Текст книги "Расцвет и упадок цивилизации (сборник)"

Но сталинизм, говорят, выше гитлеризма и капитализма тем, что он привел к неслыханным успехам СССР. Для меня действительно в свое время казалось убедительным сравнение Франции и СССР. В начале XX века Франция была банкиром Европы, займы у которой униженно выпрашивала огромная царская Россия. Франция из Первой мировой войны вышла победительницей, Россию же ждали революции, Брестский мир и гражданская война, и, однако, насколько изменилось положение обеих стран!

Но вот пришла Вторая мировая война, и убедительность сравнения пропала. Германия в обеих мировых войнах понесла неслыханное поражение и теперь разделена на две части. Западная Германия, оставшаяся капиталистической, сумела уже восстановить свой экономический потенциал и успешно конкурирует на мировом рынке со странами-победительницами. В Восточной Германии идет работа по построению социализма. А результат? За девять лет население Восточной Германии уменьшилось на пять миллионов (с 22 упало до 17). В Западной увеличилось миллионов на 7: немцы голосуют ногами против социализма, и сейчас ставится вопрос, чтобы по среднему уровню жизни ГДР догнала ФРГ. Но говорят, что ФРГ поддерживают американцы и у нее мощная индустриальная база. Я думаю, американцам выгоднее было бы поддержать Францию, чем ФРГ, почему же Франция отстает от ФРГ?

Что касается индустриальной базы ФРГ, то это верно. Но не являются ли причиной успехов СССР прежде всего огромные территории и исключительные природные богатства? Но и огромные территории и исключительные природные богатства не созданы коммунистической Партией. Наши успехи, кроме того, не однородны. Огромны успехи в создании военной мощи, строительстве гидростанций и проч. Просвещение в ширину сильно разрослось, но средний уровень нашей интеллигенции упал, и сейчас общим местом является утверждение, что наша школа снижает качество.

Наконец, можно привести и капиталистическую страну, которая при самых неблагоприятных обстоятельствах осуществила необыкновенно быстрое промышленное развитие – Японию. Страна с очень густым населением, очень бедная природными ресурсами, в XIX веке в исключительно короткий срок осуществила промышленную революцию и вышла в ряд великих держав. Сельское хозяйство у нас не может похвастаться успехами, крестьянство по уровню во многих местах (Украина, Сибирь, казачьи области) сейчас, во всяком случае, не выше прежнего. Наконец, так ли верна наша статистика? Все время говорят о случаях очковтирательства. Официально сообщается, что цифра сбора урожая в 1952 году была завышена, якобы Маленковым, в полтора раза. Какая может быть уверенность, что и другие цифры, которые мы лишены возможности проверить, не завышены? Культурность руководства, во всяком случае, упала чрезвычайно.

Книжка Сент-Экзюпери содержит еще много интересных мыслей, но пока ограничимся одной: несмотря на некоторые высказывания Сент-Экзюпери, которые можно истолковать как проявление если не сочувствия, то интереса к фашизму, мы, т. е. представители СССР, никак не можем обвинить его в «сползании к реакционному мышлению», т. е.:

1. Сам СССР и Коммунистическая партия так сильно изменились за 40 лет, что вполне резонно рассматривать сталинизм (который теоретически продолжает господствовать у нас и получает полную поддержку и в Коммунистической партии Франции) как фашиствующую ревизию марксизма.

2. Если признать, что сталинизм в менее уродливой форме был неизбежным логическим развитием марксизма, то, значит, сам марксизм заключает в себе элементы фашизма, т. е. реакционного учения.

3. Такой реакционной чертой является учение о ведущей роли классовой борьбы в истории общества и о подчинении этики вопросам классовой борьбы, доведение до крайнего предела положения «цель оправдывает средства».

4. Весьма критическое отношение к СССР вполне оправдано позднейшей и современной историей СССР, сохранившей полностью фальшь и лицемерие сталинского режима.

