Текст книги "Как стать маньяком. История жертвы обвинения"

Глава 10

 
Что сегодня в магазине
Видят зэки на витрине? —
А на полках много лет
Толком ничего и нет…
Лишь название, что «лавка» —
Суета одна и давка.
 

Зоновский магазин или лавка, отоварка, как ещё его называют зэки – представлял из себя небольшое помещение, примерно два на три метра, с несколькими просторными полками, куда заталкивают содержимое фургона, привозящего продукты. И одним зарешёченным окном. Он заслуживает отдельного разговора, как и оплата труда осужденных в местах лишения свободы вообще.

Что касается оплаты, то половину и без того маленькой «зарплаты» автоматически забирает государство, или, как называют это сами осуждённые, половина отходит хозяину. И это не обсуждается. Из оставшейся половины значительную часть высчитывает КБО (коммунально-бытовое обслуживание) – вычеты идут за питание; за робу, качество которой оставляет желать лучшего; за воду, которую в последнее время давали один-два раза в сутки по часу, а то и того меньше; за свет и тепло. Далее следует оплата иска или алиментов, если таковые есть. А если присутствует и то, и другое… в этом случае зэк получает на свой счёт копейки, за которые нечего купить даже в зоновской лавке.

Ну и с остатком осужденный раз в месяц идёт в лавку, которую обычно завозят в фургоне, оборудованном на базе старого доброго ГАЗона (ГАЗ-53).

Кстати, соотношение цен и зарплаты можно ощутить на простом примере – все себе представляют объём такого фургона и примерное количество содержимого. А в колонии находится более тысячи человек, при максимальной вместимости до полутора тысяч, значительная часть которых идёт в назначенный день получить заработанное своим горбом. При этом каждый хоть что-то уносит из такого «магазина». И, тем не менее, обратно фургончик уходит пустым только наполовину.

Ассортимент несложно усвоить ещё в первое посещение. Потом, с годами, он практически не меняется:

Наибольшей популярностью, конечно, у зэков пользуются чай и сигареты. Только чай в лавке исключительно грузинский самого низкого качества.[7]7
  Cправедливости ради надо сказать, что в последние годы стал появляться и более-менее хороший чай. Но по космической цене.


[Закрыть] Однако цена находится на уровне его европейских собратьев. А иногда и вовсе без оного – это когда в зоновский магазин завозят чайную пыль, собранную после продажи обычного чая. Но вместо того, чтобы утилизировать её, предприимчивое начальство продаёт эту пыль зэкам. Причём по цене, которая значительно превышает цены на полноценный чай за забором – на свободе.

А сигареты… наверное из-за заботы об осужденных в них практически не было никотина, который улетучился за годы хранения. Из каких складов или подвалов их берут – неизвестно, но прежде они там основательно полежат. Ярким примером была харьковская «Ватра», пролежавшая где-то, судя по дате изготовления на пачке, чуть более 20 лет и больше пахла пылью и почему-то прогорклым подсолнечным маслом, чем табаком. Но зэки остервенело разбирали и такие сигареты. Ещё бы! Ведь продавали их аж по ДВЕ пачки в руки. В то время как более-менее нормальные сигареты продавались только по пачке.

Дальше в списке следовало мыло, изготовленное руками самих зэков и раскисавшее при первом же соприкосновении с водой. Но других вариантов не было – если кому и заходило мыло в посылке, то в продажу шло крайне редко. Хотя… случались идиоты! Поэтому запасались хотя бы таким. Надо ведь не только помыться, но и шмотки свои постирать. А стиральным порошком были обеспечены только те, кто получал посылки из дому.

Ну и вариант для БОМЖей – жидкое мыло, стоящее копейки. А на промышленной зоне его и вовсе бесплатно можно было раздобыть. Жутко вонючее, но постирать им можно. Основная проблема была в полоскании, т. к. выполоскать его можно было только большим количеством воды. С которой в зоне в последнее время были проблемы – её подавали только раз в день на протяжении часа, в который зэки наполняли любые ёмкости. Но и после этого специфический запах оставался.

