Текст книги "Слово – автору. Как человек становится творцом (сборник)"

Глава 3
«Нужно объяснять, почему мы живем именно так»

На примере еще одной своей масштабной публикации автор рассказывает, откуда берется бедность отдельного человека и целой страны; как выстроить правильные отношения с деньгами и для чего они на самом деле нужны.

– Поговорим еще об одной вашей статье того периода – «Бедность». Плюс вторая статья – «Русское богатство», вышедшая через 15 лет. В первой вы вспоминали царскую Россию, во второй – СССР. Считаете, это теперь некий образец?

– Нет. Там я тоже не вижу ничего хорошего. Могу этот разговор начать с дискуссии с сыном. Недавно я с ним встретился. Он работает учителем в школе. Даже завучем. Молодой парень. Раньше ходил в бизнес. Работал. Сам пробился. Начинал официантом. Перешел в крупную финскую торговую сеть: продавцом, потом заведующим отделом, затем его забрали в головную структуру – продвигать товары и развиваться дальше. Но тут грянул кризис, и в 2009 году сына вернули обратно завотделом. Ему это не понравилось, и я взял его к себе – заместителем директора по продажам в маленькое предприятие в Калуге. Неожиданно он бросил и эту работу. Год сидел, к чему-то готовился. Я молча наблюдал. А сын взял и ушел трудиться в школу. Оказывается, за это время закончил заочно институт, сдал экзамены и устроился учителем биологии. До этого у него тоже было ветвистое прошлое: бросил школу, пошел в медучилище. Выпустился – стал медбратом. Я ему говорил: «Дальше врачом пойдешь». Нет. Четыре года болтался – искал себя. Параллельно учился в академии туризма. И вот теперь завуч.

Встретились мы – и заспорили. Я так понимаю, у молодого поколения соответствующими публикациями, показами всего и вся в определенном ключе сегодня тоже вырабатывается определенная точка зрения. Мой сын родился в 1986 году, когда уже начался распад Советского Союза. А сейчас он вполне современный молодой человек. И у нас уже идет дискуссия поколений.

Сначала завязался разговор про то, что в их школе сплошь ретрограды: люди пожилые, ничего нового не хотят. А он же молодой, у него избыток энергии. Все пытается там воевать, что-то доказывать. Уже даже комиссия приезжала, какие-то его идеи одобрила – все разрешения дала, а никто шевелиться не собирается. Я говорю: «Ну, они советские люди, привыкли в СССР жить. Когда никуда не сунешься, ничего не сдвинешь. Не дай Бог мне туда вернуться». А он вдруг возражает: «В Советском Союзе было прекрасно – если не все, то очень многое». Тут мой черед не соглашаться: «Ничего хорошего там не было. Ты не жил в то время, а рассуждаешь с таких позиций». А чего бы ему не рассуждать? Квартира двухкомнатная есть, машина тоже. Сейчас вот поехал в Испанию, а недавно был на летних каникулах в Италии. Поэтому можно ностальгировать о былом. А мне о том времени хорошего вспоминать нечего.

– Но ведь люди вашего возраста тоже вспоминают…

– Вот как раз принципиальный вопрос. Я жил неплохо: умный человек при любом строе не пропадет. Выбился из низов. Был заместителем главного редактора в «Автомобильном журнале Казахстана». Потом редактором. Перешел в «Комсомолку». Пайку мне давали, машина у меня была. Потом, глядишь, поднялся бы – и дача появилась казенная. Но вопрос в том, что меня это не устраивало. Если ты выполняешь те правила жизни – делаешь, что полагается, пишешь, как надо, – будет все хорошо. Нет – тебя сотрут в порошок. А мне хотелось все-таки других вещей. Хотелось свободы. Хотелось повидать мир. Реализоваться, в конце концов. Написать свои книги, издать их. Все это было очень затруднительно. Только если ты в идеологическом плане соответствуешь, тогда тебе все карты в руки. А нет – значит, нет. Я же никогда не соответствовал – ни тогда, ни сейчас. Был сам по себе.

