Текст книги "Приват-капитализм России, или Дело «Норильский никель»"

Стоит отметить, переговоры завершались ожиданиями позитивного результата там, где они проводились с руководством союзных республик, расположенных вдоль границ СССР и не сделавших ещё заявлений (деклараций) о своей независимости, к которым нельзя было отнести лишь РСФСР, по сути в одиночку поднявшей «бунт на корабле».

Наконец, своим решением Президент СССР Михаил Горбачёв назначил на 20 августа 1991 года открытие процедуры подписания новой редакции союзного договора, проект текста которого несколькими днями ранее этого был опубликован в центральных печатных средствах массовой информации.

Как следует из проведённого анализа указанных выше законодательных актов СССР и РСФСР, во второй половине лета 1991 года центральной государственной власти Советского Союза фактически был сделан законодательно оформленный вызов. Почти одновременно, в течение нескольких дней в августе 1991 года, должны были произойти весьма важные события, которые не могли не наложить свой отпечаток на действия высокопоставленных государственных должностных лиц, от коих зависела судьба новой редакции союзного договора (!).

Напомним читателю:

1) Совету Министров РСФСР законодательно предписывалось с 15 августа 1991 года прекратить действие на территории республики нормативных актов Правительства, министерств, государственных комитетов и ведомств Союза ССР, противоречивших Закону РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР»;

2) до 1 сентября 1991 года должна была быть разработана и представлена на рассмотрение Верховного Совета РСФСР Государственная программа приватизации.

Хотя действовавшая в то время статья 74 Конституции СССР содержала правовую норму, в соответствии с которой законы СССР имели одинаковую силу на территории всех союзных республик. В случае же расхождения закона союзной республики с общесоюзным законом действовал закон СССР.

Всё свелось к тому, что под флагом суверенитета руководство РСФСР начало борьбу за право самостоятельно определять политику разгосударствления и правила проведения промышленной приватизации, при этом сознательно идя на нарушение Конституции Союза ССР, тем самым провоцируя высшую государственную власть Советского Союза на возможное применение в ответ адекватных мер воздействия.

Назревала никакая не демократическая революция, а «коммунальная» склока на высшем уровне между властями Союза ССР и РСФСР по поводу того, кто будет определять правила дележа до этого десятилетиями накапливаемого общенародного промышленного достояния (!).

Власти Советского Союза, проявляя явную инертность не выветрившегося ещё социалистического правосознания, разумеется, сильно уступали в активности команде «младореформаторов» Бориса Ельцина, успевших ознакомиться с теорией капиталистического ведения хозяйства и изо всех сил стремившихся оставить за собой право кромсать «приватизационный пирог», деля его между избранными будущим хозяином Кремля «защитниками демократии» и остальным народом.

В этой-то ситуации Президенту России Борису Ельцину, избранному на должность 16 июня 1991 года, в прошлом прошедшему путь от первого секретаря Свердловского областного комитета коммунистической партии СССР до Председателя Верховного Совета РСФСР, воспитанному на примерах большевистских методов политической борьбы, Президент СССР Михаил Горбачёв наивно предлагал подписать новую редакцию союзного договора. Право же, сегодня это выглядело бы смешно, если бы не было так грустно!

Можно только предполагать, какую редакцию союзного договора согласился бы подписать Борис Ельцин, с середины июня 1990 года опиравшийся в своих действиях на такой революционный по тем временам документ, как «Декларация о государственном суверенитете РСФСР», и небезосновательно руководствовавшийся уверенностью в полной политической неспособности Михаила Горбачёва отстоять жизнеспособность СССР.

В условиях противостояния ведущей республики, обладавшей самым мощным экономическим потенциалом, все усилия Президента СССР, связанного в действиях своим собственным внешнеполитическим курсом «нового мышления», по сохранению исторической целостности Великого государства оказывались тщетными. Острота же момента усугублялась ярко выраженным желанием высокопоставленных должностных лиц, стоявших у руля власти РСФСР, как можно скорее приступить к проведению приватизации крупнейших промышленных государственных предприятий и объединений (концернов), осуществляя её по собственным правилам и без каких-либо ограничивающих это квот.

