Текст книги "Разрубленное небо"

Глава тринадцатая
ОБЕЗЬЯНА В ЗАРОСЛЯХ БАМБУКА

– Твой небесный покровитель, Ямомото-сан, и вправду могуществен, – повторил Годайго. И улыбнулся одними кончиками губ. Представьте себе, что вам пытается улыбнуться кобра, и получится улыбающийся экс-император. – Посланные в Ицудо люди, как уверяли меня, были опытны и умелы в своем ремесле, но ни один из них не выполнил порученного… Садись, Ямомото-сан.

Годайго показал на место за столом напротив себя.

«Ну что ж, все сходится: и нервно дергающие глазом самураи, и откровенное признание бывшего микадо. Вот кто, оказывается, стоял за всеми покушениями, – подумал Артем. – И, глядя мне в лицо, сознается в этом. Сознается так просто, будто речь идет об охоте на оленей. И что сие значит? Уж не то ли, что живым из этого дома он выпускать меня не намерен?»

Однако каким бы гадом ни был гражданин экс-император и что бы нехорошее ни копошилось у него на уме, против того, чтобы сесть, Артем ничего не имел. Проклятое зелье хоть и вышло вместе с рвотой, да, видимо, кое-что все же успело впитаться в стенки желудка, в кровь, или куда оно там впитывается – и легкая слабость в ногах до сих пор ощущалась.

Надо сказать, что садиться пришлось прямо на циновки. Ни скамеечек, ни дополнительных соломенных ковриков в комнате не было. Видимо, бывший Годайго исповедовал аскетизм во всех его проявлениях. Ну да, он же у нас император-монах, ему положено воздерживаться от плотских наслаждений, даже таких невинных, как мягкое сиденье.

– Зачем тебе понадобилась моя смерть, Годайго-сан? – спросил Артем.

– Твоя смерть не нужна мне, Ямомото-сан, – раздался звучный щелчок перекинутой костяшки. – Или ты предпочитаешь, чтобы я обращался к тебе как-то по-другому? Звал Белым Драконом, как многие зовут тебя за глаза, или называл именем, которое ты носил на своей прежней родине?

«Ишь ты, вежливый какой. Совсем недавно подсылал ко мне убийц, чуть позже травил и похищал, а теперь – как тебя называть, друг мой ненаглядный?»

– Имя Ямомото меня вполне устраивает, – сказал Артем. – Но зачем тебе вообще ко мне как-то обращаться, обращаются обычно к людям живым, а не к мертвым. Прости, Годайго-сан, но я не верю твоим словам, что моя смерть не нужна тебе. Как я могу поверить, когда ты только что признался в том, что подсылал ко мне убийц!

– Не к тебе, Ямомото-сан, а к тем, кто помогает гнуснейшему из людей вершить черное дело. Из-за кого на страну Ямато сыплются беды и несчастья. Ходзё Ясутоки – гнуснейший из людей, будь проклят весь его род до последнего младенца. – Имя сиккэна экс-император Годайго даже не произнес, а выдавил из себя, словно яд выплюнул. А после гибко нагнулся над столом, тем самым несколько приблизив свое лицо к лицу Артема, и до последнего с экс-императорской стороны стола донесло запах. От экс-императора пахло редькой.

– Кумазава Хидейоши, младший советник подлого Ясутоки, кто он есть? – Годайго, сжав остальные, показал Артему вытянутый указательный палец. – Он есть палец руки подлого сиккэна. Рука творит зло, и палец послушен злой воле. Отсечь палец – и уже не так крепко рука будет сжимать рукоять меча. И сестра Кумазава есть его плоть от плоти, суть от сути то же самое, что и брат ее. Что в ней женского, когда не желает она иметь мужа и домашних дел, а хочет воевать по-мужски и суется в мужские дела? Раз ей ближе дела мужчин, то и смерть она заслужила мужскую.

Раздались три подряд громких костяных щелчка. Артем мог бы добавить – злобных щелчка.

