Текст книги "Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность"

По мнению Ж. Армана, набор в легионы неграждан из провинциалов с последующим предоставлением им римского гражданства – практика, получившая широкое распространение начиная с Флавиев[504]504
  Однако еще Октавиан Август, хотя после завершения гражданских войн всех неримлян из армии Антония отправил по домам и в целом следовал принципу набора в легионы только римских граждан, принял в состав своей армии legio XXII Deiotariana и позже обращался к неримским источникам пополнения личного состава легионов, особенно на Востоке. См.: Keppie L.J.F. The Army and the navy // CAH2. Vol. X. P. 389.


[Закрыть], как в зародыше обнаруживается еще в создании легиона Алауда Цезарем, который при этом ориентировался даже не столько на прецеденты недавнего прошлого, сколько на представления ранней и средней республики[505]505
  Harmand J. Les origines de l’armée impériale. Un témoignage sur la réalité du pseudo-Principate et sur l’évolution militaire de l’Occident // ANRW. Bd. II. 1. 1974. P. 290.


[Закрыть]. Такого рода взгляды, возможно, нашли отражение в рассуждениях Цицерона в его речи, произнесенной летом 56 г. до н. э. в защиту гадитанца Корнелия Бальба. В ряде ее пассажей со ссылками на исторические примеры более отдаленного и совсем недавнего прошлого развивается мысль о том, что те, кто защищает римское государство ценой лишений и опасностей, проявляя доблесть, вполне достойны, наряду с прочими наградами, и «дарования им того гражданства, за которое они грудью встретили опасности и копья» (Pro Balb. 22. 51. Пер. В.О. Горенштейна. Ср. 17. 40). В качестве одного из показательных примеров Цицерон приводит дарование Марием гражданства сразу двум когортам камеринцев, отличившихся храбростью в сражении с кимврами (Pro Balb. 20. 46)[506]506
  Камерин – городок в Юго-Восточной Умбрии, давний союзник Рима. По Плутарху, за этот шаг Марий был обвинен в противозаконных действиях и фактически признал это, ответив обвинителям знаменитой фразой: «Грохот оружия заглушил голос закона» (Plut. C. Mar. 28. 2). Однако в конце республики практика дарования гражданства полководцами стала неписаным правилом, в отличие от прежних времен, когда это право принадлежало народу (Mommsen Th. Römisches Staatsrecht… Bd. II. S. 890 ff.).


[Закрыть], и упоминает об аналогичных мероприятиях Помпея, Суллы, Кв. Метелла, П. и М. Крассов. Называет он также Помпея Страбона, который, по словам оратора, даровал права гражданства и мамертинцам овиям, и некоторым жителям Утики, и сагутинцам Фабиям (22. 51). При этом об этих действиях полководцев он говорит как о вполне правомерных (21. 49. Cp.: Pro Arch. 10. 24–25; Phil. I. 24, а также Val. Max. V. 2. 8; Sisenna. Frg. 120 P.).

О такого рода практике в позднереспубликанский период имеются и прямые документальные свидетельства. Это прежде всего надпись на бронзовой таблице из Аскула, в которой сообщается, что император Помпей Страбон 18 ноября 89 г. до н. э. наградил в лагере Саллвитанскую турму за проявленную доблесть различными знаками отличия, а также даровал этим испанским всадникам римское гражданство в соответствии с Юлиевым законом (имеется в виду lex Iulia de civitate 90 г. до н. э. о предоставлении римского гражданства тем союзникам Рима, которые сохранили ему верность в начавшейся Союзнической войне)[507]507
  Процитируем вторую часть этого текста: [C]n. Pompeius Se[x. f. imperator] virtutis causa | equites Hispanos ceives [Romanos fecit in castr]eis apud Asculum a(nte) d(iem) XIV K(alendas) Dec(embres) | ex lege Iulia (ILLRP, 515 = CIL VI 37045 = CIL I2 709 = ILS 8888). См. также: Criniti N. L’Epigrafo di Asculum di Gn. Pompeio Strabone. Milano, 1970. P. 26, 57–61; Roldan J.M. El bronce de Ascoli en su contexto histórico // Epigrafia hispánica de época romano-republicana. Zaragoza, 1986. P. 115–135.


[Закрыть]. Подобная практика коллективного награждения римским гражданством за проявленное на поле боя мужество получает продолжение в императорскую эпоху[508]508
  Подробно см.: Maxfield V.A. The Military Decorations of the Roman Army. L., 1981. P. 126–127, 218 f., 227.


[Закрыть]. В качестве примера можно сослаться на одну вспомогательную когорту, получившую римское гражданство за доблесть и верность (AE 1904, 31 = RIB, 2170: coh(ors) I Baetasiorom c(ivium) R(omanorum) ob virtutem et fidem). Даже солдаты «национальных» numeri, которые вошли в состав римской армии во II в. н. э., не получавшие при отставке дипломов о предоставлении гражданских прав, могли, как и другие вспомогательные части, награждаться en bloc гражданством за проявленную храбрость[509]509
  Mann J.C. A Note on the Numeri // Hermes. 1954. Bd. 82. P. 501–506; Speidel M.P. The Rise of ethnic units in the Roman imperial army // ANRW. Bd. II. 3. 1975. P. 203.


[Закрыть]. Однако случаев получения гражданских прав солдатами-ауксилариями в индивидуальном порядке известно очень немного[510]510
  Holder P.A. Studies in the Auxilia of the Roman Army from Augustus to Trajan. Oxford, 1980. P. 29–30.


[Закрыть]. Тем не менее можно констатировать, что в период ранней империи сохранялся сам стимулирующий принцип взаимосвязи между военной службой на благо Рима, воинскими отличиями и возможностью стать полноправным римским гражданином – принцип, который сложился, по крайней мере, в конце II – начале I в. до н. э., хотя отдельные прецеденты его применения, вероятно, имели место и в более ранние времена. Одной из институциализированных форм реализации этого принципа стала практика наделения гражданством солдат-перегринов (а также отпущенников, служивших на флоте или в отрядах vigiles) после окончания срока службы и выхода в почетную отставку. Они, таким образом, вступая в ряды армии, оказывались потенциальными гражданами. И в этом случае, и в случае получения гражданства при вступлении в легион военная служба являлась механизмом по распространению гражданства[511]511
  Ле Боэк Я. Указ. соч. С. 142.


