Текст книги "Книга о красивой жизни. Небольшая советская энциклопедия"

Коктейль времени не распадается, пьется сладко, тягуче, с подступающим просветлением и яростной мыслью: мы не умрем, нам незачем и неохота умирать, мир так тепел и прекрасен.

 
На пропитанную корочку хлеба
упали капли золотого меда:
мускат «Жемчужина России» –
искусный яд ушедших виноделов.
Шесть лет, как джин, провел
В глубокой бочке.
Теперь он служит мне
И исполняет все мои желанья.
 

Калифорнийские вина

По производству вина Калифорния занимает выдающееся место в Новом Свете и безусловно входит в ряд ведущих мировых винных держав. Происхождение этой деятельности здесь отлично и от европейского, и от российского опыта, но характерно для вновь освоенных земель – Южной Африки, Австралии, Чили и других стран, подключившихся к европейской цивилизации.

В Европе лоза двигалась вместе с христианством, вытесняя вином бузу, мухоморы и прочие галлюциногены. Решающую роль в этом продвижении сыграли монастыри, где неспешно, но навсегда формировались сорта винограда, типы и сорта вин, вкусы и культура винопотребления.

В России виноградарство и виноделие были исключительно барской или царской (государственной) затеей, вычурной, дорогостоящей и малодоступной для люда.

В Америку, в Калифорнию прежде всего, виноград пришел вместе с виноградарями и виноделами из Европы – Италии, Испании, Франции, Германии, Греции. Иммигранты привозили с собой и лозу, и опыт выращивания, и опыт виноделия, и опыт потребления. В результате все калифорнийские вина – довольно точные слепки европейских, не более того. Никаких затей и отклонений. Единственное изобретение – зинфандел. Ничего нового. Строгие и тщательные репродукции. На калифорнийских просторах уживаются все европейские культуры и сорта: совиньон, каберне, шабли, шардонэ, мерло, шампанское, мускат, рислинг, рейнвейн, мозельское, алиготе, аликанте и так далее. Есть тут и неплохие репродукции наших вин – шампанское «На здоровье!», молдавские вина, кое-что другое.

Высокая степень коммерциализации потребительского рынка отрицательно сказывается на качестве вин – марочных и коллекционных здесь немного, а главное, почти все вина напичканы серосодержащими консервантами сверх меры и вкуса.

Если же говорить о культуре потребления, то тут есть свои специфические особенности, в частности:

• в каждом приличном доме имеется небольшая коллекция;

• весьма популярны пикниковые галонные и полугалонные бутылки, хотя в большинстве пикниковых мест потребление алкоголя запрещено (но следят за этим в полглаза);

• очень распространены дегустации и пробные выпивки;

• в основном районе производства вин (Напа и Сонома северней Сан-Франциско) существует своеобразный винный диснейленд: экскурсия превращена в развлечение и аттракцион.

Мне очень нравятся вина графства Монтерей и особенно – в среднегорье Паса Роблес. Это очень красивые места, а вино любит красивые ландшафты и пейзажи. Одним из лучших вин Паса Роблес является Опполо, а Кармельской долины в Монтерей каунти – миндальное шампанское, напиток просто выдающийся, даже шедевр.

Сейчас в Калифорнии, как и во всем мире, вино интенсивно вытесняется пивом; новый баланс в алкогольном царстве легчает градусами (крепкие напитки вытесняются еще быстрее). Тем не менее, калифорнийскому виноделию и винопитию можно пожелать светлого будущего. Здесь не хватает истории и, самое важное, – местной мифологии, превращающей историю в культуру, а случайное и всеядное потребление вина в традиционное и сегментированное.