Кстати говоря, император-инок не предлагал гостю никаких угощений и напитков. Даже отравленных. «Может, пост какой великий на японском дворе?» – вяло подумалось Артему. Да, в общем-то, и не хотелось гимнасту ни есть, ни пить. Просто удивительно – кажется, впервые здесь в гостях ему не предлагали даже чаю. Ну разве что в разбойничьей пещере еще не предлагали, так там какие гости…

– Я что-то не понимаю, – сказал Артем. – Ты, Годайго-сан, говорил о своих людях, которым не дали совершить убийства в Ицудо. Таких людей было много. Четыре раза покушались на меня… Вернее, три раза, – поправился Артем, – с одним мы уже разобрались. Итак, три раза покушались на меня и один раз на Кумазава Ацухимэ, хотя некоторые полагают, что и в этот раз покушались на меня, но промахнулись. Ну, и последнего наемного убийцу мы выловили до того, как он вообще на кого-то покусился. Так о каких убийцах говоришь ты, Годайго-сан?

– Я говорю о двух сохэй, некогда изгнанных из обители. Они должны были убить гостивших у тебя в Ицудо Кумазава, лучше обоих. Я ничего не знаю об убийцах, посланных не мною. Убивать тебя, Ямомото-сан, я никого не отправлял.

Экс-император говорил терпеливо, но Артем чувствовал, что тот едва сдерживает раздражение. Видимо, все-таки не для того он затащил Белого Дракона в гости, чтобы вместе с ним считать убийц, а для чего-то совсем другого.

– Ты говоришь, Кумазава плохие, потому что служат плохому сиккэну, – задумчиво проговорил Артем. – Допустим. Но почему надо было убивать Кумазава именно у меня в замке? Можно было убить в столице, подстеречь на одной из глухих дорог, подкрасться на постоялом дворе, будь неладны эти дворы! Почему же все-таки в моем замке?

Вот чего Артем точно не собирался делать – затевать дискуссии о морали и нравственности. Мол, как же ты мог, император, хоть и бывший, и ныне действующий монах, то бишь религиозных чувств человек, докатиться до того, чтобы подсылать убийц к живому человеку. Бесполезны эти разговоры, пустая трата слов и времени, сотрясение воздуха. Раз подослал – значит, чувствовал себя вправе. И уж точно бывшему цирковому гимнасту не удастся наскоро перевоспитать и даже просто устыдить бывшего императора, который к тому же старше гимнаста чуть ли не вдвое.

– Ты спросил, почему у тебя в замке, а не где-нибудь еще? Ты очень умен, раз задал такой вопрос. – Дважды щелкнули костяшки четок. На сей раз щелчки были мягкие, снисходительные. – Я отвечу тебе честно. Чтобы вторая тень пала на тебя, Ямомото-сан. Первая же пала на тебя после убийства военачальника Такаши…

– Смерть Такаши – не твоих ли рук это дело, Годайго-сан? – в лоб спросил Артем.

Что ж, у бывшего императора появились все основания крепко разобидеться. Одно дело, когда ты сам признаешься в попытке убийства политических противников, совсем другое – когда тебя подозревают в убийстве прославленного военачальника, народного героя.

Годайго немигающим взглядом смотрел на Артема, беззвучно перебирая четки. Экс-император о чем-то напряженно размышлял. Может быть, о том, не пришла ли пора отдать приказ порвать гайдзина двум своим цепным псам, которые никуда не вышли, как сидели в комнате рядом с порогом, так и продолжали сидеть. Или глухие, или Годайго им доверяет как себе.

– Нет, Ямомото-сан, – наконец снова открыл рот Годайго. – Я не знаю, кто убил военачальника Такаши. Но не приложил ли ты к этому руку, Ямомото-сан?

– Нет, Годайго-сан, не приложил. Честно говоря, я впервые услышал о таком военачальнике только в связи с его смертью.

Император-инок кивнул, будто бы поверил. Судя по всему, его не слишком волновал поиск истинных убийц военачальника.