5. Торжество фашизма в Германии есть одно из выражений весьма популярного стремления к цезаризму, т. е. к «доброму тирану» (новая версия «просвещенного абсолютизма», проистекающего из разочарования народов в демократических формах правления, поэтому фашизм слаб или отсутствует там, где демократия наиболее удовлетворительная – северо-западный угол Европы: Скандинавия, Англия, Бельгия, Голландия).

6. В СССР цезаризм выразился в наиболее культурной форме (ленинизм) в силу крайней отсталости царского режима. Поэтому очень широкие круги были охвачены иллюзией, что эта форма цезаризма имеет подлинно научную базу.

7. В Италии социал-демократы не выдвинули цезаристской доктрины, отчего и создалась база для Муссолини, как организатора порядка; в начале 30-х годов проникавшие на Запад вести об ужасах коллективизации и о тираническом режиме Сталина (который уже нельзя было объяснить гражданской войной) дискредитировали возможность рационального решения затруднений, и вместо квазинаучного лозунга классовой борьбы выдвинут эмоциональный, мистический лозунг высшей арийской расы.

Выход из положения: перестать кичиться собственным превосходством, монополией на прогрессивность; необходима большая и сложная работа, подлинная ревизия всего нашего общественно-политического мышления. Не следует думать, что противостоят два лагеря – прогрессивный коммунистический и реакционный фашистский, и всякое выражение критики прогрессистов есть сползание к фашизму. Наиболее прогрессивным современным направлением в политической жизни, видимо, является учение Ганди, в значительной степени продолжаемое индийским правительством. Несомненно, что идеология Сент-Экзюпери в целом тоже прогрессивна. Необходим синтез, он очень труден, т. к. при этом приходится отказаться от того требования простоты, которое и привлекало массы к таким направлениям, как марксизм и фашизм. Но, хотя пословица понимает слово «простота» в другом смысле, полезно ее вспомнить: «Простота хуже воровства». Большая простота привела к большому «воровству» в старом русском смысле воровства (т. е. крупным преступлениям) и еще может привести к огромному воровству.

Весьма возможно, что народы, разочаровавшись во всех формах «доброго тиранства», вернутся к старому простому лозунгу «свобода». Но ведь с точки зрения построения общества свобода есть деструктивный принцип, а не конструктивный: он необходим, но недостаточен для построения культурного общества. Упорядочивающие его принципы: сюзерен, отечество, нация, церковь, класс, партия, племя – все в значительной степени скомпрометированы. Трудность синтеза заключается в том, чтобы суметь выбрать положительный компонент во всех указанных регулятивных принципах. Книжка Сент-Экзюпери представляет огромный интерес в смысле искания путей построения синтеза, и в этом смысле она, я думаю, долго будет привлекать внимание.

Москва, 2 марта 1960 года

В первой части я постарался разобраться в том странном факте, что такой доблестный боец с фашизмом, как Сент-Экзюпери, как будто находит нечто положительное в фашизме. Не может быть сомнения, что никакого «сползания» к фашизму у Сент-Экзюпери нет. Можно даже сказать более определенно: те следы того, что кажется, на первый взгляд, примирением (хотя бы частичным) с фашизмом, являются гораздо более верной гарантией от сближения с фашизмом, чем та лицемерная (хотя бы и бессознательная) принципиальная ненависть к фашизму, которую исповедуют сталинисты.

Как я показал в 1-й части, «непримиримый» к фашизму сталинизм фактически является марксиствующей (но не марксистской) разновидностью фашизма, обладающей, однако, несравненно большим лицемерием (или непониманием, что еще хуже).

Однако несомненно, что сталинизм (как и весь марксизм, крайним выражением которого является сталинизм), как и фашизм, пришел к власти, получив значительную популярность в массах, благодаря привлекательности некоторых простых лозунгов, которые они выбросили, и эти простые лозунги (если не придавать им абсолютизации) не лишены основания и являются уродливыми извращениями многих здоровых принципов. Классовая борьба не чушь, и классовая сознательность не преступление, но абсолютизация классовой борьбы приводила к отвратительным выводам, которые справедливо сейчас называют классовым расизмом.