[Закрыть]. Но такой порядок, имевший большое значение для привлечения в армию добровольцев, неизбежно приводил к тому, что классическая полисная концепция «гражданина – солдата» приобретала теперь прямо противоположную формулировку: «солдат – гражданин»[512]512
  Cp.: Carrié J.-M. Op. cit. P. 104.


[Закрыть].

Вместе с тем нельзя не отметить, что в период принципата привилегированный гражданский характер легионов – в противоположность перегринскому статусу солдат auxilia и флота – достаточно последовательно акцентировался и в организационно-практическом, и в идеологическом плане. Это касается прежде всего сроков службы, размеров жалованья и наградных при выходе в отставку. Надо иметь также в виду, что в обычных условиях при поступлении на службу в легион требовалось принесение особой клятвы: как показывает папирус, датируемый 92 г. н. э., новобранец должен был поклясться, что является свободнорожденным римским гражданином и имеет право служить в легионе[513]513
  P. Fay. Barns 2 = CPL, 102 = Daris, 2: [-iuratusque dixit per – se inge]nuum natum et c(ivem) R(omanum) esse iusque militandi in leg(ione) habere. См.: Davies R.W. Joining the Roman army… P. 208 ff.; Gilliam J.F. Op. cit. P. 207 ff.


[Закрыть]. Можно обратить внимание и на одно любопытное замечание в трактате «Об устройстве лагеря» Псевдо-Гигина. Говоря о том, что легионы надлежит размещать непосредственно у лагерного вала, автор аргументирует это тем, что они, являясь самыми верными из провинциальных войск, должны словно стеной из собственных тел удерживать от возможного бегства разноплеменные вспомогательные войска[514]514
  Ps.-Hyg. De munit. cast. 2: Legiones, quoniam sunt militiae provinciales fidelissimae, ad vallum tendere debent, ut opus valli tueantur et exercitum gentibus suo numero corporali in muro tene[ant].


[Закрыть].

Как свидетельствуют многие факты, упоминаемые в литературных источниках, такие опасения были не лишены оснований. Можно вспомнить рассказ Тацита (Agr. 28) о солдатах из когорты узипов, набранной в Германии и направленной в Британию: убив центурионов, распределенных по манипулам в качестве наставников и командиров, они захватили несколько судов и бежали, проплыв вдоль всего побережья Британии. Легионеры, очевидно, нередко с подозрением относились к солдатам вспомогательных войск, которых военные власти могли использовать против них в случае мятежа (Tac. Hist. I. 54. 4; Ann. I. 36. 3). Отмечаются в источниках также факты вражды между легионами и вспомогательными частями, как латентной, так и выливавшейся в открытое противостояние (Tac. Hist. I. 64; II. 27; 66; 88; Dio Cass. LXXVIII [LXXII]. 6. 4). В то же время для Тацита, например, представляется совершенно очевидным, что одним из факторов всевозможных эксцессов в ходе гражданских войн является разнородность армии, «в которой перемешались граждане, союзники и чужеземцы, имеющие различные языки, обычаи, стремления и веру», и в которой единодушие достигается лишь в целях грабежей и насилий (Hist. III. 33. 2; II. 37. 4; I. 54. 4). В речи, которую историк вкладывает в уста вождя бриттов Калагака, о римском войске говорится, что, набранное из разных народов и сплачиваемое удачами, оно распадается при первых же неудачах и в нем всегда найдутся те, кто обратит свое оружие против римлян (Tac. Agr. 32). Об умалении статуса солдат-ауксилариев свидетельствует тот факт, что они первоначально не получали императорские донативы[515]515
  Дион Кассий (LIX. 2. 3), сообщая о подарках Калигулы по случаю его облачения в toga virilis, пишет, что наряду с гражданами их получили преторианцы, vigiles и «войска из граждан» – στράτευμα πολιτικόν, т. е. легионы и cohortes civium Romanorum.


[Закрыть]и только, видимо, с середины II в. н. э. стали включаться в круг тех, кому они полагались[516]516
  Wesch-Klein G. Op. cit. S. 57, со ссылкой на: Bagnall R.S. The Florida Ostraka. Documents from the Roman Army in Upper Egypt. Durham, 1976. См. также: Fiebiger O. Donativum // RE. Bd. V. 1905. Sp. 1542 ff.


[Закрыть]. Вплоть до III в. солдаты auxilia и флота часто исключались из числа тех, кто получал при отставке praemia militiae[517]517
  Wesch-Klein G. Op. cit. S. 186.


[Закрыть]. Кроме того, не являясь римскими гражданами, ауксилиарии в эпоху империи не имели права быть награжденными dona militaria в индивидуальном порядке[518]518
  Domaszewski A., von. Die Rangordnung des römischen Heeres / Einführung, Berichtigungen und Nachträge von B. Dobson. 3., univeränderte Auflage. Köln; Wien, 1981. S. 68; Maxfield V.A. Op. cit. P. 121 ff.


[Закрыть].

Стоит обратить внимание и на тот факт, что новые легионы, формировавшиеся в период империи в тех или иных кризисных внутри– и внешнеполитических ситуациях, набирались преимущественно в Италии[519]519
  Brunt P.A. Conscription and volunteering… P. 98–99, с указанием источников. См. также: Mann J.C. The Raising of new legions during the Principate // Hermes. 1963. Bd. 91. P. 483–489. Это, в частности, были I Италийский легион, созданный Нероном для похода к Каспийским воротам, II и III Италийские, набранные Марком Аврелием около 165 г., а также Парфянские легионы, сформированные Септимием Севером.