– Однако пополз осторожный слух, будто это ты подослал к нему убийц. – Каждую фразу Годайго сопровождал перебрасыванием костяшки на четках. – Потом я узнаю, что сиккэн отправил в Ицудо своего самурая Кумазава Хидейоши. Мне становится известно, что сиккэн поручил ему доставить даймё Ямомото в Хэйан, что сиккэн собирается учинить даймё Ямомото дознание по поводу убийства военачальника Такаши. Еще я узнаю, что за Хидейоши увязалась его странная сестра…

Когда Годайго заговорил о сестре Хидейоши, то на лице его явно проступило отвращение. «Интересно, он не очень жалует женщин как таковых или только женщин, которые пытаются в чем-то состязаться с мужчинами? Или у него что-то личное к Ацухимэ. Допустим, когда-то отказала ему. Любопытно, надо будет взять на заметочку…»

– Как я сказал, одна тень уже накрыла тебя, Ямомото-сан, – продолжал говорить Годайго. – Я представил, что случится, когда упадет тень вторая – когда сиккэн узнает, что в твоем замке были убиты его посланцы. Что бы ты тогда ни говорил в свое оправдание, на кого бы ни указывал, сиккэн бы уже не сомневался – это ты убил военачальника Такаши, а затем и его посланцев, когда узнал, что им поручено. И ты стал бы врагом сиккэна… А враг сиккэна – мой друг. – Годайго снова натянул на лицо улыбку кобры. – Тогда бы я пришел к тебе с дружбой, Ямомото-сан, и ты бы ее принял. Потому что нигде ты не смог бы укрыться от гнева сиккэна. Ни в одном замке, даже самом неприступном, ни на Окинава, ни на других дальних островах, ни в одних горах, даже на затянутой облаками вершине Фудзи. И никто не смог бы помочь тебе, и не стал бы помогать. А я бы смог. И стал бы…

Разговор нравился Артему все меньше и меньше. Понятно, что и с самого начала не нравился, с первого «здрасьте». Да и кому понравится, когда приволокли силой, да еще при этом опоили дрянью. Вдрызг разонравилось происходящее, когда этот, с позволения сказать, собеседник будничным тоном сообщил, что собирался убить твоих друзей. Но оказалось, что предел неудовольствия еще не достигнут, еще есть чему и куда ухудшаться. А особенно не нравились Артему прямота и откровенность бывшего императора. Не к добру такая прямота…

Две мысли пронеслись в голове Артема, как птицы над водой. Мысль первая: товарищ бывший император – чокнутый фанатик, в этом нет никаких сомнений. Мысль вторая: вот ведь, блин, кажется угораздило вляпаться в самое хитросплетение политических интриг. И совершенно непонятно пока, как из всего этого выпутываться.

– Чего же ты хочешь от меня, Годайго-сан? – впрямую спросил Артем.

Экс-император оценил его прямоту и так же прямо ответил:

– Мне нужен Белый Дракон.

Собственно, именно это Артем и предполагал услышать. А для чего еще мог ему понадобиться гайдзин Ямомото? Только как Белый Дракон и мог понадобиться.

– Я понимаю, – Артем кивнул. – Но для чего тебе вдруг понадобился Белый Дракон?

– Для чего? Чтобы спасти мою страну! И меня ничто не остановит на этом пути! – Годайго взмахнул рукой с четками.

– Разве стране что-то угрожает? Монголы разбиты…

– Монголы?! Есть кое-что похуже монголов. Род Ходзё – вот кто хуже и страшнее любых монголов.

Годайго неожиданно для Артема проворно вскочил на ноги и принялся вышагивать вдоль стола, от одной стены к другой.

– Задумайся вот о чем, Ямомото-сан! Никогда прежде чужие армии не приближались к нашим берегам. Никогда прежде правители иных земель и в страшных снах не могли вообразить, что нападают на страну Ямато. Знали, что сами Небеса станут на защиту страны Ямато и принесут погибель варварам. Так почему сейчас варвары решились, почему набрались храбрости? Я скажу тебе почему, Ямомото-сан. Потому что ослабла страна Ямато за время правления дома Ходзё. Ослабла, как слабеет человек, рана которого не заживает, а продолжает кровоточить. Кровоточащая рана моей стране нанесена домом Ходзё. Во время их регентства лишь стоны и крики о помощи слышны отовсюду. Только в доме Ходзё нескончаемый праздник, только они прирастают землями, только они богатеют…

Наблюдая за мечущимся от стены к стене экс-императором, Артем подумал, что тот, похоже, не только к женщинам «испытывает такую личную неприязнь, что кушать не может», но и к дому Ходзё. Вопрос – к кому больше…