Поэтому когда разговариваешь с молодежью – вопрос в том, чего человек хочет в конечном итоге достичь. Вот я сыну и говорю: «Ты рассуждаешь как? Квартира, машина, семья, достаток… А я мыслю с другой позиции: главное для человека в жизни – реализоваться». То есть сделать, что можешь. Независимо от того, будут тебе рукоплескать или нет. Ты сам для себя планку определяешь – не общество. Меня все, что обо мне говорят, не интересует. Потому что знаю, чего я должен в жизни достичь. Для меня именно это вопрос вопросов.

«Человек счастлив, если выполнил свою миссию»

– Откуда такое знание взялось?

– Оно проистекает из внутренних потребностей. Есть такая категория людей, которые знают, для чего пришли на землю. И если они эту миссию выполняют, то счастливы и довольны. А если нет – тогда вся жизнь фактически становится неудачной. Я вот, например, знаю, что моя миссия – создать новое учение: философское, эзотерическое или какое-то еще. Основные его принципы вкратце описал еще в «Канонах розы мира». Это вещи, которые пришли ко мне много лет назад. Но я должен реализовать все, что мне было дано. Все, что знаю, что видел. Все, что стал понимать. Даже не важно, какова глубина твоего понимания: душа каждого человека вибрирует на том или ином уровне. И каждому ставится задача по плечу. Говорят же, что Господь никому не дает крест, который он не в силах нести. Для одного, может, высшее достижение – создать семью, родить семерых детей, поднять их на ноги. И если сделает это – он реализовался. Задача другого – открыть человечеству какие-то великие тайны космоса. Ему эволюцией или Богом дан такой духовный мир, духовный подвиг. Третий еще что-то должен. У царя своя задача. Как у Путина, например, – восстановить Россию, чтобы она не исчезла. А моя задача вот такая.

Поэтому я, хоть и занимался в жизни очень многим, всегда понимал, что еще не сделал положенного. По той же причине сейчас так тороплюсь писать. И все время говорю: «Господи, дай мне еще хоть немножко времени». Потому что знаю, что могу и должен сделать. Внутреннее удовлетворение может прийти только в одном случае: если ты выполнил свою задачу.

За всех остальных не отвечаю. Миллионы вообще живут как трава. И даже не представляют, какова их миссия. Может, она уже в том, чтобы просто сформулировать хоть какой-то ответ на этот вопрос. И такие люди все мечутся, ищут.

Я вот с 15 лет начал сочинять стихи и уже понимал, что должен писать – рассказы и что-то большее. Только не знал, как это делать. Потому что родился в деревне – семья наша была совсем нищая. И родители даже не представляли, какой мир может быть где-то там, дальше.

Отец все время мне говорил: «Вот Васька – бери пример. Он уже у нас в ремонтном цехе работает на токарном станке!» Для него это считалось образцом, и дальше его мировоззрение не простиралось: человек достиг высшей планки – всем нужен. Точит запчасти. С мужиками сидит после работы, выпивает. Все его уважают.

Сам отец то кузнецом работал, то шофером – был мастеровитый. А я «безрукий», ничего не умею: ни железо ковать, ни машины собирать, ни лошадь запрягать. Миссия у меня другая. И поэтому, конечно, самое важное в жизни – сделать, что ты должен.

Возвращаясь к разговору с сыном: он оценивает жизнь и советский строй со своей точки зрения. У всех была возможность получить образование. Крыша над головой. Равное положение – никто никому не завидовал. Была какая-то понятность в жизни, стабильность. За тобой гигантская страна, ведущая сила, которая тебя направляет. Есть твердая идеология. А если будешь вести себя хорошо, трудиться на благо Родины, то лет через 20 квартира у тебя появится и на кусок хлеба заработаешь, а в конце, может, и «Москвич» купишь. А то и «Жигули». Это очень успокаивало. И именно это мы сейчас потеряли. Потому что теперь никто ни от чего не застрахован: ни богатый, ни бедный, ни чиновник, ни бомж. Все настолько зыбко, что очень трудно сказать что-то о будущем – от курса рубля до собственной судьбы.

