Текст книги "На фронтах Первой мировой войны. 18-й гусарский Нежинский полк"

10. Расставание с полком

Высочайшим приказом от 19 сентября ротмистры 18-го гусарского Нежинского полка А. М. Бондарский и В. А. Шевченко за боевые отличия производились в подполковники. Об этом известил § 1 приказа по полку № 309 от 3 октября. Старшинство для В. А. Шевченко устанавливалось с 15 мая 1915 года.

В конце сентября в полк вернулся после лечения ротмистр К. К. Случевский. Теперь подполковник Василий Шевченко мог подать прошение об отпуске. Кроме того, он намеревался показаться врачам: всё еще сказывались последствия контузии, полученной 4 июня в бою у д. Улазов. Тем же приказом № 309 (§ 2) предписывалось подполковнику В. А. Шевченко сдать, а ротмистру К. К. Случевскому принять во всем на законном основании 4-й эскадрон. При этом следовало строго руководствоваться ст. 226 кн. XIX Свода Военных Постановлений 1869 года, то есть нужно было представить: а) сведения о численном составе эскадрона, б) сведения о состоянии ротных сумм и провианта, в) список нижних чинов, предъявивших претензии, г) ведомость недостаткам и неисправностям по хозяйственной части и т. п. К делу подключились писари и эскадронный каптенармус. Не дожидаясь окончания оформления бумаг, подполковник В. А. Шевченко направился прямиком в Москву.

В семейном архиве хранится небольшая (7 × 10,5 см.) записная книжечка в черном дерматиновом переплете. Она была начата еще до получения известия о повышении, потому что на первой странице четким красивым почерком указано:

Ротмистр 18 Гусарского

Нежинского полка Василий

Алексеевич Шевченко

1915 г.

Первая запись – о полученном в м. Владимирец 18 сентября жаловании за август (282 руб. 49 коп.) и авансе за сентябрь (300 руб.). Между прочим, жалованье нижним чинам эскадрона (417 руб. 46 коп.) также было передано ротмистру для дальнейшей раздачи.

Из записной книжки видно, что подполковник поехал в Москву, обремененный множеством просьб и поручений. И офицеры, и унтер-офицеры, и некоторые рядовые гусары – все просили позвонить родным, послать весточку или денежный перевод. Необходимо было связаться с детьми командира полка, Глебом и Татьяной Богородскими, и передать им всего-то по 10 рублей. Имелись задания от подполковников К. В. Дарагана и Н. П. Коломнина, ротмистра К. К. Случевского, поручиков Л. С. Свищева и Б. В. Мостового, прапорщика Николая Северцева, унтер-офицера Василия Телегина и вольноопределяющегося Алексея Крюкова, сына полкового оружейного мастера Павла Александровича Крюкова. Особенно беспокоился корнет Всеволод Студенецкий: он давно не получал писем от своей невесты, Александры Второвой. На разных страницах записной книжки записаны адреса и этой девицы, и ее двоюродной сестры, и торговцев маслом в Ветошном проезде М. и Я. Деревщиковых, имевших к ней какое-то отношение. Несчастный корнет, видимо, совсем потерял голову… В книжечке подполковник скрупулезно отмечал, когда и кому отправил телеграммы и переводы. Только так и не ясно, удалось ли ему связаться с невестой корнета Студенецкого.

Занимался подполковник В. А. Шевченко и свои делами. Побывал во 2-м Московском эвакуационно-распределительном пункте и выяснил, какие бумаги необходимо представить, чтобы его причислили к нуждающимся в эвакуации для лечения. Оказывается, следовало сперва обратиться в Гомельский тыловой эвакуационный пункт и пройти обследование в тамошней комиссии. Показался подполковник и московским докторам. С их точки зрения непонятно было, как такой измученный нарушениями в работе внутренних органов человек вообще мог воевать. А ему не было еще и 45. Год войны очень тяжело отразился на здоровье…

Несомненно, В. А. Шевченко в тот первый приезд повидался со своей приемной дочерью Ольгой: ей недавно исполнилось девятнадцать лет, по окончании общего курса наук в Елецкой женской гимназии Е. М. Лысенко она приехала в Москву и в августе поступила в VIII дополнительный класс женской гимназии З. Д. Травниковой для углубленного изучения истории и географии. Ей, конечно же, требовались немалые средства для проживания в златоглавой древней столице.