– Хитрый Ясутоки и нападение монголов сумел обернуть себе на пользу. Он уговорил напуганного императора подписать закон, по которому сиккэн получает право мобилизовывать людей, не являющихся вассалами бакуфу, а также право изымать на военные нужды продовольствие у любого подданного Хризантемного трона. Каково, а? У любого! У кого пожелает! Я знаю, у кого пожелает Ясутоки – у своих противников, у тех, кто станет выступать против дома Ходзё, даже у тех, кто всего лишь скажет слово против Ходзё. И конечно, число противников дома Ходзё сразу станет меньше. Как же иначе, когда каждый будет знать, что в любой момент в твой дом могут ворваться воины Ходзё и отобрать все продовольствие на военные нужды. А если станешь сопротивляться, откажешься, поднимешь мятеж, то Ходзё в ответ поднимет против тебя императорскую армию…

Император-монах вдруг резко повернулся, метнулся к столу, опустился на колени, нетерпеливым движением раскрыл стоявшую на столе коробку для бумаг.

– Скажу о том, о чем знает очень мало людей. Вот. – Годайго достал из коробки свернутый трубкой лист рисовой бумаги, потряс им. – Вот тайно снятая копия письма монгольских вождей…

– Монгольских вождей? – вырвалось у Артема.

– Да, монгольских вождей. – Годайго развернул бумагу. – Это письмо доставили корейские моряки. Они переправляли через пролив двух монгольских послов, но их судно попало в шторм, перевернулось и затонуло. Корейские моряки выжили, потому что умели плавать. Послы плавать не умели и утонули. Послы, понимая, что обречены, едва начался шторм, запечатали письмо в непромокаемый футляр и отдали корейцам. Такую историю поведал сиккэн императору, когда принес во дворец это письмо. А потом сиккэн зачитал письмо императору.

Экс-император поднес бумагу близко к глазам, близоруко прищурился:

– «Мы, милостью и велением Неба Вожди Великой Монголии, направляем это послание правителю Японии. Нам известно, что с древнейших времен правители маленьких государств стремились поддерживать дружеские связи с владыками соседних земель. В сколь же большей мере наши предки, которые обрели Срединную Империю, стали известны во множестве дальних стран, которые все преклонились перед их могуществом и величием. Когда мы только взошли на трон, множество невинных людей в стране Корка страдало от продолжительных войн. Мы положили конец войнам, восстановили их земли, освободили пленных, и старых и малых… Мы просим, чтобы отныне вы, о правитель, установили с нами дружеские отношения, дабы мудрецы могли сделать Четыре Моря своим домом. Разве разумно отказываться поддерживать отношения друг с другом? Это приведет к войне, а кому же нравится такое положение вещей? Подумай об этом, о правитель!»[39]39
  С некоторыми изменениями использован подлинный текст письма Хубилай-хана к императору Японии.


[Закрыть] Вот!

Годайго бросил письмо на стол.

– Император страшно испугался этого письма. Гораздо больше испугался, чем тогда, когда ему рассказали о нападении монголов и их разгроме на скалах. К нему, сыну богини Солнца Аматэрасу, обращались как к простому земному правителю, а его государство именовали «маленькой страной». И вот что подумал император: монголы ведут себя так, словно не заметили потери одной из своих армий, словно этих армий у них несчитанные тьмы, и все эти армии они готовы посадить на корабли и отправить захватывать страну Ямато.

Годайго скрестил руки на груди:

– Я думаю, это письмо написал сам Ясутоки. Он очень хитер и знает, чем можно пронять императора. А благородство и честность – это не для дома Ходзё. Ясутоки ничего не стоило самому сочинить это письмо и выдать его за послание монголов. Слишком уж кстати пришлось оно, в самое подходящее время. С тех пор сиккэн, как огонь в очаге, поддерживает в императоре страх. То вновь перечитает монгольское письмо, то скажет, будто его шпионы доносят из Китая о подготовке нового монгольского похода. И, как следует напугав императора, сиккэн плетет свою паутину, нашептывая, будто только дом Ходзё может спасти страну Ямато. А для этого надо сделать то-то и то-то. Я уже сказал тебе, Ямомото-сан, что сделал Ясутоки. Теперь скажу, что он собирается сделать и о чем мне известно доподлинно…

«Тайно снятая копия… Доподлинно известно о намерениях сиккэна… Ну, ну. Шпионскими делами попахивает, разведчиками в тылу врага. У них тут, оказывается, целая тайная война идет».

