Текст книги "Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность"

Изучение римской императорской армии в отечественной историографии

В отечественной науке по сравнению с зарубежной изучению армии и военной истории императорского Рима уделялось явно незначительное внимание[318]318
  Положение дел здесь лишь немногим лучше, нежели в области изучения древнегреческого военного дела. Общую характеристику отечественной историографии по проблемам античной военной истории см.: Нефедкин А.К. Изучение античного военного искусства в российской историографии: историографический обзор // Studia historica. Вып. III. М., 2003. С. 134–148.


[Закрыть]. Достаточно сказать, что вплоть до самого последнего времени на русском языке не было опубликовано ни одной монографии, в которой бы специально рассматривалась военная организация ранней империи. И хотя в 1980–1990‐е гг. ситуация начала существенно меняться в лучшую сторону, все равно количество качественных и интересных исследований, относящихся к проблемам традиций, идеологии и ментальности римской армии, остается минимальным.

Начало научного изучения римской императорской армии в России связано с именем Ю.А. Кулаковского, учившегося в Германии у Т. Моммзена. В ряде его очерков, написанных в конце XIX – начале XX в., обращает на себя внимание высокий уровень интерпретации эпиграфического материала в связи с исследованием конкретных проблем ветеранского землевладения, а также аргументированное обоснование тезиса о важнейшей роли армии в развитии римской государствености[319]319
  Кулаковский Ю. Praemia militiae в связи с вопросом о наделе ветеранов землею // ЖМНП. 1880. № 7. Июль. С. 265–280; он же. Надел ветеранов землей и военные поселения в Римской империи. Эпиграфическое исследование Юлиана Кулаковского // Киевские университетские известия. 1881. № 9. 45 стр. (отдельный оттиск); он же. Армия в Римской империи: Реферат. Киев, 1884; он же. Римское государство и его армия в их взаимоотношении и историческом развитии: Публичная лекция. Киев, 1909.


[Закрыть]. По сути дела, Ю.А. Кулаковский одним из первых в мировой науке поставил проблему социальной и государственно-политической роли армии в Римской империи.

Однако затем эта проблематика на несколько десятилетий фактически выпала из поля зрения отечественных антиковедов. В советской марксистской историографии специальных исследований по императорской армии не появлялось вплоть до второй половины 1940‐х гг. В довоенный период имеются только отдельные, высказанные в работах общего характера суждения о социально-политической роли армии в Римской империи. Из общих трудов послевоенного времени следует отметить работы Н.А. Машкина. Рассматривая становление принципата, он высказал ряд интересных, хотя и не бесспорных, мнений о политической роли армии в последние годы республики и о преобразованиях, проведенных Августом в военной организации. По заключению автора, Августу не удалось достичь одной из главных целей своей военной реформы – преодолеть чрезмерную корпоративность солдат, которая особенно развилась в годы гражданских войн и позволяла войскам в некоторых случаях диктовать свою волю высшим командирам, и это сказывалось и в последующие периоды истории империи, в событиях 68–69 гг. и годы правления «солдатских императоров»[320]320
  Машкин Н.А. Принципат Августа. Происхождение и социальная сущность. М.; Л., 1949. С. 510 сл.


[Закрыть]. Н.А. Машкин полагал также, что не имеет особого значения вопрос о том, из каких слоев общества комплектовались контингенты регулярных и вспомогательных войск, ибо служба в армии с ее корпоративным духом и обособленной жизнью в условиях строгой дисциплины, отрывая людей от того общественного слоя, откуда они вышли, превращала их в деклассированных ландскнехтов[321]321
  Там же. С. 512. Ср.: Он же. История Рима. М., 1949. С. 518. Оценка солдат императорского времени как ландскнехтов восходит к Ф. Энгельсу.


[Закрыть]. Аналогичную характеристику давал исследователь и солдатам эпохи позднего принципата и кризиса III в. н. э.[322]322
  Машкин Н.А. История Рима… С. 518.


[Закрыть]Эту оценку подвергла критике Е.М. Штаерман, которая полагала, что в классовом обществе армия всегда является орудием определенного класса и что солдаты и ветераны по своему социально-экономическому положению, по своим реальным интересам и идеологии сближались с определенными социальными группами и классами, в частности с муниципальными кругами[323]323
  Штаерман Е.М. Кризис рабовладельческого строя в западных провинциях Римской империи. М., 1957. С. 12–13; она же. О классовой структуре римского общества // ВДИ. 1969. № 4. С. 56–57.


[Закрыть]. Во взглядах Е.М. Штаерман, развитых ею в книге о кризисе рабовладельческого строя в западных провинциях империи и в ряде других работ, следует отметить обоснованное стремление, не упрощая сложности исторических феноменов, выявить политические интересы армейских кругов, место солдат в социальной структуре римского общества и особенности их идеологии, а также отношение к армии в тех социально-политических программах, которые выдвигались различными общественными группами имперского общества[324]324
  Штаерман Е.М. Кризис рабовладельческого строя… С. 258 сл.; 299 сл.; 317 сл.; она же. Этнический и социальный состав римского войска на Дунае // ВДИ. 1946. № 3. С. 256–266; она же. К вопросу о крестьянстве в западных провинциях Римской империи // ВДИ. 1952. № 2. С. 100–121.


[Закрыть]. Однако мнение автора о близости или даже единстве политических и идеологических позиций армии и муниципальных кругов в период ранней империи не представляется достаточно убедительным, поскольку такой вывод является следствием недооценки специфической корпоративности императорской армии и своеобразия воинской ментальности. Отдельные замечания о религиозных культах и идеологии армии были высказаны Е.М. Штаерман в ее работах, посвященных истории римской религии, и также заслуживают внимания[325]325
  Штаерман Е.М. Мораль и религия угнетенных классов Римской империи (Италия и западные провинции). М., 1961; она же. Социальные основы религии Древнего Рима. М., 1987.


[Закрыть].

В литературе 1940–1950‐х гг. работы по истории римской армии очень немногочисленны. Можно назвать только общие труды по военной истории А.А. Строкова и Е.А. Разина, в которых прослеживаются основные этапы эволюции военной организации Рима (а в книге последнего, которая первым изданием вышла еще до войны, рассмотрена также военно-теоретическая литература античного времени)[326]326
  Строков А.А. История военного искусства. Рабовладельческое и феодальное общество. М., 1955; Разин Е.А. История военного искусства. Т. 1. Изд. 2-е. М., 1955.


[Закрыть], и интересные очерки О.В. Кудрявцева, посвященные значению дунайских легионов в истории Римской империи II в. н. э.[327]327
  Кудрявцев О.В. Исследования по истории балкано-дунайских областей в период Римской империи и статьи по общим проблемам древней истории. М., 1957. С. 145–254.


[Закрыть]Отметим также работу Е.А. Скрипелева, которая до самого недавнего времени оставалась единственным в отечественной науке исследованием по римскому военному праву, но посвящена она ранним (до III в. до н. э.) этапам развития военно-правовых установлений Рима и не касается императорского времени[328]328
  Скрипелев Е.А. К постановке проблем военного права Древнего Рима // Труды Военно-юридической Академии Советской Армии. 1949. Вып. 10. С. 104–185. Эта статья представляет собой изложение основных результатов диссертационного исследования автора: Военное право Древнего Рима в VI–III вв. до н. э.: Дисс… канд. юр. наук. М., 1948.


