Текст книги "Расцвет и упадок цивилизации (сборник)"

В порядке уменьшения меры виновности можно перечислить: 1) инициатор, 2) соучастник, 3) исполнитель, 4) пассивный свидетель, 5) невежда. В фильме показаны только исполнители. Отвечают ли исполнители мерзкого закона? Вся ли ответственность ложится только на первые две категории? Обычное народное миропонимание издавна относилось к палачам (выполнявшим законные приговоры и часто по отношению к настоящим преступникам) с презрением. В старой России жандармские офицеры, как правило, в приличное общество не принимались, даже в правые круги. Шпионаж тоже не одобрялся. Несомненно, тут была непоследовательность: защитник смертной казни не имеет морального права презирать палача. Но рациональным зерном в таком отношении было то, что среди множества профессий в обществе есть героические, просто почтенные, нейтральные и только терпимые как неизбежное зло. И человек, свободно выбирающий профессию, стоящую на грани терпимости, тем самым не имеет прав на уважение общества. Но это касается лишь свободного выбора профессии. За границей в прежние времена палачи были настолько изолированы, что им приходилось заключать браки в пределах их палачской профессии: отсюда получалось наследственное палачество. Раз у сына палача не было выбора и он выполняет необходимую для общества функцию, он не заслуживает презрения. Так оно и было во Франции, где как будто наследственный палач работал при гильотине в белых перчатках и приветствовался многими из толпы, сбегающейся смотреть на интересное зрелище (см. казнь Тропмана у Тургенева).

Но, конечно, среди исполнителей есть две категории: ответственный и безответственный. У нас так и говорят: ответственный работник, как будто существуют вообще работники не ответственные. Но все люди ответственны за закономерность своих действий. Ответственные же работники, кроме того и в первую очередь, – за целесообразность своих действий. В случае Эрнста Янинга крупный юрист и министр юстиции должен отвечать не только по положительному, но и по естественному праву.

Коснемся теперь пассивных свидетелей, «понтиев пилатов».

Один из свидетелей обвинения против Янинга, тоже юрист, ушел со службы при Гитлере и в этом видел свое преимущество перед Янингом. Тот ему бросает упрек (или адвокат), что он все-таки присягал на верность Гитлеру, а потом ушел, умыв руки. А Янинг все же старался (хоть, видимо, неудачно) так или иначе смягчить режим. В личной жизни он вел себя безупречно и сказал дерзость Гитлеру, ухаживающему довольно неуклюже за его красивой женой. Но хорошо было сказано в фильме «Люди и звери»: из всех зверей самый страшный – заяц: он никого не убьет, но пальцем не пошевелит при виде творящегося преступления. Но следует возражение «зайцев»: «Мы не знали, а если бы мы знали, то стали бы бороться». Зайцы стремятся загримироваться под невежд. На этом основании говорят, что немецкий народ не ответственен за Гитлера, так как он не знал о творимых зверствах. Несомненно, в этом есть известная доля истины. Всей кошмарности творимых преступлений рядовые немцы не знали. Как не знали всей кошмарности сталинских преступлений рядовые русские. Кто более виновен в попустительстве злодеяниям: немцы или русские? Точно выяснить меру виновности трудно, но виновны они по-разному.

Германский народ виновен в том, что не только не препятствовал, но содействовал приходу к власти Гитлера. Хотя Гитлер и не получил большинства в парламенте, но коалиция партий передала ему в руки власть: бесспорное преступление парламента перед человечеством, так как Гитлер не скрывал своей изуверской программы. Однако очень многие люди (в числе их был и я) полагали, что изуверская программа проводится Гитлером из демагогических побуждений и что всерьез принимать ее не следует. Из немногих умных людей, предвидевших истину, назову своего учителя А. Г. Гурвича, который с самого начала не сомневался, что Гитлер свою изуверскую программу выполнит.[32]32
  В 1957 году Любищев написал подробный очерк жизненного и научного пути, взглядов и психологический портрет своего учителя А. Г. Гурвича («Воспоминания об Александре Гавриловиче Гурвиче» в книге: А. А. Любищев – А. Г. Гурвич. Диалог о биополе. Ульяновск. 1998).