Видимо, главное, что подполковник успел сделать за несколько дней пребывания в Москве – это найти через контору объявлений «Двигатель торговли и промышленности» и зарезервировать за собой квартиру в новом, только что построенном доме. В записной книжке на одной из страниц в глаза бросаются четыре строчки:

Трамвай 16, 22

Тл. 5–56–55

Дом 1-го Моск. общ. квартир.

Скат. 22 кв. 27 Г. Шевч…

Серое массивное здание под № 22, относящееся к категории элитных, и по сию пору украшает Скатертный переулок. Сооружено оно по проекту архитектора В. В. Воейкова в стиле московского модерна. В нем нашли применение все новейшие для того времени технические достижения: лифт, центральное отопление, газовая плита, прекрасная сантехника, ванна с душем. Квартиры в этом доме приобретали в основном представители интеллигенции: артист В. А. Кригер с супругой, балериной В. В. Кригер, литературный критик В. М. Волькенштейн, пианист и композитор А. Б. Гольденвейзер… Их жизнь протекала в совершенно иных, далеких от войны, сферах.

В двадцатых числах октября подполковник В. А. Шевенко вернулся на Волынь. В записной книжке имеется запись: жалование за октябрь получено 23 октября в д. Сопачев. Там находились в то время штаб полка.

За три недели полк немало прошел, побывав в нескольких переделках. 4 октября в д. Млынок прибыл маршевый эскадрон в составе 186 нижних чинов и влился в полк. 6 октября пополненные 4-й и 5-й эскадроны с боем захватили фольварк Александрия в нескольких верстах к западу от д. Мульчицы. Затем эти эскадроны поступили в резерв начальника 16-й кавалерийской дивизии генерала-лейтенанта Н. Г. Володченко и перешли в д. Сопачев.

В ночь с 14 на 15 октября 2-й, 4-й и 5-й эскадроны совместно с пехотными полками, 193-м Свияжским и 194-м Троицко-Сергиевским, атаковали окопы неприятеля на высоте западнее д. Сопачев и взяли 16 пленных (по другим данным – 22). На следующий день они были сменены на захваченной позиции и вернулись в д. Сопачев, где после двухнедельной отсрочки отметили, наконец, полковой праздник. А 21 октября в этой же деревне состоялся парад полка по случаю годовщины восшествия на престол Государя Императора. Комендантом деревни был в это время и. о. командира 4-го эскадрона ротмистр К. К. Случевский.

Вероятно, в конце октября, встретив в штабе полка своего друга, подполковника А. М. Бондарского, В. А. Шевченко рассказал ему о новом замечательном многоквартирном здании в центре Москвы, куда он намеревался переехать. Подполковник А. М. Бондарский в то время, вероятно, тоже задумывался о месте проживания после войны. Как бы там ни было, а остается фактом, что и он в 1916 году приобрел квартиру в том же доме № 22 в Скатертном переулке, только с другого парадного входа.

1 ноября подполковник В. А. Шевченко и ротмистр К. К. Случевский рапортами №№ 17 и 18 доложили, что первый сдал, а второй принял 4-й эскадрон. Это вошло в приказ № 353 от 5 ноября (штаб полка уже находился в д. Бельская Воля). А на следующее утро подполковник В. А. Шевченко простился с однополчанами и, получив новую порцию поручений, отбыл в Гомель. Кстати, его собственная верховая лошадь, кобыла Зоя, еще месяц назад, в бою у ф. Мульчицкого, была ранена пулей в заднюю правую ногу. Жаль, конечно, но пришлось и с ней распрощаться: ее отправили в пункт сбора больных лошадей. В свой родной полк подполковник вернётся нескоро – только в апреле 1917 года.

11. В конце 1915 года

Упорные позиционные бои в Полесье и на Волыни продолжались. Войска усиленно окапывались, окружали свои позиции рядами колючей проволоки.