[Закрыть].

В последующие десятилетия в изучении римской военной организации преимущественное внимание уделялось республиканской эпохе. Интересные подходы к оценке роли армии выдвинул в своих работах С.Л. Утченко, исследуя социальный и политический кризис Римской республики. В статье о римской армии I в. до н. э. он отмечал, что после военных реформ Мария, и особенно в результате Союзнической войны, социальный состав римского войска существенным образом изменяется, солдаты оказываются теперь людьми, не связанными с полисной формой собственности, и поэтому возникавшие на ее основе политические и идеологические надстройки не могли иметь для них какого-то непререкаемого значения, так что их нетрудно было «перевоспитать» в духе совершенно иных ценностей – профессиональной солдатской чести, личной преданности императору и т. п.[329]329
  Утченко С.Л. Римская армия в I в. до н. э. // ВДИ. 1962. № 4. С. 30–47. Эта статья легла в основу главы «Социально-политическая роль армии в I в. до н. э.» в его монографии: Кризис и падение Римской республики. М., 1965.


[Закрыть]Государственно-правовые и политические аспекты военной организации республиканского Рима стали предметом многочисленных работ А.В. Игнатенко, в которых прослеживается историческая эволюция армии как ведущего элемента Римского государства с точки зрения принципов комплектования, организации высшего военного командования и т. д., рассматривается ее роль на отдельных этапах социально-политической истории республики[330]330
  Игнатенко А.В. Обострение политической борьбы в Риме в годы Югуртинской войны и военная реформа Гая Мария // Уч. записки Хабаровского пед. ин-та. 1958. Т. 3. С. 162–194; она же. Борьба за войско в Римском государстве в 44 г. до н. э. // Уч. записки Хабаровского пед. ин-та. 1961. Т. 6. С. 145–161; она же. Политическая роль армии в Риме в период республики // Сб. науч. тр. Свердловского юридич. ин-та. Вып. 23. Свердловск, 1973. С. 9—30; она же. К вопросу о кризисе староримской военной системы // Сб. уч. тр. Свердловского гос. юридич. ин-та. Вып. 34. Свердловск, 1974. С. 174–180; она же. К вопросу о политической роли армии в Риме в период ранней республики // Науч. труды Свердловского юридич. ин-та. Вып. 44. Свердловск, 1975. С. 147–167; она же. Армия в государственном механизме рабовладельческого Рима эпохи республики. Историко-правовое исследование. Свердловск, 1976; она же. Армия и политический режим в Риме (вторая половина I в. до н. э.) // Свердловский юридич. ин-т. Сб. уч. тр. Вып. 56. Свердловск, 1976. С. 118–126; она же. Древний Рим: от военной демократии к военной диктатуре. Свердловск, 1988.


[Закрыть], а также в период кризиса III в. в Римской империи[331]331
  Игнатенко А.В. Армия в Риме в период кризиса III в. (политическая роль армии и изменение ее организационно-правовых основ) // Правовые идеи и государственные учреждения. Свердловск, 1980. С. 20–32.


[Закрыть]. Один из признаков качественно нового состояния римской армии в период кризиса республики автор видит в появлении у солдат особых профессионально-корпоративных интересов, которые зачастую определяли политические требования и поведение легионов. В силу своей историко-правовой направленности исследования А.В. Игнатенко, однако, никак не касаются собственно ментальных сторон эволюции римской армии и в недостаточной степени учитывают конкретный социально-исторический контекст. Ряд проблем, связанных с процессом становления постоянной армии в Римской республике в конце III и во II в. до н. э., был на достаточно высоком для своего времени уровне рассмотрен в статьях и диссертации эстонского историка М. Тянавы, который показал, что начало этого процесса можно отнести к периоду II Пунической войны[332]332
  Тянава М. К вопросу о возникновении постоянной армии в Римской республике // Труды кафедры всеобщей истории Тартусского ун-та. 1970. № 1. С. 50–75; он же. О наборе солдат в Римской республике (II в. до н. э.) // Там же. С. 76–92; он же. Военная организация Римской республики (до реформы Мария): Автореф. дисс… канд. ист. наук. Тарту, 1974; он же. О возникновении солдатского профессионализма в Риме // Уч. записки Тартусского гос. ун-та. 1977. Вып. 416. № 2. С. 43–56; он же. К вопросу об изменении социального состава римской армии (II в. до н. э.) // Там же. С. 58–73.


[Закрыть].

Военно-политическая история Рима в конце республики и в правление Октавиана Августа является предметом содержательных исследований В.Н. Парфенова. Начав с изучения социально-политической роли армии во времена Цезаря и Первого триумвирата[333]333
  Парфенов В.Н. Профессионализация римской армии и Галльские войны Цезаря // АМА. Вып. 2. Саратов, 1974. С. 72–89; он же. Последняя армия Римской республики // ВДИ. 1983. № 3. С. 53–65; он же. Социально-политическая роль римской армии (44–31 гг. до н. э.): Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 1983.


[Закрыть], он обратился затем к проблемам военной политики Августа. Наряду с интересной трактовкой многих военно-исторических эпизодов и персонажей эпохи раннего принципата, несомненным достоинством предлагаемого автором подхода является то, что впервые в отечественной литературе преобразования в армии, осуществленные первым принцепсом, рассматриваются в единстве и взаимообусловленности с его внешнеполитической стратегией и изменениями в составе правящей элиты[334]334
  Парфенов В.Н. Военные реформы Августа (некоторые аспекты) // Х авторско-читательская конференция «Вестника древней истории» АН СССР. Тезисы докладов. М., 1987. С. 141–142; он же. К оценке военных реформ Августа // АМА. Вып. 7. Саратов, 1990. С. 65–76; он же. Принципат Августа: армия и внешняя политика. Саратов, 1994. Деп. в ИНИОН РАН № 48859; он же. Ранний принципат: военно-политический аспект: Автореф. дисс… д-ра. ист. наук. Саратов, 1995; он же. Римский «генералитет» времени второго триумвирата и принципата Августа (некоторые наблюдения) // Античный мир и мы. Материалы и тезисы конференции 6–7 апреля 1995. Вып. 2. Саратов, 1996. С. 41–47; он же. «Квинтилий Вар, верни легионы!» (финал одной военной карьеры) // Военно-исторические исследования в Поволжье: Сб. науч. тр. Вып. 1. Саратов, 1997. С. 5—13; он же. Тиберий, Германик и Германия // Военно-исторические исследования в Поволжье: Сб. науч. тр. Вып. 2. Саратов, 1997. С. 10–24; он же. Германские войны Августа: активная оборона или рывок к мировому господству // Военно-исторические исследования в Поволжье: Сб. науч. тр. Вып. 3. Ч. 1. Саратов, 1998. С. 20–30; он же. Император Цезарь Август: Армия. Война. Политика. СПб., 2001; он же. Император Домициан как военный лидер. К постановке проблемы // Историки в поисках новых смыслов: Сб. науч. статей и сообщений Всероссийской научной конф., посвященной 90-летию со дня рождения проф. А.С. Шофмана и 60-летию со дня рождения проф. В.Д. Жигунина. Казань, 2003. С. 255–265.


[Закрыть]. Без учета этих факторов, действительно, нельзя правильно оценить ни характер военной системы принципата, ни ту роль, которую, по замыслам Августа, должна была играть армия в «восстановленной республике». Однако, поскольку главное внимание исследователя сосредоточено все же на внешней политике, внутриполитическая роль армии, хотя и признается автором[335]335
  Парфенов В.Н. Император Цезарь Август… С. 24.