Несколько раз в год завозили на отоварку сало – не более чем в палец толщиной, пожелтевшее от древности и покрытое изрядным слоем соли. Видимо – для лучшего хранения. Оное сало было довольно жёсткое и не слишком приятное на вкус.

А постоянно в списке значилось повидло – чаще всего яблочное, после которого изжога нападала даже на тех, кто о ней и не слышал никогда – в 700-граммовых банках и консервированная капуста в банках примерно того же объёма. Если же проскакивали консервы рыбные, то их разметали мгновенно. Зэки рады были хоть на час отдохнуть от опостылевшей пустой перловки, которой их пичкали изо дня в день. Популярностью в лавке пользовался и консервированный горох, но вот завозили его очень редко.

Случалось, что проскакивали в зоновском магазине и вещи – например, та же роба, которую им выдавали, обязательно и с последующей выплатой, при поступлении в колонию. Вещь, конечно, необходимая. Особенно если вспомнить, что изнашивалась казённая ткань очень быстро – выписывали её на три года, но теряла свой вид она уже после первой стирки. Но цена была недоступной для большинства. Позволить себе такую покупку могли только те, кому деньги на лицевой счёт присылали родственники. То же касалось и обуви – случались в лавке и башмаки местного производства… только вот – качество было занижено, а цена, напротив, высока неимоверно.

Подарком судьбы воспринимали зэки те дни, когда в лавку завозили х/б трусы и носки – их они брали, не считаясь с ценой – что поделаешь, вещь крайне необходимая и дефицитная. Поступление в зону этих вещей первой необходимости происходило в основном через посылки. И иногда они поступали в продажу у барыг за чай или сигареты. К примеру, какой-то счастливый обладатель систематических посылок оказывался на мели. А курить хотелось, да и без чая не жизнь. Тогда он лез в сумку и доставал из заначки по паре трусов и носков, которые проще и быстрее всего можно было продать, т. к. всегда пользовались повышенным спросом, через барыгу. А потом срочно садился писать письмо сердобольной маме, жене, или просто какой-нибудь … не особенно умной заочке: «Здравствуй! У меня всё хорошо и я тебя по-прежнему люблю, только вот постное масло, которое ты высылала мне в посылке, пролилось и испортило трусы с носками. Поэтому, если тебя не затруднит, вышли мне снова носки и трусы, а то ведь старые протёрлись, да и холодно уже на дворе. А заодно положи ещё бутылку масла, ну и чай с сигаретами – их тоже залило маслом! – в обычном количестве. Не скучай, родная! Целую, всегда твой … Вася, Коля, Петя и т. д. и т. п.»

Ну а тем, кто не умел писать жалостливые письма, на помощь (за определённую плату, естественно) приходили виртуозы пера, которые в состоянии были раскрутить кого угодно и на что угодно. Такие обычно в промзону не ходили и обходились без официальной зарплаты – им вполне хватало того, чем с ними делились заказчики писем. Санёк очень хорошо знал, что это такое – однажды подошёл к нему парень лет на семь-восемь моложе его, т. е. чуть больше 30 лет, и спросил:

– Не хочешь заключить со мной договор?

– О чём это? – спросил Саня.

– Я даю тебе адрес заочки, а ты ей пишешь от моего имени письма. Твоя задача – как можно скорее подвести её к тому, чтобы она согласилась приехать сюда на роспись, т. е. стать моей женой. Все письма будешь писать ты, своим почерком. Я только иногда буду тебе говорить, если что-то будет нужно. Взамен я обеспечиваю тебя чаем и сигаретами по возможности, а после свидания, ведь я верю в твой успех, ещё и харчей подкину. Согласен?

– Это я сумею. Договорились!

И Саня действительно в максимально короткий срок подвёл их к венцу. Эта … страждущая брачных отношений… уже через два месяца примчалась на роспись и свидание! И даже заявление в ЗАГС писал своей рукой. Но вот тут-то они с тем парнем и наткнулись на подводный камень – в письмах мастер эпистолярного жанра расписывал всё очень красиво и чувственно, а когда женщина приехала на свидание, то буквально в считанные минуты убедилась, что её новоиспечённый муж заинтересован только в двух вещах – основательно пожрать и «исполнить супружеский долг». Причём, ни о каком красноречии и речи не было – «процессы» (и тот, и другой) проходили при полном молчании обеих сторон.