– Сейчас сиккэн готовит закон об обложении крестьян новым оборонным налогом, – говорил экс-император. – А еще он надумал строить на Кюсю оборонительные сооружения. Как ты думаешь, кто станет собирать деньги? Кто будет вести строительство? Правильно – дом Ходзё. Но все это пустяки по сравнению с другим начинаниями, что готовит сиккэн. Он склоняет императора к тому, чтобы поставить во всех провинциях военными и гражданскими губернаторами представителей только одного дома – дома Ходзё. В западных провинциях сидят уже сплошь дзито и сюго дома Ходзё, но Ясутоки этого мало, ему подавай всю страну!

Годайго с размаху опустил на стол кулак с зажатыми в нем четками. Некоторое время экс-император молчал, он тяжело дышал и глядел сквозь Артема на что-то видимое лишь ему одному, не иначе представлял ненавистного сиккэна.

– Три года назад меня вынудили отречься от престола, – вновь заговорил Годайго, заговорил тихим голосом. – Я принял монашество, покинул Хэйан и перебрался в Кофукудзи, в один из великих монастырей Нара. Я пробыл там недолго, не больше месяца. Затем отправился в странствие по стране. Я обошел все «внутренние провинции», побывал на востоке Ямато, на западе[40]40
  В то время термины «восточная» и «западная» Япония употреблялись в соответствии с расположением этих земель по отношению к равнине Кинаи.


[Закрыть], по берегу Внутреннего моря добрался до Кюсю, побывал на Сикоку, потом совершил хождение по дороге Токайдо на север, добрался до пограничных с айнами земель. И меня, потомка богини Солнца, никто нигде не узнавал. Удивляться не приходилось – всю прежнюю жизнь я безвылазно провел в Хэйан, покидая столицу только для того, чтобы посетить святилище в Исэ[41]41
  Синтоистское святилище, воздвигнутое в честь богини Аматэрасу императором Судзином (около 200 г. н. э.). Святилище в Исэ особо почитается императорским домом.


[Закрыть]. Увидев страну вблизи, я понял, что все совсем не так, как виделось из императорского городка. И я понял, что делают с ней проклятые Ходзё. Я понял, что если оставить все как есть, то вскоре случится непоправимая беда: или страну захлестнут кровавые мятежи, или Ямато захватят варвары.

«Когда-то этот человек, что сидит сейчас передо мной, правил страной, – вдруг поймал себя на мысли Артем. – По идее я должен испытывать священный исторический трепет и все такое. Но вот беда, ничего я не испытываю. Ну, кроме отвращения разве…»

– В Японии нужно восстановить императорскую власть в ее прежней силе, – экс-император щелкал четками громко и звучно, как кастаньетами. – Такой, какой она была во времена отё кокка[42]42
  «Императорское государство» (отё кокка).


[Закрыть]. Страной Ямато должен единолично править тот, в ком от рождения течет кровь богини Солнца Аматэрасу. А когда сильного правителя сменит слабый, что неизбежно, тогда пусть страна просто переждет его, как пережидают люди сезон дождей, пусть не отдает себя в руки ненасытных самурайских домов. Я знаю теперь, обойдя полстраны, что и простые люди хотят, чтобы страной правили императоры, а не регенты или сёгуны. За тем, кто выступит сейчас против дома Ходзё, пойдут многие из самураев Камакура, в первую очередь из тех домов, кто более других претерпел от правления Ходзё. Поход поддержат большие и малые монастыри, которые ненавидят Ходзё еще больше, чем друг друга. Я, монах-император Годайго, поведу людей на Киото, чтобы свергнуть Ходзё. Я заставлю тэнно Сидзё отречься и снова взойду на престол, а Сидзё пусть изопьет чашу монашества. Первое, что я сделаю – отменю сделки кисин. Затем потребую подтверждения всех земельных владений императорским указом. Земли тех, кто такое подтверждение не предоставит, перейдут в распоряжение императора. Отныне жаловать землями сможет только император. Мы уничтожим секты, которые процветают и уничтожают единый дух потомков Ямато. И много, много другого предстоит сделать… Но сперва надо свергнуть власть Ходзё…

Годайго провел ладонью по лбу, словно вытирал пот.