Здоровое зерно исторического и диалектического материализма выродилось в чисто мещанский потребительский материализм, забывший о высших ценностях человеческой культуры. С точки зрения западной культуры (название, может быть, неправильное, может быть, правильнее было бы назвать – религиозной, в частности, христианской культурой), которой придерживался Сент-Экзюпери, он отвергает и фашизм, и сталинизм: он считает невозможным признать один из них за сплошь черное явление, т. к. это – две стороны одного явления, взаимно связанные, – Ленин породил Муссолини, Сталин породил Гитлера, и то, что разные формы фашизма получили влияние у двух культурных народов, уже означает, что в нем есть что-то положительное.

Превосходно изложено это в «Карне»: «Бессмысленно все время бороться против чего-то. Нельзя ли добросовестно свести баланс с каждой из сторон? Чего требуют левые, правые, сталинисты, троцкисты, анархисты? К какой цели ведут средства? В демократии я спасаю жалкого индивида, но в подлинной Западной цивилизации я спасаю Бога, не права человека, но права Бога через человека. И я уважаю в человеке образ Бога, а не индивида… По сталинской или нацистской справедливости я подавляю социально дефектного человека, подобно тому как подавляю пилота, допустившего аварию судна. По западной справедливости я его освобождаю во имя его внутренней родины…» (…).

Основа идеологии Сент-Экзюпери – осознание важности идеальных ценностей; он не скрывает своих симпатий к религии, но религии, совершенно свободной от догматизма. Он кратко резюмирует 'все те доводы, которые в глазах поверхностных лиц, считающих себя свободомыслящими, достаточны для того, чтобы отвергнуть всякую религию или, словами Ленина, считать ее одним из самых отвратительных явлений в истории.

Против богослова Сартильянжа: «Почему надо верить в Воскрешение на основе документов, авторы которых неизвестны и из которых ни один не жил при жизни Христа?» (…).

«Сегодня, когда анализ нашего мира отучил меня от чудесного, я должен принимать на веру данные эпохи, не умевшей анализировать. Сегодня, когда наука развивает столько тыловых рубежей, я должен без зазрения совести их последовательно занимать. Сейчас, когда сомневаются в самом смысле слова причина, я должен принимать Первичную причину. Сейчас, когда финализм оказался неэффективным, мне должно оставаться финалистом».

При всей искренности этих высказываний нельзя не отметить, что Сент-Экзюпери несколько отстал от науки. Понятие причинности не устарело, как и финализм. Сейчас многие свидетельства Библии рассматриваются серьезными учеными как реальное изображение бывших «чудесных», с точки зрения науки XIX века, событий: например, астрофизик Шкловский допускает, что сказание о Содоме и Гоморре есть описание атомного взрыва. Многие как будто окончательно оставленные религией «тыловые» рубежи вновь занимаются настоящими учеными.

Но при полном свободомыслии автор так определяет ценность понятия Бога: «Какое мне дело, существует Бог или нет – Бог придает божественность человеку». Отсюда ряд доводов в пользу религии: «Я должен определить ряд чисто религиозных понятий: Милосердие, Любовь, Невидимые сокровища, Жертва, Универсальное». «Они хотели уничтожить христианство во имя человека, которого они обосновали (отцеубийственная война анархистов), и спасти того человека, которого они обосновывали. Но именно этого человека они и уничтожили прежде всего» (…).

«Незаметно мы ввели мораль Коллектива, игнорирующего Человека. Эта мораль легко объясняет, почему индивид должен жертвовать собой для общины. Она не объясняет без словесных вывертов, почему община должна жертвовать собой для одного человека. Почему справедливо, что тысячи умирают, чтобы освободить одного из несправедливой тюрьмы» (…). «Умирают за Собор, но не за камни. Умирают за народ, но не за толпу» (…).

Из всех этих цитат ясно видно, что Сент-Экзюпери не удовлетворяется ни одним из тех основных решений, которые были предложены для решения проблемы человеческого коллектива:

1. Индивид как высшая ценность: одна из разновидностей анархизма (не всякого: анархизм Кропоткина и Л. Толстого сюда не относится).