В общем, больше она не приезжала и подала на развод.

А Санёк понял, что сможет зарабатывать на косноязычии своих соседей по нарам и не напрягаться в цехах промышленной зоны. Оставалось только наладить контакт с местной администрацией, чтобы в нём нуждались на бараке и не выгоняли на промку. И вскоре всё было отлажено до такой степени, что его стали считать штатным писарем, хотя такой специальности нигде не значилось.

«Недаром я всегда с уважением относился к русскому языку! – подумал Саня. – А на фоне этих неучей я и вовсе замечательно буду смотреться».

И дело пошло…

… Рядом с помещением зоновского магазина находилась местная баня. Саня ещё помнил те времена, когда внутри этого «храма чистоты» царил жуткий бардак – стены ободраны, покрыты липкой плесенью, на полу-облезшем кафеле пола какой-то скользкий налёт… Теперь всё было намного лучше. По крайней мере – внешне: чистый кафель стен и пола, шкафчики для раздевания, около 50 для 250-ти зэков, которых обычно запускали за раз; новенькие краны и распылители. Проблема одна – из двух десятков кранов, что само по себе маловато для такой толпы, в рабочем состоянии были только пять. А температура воды, лившейся из них, была в прямой зависимости от настроения банщика. Настроение хорошее – вода приемлемой температуры. Ну а если банщик не чифирнул, или не покурил, то и вода… тут были два варианта – если дело зимой, то вода ледяная. А летом, в соответствии с этой извращённой логикой, невыносимо горячая, под которой нельзя было нормально ни намочиться, ни ополоснуться.

А рядом с помещением бани была так называемая «прожарка», куда вместе со всем их нехитрым скарбом пригоняли тех, кто умудрился расплодить на себе вшей. Головные тут отсутствовали по причине ультра-короткой стрижки, лобковых тоже видеть не приходилось, а вот платяные были довольно распостранённым явлением одно время. Теперь, правда, такой «раритет» встречался очень редко и били за него нещадно, поскольку эта зараза очень легко распостранялась среди «населения», очень быстро плодилась и очень трудно поддавалась истреблению.

В начале Саниного срока встречал он одного – тот был почти слепым (зрение что-то около -12). И боролся с мелкими и противными насекомыми своеобразно: брал в руки какую-то свою вещь – будь то трусы, брюки или рубашка, и частым движением челюстей (зубы у него были лошадиные!) проходил по швам, уничтожая тем самым если и не всю «живность», то очень многих из этих маленьких кровососов. Другого выхода у него не было – «прожарка» в те времена работала очень плохо. Её температуры не хватало для полного уничтожения вшей. Зато она очень хорошо портила вещи, которые неисправимо скукоживались и приобретали жутко неприятный запах. Вот и маялся бедолага в меру своих скромных сил, поскольку давить эту гадость ногтями, как это делало большинство «пострадавших», у него не было возможности по причине своей слепоты.

Слава Богу, к концу Саниной «пятнашки» и прожарка стала работать нормально, да и педикулёз практически исчез. 21-й век всё-таки!

Глава 11

 
Хорошо в тиши лесной
Круглый год. А уж весной
Льётся песня из души
И сильней охота жить.
Белки, птички и цветы…
Если б только не менты!
 

В то непродолжительное время, когда приходилось посидеть без дела, голову посещали самые бредовые мысли. В худшем случае – теории мирового переворота и последующего идеального устройства общества. Построения мира, в котором не будет преступников, и тюрем соответственно.

В лучшем случае – просто воспоминания.

Вот и сейчас вспомнились те первые деньки – незадолго до того, как Санёк попал в зону, где уже и отбывал до конца определённый ему срок, его завезли в одну из колоний Харьковской области. Она была расположена в очень симпатичном местечке среди хвойного леса, где от одного только запаха хвои голова закружилась после полугода в тюремной затхлости.

