Текст книги "Философия и медицина. Вечные темы и современные проблемы"

Психоанализ

Разработанное Зигмундом Фрейдом6868
  Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции. М.: Фирма СТД, 2003.


[Закрыть] в начале ХХ в. философское учение, совершившее одно из самых серьезных научных открытий и оказавшее огромное влияние на всю последующую культуру. Суть состоит в том, что Фрейд постулировал разделение человеческой психики на два принципиально различных раздела – сознательное и бессознательное. Сознательное и бессознательное напоминают разграничение поверхностей: на поверхности – одно, на глубине – совсем другое. «Человек, – писал Фрейд, – руководствуется в своей жизни двумя противоположными принципами: принципом удовольствия (особенно в детстве) и принципом реальности». Принцип реальности регулируется сознанием; принцип удовольствия, не знающий сам по себе никаких преград, – что хочу, то и делаю, – находится в бессознательном. Когда в сознании появляется нечто противоречащее принципу реальности, то это желание, как, мягко говоря, антисоциальное, вытесняется в бессознательное и видоизменяется в нем в сложной символике, которая потом может проскочить в сознание, на страже которого стоит цензор, охраняющий принцип реальности от принципа удовольствия. Это желание может проявиться в измененных состояниях сознания, например при опьянении или в сновидении. Оно может присниться ему явно – в виде исполненного желания, либо каким-то косвенным образом, при помощи символического языка сновидения, так как цензор в ослабленном виде, но действует также и во сне. Если вытесненное желание было очень сильным и в то же время натолкнулось на невыполнимые препятствия социального или психологического характера, то оно вытесняется в бессознательное и может, как говорит Фрейд, произойти фиксация на этом желании, которое становится психологической травмой и долгие годы мучит человека, причем он не понимает, в чем дело, так как не в состоянии заглянуть в свое бессознательное. Цель психоанализа – вывести из бессознательного эту травматическую ситуацию, ввести ее в сознание, и тогда демон невроза – а это не что иное, как невроз – отпускает человека. Именно в этом в двух словах состоит смысл психоанализа. Поскольку во сне человек больше открыт самому себе, то сновидения Фрейд считал одним из самых важных инструментов анализа (его книга «Толкование сновидений» (1900) была первой и, возможно, главной книгой психоанализа – книга, буквально открывшая собой ХХ в. По мнению Фрейда, именно во сне символически реализуются глубинные бессознательные желания человека. Но поскольку сон очень сложно построен, ибо в нем отчасти действует цензор и силы замещения, то желание во сне может проявляться косвенно через целую систему символов, в основном имеющих сексуальный характер, поскольку в жизни человека наибольшие социальные запреты накладываются именно на секс.

Либидо – центральное понятие в философии психоанализа – аналогично голоду, оно есть сила, в которой выражается влечение, в данном случае сексуальное, как в голоде выражается влечение к пище. По Фрейду, культура есть результат сублимации – канализации половой, сексуальной энергии в духовную сферу. Согласно Фрейду, человеком движут две противоположные стихии – эрос и танатос, стремление к любви и стремление к смерти, и последнее является таким же фундаментальным, как первое. «Эрос стремится объединить сначала отдельных людей, затем семьи, затем племена, народы, нации в одно большое целое – человечество. Почему это так должно происходить – мы не знаем: просто такова активность Эроса. Человеческие массы должны быть либидозно связаны; одна необходимость, одни преимущества объединения в труде не могли бы их удержать вместе. Но этому противодействует прирожденный первичный позыв человеческой агрессивности, враждебности каждого ко всем и всех к одному»6969
  Фрейд З. Неудовлетворенность культурой. СПб.: Алетейя, 1998. С. 212.


[Закрыть].