Поэтому для моего сына та, прежняя жизнь – эталон. И для миллионов сегодняшних молодых людей тоже. И для тех, кто скучает по прошлому. А для таких, как я, это была петля на шее.

Я понимал, что никогда не смогу написать романы, как считаю нужным, и выпустить их. Или, скажем, издать те же «Каноны». Даже прочитать соответствующую литературу – какие-то философские вещи, эзотерические.

Для меня Советский Союз был клеткой, в которой я не мог себя реализовать. Мне надо было уезжать на Запад и мучиться там 20 лет, врастая в чужую жизнь, потому что я русский человек. Либо писать в стол, что для автора вообще смерти подобно. Или, как многие делали, просто спиться и тихо умереть от этой невостребованности, ненужности, невозможности совершить то, что должен. Поэтому, конечно, наша дискуссия шла в разных плоскостях.

Статья «Бедность» появилась в тот период, когда открылось окно возможностей. И я уже мог писать то, что думаю. Анализировать ситуацию, которая у нас была, и выпустить этот анализ в газете. Наверное, по тому времени получилась очень неплохая публикация. Мне под такие статьи, повторю, давали целые полосы. Это было слишком жирно для молодого журналиста. Но я находился в положении восходящей звезды.

«Советская экономика уже не могла вписаться в рыночную»

– Почему решили написать именно о бедности?

– Подобные публикации я для себя называл разъясняющими. Они были теоретического свойства. Потому что в тот период это стало актуально. Требовалось рассказать о язвах нашего общества, унаследованных из прошлого. Объяснить людям, почему они живут именно так, а не иначе. И в частности, почему мы такие бедные. Вроде все пашем. Получаем поровну. И вот я пытаюсь разобраться.

Не буду пересказывать всю статью – ее можно прочитать (см. Приложение. – М. Г.). Общий смысл в том, что это была не просто бедность, а программа жизни. Которая заключалась, например, в том, что материальные блага должны подаваться через общественные фонды, а не через личную зарплату. То есть делиться поровну. Еще СССР под видом торговли помогал странам соцлагеря, тратя на это огромные деньги. Кроме того, средства производства у нас воспроизводили сами себя. Каждый год ведь менялись комбайны. Я на целине работал, и у любой деревни имелся большой двор, заставленный раскуроченной техникой. А почему? Во-первых, агрегаты эти были малонадежные, а во-вторых, трактористы и комбайнеры знали: два сезона отработал – и получишь новую машину. Никто особенно их не берег. В Ростове-на-Дону гордились, что производили миллион единиц сельхозтехники в год. Нужны они или нет, никого не волновало. Производство есть – оно и работает. А может, что-то другое надо было выпускать.

Точно так же – гонка вооружений. Одних только танков в стране было 65 тысяч. Их потом уже в сибирские леса вывозили и просто бросали. Девать некуда – такое количество наклепали. А каждый танк – это металл, электрооборудование, двигатель… Море всего.

Такое производство называлось плановым. А планировали те, кто при власти. Если ВПК мог лоббировать свои интересы – вот такая картина и получалась.

Это все отвлекало средства от жизни. Люди получали минимум, чтоб не умирать с голоду да иметь чем срам прикрыть и где жить.

В 1991 году советская экономика уже не могла вписаться в рыночную. Производила то, что никому не нужно – курам на смех.

Да, можно было что-то реанимировать, вложить деньги. И глядишь, те же воронежские экскаваторы продолжали бы выпускать. Как много чего еще. Но так уж получилось.

– В этой статье у вас представлены разные уровни анализа бедности как явления: экономический, политический, нравственный, бытовой… Вы сознательно выстраивали эти пласты?