Бальзамы, настойки и ликеры

Вот примечательная затея – соединить приятное с полезным, алкоголь с целительством. Вино, пиво и прочий алкоголь с медицинской точки зрения сами по себе полезны: и как возбуждающие аппетит (аперитивы), и как дезинфецирующее, и против радиоактивности (водка и каберне), и против малокровия (мерло и красные вина), и при недостаточной кислотности желудочного сока, и как противовоспалительное (глинтвейны, горячий кагор, горячее пиво, грог и т. п.).

Настаивать водки и спирты можно на любой растительной, животной и минеральной материи: на лимонных, мандариновых и апельсиновых корочках; на калине, клюкве, рябине и любых ягодах и фруктах; на калгане, анисе, валерьяне, пустырнике; золотом, маральем, марьином (горный пион), красном, черном, бадановом, солодковом, женьшеневом, элеутерококковом корнях; на заманихе, лимоннике, ореховых перепонках и скорлупках, змеином, муравьином, пчелином яде, на меду, смородиновом и вишневом листе, укропе, мумие, крапиве, тмине, перце, барбарисе, кизиле, чабреце, кофе, цикории, пантокрине из рогов маралов, на мускусе, красавке, куриной, рыбной или свиной желчи, березовых и смородиновых почках, липовом цвете, маковом семени, разных целебных травках, веществах и пр.

Терпеливые европейские монахи, предвкушая вечность райского блаженства, холили эти целебные настойки, наливки, бальзамы и ликеры. Так возникли бенедиктин (в монастырях ордена бенедиктинцев), шартрез (в Шартри, Франция), многое другое, продаваемое ныне и в аптеках, и в винных магазинах.

Есть среди этого сонма и чемпионы – знаменитый «Рижский бальзам», «Уссурийский бальзам» на тридцати редчайших и сильнейших растительных биостимуляторах, шустовская «Рябина на коньяке», финская клюквенная водка, черносмородиновый «Абсолют», корейская гадючья водка. Общим свойством всех этих целебных напитков является их выдержка – чем дольше хранится, тем целебней, а также дозировка потребления, ведь все это, в сущности, яды, поэтому дозы должны быть микроскопическими. Эффективно лишь при регулярном и длительном употреблении чайными ложечками, каплями, ликерными рюмашками, самыми маленькими изо всех.

«Уссурийский бальзам» – целебный алкоголь

Виноделие держится на фанатиках. Надо отдать жизнь, порой жизнь нескольких поколений, чтобы создать Вино, которое будет веками украшать будни и праздники людей. Таковы шампанские и бургундские вина, кагоры и коньяки, рейнские и мозельские вина, токай и массандровские вина. Таковы настойки и наливки «Уссурийского бальзама».

Сегодняшняя фирменная коллекция – «Уссурийский бальзам», бальзам «Русский остров», настойка «Аралиевый букет», бальзам «Уссурийский сюрприз», настойка «Кедровая падь», «Капитанский ром», настойка «Золотой фазан», джин «Черный бархат», настойка «Панты на меду», наливка «Шиповник на коньяке», чесночный «Эликсир молодости», безалкогольный бальзам «Гербамарин» – смесь трав и морепродуктов, – вот лишь та продукция, что уже вырвалась на мировой рынок, получила признание и авторитет, обрела международные сертификаты качества.

Еще совсем недавно достать «Уссурийский бальзам», даже во Владивостоке, было делом хлопотным: малые партии распределялись под чутким руководством в узком кругу партхозистеблишмента, пара бутылок бальзама открывала любые двери в бюрократических чащобах московских министерств.

Сейчас фирменные магазины «Уссурийский бальзам» – на каждом углу в Приморском крае. Но эти границы уже тесны бурно развивающемуся производству. Бальзам прорвался в Москву и Корею, Японию и США. На него посыпались дипломы и медали, отечественные и международные, престижные и авторитетные – не успевают ставить награды на этикетки.