Последователи Фрейда – Карл Густав Юнг, Альфред Адлер, Эрих Фромм, вскоре откололись от ортодоксального психоанализа и создали свои школы. Согласно Адлеру, бессознательное являет собой инстинкт превосходства над другими людьми, который позволяет компенсировать чувство неполноценности, в трактовке Юнга – состоит из «архетипов» коллективного бессознательного», по Фромму, в основе бессознательного лежит «социальный характер». К примеру, «коллективное бессознательное» является итогом жизни рода, оно присуще всем людям, передается по наследству и является тем основанием, на котором вырастает индивидуальная психика. Подобно тому как наше тело есть итог всей эволюции человека, его психика содержит в себе и общие всему живому инстинкты, и специфически человеческие бессознательные реакции на постоянно возобновляющиеся на протяжении жизни рода феномены внешнего и внутреннего миров. Поэтому обращение психоаналитика к мифологии, религии, искусству не является прихотью. Для понимания человеческой личности – здоровой или больной – необходимо выйти за пределы формул естествознания. Не только медицинские учебники,но и вся история человеческой культуры должна стать открытой книгой для психиатра. К биохимическим и физиологическим нарушениям можно отнести лишь незначительную часть психических заболеваний. В этом случае болеет личность, которую, в отличие от организма, можно понять лишь через рассмотрение её социально-культурного окружения, сформировавшего ценности, вкусы, идеалы.

Структурализм

Общее название ряда направлений в современном гуманитарном познании, связанных с выявлением структуры, т. е. совокупности отношений между элементами целого, сохраняющих свою устойчивость при различного рода преобразованиях и изменениях. Поиск структур осуществляется в разных областях культуры: языке и литературе, социальных установлениях и историй идей, искусстве и явлениях массовой культуры. Понятие структуры характеризует не просто устойчивый «скелет» какого-либо объекта, а совокупность правил, по которым из одного объекта можно получить второй, третий и т. д. путем перестановки его элементов и некоторых др. симметричных преобразований. Формирование философского направления связано с концепциями К. Леви-Стросса, Р. Барта, М. Фуко7070
  См.: Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001; Барт Р. Мифологии. М.: Академический проект, 2010; Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998.


[Закрыть] и др.

Так, в исследовании истории безумия, осуществленным Мишелем Фуко, речь идет не о внутреннем мире и переживаниях психических больных, а о том, что среди различных образов, символов, понятий, входящих в систему представлений современной культуры, составляющих форму современного опыта, существует и весьма значимый образ психической болезни, ища в ней, как в некоем объективном факте, разгадку собственной сущности. Данный образ лежит в основе представлений о психической болезни, об искусстве, философии, а также, как стремится показать Фуко, в основе проблем и концепций собственно психиатрии. Фyкo показывает, что параллельно с формированием представлений о безумии и психической болезни идет формирование определенного представления о человеке. Согласно этому представлению, безумие есть отчуждение человека от его человеческой сущности, и тем самым оно парадоксальным образом как раз и указывает на человеческую сущность, вскрывая истину о человеке, молчаливую, но всегда угрожающе присутствующую в тайниках человека вообще, а не только человека безумного.

Особый интерес вызывают исследования структур власти, осуществленное М. Фуко. Основной вопрос, занимающий философа: где таится власть сегодня. Власть осуществляется в клинике, школе, промышленном или научном учреждениях и т. д., то есть в тех местах, которые сами включены в «стратегическое поле» государства. Вовлеченные в политику государства аппараты общественных институтов включают и многие аксессуары государственной власти, обеспечивая тем самым консолидацию различных сил в систему дисциплинарного контроля. Структурный метод, примененный Фуко к власти, позволил выявить эволюцию технологий ее осуществления. В традиционном обществе при опоре на телесное насилие осуществлялся внешний контроль, отслеживались поступки и поведение человека. Религия Средневековья открывает возможности контроля и самоконтроляза душевными процессами – намерениями, желаниями и целями людей. В современных условиях власть реализуется не в форме запретов, а в форме предписаний и рекомендаций по образу жизни. В условиях растворения власти в анонимных структурах повседневности всякие попытки избавиться одним ударом оказываются бесперспективными. Символом современной власти выступает пустой трон, т. е. та сложившаяся структура порядка, которой подчиняются как угнетатели, так и угнетенные. А посему основной вопрос власти – не кто сидит на троне, а как организовано пространство власти. Применительно к медицине – не кто лечит, а как организована индустрия здоровья.

Постмодернизм

Постмодернизм («трансавангард») понимается как фаза западной культуры второй половины XX века (Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Бодрийар, Ж. Деррида7171
  См.: Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб.: Алетейя, 1998; Бодрийар Ж. Прозрачность зла. М.: Добросвет, 2006; Деррида Ж. Письмо и различие.М.: Академический Проект, 2000.