[Закрыть], подробно не рассматривается, не прослеживаются специально изменения в солдатской ментальности, не акцентируется также и соотношение традиционных установок и новаций в созданной Августом военной организации.

Данные аспекты не стали предметом отдельного, целенаправленного исследовательского интереса и в тех современных работах, которые посвящены различным сторонам военной организации ранней империи. Тем не менее в исследованиях последних десятилетий можно констатировать существенное расширение проблематики и достижение определенных интересных результатов. Так, некоторые вопросы, касающиеся взаимоотношений императоров и войска при Юлиях – Клавдиях, принципов комплектования армии и условий службы были рассмотрены в серии статей Л.В. Болтинской[336]336
  Болтинская Л.В. Выступление паннонского и германского легионов в период правления Тиберия // Из истории Древнего мира и Средних веков. Красноярск, 1967. С. 31–43; она же. К вопросу о путях укрепления римской армии при Юлиях – Клавдиях // Вопросы всеобщей истории. Вып. 3. Красноярск, 1973. С. 3—17; она же. К вопросу о принципах комплектования римской армии при Юлиях – Клавдиях (по военным дипломам) // Там же. С. 18–22; она же. Положение солдат римских легионов в период правления династии Юлиев – Клавдиев // Вопросы всеобщей истории. Вып. 4. Красноярск, 1973. С. 3—26; она же. Положение солдат римских легионов в период правления династии Юлиев – Клавдиев II // Социально-экономические проблемы истории Древнего мира и Средних веков. Красноярск, 1977. С. 3—17.


[Закрыть]. Место армии в политической системе и обществе эпохи становления принципата стало предметом исследований Т.П. Евсеенко, который сосредоточил внимание на политико-правовом и социально-политическом аспектах военных реформ Августа[337]337
  Евсеенко Т.П. Военная реформа Октавиана Августа: (социально-политический аспект). Свердловск, 1986. Деп. в ИНИОН, № 25705; он же. Об эффективности военной реформы Октавиана Августа // Политическая организация и правовые системы за рубежом: история и современность. Свердловск, 1987. С. 48–54; он же. Армия в древнеримской политической системе эпохи становления принципата. Автореф. дис… канд. юр. наук. Свердловск, 1988.


[Закрыть]. Отметим также его статью, специально посвященную отношениям армии и общества в период ранней империи[338]338
  Евсеенко Т.П. Армия и общество в Римской империи эпохи раннего принципата // Вестник Удмуртского ун-та. 1992. № 5. С. 17–26.


[Закрыть]. Но в этой работе, написанной скорее в виде общего очерка, пожалуй, заслуживает внимания только вывод о том, что призыв в легионы со сложившимися корпоративно-профессиональными традициями не уничтожал психологической связи новобранца с гражданским обществом. Этому, по мысли автора, способствовало сохранение многих полисно-республиканских традиций как в обществе в целом, так и во внутрикорпоративной жизни армии (в частности, института воинской сходки). Итогом исследований автора стала монография, в которой военная организация рассматривается как фактор государственного строительства в эпоху поздней республики и раннего принципата[339]339
  Евсеенко Т.П. Военный фактор в государственном строительстве Римской империи эпохи раннего принципата. Ижевск, 2001.


[Закрыть]. Но по большому счету эта работа не соответствует современному научному уровню. В ней не учитываются в полной мере все имеющиеся источники; автор недостаточно знаком с новейшими исследованиями и дискуссиями по теме (например, никак не касается вопроса о войсковой клиентеле), и некоторые его мнения звучат, по меньшей мере, спорно (например, о том, что легионы представляли собой атомизированные образования, внутренне ничем не связанные, что солдаты императорской армии были наемниками-добровольцами, лишенными внутренних связей и высоких моральных качеств; при этом утверждается, что в вооруженные силы переносились общественные отношения и социально-психологические черты, которые сохранялись еще в муниципальной общине времен ранней империи, а именно: круговая порука и взаимная ответственность, привычка к коллективному решению общих дел).

Положение и социальная роль ветеранов римской армии исследовались и позже, главным образом – на конкретных материалах отдельных провинций[340]340
  Кудрявцева Т.В. Ветеранское землевладение в Древнем Риме в I в. до н. э. // Вестник ЛГУ. Серия История, языкознание, литературоведение. 1990. Вып. 1. С. 95–98; Кадеев В.И., Мартемьянов А.П. О ветеранах римской армии в Нижней Мезии и Фракии в первых веках н. э. // АМА. Вып. 7. 1990. С. 77–86; Евтушенко А.А. Роль ветеранов в романизации Дакии // Политика и идеология в Древнем мире. Межвуз. сб. науч. тр. М., 1993. С. 95—103; Рубцов С.М. Ветераны римской армии и античный город в Мезии в I–III вв. н. э. // Идеология и политика в античной и средневековой истории. Барнаул, 1995. С. 46–56; Kolobow A.W. Weterani legionowi w Dalmacji w I wieku po Chrystusie // Scripta minora. III. Aetas imperatoria. Poznan, 1999. S. 317–335.


[Закрыть]. Можно выделить работы Ю.К. Колосовской, отличающиеся тщательным анализом эпиграфических источников и взвешенностью выводов[341]341
  Колосовская Ю.К. Ветеранское землевладение в Паннонии // ВДИ. 1963. № 4. С. 96—115; она же. К вопросу о социальной структуре римского общества I–III вв. (collegia veteranorum) // ВДИ. 1969. № 4. С. 122–129.


[Закрыть]. Надо сказать, что начиная с 1950‐х гг. в отечественной науке заметно расширились исследования провинций Римской империи, и в посвященных им работах с той или степенью подробности и основательности затрагивались некоторые важные вопросы социальной, политической и культурной роли армии[342]342
  Кругликова И.Т. Дакия в эпоху римской оккупации. М., 1955; Златковская Т.Д. Мезия в I и II веках нашей эры. (К истории Нижнего Дуная в римское время). М., 1951; Колосовская Ю.К. Паннония в I–III веках. М., 1973; она же. Римский провинциальный город, его идеология и культура // Культура Древнего Рима: В 2 т. Т. 2. М., 1985. С. 167–257; Садовская М.С. Дислокация и этнический состав римских войск на территории вала Адриана в Британии (по данным эпиграфики) // ИИАО. 1975; она же. IX Испанский легион в Британии // ИИАО. 1979. С. 65–85; она же. Культ императора в римской Британии // Страны Средиземноморья в античную и средневековую эпохи. Горький, 1985. С. 69–95; она же. Римский форт Виндоланда…; она же. Римская колония Камулодун. К вопросу о романизации Британии в I в. н. э. // ИИАО. 1991. С. 75–85; Рубцов С.М. Римская провинция Мезия (Верхняя и Нижняя) в I–III вв. н. э. (Военно-политический аспект): Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 1988; он же. Младший командный состав римской армии в Мезии в I–III вв. н. э. // ВИ. 1987. № 7. С. 162–163.


