Текст книги "На фронтах Первой мировой войны. 18-й гусарский Нежинский полк"

8. Третья военная зима

Третья зима Мировой войны оказалась самой суровой. Мороз сковал р. Стоход. Стужа в окопах, сырость в землянках и блиндажах. Снабжение продовольствием и фуражом становилось всё хуже. В рацион время от времени вносились изменения: то мясо заменялось салом, то сало – какими-то жирами или маслом. В начале декабря закончилось кормовое зерно, нового не подвезли, пришлось лошадям скармливать жмых.

В ноябре-декабре бои продолжались только на юге – в Молдавских Карпатах, в Валахии и Буковине. На всем остальном фронте активные боевые действия не велись – продолжались лишь ставшие привычными артиллерийские перестрелки. Войска пополняли убыль после «Ковельской бойни».

Сохранившиеся приказы по полку №№ 852–893 (с 1 по 31 декабря 1916 года) дают ясное представление о состоянии Нежинцев в начале той зимы. Бивак у оз. Шины обустроили капитально: были отапливаемые печами бараки с вешалками, с пирамидами для ружей, кони стояли в конюшнях. Каждый эскадрон регулярно мылся в бане. Для отработки навыков стрельбы был построен тир. У каждого эскадрона имелась и площадка для выездки и проведения занятий по применению холодного оружия – пик, шашек. Занятия шли по графику. Много внимания уделялось химической защите, правилам применения противогазов, сигналам оповещения. Имелся метеорологический пункт, над которым вывешивались флажки: желтый – погода неблагоприятная, возможна газовая атака, синий – погода благоприятная. Пулеметная команда была увеличена до 56 человек, они постоянно занимались сборкой-разборкой пулеметов Мадсона и производили практические стрельбы.

5 декабря в 19 часов полк был сменен на позиции братьями-черниговцами. А на следующее утро по случаю тезоименитства Императора Николая II прошел молебен, а затем в 11 часов состоялся парад в полной боевой амуниции.

8 декабря была баня для нижних чинов, а на следующий день проведен медицинский осмотр (надо заметить, в полку насчитали довольно много простуженных). После обеда, в 16.30, отправились менять Черниговцев.

В декабре полк заступал на позицию еще 17 и 25 декабря. Последний выход пришелся на праздник Рождества Христова. Накануне полковой священник в помещении 4-го эскадрона отслужил всенощную, а в 9.30 утра 25 декабря – Божественную литургию с молебном по случаю избавления Отечества от нашествия врага в 1812 году.

В конце года начала проводиться в жизнь крайне непопулярная в войсках военная реформа. Пехотные полки из 4-батальонного состава приводились в 3-батальонный. К выделенным батальонам добавлялись новоиспеченные, наскоро собранные из маршевых рот, они сводились в новые полки, и получались 12-батальонные дивизии 4-й очереди, развернутые совершенно без артиллерии.

Роль конницы на полях сражений неуклонно снижалась. А пехоты требовалось много, особенно после неудачного вступления в войну, на стороне Антанты, Румынии: теперь протяженность линии фронта существенно увеличилась. Поэтому решено было сократить кавалерию: из 6-эскадронного состава привести полки к 4-эскадронному. Однако это радикальное нововведение будет проводиться в жизнь в начале следующего года. А в конце 1916 года, 24 декабря, приказ № 883 по Нежинскому полку лишь доводил до сведения нумерацию эскадронов в развертываемом при 16-й КД двухдивизионном стрелковом полку. 1-й дивизион – гусарский (Черниговского полка эскадроны № 1 и № 2, Нежинского полка эскадроны № 3 и № 4), 2-й – уланский (Новоархангельского полка эскадроны № 5 и № 6, Новомиргородского полка эскадроны № 7 и № 8). Командиром гусарского дивизиона назначался ротмистр 18-го гусарского Нежинского полка Николай Вааг (уже был подписан Высочайший приказ о его производстве в подполковники), командование спешенными эскадронами Нежинцев возлагалось на штаб-ротмистра Георгия Векилова.

В 19 часов вечера 29 декабря Нежинцы были сменены на позиции Черниговцами и отошли на бивак у оз. Шины. Здесь они и встретили Новый, 1917-й, год.

