Текст книги "Меридиан силы. История одной любви"

Эльвира не особенно ласковая сама по себе, никогда не подойдёт, не обнимет, не скажет лишний раз что-нибудь там… нежное. А тут на тебе: «любимый».

Получается, она любила его, просто не могла показать. Это же ещё уметь надо, показать, не так это просто.

С момента эсэмэски «Мы расстаёмся» прошло пятнадцать дней, нет, шестнадцать – две недели, скажем так… или полмесяца – прикидывает по числам. Не так много – можно всё исправить. Если полмесяца – кажется, что много, две недели – немного. Чего он думал так долго? Проснулся. Сам же чувствовал, что что-то не так он сделал – рубанул шашкой просто и всё, как обычно. Всё постоянно рушится из-за этого. Всю жизнь уже себе шашкой изрубил!.. Отчаянье какое-то у него.

Подстригся, на душе посвежело. Мысль в голове пришла в устойчивое положение – «две недели – немного». Решил пройтись по парку, сделал крюк, зашёл с Бассейной в парк Победы. Идёт по аллее, гуляет.

Темно уже, но в парке очень красиво. От света фонарей снег искрится, а вокруг какой-то торжественный полумрак. Петров идёт и не замечает шум машин с Московского, настолько его захватила природа парка.

Прошёл озерцо, затянутое льдом, свернул на протоптанную в снегу между деревьями тропинку. Сделал снежок, с силой влепил его в дерево, хотел влепить второй, но промахнулся – снежок черканул только по дереву. Поигрался так – вспомнил детство, побродил немножко и пошёл домой. В магазин зашёл сначала, накупил всего, и пива.

Сидит уже дома у компа, стихотворение ещё раз прочёл. Встал из-за стола, заходил по квартире, сигарету закурил, плеснул пива в кружку. Размышляет.

И вино они пили в бокалах – всё сходится. И в постель спешили – одно к одному. Действительно, как бы дорого получается, если для двоих. А он, болван, ничего не понял. Вот же болван! И где таких делают только? Как говорил у них в армии замполит – на таких родители экономят сперму. Точно. Это про него как раз, а тогда он на замполита обижался. «Стадо непуганых идиотов!» – это тоже про него. А может, и не про него это стихотворение? Просто, такая как бы абстракция, про флейту.

Порвать легко, а ты попробуй что-нибудь построй. Выстроилось уже само что-то, а он взял и порушил. Так и с женой он развёлся пять лет назад – рубанул шашкой. Сколько можно одно и то же по кругу, как белка в колесе? Думал только о себе. Ни о чём не думал на самом деле!

То ему представляются картины счастливой семейной жизни с Эльвирой. Вот он работает печником, интересная новая работа, делает камины в дорогих домах, зарабатывает, главное, больше её. Идиллия, счастье и атмосфера любви. Она родит ему сына или дочку, а Ваня само собой.

Эту дурацкую привычку – тянуть пиво всё время – нужно бросить. А вино и крепкие напитки оставить, как было – в компании. Если чисто по вину и крепким – не так он много и пьёт, водку и совсем почти редко, больше вино. В крайнем случае, думает, можно оставить и только вино. Так даже будет лучше – полезный напиток и похмелья меньше. Коньяк – это ближе к вину. И голову нужно лечить – что-то с ней нужно сделать. Какое-то знание пора в неё уже вложить, или мозг.

Раз она звонила – не брал трубку. На СМС «Что произошло?» не ответил. Сейчас он себя не понимает… Красивая, готовит хорошо, в этом плане тоже… Что тебе, собака, ещё надо?.. Держать в руках просто. Чтоб не распоясывалась. Жалеть, что теперь толку? Нужно, думает, исходить из создавшейся ситуации: «Сам виноват – сам исправляй».

В конце концов, что она такого страшного сказала?.. Но это, конечно, всё накопилось уже, последняя капля. Наложилось одно на другое и сломалось, скажем так. После этой её «линии чувственности» она же совсем вышла из берегов: ты много пьёшь, ты это, ты то, если ты так, то я так, оценивает всё время, как лошадь по зубам. Вовсю стала на брак намекать – насела, как ворона на добычу, в последнее время. А он на автомате так и среагировал – «Ты догоняешь – я убегаю, я догоняю – ты убегаешь». Но надо же и соображать когда-то… Ходит, анализирует.