Любопытная подробность выясняется из приказа № 363 от 13 ноября: оказывается, в Нежинский гусарский полк к этому времени из разных частей 3-й армии передали 1252 пленных австрийца и немца, всех их зачислили на провиантское и приварочное довольствие. Видимо, гусары сторожили их до отправки в тыл.

16 ноября полк в 9.30 утра выступил из д. Бельская Воля и, проследовав через деревни Мульчицы и Большие Целковичи, прибыл в с. Белое, в резерв 4-го кавалерийского корпуса. Потянулись нудные тыловые будни: построение за построением, комиссия за комиссией! Проверялось всё: внешний вид бойцов, упитанность лошадей, целость оружия, правильность ведения денежных книг, санитарное состояние лагеря. 20 ноября был произведен смотр полка. Все эскадроны сильно поистрепались в походах и боях. Лошади в хороших телах оказались только в 6-м эскадроне, которым временно командовал штаб-ротмистр Михаил Рюмин. Штаб-ротмистр Никифор Сухачев получил выговор за неудовлетворительное состояние лошадей в 3-м эскадроне, прапорщик Виктор Шулков был подвергнут аресту на двое суток за то, что выехал в строй не по форме одетым.

По итогам смотра, на основании приказа по 16-й кавалерийской дивизии № 428 от 20 ноября, в полку был сформирован пеший эскадрон. В него как раз и попали провинившиеся офицеры: штаб-ротмистр Н. Г. Сухачев, корнет Григорий Клишин, прапорщик Виктор Шулков. Конечно, добровольно никто не захотел бы спешиваться… В конце месяца новое формирование влилось в пеший дивизион.

26 ноября в приходской церкви с. Белое по случаю дня Св. Великомученика Георгия-Победоносца прошло богослужение. По окончании литургии было отслужено молебствие. Затем состоялось торжественное построение и церемониальный марш. В строю были все Георгиевские кавалеры полка – в шинелях, при полной боевой амуниции. Накануне, кстати, вышел приказ о награждении многих нижних чинов Георгиевскими медалями.

30 ноября в 9 часов утра полк выступил из с. Белое и, проследовав через деревню Боровой Млынок, в 4 часа дня прибыл к фольварку Александрия (в некоторых донесениях он называется хутором). Вскоре произошла смена на позиции 2-й Сводной казачьей дивизии: 5-й и 6-й эскадроны, имея в резерве 4-й эскадрон, заняли окопы, 2-й эскадрон выставил посты вдоль болота, 3-й эскадрон остался в общем резерве возле штаба полка.

Началось долгое, однообразное сидение в окопах. Изредка случались перестрелки с противником. Через трое суток, под вечер четвертого дня, происходила смена. 4 декабря Нежинцев сменили их товарищи из 17-го гусарского Черниговского полка. Полк со своим штабом отошел в резерв в д. Рудка Бельско-Вольская. Тут 6 декабря, в день Николая Чудотворца (день тезоименитства Николая II), состоялся парад, который принял начальник дивизии генерал-лейтенант Н. Г. Володченко, при этом присутствовал новый командующий 1-й бригадой полковник А. И. Линицкий.

Интересно, что за день до этого, 5 декабря, вышел приказ по 3-й армии № 672: командующий армией наградил Георгиевским оружием за отличия в делах против неприятеля (за бои у м. Колки) подполковника В. А. Шевченко. Он в это время был далеко – проходил курс лечения в госпитале Московского Биржевого Купеческого общества, и о награждении узнал из газет.

Полк вновь выдвинулся на позицию 8 декабря, 12 декабря был сменен, затем 16 декабря – опять заступил. В основном углубляли окопы, улучшали землянки. По соседству располагался 308-й Чебоксарский полк 77-й пехотной дивизии. От них постоянно поступали просьбы одолжить им колючей проволоки. Огромные заснеженные пространства, покрытые рядами заграждений, делали немыслимым применение не только кавалерии, но и пехоты. Казалось, война зашла в тупик.

