями. Татьяне пообещали всяческое содействие в получении российского паспорта, а Степанычу было сказано, что пока, мол, оформляют только работающих. Но ему, как инвалиду, особенно переживать не о чем. При этих словах Степаныч криво усмехнулся: «Кому ты такой нужен?!». В общем, сказали жене – какие бумаги принести в следующий раз и договорились встретиться через неделю. А за это время муж с женой должны были взять справку с места жительства (поскольку они не были здесь прописаны) о том, что действительно проживали в Крыму на момент референдума.

Хозяйка пансионата, а точнее – его управляющая (т. к. хозяином был представитель «супернации», в котором они проживали уже с прошлой осени) действительно выдала им справку. Но только это был бланк, отпечатанный на ксероксе, а в него от руки вписаны паспортные данные семейной пары. И всё! Вполне естественно, что такую бумажку никто не заверил, а без подписи и печати она немногого стоила. Хотя…

Пошли они снова в миграционку. Народу на этот раз было побольше. Дождавшись очереди, они объяснили – в чём суть, и попросили до выяснения статуса выдать им миграционные карточки, чтобы не нарываться на неприятности. Внешне тут, правда, не было заметно ничего особенного, кроме появившихся усиленных патрулей, но одно название «оккупированная территория» настораживало.

Ещё через неделю им выдали эти карточки. Тоже, кстати, без единой печати. А на их вопрос по этому поводу женщина в миграционной службе ответила, что на данный момент украинские печати уже изъяли, а российские ещё не выдали.

Степаныч только криво ухмыльнулся: «Вот же… деятели! От нас, значит, они требуют бумажек с печатями, но сами при этом выдают справки без печатей! Маразм!».. но ничего никому не докажешь – уж слишком мелкими выглядели супруги на фоне этих акул местной администрации.

А потом Степанычу с супругой пришлось и квартиру сменить. В том пансионате, где они жили, им поставили условие – до 1-го мая. Хотя впоследствии на самом деле выперли чуть раньше, мотивируя свои действия повышением курса доллара. Мол, вы платили по прежнему курсу, а теперь он поднялся!.. При этом никто, почему-то, не вспомнил, что платили супруги за квартиру всегда наперёд, вначале каждого месяца…

Короче – переехали они поближе к центру городка. Хоть в данном случае слово «центр» выглядело смешно. В городке всего-то было около тридцати тысяч населения!

В квартире – четыре семьи. У двух из них по две комнаты, у оставшихся – по одной. Туалет, душ и кухня общие. Вода – два раза в день, – «прям как в зоне» – улыбнулся Степаныч. Подогрев оной посредством бойлера. И за всё это «удовольствие» надо было платить на двести гривен больше, чем на прежнем месте. Хотя там они жили отдельно. Соответственно, и «удобствами» пользовались единолично. Но ведь о жадности местного населения речь уже шла!

И самое интересное, как рассказала Степанычу жена, что до них эта комната простояла около года пустой – не было желающих селиться в этой лачуге. Тем не менее, цену они не скинули ни на гривну! Ещё и предупредили – май и июнь платите эту цену, а дальше будет видно. Не исключено, что стоимость квартплаты поднимется. Мол, кругом инфляция!..

Степаныча радовало одно – Танюша, до этого очень пророссийски настроенная, начинала менять своё мнение. И если раньше доходило до скандалов, когда муж начинал разговоры о выезде отсюда, то теперь жена начинала эти разговоры первой. «Не исключено, – подумал Степаныч, – вскоре она ещё винить меня будет за то, что не уехали раньше!»

А пока жизнь шла своим чередом – Таня дорабатывала последний месяц в стоматологической клинике, а Степаныч управлялся, как мог, по хозяйству. Иногда ему удавалось пристроиться у одного из хозяев на временные подработки – к примеру, подготовить и покрасить какую-то поверхность – когда у местных шла подготовка к приезду отдыхающих.

Вечерами, вернувшись с работы, Таня рассказывала мужу о последних событиях в мире или на работе. К примеру, сегодняшним «хитом» было обсуждение банального, казалось бы, инцидента: пришла в их клинику юная женщина с ребёнком 11 месяцев с намерением проколоть маленькой девочке ушки. Дежурный менеджер (женщина лет пятидесяти) в процессе беседы смогла убедить молодую маму не делать этого. Казалось бы – всё правильно, зачем травмировать ребёнка в таком возрасте?