Борьба суверенитетов СССР и РСФСР подходила к своему завершению.

Вероятность наступления нежелательной для Президента СССР политической развязки была очень высока. Исходя из логики событий, 20 августа 1991 года Президент России Борис Ельцин вполне мог публично перед главами других союзных республик категорично выразить свой отказ подписывать Ново-Огаревский проект союзного договора, подготовленный под руководством Президента СССР Михаила Горбачёва.

Любой же другой проект союзного договора, который готовился бы с опорой на Декларацию № 22-1 «О государственном суверенитете РСФСР», в лучшем случае привёл бы к созданию на базе союзных республик некой конфедерации, в результате чего Советский Союз прекратил бы своё существование как единое, сильное, федеративное государство. Именно это, видимо, имелось в виду, когда в первых строчках текста Декларации сразу же после торжественного провозглашения государственного суверенитета РСФСР было сделано заявление о «решимости создать демократическое правовое государство в составе обновлённого Союза ССР».

Под обновлённым Союзом ССР, несомненно, и имелась в виду конфедерация. Вот тогда-то совершенно понятными и логичными выглядят все последовавшие за Декларацией действия высокопоставленных госчиновников РСФСР, стремившихся к реальной суверенной власти и в этой связи последовательно добивавшихся неминуемых обострений отношений с высшим руководством Советского Союза по всем принципиальным вопросам власти в большой политике (!).

В этой сложнейшей ситуации Михаил Горбачёв 3 августа 1991 года уходит в отпуск и уезжает вместе с семьёй из Москвы в Крым, где отдыхает на служебной даче недалеко от Фороса. Потрясающий поступок, продиктованный должно быть правилом: «Когда не знаешь что делать, не делай шаг вперёд, а, сделав паузу, уйди в отпуск». Вместо себя у руля власти он оставляет Вице-президента СССР Геннадия Янаева, «который – по описанию известного публициста, в прошлом генерал-лейтенанта КГБ Николая Леонова – был малоизвестной личностью, выделявшейся даже на сером фоне тогдашних советских руководителей своей бесцветностью. Горбачёв упорно добивался избрания именно этого человека на пост Вице-президента СССР, исходя из известного принципа подбора кадров, гласившего «чем темнее небосвод, тем ярче звёзды». (Н.Леонов, «Крестный путь России», стр. 13)

Отсутствие политического веса у Вице-президента СССР Геннадия Янаева, находившегося в этой должности менее года, в конечном итоге не позволило ему и лицам, его окружавшим, довести предпринятую ими попытку предотвратить развал СССР до успешного завершения. В их распоряжении был правовой инструмент, которым они так и не сумели воспользоваться.

Во время нахождения Президента СССР Михаила Горбачёва в отпуске вечером 18 августа 1991 года Вице-президент СССР Геннадий Янаев, руководствуясь статьей 127.7. Конституции СССР, подписал Указ о временном исполнении им обязанностей Президента СССР, тем самым формально законно взяв всю полноту власти в стране в свои руки. В самом Указе, правда, была сделана ссылка на болезнь Михаила Горбачёва, по всей видимости, данное основание невозможности исполнения Главой государства своих обязанностей показалось авторам проекта Указа более приемлемым вариантом перехода полномочий Президента СССР к его Вице-президенту.

Однако упомянутый Указ не был выражением намерений самого Геннадия Янаева лично возглавить 20 августа 1991 года переговорный процесс с руководителями союзных республик по вопросу подписания нового союзного договора. Это было лишь средство для реализации следующего шага, направленного на введение чрезвычайного положения, что, должно быть, позволило бы предотвратить подписание союзного договора в нежелательной для руководства Советского Союза редакции.