2. Масса как высшая ценность: обычно понимание народа большевиками, притом лицемерное, т. к. роль личности ставится ими фактически чрезвычайно высоко; но если смешивать понятие массы (простой суммы индивидов), толпы (случайное скопление людей) и народа и проводить это решительно в жизнь, мы неизбежно приведем к господству черни, охлократии.

3. Государство – высшая ценность, самоцель. Идеальная модель – термитник (это сознательно утверждают некоторые биологические адепты фашизма, например, энтомолог Эшерих).

Взамен этого Сент-Экзюпери выдвигает идею:

4. Человечество не сумма людей и не хорошо организованный коллектив, а организация людей для осуществления высшего блага. Эту идею надо назвать подлинно религиозной. Возможно, что эту концепцию и следует называть подлинно социалистической.

Вкратце можно сказать, почему у народов сейчас так сильна тяга к цезаризму и тоталитаризму в самых разнообразных формах: простое единоличное правление в Прибалтийских республиках до их присоединения, разные формы фашизма, сталинизм, который все-таки переносится без большого сопротивления. Каждый народ в своей жизни стремится к достижению ряда ценностей, начиная от самых элементарных: сытость, обеспеченность жилищем, платьем, развлечением, порядок, мир, национальный престиж, свобода, духовные потребности, осуществление высших идеалов. XIX век, конечно, не достиг полного удовлетворения элементарных потребностей, но уровень все время повышался. Казалась обоснованной иллюзия достижения все более высокого уровня нормальными парламентскими средствами. Высшие же духовные цели выключались из ведения государства, считаясь личным делом граждан.

Кризис этого понимания вызван не только кровавыми событиями XX века, но и потерей доверия к парламентской форме. Наиболее доступен критике парламентаризм Франции, где партийный аппарат способствовал приходу к власти политиканов, а не политиков. Даже в классической стране парламента Англии все более наблюдается снижение роли парламента и повышение роли кабинета в управлении страной. Понятно поэтому, что новое слово марксизма в его модификации – ленинизме смогло показаться откровением в отсталой России, измученной войной и потерявшей всякое доверие к бездарному правительству. Достижение справедливого строя казалось близким делом и притом без всяких высших идеалов, простым удовлетворением насущных потребностей, а те высшие духовные ценности, которые признавались и ленинизмом (альтруизм, миролюбие, трудолюбие, честность и т. д.), появятся «сами собой», как только с человечества будет сброшено проклятие капитализма.

Было время, когда во всех странах, даже англосаксонских, репутация марксизма была довольно высока. Но на этом уровне марксизм не удержался. После ленинизма пришел кошмарный сталинизм с коллективизацией, страшной голодовкой, людоедством и т. д. Даже элементарные потребности удовлетворения не получили. С марксизмом случилось то же, что и со всеми догматическими религиями: высшие идеалы были позабыты и воскресли вновь старые раскритикованные понятия. Что марксизм есть в сущности новая религия – ясно и для Сент-Экзюпери:

«Величие, эффективность религий заключается в том, что они ставят свои революционные задачи, обосновав тот образ духовного человека, который надо стремиться достичь. Пусть этот раз созданный человек упорядочит вселенную». «Это стремление к сцеплению настолько живо, что рано или поздно человек воспринимает тот язык, которым оно его снабжает. И мы получаем христианина, картезианца, ньютонианца, марксиста, по мере всех новых синтезов».

Сталинизм, вместо освобождения, принес стране новое страшное ярмо. Высшие идеалы оказались вновь скомпрометированы, и такой народ, как Германия, отдал дань более глубокой идее сцепления, обеспечивающей ему, как казалось, сытость, порядок и господство над другими народами. Какой уж тут интернационализм, когда знаменосец интернационализма – СССР выбросил его на свалку и взамен водрузил старое черносотенное знамя истинно русского патриотизма с восхвалением Юрия Долгорукого, Ивана Грозного, с оправданием реванша после русско-японской войны и пр. Но если большевизм отказался от своих высоких идеалов, если он не дал даже удовлетворения элементарным потребностям, если на его почве вырос противный духу марксизма шовинизм, если полное исчезновение гражданских свобод считается не временным злом, а окончательным явлением, т. к., по мнению наших официальных «демократов», в этом и есть истинная свобода, то нельзя ли поставить себе задачу попроще? Так вопрос и ставят фашисты, и в этом причина их успеха. Если марксизм, религия, претендовавшая на установление подлинного социализма, интернационализма и антимилитаризма, потерпела крах, вернемся «на повышенном основании» к старым представлениям: национализму, патриотизму, расизму, вплоть до старого бога Вотана с его Валгаллой.