[Закрыть]. Появились также работы, в которых специально рассматривается религиозная жизнь солдат в отдельных провинциях[343]343
  Соловьянов Н.И. Религиозная жизнь римской армии в Нижней Мезии и Фракии в I–III вв. н. э. / МГПИ. М., 1985. Деп. в ИНИОН. № 23749; он же. О культах римской армии в Нижней Мезии и Фракии в I–III вв. н. э. // Проблемы идеологии и культуры в раннеклассовых формациях. М., 1986. С. 45–62; он же. Культы римской армии в Нижней Мёзии и Фракии: Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 1986; Рубцов С.М. О культах римской армии в Верхней Мезии во II–III вв. н. э. // Социальная структура и идеология Античности и раннего Средневековья. Барнаул, 1989. С. 84–95.


[Закрыть], а также военные кампании периода империи[344]344
  Колосовская Ю.К. Рим и мир племен на Дунае. I–IV вв. н. э. М., 2000; Рубцов С.М. Дакийские войны императора Траяна (101–103, 105–106 гг. н. э.) // Научно-методический сборник кафедры всеобщей истории БГПУ. Барнаул, 1999. С. 11–28; он же. Легионы Рима на Нижнем Дунае: военная история римско-дакийских войн (конец I – начало II в. н. э. СПб., 2003; он же. Дакийские войны императора Флавия Домициана // Научно-методический сборник кафедры всеобщей истории БГПУ. Барнаул, 2004. С. 42–49.


[Закрыть]. Весомый вклад в изучение роли военных в бюрократическом аппарате империи во II–III вв. внесли работы А.Л. Смышляева, показавшего на основе тщательного анализа конкретного материала источников усиление роли армии в государственно-административном аппарате[345]345
  Смышляев А.Л. Септимий Север и principales // Вестник МГУ. Сер. 9. «История». 1976. № 6. С. 80–91; он же. Имперская бюрократия при первых Северах: Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 1977; он же. Об эволюции канцелярского персонала Римской империи в III в. н. э. // ВДИ. 1979. № 3. С. 60–81; он же. Всадники во главе ведомств императорской канцелярии во II – начале III в. н. э. // ВДИ. 1981. № 2. С. 91—108.


[Закрыть].

Свидетельством оживления в последние годы интереса к армии раннего принципата стало появление ряда работ, в которых рассматривается ее роль в политических событиях и процессах. Впервые специальное внимание было уделено преторианской гвардии[346]346
  Елагина А.А. Армия в политической жизни Рима I в. н. э. по “Annales” и “Historiae” Публия Корнелия Тацита // Античный вестник. Вып. 3. Омск, 1995. С. 120–143; Вержбицкий К.В. Принципат и римская армия в правление императора Тиберия (14–37 гг. н. э.) // Война и военное дело в Античности. «Para bellum!» № 12. СПб., 2000. С. 49–56; Князев П.А. К вопросу о некоторых аспектах оформления военной власти императора // История и историография зарубежного мира в лицах: Межвуз. сб. статей. Вып. 2. Самара, 1997. С. 26–36; Ушаков Ю.А. Роль преторианской гвардии во внутриполитической жизни Римской империи при первых императорах // Античная гражданская община. М., 1984. С. 115–131; он же. Преторианская гвардия в период гражданской войны 68–69 гг. н. э. // Античная гражданская община. М., 1986. С. 80–91; он же. Преторианская гвардия в политической жизни Римской империи в I в. н. э.: Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 1992; Семенов В.В. Преторианские когорты: модель и практика // Война и военное дело в Античности. «Para bellum!» № 12. СПб., 2000. С. 103–119; он же. Преторианцы на войне и в политике // Материалы студенческого научного общества: Сб. науч. ст. студентов (по материалам научной конф.). Вып. 1. СПб., 2002. С. 194–205.


[Закрыть]. Однако сколько-нибудь оригинальных суждений и подходов в большинстве из имеющихся по данной теме работ не обнаруживается.

С начала 1990‐х гг. различные сюжеты и аспекты социальной истории императорской армии плодотворно и на достаточно высоком уровне разрабатываются А.В. Колобовым. Впервые в отечественной историографии он обратился к изучению многих тем: семейного положения римских легионеров и экономической деятельности армии в пограничных провинциях[347]347
  Колобов А.В. Семейное положение римских легионеров в западных провинциях империи при Юлиях – Клавдиях // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1990. № 3. С. 54–63; он же. Социальное положение солдат и ветеранов легионов в западных провинциях Римской империи при Юлиях – Клавдиях: Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 1990; он же. Использование «территории легиона» в западных провинциях Римской империи I в. н. э. // Областная отчетная студ. науч. конференция. Секция ист. наук. Тезисы докладов. Пермь, 1990. С. 41–44; он же. Экономические аспекты римской оккупации Рейнско-Дунайского пограничья в эпоху Юлиев – Клавдиев // Античность Европы. Межвуз. сб. науч. трудов. Пермь, 1992. С. 38–47; он же. «Военная территория» эпохи принципата: историографический миф или реальность? // Ius antiquum. Древнее право. 2000. № 1 (6). С. 43–50.


[Закрыть], римских боевых наград и военных штандартов, социальной структуры и роли командного состава легионов[348]348
  Колобов А.В. Боевые награды римских легионеров эпохи принципата // Вестник Пермск. ун-та. 1998. Вып. 2. С. 27–33; Колобов А.В., Мельничук А.Ф., Кулябина Н.В. Римская фалера из Пермского Приуралья // ВДИ. 1999. № 1. С. 46–52; он же. Римские сенаторы эпохи принципата в провинциях: любители или профессионалы? // Исследования по консерватизму. Вып. 5. Пермь, 1998. С. 67–69; он же. Социальная структура командного состава римских легионов эпохи принципата // Вестник Пермского ун-та. Вып. 4. История. 1999. С. 52–58; он же. Легионеры-бенефициарии в управлении провинциями Римской империи (на материале источников из римской провинции Далмации) // Вестник Пермского ун-та. История. Вып. 1. 2001. С. 44–52.


[Закрыть]. Исследовались им также различные проблемы религиозных культов и идеологии солдат императорской армии[349]349
  Колобов А.В. Династическая пропаганда на знаменах и боевых наградах римских легионеров: первый век империи // ПИФК. 2000. Вып. 8. С. 129–139; он же. Геркулес и римская армия ранней Империи: (на материале западной части Балкано-Дунайского региона) // ПИФК. 2000. Вып. 9. С. 40–47; он же. Штандарты римской армии эпохи принципата // ПИФК. 2001. Вып. 10. С. 38–44; он же. Римская армия и культы «умирающего и воскресающего бога» (на материале из римских провинций Далмации и Мезии) // ИИАО. 2001. С. 57–67; он же. Образы спартанских героев в иконографии надгробных памятников римских воинов в Балкано-Дунайском регионе (эпоха принципата) // Исседон: Альманах по древней истории и культуре. Екатеринбург, 2002. С. 91–95.


[Закрыть] и некоторые другие сюжеты[350]350
  Колобов А.В. Питание римской армии // Сержант. 2001. № 3 (20). С. 17–18; он же. Разведка в античном Риме // Сержант. 2002. № 2 (23). С. 7–8.


[Закрыть]. Итогом этих исследований стала небольшая книжка, написанная как учебное пособие по спецкурсу. Посвященная достаточно широкому кругу вопросов (социальному составу легионов, их повседневной деятельности и быту, религиозным представлениям и культам, праздникам и наградам, месту легионеров и ветеранов в имперском обществе), она фактически стала первой в российской науке монографией об армии императорского Рима[351]351
  Колобов А.В. Римские легионы вне полей сражений (эпоха ранней империи): Учебн. пособие по спецкурсу. Пермь, 1999.