Голова в этот раз у него более чётко работает, несмотря на пиво. А чувствует себя, как солдат перед атакой. Ещё не так поздно, Эльвира поздно ложится, можно ещё позвонить. Помолился даже перед маленькой иконкой: «Господи, на всё воля твоя…» Набрал номер Эльвиры. Она долго не берёт трубку, но потом взяла.

– Алё, – Эльвира отвечает голосом не то строгим, не то печальным. Не знает от неожиданности, какой у неё должен быть голос, и говорит универсальным голосом, на все случаи.

– Привет.

– Привет.

Помолчали в трубку. Петров собрался, он потерялся сначала от её голоса, но собрался – предложил встретиться и поговорить.

Она спросила: «О чём?» – и согласилась. Но только в кафе – на нейтральной территории. И продиктовала, в каком кафе – «Две палочки» возле Приморской. Ей так удобнее после работы.

Договорились на послезавтра. Завтра, как предложил Петров, она занята.

14

Вечер, но ещё не совсем потемнело. Снег подтаял, и на тротуарах наледь. Петров зашёл в один из цветочных павильонов, выбрал красную розу на длинной ножке. Идёт уже в кафе, розу вниз головой держит. Глянул на скопище машин – Эльвириного BMW не видно. Зашёл в «Две палочки», огляделся, где места есть свободные.

«Две палочки» – это японский суши-бар, Петров уже был здесь с Эльвирой. Обычный интерьер, японский. В бело-красных тонах выдержано, а сверху на столики свисают плетённые люстры. Уютненько так, но людей довольно много, столпотворение и шумно. Даже музыку почти не слышно в этом галдеже – невозможно определить, какая это музыка. Классическая это, например, музыка или обычная попса. Наверное, играет японская музыка, или восточная. Это кафе больше похоже на «Макдональдс», чем на кафе. Особенно так можно подумать, если дама долго не приходит. А Эльвиры, конечно, ещё нет. И долго нет.

Без женщин и вообще всё воспринимается хуже, в тёмно-серых тонах. Женщина на мозг сильно действует. Когда она рядом, ни о чём не думаешь, а только её рассматриваешь, какая у неё фигура или глаза. Поэтому если долго жить без женщины, человек может стать пессимистом. Но и с женщинами не лучше, тогда идёт своя тема, начинаются отношения полов.

В этом кафе есть зал для курящих и зал для некурящих. Петров сначала уселся в зал для некурящих и затребовал у японки пепельницу, но вынужден был перейти в другой зал. Там ему даже больше понравилось, можно было курить.

Томительно идут минуты. Эльвира опаздывает минут, наверное, уже на двадцать. Петров потребовал вазу с водой для розы, чтоб она не завяла. Сидит, меню рассматривает. Выбрал чилийское вино – более-менее.

На самом деле Петров немножко разбирается в вине, потому что помогал своему деду делать вино в глубинке. Не особенно разбирается, а так, знает, что вино должно быть хотя бы терпким на вкус. И по плотности смотреть, чтоб не сильно жидкое. Сухое красное – другого Петров не признаёт.

А время тянется, как караван верблюдов по линии горизонта. Верблюды-то меняются, если знать. Те проходят, а новые верблюды уже на их месте идут. Но они-то одинаковые. И так кажется со стороны, что верблюды стоят на месте. Только ногами перебирают, как на пачке «Кэмэла». Так и со временем сейчас. Или с ним как в Петропавловске-Камчатском – всегда полночь. Посмотрит на сотовый – только две минуты прошло.

Окликнул японку, которая между столами снуёт с подносом, поторопил, чтоб вино несла. «Готовить его, что ли, надо?»

Мыслемешалка в голове метёт мысли. Дед ему зачем-то вспомнился. Как они с ним вино делали, а потом пили. Долго пили и разговаривали. «Дед, – говорит Петров, когда уже выпьют вина, – расскажи о войне». Тот помолчит и скажет: «Били немца». В два слова вся война у него вместилась. И фильмы про войну не смотрел, уходил сразу.

Петров стал от тоски изучать цены на еду. Вся еда в меню представлена суши. По-разному оно свёрнуто и завёрнуто, обрамлено как бы морковью и другими ингредиентами, с начинкой внутри. По виду как пирожные. Всё это показано на картинках, в цвете, красиво смотреть.

– Привет.

