Текст книги "Философия и медицина. Вечные темы и современные проблемы"

Однако, как отмечал М. Вебер, наряду с прагматической рациональностью «по цели» существует рациональность ценностного типа5353
  См.: Вебер М. Основные социологические понятия // М. Вебер. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 628–630.


[Закрыть]. Она тоже обуздывает наши чувственные стихии и поползновения, но это делает не во имя торжества экономического расчета и прибыльности, а во имя торжества высших ценностей.

Очевидно, не составляет особого труда заметить, какой отпечаток на профессиональную деятельность врача может оказать его приверженность той или иной форме рациональности. Так, чисто ценностнорационально действует тот врач, который, не считаясь с предвиденными последствиями, действует в соответствии со своими убеждениями и выполняет то, чего, как ему кажется, требует от него долг, достоинство, религиозное предписание. Ценностно-рациональное действие всегда есть действие в соответствии с «заповедями», или «требованиями», которые врач считает предъявленными к себе. К примеру, категорически не приемлет практику абортов, трансплантации органов, исходя из религиозных соображений, или руководствуясь гражданской и врачебной этикой, не навязывает пациенту дорогое лекарство в угоду прибыли, получаемой от фармацевтической фирмы, в то время на рынке имеются аналогичные по эффективности более дешевые лекарственные средства.

Об особой роли ценностно-рационального действия свидетельствует то, что во всякой здоровой культуре непродажными считались любовь и вдохновение, истина и красота, также непродажными выступали и испытанные коллективные ценности: родной язык и священная земля предков, национальная территория и интересы, гражданский, профессиональный и воинский долг. Они образуют неотчуждаемый фонд ценностей личного и коллективного назначения. Эмоциональный и прагматический критерии связаны: положительные эмоции – плата за успешное достижение цели.

«Чистая» целерациональность, традиционно понимаемая как техническая рациональность, выражает идею «сделанности» вещи, явления, их «скрытого схематизма», как говорит Ф. Бэкон. Обусловлено это тем, что такое понимание рациональности восходит к античной идее «техне» – искусственного преобразования или производства (моделирования) действительности. Техническая рациональность или отбрасывает, как иррациональную категорию, ответственность (и связанные с ней идеи совести, вины, покаяния и т. д.), или трактует ее как ответственность за реализацию рациональной (=эффективной) идеи. Следствием абсолютизации такой рациональности является имморализм, негативные аспекты научно-технического прогресса, питающего мизологию, террацид и тоталитаризм.

Обеспечивая проникновение человеческой мысли в слои, не доступные обыденному неспециализированному сознанию, целерациональное сознание в то же время создает особый мир идеальных конструкций – «теоретический мир». А в результате вполне возможным становится отчуждение этого теоретического мира того же врача от мира, в котором существуют живые индивиды с их личностным сознанием, замыкание теоретического мира на самом себе, превращение его в некую самодовлеющую «суперструктуру».

История привела достаточно аргументов в отношении того, что там, где господствовал в отношениях между людьми «теоретический разум» (И. Кант), «нарративный дискурс» (Р. Барт), «по-став» (М. Хайдеггер), «инструментальный разум» (Ю. Хабермас), жизнь людей входила в «уравнение» и логически ею следовало пожертвовать, потому что иначе «уравнение» не решалось. Для теоретического мира, в котором господствует «по-став» (мышление, ориентированное не на признание мира, а на его волевой захват), характерно вторжение в сферу Иного, его оккупация и утилизация. Все должно быть рационализировано и утилизировано, поставлено на службу человеку – вот девиз данного типа рациональности, который самовыражается как способ установления власти над миром. Если же привнесенное из-за границы жизненного пространства Иное окажет сопротивление «пытливым исследователям», оно будет учтено, описано ими – и тут же выброшено из головы. Этому миру безразличен центральный для индивида факт его единственной действительной приобщенности к бытию, в нем нельзя жить, естественно поступать, в нем индивид не нужен, в нем его принципиально нет. Именно на этой основе в новейшей истории осуществлялись «неинкарнированная (незаконная) мысль» и «неинкарнированное действие» (М. Бахтин).

В ходе рационализации может происходить вытеснение из мышления эмотивированных элементов, утрачиваться универсальность и полнота сознания за счет закрепления в нем сугубо рефлексивных элементов, что само по себе опасно, тем более когда это касается врача. В этом случае врач, подобно героям А. Платонова, может стать «евнухом души», испытывая полнейшую анестезию к телесной или душевной боли пациента.