[Закрыть]. Однако этот первый опыт нельзя признать в полной мере удачным, т. к. работа не лишена серьезных погрешностей и скорее только намечает важные проблемы и подходы к их трактовке, нежели дает их по-настоящему глубокое освещение[352]352
  Подробнее см. нашу рецензию на эту книгу: ВДИ. 2001. № 3. С. 198–207.


[Закрыть].

Среди новейших работ, в которых поднимается тема воинской идеологии и ментальности в эпоху раннего принципата, новизной подхода и проблематики обращают на себя внимание исследования М.Г. Абрамзона и А.А. Шаблина. Первый подробно рассмотрел отражение в монетной пропаганде системы воинских ценностей и культов, роли императора как военного лидера и его взаимоотношений с армией[353]353
  См. его работы, указанные в примечании 124 к главе 1.


[Закрыть]. И хотя его работы далеко не бесспорны в отдельных суждениях и не всегда корректны в трактовке некоторых монетных легенд и изображений, в соотнесении их свидетельств с данными литературных и других источников, они все же полезны систематизацией важного нумизматического материала и выявлением определенных приоритетов политики императоров в отношении армии[354]354
  См.: Махлаюк А.В. [Рец. на кн.:] Абрамзон М.Г. Монеты как средство пропаганды официальной политики Римской империи. М., 1995 // ВДИ. 1997. № 3. С. 172–178, а также рецензию на эту книгу М.Д. Соломатина: Там же. С. 178–186.


[Закрыть]. В работах А.А. Шаблина[355]355
  В дополнение к его работам, указанным в примечании 90 к главе 1, см.: Шаблин А.А. Повседневная жизнь римских военных в Рейнской области в I в. н. э. // Некоторые проблемы отечественной и зарубежной истории. М., 1995. С. 47–58.


[Закрыть]рассматривается повседневная жизнь римских солдат и ветеранов в Рейнской области и ставится очень интересная проблема – отражение самооценки и самосознания римских военных в оставленных ими надписях и скульптурных изображениях.

Рассмотренными работами, по существу, исчерпывается современная российская историография римской армии времен поздней республики и ранней империи[356]356
  Если не считать общего очерка структуры, вооружения, тактики и некоторых аспектов внутренней жизни императорской армии в популярной книжке И.А. Голыженкова и работ, посвященных частным сюжетам: Голыженков И.А. Армия императорского Рима. I–II вв. н. э. М., 2000; Рубцов С.М. Знаменосцы нижнедунайских легионов // Para bellum. Военно-исторический журнал. 2000. № 4. С. 19–32; он же. Восточные ауксилии римской армии на нижнем Дунае в эпоху принципата // Para bellum. Военно-исторический журнал. 2003. № 1. С. 5—24.


[Закрыть]. Однако для нашей темы большой интерес представляют также те работы, в которых исследуются военные институты и политическая роль армии в раннереспубликанский и позднеримский периоды. Так, для понимания истоков римских военных традиций и установлений очень важны многие наблюдения и выводы, сделанные В.Н. Токмаковым, который в последние годы плодотворно занимается изучением военной организации Рима в эпоху ранней республики, подчеркивая органическую взаимосвязь военных, сакральных и социально-политических факторов в становлении ранней римской государственности[357]357
  Основные итоги изысканий автора представлены в монографии: Токмаков В.Н. Военная организация Рима ранней республики (VI–IV вв. до н. э.). М., 1998. См. также: он же. Роль центуриатных комиций в развитии военной организации Рима ранней республики // ВДИ. 2002. № 2. С. 143–158.


[Закрыть]. Для нас особенно важны его исследования, посвященные сакральным и правовым аспектам воинской присяги и дисциплины, а также тем религиозным ритуалам и жреческим коллегиям, которые были связаны со сферой военной деятельности римской общины[358]358
  Токмаков В.Н. Воинская присяга и «священные законы» в военной организации раннеримской республики // Религия и община в Древнем Риме / Под ред. Л.Л. Кофанова и Н.А. Чаплыгиной. М., 1994. С. 125–147; он же. Сакральные аспекты воинской дисциплины в Риме ранней республики // ВДИ. 1997. № 2. С. 43–59; он же. Право и воинская дисциплина в республиканском Риме // Ius antiquum. Древнее право. 2000. № 1 (6). С. 136–145; он же. Сакрально-правовые аспекты ритуалов жреческой коллегии салиев в архаическом Риме // Ius antiquum. Древнее право. 1997. № 1. С. 9—17; он же. Жреческая коллегия салиев и ритуалы подготовки к войне в архаическом Риме в российской историографии // Ius antiquum. Древнее право. 1999. № 2 (5). С. 124–138.


[Закрыть]. Отметим также его небольшую работу, в которой, как и в статье И.Л. Маяк, ставится проблема воинского воспитания в раннем Риме[359]359
  Токмаков В.Н. Воспитание воина и гражданина в раннем Риме // Антиковедение в системе современного образования: Материалы науч. конф., Москва 26–27 июня 2002. М., 2003. С. 93–96; Маяк И.Л. Значение воинской службы для воспитания идеального гражданина (эпоха ранней республики) // Античность и Средневековье Европы. Пермь, 1996. С. 122–128.


[Закрыть]. Проблема военного обучения представителей элиты в эпоху империи, также заслуживающая самого пристального внимания, была поднята и в статье С.М. Перевалова[360]360
  Перевалов С.М. Стать римским полководцем, читая греков // ПИФК. 2000. Вып. 8. С. 145–153.


[Закрыть]. Из исследований армии позднеримского и ранневизантийского времени следует выделить работы Е.П. Глушанина, в которых рассматриваются различные аспекты военного мятежа в IV в. и процесс формирования и особенности военной знати в позднеантичную и ранневизантийскую эпохи[361]361
  Глушанин Е.П. Генезис и позднеантичные особенности ранневизантийской армии IV – начала V в.: Автореф. дисс… канд. ист. наук. Л., 1984; он же. Предпосылки реформ Галлиена и их место в процессе трансформации римской армии // Страны Средиземноморья в античную и средневековую эпохи. Проблемы социально-политической истории. Горький, 1985. С. 95—106; он же. Военные реформы Диоклетиана и Константина // ВДИ. 1987. № 2. С. 51–73; он же. Ранневизантийский военный мятеж и узурпация в IV в. // Актуальные вопросы истории, историографии и международных отношений. Сб. науч. тр. Барнаул, 1996. С. 24–36; он же. Позднеримский военный мятеж и узурпация в эпоху первой тетрархии // Античная древность и Средние века. Екатеринбург, 1998. С. 9—20; он же. Позднеримский военный мятеж и узурпация в первой половине IV в. // Вопросы политологии. Вып. 2. Барнаул, 2001. С. 120–130; он же. Военная знать ранней Византии. Барнаул, 1991.


[Закрыть]. Сопоставление ряда моментов, отмеченных исследователем на позднеримском материале, с феноменами, относящимися к роли армии и положению высших военачальников в период ранней империи, может оказаться, на наш взгляд, очень продуктивным для изучения римских военных традиций и соответствующих ментально-идеологических представлений в исторической ретроспективе.