[Закрыть] и др.). Постмодернистская философия – это не фантазия, а диагноз реальности, которая стала иной, чем раньше. Неоднородные пространства современного города порождают проблему коммуникации, которая вряд ли может быть решена на прежних идеях «крови и почвы». Проблемы современной молодежи не могут быть решены каким-либо единообразным способом. Она группируется по увлечениям и интересам в микросообщества, склонна к мирному сосуществованию с Другим. В горизонте этой тенденции постмодернистская философия стремится отказаться от претензий на роль универсального супер-дискурса и организовать локальные пространства и дискурсы, способствующие как эмансипации, так и коммуникации людей.

Одной из культовых фигур и, возможно, самой яркой постмодернистской индивидуальностью наших дней является французский философ Жак Деррида. Обращение к взглядам властителя умов значительной части современной западной интеллигенции, в качестве которого выступает Деррида, позволит, по нашему мнению, обозначить ключевые положения данного направления в философии уходящего столетия и грядущего столетия.

Ж. Деррида, как и иные представители постмодерна, решительно порывает с философской и всякой иной традицией. Указывая на своеобразие своего подхода, он ссылается на Платона, который в диалоге «Фёдр» устами Сократа говорит: «Всякая речь должна быть составлена, словно живое существо – у неё должно быть тело с головой и ногами, причем туловище и конечности должны подходить друг к другу и соответствовать целому".

Деррида придерживается иного взгляда. Он предпочитает подход Эмпедокла, рисующего картины того, как природа порождает отдельные части тела – глаза, уши, нос, лоб, рука и т. д., – которые парят в воздухе, случайно соединяясь в нечто связное, но не всегда благообразное. Что касается «головы», имея в виду нечто главное и определяющее (центр, смысл, сущность или принцип), то Деррида стремится к тому, чтобы создавать свои труды «безглавыми».

Предпринимая реконструкцию философии, Деррида подвергает критике прежде всего сами её основания. Он определяет ныне существующую философию как метафизику сознания, субъективности и гуманизма. Главный её порок – догматизм. Таковой она является, в силу того что из множества известных дихотомий (материя и сознание, дух и бытие, человек и мир, означаемое и означающее, сознательное и бессознательное, содержание и форма, внутреннее и внешнее, мужчина и женщина и т. д.) метафизика, как правило, отдает предпочтение какой-нибудь одной стороне, каковой чаще всего оказывается сознание и всё с ним связанное: субъект, субъективность, человек, мужчина.

Отдавая приоритет сознанию, т. е. смыслу, содержанию или означаемому, метафизика берёт его в чистом виде, в его логической и рациональной форме, игнорируя при этом бессознательное и выступая как логоцентризм. Отдавая предпочтение человеку, метафизика предстаёт в качестве антропоцентризма и гуманизма. Поскольку этим человеком, как правило, оказывается мужчина, метафизика является фаллогоцентризмом. Деррида снимает жесткие границы, которые логоцентризм устанавливает между известными оппозициями. Он делает их «неразрешимыми», что означает, что они не являются ни первичными, ни вторичными; ни истинными, ни ложными; ни плохими, ни хорошими и в то же время являются и теми, и другими, и третьими, и т. д.

В число «неразрешимых» входят практически все основные понятия и термины Деррида: прививка, царапина, медикамент, порез, боль, здоровье, смерть и т. д. Обращаясь к тому или иному термину, Деррида рассматривает все возможные его значения (анатомическое, архитектурное, техническое, полиграфическое, медико-клиническое и т. д.). На первый взгляд может показаться, что речь идёт о поиске и уточнении наиболее адекватного смысла данного слова, некоего единства в многообразии. На самом деле оказывается нечто иное, скорее обратное: основной смысл рассуждений заключается в уходе от какого-либо определенного смысла, в самом движении и процессе письма. Заметим, что такого рода анализ захватывает читателя, поскольку отличается высочайшей профессиональной культурой, неисчерпаемой эрудицией, богатой ассоциативностью, тонкостью и многими другими традиционными достоинствами. Однако традиционного читателя, ждущего от анализа выводов, обобщений, оценок, ждет разочарование. Цель подобного анализа – бесконечное блуждание по лабиринту, для выхода из которого нет никакой ариадниной нити. Деррида интересует и увлекает само пульсирование мысли, а не оформленный результат. Задача подобных анализов состоит в следующем: показать, что все тексты разнородны и противоречивы, что сознательно задуманное авторами не находит адекватной реализации, что бессознательное подобно гегелевской «хитрости разума», постоянно путает все карты. Поэтому чтение постмодернистских текстов весьма продуктивно, поскольку ориентирует врача на выявление многозначности явлений.