Таким образом, не умаляя значение великой идеи подчинения стихийных сил воле человека, необходимо иметь в виду, что взятая сама по себе, как отвлеченное начало, без необходимых ограничений, она способна приводить к самым масштабным и жестоким видам насилия. А посему, несмотря на несомненную эффективность целерациональности, не меньшее значение для врачебной практики сохраняет ценностная рациональность.

Наряду с целерациональным и ценностно-рациональным действиями выделяют действие, основанное на традиции. В традиции запечатлены опыт поколений и мудрость народа, включая знания о профилактике здорового образа жизни, болезнях, методах и средствах лечения. В соответствии с традицией здоровье – это согласие с самим собой и с Природой. Если человек отходит от Природы и естественных условий жизни, если прекращает прислушиваться к своему организму, то он оказывается незащищенным от заболеваний души и тела.

В общекультурном плане в настоящее время можно говорить о трех основных типах рациональности. Первый тип сложился в античную эпоху и оставался доминирующим в европейском сознании вплоть до середины ХIХ века. Для него характерно представление о разуме как фундаментальной основе одновременно и бытия и мышления. Благодаря единству этой основы, рациональное познание понималось как воспроизведение в индивидуальном уме мыслящего человека некоего идеального проекта, в соответствии с которым Космический Ум, Бог или Природа творит окружающий мир, истина понимается как соответствие человеческого знания этому идеальному проекту.

Второй тип рациональности формируется в эпоху становления классической науки. Отвергая наличие какого бы то ни было идеального проекта, который можно было бы постигать непосредственно умом, сторонники данного понимания рациональности предлагают сосредоточить внимание на последовательном и методичном исследовании явлений природы. При этом предполагается, что, если такое исследование будет продолжаться достаточно долго, в наблюдаемых явлениях «сам по себе» обнаружится определенный порядок, опираясь на который можно будет сделать прогнозы о дальнейшем продолжении наблюдаемого ряда. Истинность понимается при этом как внутренняя согласованность всех частей и фрагментов, составляющих целостную научную картину мира. При этом разум рассматривается как нечто внеисторическое, тождественное само себе, как важнейшая характеристика человека как такового. Рационализм XVII – первой половины XVIII века исходил из убеждения, что разум мыслит бытие и что в этом состоит его подлинная сущность, гарантирующая объективность, необходимость научного знания. Согласно этому представлению, принципы рационального высказывания должны сохранять свое значение в любую эпоху, в любом культурно-историческом регионе. Изменчивость и вариабельность – признак заблуждения, возникающего в силу субъективных привнесений («идолов», или «призраков», как называл их Ф. Бэкон), замутняющих чистоту истинного знания. Даже Кант, в конце XVIII века отвергнувший онтологическое обоснование знания и показавший, что не структура познаваемой субстанции, а структура познающего субъекта определяет характер познания и предмет знания, тем не менее сохранил незыблемым представление о внеисторическом характере разума.

И только в XIX веке этот тезис был поставлен под сомнение прежде всего послекантовским немецким идеализмом. Немецкий идеализм, особенно в лице Гегеля, предложил рассматривать субъект познания исторически: внеисторический трансцендентальный субъект Канта предстал как история развивающегося человечества. В результате была снята жесткая дихотомия научного и ненаучного, должного и истинного знания; появилось понятие относительно истинного, истинного для своего времени; истина, таким образом, приобрела новое для нее определение, стала историчной.

Новая рациональность сформировалась в последние десятилетия. Для нее характерно осознание ограниченности прежних идеалов рациональности, согласно которым каждая задача имеет единственное решение и, как следствие, новое понимание такого идеала. Современное неклассическое сознание вынуждено признать существование в науке и культуре в целом многообразия различных независимых, не сводимых к какому-то общему знаменателю единого «рацио» парадигм, каждая из которых претендует на рациональность, но характеризуется своими собственными нормами и стандартами.

Отказ от концепции одной единственной универсальной рациональности, признание ее плюралистического характера ставит перед нами проблему истины, поскольку очевидно, что в рамках того или иного типа рациональности представления об истине могут различаться между собой.