Несмотря на расцвет, «Уссурийский бальзам» – не без проблем: дизайн и защита от подделок еще отстают от производства, хотя все большую популярность приобретает штофная и полуштофная тара, которую и в интерьере иметь приятно, и подделать нелегко. Реклама и маркетинг здесь только становятся на ноги. Например, лишь начались разговоры о создании сети дегустационных залов и о дегустационной маркетинговой разведке вкусов. К тому же внутренний спрос на эту шикарную продукцию стал падать: когда люди теряют работу или не получают по полгода зарплату, им не до изысков, и пьют они обычно горькую, как судьба, водку.

Можно найти и хорошие решения проблем. Для большинства производителей фирменных изделий в нашей стране бич Господень – воровство. Несуны тянут все подряд: и спирт, и готовые изделия, самые же ушлые воруют этикетки. На «Уссуриском бальзаме», помимо строгого контроля, есть и такой цербер, как хорошая зарплата – сто раз почешешь в затылке, что лучше: украсть и лишиться высокой зарплаты либо оставаться честным.

На чем держится это производство, что сродни колдовству? Как всегда – на трех китах.

Уссурийская тайга, когда входишь в нее, – настоящая аптека. Ароматы дурманят и пьянят. Сотни ароматов, тысячи оттенков и нюансов, зримого и вдыхаемого миров, тайные элексиры завораживают и придают силы, все заповедно и околдовано, как в страшной сказке. Веками люди входили сюда – не хозяевами, а робкими искателями чудес и исцелений.

И находили их. Здесь даже привычные и обычные растения целебны, чудеса же исцеления принадлежат женьшеню и лимоннику, элеутерококку и аралии, заманихе и бархатному дереву, маньчжурскому ореху – более тридцати целебных эндемиков хранит уссурийская тайга, и все они – в арсенале производства.

Сюда же – уникальный приморский мед и пантокрин из пантов (молодых рогов) таежных оленей. Сюда же, уже не из тайги, но из глубин океана, – диковинные растительные и животные снадобья: икра морских ежей, трепанги, кукумария, ламинарии, морской гребешок, трубач и еще невесть сколько чего.

Энтузиасты и ученые. Времена многолетних опытов, проб и ошибок уходят. Теперь те же энтузиасты, фанатики и чудодеи, – профессиональные химики, врачи и биологи, на них работает наука. «Уссурийский бальзам» активно сотрудничает с академическим Тихоокеанским институтом биоорганической химии: надо знать не только свойства всех природных ингредиентов, но и все воздействия, и побочные влияния этих компонентов на человека, на различные болезни, состояния и ощущения. Помимо лечебных свойств, почти все эти корни, травы, плоды и ягоды обладают тонизирующим свойством, являются мощными биостимуляторами.

Традиции уссурийских бальзамов уходят в далекую древность. Тут и народная медицина исконных маньчжурских народов, и китайская медицина, и японская аквамедицина, и корейское корнелечение, и особенно – секреты тибетских врачевателей. Все это вовсе не словесная дань моде, это реализовано в технологиях и рецептуре, в правилах сбора, хранения и обработки природного сырья, все это коммерческая тайна и предмет особой недоступности.

А начиналось все более ста лет назад с трех предприимчивых братьев Пьянковых, решивших не только оправдать собственную фамилию, но и потеснить ходившую по всему Уссурийскому краю и Манчжурии китайскую водку «ханшинь» – дешевую, но низкопробную.

Нигде не было такой волокиты, как на дальневосточных задворках Российской империи. Чуть не на двадцать лет растянулась «деловая» переписка разрешений и попустительств. Лишь в 1892 году упорные братья добились земельного участка. В октябре 1894 года завод дал первую – и сразу – первоклассную продукцию. Это совпало с волной хозяйственного освоения Уссурийского края и мощным притоком переселенцев из Европейской России по морю и по Транссибу. Транссиб, кстати, шел тогда напрямую во Владивосток, через Монголию и Китай, лишь позже была построена дорога на север, к Хабаровску.