[Закрыть], несмотря на то что со времен Веспасиана все меньше и меньше италийцев обнаруживается среди рядовых легионеров в провинциальных войсках. Каковы бы ни были причины сокращения числа италийцев в легионах[520]520
  У античных авторов причины этого процесса связываются с установлением единовластия, которое, обеспечив мир и защиту границ, оградило италийцев от трудов, что лишило их воинственности (Hdn. II. 11. 3 sqq.; Tac. Hist. I. 11. 3; Dio Cass. LVI. 40. 2; LII. 27; Aur. Vict. Caes. 3. 14). Современными исследователями предлагаются различные объяснения. Одни фактически разделяют мнение древних о том, что после гражданских войн италийцы утратили воинских дух, или же принимают старую версию о том, что италийцы были сознательно отстранены от военной службы Веспасианом и его преемниками по политическим мотивам. Другие считают, что власти руководствовались стремлением сохранить население Италии и избежать непопулярности в связи с проведением наборов, вызывавших ненависть населения, которое не желало покидать комфортную привычную жизнь на родине ради службы в отдаленных провинциях. П. Брант полагает, что отказ от привлечения италийцев связан с заинтересованностью властей в локальном наборе, который гораздо успешнее обеспечивал приток солдат-добровольцев и позволял экономить средства на транспортных расходах. Не сбрасывает он со счетов и обескровленность Италии гражданскими войнами (Brunt P.A. Italian Manpower… P. 414; idem. Conscription and volunteering… P. 103–107, c обзором существующих точек зрения). К этому можно добавить и то соображение, что при Флавиях происходит переориентация клиентских связей новой династии с общин Италии на города римского права в Галлии и Испании (Колобов А.В. Указ. соч. С. 14–15).


[Закрыть], сам факт формирования новых легионов именно на территории Италии обусловливался, наверное, не только тем, что император, находясь в Риме, мог в чрезвычайной ситуации быстрее всего набрать новые войска за счет призыва италийцев[521]521
  Brunt P.A. Conscription and volunteering… P. 98–99.


[Закрыть], но и сохранением определенных стереотипов, традиционализма мышления, суть которого заключается в той максиме, что легионы суть род войск, предназначенный для римских граждан, которые в силу своего статуса подлежат всеобщей воинской повинности и в первую очередь обязаны защищать Imperium Romanum. Действительно, воинская повинность и конскрипция для римских граждан в эпоху империи никогда не отменялись. Более того, вопреки распространенной начиная с Моммзена[522]522
  Mommsen Th. Römische Staatsrecht… Bd. III. S. 298; cp.: Bd. II. S. 849 f.


[Закрыть]точке зрения, что после реформ Мария, исключая период гражданских войн, легионы формировались преимущественно из добровольцев, П. Брант, тщательно исследовавший этот вопрос, пришел к выводу, что по крайней мере до II в. н. э. конскрипция была гораздо более распространенной, чем принято считать[523]523
  Brunt P.A. Italian Manpower… P. 391 ff., 408–415; idem. Conscription and volunteering…


[Закрыть]. Окончательное торжество принципа добровольности (правда, на сравнительно недолгий срок) стало, по мнению Бранта, результатом распространения во второй половине II в. локального набора в легионы и общего улучшения условий службы, осуществленного благодаря политике Северов[524]524
  Brunt P.A. Conscription and volunteering… P. 112–113.


[Закрыть].

Соглашаясь с этим заключением, отметим, что у юриста времен Септимия Севера Аррия Менандра вполне однозначно подчеркивается сохранение древней нормы: «Более тяжким преступлением является уклонение от воинской повинности, чем домогательство ее»[525]525
  Dig. 49. 16. 4. 10: Gravius autem delictum est detractare munus militiae quam adpetere. См. об этой норме: Kissel Th.K. Kriegsdienstverweigerung im römischen Heer // Antike Welt. 1996. Bd. 27. Hft. 4. S. 290; Wesch-Klein G. Op. cit. S. 160 f.


[Закрыть]. Ибо, подчеркивает он, «уклонявшихся от призыва в древности отдавали в рабство как предателей свободы и лишь с распространением добровольного набора в армию отказались от смертной казни». Однако известно, что эти суровые меры применялись не только в ранние времена (Varro ap. Non. 28 L; Val. Max. VI. 3. 4; cp.: Liv. Per. 14; Cic. Pro Caec. 99)[526]526
  П. Брант отмечает (Italian Manpower… P. 391, с источниками), что эти суровые наказания часто могли заменяться более мягкими: штрафами, содержанием в оковах, поркой, лишением имущества.


[Закрыть], но к ним прибегал также и Август после катастрофы легионов Вара (Dio Cass. LVI. 23. 2–3; Suet. Aug. 24. 1). Сурово карались, согласно военно-уголовному праву, и попытки избежать военной службы с помощью членовредительства, а также попытка отца скрыть своего сына от военной службы[527]527
  Так, известно, что Август приказал продать в рабство вместе со всем имуществом одного римского всадника, который двум своим сыновьям отрубил большие пальцы рук, чтобы избавить их от военной службы (Suet. Aug. 24. 1). К аналогичному способу избежать призыва на военною службу прибег во время Союзнической войны римский всадник Гай Веттиен, который отрубил себе все пальцы на левой руке, но мы не знаем, понес ли он какое-либо наказание (Val. Max. VI. 3. 3). Согласно эдикту Траяна (Dig. 49. 16. 4. 12), отец, изувечивший своего сына при наборе во время войны с целью сделать его негодным к военной службе, подлежал ссылке. Известен декрет Константина, воспроизводимый императорами Валентинианом и Валентом, по которому тех, кто избегает военной службы, отрубая себе пальцы (eos, qui amputatione digitorum castra fugiunt), все равно надлежало использовать на государственной службе, но в другой сфере (CTh. VII. 13. 4), а согласно конституции Валентиниана и Валента, колоны, пытавшиеся избежать военной службы таким путем, подлежали сожжению, их же владельцы, не помешавшие им в этом, наказывались штрафом (CTh. VII. 18. 2, 368 или 370 г.). Аммиан Марцеллин как о распространенном явлении пишет о таких членовредителях, которых в Италии называли murci (Amm. Marc. XV. 12. 3). Отец, укрывавший во время войны своего сына от набора, карался изгнанием и конфискацией имущества; а если это происходило в мирное время, то он наказывался палками, сын же зачислялся в более низкий род войск (in deteriorem militiam) (Dig. 49. 16. 4. 11). См. подробнее: Kissel Th. Op. cit. S. 289, 293; Jung J.H. Op. cit. S. 886, 888.