[Закрыть]

У нас было иначе. Программа коммунистической партии вела человечество к светлому будущему, хотя и пользовалась ужасными временными средствами диктатуры пролетариата. Ужасный и временный характер средств все время подчеркивался Лениным. Советская власть не парламентская, а бланкистская власть. В первые яркие годы своего существования она опиралась на меньшинство энергичных подлинных энтузиастов, которым удалось сломить сопротивление, как правило, пассивного большинства. Весь народ и даже большинство не несет поэтому ответственности за Советскую власть. И Сталин пришел по преемственности диктатуры и дальше укрепил свою власть интригами, террором, поддержкой ужаса перед фашизмом, мнимо миролюбивой политикой (против Троцкого), раздуванием созданного Лениным мифом о «кулачестве» и прочими достаточно ловкими приемами. А также, конечно, развитием многих отраслей промышленности, отчего создался миф о беспрецедентности такого бурного развития (сейчас он, конечно, опровергнут Японией, ФРГ и другими странами). Незримая паутина (выражение Горького) в русском народе была сработана на славу.

Но с другой стороны, советский народ и коммунистическая партия имели меньше права ссылаться на невежество. Количество арестованных перед войной в Германии было и в абсолютном и в относительном выражении несравненно меньше, чем в разгар ежовщины в СССР.[33]33
  К началу 1935 года, за два года пребывания у власти, нацисты убили свыше 4200 человек, подвергли пыткам и ранили 218 600. К 10 апреля 1939 года в «третьем рейхе» находилось под арестом по политическим мотивам 27 369 обвиняемых, 12 432 осужденных и 162 734 так называемых превентивных заключенных. Всего до начала войны нацистскими судьями было проведено 86 массовых процессов. В ходе них осуждено до 225 тыс. немецких граждан. К началу войны через концентрационные лагеря на территории Германии прошло около миллиона человек. Во время войны число заключенных резко увеличилось как за счет немцев, так и за счет военнопленных и граждан оккупированных стран. В 1943 году в немецких тюрьмах было казнено (не считая убийств в концентрационных лагерях) 5684 человека, в 1944–5764. В 1944 году в концентрационных лагерях содержалось одновременно не менее одного миллиона заключенных. (В. кн.: А. А. Галкин. Германский фашизм. М.: Наука, 1989. С. 319–320).


[Закрыть] Максимальный террор Гитлер развил во время войны, когда у нас он как раз ослабел. Максимальное истребление Гитлер производил в отношении не германских граждан. Они как военнопленные или иностранные граждане по законам войны и должны были содержаться в заключении. А что делалось в заключении, было подавляющему большинству немцев неизвестно. У нас максимумы террора были в мирное время (коллективизация, ежовщина), когда арестовывались не граждане других стран во время войны, а наши собственные товарищи по партии, родственники и т. д. Аресты проводились в неслыханном масштабе, в особенности в высшей партийной прослойке.

Почему не было протеста? Сколько-нибудь мыслящий человек не мог не понять, что творится вопиющее беззаконие. Но протест против него был неэффективен (ввиду колоссального полицейского аппарата) и остался бы неизвестен. Если бы кто-либо подобно героическим американцам, сжегшим себя в знак протеста против войны во Вьетнаме, поступил бы аналогично, то это даже не было бы зарегистрировано как самоубийство, так как примерно с тридцатых годов самоубийство не регистрировалось. Это оказалось бы нецелесообразным: большинство людей, в том числе и я, включая решительных критиков советской системы, полагали что известное количество виновников было («бонапартийский заговор» Тухачевского, по аналогии с Испанией – шпионы и диверсанты). Что мы готовились к возможной борьбе с Гитлером и меньшее зло – Сталина – предпочитали большему злу. Но это рассуждение, допустимое для широкой публики, не оправдывало бездеятельности партийных кругов, так как истребление высшей партийной прослойки принимало такие размеры, что никаким объяснениям, кроме чистого деспотизма Сталина, не поддавалось.

Конечно, среди высших партийцев должна была образоваться хунта по ликвидации зарвавшегося деспота или должен был появиться хотя бы один герой, который просто кулаком по переносью должен был уложить изверга. Ни хунты, ни героя не нашлось. И в этом – величайшее осуждение коммунистической партии. Не людям, прожившим при деспоте и не пытавшимся даже его свергнуть, обвинять людей, не сумевших свергнуть своего деспота. В Германии были реальные заговоры против Гитлера. У нас, к великому сожалению, даже ни одного заговора не было. Партия львов превратилась в партию баранов.

Само собой разумеется, что американцы, старавшиеся расположить к себе немцев, будущих союзников перед сталинской агрессией, не заслуживают осуждения, так как и при Хрущеве были до срока амнистированы многие немецкие преступники, осужденные нами же. Они были выпущены в расчете на то, что Аденауэр пойдет на эту приманку и согласится признать ГДР или новые границы.