Но может быть, можно на марксистской базе восстановить старые марксистские идеалы? Предпринять ревизию сталинизма в пользу истинного марксизма? Я лично так и думал во время оттепели. В отношении Советского Союза мне вправил мозги ноябрь 1956 года и последующие события…

Социал-демократы отказываются от многого, что было свойственно марксизму. Там получается превращение в обычную партию реформистов, вроде наших кадетов. Не исключена возможность, что революционная партия и окажется ненужной. Если удастся избежать войны и приручить термоядерную энергию, то у человечества может оказаться колоссальный фонд энергии, при котором всякая нужда исчезнет на Земле и многие экономические основания для критики строя исчезнут. Так думают многие умные люди.

Но сильное экономическое неравенство автоматически не исчезнет и сохранятся те сильные неэкономические факторы общественного развития, которыми склонны (по крайней мере теоретически) пренебрегать коммунисты. Они стараются для поддержания своего влияния на массы и особенно на молодежь «внедрять» догматы классического марксизма, рассматривая его как Священное Писание. Вот такая попытка, безусловно, обречена на неудачу, прежде всего потому, что ортодоксальный марксизм в нашем понимании безусловно является догматической религией, не осознавая, однако, себя как религию. Поэтому с ним не сможет случиться того, что случилось с христианством.

Христианство, сделавшись господствующей религией, позабыло свои заветы милосердия, миролюбия, осуждения богатства и проч., но т. к. изложение этих великих заветов продолжало считаться Священным Писанием, то они продолжали действовать среди истинных христиан: Франциск Ассизский, митрополит Филипп, квакеры. Сохранилось и его революционное значение в истинном смысле слова (Кромвель, Мильтон, тайпины); дух интернационализма в очень значительной степени сохранился, особенно в католической церкви, специально у иезуитов. Поэтому и сейчас христианство отнюдь не сходит со сцены, особенно католичество. Во Франции, где в конце XIX века и начале XX бушевал антиклерикализм, во главе республики стоит верующий католик[65]65
  В 1960 году президентом Франции был католик, генерал де Голль.


[Закрыть]! В Италии одна из главнейших партий называет себя христианской, как и в ФРГ. В США впервые за всю историю выбран президентом католик[66]66
  В 1960 году президентом США был католик Дж. Кеннеди.


[Закрыть]. И одним из ярких выражений ренессанса христианства является благороднейший образ Сент-Экзюпери. В нашей же стране бессмысленная пропаганда во все больших дозах и все более бездарными преподавателями и пропагандистами ортодоксального марксизма может лишь привести к исключительно резкому антимарксистскому движению.

Сент-Экзюпери никаких симпатий к марксизму не питает:

«Марксисты понимают вселенную, не принимая в расчет человека, который творит это устройство… Я лично совсем не нахожу этого грандиозным… Что значит „историческая миссия пролетариата“? Я не признаю такого финализма». «Понятие класса абсурдно так же, как промышленника или эксплуатации. Существуют только люди… Коммунистическая партия, может быть, в большей степени, чем социалистическая, обладает идеей величия. Вот почему человек, нуждающийся в вере, тянется к ней».

Эту же мысль высказали многие (кажется, Булгаков, Бердяев, у нас – Евтушенко в одном из своих стихотворений): наш большевизм удовлетворяет прежде всего потребность в вере. И искренняя вера Сталина в наличие предательства у ученых и привела к выдвижению Лысенко.