В 6 часов вечера 18 декабря Нежинские гусары были сменены на позиции 16-м уланским Новоархангельским полком и к полуночи прибыли на квартиры в д. Мульчицы. На следующий день они перебрались в д. Млынок. За неимением в деревне церкви, в канун Рождества Христова всенощная прошла в доме мельника, затем была отслужена литургия. А утром 25 декабря перед фронтом полка – молебен по случаю избавления Отечества от нашествия врага в 1812 году. Затем состоялся парад, играл военный оркестр. Днем в деревне пели армейские хоры.

Полный тягот второй год войны уходил в историю. Но не было покоя гусарам. В самый последний день года пришел приказ поменять расположение. Полк совершил многовёрстный переход из д. Млынок в северо-восточном направлении до с. Дубровск (ныне – Дибривськ). Здесь и встретили Новый год.

В заключение хочется рассказать о двух событиях, обсуждавшихся в дивизии в декабре 1915 года.

У вахмистра подпрапорщика 2-го эскадрона Исидора Селивончика вся грудь была в боевых наградах: Георгиевские кресты трех степеней и Георгиевские медали тоже трёх степеней. И вот вышел приказ по войскам 3-й армии о награждении его за бои в конце апреля, во время неприятельского прорыва, медалью 1-й степени № 214. Приказ по полку, сообщавший об этом, появился 3 декабря (№ 387). Среди Нежинцев Исидор Селивончик оказался первым обладателем медалей всех четырех степеней. Но это еще не всё. Почти сразу же командующий армией наградил вахмистра бронзовой медалью, пожалованной Президентом Французской Республики (приказ по полку № 403 от 17 декабря). Награда была диковинной. Она напоминала о том, что далеко на западе с врагом сражаются союзники, и они приветствуют отвагу своих братьев по оружию.

Второе обсуждаемое событие начиналось героически, а завершилось нелепым образом. Речь идет о набеге на штаб 82-й германской пехотной дивизии у местечка Невель в ночь с 14 на 15 ноября. В операции участвовал сводный партизанский отряд 4-го кавалерийского корпуса. По оценке очевидца, в нем было 250–300 человек. Думается, в набеге этом должны были принять участие и партизаны Нежинского полка, но точных сведений об этом пока нет.

Один из участников набега впоследствии в журнале «Военная быль» (№ 91, 1968 г.) вспоминал о выступлении диверсионного отряда:

«…Командовал им пожилой подполковник… Я обратил внимание на то, что при нем всегда находился крестьянин-белорус, в лаптях, но с винтовкой. …Нам была разъяснена задача, указаны направление и время, когда и в какой момент операция должна была начаться. Отряд был разделен на несколько партий, и в полной темноте, приблизительно в 12 часов, мы двинулись через болото, заросшее высоким тростником, по тропинке, указанной крестьянином-проводником. На картах это болото обозначалось непроходимым, поэтому ни окопов, ни патрулей за ним с немецкой стороны не было, и проводник мог спокойно нас провести, не боясь наткнуться на неприятеля.

Впереди, за линией фронта, приблизительно в 5 километрах, находилось местечко Невель и барское поместье того же имени, в котором размещался штаб германской дивизии. Тут же, в поместье, в больших амбарах, где складывался хлеб, были размещены два эскадрона австрийской кавалерии, охрана штаба… Приблизительно через полтора часа, когда мы подошли к имению, мы бесшумно сняли посты ничего не ожидавших часовых. В темноте они приняли нас за своих…».

Благодаря чёткому плану операция развивалась стремительно и очень успешно:

«Так, без выстрелов и крадучись, мы приблизились к стеклянной галерее барского дома, за окнами которой были видны работающие у аппаратов телеграфисты. Ворвавшись внезапно в галерею через открытые двери, мы также без выстрела захватили телеграфистов, которые от изумления даже не успели поднять руки… Подбежав к дверям офицерской столовой, мы увидели сидевших за отдельными столиками после ужина офицеров, часть которых сидела и за центральным большим столом. В этот момент кто-то бросил гранату через окно снаружи, и здесь произошла короткая и кровавая борьба, так как некоторые офицеры стали отстреливаться. Некоторые из них пытались выскочить из окон или выбежать в другие двери, но всюду натыкались на наших солдат…