На вопрос, как мог прогрессивный юрист Эрнст Янинг принимать участие в правительстве Гитлера, отвечу другим вопросом: как могли гуманные люди поддерживать правительство, губившее крестьян, истреблявшее заложников и военнопленных и, наконец, собственных товарищей? Как могут сейчас, после всех разоблачений существовать вполне порядочные как будто люди, поддерживающие авторитет Сталина и утверждающие, что когда-нибудь ему снова воздвигнут памятник?

«Люди лучше учреждений», – сказал наш великий гуманист Кропоткин, имея в виду царское охранное отделение. Можно сказать: «люди лучше убеждений». И самые страшные организации могут заключать людей, а убеждения разделяться людьми, которых мы считаем хорошими. Во время войны, не допуская измены с нашей стороны ни при каких обстоятельствах, у нас призывали немцев перейти на нашу сторону.

Сейчас в романе Никулина «Мертвая зыбь» идеализируется старый царский генерал, перешедший на службу в ГПУ в качестве шпиона и провокатора. Но ведь и в отношении Германии дело кончилось грандиозным обманом. В широковещательных уверениях Сталин говорил, что мы воюем не с немецким народом, а с Гитлером и нацизмом. А в результате от Германии отрезали много исконных германских земель, а в ГДР устроили такой режим, что только берлинская стена мешает массовому бегству немцев. В 1950–1951 годах в Западной Германии было 48 миллионов человек, в Восточной – 22 («Атлас мира», 1954). В 1955 году в Западной Германии 50 миллионов (включая Саар и Западный Берлин – 53 миллиона), в Восточной – 18,4 миллиона (включая Восточный Берлин). По последним сведениям, в Западной Германии в 1962 году 55 миллионов, в Восточной в 1965 году – 17 миллионов. В Западной Германии, таким образом, население возросло не менее чем на семь миллионов. В Восточной – упало не менее чем на пять миллионов. Если бы население держалось в границах, но при том же темпе прироста, надо было ожидать в Западной Германии 49,4 миллиона, в Восточной – 22,6. Следовательно, более 5 миллионов – вот разность между бегущими на Запад и бегущими на Восток. Мы знаем, что с Запада в беженцев не стреляют и отпуска на праздник в Берлине дают только жителям Берлина (в Восточном дают, кажется, только пенсионерам). И наше социалистическое правительство имеет наглость утверждать, что в Восточной Германии народное правительство?

Поэтому те немцы, которые перешли на нашу сторону, в частности те физики, которые саботировали работу по созданию атомной бомбы, могут задавать вопрос: а не предали ли мы, думая работать на пользу человечества, свой народ, так как победители не интернационалисты, а в частности те старые русские империалисты, которых потому с удовольствием признал как своих матерый русский монархист Шульгин.

Тогда становится понятным, как мог прийти к власти в культурной Германии такое чудовище, как Гитлер. Одно чудовище, Сталин, породило другое чудовище. В том же фильме говорится, что в Германии в период культурной Веймарской республики были и безработицы, и разброд, и настороженность по отношению к Востоку. Шли надежные вести, что на Востоке творятся ужасы и что ужас надвигается на Запад. И вот Гитлер сумел вдохнуть надежду не только на успешную борьбу с восточным ужасом, но и на преодоление его. Успех в борьбе с Польшей, точные сведения, что цвет Красной Армии был уничтожен самим Сталиным и что среди наших будущих союзников большой разброд, заставили его пойти на авантюру, которая, как известно, чуть-чуть не увенчалась победой.

Общий вывод такой: история XX века показала, что настал момент объявить преступлением всякую войну и всякую кровавую революцию. Борьба допускается только ненасильственными средствами. А для этого нужно каждой стране ревизовать свою политику. И нам в первую очередь, так как после побежденной Германии мы стоим на первом месте по части злодейств, обманов и вероломств. Для этого, конечно, надо отказаться от постулатов абсолютного патриотизма, абсолютного суверенитета и от допущения насильственной мировой революции. Признать, что Мао Цзе Дун, открыто заявляющий, что для успеха социализма надо идти на мировую атомную войну с минимальной ценой 200–300 миллионов жителей, ничуть не лучше Гитлера. Так как в преступлениях извергов в качестве соучастников, исполнителей или пассивных свидетелей замешано слишком много людей, то невозможно преследовать всех подходящих под эти статьи. Но наиболее злостные преступники должны быть подвергнуты суду во всех странах, как побежденных, так и победивших. Это и будет логическим завершением Нюрнбергского процесса 1945 года. Пока это не будет сделано, пока побежденные будут рассматриваться как преступники, а победители как чистые ангелы, всякие разговоры о разоружении, предотвращении войн, борьбе с расизмом будут беспочвенной и лицемерной болтовней.