Подводя итог, необходимо констатировать, что в современном российском антиковедении, несмотря на ряд весомых достижений и наметившийся в последние годы перелом в изучении императорской армии, ее исследование отнюдь не стало одним из магистральных историографических направлений, а комплекс проблем, связанных с духовными факторами в развитии римской военной организации все еще остается на периферии исследовательского интереса. Многие темы и вопросы даже не ставились в отечественной научной литературе. Эти лакуны выглядят особенно удручающими сравнительно с неоспоримыми достижениями и новейшими тенденциями мировой историографии, и одна из главных задач настоящей работы состоит в том, чтобы по мере возможности преодолеть существующий разрыв в уровнях развития отечественной и зарубежной науки.

Глава III
Солдат и армия в общественном сознании императорского Рима

Как мы уже отмечали, в литературных источниках мы имеем дело с определенным образом римского воина, представляющим собой совокупность типических черт, за которыми, во-первых, эксплицитно или имплицитно обнаруживаются предъявляемые ему моральные требования, а во-вторых, могут быть выявлены ключевые проблемы, имеющие наибольшее значение для понимания социально-исторического своеобразия императорской армии. Поэтому, чтобы мы могли судить о месте армии в общественной структуре, о содержании солдатской ментальности не абстрактно, но в соответствии с той «системой координат», с которой сообразовывались сами древние в своих взглядах на военную службу и армию, необходимо в первую очередь рассмотреть содержательные компоненты этого литературного образа как выражение общественного сознания эпохи и ее социокультурного контекста.

Надо сказать, что ни «литературная судьба» римского воина, ни влияние идеологических и собственно литературных традиций на изображение античными авторами его морально-психологического облика еще не были предметом подробного специального исследования. В имеющихся работах затрагиваются лишь отдельные аспекты данной проблематики. Так, П. Жаль уделил внимание вопросу о том, как сами древние авторы воспринимали и характеризовали римского солдата времен гражданских войн от Суллы до Веспасиана[362]362
  Jal P. Le “soldat des Guerres Civiles” à Rome à la fin de la République et au début de l’Empire // Pallas. 1962 (1964). Vol. XI. № 2. P. 7—27; idem. La guerre civile à Rome. Étude littéraire et morale de Cicéron à Tacite. P., 1963. P. 474–486.


[Закрыть]. А. Мишель попытался показать, что интерпретация социальных качеств солдат и роли армии авторами римского времени во многом питалась идеологемами, берущими начало еще в трудах Платона, Исократа и Ксенофонта, в частности считалось, что солдат-крестьянин, защищающий свою родину и имущество, предпочтительнее наемника[363]363
  Michel A. De Socrate à Maxime de Tyr: les problémes sociaux de l’armée dans l’ideologie romaine // RÉL. 1970. Vol. XLVII bis. Mélanges Marcel Durry. P. 237–251.


[Закрыть]. Отношению философов эпохи принципата к войне и армии посвятил свое исследование Г. Сайдботтом. По его наблюдениям, это отношение представляло собой смесь отчуждения, презрения и антипатии; в лучшем случае солдаты сравнивались со сторожевыми псами, хотя дисциплина, тяготы и риск солдатской жизни были теми чертами, которыми отмечена и жизнь философа[364]364
  Sidebottom H. Philosopher’s attitude to warfare under the Principate // War and Society in the Roman World / Ed. J. Rich, G. Shipley. L.; N.Y., 1993. P. 241–264.


[Закрыть]. В ряде работ рассмотрены идеологические и литературные аспекты изображения римского солдата и армии в исторических сочинениях Тацита[365]365
  Feger R. Virtus bei Tacitus. Inaug. Dissertation. Freiburg, 1944; Walser G. Rom, das Reich und die fremden Völker in der Geschichtsschreibung der frühen Kaiserzeit. Studien zur Glaubwürdigkeit des Tacitus. Basel, 1951. S. 51 ff.; Auerbach E. Mimesis. The Representation of Reality in Western Literature. Princeton, 1953. P. 33–40 (русский перевод: Ауэрбах, Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе / Пер. с нем. М., 1976); Edelstein F., Winkler I. Pozitia lui Tacitus fata de armata, popor si provincii // Studii Classice. 1962. T. IV. P. 245–274.


[Закрыть]. Во всех этих работах отмечается неприязненно-высокомерное отношение Тацита к солдатской массе, наличие в его высказываниях и в изложении соответствующих эпизодов его повествования многочисленных риторических эффектов и штампов[366]366
  Ср. Powell C.A. Deum ira, hominum rabies // Latomus. 1972. T. 31. Fasc. 4. P. 833–848; Cornell T. The End of Roman imperial expansion // War and Society in the Roman world… P. 167.


[Закрыть]. Наиболее интересна статья И. Кайянто. Он особо подчеркивает амбивалентность образа римского солдата в трактовке Тацита, указывая на способность римского историка дать психологическую мотивацию поведения отдельных воинов и солдатской массы в целом, которая, что особенно важно, изображается Тацитом дифференцированно и, несмотря на все ее пороки, ставится им все же выше, чем городская чернь, имеет в своих рядах людей, способных на благородные чувства[367]367
  Kajanto I. Tacitus attitude to war and the soldier // Latomus. 1970. T. 29. Fasc. 3. P. 699–718.


[Закрыть]. В отличие от Тацита, отношение к армии и солдатам у Диона Кассия, как показал Л. де Блуа, односторонне негативное; его изображение поведения солдатской массы и выходцев из военных кругов отличается намеренным сгущением красок[368]368
  De Blois L. Volk und Soldaten bei Cassius Dio // ANRW. Bd. II. 34. 3. 1997. S. 2650–2676. Cp. idem. The Perception of emperor and empire in Cassius Dio’s Roman History // AncSoc. 1998–1999. Vol. 29. P. 267–281.


[Закрыть].

В более широком ракурсе и с наибольшей отчетливостью проблема влияния традиционной идеологии и литературной техники на характер имеющейся в нарративных источниках информации о римском солдате поставлена в работе Ж.-М. Каррие[369]369
  Carrié J.-M. Il soldato // L’uomo romano / A cura di A. Giardina. Bari, 1989. P. 99—142.


[Закрыть]. По его мнению, римский воин императорского времени стал в известном роде жертвой расхожих представлений, анахронизмов и топосов, обильно фигурирующих в литературных источниках. Для гражданского населения, освобожденного с созданием профессиональной армии от обязательной военной службы, идеальный солдат представлялся «породистым псом»; от него требовалось наличие самоотверженности, мужества, выдержки, исчезновение которых среди граждан осуждалось в терминах концепции упадка нравов. Вместе с тем солдат рассматривался фактически как наемник, безбожный вояка, чьи страсти и пороки можно было сдержать только суровой дисциплиной и постоянными трудами. Желание античных авторов и представляемых ими общественных слоев видеть восстановленными во всей строгости древние порядки контрастно оттеняется акцентированием порочности и примитивных инстинктов, присущих солдатам, прежде всего патологического обжорства. В целом же, образ солдата в восприятии гражданских лиц глубоко противоречив: он одновременно вызывает и восхищение, и отвращение, и страх. Этому литературному образу Каррие противопоставляет образ воина в изобразительном искусстве, ориентированный на вкусы самих военных, прославляющий воинскую суровость и величие, олицетворяющий дух организованности, самообладания и силы, воплощающий приверженность традиционным ценностям[370]370
  Carrié J.-M. Op. cit. P. 135 sgg. Ср.: Шаблин А.А. Отражение самооценки солдат римской армии в скульптурных надгробиях Рейнской области в I в. н. э. // Некоторые проблемы отечественной и зарубежной истории. М., 1997. С. 37–48.