– Да. А вообще, я работаю достаточно просто. Сначала приходит какая-то идея. Когда чувствуешь, в чем потребность у народа. Люди не понимают, почему одно должно быть разрушено, а что-то другое – возникнуть. Они просто говорят: «Все плохо. Есть нечего». Это же все воспринимается ими не на уровне теории. Приходишь в магазин, а там ничего нет. Ни кефира, ни колбасы. Зато танков у нас море, ракеты…

Читателям нужно объяснить, почему этот строй нас не удовлетворяет. Почему на прилавках пусто. Почему нельзя купить сапоги и приходится стоять в очереди за кучкой костей. Кстати, как-то я попытался описать все очереди, которые существовали в СССР. Советский человек всегда в них томился: в больших – на квартиру (25–30 лет), машину (до 15 лет), дальше – в хороший детсад, школу. Стоял в магазине, в парикмахерской… Везде. Это жизнь такая была. Жизнь в очереди. Поэтому требовалось разобраться – как так: ты пашешь-пашешь, а нужных тебе товаров нет? Их надо либо доставать, либо покупать втридорога.

Причем разъясняющие статьи, о которых мы говорим, печатались не в какой-нибудь заштатной газетенке, а в суперпопулярной «КП». Самой массовой в то время. Я считаю, сегодня необходимо возвращаться к той журналистике, которая действительно что-то анализирует, думает, предлагает. А не просто писать: убился, напился, развелся… Во всяком случае в газетах об этом читать уже никому не интересно. Потому они и вымирают.

– В статье, которую мы обсуждаем, вы снова используете яркий зачин: человек умер от инфаркта, поцарапав новенькие «Жигули». И снова – история из читательского письма?

– Уже не помню, в какой последовательности все происходило: либо сначала оно попало мне в руки, либо я попросил девушек из отдела писем подобрать подходящий случай под уже готовый замысел. Не важно. Нечто похожее было сплошь и рядом. Все так жили.

Мои родители тоже копили и в конце жизни купили подержанный «Москвич». Тесть и теща – чуть побогаче. Сначала у них тоже был старый автомобиль той же марки. А потом им дали «Ниву»! Тогда казалось: вот это машина! Помню, мы на ней впятером ездили Кавказ смотреть.

Понятно, что история живая. Сегодня ведь никто, если поцарапает свое авто, не пойдет умирать. А в то время это была такая роскошь. Повредил – инфаркт.

После такого яркого случая, зацепив читателя, можно переходить к обобщениям.

«Деньги – это сгущенная энергия»

– Через 15 лет вы написали еще одну статью на похожую тему. Но теперь она называлась «Русское богатство». В ней есть явная перекличка с «Бедностью». Но присутствует и переосмысление…

– Обстановка изменилась. И тут уже речь не о том, какие мы бедные, а как проявляет себя народное богатство. Тогда – в момент краха СССР – анализировалась именно советская бедность и ее истоки. А во второй публикации более широко рассматривается, как люди наживают добро, как прирастает наше благосостояние и почему народ не приемлет богатства, которое внезапно свалилось на российских олигархов. Эта статья написана в другой обстановке. То же самое явление показано более широко и с иного ракурса. Здесь уже речь идет о расслоении общества, накоплении материальных благ и о том, что дурное богатство счастья никому не приносит. Может быть, я и сам изменился. Стал шире мыслить.

– Вы здесь, кстати, с собой прежним отчасти спорите: «Я наивно уповал: вот придет рыночная экономика, и все мы наконец-то разбогатеем. Попавшись мне на глаза через столько лет, эта статья заставила меня по-новому задуматься об истинных причинах бедности и богатства». А сегодня – спустя еще 12 лет – добавили бы что-то к этой теме?