Бизнес бурно расцвел, достигнув к началу Первой мировой войны оборота 3 млн рублей в год, и продолжал бы свое семимильное развитие, кабы не исторические перемены – в мае 1919 года партизаны именем диктатуры пролетариата, самого пьющего класса в России, уничтожили завод и все вокруг. Лишь спустя несколько лет эта диктатура вновь открыла завод, прозябавший на выпуске интернационального и беспородного продукта всех неимущих – водки.

Однако – «мастерство не пропьешь» и промысел не уничтожишь. Исподволь, полулегально, малым огонечком теплилось и восстанавливалось заветное дело с корешками и травками, горькими зельями, сладкими плодами и потаенными ядами.

И когда сменились политические декорации и спали драпировки дефицит-экономики, «Уссурийский бальзам» вышел из анабиоза и стал разворачиваться.

У нас появилась, со времен Льва Сергеевича Голицына, князя тостов, возвышенная и романтичнейшая манера описания вин. Поэтические перлы, пафосные метафоры, аллегорические гиперболы, ботанические оксюмороны вроде «букет хорошо пережаренной осени» и прочий пыл и бред – все это уже стало утомлять и вызывать скуку недоверия.

Бальзамы, настойки и наливки «Уссурийского бальзама» отличаются естественностью сложных ароматов, предельной четкостью и узнаваемостью всей гаммы входящих компонентов, запоминающимся вкусом и отчетливым, содержательным послевкусием.

Настойки хороши в аперитивном употреблении, к ним желательны островкусовые и необъемные закуски – долька лимона, маслины, немного подлимоненной красной икры на свежем белом ситном со сливочным маслом французского или вологодского толка. Вполне уместны и лососевые, но не все, а наиболее алые сорта – чавыча, сима и нерка. Семгу лучше приберечь для другого случая, а кету и горбушу не надо лишний раз позорить.

Наливки хороши на десерт, в чаепитии, с обессахаренной мелочью и сухостоем: орешками, крекером, соломкой, печенюшками; сюда пойдет также сыр твердых сортов; камамбер, рокфор, брынза, голубые сыры, чеддер и подобные увлекательные нежности тоже, конечно, можно, но очень понемногу.

Собственно бальзамы хороши и в водке, и в простых столовых белых винах, и в кофе, и в чае, и в прохладительных настоях, и особенно – в коктейлях и крюшонах. Иметь в баре, домашнем или коммерческом, небольшую коллекцию бальзамов – значит быть спокойным за любой вечер и любую компанию, включая одиночество. Следует при этом подчеркнуть, что вечер или ночь любви без бальзама может оказаться незапоминающимся препровождением времени.

Кстати, о рекомендациях времени. Все эти шикарные напитки – преимущественно ноктюрны, предназначенные для перехода от вечера к ночи. Лишь малые дозы бальзама уместны в утреннем кофе. И, конечно, все они зимнего употребления, с октября по апрель, особенно же стоит налегать на них с февраля, когда силы истощены и в окончание зимы не верится. Летом также можно, но только при сильной усталости и расслабляющих недомоганиях.

Ну и последнее.

Ценовая политика «Уссурийского бальзама» еще полна наивности. Когда фирма повзрослеет, ее напитки подскочат в цене, по сравнению с нынешней, раз в пять-шесть. Так что запасайтесь.

Джин и тоник

Тропическая лихорадка косила солдат британской армии в Индии. Средство борьбы с изнурительной болезнью было найдено, но солдаты неохотно принимали хинин из-за его невыносимой горечи. И тогда военные медики добились у командования права, по которому положенная каждому солдату ежедневная чарка выпивки выдавалась только с хинином. Естественно, что интендантство отпускало солдатам самую дешевую водку – можжевеловую. Чтобы не было мухляжа, водку и хинин врачи сливали в один стакан. Ничего не оставалось солдатам-бедолагам, как пить это горько-вонючее пойло.