В соответствии с правовой нормой, содержавшейся в пункте 15 статьи 127.3. Конституции Союза ССР, «Президент СССР в интересах обеспечения безопасности граждан СССР предупреждает об объявлении чрезвычайного положения в отдельных местностях, а при необходимости и вводит его по просьбе или с согласия Президиума Верховного Совета или высшего органа государственной власти соответствующей союзной республики. При отсутствии такого согласия вводит чрезвычайное положение с незамедлительным внесением принятого решения на утверждение Верховного Совета СССР. Постановление Верховного Совета СССР по данному вопросу принимается большинством не менее двух третей от общего числа его членов».

Разумеется, ждать согласия на введение чрезвычайного положения от руководства РСФСР было бы абсурдно и нелепо.Тогда группа высокопоставленных должностных лиц, не возглавляемых Геннадием Янаевым, а скорее использовавших его высокий статус как механизм реализации задуманного, ввела с 4-х часов утра 19 августа 1991 года на срок до шести месяцев на всей территории Советского Союза чрезвычайное положение, при котором вся полнота государственной власти перешла к ГКЧП.

Государственный комитет чрезвычайного положения (ГКЧП) был создан как орган коллективной ответственности, без явно выраженного руководящего лидера, а, значит, как орган управления он изначально был обречён. Важность проводимого мероприятия и неопределённость последствий, к которым оно могло привести в постперестроечном, раздираемом противоречиями гражданском обществе, способствовали появлению у большинства членов ГКЧП опасений наступления личной то ли юридической, то ли политической, то ли исторической ответственности. Время показало – это был комитет бездействия, растерянности и духовной слабости. Тем не менее требования правовых норм Конституции СССР были соблюдены полностью, в частности, было выполнено немаловажное условие введения чрезвычайного положения в стране – на 26 августа 1991 года планировалось проведение заседания Верховного Совета СССР с целью, опираясь на результаты Всесоюзного референдума, санкционировать принятые меры по сохранению целостности Советского Союза.

Чрезвычайное положение, установленное в Советском Союзе всего за один день до предполагаемого подписания нового союзного договора, приостановило деятельность политических партий и общественных движений, запретило проведение митингов, уличных шествий и забастовок. Организаторы ГКЧП не учли, что покров таинственности, когда через средства массовой информации не были чётко озвучены основания и цели введения чрезвычайного положения в стране, так чтобы они были видимы, слышимы и понимаемы большинством граждан всего Советского Союза, и, прежде всего, Москвы, подорвёт на корню все их замыслы.

Введённые запреты ударили по горбачёвской гласности, к которой граждане страны, прежде всего жители столицы, уже успели привыкнуть, фактически противопоставив ГКЧП и Вице-президента Геннадия Янаева либерально настроенной, антисоветской части московского электората, тем самым передав в руки политической оппозиции, сплотившейся вокруг Верховного Совета и Президента РСФСР, инициативу, которой та непременно воспользовалась.

В состав ГКЧП, кроме Геннадия Янаева, входили Премьер-министр Кабинета Министров СССР Валентин Павлов, Председатель КГБ СССР Владимир Крючков, Министр обороны СССР Дмитрий Язов, Министр внутренних дел СССР Борис Пуго. Действия ГКЧП сопровождались видимой достаточно серьёзной силовой поддержкой. В Москву, не понятно за чем и почему, были введены воинские подразделения Таманской мотострелковой, Кантемировской танковой и 106-й воздушно-десантной дивизий. Однако силовая поддержка оказалась бесполезной, поскольку толком никто не знал, что необходимо делать, с кем воевать, от кого и что охранять.

Ни у одного из членов ГКЧП не хватило политической воли, введя чрезвычайное положение, в дальнейшем действовать в рамках существовавшего на тот момент законодательства, при необходимости используя все меры административного и уголовного преследования, а при оказании сопротивления – силу. Они, прекрасно зная об откровенно-умышленных нарушениях высшим руководством РСФСР норм права союзного конституционного законодательства, что, несомненно, содержало в себе квалифицирующие признаки деяний, подпадавших под действие норм уголовного права той же союзной республики (РСФСР), сами не то чтобы не нарушали законы, а патологически боялись их применять. В результате трёхдневное топтание на месте привело-таки к краху самого ГКЧП, действия которого заинтересованной группой лиц из команды единомышленников Бориса Ельцина были истолкованы и через управляемые средства массовой информации преподнесены народу России как «путч», то есть попытка незаконного захвата власти.