Относительно медицинской теории и практики постмодернизм исходит из того, что все стратегии лечения имеют равный доступ к центрам истины. В рамках постмодернистской философии не может быть универсального определения здоровья: то, что является здоровьем для одного человека, для другого является основанием болезни.

Итак, на протяжении многих лет в нашей стране ежегодно озвучивалась в студенческих аудиториях первая тема курса философии «Философия как наука». Это было своего рода оправданием философии, доказательством ее права на существование.

Однако, пока мы мыслим таким образом, мы все еще пребываем в системе мышления Нового времени, на вратах которого девиз: «Знание – сила!» За время своего существования философия поменяла немало ролей: побывала служанкой у теологии, науки и политики, царицей («наука наук») и революционной теорией.

Поэтому, видимо, наивно сегодня ожидать полную реставрацию классического типа философии: не станет день вчерашний днем завтрашним. Но и для увековечивания нынешнего состояния в качестве нормы нет оснований. Следует полагать, что и впредь философия и ее формы будут разные: «научные» и «вненаучные», «умозрительные» и «жизнеустроительные Но какой бы ни была философия в будущем, одно можно отметить определенно: она и впредь будет обнаруживать потребность познавать то, что (как известно заранее) с необходимой полнотой и достоверностью познано быть не может.

Глава 6
Медицина в оптике философии

Увидеть ситуацию означает начать господствовать над ней, а обратить на неё пристальный взор – уже борьбу воли за бытие.

Жан Бодрийар

Востребованность философии возникает тогда, когда ранее сложившиеся ориентиры, выраженные системой универсалий культуры (представлениями о природе, обществе, человеке, добре и зле, жизни и смерти, свободе и необходимости, норме и патологии, здоровье и болезни и т. д.), не согласуются с реалиями современного мира. Поэтому философия сродни медицине, нагружена ожиданиями эффективной диагностики, только не физиологических, но социальных процессов. Таков характерный упрек философии: «Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией»7272
  Франсуа де Ларошфуко. Максимы и моральные размышления. М.: Наука, 1993.


[Закрыть].

Так, анализируя духовную ситуацию первой половины минувшего века Э. Гуссерль предполагал, что «кризис европейского бытия может закончиться только либо закатом Европы, или она отвернется от присущего ей рационального осмысления жизни и впадет в варварскую ненависть к духу, либо возрождением Европы благодаря духу философии, благодаря героизму разума, окончательно преодолевающему натурализм»7373
  Гуссерль Э. Кризис европейского человечества и философия: доклад, прочитанный в Вене в 1935 г. Опубликован в 1954 г. // Культурология. XX век. М., 1995. С. 298.


[Закрыть]. Однако предостережения о смертельной опасности, грозящей человечеству, не были серьезно восприняты европейской политической элитой. Вторая мировая война, расовый геноцид в нацистской Германии и социальный геноцид в сталинской России, атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, «холодная война» – расплата за это.

На современном этапе развития социума в ряду глобальных проблем, требующих философской диагностики, особую актуальность обретает осмысление возможностей и проблем человеческого бытия в свете новых технологий. Очевидно, что «…достижения научно-технического прогресса дадут в руки человечества могучие средства, позволяющие воздействовать на глубинные генетические структуры, управляющие воспроизводством человеческого тела. Но, получив в свое распоряжение подобные средства, человечество обретет нечто равнозначное атомной энергии – по возможным последствиям»7474
  Степин В. С. Философская мысль на рубеже двух столетий // Философия в современном мире. Научно-популярная серия. Знание. М.: Знание, 1990. № 11.


[Закрыть].

В то же время большинство жизненно важных проблем человеческого бытия возникают в местах, где находится индивид в конкретный момент – в семье, школе, больнице, клинике, фабрике, университете, транспорте, тюрьме и т. д. Поэтому «если частные научные дисциплины в ходе своего развития все более удаляются от непосредственного (обыденного) опыта, то философия всегда тесно связана с ним, а значит, и с теми вопросами, которые им порождаются»7575
  Ойзерман Т. И. Проблемы историко-философской науки. М.: Мысль, 1982. С. 150.