– Дело не в бедности и богатстве, не в количестве денег. Всегда есть тот, у кого их больше. Дело в том, как мы ими пользуемся. С одной стороны, они могут быть обузой, а с другой – возможностью. Это очень сложный момент в моем восприятии. На каком-то этапе я понял, что мне неинтересно больше заниматься бизнесом. Больше двух десятков лет предпринимательская деятельность меня увлекала: открывались какие-то грани, строилось новое общество. Но и тогда главным было не заработать миллион, десять или сто. Я переехал в Воронеж, открыл независимые газеты, построил типографию, по-новому повернул жизнь. А потом наступил такой момент, когда перешел на другую ступень.

Я не стесняюсь говорить, что начинал с низов не только социальной лестницы, но и духовного развития. Был обычным человеком, который мало того что в деревне родился – еще и образования широкого не получил. Но в какой-то момент эту длинную лестницу Иакова преодолел.

Тогда как раз изменилось мое отношение к деньгам и собственному бизнесу. Написав первый роман, я понял, что мой друг Саша Купер прав: в сегодняшнем обществе ты можешь сочинить гениальную книгу, но, если у тебя нет денег, чтобы ее продвинуть и продать, она абсолютно никому не нужна. Это в советское время автор дописывал произведение, сдавал его в печать – и сразу получал приличный гонорар: можно было жить дальше. А сегодня книга – товар, как и все другие. И писателю нужно его продвигать.

Тогда же я осознал: не надо бросать дело, которое дает тебе материальные возможности. Это позволило избежать страшного внутреннего кризиса, который периодический возникает у всех, кто занимается бизнесом.

Я понял, что надо работать, поддерживать свое финансовое благосостояние. Но не потому, что хочу есть на золотых блюдах и носить штаны со стразами. Это дает мне жить так, как я привык, чувствовать себя свободным и писать то, что я хочу – не зависеть от издателей. А еще позволяет собирать материал: могу сесть и поехать в другие города и страны, увидеть мир. Наконец, у меня есть возможность издавать и продвигать свои книги. Вне зависимости от того, нравится это продавцам или нет.

Они ведь сегодня все решают. Издатель старается угодить им, чтобы продать свой товар и получить прибыль.

Я же в силу финансовой независимости могу писать только то, что считаю нужным. А хорошо или плохо – пусть люди решают. Это дает мне возможность донести до них свои мысли и, в конце концов, реализоваться.

Еще я понял, что нужно материальный вопрос гармонизировать. Это больное место у многих людей, которые занимаются духовными практиками – они говорят: все, я настолько возвысился, что мне неинтересна эта жизнь. Сяду в какую-нибудь пещеру или пойду в монастырь – духовно расти дальше.

Но я могу сказать, что достаток дает чувствовать себя в какой-то степени гармонично при всей сегодняшней раздолбанной жизни. Ты понимаешь, зачем работаешь, что деньги – не зло и не добро, это сгущенная энергия, которая многое двигает. Ты осознаешь, что они идут в дело. И в такой ситуации у тебя на душе более или менее все в порядке. Ты не ешь себя: зачем я хожу на эту работу – мне деньги уже не нужны.

Каждый человек находится ровно на той ступеньке, на которой должен. И каждый из нас получает урок в жизни. Я не люблю людей, которые сокрушаются: «Почему я такой бедный?» Ты такой бедный, потому что тебе, может, нужно еще чему-то поучиться. Никто не занимает какую-то не свою позицию. Если даже человек вдруг на ней оказывается – все это быстро кончается. И шальное богатство тоже. Сколько я знаю таких людей: начинали хорошо, и бизнес у них был, и все остальное – а потом остались ни с чем. Или выигрывают в лотерею и чем кончают? Если они алкаши и пьяницы, им деньги никакие не помогут. В этой жизни нет ничего случайного, все выстроено. Но выстроено не нами.

Я тоже родился в бедной семье: четверо детей, отец шофер, мать доярка. Жили мы в тесноте. В бараке. 20 семей – и все на виду. В младенчестве спал в корыте под родительской кроватью. Сахар был роскошью. Мать всегда прятала его, а старший брат – воровал. Утащит и все съест. У нас он был «багдадский вор»: такую Бог дал ему душу. Видно, для него это тоже был урок, с которым нужно справиться. Но не получилось.