Ульяновск, 26 ноября 1965 года

Франц Верфель «40 дней Муса Дага»

(Werfel Frans. Die Vierzio Tage des Musa Daga. Berlin. 1955)

Этот роман австрийского писателя Ф. Верфеля[34]34
  Верфель Франц (1890, Прага – 1945, Беверли Хилл, Калифорния), австрийский писатель, родился в Праге, в богатой еврейской семье, учился в немецком университете в Праге. Входил в круг пражско-немецких экспрессионистов, был дружен с Ф. Кафкой и М. Бродом. В автоэпитафии написал: «Прага взрастила меня. Вена влекла и манила». В 1938 г. эмигрировал из оккупированной нацистами Праги во Францию, затем вместе с Томасом Манном тайно перебрался в Испанию и, наконец, в США. Литература, история и музыка стали его страстью. Мировую славу Верфелю принес роман «Верди» (1923), впервые изданный на русском языке в 1975 г. и в новом переводе – в 1991-м. Роман «40 дней Муса Дага» о сопротивлении геноциду армян в Турции был написан в 1933 г. и переведен на все европейские языки. В 1988 г. он вышел на русском языке в Армении. Предисловие под названием «Вершина мужества» написал известный поэт М. Дудин. Он назвал книгу Верфеля «одним из первых предупреждений всему человечеству о появлении реального фашизма во всей его омерзительной кровавой сущности… она была не только памятником геноциду, а прежде всего учебником сопротивления». Любищев читал книгу на немецком языке.


[Закрыть] (кажется, он еврей) изображает уголок трагедии армянского народа в Первую мировую войну, когда, казалось бы, «прогрессивное» младотурецкое правительство Энвер-паши и Талаата попыталось осуществить геноцид – полностью истребить армян в Турции. Мне говорил Геодакян[35]35
  Геодакян, Виген Артавазович, биолог-эволюционист, автор эволюционно-кибернетической концепции полового диформизма. Переписывался с Любищевым.


[Закрыть], что из всех крупных языков этот роман не переведен только на два: русский и турецкий; фильм, сделанный на эту тему в США, был закуплен турецким правительством и уничтожен.

Обличительное значение этого романа огромно и самое главное: «прогрессивные» противники Абдул Гамида оказались куда свирепее этого деспота. С другой стороны, изложение покоится, видимо, на основательном знании дела. Верфель, как будто, был руководителем комиссии помощи армянам, которая сделала много для спасения их.[36]36
  В 1929 г. Верфель, путешествуя по Сирии, посещает фабрику, где работают дети армян-беженцев, переживших резню 1915 г. Здесь у него возникает замысел романа. По возвращению в Европу Верфель в течение трех лет собирает материал в армянском религиозном центре в Вене.


[Закрыть] Картина Турции того времени дана превосходно и показано разнообразие течений.

Главный герой романа, Габриэл Багратян, богатый и культурный армянин, живший долгое время в Париже, где он получил образование, работал, женился на француженке и мог бы свободно сделаться французским гражданином; но он не теряет связи с родиной и является лояльным турецким подданным, мечтающим вместе с эмигрантами, младотурками[37]37
  Младотурки – буржуазная националистическая партия, основанная в 1889 г. Ее главный тезис – «единство и прогресс». Партия пришла к власти в Османской империи в 1908 г. В годы Первой мировой войны выступала на стороне Германии, проводила политику пантюркизма и организовала геноцид армян. Правящий триумвират составили Энвер-Паша, Талаат-Паша и Джемаль-Паша.


[Закрыть] (до их прихода к власти) о свободной жизни всех народов Турции. Мнение младотурков о равноправии не было лицемерным: армяне получили равноправие и стали призываться в армию; их даже снабдили оружием на случай возможных армянских погромов, но потом оружие отобрали; часть его удалось, однако, спрятать и воспользоваться этим для организации сопротивления Муса Дага.