[Закрыть]. «Человек обречен на свободу» (Ж.-П. Сартр), соответственно, в повседневной жизни фокус философской рефлексии устремляется на осмысление того, что ее ограничивает. В этом смысл утверждения Л. И. Шестова: «Задача философии не успокаивать, а смущать людей»7676
  Шестов Л. И. Апофеоз беспочвенности. М.: Захаров, 2000. С. 474.


[Закрыть]. Значительный корпус оригинальных мыслителей в этом видели смысл своего творчества. «Моя роль – хотя это слово звучит слишком высокопарно – показывать людям, что они гораздо свободнее, чем они думают… Изменить что-то в сознании людей – в этом роль интеллектуала». Так очертил свою миссию в философии Мишель Фуко.

Мы живем в мире, облик которого меняется под воздействием рациональности, техники и технологии. В то же время, как ни парадоксально, эти же ценности в определенных условиях организуют репрессивную социальную практику.

Свое концентрированное выражение деструктивный потенциал современной техногенной цивилизации находит в конкретных репрессивных фигурах. Поскольку, во-первых, фигура служит средством организации сообщества (национального, политического, религиозного, научного, профессионального и иного). К примеру, в философско-политическом дискурсе в качестве подобной фигуры выступали фигуры Труженика, Солдата, Фюрера и даже Боевика. Во-вторых, очевидно, в понятии фигура, включающей в себя геометрию, расположение тел в социальном пространстве, положения, позиции восприятия, занимаемые людьми, наиболее адекватно могут быть представлены важнейшие слагаемые технологической цепи такого сложного, зачастую неосознаваемого даже специалистами явления, каким является насилие.

Дело в том, что насилие в медицине традиционно ассоциировалось с психиатрическими клиниками, в которых заключались «больные инакомыслием». Не случайно за использование психиатрии в политических целях советская ассоциация психологов и психиатров в начале 1980-х годов была исключена из Всемирной организации. Однако если мы шире раскроем свои глаза, сместим границы восприятия, то сможем обратить внимание на то, что репрессивный характер медицины содержится и в ее структурно-функциональных основаниях.

Обратимся в этой связи к основному лечебному учреждению – классической клинике, рассмотрим основные репрессивные фигуры в современной медицине. Очевидно, что каждой серии микросоциумов соответствуют свои исторически и топологически определенные и логически обусловленные фигуры. Наиболее релевантными медицине, консолидирующими ее персонал и функционально значимыми для медицины как социокультурного (лечебного и научно-исследовательского) института, являются такие фигуры, как: норма, взгляд, пространство, признание, боль и смерть.

Норма. Дело в том, что в медицине в норме отражается такое качественное состояние жизнедеятельности организма, на которое количественные функционально-морфологические сдвиги (увеличение или уменьшение) в определенных рамках существенно не влияют. Норма – это те демаркационные грани (верхние и нижние), в пределах которых могут происходить различные количественные изменения в морфологическом и функциональном состояниях организма, его различных тканей, органов и систем. Иными словами, норму можно определить как интервал отклонений от средней величины в определенных пределах для определенной выборки величин. На основе этой самой нормы и пишутся различные документы, в том числе экспертные. Для примера можно обратиться к работе военно-врачебной комиссии лечебного учреждения. В приказе Министра обороны Российской Федерации № 315 от 1995 года («Положение о военно-врачебной экспертизе») в статьях по конкретным заболеваниям или группам заболеваний расписаны: годность к военной службе, годность с ограничениями, негодность к службе в вооруженных силах.

Плоскостопие. Степень плоскостопия определяется в основном по величине углопродолжительного свода стопы, наличию артроза в таранно-ладьевидном суставе стопы. Военнослужащие срочной службы со второй степенью плоскостопия без признаков артроза в таранно-ладьевидном суставе признаются годными к военной службе без ограничения. При этом те призывники, которые, не «вписываются» в учрежденные показатели, испытывают жгучие боли в ногах, которая, естественно, возрастет при носке сапог. Не случайно, поэтому во время сообщения такому больному заключения ВВК, у него нередко появляются слезы, не говоря о родственниках, его окружающих.