Сент-Экзюпери склонен считать даже, что сталинизм был фатальным, т. е. детерминированным предыдущим развитием русской революции, вопреки Троцкому, что провал революции есть следствие обременительного и тиранического режима Сталина. Отрицание сталинизма и монархизма: «В коммунистическом обществе сталинского типа свобода предоставлена приспособленцам (конформисты), что выгодно для цивилизации, фрондеры (нонконформисты) отмирают вместе с прогрессом, которым они руководят. В анархическом обществе фрондеры могут существовать, но нет структуры, которая могла бы установить равновесие между производительной деятельностью и цивилизацией».

«Троцкий указывает, что объединенная администрация может быть убыточной, когда можно было думать, что она будет прибыльной…».

Но Сент-Экзюпери находит (на примере авиационных компаний), что это неверно: «Сначала может быть прогрессивная выгода, потом равенство, потом потеря. Нечто подобное росту организма». Это означает, что упреки Троцкого адресованы: I – не Сталину, а революции, II – не экономике, но доходности (этого я не понимаю). Это возражение против марксизма выдвинул еще Кропоткин: из бесспорного факта, что наблюдается концентрация промышленности, не следует, что концентрация должна быть неограниченной и универсальной. Практика Советского Союза связана с постоянными «укрупнениями» и «разукрупнениями», в первую очередь по отношению к административному делению. Если деление на департаменты, сделанное Французской революцией, сохранилось до сегодня, то у нас сначала сделали огромные области и дошли до областей по размеру меньше прежних губерний. За границей в сельском хозяйстве господствуют фермеры средних размеров, у нас – по-прежнему «принципиальная» мегаломания.

«В силу этого ложного принципа распределения левые постарались провести опыт обезглавления больших доходов, несмотря на путаницу в феноменах, которую они ясно чувствуют. И несмотря на ясные и мотивированные возражения своих противников, они не могут, без риска показаться изменниками, отказаться от этого метода, хотя он не ведет ни к чему… или к русскому коммунизму, который восстановит то, что сначала уничтожил. Но тогда зачем уничтожать?» Смысл этого выражения не вполне ясен, неясно и мнение самого Сент-Экзюпери по вопросу о резком имущественном неравенстве. Конечно, верно, что Сталин восстановил многое, что заслуженно подвергалось разрушению. Мы имеем опять огромные имущественные контрасты, и опять, как в старину, наиболее обеспеченными являются не наиболее ценные элементы общества, а в значительной степени подхалимы и современное «духовенство». Значит ли это, что не следует бороться с неравенством? Надо искать другие пути: налоговое обложение и регулировка цен государством, в обладании которого находятся ведущие производства. По-видимому, Сент-Экзюпери склоняется к тому, чтобы неравенство имуществ соответствовало культурной значимости обладателя, но как же тогда перейти к этому состоянию от современного?

«Шокирует не существование возможностей делать исключительные покупки, но плохой критерий для выбора подобных лиц. Гениальный изобретатель, большой музыкант должны пользоваться тенистым парком и Испана. (Очевидно, автомобиль „Испано-Сюиза“. – А. Л.) Денежная аристократия не совпадает с истинной аристократией». «Исчезновение богатств (до которых мне нет никакого дела) огорчает меня не по причине богатых, но по причине бедных, которым предстоит огрубение из-за фабрикации тракторов, табуреток взамен золотых изделий, художественных переплетов, роскошных часов и т. д. Они несколько огрубеют, но несколько разжиреют. Компенсирует ли приобретение потерю?»

На это можно возразить:

1. Нуждается ли подлинная элита в роскошных автомобилях: не следует ли признать справедливым, что роскошной обстановкой и автомобилями пользуются не люди науки и искусства, а руководители общественных организаций, директора промышленных и торговых предприятий. Для ученых и художников надо помнить слова Сократа, сказанные им на выставке роскоши в Афинах: «Как много на свете вещей, которые мне совершенно не нужны».

2. Конечно, чисто материалистическое понимание стремится изгнать все «бесполезное», и стремление «перевыполнить план» привело к резкому ухудшению нашей мебели и проч.

3. Думаю только, что при наличии короткого рабочего дня огрубение рабочих от производства нехудожественных предметов не произойдет. В человеке глубоко вложено стремление к совершенно «бесполезному» творчеству, и это стремление свойственно вовсе не только обеспеченным людям, не только в смысле украшения самого себя.