Лояльность Багратяна идет так далеко, что он участвует как офицер турецкой армии в Балканской войне, даже получает отличия. Приехав в современную Сирию (недалеко от Алеппо) для получения наследства, он остается там в связи с начавшейся Первой мировой войной; жена и сын остаются с ним, он ожидает призыва, но его не призывают. Выясняется, что в связи с деятельностью армянских националистов (видимо, Дашнакцутюн) турки решили истребить всех армян. И тогда Багратян организует оборону на Муса Даг и спасает там (вовремя подходят французские крейсера) большинство своих соотечественников, армян. Сам он гибнет вследствие личной трагедии – измены жены, не выдержавшей одиночества среди армян, считавших ее чужой, и гибели сына, считавшего себя армянином и геройски помогавшего обороне.

Само собой разумеется, что если бы все армяне оказались националистами или русофилами, геноцид оставался бы преступлением, но далеко не все армяне были националистами, а армянские части спасли самого Энвера от русского плена после сражения при Саракамыше. Русофилы же среди армян вовсе не были влиятельны.

Центральный пункт, рисующий идеологию Энвера и других младотурков, проявляется в разговоре Лепсиуса с Энвером. Изложение тем более убедительно, что автор исключительно объективен и не пытается изобразить своих противников, как зверей. Но ведь Энвер – первый, открывший путь подлинному геноциду, – предшественник Гитлера, которого принято изображать ужасными чертами. По автору же, Энвер – очень красивый человек с почти детскими чертами, совсем не зверь и не Сатана, а симпатичный на взгляд. Он выступает как союзник Германии, но это потому, что его страна уже ввязалась в войну на стороне Германии, сам же он был сторонник Франции в Комитете и долго сопротивлялся тому, чтобы Турция выступила на стороне Германии, а не Франции; вероятно, он и образование, как большинство младотурок, получил во Франции.

С другой стороны, и пастор Лепсиус (словами которого, очевидно, говорит автор романа) вовсе не представитель радикальных интернациональных социалистических кругов. Это настоящий немец, выступающий от имени немецкого общества Ориенталистов, председателем которого он является. Он полностью на стороне Германии и считает, что Германия, его собственный народ, сейчас борется за свою жизнь (а мы знаем, что тут он ошибся: разбитая Германия не исчезла).

Антагонизм Энвера и Лепсиуса здесь – не антагонизм политических и социальных антиподов, а антагонизм людей, которые во многом сходны. И Лепсиус спорит с Энвером, не исходя из каких-то новых принципов, он исходит из собственной программы младотурок, провозглашающих прогресс против Абдул Гамида, против деспотизма, за свободу равноправия наций, в частности, армян. Но результат получился такой, что сейчас Лепсиус, который в старые времена принимал деятельное участие в помощи армянам, вспоминает Абдул Гамида: после армянских погромов тот разрешил Лепсиусу организовать помощь армянам и посетить там наиболее тяжелые места. Энвер же категорически отказывается, говоря, что это – вмешательство во внутренние дела страны.

И сейчас возникает вопрос: в чем же дело? Изменились ли младотурки под влиянием внешних обстоятельств или же они целиком были с самого начала лицемерами, или же, наконец, их подлинная программа была ими самими сначала не вполне осознана. Энвер пытается во многом их оправдать и утверждает, что Турция находится в худшем положении, чем Германия. Не надо забывать, что конфликт великих держав в Первую мировую войну был обоюдосторонним. Одержали верх воинственные партии как в Германии, так и во Франции (реваншисты) и в России.

В Турции же такого конфликта не было. Турция сама встала на военный путь и отсутствие двухстороннего конфликта показывает, что Турция выбирала, на какую сторону встать, для своей выгоды. Правда, до Первой мировой войны Турция вела Балканскую войну, приведшую ее к поражению, и участие в Первой мировой есть до известной степени реванш (хотя главный противник ее в Балканской войне, Болгария, в Первой мировой войне не была противником Турции). Верно, что Первая мировая война кончилась страшным поражением Турции – ее распадом, но вина в этом не противников, и не внутренних врагов (армян), а того духа национализма, который и арабов заставил отказаться от связи с Турцией и привел к созданию ряда независимых арабских государств. Энвер все время упрекает армян в измене. Известное количество армян, конечно, были противниками Турции с самого начала, ряд армян приветствовали вторжение русских, так как им было особенно плохо в прифронтовой обстановке, но большинство их было совершенно в этом неповинно, на что резонно указывает Лепсиус.