Варикоцеле. При этом заболевании, в общем-то, единственный радикальный способ лечения, при котором исчезают проявления болезни – операция. Больным с первой стадией оперативное лечение не показано, т. к. эта стадия обратима, может произойти регрессия, да и функциональные нарушения незначительны. Но уже на первой стадии в соответствии с приказом МО № 315 противопоказано к поступлению в кадетские корпуса, высшие военно-учебные заведения. Поэтому в этом случае молодые юноши для осуществления своей мечты – поступления в ВВУЗ вынуждены идти на операцию, понимая при этом, что этого с позиции сохранения здоровья делать и не следовало бы.

Кто виновен в этих страданиях? А может быть, – что, поскольку вся ответственность за ограничения воли к жизни ложится на бездушную норму.

Более того, вместо того чтобы являть собой лишь корпус техник врачевания, медицина начиная с ХХ века достигает решения прекрасной задачи внедрения в человеческую жизнь позитивных фигур здоровья. Она развивается как знание о здоровом человеке, т. е. одновременно как опыт не больного и определения идеального человека. В управлении человеческим существованием она занимает нормативное положение, авторизуя не только простое распространение советов о «здоровом образе жизни», но и оправдывая его для управления физическими и моральными связями индивида и общества, в котором он живет. На смену религиозному и морально-юридическому пришел медико-биологический дискурс7777
  См.: Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998.


[Закрыть].

В обыденной жизни мы нередко прибегаем к защитной фразе: «Не надо меня лечить, сам доктор!» Это происходит тогда, когда навязывается некий образ мысли, действия, неприемлемые для нас. Может показаться странным, но на то очевидно есть буквальное, прямое, основание. Врач занимает главенствующее положение в пределах медицинского учреждения – поскольку именно он превращает его в медицинское пространство. Однако же – и в этом вся суть – врач вторгается в пространство больницы не в силу своих знаний и не только благодаря власти медицины, которая была бы воплощена в нем самом и подтверждена всей совокупностью объективного научного знания. Врач пользуется в лечебном учреждении, как мудрец, который вправе нормировать личную жизнь своих пациентов. Там, где есть норма, есть патология. Норма – это серьезно, ведь она освещена светом научной рациональности. Норма – это то, что я понимаю как врач (и не беда, что понимает он не много), на все же остальное вешается ярлык «отравленной идентичности».

Взгляд. Современная феноменология проводит различие между взглядом и зрением, взглядом и глазом. Глазом смотрят, для того что бы удалиться от зримого на безопасную дистанцию, обозревать его, не сближаясь. Взгляд же физичен, обладает мощной кинетической энергией. Взглядом можно «убить», «пригвоздить», «помиловать», «простить», «запретить» «поднять», «пронзить», «вздернуть», «отторгнуть», «отметить», но также можно «выйти из себя» (например, расширенные от ужаса глаза). Обратимся к своеобразной карте глазных трасс, представленной в режиссуре фильма «Иван Грозный» знаменитым кинорежиссером С. Эйзенштейном:

«Быстрым шагом Курбский в дверь вошел. К постели подошел.

Глазами с Анастасией встретился.

Анастасия умоляюще на него глядит, взором защиты просит.

На Ивана Курбский глазом уставился.

Налитыми кровью глазами за Курбским Малюта следит.

Курбский взглядом пристальным на Ивана глядит.

Над Иваном наклоняется.

Каменно-мертвое лицо Ивана.

Только капли холодного пота на лбу…

Курбский разогнулся.

На Анастасию глядит.

В кадр скользнула Ефросинья черным профилем.

Курбский к ней обратился.

Меж двумя стоит – Ефросиньей и Анастасией.

Молчит.

Иван глаза раскрыл.

На друга со спины глядит.

Глаз поспешно вновь закрыл…»7878
  Эйзенштейн С. М. Киносценарии. Иван Грозный // С. М. Эйзенштейн. Избр. произ. в 6 тт. Т. 6. М.: Искусство, 1964. С. 226.


[Закрыть]

Читая рассуждения Эйзенштейна, мы угадываем смысл каждого движения по предваряющей кинетической трассе взгляда.