Весьма спорное суждение!

Если, конечно, во-первых, учитывать незаконные и откровенно провокационные действия команды Президента России Бориса Ельцина, направленные на скорейшее завершение процесса экономического обособления «суверенной» Российской Федерации, с целью осуществления бесконтрольной приватизации тогда бы уже бывших всесоюзных промышленно-отраслевых предприятий и объединений (концернов). Во-вторых, отметя сугубо демагогические рассуждения о временном ограничении некоторых прав и свобод личности, что было связано с введением чрезвычайного положения, а сосредоточившись на цели – сохранение Советского Союза во исполнение воли народа, проявленной на референдуме.

Единственное, в чём хотя бы с тенью аргументированности могли обвинять членов ГКЧП их политические противники, так это в якобы обеспечении Михаилу Горбачёву продолжительный в 72 часа «отдых» в Крыму, в процессе которого Президент СССР был вроде бы полностью изолирован и лишён средств телефонной и радиосвязи. Но членам ГКЧП пытались инкриминировать чуть ли не насильственное лишение свободы первого лица государства с целью отстранения его от возможности принимать управленческие решения. Само по себе, это – очень серьёзное обвинение, которое не могло при наличии достаточных на то доказательств не привести к обвинительному приговору и тем более не могло подвести действия членов ГКЧП под амнистию, ведь тогда они должны были быть истолкованы как заговор с целью захвата власти – измена Родине.

Конечно, ничего этого не было, поскольку в истории государства российского реально осуществлявшиеся путчи, дворцовые перевороты и революции без пролития крови высочайших персон не обходились, и, думается, члены ГКЧП об этом знали. Так, в российской истории была гибель в равелине Петропавловской крепости царевича Алексея, чей заговор (тот же путч) против власти отца – Императора Петра I – провалился. Был и дворцовый переворот, прошедший успешно благодаря участию в нём российской гвардии (миниреволюция силовиков), приведший к загадочной смерти 16 июля 1762 года Императора Петра III и воцарению на российском престоле Ангальт-Цербстской княжны, ставшей Императрицей Екатериной II.

Уж совсем в относительно недалёком прошлом, 11 марта 1801 года, на офицерском шарфике заговорщиков закончил свою жизнь Император Павел I, кстати, отменивший многие дворянские привилегии и тем самым пытавшийся привнести в российское гражданское общество толику равноправия. Не случись вдруг с Павлом I апоплексический удар с летальным исходом (по официально-озвученной версии того времени), то поутру заговорщиков (тех же путчистов) наверняка бы казнили. Большевистская революция в России также не обошлась без того, чтобы 18 июля 1918 года в Екатеринбурге в доме купца Николая Ипатьева не пролить кровь, правда, уже бывшего Императора Николая II и его наследников.

Так что, если бы 19 августа 1991 года в России произошёл бы путч, то члены ГКЧП никак не могли бы рассчитывать на амнистию, как правило, не распространявшуюся на расстрельные статьи, к которым относилась и статья 64 УК РСФСР «Измена Родине» с квалифицирующим составом – заговор с целью захвата власти. Следовательно, будь в их действиях состав указанного преступления, они наверняка действовали бы гораздо более решительно, тогда и судьба Михаила Горбачёва вполне могла бы стать трагичной. Собственно, как это было, к примеру, 11 сентября 1973 года во время прихода к власти в Чили военной хунты Августо Пиночета, немедленно ликвидировавшей демократически избранного президента страны Сальвадора Альенде.

Не вызывает сомнений, что развал Советского Союза не мог произойти лишь по объективным причинам, без весомой доли человеческого участия. Однако стоит ли искать в действиях членов ГКЧП состав преступления – заговор с целью захвата власти, ведь они как раз уже были законно наделены властью и пытались уберечь свою Родину – Советский Союз от разрушения!