Процедура была ежедневной, и солдаты так привыкали к этой гадости, что, возвращаясь домой, требовали в лондонских, ливерпульских, кардиффских и прочих кабачках то же самое.

Лондонские снобы, нигде никогда ни в каких индиях не служившие, но желавшие казаться героями британской колониальной армии, тоже стали пить эту отраву и, в строгом соответствии со своими социальными функциями, придали пойлу бешеную, чисто снобисткую популярность.

Так возник напиток «джин и тоник».

Классический вариант его – треть джина и две трети тоника в высоком стакане, со льдом и соломинкой.

В наши сурово-пьяные дни джин и тоник стал чуть ли не дамской забавой, уделом изнеженных и неприспособленных пить горькую из горла.

Конечно, нашему брату эта смесь может показаться практически безалкогольной. Помню, первые мои попытки освоить этот коктейль кончались однозначно: через полчаса – джина уже нет, тоника полно – хоть опять беги за джином, а я – ни в одном глазу. Но теперь-то я умею.

Подойдешь нынче к стойке в глубине пятизвездочного отеля ранним утром, часов чуть ли не в двенадцать: «Джин энд тоник, плиз» – «Вы сейчас будете оплачивать или записать на счет вашего номера?», протянешь безупречно смазливой барменше гостевую карточку президентского апартмента, выйдешь аутсайд, на гольфовую площадку с видом на океан, задумаешься о чем-нибудь нетленном, о судьбе Доу-Джонса, например, а лед-то не тает, сладкая отрада забвения втекает медленно, неспешно, и так по кайфу эта горечь через соломинку, и горечь всей моей незадачливой миллионерской судьбы.

Про пиво

Светлой памяти темного «Двойного золотого» посвящается.

Залитый мягким и пряным солнцем сентябрьский город. Сквозь пеструю, немного зябкую листву проглядывает лукавая мудрость жизни – плевать на все. Прежде всего, конечно, на работу, не то чтобы проклятую, но очень удобную для наплевательства. И мы едем в «КПЗ», «Киевский пивной зал», именуемый также «Сайгоном».

В двенадцать тут еще пустовато, а через два часа под дверью будет колыхаться и материться скупая мужская очередь голов в пятьдесят, все столики будут заняты, а на каждом столике – по двадцать-тридцать кружек свежайшего, в нарядной, пол-ладони толщиной, пенной бахроме.

Как нам сегодня повезло! Сегодня – раки. Их разносят на тарелках килограммовыми охапками, огромных, темно-красных, пахнущих лаврушкой, перцем и самими раками. На правах завсегдатая и заправилы сообщаю подлетевшему официанту:

– Валер, значит, так: всем по пять кружек для начала и кило раков на старт. И помордастей, пожалуйста, с обеими клешнями, победителей. Вот рупь. У меня сегодня день рожденья.

Пятнадцать кружек выгружаются на стол через минуту. За кулисами идет непрерывный разлив пива безо всяких заказов, только успевай мыть кружки и заливать их. Счет ведут сами официанты, ну и мы, если, конечно, в состоянии.

«С утра выпил – весь день свободен».

Первые пять улетают практически сразу, без пауз и дум о закуске. Холодное, пенистое, в меру неразбавленное, свежайшее – только что с Бадаевского, расположенного совсем близко, на Дорогомиловской набережной. Нутро жаждет этого пива так, как будто до того никогда не потребляло его и вот, наконец, дорвалось. Облизал губы от пены предыдущей кружки и тут же поднимаешь следующую, пьешь жадно, большими глотками. А вдруг отнимут? А вдруг землетрясение или война? или борьба за мир? или жена войдет?

К ракам рука тянется только после пятой – раньше как-то даже и неприлично, и малодушно: мы, что, раков пришли сюда есть?

После десятой наступает некоторое равновесие, некоторый баланс и успокоение страстей: теперь после каждой кружки надо идти сливать лишнее.