Прогуливаясь по Ульяновску, где на многих улицах большинство домов одноэтажные и деревянные, я обратил внимание на резьбу наличников. Почти без исключения она гораздо более сложна, чем можно было бы ожидать по соображениям «экономии», и необыкновенно разнообразна. Я пересмотрел много десятков домов и не заметил двух тождественных наличников. Будь я помоложе, я бы, наверное, сфотографировал несколько сот таких наличников и попытался привести в систему этот фольклор архитектуры: не знаю, занимается ли кто-либо этим делом.

4. Судя по Берналу[67]67
  Речь идет о книге английского физика и историка науки Дж. Бернала «Наука в истории общества» (М.: Иностр. лит., 1956), где в главе «Техника цивилизации» Бернал пишет: «Вначале металлы были такой редкостью, что они употреблялись лишь на предметы роскоши. В сельском хозяйстве и большинстве городских ремесел употреблялись каменные орудия. Металл даже не был крайне необходим для цивилизации. Ни один из крупных городов племен майя и ацтеков никогда не знал металла; кроме употребления их на украшения, все их орудия были сделаны из камня».


[Закрыть], именно для украшения начали использовать металл, поэтому в истории человеческой культуры тяга к изящному (бесполезному) сыграла выдающуюся роль. Сейчас это не имеет такого значения, и, в частности, здания сейчас строятся без всяких излишеств, например, здание ООН в Нью-Йорке. Без излишеств и оружие (раньше оно снабжалось очень дорогостоящими украшениями, инкрустацией и проч.), научные инструменты и т. д.

Огромная роль, которую сыграли в развитии человеческой культуры предметы роскоши, по мнению Сент-Экзюпери, осуждает преждевременную эгалитарность: феодальный сеньор сыграл свою роль в свое время; заменяет ли государство феодала в коммунистическом обществе?

«В коммунистической системе государство играет роль феодального сеньора и питает цивилизацию. Но тогда возникает другое важное неудобство – единство доктрины, и пример СССР как будто заставляет опасаться этого. Тысяча меценатов поддерживают все направления, государство – только одно… Особенная узда накладывается на познавательное творчество, которое по определению противоречит установленной системе… Кроме того, совокупность феодальных сеньоров, их лакеев и управляющих их удовольствиями является ли более обременительной для коллектива… чем русская администрация? Критика Троцкого, может быть, является критикой не Сталина, а всей революции».

В отношении сталинизма для меня совершенно бесспорно: этот режим стремится быть все более некультурным и обременительным для населения. Гнет нынешнего советского духовенства на школу, культуру и проч. несравненно сильнее гнета даже в Царской России, и если бы был возможен выбор только между двумя альтернативами: сталинским строем, как у нас или в Китае, и конституционной монархией типа английской или скандинавской, то у всякого истинно свободомыслящего человека не могло бы быть двух мнений. Но я лично думаю, что мы поставлены перед такой альтернативой только вследствие предательства Сталина, и пример Югославии (а также Польши) показывает, что мыслимо развитие этатизма в сторону подлинного социализма с постепенным отмиранием принудительного государства.