Стало быть, состав данного деяния стоило бы поискать в провокационных действиях лидеров противников ГКЧП, которые, ко всему прочему, и поторопились объявить амнистию, тем самым уйдя от детального расследования обстоятельств событий 19 – 21 августа 1991 года, затирая истину и прикрывая мнимым милосердием свои властно-корыстные устремления (!).

P.S. «Статья 64. Измена Родине

а) Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершённое гражданином СССР в ущерб государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, … оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, –

наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки или смертной казнью с конфискацией имущества».

(Уголовный кодекс РСФСР)

Скорее всего, создание ГКЧП было неудачно сынсценированным и поставленным спектаклем, фактически одобренным, пусть даже по умолчанию, бездействием самого Президента СССР Михаила Горбачёва, которому в этом случае, разумеется, никто и ничем не угрожал. Ведь ещё 18 августа 1991 года к нему на дачу в Крым приезжала делегация высокопоставленных московских чиновников с целью получения одобрения на введение в стране чрезвычайного положения.

Вот как описывал эти события Николай Леонов в книге «Крестный путь России»: «Делегации была поставлена задача проинформировать М.Горбачёва об ухудшающейся ситуации в стране и получить его согласие на объявление в стране чрезвычайного положения. В случае, если М. Горбачёв не давал согласия и своей санкции на объявление этой меры, то предполагалось попросить его временно передать президентские полномочия своему заместителю Г. Янаеву и соответственно молчаливо согласиться с теми мерами, которые составляют содержание «чрезвычайного положения» … Беседа, естественно, приняла далеко не дружественный характер. М. Горбачёв не соглашался ни на что, никакие аргументы на него не действовали. Но Горбачёв не был бы Горбачёвым, если бы слова носили решительный и категоричный характер и были бы подкреплены хоть какими-то действиями. Он мог бы принять меры к их временному задержанию, для этого у него было достаточно полномочий и находившихся в его подчинении сил. Он мог бы немедленно позвонить в Кремль Г. Янаеву (связь в то время вся работала) и дать любую оценку действиям своих ближайших соратников, потребовав немедленно прекратить до его возвращения всякие шаги по подготовке введения чрезвычайного положения. Ему ничего не стоило просто сесть в самолет и прибыть в Москву, если уж там заваривалась такая крутая каша. Ничего этого он не сделал. Гонцы из Фороса прибыли в Москву вечером 18 августа и сразу же направились в Кремль, где их ждали основные участники будущего ГКЧП. Из воспоминаний тогдашнего премьер-министра СССР В. Павлова следует: «Из доклада приехавших товарищей однозначно следовало, что Горбачёв выбрал свой обычный метод поведения – «вы делайте, а я подожду в сторонке, получается – я с вами, нет – я ваш противник и не в курсе дела». Об этом свидетельствовали и его ссылка на самочувствие, и пожелание успеха накануне, и «делайте, что хотите сами», под предлогом завершения лечебных процедур». Подобная манера поведения, этакая политическая вертлявость, была хорошо известна в близком окружении Горбачёва. … Все, кто лепил миф о «форосском пленнике», не могут привести ни одного факта, который бы говорил о том, что охрана и обслуживающий персонал виллы ограничивали свободу Президента или не выполняли его указаний. Всё дело в том, что его устраивала такая ситуация, она позволяла ему остаться как бы в стороне от схватки, начавшейся в Москве. Он спокойно мог наблюдать за развёртыванием событий и постараться примкнуть к победителям, когда исход борьбы станет ясным». (Н.Леонов, «Крестный путь России», стр. 15-16; стр. 28)

Неудачно проводимый одними политический спектакль, сопровождавшийся телевизионной картинкой балета Петра Чайковского «Лебединое озеро», вдохновил других на осуществление своей постановки, начавшейся 19 августа 1991 года с обращения «К гражданам России», в котором указывалось на действия реакционных сил, пытавшихся силовыми методами не допустить подписание нового союзного договора. Далее сам ГКЧП, равно как и его действия признавались незаконными, а всем органам власти и управления указывалось на необходимость подчиняться только законодательным актам РСФСР и указам её Президента.