За соседними столиками режутся в коробки, но мы – народ серьезный. Нам есть о чем поговорить, например, о бабах, о футболе, о работе, о погоде и, наконец, о самом важном и насущном: «какую страну проссали».

От табачного дыма видно ясно только то, что пьешь, все остальное плывет и колышется. Кто-то разбавляет пиво водкой и бормотухой, ломая чистый пивной кайф – до этого я еще не скоро дойду, но дойду, как почти все мы благополучно дошли.

Где-то в районе двадцатой наступает пивное отупение и равнодушие. Советская власть уже не кажется такой монотонно омерзительной, а раки поедаются так, будто мы их каждый день едим.

Валера приносит еще двадцать. Нас уже четверо, опоздавший уже никогда не догонит нас и так и будет плестись в отдалении пяти кружек: а не надо задерживаться на работе, мало ли что начальник неожиданно пришел, у всех начальники, мы же не опоздали!

– Леща будете?

– Почем?

– Три. Классные лещи, килограммовые.

Я достаю зелененькую трешку, прячу ее, достаю из другого кармана увесистый красный червонец:

– Четыре, на каждого по хвосту. И чтобы с икрой.

– Давай еще два.

– Ну, держи еще трояк, но чтоб все метровые и с икрой.

Сегодня мой день рождения – я обязан быть щедрым, сговорчивым и властным, тем более после уже принятых двадцати. А кроме того, при благословенной цене пива по 22 копейки за пол-литра (пиво во всех барах одного сорта – «пиво», впрочем, кажется, «Жигулевское», потом будет другое, но одно пиво – «Ячменный колос», по 20 копеек из автопоилки, с недоливом примерно ста граммов в каждой кружке), при трехрублевой цене за кило раков легко и необременительно быть расточительным барином. Однова живем, а до получки в сто рэ в месяц все равно не дотянуть!

Кстати, радостное утро как-то незаметно потускнело и пошло в тихую и задумчивую вечернюю зарю: окна КПЗ выходят на Запад, куда все мы в тайне от себя и окружающих стремимся, хотя бы ненадолго: булькнуть с папашей Хемом или Эрихом Марией Ремарком по стаканчику чего-нибудь, типа замороженного дайкири или кальвадосу, хлопнуть по плечу: «Ну, что, старик, на Западном фронте без перемен? По ком звонит колокол? Прощай, оружие!» – и можно вновь возвращаться в свою шарашку ковать топливную систему для грозных мирных ракет, ваять отчеты о непроделанной работе и спать на едином политдне.

В подступающих сумерках как-то плевать на праздничный домашний ужин. Я иду к автомату и, как мне кажется, трезвым и спокойным голосом сообщаю, что буду позже, чем обычно, что мы с ребятами решили заскочить выпить по паре пивка в «Сайгоне»:

– Так что буду к семи, ну, если там очередь, то к полвосьмого. Неудобно перед ребятами, понимаешь, свой день рождения замыливать. Ах, уже восемь? Ну, тогда лечу!

В одиннадцать бар закрывается. Валера приносит только по две:

– Больше нету.

«Тридцать две кружки – это неплохо, это совсем неплохо», – рассуждаем мы, выйдя на ночь божью. Но на метро я уже не доеду, да его уже и закрыли, кажется, – надо брать такси.

– Мужики, рубля до завтра ни у кого не будет?

Это все я рассказываю своему приятелю. Мы сидим в немецком ресторане Stammtisch, в Калифорнии, в миле от Тихого океана. Перед нами огромные бокалы октоберфест-пива, тяжеленные литрухи.