[Закрыть]. Законное освобождение от военной службы (vacatio militiae), кроме vacatio causaria (т. е. по телесной неспособности), могло быть предоставлено в эпоху республики только в случае достижения 50‐летнего возраста или совершения положенного числа кампаний (iusta, emerita stipendia), а также тем лицам, которые занимали жреческие должности (App. B.C. II. 150; Dion. Hal. Ant. Rom. II. 41. 3; Plut. Camil. 41. 6) или отправляли муниципальные магистратуры (lex coloniae Genetivae Iuliae sive Ursonensis – FIRA I № 21, lin. 62; 66) либо имели какие-то особо исключительные заслуги перед государством (Cic. Phil. V. 19; Liv. XXXIX. 19. 4). По решению Адриана и его преемников эта привилегия предоставлялась также риторам, философам, грамматикам и врачам (Dig. 27. 1. 68)[528]528
  Jung J.H. Op. cit. S. 907 ff.


[Закрыть]. Наличие такого рода норм, относящихся к наказанию за отказ от исполнения воинского долга, конечно, свидетельствует в первую очередь о распространении среди римских граждан нежелания исполнять эту почетную, но рискованную обязанность[529]529
  В годы гражданской войны конца республики некоторые граждане из страха перед военной службой (sacramenti metus) даже скрывались в эргастулах (Suet. Tib. 8). О страхе перед набором (trepedatio dilectus) в правление Августа упоминает Веллей Патеркул (II. 130. 2).


[Закрыть]. Однако эти нормы по своей сути соответствуют базовым принципам гражданско-общинной военной организации, тому, что сами римляне относили к mores maiorum, а само их наличие и воспроизведение в императорском законодательстве подтверждает определенную преемственность в развитии армий республики и принципата с точки зрения принципиальной ориентации не на наемное, а на гражданское по составу войско.

Еще более интересные корреляции между республиканскими традициями и нормативной практикой императорского времени обнаруживаются и в такой сфере, как социальные и моральные критерии отбора рекрутов. Античные авторы со всей определенностью указывают на первостепенную значимость отбора новобранцев. Вегеций неслучайно именно с этого вопроса начинает свое сочинение (Veget. I. 1), подчеркивая, что, по сравнению с другими народами, отличавшимися физической мощью, многочисленностью, хитростью и богатством либо теоретическими познаниями, римляне «всегда выигрывали тем, что умели искусно выбирать новобранцев…» (пер. С.П. Кондратьева). Подробно рассуждая о том, из каких провинций и народов, из каких социальных и профессиональных групп предпочтительно набирать солдат, Вегеций высказывает убеждение, что в качестве солдат сельские жители однозначно предпочтительнее горожан, подверженных соблазнам городской жизни, в древности же «один и тот же человек был и воин, и земледелец, меняя таким образом лишь вид оружия» (I. 3). Здесь эпитоматор явно повторяет очень распространенный в античной литературе топос, на который мы уже обращали внимание выше (глава III), но который в данном контексте заслуживает более подробного анализа. О том, что земледельческий труд в наибольшей степени способствует воинскому мужеству и закалке, писали многие греческие и римские авторы (см. примеч. 20 в главе III). Общеизвестно мнение Катона Старшего, что именно из земледельцев выходят лучшие граждане и наиболее храбрые воины[530]530
  Cato. De agri cult. Praef. 4: At ex agricolis et viri fortissimi et milites strenuissimi gignuntur… Cp.: Cic. De off. I. 42. 151, где также занятие земледелием как достойное свободного человека противопоставляется занятиям, связанным с ремесленным производством и торговлей.


[Закрыть]. По словам Колумеллы (De re rust. Praef. 17), «истинные потомки Ромула, проводившие время на охоте и в полевых трудах, выделялись физической крепостью; закаленные мирным трудом, они легко переносили, когда требовалось, воинскую службу. Деревенский народ всегда предпочитали городскому» (пер. М.Е. Сергеенко). Дионисий Галикарнасский (Ant. Rom. II. 28. 1–2), явно следуя распространенному мнению, утверждает, что еще Ромул запретил свободным гражданам заниматься доходными профессиями и отдал предпочтение только земледелию и военному делу, указав, что каждое из этих занятий нуждается в другом. Соответствующий образ Ромула как воина-крестьянина, легко меняющего плуг на меч и копье, рисует Проперций[531]531
  Propert. IV. 10. 17–20:
  urbis virtutisque parens sic vincere suevit,
  qui tulit a parco frigida castra lare.
  idem eques et frenis, idem fuit aptus aratris,
  et galea hirsuta compta lupina iuba.
  («Града и брани отец,
  он крепко с победою свыкся,
  Жар он и холод сносил,
  не укрываясь в шатер.
  Он и скакал на коне,
  и плугом владел он искусно,
  Волчий взъерошенный шлем
  на голове он носил»
  (Пер. Л.Е. Остроумова).


[Закрыть]. Плутарх (Numa. 16) замечает, что земледельческий труд, как никакое другое занятие, сохраняет воинскую доблесть, необходимую для защиты своего добра, но совершенно искореняет воинственность, служащую несправедливости и корысти. Ритор II в. н. э. Максим Тирский в двух декламациях, посвященных соответственно вопросам о том, кто полезнее – солдаты или земледельцы, используя традиционный набор топосов и многочисленные реминисценции, в платоновской манере приходит к смешанному, среднему решению: полезнее всего сочетание крестьянина с воином, а лучший тип солдата – это солдат-крестьянин, который всегда предпочтительнее наемника (XXIV. 6 e – f).

Вполне очевидна морализаторская тенденциозность подобного рода суждений. Однако следует, наверное, согласиться с теми исследователями, которые в подобных высказываниях усматривают не одну только голую риторику, но находят как минимум отклик на идеи официальной пропаганды или актуальные проблемы современного момента[532]532
  Baker R.J. Miles annosus. The Military motif in Propertius // Latomus. 1968. T. 27. P. 347; Michel A. Op. cit. P. 237 suiv.


[Закрыть]: у Проперция это мог быть отклик на реставраторские установки политики Августа, а у Максима во второй половине II столетия – на проблемы, связанные с распространением локального рекрутирования. Представляется, что идеологема «крестьянин-собственник – хороший солдат» лежала в основе продолжавшейся и в период империи практики наделения ветеранов землей в качестве praemia agraria. Как отмечает П. Брант, несмотря на решение Августа в 13 г. до н. э. заменить при отставке земельные наделы денежными выплатами, чего солдаты всегда требовали (Dio Cass. LIV. 25. 5), практика наделения землей ветеранов в силу социального консерватизма тем не менее сохранялась, и в период принципата военные колонии в провинциях в целом вполне себя оправдывали благодаря усилиям тех солдат, которые и после 25‐летней службы возвращались на землю и становились хорошими хозяевами[533]533
  Brunt P.A. The Army and the land in the Roman Revolution // JRS. 1962. Vol. 52. P. 83.