Но надо было видеть при этом глаза присутствовавших при разговоре врачей – они явно не одобрили поведение менеджера. Во-первых, она влезла со своим мнением, не поинтересовавшись мнением врачей. А во-вторых, и это Степаныча поразило больше всего, причиной их немого осуждения было то, что своими уговорами менеджер лишила клинику «копеек», которые сейчас с неба не падали. Хотя процедура эта в действительности стоила сущие гроши.

И дело тут, пожалуй, было в том, что с переходом Крыма в Россию несколько изменилось отношение россиян к таким клиникам. Если раньше российский житель пользовался их услугами охотно, поскольку в Украине услуги стоматологов были намного дешевле, нежели в России, то теперь положение изменилось. Цены в Крыму резко подпрыгнули, а потому уже не было смысла лечить зубы именно здесь. Разве что – в случае крайней необходимости. К тому же, в России в ходу была медицинская страховка, и люди просто не желали платить наличные: «Вы теперь Россия! – говорили они, – вот и будьте так добры провести лечение по страховке. В противном случае мы будем жаловаться на вас!»…

Ещё совсем недавно молодожёны, а ведь Степаныч с Таней и правда были молодожёнами, в свободное время ходили по развалинам Генуэзской крепости, где муж, несмотря на свой паралич, довольно успешно прыгал по горным склонам. Для нормального человека это, конечно, не горы. Но для Степаныча, с его отнявшейся правой половиной тела и передвигавшегося только с помощью палочки, спуск по этим склонам был настоящей проблемой. Вверх он поднимался уверенно, а вот вниз… Выручала верная Таня, которая находилась рядом постоянно и не давала ему упасть.

Она была удивительной женщиной и хорошим медиком. Но обстоятельства так сложились, что ей пришлось уехать из дома, чтобы заработать. И свой выбор она остановила на Крымских просторах с их неповторимой природой. Вот только выбрала почему-то именно этот городок, где к славянам относились с некоторым пренебрежением даже в том случае, если у них была своя крыша над головой и стабильный доход от какого-то бизнеса. А уж на таких русскоязычных работяг-славян здесь смотрели безусловно свысока…

Но Таня старалась не замечать этих высокомерных взглядов. Деваться некуда – дома была крыша над головой, но не было работы. А здесь платили достаточно неплохо. Даже с учётом того, что местные бессовестно обдирали приезжих.

Танюша не чуралась никакой работы и одно время даже горничной работала в одном из частных санаториев. Но потом Степаныч убедил её, что не стоит унижаться перед этими … аборигенами. И вернулась тогда Таня в медицину. Она была талантливым фельдшером и в своё время прошла замечательную практику на «Скорой». Жаль только, что впоследствии работа ограничилась ставкой медсестры и суточным сидением на посту в санатории.

А потом настал 2014 год, смена власти и приоритетов. С российским гражданством у них не получилось – виновата, пожалуй, инвалидность Степаныча. Вполне возможно, что его жене обеспечили бы гражданство. Она человек рабочий, а такие везде нужны. Но принять Степаныча означало автоматически назначать ему пенсию – его инвалидность была видна невооружённым взглядом. А кому нужен лишний инвалид?! Вот и отфутболила их миграционная служба.

Нет, можно было, конечно, «подмазать» где надо, но… и денег было маловато для этого, да и обидно как-то платить свою едва ли не годовую зарплату тому, кто греет задницу в мягком кресле, ничего не делая.

Вот и поехали они на родину Степаныча – в Харьков, рассчитывая получить там хоть какую-то поддержку. Но на деле всё оказалось несколько иначе и поначалу они снимали квартиру. Но потом хозяева цену взвинтили неимоверно (благо, что Таня с мужем выдраили жилплощадь, до этого год простоявшую закрытой после смерти хозяйки). И пришлось супругам отыскать дом в пригороде. Условия были «не ахти» – печное отопление, вода в колонке через дорогу, от транспорта Степанычу надо было добираться в гору минут тридцать. Но Таня делала это вдвое быстрее.

Поначалу, конечно, было тяжеловато с непривычки, но потом втянулись и теперь они бы и даром не пошли в квартиру на каком-то этаже. Здесь был простор, сад, огород, лес неподалёку. А то, что хозяйство небогатое – посуда, к примеру, большей частью принадлежала хозяйке дома – они не обращали на это внимания.