[Закрыть]. Огромная дистанция между этими двумя образами, по мнению автора, только подтверждает тот факт, что авторы литературных произведений имели о солдате такое же превратное представление, какое слепцы в известной басне имели о слоне.

Однако значение литературных топосов как своеобразного источника для реконструкции воинской ментальности, по существу, остается не освещенным в работе Каррие. Этот вопрос был поставлен Дж. Лендоном. По мысли американского историка, литературно-риторические топосы следует рассматривать не как точные указания на мотивы поведения в индивидуальных случаях, но как такую фикцию, которая служит ключом для понимания того, каким, с точки зрения самих древних, должен быть существующий порядок вещей. В этом плане даже самые малодостоверные сообщения оказываются весьма информативными, указывая на более широкие реалии и нормы[371]371
  Lendon J.E. Empire of Honour. The Art of Government in the Roman World. Oxford, 1997. P. 28.


[Закрыть]. Конечно, там, где солдаты изображаются бесчестными существами, наравне с рабами, античных писателей можно заподозрить в аристократическом высокомерии; когда же, напротив, представления солдат отождествляются с собственными ценностями авторов, последних можно подозревать в невежестве; а если приписываемые солдатам взгляды нужны для тех или иных полемических целей, чтобы поведать знатным римлянам о них самих, то возникает подозрение в сознательной подтасовке фактов. Но несмотря на все эти подозрения, полагает Лендон, античные историки дают достаточно точную и целостную картину солдатских ценностей, признавая и подчеркивая наличие в армии особого морального кодекса, отличного от их собственного[372]372
  Lendon J.E. Op. cit. P. 238.


[Закрыть]. Принципиально важным представляется также развиваемый Лендоном тезис о том, что осуществление власти в Римской империи на разных уровнях государственной системы – от императора до сборщиков налогов и солдат – воспринималось и оценивалось современниками не в функциональных аспектах, а в персональных и моральных категориях, что непосредственно влияет на характер соответствующих свидетельств.

На важный аспект восприятия образа солдата в общественном сознании республиканского и императорского Рима обратил внимание Р. Алстон, который рассмотрел связь этого образа с римскими представлениями о мужественности. Как отмечает автор, если в период ранней республики не существовало никакой несовместимости между маскулинностью и солдатской службой, то со временем увеличивающийся акцент на статусе свободы, libertas, способствовал растущему расхождению между статусом «мужа», vir, и военной службой в качестве рядового; солдаты не соответствовали аристократическому идеалу мужественности прежде всего в силу своего зависимого состояния, неспособности к самоконтролю, предполагавшей их подчиненность дисциплине, и ограниченной возможности осуществлять potestas (ввиду запрета на брак)[373]373
  Alston R. Arms and the man: soldiers, masculinity and power in republican and imperial Rome // When Men were Men. Masculinity, Power and Identity in Classical Antiquity / Ed. L. Foxhall and J. Salmen. L.; N.Y., 1998. P. 205–223.


[Закрыть]. Поэтому воины профессиональной армии рассматривались как люди, стоящие в культурном и моральном отношении несоизмеримо ниже настоящих viri, лишь одной ступенькой выше варваров. Тем не менее власть солдат была реальной и публично проявляемой, а приписывание себе мужественности представителями элиты было следствием политического дискурса. Политические события I–II вв. н. э., однако, показали, что возникли альтернативные центры власти и альтернативные точки зрения на состояние «мужа» и что относительно высокий статус солдат как представителей власти позволял им чувствовать себя viri.

Названные подходы, наблюдения и выводы, несомненно, продуктивны и подтверждают, что проблема литературного образа римского солдата отнюдь не сводится к чисто источниковедческим вопросам, но заслуживает самой внимательной разработки на основе более широкого охвата и самих свидетельств, и тех компонентов, из которых складывался этот образ. Переходя к анализу конкретного материала, следует оговориться, что основное внимание мы уделим тем негативным характеристикам солдат и армии, которые, безусловно, доминируют в литературной традиции и даны настолько полно и ярко, что к ним трудно что-либо добавить в содержательном плане. Что же касается позитивных ценностей и традиций, то они будут подробно рассмотрены в последующих главах.

В первую очередь внимания заслуживает вопрос о социальном статусе солдат в оценке античных авторов. В связи с профессионализацией армии и по мере упрочения «римского мира» война и тем более служившие в армии люди все больше оказываются на периферии общественного мнения, воспринимаются все более отчужденно (либо прямо с антимилитаристских позиций, как в среде римской золотой молодежи, чьи настроения нашли выражение в творчестве ряда поэтов[374]374
  Carrié J.-M. Op. cit. P. 139; Rich J. Introduction // War and Society in the Roman World… P. 6; Cloud D. Roman poetry and anti-militarism // War and Society in the Roman World… P. 113–138; Baker R.J. Miles annosus: The Military motif in Propertius // Latomus. 1968. T. 27. Fasc. 2. P. 322–349; Dahlheim W. Die Armee eines Weltreiches: Der römische Soldat und sein Verhältnis zu Staat und Gesellschaft // Klio. 1992. Bd. 74. S. 214; Болтинская Л.И. Положение солдат римских легионов в период правления династии Юлиев – Клавдиев // Социально-экономические проблемы истории Древнего мира и Средних веков. Красноярск, 1977. С. 17.


[Закрыть]). Одним из результатов развития новой военной организации становится исчезновение воинского духа в жителях Рима и Италии[375]375
  Cornell T. The End of Roman imperial expansion // War and Society in the Roman World… P. 164–165.


[Закрыть]. Их невоинственность либо с горечью констатируется античными историками[376]376
  Например, у Тацита (Ann. III. 40. 3) невоинственность населения Рима (imbellis urbana plebes) трактуется как причина того, что войска сильны только провинциалами (nihil validum in exercitibus, nisi quod externum). По всей видимости, здесь имеются в виду провинциалы, получившие римское гражданство и служившие в легионах. По мнению Л.И. Болтинской (Указ. соч. С. 15, примеч. 37), под externum можно понимать также вспомогательные части, комплектовавшиеся из перегринов.


[Закрыть], либо же, в ином контексте, рассматривается как объективное и благотворное следствие мудрой политики императорского правительства, доверившего для защиты державы военную службу перегринам, получающим в качестве награды римское гражданство – φυλοκρινέσαντες (Ael. Arist. Or. 26. 73–76 Keil; 78; см. также: Hdn. II. 11. 5–6). Так или иначе, служба в войске и жизнь в военном лагере воспринимаются как совершенно особое существование. Интересно в этом плане толкование сна о военной службе в «Соннике» Артемидора (Oneirocr. II. 31). По его словам, сон о службе и участии в походе для всех сколько-нибудь хворых означает смерть – «потому что воин оставляет прежнюю свою частную жизнь и, забыв о ней, начинает новое существование» – ἐν ἄλλαις γίνεται διατριβαῖς (пер. М.Л. Гаспарова). Показателем расхожих представлений о военной службе служит также упоминаемые в этом же пассаже заботы, неприятности, переходы и странствия, почет и повиновение. Любопытно и то, что безработным и нуждающимся сон о военной службе сулит занятие и заработок, ибо, отмечает Артемидор, «воин не сидит сложа руки и ни в чем не нуждается». В другом толковании автора можно усмотреть и указание на социальные мотивы военной службы. По его словам (Oneirocr. II. 20), если женщине приснилось, что она родила орла, то она родит сына, и этот сын, если беден, пойдет на военную службу и станет военачальником, потому что орлы следуют впереди войска.