Петров вроде ждал, а тут вздрогнул от неожиданности. Оторвал голову от меню. Перед ним стояла Эльвира, в дублёнке, в белой шапочке и белом вязаном шарфике. Раскрасневшаяся, с румяными щеками от холода. Она не улыбается – чувствуется даже какой-то трагизм в её лице.

Но постепенно Эльвира оттаяла, улыбается уже и угощает Петрова суши: «Нет, ты попробуй, очень вкусно!» Прикоснулась к его голове, поправила волосы – у него прядь волос выпала из общего ряда. Эльвира за рулём, но ей не так далеко нужно проехать, – тоже позволила себе бокал вина.

Петрову неудобно есть палочками, которые японка принесла вместо вилок. Эльвира его обучает и смеётся. Он тоже смеётся, наловчился уже кое-как есть палочками, взял их крестом.

А говорят о чём-то совсем постороннем, Эльвира смеётся и подтрунивает над Петровым, что он официантку называет японкой.

– Ну ты наивный, это киргизка!

– А какая разница? – и оба смеются.

Эльвира звонит домой, волнуется, у неё там Ваня с бабушкой – попросила маму побыть сегодня с ребёнком.

– Ну как вы там?.. Скоро уже. Уроки сделали?.. Слушается?..

Поговорила с мамой, теперь с Ваней разговаривает – сразу её лицо изменилось, стало теплее… «На. Тебя требует», – Эльвира протянула трубку Петрову.

– Да вот, с мамой поссорились, пытаемся помириться, – говорит Петров.

– Ты сегодня прийдёшь? – спрашивает Ваня.

– Сегодня? – Петров посмотрел на Эльвиру. – Сегодня вряд ли.

Вот уже Эльвира засобиралась домой, а ничего не сказано, и ничего не понять. На самом деле всё им понятно, поэтому и молчат. Заметно, что обоим не хочется уходить. Петров расплатился, заказал ещё по бокалу вина, чтоб выгадать десять минут. Сидят и молчат. Принесли вино. Эльвира сделала глоток и с усилием, не смотря на Петрова, твёрдо сказала:

– Я решила вернуться к мужу.

– Он тебе предложил?

– Он постоянно предлагает.

– Ты его любишь?

– Полюблю. Это отец моего ребёнка.

– …Да, всё правильно… Я не то говорю.

Допили вино. Петров смотрит на Эльвиру и не может оторваться – как будто увидел её впервые. Поднялись, взяли розу – бутон раскрылся в тепле.

– Подбросишь?..

Сели в машину. Эльвира прогрела мотор и немножко подбросила его до метро.

– Пока.

– Пока.

Петров открыл дверь машины.

– Подожди, – сказала Эльвира, и они в последний раз поцеловались.

– Если что-то не получится там, позвони. Хорошо?

– Хорошо.

– Передай привет Ване. Я его очень полюбил, – Петров смутился от своих слов, резко открыл дверь и вышел.

Он шёл, не оглядываясь. Это было трудно – не оглядываться33
  См.: Примечания.


[Закрыть].

5. Розенбек

∞

«На повороте!» – крикнула толстая тётка. Автобус, поворачивая, остановился, тётка долго вылезала из двери. Панченко поднялся, подошёл к водителю, бросил: «На башне». Водитель кивнул.

И вот она Северская. Вся эта яркая зелёно-голубая панорама со всеми оттенками станичных утренних запахов. Здесь был и запах травы, и листвы, и земли с примесью навоза, и гарью чуть-чуть, и всё это только примешивалось к чистому воздуху. В светло-синем небе плыли, переливаясь и меняя форму, белоснежные облака.

Не гася шаг на спуске, Панченко быстро шёл по профилю. Справа был выстроенный в начале девяностых красный двухэтажный дом с башенкой. Их потом много везде понастроили, но уже не таких изящных и лёгких. Слева шли цыганские саманные дома. Здесь жили цыгане.

Панченко шагал твёрдой походкой, думая, как он придёт к деду. Он не думал о его здоровье и о ком-то там ещё в этом доме, а видел его улыбку и добрые светлые глаза. От этого на душе у него становилось тепло.

Дорога уже не шла с таким резким спуском. Панченко прошёл мост через ерик. Уже можно было перейти на кладку и идти по-над домами, но Панченко как шёл от «башни» по дороге, профилю, так и шёл.