[Закрыть]. Предоставление ветеранам земельных участков продолжалось и после того, как при Адриане прекратилось выведение ветеранских колоний[534]534
  Mann J.C. Legionary Recruitment and Veteran Settlement during the Principate. L., 1983. P. 29, 67; Wolf H. Die Entwicklung der Veteranenprivilegen // Heer und Integrationspolitik. Die römische Militärdiplome als historische Quelle / Hrsg. W. Eck, H. Wolff. Böhlau; Köln; Wien, 1986. S. 55. Anm. 46. См. также ссылки на источники и литературу в примечаниях 45 и 48 к главе V.


[Закрыть]. Эту политику можно рассматривать как продолжение старой республиканской традиции.

Важно отметить, что в качестве хорошего воина мыслился не всякий сельский житель, не пролетарий, но достаточно зажиточный крестьянин или вообще собственник. Наверное, поэтому у Цицерона вызывали очень резкое неприятие те rustici и agrestes homines, которые набирались в легионы во время гражданской войны и которых он даже в одном месте именует «скотиной» – pecudes (Phil. VIII. 9; cp. X. 22)[535]535
  Впрочем, в другом контексте в письме к Д. Юнию Бруту он пишет о деревенских солдатах как о храбрейших мужах и честнейших гражданах (Fam. XI. 7. 2).


[Закрыть]. На мотивы предпочтения в качестве воинов состоятельных граждан указывает Авл Геллий, который, говоря о том, что пролетарии и capite censi призывались в войско только в чрезвычайных ситуациях, объясняет это тем, что имущество и деньги, которыми обладали воины, являлись своего рода залогом и опорой их верности и любви к отечеству[536]536
  Gell. XVI. 10. 11: sed quoniam res pecuniaque familiaris obsidis vicem pignorisque esse apud rem publicam videbantur amorisque in patriam fides quaedam in ea firmamentumque erat, neque proletarii neque capite censi milites nisi in tumulto maximo scribebantur, quia familia pecuniaque his tenuis aut nulla est. Cp.: Iul. Exuperant. Opusculum. 2. 10–11.


[Закрыть]. По той же причине, видимо, и Валерий Максим (II. 3 pr.; II. 3. 1) называет введенный Марием набор в легионы неимущих «негодным» (fastidiosum dilectus genus), противопоставляя этому новшеству то время, когда народ, с готовностью отдаваясь воинским трудам, не допускал, чтобы полководцам приходилось приводить к присяге неимущих, которым из-за их бедности не доверялось дело защиты государства (publica arma). Валерий Максим при этом подчеркивает не столько военные мотивы этого шага Мария, сколько корыстно-политические. Эта же мысль звучит и у Саллюстия: Марий набрал солдат вопреки обычаю предков, не по цензовым разрядам, ибо для человека, стремящегося к господству, наиболее подходящие люди – самые бедные, «которые не дорожат имуществом, поскольку у них ничего нет, и все, что им приносит доход, кажется им честным» (Sall. B. Iug. 86. 2–3. Пер. В.О. Горенштейна. Cp.: Iul. Exuperant. Opusculum. 2. 9—12). Тацит следует тому же стереотипу, когда пишет, что такие бедняки и бездомные (inopes ac vagi), добровольно поступающие на военную службу, не в состоянии были проявить старинную доблесть и дисциплинированность (eadem virute ac modestia agere – Tac. Ann. IV. 4. 2; ср. пассаж о vernaculo multitudo в Ann. I. 31. 1)[537]537
  Этому стереотипу вряд ли протоворечит точка зрения, излагаемая в речи Мецената в «Истории» Диона Кассия, согласно которой военную службу должны нести самые крепкие и самые бедные (οἵ τε ἰσχυρότατοι καὶ οἱ πενέστατοι), они же и самые беспокойные элементы. Конечно, к началу III в. ситуация изменилась, но все же Дион акцентирует не столько бедность, сколько врожденную воинственность, полагая, что именно военная служба лучше всего может отвратить этих людей от занятий грабежами, направив их энергию в общественно полезное русло (Dio Cass. LII. 14. 3; 27. 1–5).


[Закрыть].

Связывая начало пролетаризации легионов с Марием, римские писатели (cp.: Gell. XVI. 10. 14; Flor. I. 36. 13; Quint. Decl. III. 5) отчасти грешат против истины. Дело не только в том, что пролетарии и прочие неимущие неоднократно призывались под знамена еще во времена ранней республики[538]538
  По свидетельству Ливия (VIII. 20. 4), в 329 г. до н. э. во время войны с галлами консул Эмилий Мамерк призвал в войско «чернь из ремесленников и работников – народ, к военной службе никак не годный» (opificum quoque vulgus et selluarii, minime militiae idoneum genus). Были призваны в войско пролетарии и во время войны с Пирром (Cass. Hemina. Frg. 21 P.; Oros. V. 1. 3; August. Civ. Dei. III. 17; cp.: Gell. XVI. 10. 1).


[Закрыть]. Многие современные исследователи не склонны преувеличивать радикальность шага, предпринятого Марием, отмечая, что имущественный ценз для службы в легионах к концу II в. до н. э. снижался, по всей видимости, не менее двух раз (с 11 тысяч ассов до 1,5 тысячи), а сам Марий фактически не нарушал каких-либо узаконенных норм. Запись неимущих в легионы в годы Югуртинской войны сама по себе имела лишь изолированное значение. Только в ретроспективе стало ясно, что войско из пролетариев могло превратиться в политическое орудие в руках лишенных предрассудков полководцев, и этим объясняется ожесточенность нападок на Мария в литературных источниках. Кроме того, пролетаризация легионов в последние десятилетия республики отнюдь не была тотальной[539]539
  Brunt P.A. Italian Manpower.. P. 406 ff.; Rich J. Introduction // War and Society in the Roman world / Ed. J. Rich and G. Shipley. L.; N. Y., 1993. P. 5; idem. The Supposed Roman manpower shortage of the later second century B.C. // Historia. 1983. Bd. 32. Hf. 3. P. 287–331. См. также: Sordi M. L’arruolamento dei “capite censi” nel pensiero e nell’azione di Mario // Athenaeum. N.S. 1972. Vol. 60. P. 379–385.


