Текст книги "Самурай Ярослава Мудрого"

– Собаку не трогать. Вообще. Все идите в додзе за избой, – поведал я собранию.

– Куда идти, наставник? – расхрабрился один. Остальные при слове «додзе» просто выпучили глаза.

– За моим домом еще изба стоит, в ней мы будет заниматься. Называется она «додзе». Иначе ее называть нельзя, так что слово это потрудитесь запомнить. А теперь – бегом туда.

Что уные и сделали. Я прошествовал за ними. В додзе они войти так и не решились, ждали меня. Я вошел первым и сел на небольшом возвышении в конце зала. Парни робко потянулись внутрь, с ними вместе вошел и Поспелка.

– Встаньте в один ряд. Потом поклон. Потом опуститесь на колени и слушайте.

Уные быстро выполнили приказ. Я стал входить во вкус. Уже мерещилось мне, что отросла у меня длинная седая борода, и лицо посекли глубокие морщины. Уже начало мне чудиться, что школа моя прогремела во языцех и за большое счастье считается в нее попасть. Уже грезилось мне, что я выпускаю в свет все новых и новых учеников, оставляя при школе лучших. Уже задумался я, какой бы девиз сочинить для школы и написать его на стене. Уже… Как тут я пришел в себя.

– Первое, что я хочу сказать вам, и это самое главное, что вы должны запомнить. На этом и будет строиться наше обучение. Поднял руку – убей. Запомните эти слова и потому никогда попусту не поднимайте ни руку, ни меч. И второе, к чему мы будем стремиться, – это «одним ударом наповал». Как видите, все это кажется очень простым. А теперь закройте глаза и немного подумайте над моими словами. – Тут я замолк, преисполняясь важности и самодовольства.

Уные послушно закрыли глаза и наморщили гладкие юношеские лбы. Каждый старался показать, что думает глубже остальных, и потом вскоре смотрело на меня двадцать ужасно сморщенных и перекошенных лиц. Ужасно смешное, кстати, зрелище.

– Довольно. Открыть глаза. Сморщились вы от души, но чего надумали? Ты, – я ткнул пальцем в Воислава.

– Мне кажется, наставник, что это очень даже не просто. И первое, и второе. Я не знаю, что и сложнее-то, – отвечал парень, глядя мне в глаза.

– Прежде чем ответить, поклонись. Это на будущее всем. Неглубоким поклоном. Да, ты верно все понял. Простые вещи – самые сложные для понимания. Над тем, что я вам сказал, думать надо и долго, и серьезно. А пока просто поверьте в эти слова. Теперь я дам вам ваше первое задание. К следующему занятию, к завтрашнему дню, сделать каждому деревянный меч точным подобием обычного меча. Не берите для этого березу. Прежде чем начнете делать, подумайте, какое дерево лучше всего прослужит. Учтите, что и этими мечами, и по мечам будут сильно и часто бить. Не вздумайте делать из сосны или из ели тем более. На сегодня все.

Уные удивленно уставились на меня, но я уже встал, и они поспешили подняться.

– Поклон! – скомандовал я. Ряд уных поклонился, я ответил поклоном. – Все свободны. Завтра в то же время. Если что-то неясно, спросите сейчас.

– А когда же мы начнем занятия, наставник? – выскочил вперед какой-то особо шустрый уный.

– Мы уже начали. Обучение бою на мечах вовсе не значит, что в ваших руках постоянно будут мечи, как вам, уверен, чудилось. Будет и тряпка, и метла. И много чего еще. Ступайте.

И ученики мои молча покинули зал. Я вышел вслед. Граф сурово сидел у входа и смотрел на выходящих учеников, словно пересчитывая, не остался ли кто воровским образом в додзе. Затем важно и непреклонно прошел с ними до калитки и внимательно смотрел, все ли вышли и все ли себя пристойно ведут. Затем он фыркнул и посмотрел на меня. На морде его читалось, что ты, хозяин, конечно, странное дело затеял – столько народу пускать, но дело твое, конечно, а я уж пригляжу, само собой.

– Молодец, – раздельно сказал я и повторил: – Ай, молодец. Хорошая собака!

Собака моя завиляла хвостом и побежала ко мне. Я погладил юного труженика и, обернувшись, увидел Поспелку.

– Мне тоже идти, наставник? – спросил он меня.

– Как хочешь. Ты можешь остаться и тут, если желаешь, мне ты пока не мешаешь.