Когда навстречу проезжали машины, Панченко отходил на обочину, а потом снова выходил на дорогу. В его детстве здесь нечасто ездили машины, и ходить здесь прямо по дороге он привык. И башни на этом въезде в станицу давно не было. Это была кирпичная водонапорная башня, её давно снесли, а пустое место так и называлось – «башня».

– Серёжка приехал! – донеслось из открытого окна. Панченко накинул руку на калитку, резко снял крючок. Здесь шёл ремонт. Куски асфальта были выворочены и сложены к забору. Вместо старой асфальтной была размечена новая бетонная дорожка, в полтора раза шире прежней – под цоколь дома и дальше наискось в огород. Кругом валялись вёдра, сапка, лопаты, таз, грязный от раствора, – здесь уже начинали бетонировать. Идти нужно было, переступая весь этот хлам.

– Серёжа! Хорошо, что приехал, а у нас тут, видишь?.. – затараторила вышедшая из дома тётя Валя, сухая, под шестьдесят, его тётка.

Панченко поздоровался, спросил угрюмо: – Зачем это всё?

– Как же?.. У дедушки не то уже здоровье, чтобы ходить по этим руинам. А недавно он так споткнулся! Споткнулся…

– Понятно, – перебил Сергей. – Как он?..

И больше не слушая тётку, пошёл в дом.

Дом был небольшой, но добротный – кирпичный. Сергей снял в коридоре туфли, подсунул их под стол. Здесь сильно пахло бражкой – на столе стоял соответствующий баллон с натянутой резиновой перчаткой. Из кухни пахло борщом. Сергей прошёл мимо кухни в дом. Дед дремал в своей комнате.

– Дед!

Дед очнулся, часто заморгал. Сергей присел, помог ему приподняться на кровати, подсунул под спину подушку, приобнял его. Почувствовал старческий запах с явной примесью мочи. Сергей встал, дёрнул за георгиевскую ленточку, привязанную к ручке шифоньера, взял в углу стул с рубашками на спинке и сел напротив деда. Не так близко, но неприятный запах стоял во всей комнате.

А к деду на колени запрыгнул кот. Это был другой уже кот, но тоже Маркиз и тоже рыжий. Кот устраивался поудобней, рука деда принялась его гладить. Сергей улыбнулся и спросил о здоровье.

– Шо?.. Та нычо, нычо… Это ось всэ Валичка. Ты знаешь, яка вона… альтруистка?

– Кто альтруистка? Валя?.. Дед, ты откуда такое слово вычитал? – смеялся Сергей.

Они оба понимали, что слова – просто слова, а важно то, что сейчас они вместе, сидят рядом. И что скоро это закончится. Поэтому нужно что-то спрашивать и что-то отвечать. Дед спрашивал Сергея о работе, о Москве, о жене и дочке в Москве, о маме в Краснодаре. Деду что-то рассказывали, он не всё правильно запомнил.

Сергей отвечал неохотно и сам спрашивал о чём-то совсем не нужном:

– А кроли как твои?

– Шо?.. Яки кроли?.. Ты вспомнил! Съйилы их давно. Хто ж их будэ быть? Валя, вона жука нэ обидэ44
  См.: Примечания.


[Закрыть].

– Она тут что – безвылазно сидит?

– Шо?.. Хто?

– Валя.

– А… Валя? Валя кажный выходный тут.

– Ладно, – поднялся Сергей, – пойду, поработаю там у тебя, а вечерком поговорим под рюмочку.

Сергей повысил голос, чтобы деду было лучше слышно: – Как ты сейчас? Самогонку-то? Я видел, процесс идёт!

– Шо?.. Та это Валя всэ… Рюмку выпью! Ничого мни вона нэ скажэ, раз ты прыйихав!..

Дед снова прилёг. Маркиз спрыгнул и пошёл на кухню, его шуганула оттуда Валя. Сергей разыскал в шкафу в проходной комнате свои старые штаны. И надо ж – влез в них. Нашёл и подходящую рубашку.

– Кушать будешь? – спросила тётя Валя из кухни.

– Нет, потом. Я завтракал.

Он быстро наладился к работе. Сначала нужно было прогнать тётку, начавшую давать руководящие указания, а потом дело пошло. И так споро, словно он был профессиональным бетонщиком. Сергей знал, конечно, что это не для деда, и кому это всё строится; и строилось на деньги тётки. Но было всё равно – вообще не думал об этом. Он привык здесь работать с малых лет. А теперь как-то даже соскучился, дорвался.