Совершенно резонно Сент-Экзюпери потешается над непоследовательностью А. Жида[68]68
  Андре Поль Гийом Жид (1869–1951) – французский писатель, лауреат Нобелевской премии (1947). До 1936 года он придерживался, как и многие западные интеллигенты, утопически восторженных взглядов на СССР и советский вариант социализма. Однако после поездки в СССР в течение месяца летом 1936 его взгляды претерпели резкую трансформацию, он «прозрел», о чем поведал в книге «Возвращение в СССР», написанной в 1936 и изданной на русском языке лишь в 1989 г. (см.: Два взгляда из-за рубежа: переводы (А. Жид. Возвращение в СССР. Л. Фейхтвангер. Москва, 1937 год. М.: Изд. полит. литер., 1990). До приезда в СССР А. Жид был обласкан сталинским режимом, в 1935 году в СССР было выпущено его собр. соч. в 4-х томах. В предисловии А. Жид так обращался к советским читателям: «Не без страха вижу я мои книги в ваших руках, молодые люди новой России. Настолько загружены они устарелыми проблемами, которыми вам не надо больше утруждать себя!.. Молодые советские граждане наших дней, понимаете ли Вы, что такое для нас СССР. Осуществление смутной еще мечты и неопределенных желаний? Долгожданный ответ. Живое доказательство того, что казавшееся утопией может стать реальностью». Однако реальность, увиденная А. Жидом и понятая им достаточно глубоко, не оставила места для утопий. «В СССР решено раз и навсегда, что по любому вопросу должно быть только одно мнение. Впрочем, сознание людей сформировано таким образом, что этот конформизм им не в тягость, он для них естественен, они его не ощущают, и не думаю, что к этому могло бы примешиваться лицемерие… Сейчас нужны только соглашательство, только конформизм. Хотя и требуют только одобрения всему, что происходит в СССР. Пытаются добиться, чтобы это одобрение было не вынужденным, а добровольным и искренним, чтобы оно выражалось даже с энтузиазмом. И самое поразительное – этого добиваются. С другой стороны, малейший протест, малейшая критика могут навлечь худшие кары, впрочем, они тотчас же подавляются. И не думаю, чтобы в какой-либо другой стране сегодня, хотя бы и в гитлеровской Германии, сознание было бы так несвободно, было бы более угнетено, более запугано (терроризировано), более порабощено».


[Закрыть], который одновременно сожалеет о некра сивых предметах в России и о недостаточной эгалитарности, а также о том, что предметы искусства не могут быть приобретены коллективом в силу низкого вкуса толпы. Жид и др. все время выдумывают несуществующую в реальности дилемму: можно ли писать любовные сонеты, когда не хватает зерна? Пусть поэт занимается земледелием; при такой «установке», конечно, культура бы давно остановилась, и верно, что многие представители руководящей черни так рассуждают. Так рассуждали из мнимо этических соображений и наши кающиеся дворяне. Простой народ так не рассуждает. Говорят, в прежние времена артели лесорубов на Севере, человек 20–25, содержали, как равного товарища, сказочника, который не работал физически, а развлекал их сказками в долгие вечера.

Идеализм Сент-Экзюпери часто выражается в очень изящной форме:

«Ничего, что я любил в тебе, не имеет материального смысла. Я любил твои губы, но лишь образующие улыбку… Ничего из того, что может быть определено физикой или химией, но лишь чистой математикой (ритм) или геометрией (форма). Ничего из того, что не имеет духовного смысла». (…)

Очень любопытны суждения Сент-Экзюпери о витализме.

«Точка зрения здравого механиста может быть так определена: никогда в плоскости физико-химической не откажет тот физико-химический детерминизм, верить в который побуждает наука. Жизненные феномены никогда не будут противоречить моей науке… И однако трансцендентальные элементы вступают в цепь или, вернее, управляет ею – сознание ученого или инженера». «Но это внедрение не оставляет следов в химии и физике».

«На предыдущих страницах я развил три различные идеи, которые следует хорошо различать: а) тождество жизни и сознания; в) жизнь приводит мир к наименее вероятным состояниям (лед летом); с) однако никогда законы жизни не противоречат законам материи – хорошо понятый витализм не может вредить науке».

По этому поводу можно заметить:

1. Сент-Экзюпери повторяет широко распространенный предрассудок, что витализм всегда отступает; на самом деле крупнейшие акты наступления проводились под виталистическим знаменем (К. Ф. Вольф, Пастер и др.), но, увлекшись, виталисты заходили слишком далеко, потом приходилось отступать: эти периоды отступления механисты истолковывали как нечто имманентно свойственное витализму.

2. Под «пробелом» следует понимать рубеж между доступным анализу и недоступным. Совершенно правильно, что пробел между живым и неживым наблюдаем и в видимом. Органическая форма наименее доступна механическому истолкованию. Но разбор «видимого» может дать суждение о «невидимом», как сказано в Талмуде: «Чтобы понять невидимое, смотри внимательнее на видимое».