А во-вторых, является ли стремление к независимости преступлением? Именно прогрессивные страны, Англия, Франция и СССР, признавали в свое время право меньшинств на самоопределение, и сам Энвер не пытался истребить арабов за их, впоследствии осуществленное, стремление к независимости. Вот и получается, что большей частью мнимая измена армян и ссылки на трудности войны есть лишь предлог к геноциду.

Энвер является подлинным предчетей Гитлера, когда говорит, что и немцы могли бы от своих внутренних врагов (франко-эльзасцы, социал-демократы, поляки, евреи) освободиться любыми средствами. Ясно проявляется и юдофобство Энвера (который является прообразом не только Гитлера, но и Абдель Насера, что, впрочем, одно и то же); по Энверу, евреи всегда фанатически стоят на стороне меньшинства: с моей точки зрения, это похвала, а не осуждение.

И несмотря на свой европейский лоск, истинного европеизма (понимаемого в смысле гуманизма, либерализма, культуры), у Энвера нет; он продолжает быть в душе чистым милитаристом, империалистом. Он мечтает создать из Турции подобие Германии, он презирает интеллигенцию и вспоминает военную славу старой Турции. Он фантазирует о численности турок – Лепсиус верно замечает, что тут влияет наркотик национализма и, не сдержавшись, Энвер прямо заявляет, что не может быть мира между человеком и чумной бациллой, считая, очевидно, что Турция – человек, а армяне – чумная бацилла.

Но если использовать это сравнение, то скорее можно считать турок бациллами, а армян – людьми. Германию же – комбинацией того и другого. Роль армян в Турции и других местах вполне мирная и культурная. Энвер же вспоминает только о старой военной истории Турции, большого вклада в культуру не давшей. Германия же приобрела свое значение прежде всего не как страшная военная держава, а как страна, давшая (в период своего политического ничтожества), первоклассные фигуры во всех отраслях культуры (то же, примерно, и Италия).

И Гитлер, и Муссолини – подлинные изменники великому духу своих народов. Энвер в данном случае не является изменником, так как он продолжает турецкую традицию, но такая верность – хуже измены, так как он приобщился к европейскому духу, а усвоил от него – отказ от магометанства и возвеличение солдафонского духа. Европейский лоск был истинно поверхностным лоском, который стерся очень быстро.

Энвер пытается ссылаться на то, что во всех государствах граждане, работающие во вред государству, подлежат строгости закона и потому турецкое правительство действует вполне правомерно. Но в культурных государствах: 1) стремление к автономии и даже независимости меньшинства не преследуется; 2) недовольным гражданам не запрещается эмигрировать; 3) имеется только личная ответственность лиц, работающих явно во вред, а не круговая порука. Армяне в целом не повинны в государственной измене. И предложение распределить средства для армян без всякого контроля со стороны иностранцев и уверение им Лепсиуса, что турецкое правительство не будет предпринимать ненужных жестокостей, являются чистым лицемерием, так как Энвер вполне солидарен с «радикальным» решением экономического вопроса в духе будущего Гитлера.

Лепсиус уходит от Энвера в полном отчаянии и осуждает себя в том, что он апеллировал к чувству справедливости, а не разума, но этот самоупрек совершенно неправилен. Лепсиус приводит яркие данные об огромной экономической и культурной роли армян, но все это игнорирует Энвер. Лепсиус мог бы привести данные о печальных последствиях изгнания (не истребления) евреев и мавров из Испании.

Сейчас читаю «Персидские письма» Монтескье; в 35 письме (стр. 166–167) автор письма перс Уэбек пишет, что был проект изгнания всех армян из Персии (отказавшихся принять магометанство), но, по мнению Уэбека, к счастью для Персии, этот проект был отвергнут, так как тогда бы экономика страны сильно пострадала. Уэбек ссылается на то, что из Персии когда-то были изгнаны гвебры – к большому урону для страны.

Любопытно, что по справочнику «Зарубежные страны» из всех стран Азии и Африки армяне не упоминаются ни для Ирана, ни для Ирака, а указаны только для Сирии, Ливана, Турции;[38]38
  На 1999 г., согласно справочнику «Страны мира» (М.: Республика, 1999), в Сирии, среди 13,6 млн человек населения, армяне составляли 3 %; в Турции, при населении в 63 млн человек, армян, которые связаны с армянской церковью, насчитывалось около 80000 (0,13 %) и около 2 млн этнических армян, принявших в прошлом ислам.