Для рациональности классического типа наиболее существенным признаком является корреспонденция – соответствие знания своему предмету. Для рациональности методического типа также признаком становится когеренция – внутренняя согласованность всей системы имеющегося знания. В парадигме новой рациональности истина рассматривается прежде всего как конкретно-историческая форма постижения человеческой реальности, выражающая не только объективное знание этой реальности, но и оценку ее как соответствующей целям и стремлениям человека.

В рамках новой парадигмы истина утрачивает тот принудительный характер, которым она обладала ранее. Она уже не может рассматриваться как абсолютно безличное, часто объективное знание, единое и единственное для всех и навсегда. Истина рассматривается теперь как особого рода соответствие между индивидуально осознанными субъективными стремлениями людей и реально существующей социокультурной средой (с присущей ей совокупностью знаний, системой ценностей, структурой общественных институтов и др.), способствующей или препятствующей реализации этих стремлений.

В основе новой рациональности лежит стремление снять оппозицию между субъективным и объективным (последняя – непременный атрибут классической рациональности); в ней чисто внутренней субъективности быть не может, поскольку предполагается, что все психические процессы имеют коммуникативный характер и опосредованы языком. Поэтому частный, приватный, язык (основное средство рационализации), не имеющий общего употребления, невозможен. Так, для подтверждения публичного характера субъективности Л. Витгенштейн в качестве особого показательного примера выбирал понятие боли как такого психического переживания, которое кажется на первый взгляд чем-то несомненно субъективным, принадлежащим только мне и доступным только мне «изнутри». Переживание боли, поскольку оно включено в определенную форму жизни и языковую игру, обязательно также выражается и вовне: в виде восклицаний, определенных гримас, движений и т. д. (а это тоже средства коммуникации). Принципиально важно, что выражение вовне в данном случае (а в других случаях т ем более) не есть нечто внешнее для выражаемого, а в действительности является способом его осмысления, а потому и способом проявления.

Классический идеал рациональности предполагал, что обретение истины есть конвергентный процесс, в котором все стратегические линии рано или поздно стянутся к одной единственной точке, а наиболее рациональной представлялась стратегия, обеспечивающая кратчайший и простейший путь. При этом допускалось, что такая идеальная стратегия в принципе теоретически предсказуема от любой произвольно взятой точки до самого конца, а практические «отклонения» от нее обратимы.

Новая рациональность исключает всякую претензию на абсолютную истину, при этом полагая, что разоблачение всех этих претензий продолжает обладать истинной силой, если оно само не приводит к провозглашению новой окончательной истины. Свобода признания той или иной идеи в качестве истины, а стало быть и в качестве рационального обоснования практического акта, обретает здесь трагический характер естественного и неповторимого события, поскольку совершенный выбор исключает возможность вернуться в исходную точку и «попробовать еще раз». Рациональной в данном контексте может быть названа такая стратегия, которая предполагает осознание полноты личной ответственности человека за совершенный им выбор. В этом смысле не потому поступок ответственен, что он рационален, а потому он рационален, что ответственен. «Поступок не иррационален, – писал М. М. Бахтин, – он просто более чем рационален – он ответственен»5454
  Бахтин М. М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник 1984–1985. М., 1986. С. 87.


[Закрыть]. Рациональность только момент, сторона ответственности – как мера ее масштабов и глубины. Она не что иное, как объяснение и оправдание поступка как до, так и после его совершения. Таким образом, каждый человек получает право на свою личную истину, но право это он должен оплачивать своей собственной жизнью.

В современную эпоху мы являемся свидетелями новых трансформаций идеалов и нормативных структур науки. Объектами современных исследований все чаще становятся природные комплексы, в которые включен в качестве компонента сам человек. Примерами таких «человекоразмерных» комплексов могут служить медико-биологические объекты, объекты экологии, включая биосферу в целом (глобальная экология), объекты биотехнологии (в первую очередь генетической инженерии), системы «человек-машина» (включая проблемы информатики, «искусственного интеллекта») и т. д. При изучении «человекоразмерных» объектов поиск истины, связанный с определением стратегии и возможных направлений преобразования такого объекта, непосредственно затрагивает гуманистические ценности. В этой связи трансформируется идеал ценности «нейтрального исследования». Объективно истинное объяснение и описание применительно к «человекоразмерным» объектам не только допускает, но и предполагает включение аксиологических факторов в состав объясняющих положений.

Таким образом, можно говорить о трех этапах исторического развития научной рациональности, характеризующих 1) классическую науку, 2) неклассическую науку, 3) постнеклассическую науку5555
  Степин В. С. Философская антропология и философия науки. М.: Высшая школа, 1992.