– Я и не буду мешать, я и уберусь, и поесть сготовлю, и… – начал Поспел, но я перебил:

– Да, хорошо. Только сначала скажи мне, не знаешь ли ты в Ростове мастера по дереву. Который бы и столы, и стольцы, и поставцы бы делал хорошо?

– Не знаю пока, наставник, но скоро узнаю! Разрешишь ли бежать? – Поспелке явно не терпелось доказать свою незаменимость.

– Да, беги. Надеюсь, к вечеру обернешься, – отвечал я, и Поспелка убежал.

Глава XXVII

Утром мои уные пришли, как и было велено, с деревянными мечами. Причем никакого недовольства столь несерьезным оружием я на лицах их не заметил. Что ж, их счастье. Вечером я успел пообщаться с найденным Поспелкой мастером по дереву, и вместе с уными явились ко мне его помощники и привезли стойки под мечи. Очень хорошо.

Занятия наши шли своим чередом, то есть так, как я считал нужным их проводить. Возможно, что уные, а то и Ярослав думали, что мы будем без устали махать мечами, но в таком случае они ошибались – у меня были иные планы, где к самому бою приступать следовало чуть позже.

Я учил уных дышать. На разные лады – животом. То вдыхать воздух, раздувая живот и подтягивая при выдохе, то парадоксальному дыханию, где все делается наоборот. Учил моментально успокоить сбившееся дыхание. Запрещал боевые крики и вопли, которые вели к дикому выбросу энергии, что, собственно, в бою быстро приводило к летальному исходу.

Впрочем, мечами тоже стали махать, иначе я это не назову. На мое требование показать, чему их учили, вышли двое добрых молодцев и, поклонившись, сцепились не на жизнь, а на смерть – так казалось со стороны, во всяком случае могло показаться.

– Прекратить. Вы умеете кое-что, но опыт вы надеетесь добрать со временем, а его у нас и нет. Удары, уклоны, защиту мы будет шлифовать все время, но сначала вам следует понять, что Путь Меча – это не схватка на мечах, вернее, это далеко не только схватка. Времени приобретать опыт у вас боюсь что нет. Так что наше дело поторопиться, к сожалению. Если хочешь выучить новое, забудь о старом. Тогда они смогут смешаться, и у тебя в сердце будет и старое, и новое. Но если ты будешь стараться насильно вытеснить старое, заменяя новым, у тебя не будет ни того ни другого, – я помолчал, давая время юным головам если не понять, то хотя бы запомнить сказанное.

И я был искренен, говоря о времени, – к сожалению. Из привыкших к повиновению уных можно было бы лет за несколько сделать вполне приличных бойцов, теперь же мне, как я считал, было отведено короткое время, после которого моих уных, надо думать, подвергнут испытаниям с какой-нибудь суровой тутошней комиссией.

И вскоре, буквально через несколько дней, уные мои вовсю разучивали несколько базовых кат, я же прогуливался меж ними и колотил палкой, которую приготовил к первому дню занятий, если что-то шло не так. Удивительное дело! Врежешь палкой, и глядь – уже лучше пошло, а ведь и не говорил ничего…

Я учил их, как наносить настоящие удары, когда неважно, что у тебя в руке – русский меч или простая тяжелая палка. Учил наносить удар, родившийся в земле. С этим шло туго – многие уные за счет своей юной прыти старались ударить как можно сильнее, просто за счет молодой, прыскающей во все стороны силушки. Не тут-то было. Таких умников я вызывал на ковер и заставлял нападать на меня, стараясь хотя бы задеть – раз уж так у них все легко и весело получалось. Этих я бил уже до кровавых синяков. После чего ставил в «столбовое стояние» на носочках, на полусогнутых ножонках, с вытянутыми перед собой ручонками, которые были слишком переполнены силой, а по сути – дурью. После пяти минут такого стояния ручонки и ножонки начинали трястись, а я прерывал занятия остальных, и мы смотрели на наказанных, чье тело через некоторое время начинало ходить ходуном. Очень полезное, кстати, стояние, так что я убивал сразу двух зайцев: юнцы подпитывались Ци, а попутно размышляли о своих грехах.

День за днем, день за днем, день за днем. Выходных у нас не было. Кашель мой все чаще возвращался, так что я спешил. Пусть хоть что-то из учения Тайра осядет в головах, пусть они даже не поймут сейчас, но знание, посеянное в душах, рано или поздно начнет прорастать. Вот так наговорил! Хоть записывай.