Как уже говорил, родители были люди простые. Малограмотные, но мудрые, особенно мать. У нее – один класс образования, у отца – четыре: не дали учиться, потому что надо было работать, школа разве накормит? Я был не похож на других детей. Родителям благодарен за то, что они на меня не давили, не пытались встроить в какую-то по их понятиям счастливую жизнь. Просто давали возможность жить так, как я считал нужным. Помочь мне не могли, но и препятствовать не препятствовали. Соглашались: хочешь учиться – иди учись. В итоге я прошел свой путь. В том числе и к достатку.

Глава 4
«Найти нового человека»

О поиске героев и взаимодействии с ними.

– Когда вы работали над статьями, по какому принципу отбирали персонажей. Каким критериям они должны были соответствовать?

– Жизнь сама выталкивает автора на каких-то героев. Журналисту всегда хочется отыскать какой-то яркий случай. При этом типический. Во времена, которые мы сейчас рассматриваем, как ставилась задача? Вы должны найти какое-то новое явление или нового человека. Как нас учили, самое выдающееся достижение журналиста – если он поднимал новую проблему. Соответственно, появлялись герои, которые могли эту проблему раскрыть.

История первая: феодал в демократическом порыве

– Здесь могу вспомнить свою громкую публикацию «Номенклатурная голодовка». Ее я тоже выпустил в «КП». Это был один из так называемых «гвоздей».

Если кто не в курсе, Советским Союзом на самом деле управляла не партия, не Верховный совет, не комсомол и т. д. Управляла номенклатура. Так назывался закрытый перечень должностей, которые можно было занимать по распоряжению высших органов власти. Это был особый слой людей: тысяч 50–70 на всю страну. А большая партия – так, для прикрытия.

В чем заключалось их отличие? Во-первых, они назначались не директором организации, в которой должны работать, а вышестоящим органом. Я, кстати, тоже являлся номенклатурным сотрудником: должность собкора «КП» была номенклатурой ЦК ВЛКСМ. «Комсомольская правда» – отдельная организация: там есть руководитель, его заместитель… Но над ними все равно стоял комсомол. А в нем было бюро. Поэтому назначал меня не главный редактор, а бюро ЦК ВЛКСМ.

Существовала еще номенклатура партийная. Кстати, к ней относился и пост патриарха – без одобрения ЦК КПСС никакой архиерейский собор главу РПЦ избрать не мог. Но это так, к слову.

В целом же они были привилегированным слоем людей со своей отдельной жизнью. Отдельным питанием – магазинами, столовыми. Отдельными квартирами – без стояния в общей очереди. Отдельным отдыхом – собственными санаториями и поездками за границу. Если человек попадал в эту обойму, то становился как будто дворянином. И почти никогда не мог оттуда выпасть. Его перемещали с одной должности на другую. Но чтоб совсем выгнать – такого почти не встречалось.

В своей новой книге «Крымский мост» я сравниваю номенклатурщиков с масонами: коммунистическая партия была очень похожа на эту организацию, все принципы большевики взяли оттуда.

Поэтому, когда председатель колхоза, который являлся номенклатурой обкома партии и был частью этой замкнутой системы, решил пойти против нее самой, я не мог не обратить на это внимания.

Дело было так. Свое хозяйство этот председатель полностью развалил. И вот общее собрание колхозников его выгоняет. А тогда был период гласности – 1986 или 1987 год. Все пытались добиться чего-то новым способом: кто на демонстрацию выходил, кто голодовку устраивал…

И он тоже берет стол, стул – садится перед райкомом партии. Начинает голодать. Мол, выступаю против произвола: меня уволили, хотя не имели права. Я номенклатура! А тут такой беспредел.

То есть человек, который принадлежит к советской феодальной системе, вдруг начинает пользоваться вот этими новыми способами борьбы, якобы демократическими. Выглядело это очень смешно.