Хотя вообще-то, по тем временам зэков-«тяжеловесов» чаще всего вывозили за пределы области…

…Но запах хвои, а с ним и романтические мысли быстренько улетучились при появлении одного из местных «душеприказчиков» – высокого, хорошо сложенного майора с надменным и самодовольным лицом:

– Итак, господа незаконно осужденные! – Это у них, администрации, юмор такой! Дело в том, что часть зэков строгого режима и вправду строили из себя незаконно осуждённых и пострадавших от «ментовского беспредела». Но была некоторая часть и тех, кто попал сюда только из-за того, что уже имел в своём «послужном списке» судимость. Для этой категории первые слова майора прозвучали, как насмешка – мол, виноват ты или нет, но сейчас ты – зэк и этим всё сказано!

– Вы прибыли в колонию №… Чтобы впоследствии между нами не возникало недоразумений, попытаюсь сразу обрисовать положение…

Говоривший майор представился прибывшим по этапу начальником режимной части этого заведения и по совместительству психологом. Каким образом он это совмещал – было известно только ему. Скорее всего – это был своеобразный ментовский юмор. Он был ещё достаточно молод и свеж, но чувствовалось, что с зэками этот «выразитель требований администрации» имеет дело не первый день.

– Для лучшего усвоения режима содержания, с вами, пока вы находитесь в карантинном отделении, будут ежедневно проводиться занятия. Например: в 22.00 прозвучит команда «Отбой!». По этой команде вы обязаны, пока будет гореть спичка в руках проверяющего, расстелить постель, раздеться и занять спальное место. Если же кто-то не успеет, то вы все – именно все! – поднимаетесь, застилаете постель и одеваетесь. Затем вновь подаётся команда «Отбой!». Но теперь, для придания вам необходимой скорости и улучшения способностей к запоминанию материала, весь процесс будет происходить в присутствии нашей «буцкоманды»,[8]8
  В данном конкретном случае это слово означало десяток физически развитых активистов из числа зэков, в масках и с киянками в руках.


[Закрыть] говоря проще – подгонять вас будут мальчики с киянками в руках.

Майор многообещающе усмехнулся, глядя на обалдевшие лица зэков, и продолжил:

– Примерно то же самое будет происходить по утрам. В 6.00 раздаётся команда «Подъём!», по которой вы должны подняться, одеться и заправить койки. Время на этот раз засекаем по секундомеру. В случае опоздания кого-либо вам придётся вновь раздеться, расстелить свои койки и лечь под одеяло… Напомню вам, что повторение происходит в присутствии «весёлых мальчиков». Кстати, уже сегодня вечером вы сможете оценить их юмор!

– Далее. Раз в сутки вас будут выводить в прогулочный дворик на два часа. В это время вы посвящены сами себе и имеете, в частности, право выкурить столько сигарет, сколько вашей душе угодно. Но в карантинном помещении курить категорически запрещено. Виновные в самовольном курении будут наказаны самым строгим образом.

Койки ваши с подъёма до отбоя должны быть в заправленном состоянии. Сидеть можно только на табуретах, которые имеются возле каждой койки. Питание – три раза в день – вам будут приносить сюда. Время, отведённое на обед – 10 минут. На завтрак и ужин – 7. По истечении указанного времени вы прекращаете приём пищи и сдаёте миски дежурному, который будет назначаться из вашего числа на каждый день с помощью графика, чтобы никому не было обидно. То же самое касается и уборки, для её проведения ежедневно будут выделяться двое из вас.

А чтобы остальные не умерли от скуки, они целый день будут посвящать знакомству с промзоной,[9]9
  Промышленная зона (промка), где находилось производственные цеха колонии.


[Закрыть] на которой каждому из вас предстоит потрудиться определённый ему срок … Баня – раз в неделю. По мелким бытовым вопросам обращайтесь к завхозу… Да, чуть не забыл! – для желающих сотрудничать с администрацией предусмотрена система скидок. Оперативная часть находится неподалёку, завхоз покажет желающим. На этом прощаюсь с вами, но ненадолго – увидимся в самое ближайшее время на одном из занятий.