[Закрыть] несмотря на старания Энвера, армяне все же уцелели в Турции. Энвер в данном случае вполне правильно указывает, что в политике дело решается чувством, а не разумом. Вернее, разум обыкновенно выступает в случае сильного поражения, не сулящего никаких перспектив на реванш. Победа, в особенности решительная и легкая, приводит к головокружению. У Энвера головокружение от его победы над режимом Абдул Гамида.

Убежденная речь Энвера в защиту своей ужасной идеологии вызвала у христианина Лепсиуса чувство, что мудрость всегда торжествовала над Христом в частности потому, что в ряде случаев христианство выступало против отечества, против патриотизма. Лепсиус совмещает в себе антиномию патриотического немца, страдающего за свой народ, и интернационалиста, защищающего армян. Мало того, он прямо заявляет Энверу, что если правители его страны будут действовать противозаконно и бесчеловечно, то он покинет Германию и уедет в Америку, что вызывает сожаление Энвера, так как это было бы несчастьем для Германии.

Практика истории показывает, что религиозные люди всегда ставили свою религию выше отечества и в случае религиозного преследования эмигрировали (пуритане, гугеноты и т. д.), становясь гражданами другой страны, нередко враждебной их прежнему отечеству. Сейчас вопрос ставится иначе: может ли человек перейти на сторону врага? Наши отвечают: может, если, как было в Германии, правительство фашистское воюет против страны социализма. Но наша страна все более скатывается в сторону фашизма: значит, и ей можно изменить? Но ведь трудно найти государство (если только возможно), которое не в чем было бы упрекнуть. Какой же критерий наихудших стран, которые не имеют права на патриотизм своих сограждан?

Верфель хорошо характеризует Энвера не как какого-то злодея, а как выразителя почти невинной наивности полного безбожия. Это и есть характеристика отвратительнейших представителей современности: Энвера, Сталина, Гитлера, Мао Цзе Дуна и (в самых страшных высказываниях) Ленина. И в этом заключается отчасти тот антагонизм между верой и разумом, иначе разумом и чванством, на который многие напирают.

Старое мнение: истинная этика покоится на разуме (Сократ, Платон). Ему возражают: холодный разум лишен всякой морали; атомная бомба – продукт разума, но она ужасна. Ужасен не чистый разум, а несовершенный разум, подкрепляемый неосознанный чувством, плохой и слепой верой, и в особенности тогда, когда чисто эмоциональные истоки плохой веры, подлинного суеверия не осознаются и потому думают, как наши марксисты, что они целиком базируются на науке, разуме. То же и социал-дарвнисты, которые также базируются на плохой науке, дарвинизме.

И вот, пожалуй, можно перечислить иррациональные, эмоциональные, метафизические основы различных социальных и политических учений: 1) фидеизм: основан на религии, т. е. на внушении какого-то сверхъестественного существа, 2) этатизм – обожествление государства (особенно Рим, Муссолини), 3) национализм – примат нации, 4) расизм – учение о высшей расе, 5) классовый расизм или «классизм» (новое слово), учение о классовой борьбе как основной движущей силе истории.

Самое жестокое учение, конечно, расизм. Фидеизм допускает примирение через отказ от веры или эмиграцию. Этатизм равнодушен к религии и национальности (Римская империя, современная Турция по конституции: в этом прогресс Кемаля Ататюрка по сравнению с Энвером, сейчас Турция этатистская, а не расистская республика). Национализм целиком основан на признании себя членом данной нации (в старой Германии поляки, французы, гугеноты и другие делались через принятие немецкого языка и признание себя немцем полноправными гражданами). Классизм жесток в период борьбы, но по устранении классов (а не индивидов) жестокость должна исчезнуть.

И только расизм успокаивается лишь тогда, когда полностью истребит (путь ассимиляции исключается) «низшую» расу, «чумную бациллу», по выражению Энвера. Вот почему расизм Энвера, когда он полностью проявился, оказался гораздо хуже фидеизма Абдул Гамида, а расизм Гитлера неизмеримо хуже национализма пруссачества. И расизм является наиболее страшной идеологией потому, что он очень легко усваивается и приводит к самомнению представителей «высшей расы»; он покоится, как будто на «научных» основаниях и потому всего легче усваивается полуинтеллигенцией.