9. Семейные предания и реликвии

Тут, думается, уместно рассказать о деятельности на протяжении 1916 года, в отрыве от родного 18-го гусарского Нежинского полка, моего прадеда, подполковника В. А. Шевченко. Повествование построю, основываясь на его «Послужном списке», чудом сохранившейся записной книжке и, разумеется, на семейных преданиях.

Из записной книжки можно узнать, что курс лечения после контузии был пройден с 30 ноября 1915 по 14 января 1916 года в лазарете Московского Биржевого и Московского Купеческого Обществ. Жить поначалу пришлось в съемной комнате, платя по 30 рублей за жильё и еще по 25 рублей в месяц за стол. При этом аккуратно выплачивалось жалованье 90 рублей, добавочные за выслугу лет – 40 рублей и еще так называемые столовые – 30 рублей. Вообще из этих, казалось бы, сухих финансовых записей возникает достаточно ясная картина жизни госпитализированного в разгар войны офицера, во всяком случае – ее материальная составляющая. Кстати, на 2-м Московском распределительном эвакопункте при выписке (14 января) была получена еще сумма за лечение в течение 45 дней из расчета 1 рубль 50 копеек в сутки. Конечно, на фронте, со всеми добавками, выходило существенно больше – около 300 рублей в месяц.

Выше уже сообщалось, что, находясь на излечении в Москве, подполковник приобрел в собственность просторную пятикомнатную квартиру. Очевидно, возвращаться в Елец после войны уже не имело смысла: подходил пенсионный срок, на тогдашнюю военную пенсию обер-офицера вполне можно было прожить в первопрестольной, а для детей в этом огромном городе было больше перспектив. Но как же удалось собрать необходимую сумму на покупку дорогой квартиры? Можно сказать, средства копились всю жизнь…

Всё началось с небольшого домика в Ельце, на Безымянной улице. В этом домике, расположенном неподалеку от казармы и конюшен, в сентябре 1896 года снял комнату молодой корнет Василий Шевченко, направленный после окончания Елисаветградского кавалерийского училища в только что сформированный 52-й драгунский Нежинский полк. Строение принадлежало елецкому купцу Игнатию Аввакумовичу Батурину, а проживала в нем его дочь, Пелагея, со своим мужем Семеном Арефьевым и тремя дочерьми – Сашей (1893 г. р.), Аней (1894 г. р.) и новорожденной Олей. Затем на свет появились мальчики – Алексей (1898 г. р.) и Василий (1900 г. р.). В феврале 1902 года С. И. Арефьев скончался. Через год вдова сочеталась законным браком с квартирантом, к тому времени уже поручиком, и тот усыновил-удочерил всех ее детей.

В 1905 году И. А. Батурин передал по дарственной домик своей дочери. Вскоре после Русско-японской войны В. А. Шевченко приобрел одноэтажный деревянный дом с большим садом на Успенской улице. Но при этом он сам с семьей продолжал жить на Безымянной. А дом на Успенской, как видно из списка расквартирования офицеров 18-го гусарского Нежинского полка, сдавался другу-однополчанину – Алексею Михайловичу Бондарскому. Тот, еще будучи корнетом, в 1902 году женился на восемнадцатилетней Екатерине Николаевне Щепкиной. Между прочим, она была правнучкой великого русского актера Михаила Семеновича Щепкина. Отец Екатерины, коллежский советник Николай Александрович Щепкин, в предвоенные годы служил председателем Елецкого городского по квартирному налогу присутствия. Ему полагались апартаменты в здании на Манежной улице, в котором находилась контора. Однако молодая интеллигентная чета Бондарских, естественно, предпочла отделиться. Детей становилось всё больше, и вот в 1908–1910 годах семья была вынуждена снимать уже целый дом у ставшего к тому времени ротмистром В. А. Шевченко.

В 1910 году ситуация разрешается самым благоприятным образом: Бондарские покупают дом на той же Успенской улице, семья Шевченко, пополнившаяся к тому времени еще двумя детьми, Машей и Володей (1908 г. р.), занимает свое освободившееся владение. Друзья стали соседями. Старый маленький домик на Безымянной улице в том же году был продан. На вырученные деньги ротмистр В. А. Шевченко приобретает участок в конце Манежной улицы и приступает к строительству большого двухэтажного каменного особняка.