Взгляд эротичен, липок, им можно: «приголубить», «приласкать», «возбудить страсть», «влюбить», «приревновать», «раздеть» и «изнасиловать». Врачу вменяется в обязанность взирать на нас, осматривать наше тело, включая самые интимные его части. Первое, казалось бы, самое простое и банальное предложение: «Больной, разденьтесь», – зачастую приводит к психоэмоциональному стрессу пациента. Существует особая процедура, сочетающая технику иерархизирующего надзора и нормализующей санкции, это медицинский осмотр, ежедневно проводящийся в клинике. Он становится тщательно обставленным ритуализированным действием. Традиционно демонстрировала себя власть, это на нее, пышно украшенную знаками, атрибутами власти, надлежало смотреть управляемым. Смотр переворачивает это отношение. Власть заставляет свой объект демонстрировать самого себя. Она налагает на подвластных обязанность быть осматриваемыми. Именно это обращение отношения «кто на кого смотрит» в функционировании дисциплины в клинике является основой ее функционирования вплоть до мельчайших подробностей. Не больной видит, а его видят. Даже когда предоставляется возможность видеть, он не извлекает из видимого полезную информацию, поскольку рентгеновские снимки, показания кардиограммы, данные лабораторных исследований прочитываются профессионалами.

Наше тело, тело обычного человека, не является в строгом смысле объектом среди других материальных объектов. Над ним, над нашим телом, возносится, словно штандарт, знак обладания – слово «мое». Чем мне необходимо обладать, чтобы существовать? Конечно, потоком внутренних переживаний (реакций, иннерваций, движений). Однако есть различные стадии телесных состояний, в которых тело приобретает качества объективности. Это – тело обнаженное, видимое, угнетаемое касаниями, тело раненого человека, разорванное на куски, залитое кровью, тело-труп, тело исследуемое, словом, тела, находящиеся в поле зрения современной медицины.

Объективация тела, вытеснение из него внутренней энергии жизни, ограничение степеней свободы человеческого тела укоренено в метафизику клиники, основано на том, что ее отличает от классической больницы. Роль больничного врача заключается в том, чтобы открыть болезнь в больном, и эта интернальность болезни может быть уподоблена криптограмме, которую следует расшифровать. «В клинике наоборот, озабочены болезнью, носитель которой безразличен. То, что представлено – это болезнь сама по себе в присущем ей теле, принадлежащем не больному, но истине. В больнице болезнь, случай, в клинике больной, случай своей болезни, транзиторный объект, которым она овладевает»7979
  Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998. С. 101.


[Закрыть]. Не случайно клиницисты в общении между собой своих пациентов маркируют грыжами, пародонтозами, нейродермитами, аппендицитами, инсультами, пневмониями, переломами и т. д. И это не столько дань профессиональной моде, сколько вполне естественный процесс, вытекающий из формально-рациональной логики техногенной цивилизации.

Пространство. В тесном родстве со взглядом находится фигура пространства. Помещение людей в дисциплинарные институты и навязывание им определенных режимов – это есть один из способов, каким власть «укладывает» явления в свою априорную форму созерцания. Пространство внутри клиники заполняется людьми, которым вменяется в обязанность под страхом наказания (от внушения до прерывания лечения) подчиняться правилам внутреннего распорядка, т. е. соблюдать требуемую данным медицинским учреждением дисциплину. По сути, в клинике мы имеем дело с тотальным контролем, с действием различных типов ограничений свободы воли, которые пересекаются, усиливают друг друга или компенсируют, образуя сложную решетку репрессивного воздействия, включающую в себя организацию как нормативно-коммуникативного, так и паноптического архитектурного пространства. Принципы этой дисциплины, в частности размещения людей в пространстве клиники, что равнозначно их классификации по материальному положению, профессиональному и социальному статусу, характеру заболевания (если бы в дополнение к этому разместить людей в зависимости от уровня прилежания к лечению – от хороших или дурных привычек, степени чистоплотности, – возникла бы и вовсе идеальная таблица, находящаяся под неусыпным оком «классификатора», врача), воплощают не только представления властной инстанции о положении человека в обществе, но и реализует взгляд властной инстанции о своих функциях и об объектах их осуществления.

Следовательно, тут мы имеем уже дело с «властью-знанием». Это такое знание, которое непосредственно определяется целями и задачами власти и присущим ей аспектом видения своих объектов. Если верно, что любое познание само формирует свой предмет познания, то же самое делает и власть в клинике. Она изучает, не подозревая этого, людей не как «вещи всебе», но как «явления» в определенном дисциплинарном институте, имя которому клиника.