Мне потом говорили, что публикацию отнесли Горбачеву. Глава государства ее внимательно прочитал. И вообще, она вызвала много шума. Потому что здесь как раз был нужный герой на острие пера.

Кого еще выбрать? Знатного чабана или водителя, которых я раньше описывал? Бывало, командируют тебя на уборку урожая: сейчас миллиард пудов хлеба намолотят – надо дух народа поднять. И едешь, собираешь по полям информацию. Потом что-то отжимаешь и выдаешь 20–30 строк.

Здесь, конечно, другой случай. Так что герои были разные. И антигерои тоже. Жизнь подкидывала ситуации.

История вторая: великий деятель или степной разбойник?

– Кто еще остался в памяти?

– Статья называлась «Миражи прошлого». Там был другой герой: знатный верблюдовод, орденоносец, выдающийся деятель всего и вся, которого чуть ли не на руках носили. Это с одной стороны – с официальной точки зрения. А с другой – он воровал верблюдов у соседей. К себе пригонит, заново перетаврит и за своих выдает. Пострадавшие пытаются милицию на него натравить – ему все побоку. Он же такой знатный, всеми признанный. А угнать чужих верблюдов – и вовсе любимое казахское занятие. Старинный обычай степняков – барымта.

Вот он такой степной разбойник – барымтач. И в то же время – уже орденоносец. Следователь, который мне это дело слил, искренне возмущался: как же уважаемый человек так себя вести может!

– То есть тему эту вам подсказали сами правоохранители?

– У меня были среди них полезные связи. В этом случае друг-адвокат познакомил с милицейским следователем. С упертым казахом, который в правду верил, в справедливость, в советскую власть – такие тоже были. И он этой историей поделился. На верблюдовода написал заявление сосед – молодой парень, который только начал работать в этой сфере: мол, он у меня украл восемь верблюдов, поставил на них свою метку и не отдает. А следователь, не зная броду, сунулся в воду – начал разбираться. Его на ковер вызвали: ты совсем охренел? Знатного верблюдовода хочешь в тюрьму посадить? Он разозлился: ну ладно, тогда корреспондентам расскажу. И адвокат меня с ним свел.

А потом уже я стал копать. Раздобыл старое уголовное дело: оказалось, раньше этот барымтач маму родную топориком зарубил. Старуха, говорят, тоже была вредная, злобная. А он такой горячий, взрывной – яблоко от яблони… Видно, поцапались. И вот он ее ухандокал.

Однако от уголовной ответственности его избавили. А после этого еще и следы замели – сменили ему одну букву в фамилии: был Кутбанкулов – стал Курбанкулов. Вроде как судили и не его вовсе.

В показаниях он указал, что мама сумасшедшая была и с собой покончила – выскочила, схватила топор и давай в гневе себя рубить. Как унтер-офицерская вдова. Поверить в такую версию невозможно: я видел фотографии погибшей. Руки ее изрубленные, лицо – она, похоже, от него закрывалась. Но официально власть его оправдала.

А коррумпировал он их по-простому. В Казахстане самым выдающимся продуктом в то время был напиток из верблюжьего молока – шубат. Встретить им гостей считалось у казахской элиты высшим полетом. Это не какой-нибудь там кумыс. И вот наш герой поставлял его в обком партии. Первому секретарю обкома товарищу Аухадиеву. Даже самому Кунаеву на дачу возил.

Поэтому, когда его судили за барымту, они с адвокатом просто сразили всех наповал: достали фотографию Кутбанкулова рядом с первым секретарем ЦК компартии Казахстана. Мол, как вы можете судить такого человека? Который стоит на фото рядом с Динмухамедом Ахмедовичем!

Тут судья и остальные присутствующие за голову схватились – и дело рухнуло.