Таким же внезапным было и нападение на эскадроны прикрытия штаба, где люди легли уже отдыхать. В паническом ужасе австрийские кавалеристы разбегались во все стороны или же, напоровшись на наших солдат, кончали свою жизнь на штыках. Вся операция продолжалась менее часа, и отряд, разделившись на отдельные группы, уже не соблюдая мер осторожности, с захваченными пленными, напрямик и бегом, направился к своим, через линию фронта…»

Начальник дивизии, генерал-майор Зигфрид Фабариус, был захвачен прямо в постели, раздетый. Его, кое-как прикрытого одеялом, успешно доставили в наши окопы. Тут его нарядили в тулуп и шапку и, посадив в сани, под охраной отвезли в д. Мутвицу. Узнав о пленении немецкого генерала, сюда наутро прибыл сам командир корпуса, генерал-майор Я. Ф. фон Гилленшмидт.

О дальнейшем очевидец рассказывает так:

«На другой день утром из штаба корпуса прибыл молодой прапорщик с десятью гусарами 17-го гусарского Черниговского полка. Было очень холодно, но по странной прихоти генерал ни за что не хотел надевать предлагаемую папаху… В дорогу ему были даны теплые шерстяные вещи. Посадив генерала в сани, молодой прапорщик в сопровождении гусар повез его на станцию железной дороги Ганцевичи, откуда он должен был быть направлен в штаб. Здесь, на несчастье, этот прапорщик встретил своего приятеля, коменданта станции. Встреча была, конечно, очень радостной, комендант пригласил приятеля к себе на квартиру. Время было обеденное, и они остались пообедать. Не обошлось и без возлияний. Генерал вошел в соседнюю комнату и попросил у денщика воды, чтобы умыться. Денщик вышел за водой, а генерал схватил лежавший на столе револьвер и застрелился…».

По другим сведениям, пленник перерезал себе горло бритвой. Так или иначе, но это был единственный за всю войну германский генерал, которого удалось пленить. Да и того не довезли…

Конечно, в 18-м гусарском Нежинском полку сокрушались по поводу такой оплошности братьев-Черниговцев. И сам собой возникал из этой истории такой вывод: всё-то мы можем – и хитроумный план разработать, и дерзко напасть, и отчаянно сражаться, да вот только можем всё легко и погубить своей расхлябанностью и недооценкой противника.

Часть III. 1916 год

1. Вторая военная зима

В РГВИА хранится «Журнал военных действий» 18-го гусарского Нежинского полка, но, к сожалению, только за четыре месяца 1916 года – с 1 июля по 31 октября. А приказы по полку за этот год имеются лишь за декабрь. Поэтому боевой путь в первом полугодии не всегда удается отследить. Остаются белые пятна…

В начале января 1916 года полк находился в резерве – в селе Дубровск. Выдвижение на боевую позицию произошло, по-видимому, в середине месяца. Линия разделения воюющих сторон проходила в этой части Волыни по реке Веселухе. 16-я кавалерийская дивизия прикрывала широкий участок фронта напротив занятой противником д. Кухоцкая Воля.

Тем временем подполковник В. А. Шевченко заканчивал курс лечения в московской клинике. В его личном деле сохранилась копия свидетельства, выданного врачебной комиссией при 2-м Московском распределительном эвакуационном пункте (Покровка, 37) 16 января 1916 года за № 499. Заключение комиссии:

«К строевой службе не годен, изъявил желание отправиться в действующую армию, годен на нестроевую службу в армии и подлежит зачислению в 1-ю категорию 2-й разряд».

Конечно, в стремлении продолжить службу был личный мотив: право на пенсию (60 % содержания) приобреталось беспорочной выслугой не менее 25 лет, а до этого стажа не хватало чуть больше года – и это при том, что и на русско-японской, и на текущей войне день засчитывался за два. Кроме того, пенсии исчислялись по последнему чину или должности при выслуге в них не менее 2 лет, и выходило так: чтобы получить пенсию подполковника, необходимо было прослужить до конца апреля 1917 года. Но главное, думается, в другом: когда Отечество в опасности – долг офицера защищать его!