И майор ушёл. Наступила очередь завхоза:

– Основные требования вы услышали. В самой зоне в чём-то будет полегче, ну а пока придётся потерпеть. Две недели – не такой большой срок. А теперь по одному заходим ко мне в каптёрку – я запишу ваши анкетные данные: Ф.И.О., статья, срок и так далее.

«Да, блин! Вот это я попал!» – подумал Саня – «пятнадцать лет покажутся здесь каторгой!»

Но тут дверь открылась, вошёл прапорщик и назвал Сашину фамилию.

Тот отозвался.

– Собирайся на этап!

– Так я ж только что приехал? – удивлённо и недоверчиво спросил Саня.

– Не знаю, мне по рации передали привести тебя обратно в СИЗО.

Тогда Саша быстро собрал свои вещи, которых было немного, и обернулся на выходе:

– Счастливо вам, мужики! Не знаю, где я окажусь, но похоже, что круче этого места вряд ли найдётся.

Мужики в ответ только грустно кивнули головами. А Сашу тем же путём повели обратно. Вот аллея, на которой им сразу по выходу из «конверта»[10]10
  Пространство между наружными и внутренними воротами при въезде в зону.


[Закрыть] прививали азы строевого шага.

Выглядело это так:

– А ну – быстро разобрались по пятёркам! Шагом марш!

И буквально через несколько шагов:

– Стоять! Что за бардак? Разобрались по пять человек в шеренге и пошли строем! Как только строй нарушается – останавливаемся и строимся по-новому!

Тут не помешает напомнить, что апрель только подобрался к своей середине и на дворе было… не жарко. Тем более, что перед этим при проведении обыска у них отобрали буквально всё, оставив каждому по паре носков и трусов кроме тех, что были на них одеты. И выдали по хлопчатобумажному костюмчику, поскольку переход на летнюю форму одежды уже состоялся и фуфайки были им не положены, несмотря на капризы природы…

То же самое касалось и таких предметов обихода, как, например, ручки, тетрадки, конверты, мыло и прочее тому подобное – из всего, что имелось у зэков (а на этап обычно готовились основательно), им оставляли по одному предмету каждого наименования. Остальное забиралось и исчезало в неизвестном направлении. Наиболее вероятный вариант – оперчасть «подкармливала» этим впоследствии своих стукачей.

…В «конверте» Саню втолкнули в пустой «воронок». Сюда они ехали толпой и от этого в железной коробке было достаточно тепло. Теперь же он был один. Но Саня даже не обратил внимания на холод, пытаясь угадать – почему вдруг его везут обратно? Неужели его всё-таки оправдали и теперь освободят?!. Впрочем, глупо было на что-то надеяться в этой стране после оглашения приговора. Постсоветское «правосудие» унаследовало от советского как минимум одну черту – оно признавало виновным кого угодно, но только не себя. А уж уличить себя в том, что невиновного приговорили к 15 годам лишения свободы… сумасшедших в судьях не держали!

Попытки заговорить с конвоем не дали результата – те сами ничего не знали и только выполняли приказ, полученный по рации. Оставалось ждать возвращения в СИЗО.

Но и там ничего не прояснилось. Подобие ясности уже поздно вечером, когда Саню вернули в камеру, внёс его сосед:

– Ты ведь у нас «тяжеловес» – так зэки называли обладателей сроков, превышающих десятку, а таких обычно вывозят в другую область. Вот, скорей всего, и вся причина…

И он угадал, как оказалось. Недели через две Сашу снова выдернули на этап и на этот раз, после долгого ожидания в подвале, его, вместе с другими такими же, отвезли «воронком» на вокзал и затолкали в «столыпин»,[11]11
  Так именуются вагоны для транспортировки зэков, присоединяемые к основному составу.