Верфель хорошо указывает, что полностью поддерживала армянскую политику Энвера городская интеллигенция весьма невысокого уровня (читала газеты, знала несколько иностранных слов, видала не только старинные игры теней, но и пару французских комедий, слыхала имена Бисмарка и Сары Бернар), а что низшие представители городского населения и в деревне не только не питали враждебных чувств к армянам, но даже им сочувствовали, заступались за них, помогали им и даже говорили представителям власти: «Оставь их у нас! Они не знают истинной веры, но они хорошие люди. Они наши братья».

И при погроме сын чиновника подводил (в противоположность курдам, которые просто грабили лавки) политическое основание под свои действия: «Ты ростовщик и кровопийца! Все армянские свиньи – кровопийцы! Вы гяуры и виноваты в несчастьях нашего народа». Но ведь и Фаррер в романе «Человек, который убил»[39]39
  Фаррер Клод (1876–1957) – французский писатель, член Французской академии с 1935 г. Автор «колониальных романов». «Человек, который убил» (1907) есть в русском переводе в собрании сочинений Фаррера в 10 тт., вышедшем в 1926–1927 гг.


[Закрыть] склонен так же рассматривать армян, и наш Гоголь в «Тарасе Бульба» чрезвычайно гиперболизирует вредное значение Янкеля. Мнимо рациональное обоснование расизма устраняет все этичные нормы и, отвечая многим низменным сторонам человеческой природы, может длиться очень долго.[40]40
  Это мнимо рациональное обоснование расизма до сих пор мешает признанию геноцида армян и в самой Турции, и в международном масштабе. Осенью 2000 года Комитет палаты представителей США по международным отношениям принял резолюцию, официально подтверждающую факт массового истребления армян в Османской империи. В резолюции содержится призыв к президенту США признать факт армянского геноцида в 1915–1923 гг. и провозгласить ежегодное поминовение всех погибших армян. Из текста резолюции: «Армянский геноцид замышлялся и проводился Оттоманской империей с 1915 по 1923 г., следствием чего была депортация 2 млн армян, из которых 1,5 млн мужчин, женщин и детей были убиты, а 500 тысяч, оставшихся в живых, изгнаны из своих жилищ. Таким образом закончился период пребывания армян на своей исторической родине, длившийся более двух с половиной тысяч лет». Резолюция утверждает далее, что турки-османы делали с армянами то же, что Гитлер делал с евреями. Армянская община в США добивалась этой резолюции более 20 лет. Реакция нынешнего правительства и кругов власти была резко негативной. Президент Турции Ахмет Сезер связался по телефону с президентом США Биллом Клинтоном и призвал его отмежеваться от данной резолюции, пригрозив пересмотреть военные контакты с США и условия военно-воздушной базы США в Турции (см. «Новое время», № 42, 2000). Для армян всего мира признание геноцида – это вопрос моральной ответственности.


[Закрыть]

Комментарии к разговору Лепсиуса с видным немецким тайным советником, отражавшим тогдашнюю официальную идеологию Германии.

Для разговора у них как будто общая платформа: оба – немецкие патриоты – Лепсиус считает, что Германия ведет войну с чистой совестью, но успех войны зависит от чистой совести немецких христиан и поэтому считает, должны соблюдаться христианские нормы; тайный советник принципиально против этого не возражает, полагая, что в политических сношениях должно учитывать моральную сторону.

Но Лепсиус делает вывод, что немцы должны знать из своей печати об ужасах, творимых турками по отношению к армянам. Тайный советник ссылается на то, что они постоянно делают представления турецкому правительству, что немецкие консулы спасают много армян, но их за это травят в английской печати; но советник считает совершенно наивным предложение Лепсиуса, что Германия должна угрожать Турции, лишить ее своей военной помощи и такой угрозой Германия сможет подтолкнуть Турцию перейти на сторону Антанты. Германия не может пойти на самоубийство и, по мнению тайного советника, Англия тогда была бы вполне равнодушна к гибели армян.

Лепсиус настаивает на поиске средств для спасения армян. Но в разговоре тайный советник обнаруживает, что все его разговоры о морали и сочувствии армянам – чистое лицемерие, и из дальнейших разговоров выглядывает звериное лицо прообраза Гитлера. В первую очередь – государственные соображения, а затем ссылка на Ницше: падающего толкни, ссылка на неудачную географию армян, необходимость из государственных соображений ликвидировать беспокойные меньшинства. На это «плохой политик» (как сам себя называл Лепсиус) умело возражает – кто еще окажется падающим или толкающим, ведь Германия сама меньшинство в окружении государств, и ее география тоже не очень удачна.