– Нам нужен ты – Белый Дракон, победитель монголов. Когда люди в стране Ямато узнают, что с армией идущего к Хризантемному престолу императора Годайго идет даймё Ямомото по прозвищу Белый Дракон, что нам покровительствует сам Бьяку-Рю, могущественный и ужасный житель Небес, тогда те, кто колеблется, перестанут колебаться. И армия наша начнет пополняться воинами, как река весной пополняется талыми водами. Я знаю, твой знак – квадрат. Так вот пусть все видят вместе с моими знаменами и твой квадрат…

Артем уже давно понял, чем закончится монолог отставного монарха. «И это он еще не знает про доспехи их полубога, товарища Тайра, – усмехнулся про себя Артем. – А узнай, всенепременно пришел бы в полную экзальтацию, еще, небось, и в падучей бы забился от радости такой. И тогда бы уж точно не отвязался от меня никогда и ни в жисть. Раз уж и до этого готов был на любые убийства, чтобы рассорить меня с ненавистным сиккэном, на ненависти к которому у него неизлечимый пунктик…»

Кроме всего прочего, Артему стало совершенно понятно, почему бывший император перехватил его по дороге в Киото. Годайго не хотел, чтобы Ямомото прежде встретился с сиккэном. Он никак не мог этого допустить. А ну как его заклятый враг переманит Белого Дракона на свою сторону, враз усилив свои позиции!

Бывший император, по всему было видно, устал от разговора.

– Когда я займу Хризантемный престол, ты встанешь рядом с троном, ты получишь титул сёгуна. Сёгун Ямомото, сёгун Белый Дракон. Я обещаю, ты получишь половину земель, которыми сейчас владеет – и владеет не по праву! – дом Ходзё. Теперь твое слово, Ямомото-сан. Согласен ли ты выступить вместе со мной против подлого Ходзё?

Ну какое тут могло быть слово, кроме согласия? Потому что несогласие означало бы немедленный кинжал под ребра. Ну, или отсечение головы, что, в общем-то, согласитесь, лишь немногим лучше. После того как тебе признаются в подготовке государственного переворота, а ты в ответ заявляешь, что видал в гробу эти ваши перевороты, вряд ли следует рассчитывать, что тебя проводят к выходу с извинениями, мол, прости нас, добрый человек, отняли у тебя драгоценное время и при этом грубо себя вели, за что тоже отдельно прости нас, неразумных. Ага, конечно, станут они оставлять такого свидетеля. Да и в случае если дам согласие, тоже чем-нибудь заставят доказать, кровью там расписаться, поклясться на мечах или что-нибудь в этом роде…

– Подожди говорить, Ямомото-сан, – поднял руку Годайго. И сказал, повысив голос и глядя поверх плеча Артема: – Эй! Принесите сюда мечи даймё Ямомото!

Артем услышал, как сзади прошуршала отодвигаемая дверь и затопали шаги.

– Я понимаю, о чем ты думаешь, – сказал Годайго, глядя Артему в глаза. – Ты думаешь о том, что я убью тебя, если ты откажешься. И ты хочешь меня обмануть. Мне не нужен обман. Мне не нужен союзник, который будет думать только о том, как предать меня. Мне нужен искренний союзник, и только такой. Так вот, Ямомото-сан. Ты сейчас получишь назад свои мечи. И я даю тебе слово, что отпущу тебя живым, что бы ты ни ответил мне. Правда, если ты, в свою очередь, дашь слово никому не передавать содержание нашего разговора и вообще никому не говорить о нашей с тобой встрече…

Годайго выжидающе смотрел на Артема. Чтобы оттянуть последнее слово, Артем спросил у собеседника, показав рукой себе за спину:

– Кто эти люди? Монахи?

– Монахи-сохэй, – Годайго подтвердил догадки Артема. – Недавно я обошел все крупные монастыри и заручился их поддержкой. А это сила, Ямомото-сан. Один монастырь Энрякудзи готов выставить десять тысяч воинов, монахов-сохэй. За месяц мы соберем огромное войско, а еще через месяц войдем в Хэйан.