Строительство нового дома завершилось в первой половине 1914 года. Переезд состоялся перед самой войной. Но пожить с комфортом ротмистр не успел. В семейном альбоме имеется фотография, на которой он запечатлен во дворе, похоже, перед уходом на фронт. На снимке заднее крыльцо еще не достроено, виднеется куча песка, по углам строительный мусор.

Очевидно, тогда же встал вопрос: что делать с домом на Успенской? С началом войны народ стал осторожнее. Инфляции в первый год не наблюдалось, цены сдерживались, но на приобретение недвижимости не каждый отваживался. В начале октября 1915 года в «Елецком Вестнике» появилось объявление о продаже деревянного дома в пять комнат, с передней, кухней, флигелем во дворе, садом. И вот тут повезло! Как раз 1 октября в Елец приехал только что назначенный министром внутренних дел Алексей Николаевич Хвостов, уроженец этих мест. Родовое имение одной из ветвей Хвостовых находилось в нескольких верстах от Ельца, возле села Шаталовка, на берегу Дона. По каким-то своим соображениям министр А. Н. Хвостов решил приобрести дом в Ельце. И тут ему на глаза попадается объявление в газете… Вот откуда у В. А. Шевченко появились деньги для приобретения дорогой московской квартиры. Конечно, пришлось подключить все ресурсы, припомнить всех должников. Странички в записной книжке заполнились подсчетами. Отмечено, что первый взнос за квартиру составил 7000 рублей. Затем продажа дома в Ельце принесла 15000 рублей. И в итоге собственных средств хватило, занимать не пришлось. Столь подробно останавливаюсь на истории приобретения квартиры, чтобы выпуклей стали реалии давно ушедшей эпохи, чтоб понятней сделались материальные возможности, да и сама жизнь офицеров армейской кавалерии.

Как и когда семья подполковника переехала в Москву – точно не известно, но, скорей всего, в январе-феврале 1916 года. Впрочем, как сказано выше, дочь Ольга тут уже училась, поэтому какое-то время она, видимо, оставалась одна в квартире после отъезда В. А. Шевченко в действующую армию, по месту нового назначения. Вместе с Пелагеей Игнатьевной прибыли пятнадцатилетний, уже успевший повоевать Василий, одиннадцатилетняя Мария и семилетний Володя. Старшая дочь Александра была уже замужем. Вторая по старшинству дочь, Анна (ей шел 22-й год), в это время обучалась на курсах сестер милосердия в Киеве. А Алексей, которому не было еще и восемнадцати, заканчивал ускоренную школу прапорщиков. В начале главы уже упоминалась фотография, на которой он в зимней форме одежды прощается с матерью на лестничной площадке. Насчет места съемки у меня нет ни малейших сомнений: прекрасно помню и эту площадку, и эту дверь. В молодые годы, бывая в Москве, неоднократно останавливался в этой квартире. Она впечатляла размерами прихожей, высотой потолков. Внутренним взором ясно вижу расположение комнат. Вскоре после революции в квартире появились два семейства подселенцев. Это, конечно, страшно сковывало хозяев и отравляло им существование.

Мне посчастливилось застать в живых Пелагею Игнатьевну. Помню, как в просторной гостиной, за большим столом, над которым висела старинная люстра, по праздникам собиралась вся родня. На своих привычных местах, подле матери, сидели Александра, Анна, Ольга, Василий и Владимир (Мария погибла в Латвии в самом конце войны). На стенах висели фотографии В. А. Шевченко в разные периоды его офицерской службы. Ко всем детям – и родным, и усыновленным – он относился с одинаковой отеческой заботой. И ему платили ответной любовью, уважали его при жизни и хранили память о нем после его смерти в 1947 году. Хорошо помню то почтение, с которым вспоминали о нем за большим столом в гостиной. И я счастлив, что могу, наконец, этой книгой выразить свою признательность скромному мужественному человеку и его боевым товарищам.

Назначение подполковника В. А. Шевченко командиром 513-го транспорта 103-го обозного батальона состоялось 7 апреля 1916 года (приказ № 553). Уже сообщалось, что прапорщик Алексей Шевченко погиб 28 мая на Волыни, у д. Езерцы, вызвавшись добровольцем перекусывать колючую проволоку перед неприятельскими позициями. Родители не сразу узнали об этом. Видимо, печальная весть сперва долетела до Москвы, ранив материнское сердце. А 103-й обозный батальон в то время находился на просторах Белоруссии. В «Послужном списке» В. А. Шевченко имеется запись о том, что 3 июня 1916 года он прибыл с 513-м транспортом в окрестности города Борисова, затем 8 июня направился в Речицу и добрался туда 14 июня. Через три дня обоз продолжил путь и 21 июня прибыл в Бобруйск. Вероятно, в период этих трудных переездов, где-то на маршруте, подполковник и узнал о гибели усыновленного им пылкого юноши.