[Закрыть], а в позднереспубликанский период многие солдаты, в том числе (и даже в большей степени) «новые граждане» из италиков, оставались собственниками (Cic. Att. VIII. 12; Dio Cass. XLVIII. 9. 3; cp.: Plut. Crass. 10. 2).

Так или иначе, важно констатировать, что для рассмотренных взглядов античных авторов характерно незыблемое убеждение в взаимообусловленности социального статуса и моральных качеств потенциальных солдат. Это убеждение распространяется и на те профессии, которыми занимались новобранцы до поступления на службу. Поднимая этот вопрос, Вегеций отдает предпочтение тем, кто занят тяжелым трудом (кузнецам, тележным мастерам, мясникам, охотникам), и категорически заявляет, что нельзя допускать к военной службе рыболовов, кондитеров, пекарей, тех, кто связан с женскими покоями (I. 7; cp. II. 5). Этот пассаж обычно сопоставляют с эдиктом Грациана, Валентиниана и Феодосия от 380 г. (CTh. VII. 13. 8), в котором указывается, что в элитные подразделения (inter optimas lectissimorum militum turmas) не должен попадать никто из числа рабов, кабатчиков, служителей увеселительных заведений (famosarum ministeriis tabernarum), поваров и пекарей, а также тех, кого от военной службы отделяет «позорное угождение» (obsequii deformitas)[540]540
  Cp.: Dig. 49. 16. 8, цитированное выше.


[Закрыть]. Императоры грозят лицам, не выполняющим это предписание, суровыми карами и предписывают, после выявления нарушения, поставить тройное количество рекрутов более благородного происхождения (triplicata nobilioris tironis inlatio). В другом эдикте (CTh. VII. 13. 9, 383 г.) те же императоры приказывают определять на службу «отборных людей, чуждых всякого подозрения в испорченности» (ab omni suspicione pravitatis alienos). Еще более примечательна норма, зафиксированная Менандром: «…если воин занялся сценическим ремеслом или решил продать себя в рабство, он подлежит смертной казни…»[541]541
  Dig. 48. 19. 14:… si miles artem ludicram fecerit vel in servitutem se venire passus est, capite puniendum Menander scribit.


[Закрыть]Возможно, что это положение мотивировано не только и не столько тем, что солдат, сделавшийся рабом или актером, лишал армию принцепса боевой единицы, но тем, что он позорил звание воина.

Такой запрет для представителей определенных профессий, сегодня, возможно, выглядит несколько странно и может быть объяснен прежде всего сознательной установкой императорской власти на качественное пополнение армии. Эта установка отражена и в рассуждениях Вегеция (I. 7): «Благо государства в целом зависит от того, чтобы новобранцы набирались самые лучшие не только телом, но и духом[542]542
  ut tirones non tantum corporibus, sed etiam animis praestantissimi deligantur. Ср.: Isid. Etym. IX. 3. 36 и Ael. Arist. Or. 26. 74–78 Keil, а также замечание самого Вегеция в II. 12 о том, что в первую когорту легиона по обычаю набирали мужей, отборнейших по своему богатству, происхождению, образованию, красоте и доблести (censu genere litteris forma virtute pollentes milites mittabantur).


[Закрыть]; все силы империи, вся крепость римского народа основываются на тщательности этого испытания при наборе. Ведь молодежь, которой должна быть поручена защита провинций и судьба войн, должна отличаться и по своему происхождению… и по своим нравам» (пер. С.П. Кондратьева). Таким образом, у Вегеция социальные и моральные критерии отбора новобранцев оказываются органически взаимосвязанными. Аналогичные установки, переведенные в план практических предписаний, обнаруживаются в эдикте Грациана, Валентиниана и Феодосия от 383 г., в котором говорится, что при отборе новобранцев необходимо проверять их происхождение и образ жизни, полагаясь на свидетельства только почтеннейших людей[543]543
  CTh. VII. 2. 1: Quotienscumque se aliquis militiae crediderit offerendum, statim de natalibus ipsius ac de omni vitae condicione examen habeatur, ita [ut] domum genus non dissimulet et parentes. Nec tamen huic ipsi rei nisi honestissimorum hominum testimonio adstipulante credatur…


[Закрыть].

О том, что данная установка на качественное рекрутирование и на поддержание высокого престижа, морального авторитета военной службы в эпоху принципата достаточно последовательно проводилась в жизнь, свидетельствует ряд фактов конкретно-практического и нормативно-правового плана. В их ряду необходимо упомянуть утвердившуюся со времени Августа практику предоставления рекомендательных писем теми, кто желал поступить на службу в легион или получить более выгодное место службы. Как показывают папирусные документы[544]544
  Среди них наиболее важными являются: P. Oxy. I, 32 = CPL, 249 (письмо бенефициария Аврелия Архелая легионному трибуну Юлию Домицию с рекомендацией молодого человека по имени Теон, II в. н. э.); P. Berl. 11649 = CPL, 257 (письмо, датируемое III в. н. э., в котором Приск рекомендует своему отцу дупликария Кара); P. Mich. VIII 467–468 = CPL, 250–251 = Daris, 7 (письмо начала II в. н. э., в котором солдат флота Клавдий Теренциан пишет отцу домой о своем желании стать легионером, но замечает, видимо, получив неудачную рекомендацию, что даже рекомендательные письма не будут иметь необходимого значения без денег и непосредственной протекции); P. Mich. 466 (письмо солдата Юлия Аполлинария, который получил столь хорошие рекомендации, что сразу стал иммуном). См. также: P. Mich. VIII 485. В литературных источниках намек на такие письма имеется у Ювенала (Iuven. Sat. XVI. 5–6: commendet epistola).