Пиво тепло-янтарного цвета, густое, мягкое, с необходимой легкой горчинкой и орехово-ржаным послевкусием. От этого янтарного пива и небо кажется янтарным. И солнце. И наш столик из пластика. Мы уже не ребята – мне стукнуло шестьдесят, моего приятеля пристукнуло еще сильнее. В нашем возрасте уже ничего, кроме воспоминаний. Мой приятель когда-то был журналистом, поэтому у него очень странные пивные воспоминания: он вспоминает газетные и журнальные статьи об американском пиве, английском пиве, бельгийском пиве. Он был во всех этих странах и, конечно же, везде пил пиво и неплохо в нем разбирается, но газетные сообщения ему кажутся более убедительными, чем личный опыт. У него неплохой вкус – ему нравится пиво чуть темнее и чуть более резкое, более горькое, чем мне. Так ведь он и старше меня.

А я в простоте душевной налегаю на собственные воспоминания: о вишнево-бархатном пиве пражского «У Флеку»; о светлом пиве с огромной сосиской, которое пил на вокзале в Мюнхене, в ожидании электрички на Венецию, – и кабы не жена, я бы так и остался на этом вокзале, благо и бесплатный туалет под носом; о домашнем деревенском литовском пиве из партийных подвалов, которое неожиданно свалилось на мою счастливую голову; о темном горячем портере с медом и перцем в варшавской пивнушке – вот что снимает любую простуду всего за один литр!

Расхождение в жанрах делает нашу неторопливую беседу очень содержательной и позволяет каждому чувствовать свое превосходство: он – своей начитанностью, я – насыщенностью. Американцы, даже в немецком ресторане, не очень заботятся о пивных закусках и интересах потребителя. То, что мы поглощаем под пиво, вернется – я, увы, уже знаю это, – изжогой. А ведь дома лежит, любовно завернутая в газету, настоящая, привезенная из Астраханского ханства вобла, толстопузенькая, с навек сомкнутыми, как у партизана на допросе, челюстями, мясистыми плавниками, огромным пузырем, податливыми ребрышками, полупрозрачным балычком и немного влажной, в оторочке коричневой горчины, икре. Впрочем, при всем моем уважении и преклонении перед воблой, икра в вяленом леще лучше, потому что ее больше, а в чехони еще лучше – ее и больше, и сама она вкуснее. Хотя, о чем мы говорим? Америка и чехонь – две вещи несовместные.

Пиво, вино, печеный хлеб и оливковое масло возникли практически одновременно и практически в одном месте – в Средиземноморье и его окрестностях. Эти открытия пытливого ума человеческого вполне конкурентоспособны с Всемирным Потопом, проходившем здесь же и примерно в те же исторические сроки. Именно Потопу и Ною мы обязаны шашлыком: «И обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь Бог в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека» (Быт. 8:21). Да, удался Ною тот первый шашлык, ясно также, что согласно Библии, Бог обонял только запах этого всесожжения на мангале жертвенника, а мясцо прибрали сам Ной с домочадцами: там, говорят, один Хам мог одолеть немало…

Пиво – сидячий напиток, ну, в крайнем случае, стоячий. Это напиток дружбы и неторопливого обсуждения мировых проблем. От баб до девочек. А вино – это лежачий напиток, напиток любви. А водка и все ей подобное – некоторое универсальное средство любви и дружбы, неумолимо приводящее к импотенции, злобе, дракам и войнам. Нет уж, давайте налегать на пиво и вино, так оно спокойней в мире будет. К тому же в пиве полно женских гормонов, миролюбивых, но, к сожалению, располагающих к полноте и тучности.

Пиво в последние десятилетия активно наступает на вино: молодежь все более склоняется к нему. Это потому, что любовь нынче стала какой-то странной. В Сан-Франциско кайфуют два мужика:

– Слушай, а возможна настоящая мужская дружба?

– Наверно, возможна… только природа все равно свое возьмет.

Некогда чисто чайная и пивная Северная Европа (Британские острова, Бенилюкс, Скандинавия, Германия, Балтийские страны, Чехия) теперь хлещет почем зря кофе, а винно-кофейная Южная Европа (Италия, Испания, Франция, Балканы) накачивается пивом. А ведь это нехорошо.