[Закрыть].

Каждый этап соответствует особому типу научной деятельности, направленной на объективное исследование мира. Схематично можно представить эту деятельность как отношение:

«субъект» – «объект»

Классическая научная рациональность, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. В этом случае критерием рациональности является соответствие высказывания реальности. Высказывание является истинным тогда и только тогда, когда соответствующее положение дел имеет место. Как сказывал Григорий Сковорода: «У истины – простая речь». К примеру, осмысление информации, снятой врачом с различных медицинских приборов, не должно зависеть от его религиозной и политической принадлежности, скажем, от того, является ли он сторонником или противником абортов. «Современные медицинские технологии позволяют получать достоверную информацию о функционировании различных систем человеческого организма.

Схематично этот тип научной рациональности может быть представлен следующим образом:

Неклассическая научная рациональность осмысливает связи между знаниями объекта и характером диагностических средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения состояние человеческого организма. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии. Этот тип научной деятельности можно схематично очертить в следующем виде:

Суть неклассической рациональности – в изобретениях и широком применении технических устройств и приборов, позволяющих воспринимать и измерять объекты микро– и макросреды, осуществлять контроль, регулирование и управление ими.

Так, отцом современных бионанотехнологий является изобретатель микроскопа Антони ван Левенгук. Сделав соскреб со своих зубов, ученый смешал его с чистой дождевой водой и посмотрел на него под микроскопом. На сером фоне линзы он увидел массу невероятно маленьких созданий – настоящий зверинец! Одна к другой, как в вязанке хвороста, лежали длинные неподвижные палочки, расталкивая их, метались изогнутые, похожие на штопор зверушки. Вот что писал ученый о своих наблюдениях: «В полости моего рта их было, наверное, больше, чем людей в Соединённом Королевстве»5656
  Антони ван Ливенгук /http://www.irinaepifan.narod.ru/leeuwenhoek.html (дата обращения 30.01.201330).


[Закрыть]. В 1678 году в семенной жидкости он впервые увидел сперматозоиды – те маленькие клетки с хвостиками, которые, внедряясь в яйцеклетку, оплодотворяют ее, в результате чего возникает новый организм. 100 лет спустя в 1784 году Ладзаро Спалланцани произвел искусственную инсеминацию – введение спермы во влагалилще (на собаке), которая закончилась родами трех щенков. Далее Дж. Марион Симс (СШA) в начале 1800-х произвел 55 инсеминаций на людях в случае диагноза «бесплодие» и получил одну беременность. И, наконец, Роберт Эдвардс и Патрик Стептоу в 1978 году получили роды здоровым ребенком после оплодотворения вне организма.Таким образом, в определенном смысле микроскоп стал оптическим прибором, в котором можно увидеть будущее человечество.

Постнеклассическая научная рациональность расширяет поле рефлексии над деятельностью, в рамках которых изучаются объекты. Она учитывает соотнесенность характера получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и ее ценностно-целевыми структурами. В разряд медико-онтологических явлений, исследуемых средствами постнеклассической научной рациональности, несомненно, попадают и явления, связанные с реаниматологией и трансплантологией, клонированием. Решение данных проблем предполагает сотрудничество специалистов различных областей духовной жизни (врачей, философов, юристов, психологов, социологов, священнослужителей и т. д.).

Этот тип научного познания можно изобразить посредством следующей схемы:

Каждый новый тип научной рациональности формирует свойственные ему идеалы и нормы, которые позволяют выделить в мире и исследовать соответствующие типы системных объектов. При этом возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не следует понимать упрощенно, что каждый новый этап приводит к исчезновению норм предшествующего этапа. Напротив, между ними существует преемственность. Неклассическая наука вовсе не уничтожила норм рациональности, а только ограничила сферу их действия. К примеру, при решении ряда медико-онтологических задач неклассическая рациональность может оказаться избыточной, и врач вправе использовать методы традиционной рациональности (например, при решении задач определения артериального давления, температуры тела и пр.). Точно так же становление постнеклассической научной рациональности не приведет к уничтожению норм неклассического исследования. Они сохраняются и будут использоваться в некоторых познавательных ситуациях, но только утратят статус доминирующих и определяющих облик науки.