[Закрыть], такие epistolae (litterae) commendaticiae имели существенное значение даже среди рядовых. Те, кто не имел возможности заручиться надежными рекомендациями, не могли рассчитывать на быструю и успешную карьеру[545]545
  Об этих письмах и их практической роли подробнее см.: Davies R.W. Joining the Roman army… P. 216–217; Watson G.R. The Roman Soldier… P. 37–38; idem. Documentation in the Roman army // ANRW. Bd. II. 1. 1974. P. 496; Strobel K. Rangordnung und Papyrologie // La Hiérarchie (Rangordnung) de l’armée romaine sous le Haut-Empire. Actes du Congrès de Lyon (15–18 septembre 1994) / Ed. Y. Le Bohec. Paris; Lyon, 1995. S. 257 ff.


[Закрыть]. Очевидно, что еще большее значение такого рода рекомендации влиятельных людей имели для представителей высших сословий, всаднических офицеров и центурионов; соответствующие образчики рекомендательных писем сохранились в переписке Плиния Младшего (Epist. VI. 25) и Фронтона (Ad amic. I. 5)[546]546
  Saller R.P. Personal Patronage under the Early Empire. Cambridge; L.; N.Y., etc., 1982. P. 157 f., 182 f.


[Закрыть]. В целом, безусловно, права Ж. Вандран-Вуайе, подчеркивая, что эта практика находится в русле общей политики Августа, который, выступая как цензор нравов, стремился обеспечить качественный с моральной точки зрения состав армии, сделать службу в ней престижной, привлечь в нее представителей зажиточных слоев общества[547]547
  Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 83–84, 86–87.


[Закрыть]. В этом же направлении находится, очевидно, и организация при Августе (а потом и возрождение при Веспасиане) юношеских коллегий (collegia iuvenum), которые имели целью подготовить молодежь из муниципиев и колоний к военной службе[548]548
  Vendrand-Voyer J. Op. cit. 88–89 et suiv. Об их военной направленности см.: Ростовцев М.И. Указ. соч. Т. 1. С. 110, 129–130; Devijver H. Les milices équestres et la hiérarchie militaire // L’Hiérarchie (Rangordnung) de l’armée romaine sous le Haut-Empire. Actes du Congrès de Lyon (15–18 septembre 1994) / Ed. Y. Le Bohec. Paris; Lyon, 1995. P. 177 (со ссылкой на: Ginestet P. Les organisations de la jeunesse dans l’Occident romain. Bruxelles, 1991). Анализ различных точек зрения на функции юношеских коллегий с указанием литературы см.: Jaczynowska M. Les associations de la jeunesse romaine sous le haut-empire. Wroclaw, etc., 1978. P. 11–12, 60–61. (Cама М. Якжиновска склоняется к более взвешенной позиции, считая, что скудные данные источников не позволяют с твердой уверенностью говорить о преимущественно военном предназначении этих коллегий). См. также: Taylor L.R. Seviri equitum Romanorum and municipial seviri. A Study in pre-military training among the Romans // JRS. 1924. Vol. 14. P. 158–171; Gagé J. Les organisations de iuvenes en Italie et en Afrique du début du II-e s. au bellum Aquileiense // Historia. 1970. Bd. 19. P. 232–243.


[Закрыть]. Надо только оговориться, что данные мероприятия касались почти исключительно представителей социальной верхушки, которые занимали в армии командные должности. Напротив, именно на плебейские слои италийского населения были рассчитаны созданные Траяном алиментарные фонды, которые, помимо всего прочего, предназначались и для воспитания потенциальных легионеров в городах Италии[549]549
  Ср. Plin. Pan. 26. 3: «…чтобы, получая от тебя пособие, они подготовлялись к твоей военной службе (alimentis tuis ad stipendia tua pervenirent)…» и 28. 5: «Немногим меньше пяти тысяч свободнорожденных… было привлечено щедростью нашего принцепса. Они содержатся на общественный счет в качестве запасного войска на случай войны… Из их числа будут пополняться лагеря и трибы…» (пер. В.С. Соколова). См.: Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 92–93. Not. 212, с указанием литературы, посвященной этим фондам.


[Закрыть].

Нельзя не указать и на другие факты, свидетельствующие о реальной значимости морально-правовых критериев пригодности к военной службе. Выше было уже отмечено, что в ряды армии не могли быть зачислены лица определенных профессий, а также обвиняемые или осужденные за какое-либо уголовное преступление[550]550
  В дополнение к сказанному надо отметить, что, согласно рескрипту Траяна, воин, добровольно поступивший на службу, в случае если он был виновным в уголовном преступлении, подлежал смертной казни (Dig. 49. 16. 4. 5); если же его дело рассматривалось гражданским судом или он был объявлен в розыск по подозрению в преступлении, то он подлежал позорящей отставке и возвращался к гражданскому судье. При этом даже в случае оправдательного приговора он не мог впоследствии вновь быть принят в армию в качестве добровольца (Dig. 49. 16. 4. 6).


[Закрыть](Dig. 49. 16. 4. 7), включая и прелюбодеяние. Это, очевидно, связано с тем, что такие лица становились infames и умалялись в своей правоспособности и чести. Если же по Юлиеву закону de adulteriis обвинялся солдат, уже находившийся в рядах войска, то он, становясь infamis, автоматически с бесчестием увольнялся со службы (sacramento ignominiae causa solvat – Dig. 3. 2. 2. 3). В подтверждении действенности этой нормы можно сослаться на свидетельство Плиния Младшего (Epist. VI. 31. 4–6) о том, что Траян разжаловал и выслал центуриона, который стал любовником жены военного трибуна[551]551
  Траян, вынесший этот приговор, прибавил к нему памятку о нарушении военной дисциплины, чтобы впредь в подобных случаях не считали необходимым обращаться непосредственно к императору.


[Закрыть]. Тот военнослужащий, который не преследовал любовника своей жены, не только увольнялся со службы, но и подлежал ссылке[552]552
  Dig. 48. 5. 12. 11 pr.: Miles, qui cum adulterio uxoris suae pactus est, solvi sacramento deportarique debet. См.: Jung J.H. Op. cit. S. 1000.


[Закрыть]. Здесь имеется в виду deportatio – наиболее суровый вид изгнания, обычно связанный с конфискацией всего имущества и лишением гражданства, тогда как lex Iulia de adulteriis за данное преступление, которое расценивалось как сводничество, предусматривал более мягкий вид ссылки – relegatio, суть которого в запрещение или приказании пребывать в определенном месте[553]553
  Бартошек М. Римское право: Понятия, термины, определения / Пер. с чешск. М., 1989. С. 106, 272.