Прапорщика А. В. Шевченко первоначально похоронили однополчане – на сельском кладбище неподалеку от места боёв. В семейном альбоме имеется фотография: у невзрачной деревянной ограды ряд холмиков с крестами. Родители убитого юноши приезжали на место его гибели после того, как в ходе июньско-июльского наступления удалось сбить противника с его позиций. Фотограф заснял Василия Алексеевича и Пелагею Игнатьевну на словно бы помертвевшем поле, возле колючей проволоки, местами перекушенной… Тело Алексея Шевченко в цинковом гробу доставили в Елец, где в полковой церкви состоялось его отпевание. Это подтверждается и фотографией, и записанными мной еще пятьдесят лет назад воспоминаниями родственников. К сожалению, не удалось обнаружить в библиотеках елецких газет за вторую половину 1916 года – возможно, к тому времени они уже перестали выходить из-за дефицита бумаги. Но это факт – юноша был похоронен в Ельце. В 1930-е годы полковая церковь в Ельце была разрушена, кладбище пришло в запустение, оно оказалось в центре города, во дворе местной телестудии. В последнее время энтузиасты пытаются привести в порядок то, что осталось. В планах – устройство небольшого мемориала.

В середине августа 1916 года подполковник В. А. Шевченко, по-прежнему числясь офицером 18-го гусарского Нежинского полка, продолжал несение службы в 103-м вьючном батальоне. Из Белоруссии путь его пролег до бывших границ Австро-Венгрии и далее в Буковину, где в то время вела тяжелые наступательные бои 9-я армия. В конце года, когда на большинстве фронтов установилось затишье, он несколько раз попадал под артобстрелы. Записи об этом имеются и в его «Послужном списке»:

«Согласно выданного командиром 41 пехотного Селенгинского полка удостоверения, при подвозке продуктов к полку лично руководил, 30 ноября 1916 г. в 7 роту и 3 декабря в 9 роту, работами транспорта и подвергался обстрелу артиллерийского огня противника».

Ни жена, ни дети, конечно, ничего об этом не знали. Но в доме, после гибели Алексея, поселилась постоянная тревога. Впрочем, надо заметить, семья Шевченко не чувствовала себя одиноко в чужом городе, ведь по соседству в том же доме проживало семейство Бондарских.

Судьба обер-офицера 18-го гусарского Нежинского полка Алексея Михайловича Бондарского тоже складывалась непросто. Его сильно контузило в феврале 1915 года, во время боев в горной Галиции, и он оглох на левое ухо. В июле того же года его назначили комендантом 4-го кавалерийского корпуса и командиром конвойного эскадрона штаба корпуса. В сентябре 1915 года он был произведен в подполковники, а 24 июля 1916 года – в полковники (старшинство с 19 ноября 1915 г.). Тогда у него было пятеро детей – три мальчика и две девочки, причем самой старшей, Татьяне, исполнилось всего 13 лет. А в следующем, 1917 году, у него появится еще один сын – Никита.

А надвигались трудные времена.

Часть IV. 1917 – 1918 годы

1. Январь: полк реформируется

В начале года полк находился в той же местности: базировался на бивуаке у оз. Шины, по графику выходя на позицию у д. Угриничи на берегу р. Стоход. Сохранившиеся приказы дают ясное представление о налаженной, размеренной жизни.

Обращает на себя внимание одно обстоятельство: многие болели. Под самый Новый год в полк вернулся выздоровевший прапорщик граф Пётр де Шамборан, однако на следующий день, 1 января, заболели двое – корнет Николай Селихов и прапорщик граф Александр Толстой. Вместо корнета Селихова во временное командование взводом особого назначения вступил корнет Николай Ветошкин.