Для того, чтобы читатель наилучшим образом мог представить себе происходившие тогда процессы, вновь обратимся к творчеству Николая Леонова, опять сославшись на его книгу «Крестный путь России»: «Россия замерла в ожидании развязки, она по исторической привычке привыкла следовать судьбе своей столицы. Галина Старовойтова, одна из самых яростных сторонниц «демократического» движения, упорно повторяла: «Главное – победить в Москве, Россия последует её примеру». Она была права, ведь в столице сосредоточены все властные структуры, вся финансовая мощь, отсюда управляются средства массовой информации. В самой столице перевес в симпатиях, в общественной энергетике, в пассионарности был явно на стороне Белого Дома. … Но Ю.М. Лужков, тогдашний вице-мэр Москвы и глава московского правительства, в своей брошюрке «72 часа агонии», выпущенной сразу же после событий, вынужден был признать, что основные массы московского рабочего люда стояли скорее на позициях ГКЧП, нежели поддерживали «демократов». Крупный коллектив московского индустриального гиганта завода им. Лихачева отказался выполнять указания московских властей. Все предприятия военно-промышленного комплекса, которых множество в столице, занимали также выжидательно-враждебную позицию по отношению к Белому Дому. Лужков вспоминал случай, когда один из председателей райсовета в столице, получив предписание объявить всеобщую забастовку, написал на ней резолюцию: «Не исполнять!». Собственно никакой всеобщей забастовки в столице так и не было. Работали все коммунальные службы, магазины, городской транспорт. А уж про страну и говорить нечего». (Н.Леонов, «Крестный путь России», стр. 24)

Политический спектакль был в разгаре, когда Президент Российской Федерации Борис Ельцин, стоя на танке, призывал окружавших его людей к неповиновению. Картинка, много раз продублированная на телеэкранах страны, впечатляла и, в то же время, заставляла задуматься, ведь нечто подобное в истории России уже было, когда 4 апреля 1917 года Владимир Ульянов (Ленин), стоя на бронетранспортере, читал присутствующим свои тезисы «О задачах пролетариата в данной революции».

Борис Ельцин, призывая не подчиняться властям Советского Союза, проявлять неповиновение в отношениях с представителями силовых структур, исходил, как и Ульянов (Ленин), из того, что в конечном итоге «коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве.Без уяснения этого вопроса не может быть и речи ни о каком сознательном участии в революции, не говоря уже о руководстве ею». (В.Ленин, «О двоевластии», собр. соч. в четырех томах, том 2, стр. 129) Революционеров же, не добившихся власти, история обязательно называет путчистами. Поразительно, по своей сути идеология диаметрально противоположная, а методы достижения политических целей те же!

Политические ошибки, нерешительность, история не простила ни Временному правительству в 1917 году, ни ГКЧП – в 1991. Хотя, с точки зрения законности и Временное правительство, и ГКЧП были более состоятельны, чем те, кто, подменяя принцип главенства Закона принципом исторической целесообразности, их свергал. Можно сказать, что в обоих случаях в России произошли малокровные лишь в самом своём начале революции. В то время как впоследствии их результатом стали потеря страной многих и многих человеческих жизней, нарушение территориальной целостности государства, потеря внешнеполитического влияния, внутригосударственной стабильности (!).

Провоцируя, как медведя в клетке, Президента СССР, ограниченного отсутствием мудрости и решительности истинного государственного мужа, команда Бориса Ельцина достаточно чётко представляла себе, что американские и европейские «друзья» Михаила Горбачёва не то что не одобрят, а не позволят ему применить ради спасения целостности страны силу. Михаил Горбачёв, последовательно проявляя нерешительность и патологическую боязнь ответственности, постоянно оглядывался на мнения Запада, что не могло внушать хоть какую-то уверенности в его правоте членам управляемой им же команды высокопоставленных должностных лиц, фактически вольно или невольно вёл Советский Союз к распаду. Фигурально выражаясь, команда Бориса Ельцина боролась даже не с медведем в клетке, а всего лишь с его чучелом. Дрожащие руки Геннадия Янаева во время телевизионного выступления 19 августа и растерянность Михаила Горбачёва, прибывшего «из заточения» в аэропорт Москвы 21 августа того самого судьбоносного года, – это тому подтверждение.