Что говорить, заманчивые перспективы рисовал гражданин бывший император. И возможно (хотя кто его знает, как оно обстоит на самом деле), переворот имеет все шансы на успех. Только вот Артем категорически не хотел впутываться в государственные перевороты, равно как и вообще в политические интриги любого размаха и сложности. Ну зачем оно ему это надо? Едва только кровью и потом он завоевал право быть даймё, и тут же, считай, без передыха впутываться во что-то еще. К тому же ребенок вот-вот появится на свет, и в голове куча планов по части толкания вперед технического прогресса… Конечно, ставши сёгуном, двигать что бы то ни было будет многократно сподручней… Да только дожить надо еще до сёгуна, а это, думается, будет ой как непросто в переворотных бурях. К тому же не факт, что от тебя тут же не попытаются избавиться твои совсем недавно приобретенные союзнички – на всякий случай, чтобы тебе первому не пришло в голову избавиться от них.

К тому же лично у Артема не было никаких претензий к «кровавому режиму» сиккэна Ходзё Ясутоки. До сего момента он ему не мешал править в отдельно взятой японской провинции. Правда, не очень понятно, что ждет даймё Ямомото в Киото, может, древнеяпонский орден на грудь за все хорошее, а может, несправедливое обвинение в убийстве этого чертова Такаши, слышать о котором Артему уже порядком надоело. Хуже всего, конечно, если придется подумать, кладя голову на плаху: «Мать твою за ногу, что же я, идиот старый, не согласился на предложение славного парня Годайго! Сейчас бы вел армию в бой, глядел с холма, как бегут прочь враги, и в мыслях уже называл бы себя сёгуном. А так…» И полетит вниз топор палача…

Непрост был выбор, ох, непрост. И Годайго, видимо, это тоже понимал, не зря не торопит. Хотя, конечно, неделю на размышление не даст. И более того, без ответа из дома не выпустит.

В общем-то, решение у Артема уже вызрело. Через год-другой он, возможно, и согласился бы на предложенную авантюру, сулящую скачок из пешек прямиком в ферзи. Но сейчас он был не готов.

Да вот только как объявить о своем решении сидящему напротив человеку? Честно и откровенно? А ну как обманул товарищ Годайго? Хотя… дал слово. А это как-никак слово бывшего императора и – одновременно – слово будущего императора, ведь он же не сомневается, что взойдет на престол. Дал слово в присутствии свидетелей, хоть и своих верных слуг, но все же, все же…

Или, на всякий случай, попробовать обмануть? Заявить, стукнув себя в грудь, мол, располагай мной, херр Годайго. Мол, пошли войной на Ходзё. А потом что? Сколько тянуть эту тягомотину? И чем ее закончить? Отказом с безопасного расстояния? Тогда точно станешь главным врагом Годайго на всю оставшуюся жизнь. И всю эту оставшуюся жизнь только и останется, что уворачиваться от посылаемых Годайго монахов-убийц. Их же там полно, несметные тыщи… И, дав липовое согласие, не увязнешь ли потом в трясине политических интриг по самую макушку, что уж не выбраться из них будет никогда и ни за что?

Фу… Ну, кривая, вывози.

Артем решился.

– Годайго-сан, – сказал он. – Я даю слово, что вычеркну этот вечер из памяти. Навсегда. Не было его. Не было этого дома, который я и вправду не знаю, где находится и чей он, и двор ли это постоялый или чей-то жилой дом. Я даже вычеркну из памяти господина Касано. Не был я у него в гостях, не пил его вкусное саке. Я покинул постоялый двор, чтобы осмотреть окрестности, показавшиеся мне красивыми, заблудился, а тут и ночь… Прошу простить меня, Годайго-сан, но я не могу принять твоего щедрого предложения встать под твои знамена.

Быть твоим союзником, союзником человека, в жилах которого течет кровь богини Солнца Аматэрасу, – великая честь для любого жителя страны Ямато, но я не готов выступить против Ходзё Ясутоки… У меня нет ненависти к нему ни как к человеку, ни как к политическому деятелю. Я здесь недавно и не разобрался еще в политической ситуации. Я не знаю, кто прав, кто виноват, ты или Ходзё Ясутоки. Я не могу поддержать тебя из-за одного желания стать сёгуном. Или из-за одного страха. Пойми меня, Годайго-сан…

– Мне жаль, Ямомото-сан. Но это твой выбор. Я отпускаю тебя – я дал слово. Помни и ты о своем слове…