В качестве отдыха мои уные бегали рысцой вокруг двора, а Граф, суровая собака, весело носился с ними и хватал лентяев за пятки. Собачонок словно понимал, какие цели я преследую. Вообще, собака в самом деле росла строгая. Ни разу он не старался начать игру с кем-нибудь из уных, ни разу не кинулся попрыгать, когда парни занимались ката или рубкой, он словно знал, что это не игра, и величаво сидел рядом со мной, временами задремывая. Играть, если что, с хозяином надо, а не черт-те с кем, кого любимый хозяин натащил полон двор.

Поспелку мучить так же, как уных, я не стал – просто сорвал бы мальчишке сердце и всех дел. Его занятия были легче, но стоял он в общем строю. Я пояснил ему с глазу на глаз, что ему пока рано работать в полную силу, а уным (в его отсутствие) посулил битую морду, если кто рискнет над ним посмеяться на этот счет. Странные какие-то чувства к этому пацану просыпались у меня. Старею, точно.

Время шло и шло, кашель мой стал уже привычным явлением, от чего легче, правда, не делалось. Интересно, когда он станет доминирующим в моей жизни? И что тогда делать – распускать свою школу? Бред. Работать будем до последнего.

Злее всех был к учебе Воислав. Ему, само собой, не терпелось выучиться всему, да и убить меня, отомстив за братьев. Там, где его соученики валились с ног от усталости, он лишь стискивал зубы и работал. И преуспевал, что неудивительно при таком подходе. Больше всех вопросов задавал он. Внимательнее всех слушал он. Он был лучшим, но я чуял, что он недоволен собой, – ему было мало. То, что все делали десять раз, – он делал сто. Он очень спешил, но у него хватало ума поспешать медленно. За ним по усердию и успехам шел Ратмир, но все же отставал. А Воислав уже мог бы проводить разминку и подготовку самостоятельно. Но я не делал его старшим учеником – это означало бы, что он теперь приближен ко мне настолько, насколько это вообще возможно. А это было бы нечестным – мы оба знали, что он собирается меня убить. Да, кстати, баб я так и не купил!

После очередного занятия я отпустил уных, и тут меня снова догнал кашель, который скрутил меня, и я оперся на стену избы. Когда я смог выпрямиться, то увидел, что на меня почему-то с восторгом смотрит Ратмир. Впрочем, я быстро сообразил, почему с восторгом, – несгибаемый наставник продолжает вести занятия, хотя и сильно болен.

– Что ж ты на меня глазами такими горящими смотришь, вояка? Думаешь, великого воина встретил? Не воин и не великий подавно. Я дышу-то вполгруди и руку порой не чую, шуйцу, а я ведь левша, Ратмир. Сколько осталось – не знаю, жалко, что не все успел вам передать, но у вас и без меня наставников хватит…

– Таких нет, Ферзь, – негромко проговорил Ратмир.

– Тогда теперь стану по две шкуры драть с вас, время не терпит.

– Ты ведь некрещеный, Ферзь? – вдруг спросил уный.

– Верно. А что тебе за печаль до того?

– Есть тут, возле города, избушка… Ну, в городе бы не позволили такую ставить. Но тут недалеко, сразу, почитай, за стенами стоит, – заговорил Ратмир, пряча глаза.

– Хорошо, что есть, а что мне в той избе? – поневоле заинтересовался я, больно таинственный вид напустил на себя парень.

– Там колдун живет. Говорят, темный, потому и не потерпят его в городе. Слышал я, что он такие болезни лечил, которые ни один знахарь поправить не брался. Ну, если совсем честно, то не совсем у города – полдня пути до него, я покажу, как идти, или, если желаешь, с тобой схожу.

– Нет, не желаю. Но к колдуну сходить будет нелишним, вернее, хуже не будет, – я говорил серьезно. Мне, как нехристю, незазорно было сходить и к темному колдуну, а терять было нечего точно. Зато, если колдун поможет, то есть шансы передать уным больше. Успеть передать больше.

– Тогда завтра с утра? – обрадовался Ратмир.

– Добро. Скажешь уным, что занятий не будет пару дней, скажешь, что мне надо было уехать, а вот куда – не говори.

Ратмир поклонился и убежал, а я прошел в дом, на пороге которого сидел Поспелка и играл с собакой – они перетягивали палку. Против того, чтобы с собакой играл мальчишка, я ничего не имел, так как у самого времени на собаку было не так уж много, разве что отрабатывали обязательный курс послушания и несколько команд, без которых ни одной порядочной собаке просто нельзя. Первая и важнейшая была «нельзя», и добивался я ее выполнения особенно строго. Здоровенный кобель, стать которым уже сейчас обещал Граф, который не особенно верит в то, что ему что-то может быть нельзя, способен стать и станет крайне серьезной проблемой.