Свершившееся поражение ГКЧП привело к торжеству тех, кто долгие годы пытался противодействовать Советскому Союзу извне. Великое государство развалилось изнутри трудами неутомимых реформаторов, потомков тех, кто разрушал Российскую Империю в 1917 году. Уже 24 августа 1991 года Верховный Совет Украинской союзной республики принял акт о государственной независимости Украины, 25 августа её примеру последовала Белорусская республика, 27 августа – Молдавская, а 30 августа – Азербайджанская союзные республики приняли декларации о своей независимости. Историческую точку в существовании СССР поставило Соглашение о создании Содружества Независимых Государств (СНГ), подписанное 8 декабря 1991 года в Беловежской пуще президентами России, Украины и председателем Верховного Совета республики Беларусь, которое констатировало: «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает своё существование».

Чем, кроме стремления к большей власти, подкреплённого жаждой проведения в жизнь собственного видения экономико-имущественных преобразований, жаждой дележа собственности СССР можно объяснить такой шаг глав государств – Бориса Ельцина, Леонида Кравчука и Станислава Шушкевича?! В какой-то степени, как взгляд со стороны, ответом на этот вопрос может служить высказывание профессора кафедры политической экономии имени Уильяма Е. Саймона Центра стратегических и международных исследований Пола Крейга Робертса, сделанное им ещё в сентябре 1990 года: «Основу многих конфликтов в Советском Союзе составляет конфликт по вопросам собственности». (Сборник материалов конференции, проведенной Институтом Катона (США) в Москве в сентябре 1990 года «От плана к рынку», стр. 154, статья Пола Крейга Робертса, «Приватизация-ответ на все проблемы»)

Упомянутые политические лидеры подписали губительное для СССР соглашение, полностью проигнорировав итоги Всесоюзного референдума 17 марта 1991 года, то есть мнения большинства народов, возглавляемых ими республик, а ведь референдум является одним из правовых институтов непосредственной (прямой) демократии. Участвуя в нём, каждый человек имеет возможность своей властной волей повлиять на принятие какого-то наиболее важного для Государства и его граждан решения. Сумма проявленных волеизъявлений даёт тот самый результат, которым не только вправе руководствоваться, а обязана исполнять верховная власть государства. В противном случае, если этого не происходит, властная воля немногих государственных чиновников, пусть даже самого высокого ранга, фактически противопоставляет себя естественному праву народа, данного ему самой историей земли, им населяемой, власти всего народа, а, значит, противопоставляет себя демократии. Это верно, поскольку при демократии «носителем верховной власти является общее собрание всех граждан» (Т.Гоббс, «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского», стр. 133), а государственная власть всегда производна от властной воли народа, а не наоборот!

В этой связи названных лидеров бывших союзных республик никак нельзя назвать демократами. Пытаясь снять с себя бремя ответственности за развал СССР, они подписали некое декларативное «Заявление глав государств», в котором утверждалось, что именно «недальновидная политика Центра привела к глубокому экономическому и политическому кризису, к развалу производства, катастрофическому понижению жизненного уровня практически всех слоёв общества». А с учётом зашедших в тупик переговоров по подписанию нового союзного договора «объективный процесс выхода республик из состава Союза ССР и образования независимых государств стал реальным фактом». Заметим, однако, что анализ правовых документов, изданных и вступивших в силу ещё до 19 августа 1991 года, даёт основание полагать об отсутствии вообще каких-либо намерений, в частности, руководства РСФСР подписывать федеративную редакцию нового союзного договора.

Прекращение существования СССР было вызвано внутренними противоречиями между властями Союза ССР и союзных республик при активной внешней поддержке этих самых противоречий. Как уже утверждалось, Президент СССР Михаил Горбачёв, будучи политически обласкан руководством целого ряда ведущих зарубежных государств, одновременно был ими же серьёзно ограничен в возможностях принятия решений, направленных на сохранение целостности управляемого им государства.