Действительно, служба в армии воспринимается в первую очередь как отсутствие праздности, как подчинение приказу и власти военачальника, труды, тяготы, пот[377]377
  Примечательно, что слово «пот» (sudor) и производные от него даже в официальных юридических текстах метонимически означают военную службу (CTh. VII. 1. 8; 13. 16; 20. 10). Аналогичным образом в литературных текстах употребляется слово sarcina, «переносимое солдатом снаряжение» (cм.: Carrié J.-M. Op. cit. P. 118 sgg.). Кстати сказать, величина этого снаряжения особенно поражала греческих авторов. По замечанию Полибия (XVIII. 18. 2–3), нести, кроме оружия, еще и колья для вала, как это делают римские легионеры, – дело, совершенно немыслимое по греческим представлениям. Для Иосифа Флавия римский воин в походе мало чем отличается от навьюченного мула (B. Iud. III. 5. 5). Ср. выражение mulus Marianus: Fest. 134 L; Paul. Fest. 22 L; Front. Strat. IV. 1. 7; Plut. С. Mar. 13.


[Закрыть], которые становятся знаками отречения от собственной личности и удобств гражданской жизни (Sen. Epist. 18. 6; Iuven. Sat. XV. 197–199; Dio Chrys. Or. XIV. 6; Tertul. Ad Mart. 3). Показательно в этом плане, что философы римского времени сравнивают тяготы человеческой земной жизни с воинской службой и боевыми походами. Можно вспомнить известное изречение Сенеки: vivere, mi Lucili, militare est (Epist. 96. 5); или же слова Эпиктета: «Жизнь каждого – это своего рода военный поход, притом долгий и с разными превратностями. Ты должен блюсти свой долг воина и по мановению военачальника исполнять все, предугадывая, если возможно, его желания» (Epict. Diatr. III. 24. 34. Пер. Г.А. Тароняна). Там же, где характеристика солдатского удела дается как бы с точки зрения самих воинов, краски, естественно, еще более сгущаются: в ряду суровых реалий военной жизни появляются изнурительные работы (duritia operum), свирепость центурионов, побои, раны, изможденные и обезображенные старостью ветераны и т. п. (Tac. Ann. I. 17; 34–35; Hist. II. 80; Lucan. Phars. V. 275–282).

В эпоху империи обособление, если не сказать сегрегация, армии проявляется не только в ее пространственном и функциональном отделении от основной массы населения, но и в фактическом выделении армии как самостоятельной социальной группы. Военные и сами противопоставляют себя гражданскому населению, резко отделяя себя от «штатских», pagani, как они назывались на солдатском жаргоне[378]378
  Со временем слово paganus утрачивает тот пренебрежительный оттенок, который присутствует еще в 16-й сатире Ювенала (Sat. XVI. 32 sqq.), где солдат и «штатский» резко противопоставляются друг другу; значение термина становится вполне нейтральным, и он появляется даже в официальном юридическом языке (например, Dig. 29. 1. 9. 1; 48. 19. 14; cp.: CPL, 106 = Fink, 15; BGU, 696).


[Закрыть], – ситуация, совершенно немыслимая прежде, когда всякий гражданин был потенциальным солдатом[379]379
  Carrié J.-M. Op. cit. P. 104.


[Закрыть]. В нарративных источниках очень часто milites и exercitus фигурируют как особый элемент общественной структуры, располагаясь ниже сенаторов и всадников, рядом с плебсом[380]380
  Alföldy G. Das Heer in der Sozialstruktur des römischen Kaiserreiches // Idem. Römische Heeresgeschichte: Beiträge 1962–1985. Amsterdam, 1987. S. 27, Anm. 5, с указанием источников.


[Закрыть]. Античные авторы не вдаются в подробности относительно происхождения рекрутов, оперируя не столько социальными, сколько моральными критериями, основанными, в конечном счете, на популярном тезисе о том, что более всего воинскому мужеству способствует земледельческий труд, поэтому лучший воин – это крестьянин[381]381
  Xen. Oecon. 4. 2–3; Arist. Polit. III. 3. 2, 1278a; Ps.-Aristot. Oecon. I. 2. 3, 1343b; Cato. De agri cult. Praef. 4; Propert. IV. 10. 17–20; Colum. Praef. 17; Plut. Numa. 16; Maxim. Tyr. 24. 6 e – f; Veget. I. 3; 7. Cp.: Michel A. Op. cit.


[Закрыть], но крестьянин состоятельный, наделенный цензом и в силу этого защищающий государство более упорно, нежели нищий пролетарий[382]382
  Примечательно, что Валерий Максим называет вербовку Марием в войско capite censi «отвратительным видом набора» (fastidiosum delectus genus) (II. 3 pr.; II. 3. 1). Ср. Liv. VIII. 20. 4: opificum quoque vulgus et sellularii, minime militiae idoneum genus («чернь из ремесленников и работников – народ, к военной службе никак не годный»). Сp. также: Dionys. Hal. Ant. Rom. IV. 21. 1; Gell. XVI. 10. 11; Cic. Resp. II. 22. 40.


[Закрыть]. Поэтому, в представлении древних, если на военную службу поступают добровольно бедняки и бездомные, выходцы из городской черни, представители профессий, связанных с роскошью или позорными занятиями, то от них, в силу их нравственной испорченности, невозможно ожидать должной дисциплины и доблести[383]383
  См. характерное замечание Тацита в Ann. I. 31. 1: vernacula multitudo… lascivia sueta, laborum intolerans («городская чернь, привыкшая к разнузданности, испытывающая отвращение к трудам»). Ср.: Dio Cass. LVII. 5. 4; Veget. I. 7.


[Закрыть]. В то же время длительная военная служба в отдаленных гарнизонах, постоянные воинские упражнения и труды считались верным средством отвлечь наиболее бедные и беспокойные элементы населения от занятия разбоем, предоставив остальным гражданам возможность спокойно трудиться и наслаждаться миром[384]384
  Этот тезис развивает Дион Кассий в речи Мецената (LII. 27. 1–5; ср. LII. 14. 3 и Liban. Or. XVIII. 104). Cм. также Dio Cass. LXXIV. 2. 4–5, где историк констатирует, что после роспуска преторианской гвардии Септимием Севером и набора в когорты представителей провинциальных легионов италийская молодежь обратилась вместо военной службы к разбоям и гладиаторским боям.


[Закрыть]. Примечательно, что воинственность и склонность к военной службе стали рассматриваться как врожденные качества. На это, возможно, указывает пассаж из «Астрономики» Марка Манилия, написанной в первые десятилетия I в. н. э. (Manil. Astr. IV. 217–229), в котором о людях, родившихся под знаком Скорпиона, говорится как о тех, кто жаждет битв и лагерей Марса и даже мирное время проводит с оружием в руках, любит военные игры и потехи, посвящает досуг изучению военного дела и связанных с оружием искусств. Вряд ли такого рода мнение могло появиться в раннем Риме, в котором практически каждый взрослый мужчина являлся воином.