Отдавать то, что в пасти, Граф уже привык, также привык к тому, что я могу забрать миску с едой или что-то из нее вынуть. Это удалось не сразу, и пару раз суровый псеныш все же получил по заднице прутом. После чего уверовал в то, что все поступки мои непогрешимы.

– Поспелка, поживешь пару дней у меня, – сказал я, – все сделаешь, как обычно. Вот тебе деньги, покупай продукты и присматривай за собакой и домом. Думаю, если ты тут останешься, тебя у князя на дворе не хватятся.

– А хоть бы и хватились, – Поспел небрежно махнул рукой.

– Ну оно и ладно. Один тут не забоишься? – поддел я пацана.

– Не забоюсь. Днем не боялся и ночью не побоюсь! – вспыхнул Поспелка.

– Ну смотри, а то хвалился тетеря сову схарчить, – я прошел в дом, оставив Поспелку на дворе, и закрыл за собой дверь.

– Дед! – негромко позвал я, и домовой появился передо мною. – Дед, мне тут посоветовали обратиться к темному колдуну, что живет за полдня от Ростова. Не слышал о таком?

– Слышал, сильный ведун, очень сильный. Но многие боятся его и правильно, кстати, делают. По мелочам к нему соваться опасно, но у тебя уж точно не мелочь, – подумав, отвечал домовой.

– Тогда еще прими к сведению – Поспелка тут поживет, пока меня не будет, уж не пугайте его.

– Уж не будем, не дурей тебя! – рассердился Дед.

– Вот и ладно, коли не дурее, – примирительно сказал я, но Дед отошел не сразу.

Вскоре мы с Поспелкой сели за стол, а потом я устроил его на ночь на лавке, сам лег на другую и задумался. Интересное кино выходит – то, что я некрещен, дает мне возможность и нежитей видеть, и к колдуну сходить. Может, такова и есть Божья воля, как-никак, просто так ничего не бывает? С этой мыслью я и провалился в глубокий, без сновидений, сон.

Утром я снова вскочил в неприличную для «совы» рань. Со мной вместе встал и Поспелка. Я успел размяться, когда самый мой младший ученик сообщил, что стол накрыт. А тут подоспел и Ратмир и был приглашен к столу. Видимо, решил, что не стоит полдня ноги бить по лесам. А вообще, по здешним лесам прогулки порой дорогого стоят, как я уже мог заметить. Так что под куртку я повесил свои сюрикены. Ратмир же был вооружен мечом и ножом, а на седле висел колчан со стрелами и загодя снаряженный лук. Судя по всему, развлекательной нашу прогулку считать не стоило.

Поев, я повторил Поспелу, чтобы не волновался, если меня не будет несколько дней, велел следить за домом и скотиной (Графом и Хондой) и не злить домового и Дворового. Поспелка слегка побледнел, но взял себя в руки и солидно покивал головой.

Ехали мы неторопкой рысью, почти не разговаривая. Так это продолжалось несколько часов, пока я не нарушил молчания:

– А чем прославился этот колдун?

– Чем? Как-то раз в лесу, как раз недалеко от его дома, князь тешился охотой. Они подняли медведя, но один уный оплошал, и медведь сильно поломал его, а кроме того, отхватил кисть руки, и кровь, сам понимаешь, наставник, хлынула ручьем. Пока думали, что делать, перетянув руку, из леса и вышел этот самый колдун. Он молча снял веревку и сказал несколько слов, которых никто не понял. Но кровь унялась. А уный заснул. Колдун предложил на выбор: везти уного в Ростов, где тот и умрет, или нести его к нему, к колдуну. Решили лучше отнести к колдуну. Колдун велел приехать через седмицу и вернул им живого, хотя и слабого уного, который, тем не менее, легко перенес поездку в Ростов. Всего лишь через семь дней, хотя в том виде, в котором его оставили, ему бы полагалось или умереть, или пролежать пластом несколько месяцев.

– Интересно, – протянул я. – Очень интересно. А он дорого берет?

– За уного ничего не взял. А так, говорят, по-разному. То ничего не возьмет, а то денег требует, причем немалых денег требует, а куда деваться – дают, – рассудительно сказал уный.