В статье я все это описал. И пытался понять: как один и тот же человек может быть орденоносцем, передовиком, депутатом – и настоящим степным разбойником, с которым никто ничего сделать не может. Мне потом присылали опровержение, что я великого деятеля оболгал. А герой статьи ездил жаловаться на «Комсомолку» в Москву – в ЦК партии. В одном самолете с ним летели. Но, собственно говоря, чем его, кроме этой статьи, можно было ущемить? Так он и остался безнаказанным.

Тогда был уже конец советской власти. И я задумался: зачем мы продолжаем лезть к этим людям со своей меркой? У них же свои обычаи, порядки, нравы. Представил себе: у моего разбойника 13 детей. Вот посадят его. И что будет есть эта орава? Все равно они не изменятся. На место этого вора придет другой. И может, тот самый парень, который жаловался на наглого соседа-грабителя, спустя какое-то время сам начнет чужих верблюдов гонять. Это другая жизнь. Другой уровень развития общественных отношений. Другая ментальность. Но все эти соображения в Москве из моей статьи вырезали.

– Встречались ли вы со своим героем на этапе подготовки материала?

– Конечно. Это было обязательное требование. Если ты пишешь про кого-то плохо, обязательно должен поехать и встретиться с этим человеком.

Отправился я в степь. Была у меня служебная «Волга», шофер. Сначала наведался к тому парню, который пожаловался на разбойника. Он по такому случаю барашка зарезал, сварил. Угостил меня как следует. Потом проводил до стойбища соседа – показал, где тот живет.

Я отправился к нему. Загон, верблюды стоят. Выходишь из машины – хозяева видят: приехал большой важный человек на белой «Волге» с номером «007 АТА» – такие были у правительства Казахстана. Стучишься в дверь – жена открывает. Представляешься: такой-то, такой-то. Приехал встретиться с главой семейства. Отвечают:

– Его дома нет.

– А когда будет?

– Скоро приедет – через час-полтора.

– Я подожду.

Сел в комнате. Конечно, никто мне ни чаю не налил, ни слова доброго не сказал. Оно и понятно. Обычно казахи гостеприимные, но тут ясно, что приехал хрен московский под них копать. А я обязан исполнить свой журналистский долг. Жду. Кто его знает: приедет сейчас барымтач – тот же топорик схватит, саданет меня по башке и напишет потом в показаниях, что корреспондент сам себя изрубил.

А вот и он. Приехал, вошел. Поджарый, как зверь степной. Видно, что не из нашего мира человек. Настоящий разбойник.

Я стал задавать ему какие-то вопросы: как было это, а как то? Он невнятно отвечал. Здесь ведь важно даже не то, что он скажет. Ты обязан приехать, чтобы лично с ним поговорить. Может, он мне открыл бы глаза, тайну какую-то, которая все мое мировоззрение перевернула. Понятно, что этого не произошло. Все белыми нитками шито: и маму он зарубил, и верблюдов воровал. Но я его слова записал, с чистой совестью опубликовал статью.

История третья: люди из другого мира

– Какие варианты взаимодействия с героем встречались в вашей практике чаще: сотрудничество или конфронтация, как здесь?

– Имя можно было сделать только на том, чтобы ставить острые проблемы, показывать отрицательных героев. Поэтому чаще получалась борьба, когда ты под них копаешь.

Но встречались и другие случаи. Например, статья «Чемкенская пленница». Она плохо вышла в Москве – сильно порезали. Однако сам по себе этот опыт очень интересен. На таких примерах ты учишься видеть другой народ, другие отношения, другую жизнь. И начинаешь понимать, что, может быть, и хорошо, что они от нас отделились – живут, как считают нужным. Потому что коммунистическая идеология этих людей сверху чуть помазала, а внутри они какие были, такие и остались.

Эта история тоже началась с письма. С жалобой обратились родители девушки-узбечки. По местным меркам она была очень красивая. А значит, стоила очень дорого – крутая. Мать с отцом ее холили и лелеяли – надеялись выгодно выдать замуж. А тут глаз на нее положил мясник с рынка. По их понятиям – тоже великий человек: в советское время мясо было большой ценностью. Но все-таки не ровня.