С кучи на улице он бросал лопатой гравий в тачку, катил во двор. Подсыпал гравий в размеченную, огороженную рейками дорожку – делал подушку для заливки. Привозил с другой кучи песок, носил воду в ведре из-под колонки, вскрывал ножом мешок с цементом, готовил раствор, заливал. Несколько раз приходила смотреть тётя Валя и быстро уходила довольная. В обед приходила звать кушать и тоже сразу ушла, когда Сергей отказался. Спросила только:

– Как же?.. А борьщ?..

Он возил на тачке мешки с цементом из сарая, песок с улицы, делал раствор, заливал, ровнял мастерком. А в голову всё равно лезли проблемы по работе. Сергей гнал их. Подряд этот лез самарский. И вообще лезло – «съедают, не ценят».

К вечеру Сергей вывел бетонную дорожку от дальнего угла дома к калитке – входить во двор можно было теперь только через отворённую половину ворот. Умаялся, тело ломило, шея и руки сгорели на солнце.

Когда уже смеркалось, Сергей заливал последний кусочек под калиткой, снаружи. Выскребал засохший раствор со стенок таза в остатки жидкого, подлил немного воды.

– Серёжа, заканчивай, пойдём уже кушать!.. – кричала тётя Валя из окна.

– Конечно, заканчиваю. Куда уж, не видно ни черта! – огрызнулся он, но она не услышала.

В ванной комнате Сергей помылся под душем, надел чистое, поданное тёткой старьё. Вышел на тускло освещённую кухню, приятно отметил на столе наличие графина. За столом на своём месте сидел обиженный дед. Сергей понял, что у них с тёткой был бой за графин.

– Что ты? Серёжа, много… – запричитала тётя Валя, когда Сергей стал разливать самогон. Он, молча, взял её рюмку и отлил половину в свою. Валя попыталась ту же операцию провести и с рюмкой деда, но раздражённый Сергей остановил её руку:

– Нормально у него… Ну, давайте… За встречу!

– А як Кудиновых внука звалы, шо в Чечне убыло? – спросил дед.

– Михаил, как и деда, – ответила Валя.

– Ты знал ёго?

– Я с его братом Севкой дружил в детстве, когда он приезжал. Миша постарше был. Тоже знал…

– Они двоюродные, Сева Танин, Мызниковой, – добавила Валя.

– Помянем, пускай, – сказал дед.

Выпили. У деда тряслась рука. Сергей скривился, ухватил вилкой помидорку, – самогонка была не та. Дед с жадностью набросился на курицу с гречкой, разбрызгивая слюну и чавкая. Он всегда ел с жадностью – это было привычно. Объяснялось это тем, что в тридцать третьем дед перенёс голод. Хотя и бабушка покойная перенесла, но так никогда не ела.

– Серёжа, может быть борщечку, свеженького? – спросила тётя Валя.

– Нет, не хочу…

Дед вмиг съел свою порцию, запросил добавки и вдруг закапризничал, стал жаловаться на здоровье: глаза у него почти не видят, уши почти не слышат, ноги почти не ходят, а мышцы на руках высохли.

Это было настолько необычно, что Сергей не сообразил, что самое лучшее, что можно сделать сейчас – разлить по второй.

– Ну что ты, дед, совсем скис? Ты ж казак, ты ж воевал…

– А, воевал!.. Война-то здоровья и убавыла! В гробу я бачив вси ваши войны! Будь вона нэладна… Ось и побачу скоро оттуда!

– Чего ты, дед? Ты ж оптимист всегда был…

– Я же говорила, не нужно тебе, – сказала Валя.

– Выйшлы из окопов, и пишлы, – начал дед ни с того, ни с сего, – а воны лэжать…

– Кто лежит?..

– Я же говорила, не нужно ему…

Дед всхлипывал, трясся – почти плакал. Не сразу Сергей смог добиться, что это наши лежали, убитые. И вспомнил, что он это уже слышал, но совсем по-другому слышал – без этой вот сейчас истерики. Это был спокойный рассказ об атаке, а трупы наших солдат в нём были будничной деталью.

– А сейчас вóзьмуть портреты покойников и носят… Мэнэ нэ носить так!.. Ты чуешь?!.. Мэнэ нэ носить. Я не Ленин.