– Ну, посмотрим. Больше, чем у меня есть, я все одно дать не смогу, – поведал я восхищенному уному очевидную до боли вещь. На чем наша беседа и прекратилась вовсе. Лес в ожидании скорой осени притих, готовясь к переменам. Перелом года в лесу всегда особенное время, лес становится задумчивым, молчаливым, он словно до последнего медлит, не желая верить в приход королевы года – осени.

Когда перед нами показалась черная, сливающаяся с ельником, в котором стояла, изба, Ратмир остановил коня и сказал:

– Если ты желаешь, я пойду с тобой. – Сам он, как я понял, этого совершенно не желал, хотя и старался вида не показывать.

– Незачем. Дорогу ты мне показал, теперь я и сам не потеряюсь, а к колдуну тебе соваться вовсе не след. Так что поезжай домой, скажешь, что я уехал на несколько дней. Вот что еще – никому не говори, куда. Но найди Ратьшу и ему скажи, куда и почему я подался. Больше – никому. Спасибо, что проводил.

– Не на чем, наставник, – Ратмир поклонился, поворотил коня и вскоре пропал за деревьями.

К избе колдуна вела достаточно проторенная тропа, чувствовалось, что ходили к нему не так уж и редко. Тропа, по которой мы ехали, отошла от дороги пару часов назад, так что заблудиться было бы достаточно сложно. Я остановил Харлея и постоял на тропе какое-то время в задумчивости. Было о чем подумать! Заехал черт-те куда, к колдуну, которого, несмотря на его таланты, не потерпели в городе, примерно знаю, чем это может быть чревато, и, честно говоря, немного побаиваюсь.

Тут и навалился на меня приступ кашля, да такой, что я чуть с седла не сверзился. Выбор, судя по всему, нельзя было бы назвать роскошным. Повернуть в Ростов и смиренно дожить, что осталось, а оставалось, как я понимал, немного. Или продолжить путь к колдуну, к которому я, собственно, и приехал. Если я вскоре догоню Ратмира, то легенда о бесстрашном «Ферзе-с-деревянным-мечом» прикажет долго жить. Равно как и школа.

Да что за бред вообще?! Я разозлился и твердо направил Харлея к избе, остановился у ограды из длинных потемневших жердей, спешился и ввел коня во двор. Там я привязал его у коновязи, которая была на дворе, хотя ни конюшни, ни других лошадей я не приметил. Следовательно, просто коновязь для лошадок гостей.

Я прошел к двери и негромко постучал. Но только лишь я дотронулся до досок, как дверь с жутким скрипом открылась, и на меня пахнуло запахом трав и старого дерева.

– Есть ли кто живой? – негромко сказал я, не торопясь входить в темную избу. Если уж обычный домовой мог поленом шарахнуть, то что от колдуна ждать.

– Есть, как не быть, – чей-то низкий, мрачный голос прозвучал в сумраке избы, к которому я никак не мог привыкнуть, оттого ничего и никого и не видел. – Даже двое пока – ты и я. Пока, – повторил кто-то.

– Постращать меня решил никак, колдун? Брось, пустое это дело, – я все еще пытался бравировать.

– Пустое? Посмотрим… – заскрипели половицы, но к двери так никто и не подошел. А затем колдун снова заговорил, и голос его был весел и жесток: – Вон как! Нехристь! Да к вечеру, да ко мне! И ты еще что-то про пустые дела мне говорить будешь? – Колдун, наконец, шагнул к двери. Взгляды наши встретились.

Взгляд карих глаз колдуна был просто невыносимо тяжел, он давил почти ощутимо, на дне его зрачков словно бесновались искры, заманивая, затягивая душу туда, откуда нет возврата. Я сопротивлялся, что было сил, но чувствовал, что надолго меня не хватит. Вот тебе, Ферзь, и съездил к врачу.

Но тут, когда силы уже почти оставили меня, перед моим внутренним взором появился старик Тайра, который сидел в медитации на берегу океана, спиной к нему, лицом ко мне. Глаза его были закрыты, и небывалым спокойствием веяло от него, покоем, о который разбивались вдребезги все земные невзгоды.

Колдун погасил свой нечеловеческий взгляд и одобрительно сказал:

– Силен ты, вой. Не ждал такого. С чем пожаловал, говори.

– С болезнью пожаловал, колдун. Да ты, поди, меня и в доме слышал, – устало проговорил я, проходя в дом по приглашающему знаку знахаря.

– Слышал. Кашель скверный у тебя, вой, такой малиной не вылечишь и медом не запьешь.