[Закрыть] отбывающий в неизвестном направлении…

Ехали они не особенно долго (в таком транспорте время измеряется несколько иначе) и очередной «воронок» вновь вёз его в СИЗО. На этот раз это была …ская тюрьма. А здесь ещё две недели ожидания в сыром полуподвальном помещении…

Глава 12

 
Под кабинетом оперов
Очередища – будь здоров!
И каждый рвётся первым стать,
Чтоб на соседа настучать…
 

В то время, когда Санёк только начинал «мотать» свой срок, работал в колонии некий опер. Хоть и были они примерно одного возраста, но Саня, исходя из субординации и настоящего уважения к человеческим чертам в характере, обращался к нему исключительно по отчеству – Василич.

Познакомились они в то время, когда Василич был ещё начальником Саниного отряда. А у «отрядников», как известно, самый большой процент никому не нужной канцелярской работы, с которой одному справиться очень сложно. Вот и находили они себе таких, как Саня – сообразительных, грамотных, умеющих много и быстро писать. Всё равно у Сани на моментальную карьеру в зэковской среде не было ни средств, ни желания. На самый верх он никогда и не метил! Ведь если подобным Сане работникам «средней руки» платили за работу и мусора, и козлы, и блатные; то те, которые благополучно достигли «верхов», были вынуждены сами платить – и мусорам, и козлам, и тем же «работникам средней руки». И всё это только ради двусмысленного обещания освободить когда-то по УДО!

Потом Василич пошёл на повышение, но и там без услуг «писаря» было не обойтись. К тому же Санины способности уже были проверены временем.

… А сейчас завхоз послал его к этому оперу подписать какие-то бумаги из отрядной документации. На большинстве тамошних бумажек значилось три подписи – начальника отряда, ОНБ-шника,[12]12
  ОНБ – отдел надзора и безопасности.


[Закрыть] и одного из оперов.

На тот момент в штабе колонии Саня был не впервые, но каждый раз с удивлением и интересом оглядывался по сторонам – после барачной серости здешние коридоры выглядели чуть ли не Эрмитажем…

Вот и кабинет. Он постучал в обтянутые чёрным дермантином двери. «Входите!» – послышалось за дверью.

Войдя в кабинет, Санёк поздоровался с Василичем, на тот момент уже ставшим старлеем[13]13
  Cтаршим лейтенантом.


[Закрыть] (а начинал он ещё старшиной на аллее), копавшимся в каких-то бумагах на столе.

– Заходи, Санёк, присаживайся, – приветливо произнёс тот, указывая на стул напротив него.

Саня сел на краешек стула (он до сих пор как-то неловко чувствовал себя в кабинетах у начальства), положив бумаги на стол.

– Что там нового в отряде? – спросил Василич.

– Это Вы как опер спрашиваете или как бывший начальник отряда, – улыбнулся Саня.

– Если честно, то и так и так. И отряд с его проблемами не забыл, но и новая должность обязывает.

– Отвечая на первую часть вопроса, могу только сказать, что всё по-прежнему. А вот со второй частью сложнее. Вы ведь знаете, что я не отношусь к тем, кто продаёт соседей. Да и не смотрю я по сторонам – у меня своей работы хватает – недовольно ответил Саня, видя, что его вчерашний отрядник вошёл в роль и пытается так вот ненавязчиво завербовать его в сексоты.

– Ладно, извини. Курить ещё не бросил? – попытался Василич сменить тему

– Курю пока, – буркнул Саня.

– Тогда держи. Будем считать, что это тебе «за ноги»!

Если бы не прежнее знакомство, то это можно было бы расценить как проверку способности зэка идти на контакт. Саня слышал, что на эту удочку попался не один простачок.

И старлей протянул ему пачку сигарет без фильтра:

– Ты же знаешь – я и сам курю, но с гадостью этой надо завязывать!

– Не получается пока, – буркнул Саня, хотя на тот момент он и не собирался бросать курить.

– Это ты просто не захотел ещё по-настоящему. Придёт время – и всё у тебя получится. Я верю в твои способности. А пока, на вот, держи – и опер протянул ему с десяток карамелек. – Это намного полезней! Да и на какое-то время отвлечёшься от курения. А там глядишь – и бросишь это грязное дело!..