– Да чую-чую, не ношу я никого, – зло сказала Валя.

Дед успокаивался, всхлипывал. Выпили по второй (Сергей в этот раз налил деду меньше). Сидели, молчали. Сергей молчал угрюмый, дед – обиженный. И тётка умолкла – «То тарахтит, как ненормальная, то сидит, в пустую тарелку уставилась».

Когда выпили по третьей, дед стал подниматься из-за стола. Сергей помог ему дойти до кровати. Дед медленно прилёг и тут же захрапел. Сергей укрыл ему ноги покрывалом, а сверху на ноги умостился рыжий Маркиз. «Вот и поговорили», – сказал Сергей.

Утром, прощаясь с дедом, он вдруг спросил, как будто вспомнил что-то важное:

– А как, ты говорил, называлась та деревня немецкая, где тебя в последний раз ранило?

– Розенбек, 3-го февраля 45-го года, – отчеканил дед и добавил: – Ось бачишь, хоть вжэ и був телефонистом, а не уберёгся.

– Это в доте когда ты сидел?

– Шо?.. Каком доти? На крыши… В доти – то не тада.

– Счастливо, дед! – сказал Сергей.

Дед улыбнулся своими добрыми глазами. Он сидел в кресле, в зале; в синей рубашке, трико, в очках. Таким и запомнился.

6. Женя

На машине было нельзя – выпил. Петров вышел из подъезда через вторую дверь на улицу… Погорячился с одной майкой. Вечером будет прохладно… Развернулся и пошёл обратно, соображая, что он как раз зайдёт сначала в магазин, выпьет дома ещё одну бутылку пива, оденется посильнее – безрукавку хотя бы наденет, он любил её, – вспомнив сейчас язвительную критику жены, сказал негромко: «Да пошла ты!» Жена сегодня поехала в Репино на дачу к тестю, а завтра, в субботу, Петров должен был к ней присоединиться.

Светленькая хорошенькая девушка, обычно приветливая, спала за прилавком алкогольного отдела. Петров взял в холодильном шкафу банку пива, из тех, что дешевле по акции, в шутку пожелал поднявшей голову девушке доброго утра, улыбнулся, расплатился: «У вас здесь как ссылка:)». – «Каторга! чистая каторга…» В кассе общего зала взял ещё пачку сигарет и презервативы. Поднялся к себе на лифте (магазин был внизу под домом).

Он был энергичен, «в настрое», и знал, что этим состоянием нужно немедленно воспользоваться, иначе всё пройдёт, нельзя тянуть, упустить этот момент… Не допил пиво, закрыл кружку блюдцем, поставил в холодильник. Нашёл в шкафу свою любимую безрукавку (рукава со старой джинсовой куртки он отпорол сам), постоял в ней у зеркала – нормально. Хотел пододеть вместо футболки что-то с длинными рукавами, но передумал – так лучше (руки у него были мускулистые). Достал в кармане куртки складной нож, сунул во внутренний карман джинсовки, рядом в другой карман – телефон, проверил деньги, права – паспорт не брать, сигареты, зажигалка… И тогда уже пошёл, напевая песенку: «Как-то шли на дело, выпить захотелось…» У него не было волнения, твёрдая решимость и порыв, уверенность. Он нравился себе таким.

Июльский хороший ясный вечер, время белых ночей. Только слегка продувает ветерком. Петров перешёл дорогу у гостиницы «Россия», чтоб не идти на подземный переход, а пройтись по парку. Вспомнил, что на телефоне нет денег. Направился к переходу на Бассейной, где в магазинчике можно было положить деньги без комиссии. Всё он делал собрано, лицо его было строгим, взгляд исподлобья. Но в магазине, продававшем телефоны, улыбнулся девушке, и та всё-таки нашла ему сотенные купюры для размена тысячи.

Выкурил сигарету ещё перед подземным переходом – чтоб не арестовали раньше времени. Жетон достал заранее – заранее приготовил два – туда и обратно. Как ехать, он знал хорошо, но когда входил в вагон, со схемой сверился – пересадка на Невском проспекте, переход на Гостинный двор.