– Знаю, – кратко отвечал я, шагая за порог.

– А нешто, касатик, не боишься к деду-колдуну в избу заходить?

– Нет, не боюсь. Я к тебе не со скуки пришел, сам, поди, понимаешь.

– Понимаю… Осчастливил старого хрена – княжий гридень с поклоном… А не побрезгуешь со мной за столом посидеть? Закусим чем есть да и сбитню попьем? Нет дома хмельного, не обессудь. Аль побрезгуешь?

– Мне ли тобой брезговать, старик. Позовешь за стол – сяду.

– И впрямь за стол сядешь? С колдуном?! – поразился старик.

– Еще раз повторить? Не побрезгую. Или ты, дед, хлеба предложил, да пожалел? – Я широко шагнул в избу и стал под матицей.

– Садись, садись, вой княжий, к столу, садись, сейчас старый дурак и соберет, что боги послали… – Старик искренне засуетился и сразу стал не похож на того мрачного, угрюмого, ехидного и жестокого старика, каким он казался первые мгновения в доме.

– Я не вой, старик. Я уных учу, – честно признался я. Чужие почести мне ни к чему.

– А как же не вой – и учить? Али письму, языкам чужеземным? Нет, касатик, не ври старому, меч на плече у тебя, не палка. Хоть и деревянный, а жизней попил всласть. Хозяин его на то щедрый…

– Вот тому и буду учить. А как воем стать – пусть у пестунов порты преют, – закончил я.

– И то верно. Как звать-величать тебя? – Седой, бровастый дед напомнил мне чем-то моего домового.

– Ферзем зови, других имен… – но старик не дал мне договорить:

– Ты о пропаже памяти князю говори и уным своим, мне не надо. Не бойся, со мной твоя тайна останется, со мной и умрет, мне ее девать некуда. Давай сперва поснедаем, а потом я посмотрю, что за кашель на тебя кинулся.

Что мы и сделали.

После ужина старик велел мне снять рубаху, с интересом посмотрел на старые шрамы, хмыкнул и повел ладонью над кожей. Лицо его стало строгим и сосредоточенным, пальцы слегка подрагивали, я чувствовал, как от них словно нисходит какая-то странная, незнакомая мне сила. Рука колдуна замерла, и он закрыл глаза. Воцарилось молчание.

– Знаю я эту боль, – заговорил старик, отойдя от меня и встряхивая рукой, словно сбрасывая с нее воду после умывания. – Долго ждет, потом насмерть кладет. Вовремя ты, Ферзь. И время года ты удачно подгадал, как раз и корешки, что надобно, вызрели, и травки, что нужны, вылежались. Сегодня переночуешь у меня, пока я зелье состряпаю, а потом заберешь что дам и поедешь к себе домой. Договорились ли?

– А что, у меня выбор есть, что ли? – усмехнулся я, но колдун шутку не поддержал:

– Есть, конечно. Повернуться и уйти и подохнуть, с колдуном не путаясь и себя не осквернив.

– Мне такой выбор не глянется, колдун. У меня дела тут есть еще, много дел и все, как на подбор, серьезные. Где велишь ночевать? – спросил я, глядя в окно, за которым на ветвях уже начинала умащиваться ночь.

– Не прогневайся, Ферзь, в доме не положу, как бы беды не нажить. На сеновале поспишь ночку? – Колдун был совершенно серьезен.

– В своем дому хозяина слушай, – отвечал я. – Веди на свой сеновал.

– И то верно, путь долгий, болячка тяжкая, устал ты, Ферзь, пора и опочив наладить, – забормотал колдун, провожая меня по двору на сеновал. У дверей сеновала я остановился и произнес:

– Дозволь, дедушка, переночевать!

Колдун от удивления присвистнул:

– Нешто еще не все забыли?

– У меня дома и домовой живет, и Дворовый, забыть не дадут, да и раньше я про это знал.

– Ну и спи тогда спокойно, только к стропилам не лазь, там травки разные сушатся, некоторые и трогать руками нельзя…

– Не полезу я, старик, к стропилам, спать я стану, – отвечал я, и старик ушел. Я вышел с сеновала, чтобы покурить перед сном, не на сене же курить. Я курил, сидя на корточках, слушал ночной лес и попутно лениво думал, для кого же колдун держит сено, если не держит скотину? Лосей, что ли, кормит? Или лошадей гостей своих? Так и не найдя ответа, я встал, потянулся и ушел спать.