Утром 2 января штаб-ротмистр Михаил Мохнин принял у полковника К. К. Случевского 4-й эскадрон. А в 16.30 полк выступил с бивуака и вскоре сменил на позиции Черниговцев. Начальником правого участка был назначен ротмистр Михаил Рюмин, среднего – штаб-ротмистр Борис Тарасов и левого – командир уже находившегося в окопах Стрелкового эскадрона штаб-ротмистр Георгий Векилов. Впрочем, 4 января последний был назначен временно и. о. командира 5-го эскадрона. Вместо него командиром 4-го Стрелкового эскадрона стал корнет Владимир Ильин.

6 января, в 19 часов, полк передал позиции всё тем же братьям-Черниговцам. И дальше смены проходили с четкой отлаженностью: 10, 17, 24 января Нежинцы заступают на позицию, 14, 20, 29 января их места занимают Черниговцы. Боевых потерь за весь месяц не было. Изменение интервала в конце месяца связано с важным событием – переформированием 18-го гусарского Нежинского полка.

С начала года дивизионному Стрелковому полку уделялось повышенное внимание. То и дело производились изменения в офицерском составе. 3 января в Стрелковый полк были переведены корнет Николай Мензелинцев и прапорщики Николай Протопопов и Константин Щастный. Затем вместо корнета Георгия Попова, командированного в штаб 16-й кавдивизии, и прапорщика Александра Иванова, направленного на учебу в Офицерскую Стрелковую школу, в Стрелковый полк были назначены корнеты Аркадий Якубенко и Перч Марагянц. Но всё это несущественные изменения по сравнению с тем, что началось с 21 января.

В этот день в полк прибыл Свиты Его Императорского Величества генерал-майор князь Н. А. Енгалычев. В его обязанности входил отбор лошадей, пригодных для использования в артиллерийских частях. С одной стороны, было понятно: существенно разраставшейся артиллерии требовалась в большом количестве тягловая сила Но все-таки было странно: гусарские кони – это тщательно подобранные легконогие скакуны, специально обученные понимать команды во время перестроений и в бою. И вдруг их бросают на перетаскивание пушек… Однако за этим стояло и непреклонное желание военного руководства спешить треть конницы: отныне полки из шестиэскадронных превращались в четырехэскадронные. Собственно, Россия не была в этом деле первопроходцем, скорее, она шла по стопам своих противников, Германии и Австро-Венгрии, начавших сокращать и спешивать свою кавалерию еще в 1915–1916 годах.

21 января в 12.30 напротив штаба полка выстроился 1-й эскадрон. Князь Н. А. Енгалычев быстро произвел осмотр и выборку лошадей, после чего перешел ко 2-му эскадрону, построенному на площадке возле обоза. А на следующий день, прямо с раннего утра, лошади выбирались у 3-го, 4-го, 5-го и 6-го эскадронов, у команды связи, у конно-саперной и пулемётной команд, у обоза I-го разряда и даже у трубаческого взвода. Ничто не ускользнуло от цепких глаз генерал-майора. Всего он отобрал 150 казенно-строевых и 3 обозные лошади. Кстати, из команды связи были взяты 9 лошадей, а из конно-пулеметной команды – 15. Такое впечатление, что Нежинский полк был фактически разгромлен.

После спешивания одной трети всех кавалерийских полков 16-й кавдивизии Стрелковый полк существенно разросся. Приказом по 18-му гусарскому Нежинскому полку № 927 от 26 января на должность командующего 1-м дивизионом Стрелкового полка был командирован подполковник Николай Вааг, а на следующий день очередным приказом полковник К. К. Случевский назначен и. д. помощника командира стрелков.

30 января командир Нежинского полка полковник А. А. Богородский произвел опрос претензий гусар 2-го и 5-го эскадронов, которым предстояло влиться в состав Стрелкового полка (всего в пехоту переводились 187 нижних чинов). После этого, в 1 час дня, оставшиеся конные эскадроны выстроились возле тира, где произошло их уравнивание по людям и лошадям. Стояли холода. Все гусары были в полушубках, им – ничего, а вот лошади с заиндевелыми ресницами выглядели понуро. Грустно было глядеть на поредевшие ряды Нежинцев. У многих закрадывалось сомнение в достижимости скорой победы.

Недавно был зачитан приказ войскам 3-й армии № 1924:

«…враг… предложил нам мир… ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР и все наши доблестные союзники от такого мира отказались…».

Итак – война до победного конца. Но хватит ли у России человеческих, материальных и, главное, духовных ресурсов?