Мне не нравится идея глобализации, мне не нравится китайское или тайское пиво, тем более вино. Каждый должен пить то, что ему послал его Бог, а не Всемирная ассоциация торговли и транспорта.

И мне очень хочется пить темный и сладостный эль в Англии и Шотландии, а не на пляжах Белого моря, заедать добродушное бельгийское пиво жареной картошечкой из кулька-фунтика в Льеже, а не среди пингвинов, глотать баночный Koff (наш бывший питерский дореволюционный «Синебрюхов») солидных номеров, начиная с пятого, в саунах столицы Лапландии Рованиеми, а не под гавайской пальмой. Я – страстный патриот всех пивных родин на свете и не желаю быть безродным и беспородным космополитом.

В мире сортов и типов пива – море разливанное. Чтоб доказать это, недостаточно пить все подряд. Подойдем к этому вопросу научно.

Одни сорта пива базируются на чистой и мягкой воде («Балтика», «Тверское», московские, орегонские, прибалтийские, например), другие – на минерализованной воде среднегорий (баварские, чешские, «Сьерра-Невада», «Жигулевское»). Эти два типа – основополагающие.

Далее – пиво делится на собственно пиво и эль, в котором мало хмеля, но много хмельного.

Идем дальше. По колеру они делятся на светлые, янтарные и темные сорта, среди которых выделяются портер (пиво для продрогших и иззябших портовых лондонских рабочих) и «Гинесс» (специально для ирладцев и янки, а также беременных женщин).

По крепости – крепкое (сверхплотное), среднее, легкое, будвайзер, безалкогольное (как же меня рвало с него, просто выворачивало!).

По типу потребления: вечером дома, после работы в пабе, вместо работы с утра, уличное на ходу, пляжное, воскресное, беспробудное.

По ареалу распространения:

• домашнее,

• наше, тутошное, деревенское,

• местное (domestic, local),

• общенациональное,

• импортное,

• сделанное на малой Арнаутовской или Старо-Портофранковской.

По типу тары: бочковое, бутылочное, баночное, шаечное.

По типу закуси:

• с солененьким (вобла, раки, креветки, жареный хрустящий картофель, вяленый кальмар или осьминог, килечка, рыбка, жареные свиные шкварки, сыры и брынза, черные сухарики в соли, соленые сушки, орешки, моченый горох);

• с плотненьким (сардельки с тушеной капустой и картошкой фри, жареное мясо и шашлыки, шпекачки, сосиски с зеленым горошком, жареная рыба, вообще все сытное);

• под сигарету;

• под мануфактуру (рукавом).

По температуре:

• холодненькое, запотевшее, прямо со льда или из холодильника;

• горячее (особенно хорошо с медом, перцем, имбирем и другими пряностями во время или перед простудой);

• теплое (ну, это совсем гадость; однажды в Гаване мне отказались продать пиво, потому что не было льда, продавец считал, что теплое пиво продавать нельзя, я очень зауважал его, Кубу и американцев, приучивших местное население к только холодному пиву);

• с подогревом (зимой, на морозе, когда в обмерзшее пиво добавляют из чайника, очень рекомендую тем, кому врач прописал мочегонное, но рядом с поилкой обязательно должен быть спасительный забор).

По способу продажи:

• разбавленное,

• неразбавленное,

• с доливом после отстоя,

• без долива и без отстоя (лучше уж недолитое, чем разбавленное).

Таким образом, у нас набралось 645120 типов пива, если я что-то существенное не упустил. А ведь каждый тип – это от нескольких до нескольких тысяч сортов и наименований! Спешите, жизнь так коротка, а еще не все опробовано.

И в заключение.

Какое пиво надо пить? Тут советовать никому ничего нельзя. Тут у каждого должен быть свой заветный и только одному ему понятный вкус. Единственное, что могу сказать – не пейте дрянь: Богородица не велит.