Наряду с научной рациональностью с полным основанием можно вести речь о ее специальных типах, в частности, о философской, политической, педагогической, экономической или медицинской рациональности. Это можно проиллюстрировать на примерах деятельности хирурга и философа.

Так, рука способна быть активной силой, исцеляющей или творящей произведение: рука Николая Ивановича Пирогова и рука Мартина Хайдеггера.

Воистину поражает техника и скорость оперирования Н. И. Пироговым во времена, не знавшие эффективной анестезии. Этому содействовали приобретенная долгими упражнениями на трупах верность руки, природная ловкость, заключающаяся в замечательном искусстве приспосабливать при операции движения ног и всего туловища к действию оперирующей руки.

Известно, что Пирогов не держал нож полной рукой, не давил на него, а тянул как смычок по разрезаемой ткани. Уже в молодые годы в Берлине молодой хирург потряс медицинское сообщество необыкновенной скоростью операции по удалению камня (литомия), «Вследствие этого, – пишет Н. И. Пирогов, – набралось много зрителей смотреть, как я сделаю литомию. Я поручил ассистенту держать наготове каждый инструмент между пальцами по порядку. Зрители также приготовились, и многие вынули часы. Раз, два, три, не прошло и двух минут, как камень был извлечен»5757
  Пирогов Н. И. Вопросы жизни. Дневник старого врача. М.: Книжный клуб Книговек, 2010. С. 153.


[Закрыть]. Н. И. Пирогов является рекордсменом по количеству изобретений в области военно-полевой хирургии. Впервые в истории медицины он начал оперировать раненных с эфирным обезболиванием, проведя несколько тысяч операций. Он изобрел искусственный сустав, гипсовую повязку, которая позволила не только в разы ускорить заживление переломов, но и избавить солдат от уродливых искривлений, он применил бинты, пропитанные крахмалом, благодаря которым резко снизилось число ампутаций. Н. И. Пирогов при создании первого анатомического атласа, сконструировал специальную пилу и распиливал замороженные трупы в трех взаимно перпендикулярных плоскостях. Таким образом он изучал форму и положение нормальных и патологически измененных органов. Оказалось, что их расположение было совсем не таким, каким представлялось при вскрытиях вследствие нарушения герметичности закрытых полостей. За исключением зева, носа, барабанной полости, дыхательного и пищеварительного каналов, ни в одной части тела в нормальном состоянии не встречалось пустого пространства. Стенки полостей плотно прилегали к заключенным в них органам. Сегодня этот замечательный труд Н. И. Пирогова переживает второе рождение: рисунки его распилов удивительно похожи на изображения, получаемые при КТ и МРТ.

Показательная операция в клинике Н. И. Пирогова. Художник неизвестен

Мартин Хайдеггер. Во-площение бытия в слово

В свою очередь, творчество М. Хайдеггера пронизано идеей заботы о бытии, условием сохранения которого является язык, понимаемый как «дом бытия». Можно слушать, но не слышать, можно смотреть, но не видеть. Мышление в хайдеггеровском понимании – это то, что способно, слушая, видеть и видеть слушая. Слушание и видение составляют собой мыслительный опыт, который принадлежит языку. Отдавая себе отчет в том, что между словом и бытием, т. к. оно есть, существует зазор, который необходимо преодолеть так, чтобы бытие могло проявить себя в материи письма, не утратив уникальный смысл, Хайдеггер разрабатывает метод исторической археологии языка, который удивляет нас своей эффективностью и оригинальностью, позволяя языку поддерживать свою бытийную плотность, всю толщу древних значений, которыми говорит бытие вещей.

Для приобщения к полноте бытия, раскрытия его смысла Хайдеггер вводит экзистенциал Дазай (Dasein), понимаемый как тут-бытие, здесь-бытие, вот-бытие5858
  Хайдеггер М. Бытие и время. Харьков: Фолио, 2003. – 503 с.


[Закрыть]. Схематично структурах хайдеггеровской онтологии выглядит следующим образом: Дазайн-в-мире – его встреча с сущим – разомкнутость сущего в феномене – описание феномена в языке и мысли. Разработанный Хайдеггером дефисный стиль письма – «бытие-вмире», «всегда-уже-присутствие», «себя-в-себе-самом-показывание» и т. п. – подчеркивает неразрывность целостности бытия.

Несмотря на видимое различие в формах деятельности, выдающегося хирурга и знаменитого философа объединяет то, что они творят пространства человеческого бытия, отмеченные рукой Мастера.