Напротив сидела немолодая подвыпившая пара – с какой-то вечеринки, прилично одеты, он спал, а она его поддерживала. Помятая крашеная блондинка, а мужик, когда очухался и поднял голову, – пожалуй, что и ровесник примерно. Да и она, если всмотреться… Вот так они сейчас и выглядят, бывшие одноклассницы…

Петров выглядел моложе своих лет. Ему все это говорили. Может быть, оттого, что занимался физическим трудом на свежем воздухе. А когда-то тоже он закончил никому не нужный и скучный институт, когда-то у него был бизнес, в прошлой жизни…

– Сенная площадь. Следующая станция Невский проспект, переход на станцию Гостинный двор…

Ещё были две остановки в новеньком блестящем вагоне, с поручнями гнутой конструкции, электронным табло, показывающим станции бегущей строкой и время – 19.45… Нормально…

На Приморской Петров не бывал три с половиной года и забыл, как это здесь всё выглядит, – иной раз он намеренно выходил на Василеостровской, даже если было дальше потом. Первым делом он стал искать пивной бар. Или бар он не нашёл, или вместо бара был уже магазин, но в нём девушка продавала живое пиво. Как Петров ей ни улыбался, выпить пиво прямо в магазине девушка не разрешила. Пришлось рисковать и пить у входа – там был не один такой Петров.

Пили пиво ещё три мужика по отдельности и два парня компанией, с опаской выглядывая ментов по сторонам. Только толстяк рядом невозмутимо попивал из литровой бутылки, растягивая удовольствие, и закусывал чем-то сушённо-морским из пакетика. Петров курил. Парни смеялись между собой. Петров взглянул на них, на толстяка, на другого… Ни слова друг другу, ни улыбки, каждый сам по себе. Вспомнил своё давнее наблюдение – такой это холодный город…

На остановке он зашёл в маршрутку ПАЗ. «Знаю, – говорил нерусский шофёр, – там гаражи». Гаражей никаких Петров не помнил, знал уже, что такое таджик за рулём и как ему верить в направлении движения, высматривал дорогу сам. Ехать было минут десять (пешком можно было пройти). И вышел точно у нужного дома. Номер он помнил приблизительно – неправильно и сказал водителю, не так уж тот и виноват. А по виду помнил… Точно он. Вроде как-то немного по-другому. Но он…

В подъезд попал сразу – заходила немолодая женщина, ехавшая с ним в маршрутке. «Вам какой?» – спросила она в лифте. – «Четырнадцатый». Женщина посмотрела на Петрова внимательно, он сам нажал на четырнадцатый, а она – на пятнадцатый. Вместо обшарпанного, с расплавленными кнопками и запахом мочи лифта здесь был теперь новенький светло-серый. Петров всегда обращал внимание на новшества и как-то радовался им.

Общая дверь на площадку закрыта. Звонки справа в два ряда. Сообразил по расположению – нажал, вроде не работает, нажал на другой, третий. Волнения не было. Дверь открыл лысовато-белёсый мужчина с брюшком.

– Мне в крайнюю справа, – Петров показал рукой.

– Так и звоните туда.

– Там звонок не работает.

Петров зашёл (лысоватый был вынужден отстраниться). У двери звонок тоже не работал. И вообще был каким-то странным, советским ещё… Что-то не то, не похоже…

Петров обернулся: – Здесь Эльвира живёт? И сын у неё маленький, Ваня.

– Здесь живут старенькие бабушка и дедушка, – сказал лысоватый с ехидцей, как это в манере у питерцев.

– Спасибо.

…Может, тогда тринадцатый?.. Да, нет. У неё телефон заканчивался на 13, так бы он запомнил… Посетил он и тринадцатый, и двенадцатый, и одиннадцатый, другие потенциально похожие по памяти этажи, включая непохожий девятый.

Больше нигде к нему никто не выходил и не открывал общую дверь. На тех этажах, где было открыто, женщина за дверью крайней справа квартиры ответила, что никакой Эльвиры здесь нет, а другую ему открыла нерусская женщина, наверное, киргизка (с узкими глазами). Он глянул на обстановку у левой стены – это точно не то: «А Эльвира здесь не живёт?… Извините, я ошибся». Женщина улыбнулась.