Всё это объясняет, почему подполковник, находясь на излечении, активно искал место, где бы он мог продолжить службу. Некоторые страницы записной книжки испещрены фамилиями различных военных начальников. Обилие и разнообразие тыловых служб впечатляет!

Подполковник даже ездил в Петроград, обращался в Генеральный штаб. Подходящих вакансий не было. Наконец, согласно предписанию дежурного генерала Штаба Московского военного округа, В. А. Шевченко был направлен на должность командира 513-го транспорта 103-го обозного батальона. Приказ по батальону о зачислении его в списки транспорта датирован 25 января 1916 года. При этом он продолжал значиться офицером 18-го гусарского Нежинского полка.

Вероятно, и судьба восемнадцатилетнего Алексея Шевченко, приемного сына подполковника, решилась в начале года: по окончании школы прапорщиков он отправился в свой родной Нежинский полк. В семейном альбоме хранятся фотографии, запечатлевшие его расставание с матерью, Пелагеей Игнатьевной. Они стоят на лестничной площадке, у входной двери новой московской квартиры. Юный прапорщик в шинели, перетянутой кожаным ремнем с портупеей, на боку – шашка в ножнах, из-под фуражки опущены теплые наушники.

По имеющимся сведениям, штаб 18-го гусарского Нежинского полка в начале февраля находился на хуторе (фольварке) Александрия. Знакомые места по осени прошлого года. Правда, позиция, на которую выходили для несения боевого дежурства, располагалась теперь несколько севернее – у д. Островск. В списке потерь Нежинского полка имеется запись о том, что возле этой деревни 23 января был ранен вахмистр Георгий Иванов. Ранение оказалось, очевидно, тяжелым, поскольку в дальнейшем этот человек в военной службе никак себя не проявил. 7 февраля у этой же деревни был ранен ефрейтор, а через неделю, 15 февраля, еще два ефрейтора. Выбиваются всё не рядовые гусары – и этот факт обращает на себя внимание. Возможно, связано это с появлением той зимой на фронте снайперов, вооруженных винтовками с оптическим прицелом.

Кстати, в 17-м гусарском Черниговском полку отмечен один убитый егерь 21 февраля, также на позиции у д. Островск. Это подводит к двум выводам: во-первых, егерь был, скорей всего, прикомандирован для борьбы с вражескими снайперами, а во-вторых, Черниговцы и Нежинцы продолжали, как и в прошлом году, сменять друг друга в окопах. Последнее подтверждает в своих воспоминаниях и Константин Подушкин, выпускник Елисаветградского кавалерийского училища, прибывший 9 февраля молодым корнетом в штаб полка, на хутор Александрия. Командир Нежинцев полковник А. А. Богородский находился тогда в отпуске, его обязанности временно исполнял полковник Константин Васильевич Дараган. О нем К. Н. Подушкин впоследствии в журнале «Военная Быль» рассказывал так:

«Этот полковник Дараган был человек необыкновенно крупных размеров, и таких же размеров было его исключительное добродушие, благодаря которому он был всеобщим любимцем полка. Ездить он предпочитал на казенно-офицерской лошади – своем любимом «Крючке», который был исключительным экземпляром в полку и по своим размерам как нельзя лучше подходил к своему седоку».

Из рассказа видно, что к тому времени сухой закон офицерами уже не соблюдался. В полку «корнетским старостой», поначалу опекавшим молодежь, считался Георгиевский кавалер корнет Георгий Макаров 2-й. Во время первого же застольного знакомства он, засыпая вопросами, регулярно подливал водку в рюмки только что прибывших корнетов Константина Подушкина и Сергея Черкесова. Полковник К. В. Дараган только снисходительно, добродушно спрашивал:

«Вот вы водку пьете, а мама вам это позволяет?».

Мемуары рисуют очень зримые, живые образы офицеров полка, передают подлинный колорит того времени.

Как пишет К. Н. Подушкин, в середине февраля 18-й гусарский Нежинский полк сменили на позициях братья-Черниговцы. Нежинцы отошли в резерв и расположились по хатам в д. Мульчицы. Сюда же вскоре приехал и вернувшийся из отпуска командир полка полковник А. А. Богородский.