Поговорили ещё немного на отвлечённые темы, а потом Саня забрал требуемые бумаги и отнёс их на барак. Но с Василичем он не переставал встречаться. В основном для канцелярской работы, которой и у оперов было более чем достаточно, и одному Василичу было не справиться. Вот Саша и помогал, чем мог. Тем более, что в ответ опер всегда баловал его чаем или сигаретами, таким образом значительно помогая сводить концы с концами. А что думали о таком сотрудничестве зэки… конечно, те, что явно или тайно были склонны к стукачеству (а таких здесь было более чем достаточно!), за спиной Сани нашёптывали, что и он такой же. Но ему на это было наплевать – ведь он хотя бы раз в неделю имел возможность несколько часов, на которые он по ночам приходил поработать к Василичу, побыть вне этого стада. Да и работа, объединявшая их, для Сани была не в тягость. Она давно уже, ещё с малолетки, стала его хлебом в «местах, не столь отдалённых», а кроме того, часто доставляла немалое удовольствие. Саня понимал, конечно, что не лучший вариант – быть самым умным бараном в стаде, которое гонят на убой, но… он ведь и правда по чьей-то воле оказался в стаде. А утешаться можно уже тем, что не он один такой умный и хороший. Встречаются экземпляры и умней, и лучше, но сидят в той же луже..

Но проще об этом не думать, а просто добросовестно заниматься своей работой.

Впрочем, случались и курьёзы – приходит однажды он по отбою к кабинету Василича, а там очередь, как в мавзолее – местные сексоты спешили продать оперу свои «шкурки».

Однажды Василич попросил:

– Саня, выручай! Есть тут у меня один принципиальный «агент» – приходит и сдаёт «шкурки» едва ли не ежедневно, но писать доносы стесняется, паразит.

– А я тут при чём? – не понял Саня.

– Да ни при чём. Но от меня ведь требуют и письменные донесения для отчёта. Вот я и хотел тебя спросить – не согласишься ты под мою диктовку написать несколько таких «писулек», – интонация Василича была одновременно и вопросительной и утверждающей.

– Да я не знаю… – Саня засомневался – и Василичу не хотелось отказывать, и почерк свой, который был известен половине зоны – по крайней мере тем, кто более-менее дружил с грамотой, не хотелось засвечивать в доносах…

– Не переживай, – Василич, казалось, догадался о его сомнениях, – этих бумажек никто кроме «хозяина» и начальника оперчасти не увидит. И потом, твоя миссия состоит только в привычном для тебя деле – писать…

В общем, доверие к человеку пересилило и теперь приходилось ещё и такие бумажки писать время от времени – чужие доносы. Опер пытался перевести Саню на «следующую ступень», время от времени спрашивая как бы невзначай о делах на бараке. Но продавать своих соседей, хоть большая половина из них была кончеными людьми, Сане и в голову не приходило и он отмалчивался, ссылаясь на то, что за обилием работы ему некогда смотреть по сторонам.

И Василич не настаивал. А в конце года попросил написать ещё одну бумагу: «Я, такой-то, получил от оперативного работника такого-то в качестве поощрения 2 пачки чая по 250 грамм и 10 пачек сигарет без фильтра. Число. Подпись».

– Это что? – спросил Саня.

– Да так, – замялся Василич, – бумажка для отчётности. Сигарет этих и чая никто и в глаза не видел, но списать, как оказалось, надо.

А Саня подумал о количестве таких расписок – насколько ему было известно, разного масштаба «внештатных сотрудников» тут было больше половины зоны. Округляя – 500 человек. Если умножить на сумму указанного в расписке, то выходило не так уж мало…

Потом так случилось, что один из его сексотов «настучал» на самого Василича и вокруг его имени разгорелся скандал. Тогда опер, «не мудрствуя лукаво», написал заявление и уволился по собственному желанию. Вот только после его ухода оказалось, что Саню он отразил в своих отчётных документах. И вскоре писарю пришлось беседовать с преемником Василича – неким Гулько, который потребовал регулярных доносов… Саня был в шоке! Ведь он, по своей наивности, видел всё так, как ему преподносили. А теперь… как выкручиваться из этой идиотской ситуации?! Просто послать опера на хер? – так ведь он сумеет показать эти долбанные бумажки зэкам и обрисовать ситуацию должным образом. Попробуй потом доказать, что ты не верблюд!