Постоял на лестничной площадке. Вот она откроет? «Я просто хотел на тебя посмотреть». Посмотрит с минуту и пойдёт. Всё. Больше не нужно ничего. Просто посмотреть… А там, если что, по обстановке… Петров это сразу продумал, повторял теперь. Для разных обстановок он взял даже нож и пачку презервативов. На самом деле он не представлял себе, что мог бы делать дальше, если б ситуация как-то обернулась… «Как-то шли на дело…» – привязалась, зараза… Петров давно не мог терпеть блатной шансон, а тут привязалась. В ранней юности они такое горланили с пацанами. Потом действительно многие на зоне оказалась. И многих уже нет в живых…

Ещё он ездил по этажам, звонил в звонки. Часть звонков не издавала звуки. По квартире киргизки, куда теперь заходила толпа весёлых гостей-киргизов, и все ему приветливо улыбались («Одни киргизы нормальные люди здесь»), понял, что пошёл по второму кругу.

Вышел на площадку передохнуть. Там была полная окурков пепельница из пивной банки, отрезанной бахромой, как это делают в дешёвых кафе… А курить нельзя сейчас в подъездах… молодцы… А попробуй поймай… Закурил… Попытался представить технически, как менты будут ловить курящих в подъезде… Совсем здесь как-то тесно стало… Только и делаешь, что ментов шугаешься, полицаев теперь… Как затравленный волк в оккупации… Каждая сволочь хамит, каждая – чего-то боится – грабить их, блин, пришли…

Смотрел на реку из окна, вспомнил, как они гуляли и сидели на коряге на берегу. И пришло к чему-то: «В одну реку два раза не войдёшь»… Как узнать адрес?.. По её странице «ВКонтакте» Петров понял, что она снова ушла от мужа, и, судя по всему, там же теперь и живёт (Петрову хотелось, чтобы одна), но узнать что-то конкретнее было невозможно, тем белее что Петров сам не вёл и не мог терпеть ни «ВКонтакте», ни «Одноклассники»… Телефон подруги Светки он тоже тогда стёр. Эдик… у него и не было его номера… Спуститься – посмотреть её машину у дома. Сразу не сообразил. Да и сразу нужно было входить, пока дверь за женщиной не закрылась… Посмотрю, войду потом с кем-то…

Вот же её машина… Она – не она?.. BMW, две двери, чёрная, только грязная какая-то… Стоит там, где она бы её и поставила… Но вроде та какая-то чуть не такой формы была… Модели её BMW и вообще никаких моделей BMW Петров не знал. Ударил носком кроссовка по переднему колесу, чтоб сработала сигнализация, – ноль реакции. Больше не стал. Не узнал, в общем, машину. Пока версия… Решил сходить, посмотреть, какие там дальше ещё дома есть… Может, домом ошибся всё-таки, поторопился выйти…

Вот так вот этот дом и выступал, а там магазин был, где он (или они вместе) брал иногда вино и продукты. Петров вспомнил бежавшую перед ногами крысу в последнее их утро. «Да они постоянно тут бегают», – сказала тогда Эльвира… А машина тогда примерно там же и стояла… Петров вышел к следующему дому… Нет. Это всё уже не здесь. Посмотрю дальше и вернусь…

Он шёл мимо непохожих домов, смотрел их номера, номера были тоже непохожими, тридцать уже какими-то. Дома шли по левой стороне. Справа была дорога и река за ней, Нева или Малая какая-нибудь Нева.

– Подскажите, пожалуйста, мне нужен сороковой или сорок второй дом.

Женщина остановилась:

– Это вообще-то странно, здесь нечётные дома.

– А туда они убывают? – Петров это и сам уже сообразил.

– Да, убывают.

– Спасибо…

А вот таджику было не странно, а запросто – гаражи… Он пошёл ещё посмотреть, как они убывают, уже шли двадцатые номера, а справа за дорогой действительно теперь были гаражи… Гаражи не новые. Всё ясно…

Вернулся дворами наискосок. Озираясь, поискал место для туалета.

…BMW у дома больше не было… Петров толком не соображал ещё, что это может значить… Зато пришла мысль – у неё балкон был не застеклён (там была целая история с этим). Стал рассматривать балконы. Все застеклены, и только два новых, белых пластиковых. Посчитал пальцем этажи, раза три сбиваясь (всё же он был пьян, хотя сам не замечал этого), – пятнадцатый и девятый. На девятом он вроде был. А на пятнадцатом?.. А почему он, кажется, не был на пятнадцатом?.. Странно… Как отводил кто-то… Пятнадцатый… Вполне пятнадцатый… Петров пошёл к подъезду. Камня, которым он заложил дверь, чтоб не закрылась, конечно, уже не было, но она и не захлопывалась – магнитный замок не работал.