Подумав, Саня остановился на проверенном варианте – стал прикидываться тупым лошком, не видящим мухи в своей ложке. И это было не так уж сложно, поскольку он и в самом деле был… лохом – не лохом, но уж слишком наивным наверняка. А что касается тупости – это тоже не проблема, если оппонент изначально считает тебя не острее картошки. В конечном счёте всё снова свелось к бумажкам под диктовку, тем более, что от недостатка доносов опера в этой зоне не страдали…

«Надолго, пожалуй!» – подумал Сашка, но стал ждать, поскольку было договорено. Простоял больше часа и уже собирался заходить, но тут вдруг прибегает какой-то обиженный и истерическим голосом кричит: «Пропустите! У меня конфликтная ситуация!»… Тут Сашкины нервы не выдержали – он развернулся и пошёл на барак. А там с барачного телефона позвонил Василичу и сказал:

– Я честно пытался дождаться, когда Ваши «работнички» закончат своё грязное дело. Но всякому терпению есть предел. Стоять среди стукачей и ждать, пока у них устанет их чёрный язык?!.

– Ладно, Саня, не нервничай. Я тебе позвоню, когда иссякнет поток желающих поговорить со мной. – в трубке было слышно, что Василич улыбается.

Ждал Саня до полуночи, но звонка так и не последовало.

И встретились они только через неделю – на следующем суточном дежурстве Василича:

– Понимаешь, Саня, мне самому эти стукачи уже поперёк горла, но никуда не денешься – работа такая. Хотя часто посещает желание настучать этому «дятлу» по его бестолковой голове! Ведь порой они приносят откровенный бред. Но нельзя – а вдруг в следующий раз эта тварь принесёт что-нибудь стоящее. Кстати, в тот раз один из них «настучал» дельную вещь. Вот и пришлось срываться среди ночи. Ведь в противном случае он отнёс бы эту информацию другому оперу, да ещё и на меня бы настучал – вот, мол, я ему говорил, а он пропустил мимо ушей. С этими ребятами всегда надо быть начеку, а то ведь могут подставить на ровном месте.

– Кстати, хочешь оценить юмор моих «работников», как ты их называешь?

При этих словах Василич хитро улыбнулся, достал из стола какую-то бумажку и стал читать. Но так, чтобы Саня не мог почерка разглядеть:

– «Осуждённый «Маньяк» – видишь, он даже фамилии твоей не удосужился узнать! – за период с 15 по 31 августа этого года изготовил 28 бирочек, за изготовление каждой он брал с осужденных по заварке чая или десятку простых сигарет. В это же время он нарисовал и подписал 4 открытки с днём рождения, за каждую из которых он брал по пачке сигарет и мерке[14]14
  Примерно 50 грамм.


[Закрыть] чая. Кроме того, он постоянно находится в контакте с начальником отряда №… занимаясь в его кабинете какой-то работой…»

– … Ладно, Бог с ними – сволочами-стукачами! Хочешь 100 грамм? – предложил Василич.

Саня недоверчиво посмотрел на опера, но тот поспешил его успокоить:

– Не переживай! В конце концов, я сам тебе предложил.

– Давайте.

Василич налил Сане и себе по пол стакана водки, достал из своего «дипломата» пару дежурных бутербродов:

– Пей, не стесняйся.

Выпили, закусили, потом закурили по сигарете. Всё это время Саню держало напряжение – как ни крути, какими бы ни были их отношения, а про разницу в социальном статусе забывать не стоило. Всё-таки из них был мусором, а второй зэком. К тому же, ему предстояло возвратиться на барак, где если и не половина, то третья часть точно были сексотами. И если кто-то из них унюхает запах, то с утра побежит отчитываться…