[Закрыть]. Наказанию за адюльтер подвергался и воин, сожительствовавший с дочерью сестры (Dig. 48. 5. 12. 11. 1). Иначе говоря, в отношении воинов наказание оказывалось более строгим, чем в отношении гражданских лиц. По мнению Г. Веш-Кляйн, это объясняется тем, что солдат, оказавшийся обманутым мужем, был обязан донести на неподобающее поведение своей жены, ибо солдатский брак рассматривался в рамках не только гражданского права, но и воинской дисциплины. Кроме того, adulterii нередко были сослуживцами мужа[554]554
  Wesch-Klein G. Op. cit. S. 106–107.


[Закрыть]. Веш-Кляйн связывает такое ужесточение наказания с теми моральными принципами, которые стремился утвердить в своем законодательстве император Адриан, категорически предписавший в одном из своих рескриптов считать недействительными солдатские завещания в пользу женщин, подозревавшихся в слишком вольном сексуальном поведении[555]555
  Dig. 29. 1. 41. 1: mulier, in qua turpis suspicio cadere potest. Cp.: Dig. 34. 9. 14; Cod. Iust. VI. 21. 5. В связи с этим можно отметить и конституцию Гордиана III, согласно которой солдат, который женился на вдове, зная, что у нее еще не закончился срок траура, подлежал инфамии и позорящей отставке (Cod. Iust. II. 11. 15).


[Закрыть]. Таким образом, адюльтер карался даже строже, чем дезертирство при известных обстоятельствах[556]556
  Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 84. Так, бывший дезертир мог потом вновь поступить или быть призванным на службу в иной род войск (in aliam militiam nomen dederunt legive passi sunt), подвергшись только воинскому дисциплинарному взысканию (hos militariter puniendos) (Dig. 49. 16. 4. 4). О наказаниях за дезертирство см.: Dig. 49. 16. 3. 9 и 4. 5 pr. 1–8. При смягчающих обстоятельствах в мирное время наказанием за дезертирство могло быть разжалованье, понижение в чине или перевод в менее почетную часть.


[Закрыть].

Пожизненное лишение чести закрывало официальный путь на военную службу; если же бесчестие имело срочный характер (transactum de futuro sit) и по его окончании позволялось вернуться в свое сословие и домогаться почетных должностей, то в этом случае вступление на военную службу не возбранялось (Dig. 49. 16. 4. 4). Примечательно, что в данном пассаже право поступить на военную службу фактически приравнивается к ius honorum. Стоит также обратить внимание на одну любопытную норму (Dig. 47. 17. 3), которая гласит, что воин, уличенный в банном воровстве (furtum balnearium), подлежит позорящей отставке. Такое наказание является более серьезным, нежели за кражу оружия, за которую полагалось только разжалование (Dig. 49. 16. 3. 14). Возможно, в данном случае, как и в других, рассмотренных выше, имеет место применение того принципа, формулировку которого дает Эмилий Макр в Dig. 48. 19. 14: quaedam delicta pagano aut nullam aut leviorem poenam irrogant, militi vero graviorem («за некоторые проступки на штатского человека налагается либо более легкое наказание, либо никакого, на воина же – более тяжелое»)[557]557
  Здесь Макр ссылается на Менандра, который писал о наказании воина смертью за занятие актерским ремеслом или продажу себя в рабство.


[Закрыть].

Приведенные юридические материалы со всей определенностью обнаруживают стремление властей не допустить присутствия в рядах войска людей, запятнанных позором. Как пишет в одной из своих декламаций Кальпурний Флакк, infamis non militet – «подвергнутый бесчестию да не служит!» (Decl. 52. P. 50 Lehnert). Этот принцип, закрепленный в законодательстве императорского времени, имеет, наверное, гораздо более древние корни. Мысль о том, что гражданам, покрывшим себя бесчестием, недопустимо доверять оружие, звучит у Ливия в речи консула Постумия, обращенной к народу в связи с делом о Вакханалиях в 186 г. до н. э.: «Неужели, квириты, вы полагаете, – говорит он, – что, дав такую клятву, юноши смогут служить в вашем войске? Им ли, прошедшим школу разврата, вы захотите доверить оружие? Неужели, покрытые позором и бесчестием, они будут отстаивать на поле брани честь ваших жен и детей?» (пер. Э.Г. Юнца). По мнению Ж. Вандран-Вуайе, в этих пассажах отчетливо звучит мысль, что привилегия военной службы закрепляется за гражданами только при условии, что они ее достойны по своим нравам[558]558
  Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 83.


[Закрыть]. Исследовательница полагает, что в русле этой древней традиции находится и более жесткое применение норм Юлиева закона о прелюбодеяниях к военнослужащим, что, в свою очередь, связано со стремлением Августа «морализовать» армию[559]559
  Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 84.


[Закрыть]. Именно потому, что, с точки зрения первого принцепса (и его преемников), репутация римского солдата должна была быть если не безукоризненной, то по крайней мере почтенной, условия приема в легионы становились исключительно строгими[560]560
  Ужесточение критериев отбора новобранцев, как и усложнение самой процедуры dilectus’а, несомненно, объясняется также сложной организацией и иерархической структурой римских вооруженных сил, необходимостью тщательной и длительной подготовки профессиональных солдат. См.: Ле Боэк Я. Указ. соч. С. 93–94, 106–107. Ср. Ростовцев М.И. Указ. соч. Т. 1. С. 55–56.


[Закрыть], а санкции за аморальные поступки – назидательными[561]561
  Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 87.


[Закрыть]. Поэтому, оценивая это направление военной политики императоров в целом, можно говорить об их желании видеть римских легионеров совершенными воинами, действительно отборными по своим личным качествам, сознающими ответственность за свою высокую миссию[562]562
  Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 83, 87, 91. Характерно, что в юридических текстах к военной службе применяются понятия officium publicum и missio (Dig. 4. 6. 29; 4. 6. 33. 2; 49. 16. 9).


[Закрыть]. С другой стороны, для самих солдат их безукоризненная репутация (integra fama), заслуженная и сохраненная на протяжении всего срока службы, была необходимым условием получения missio honesta, наград и привилегий, полагающихся выходящим в почетную отставку ветеранам (Cod. Iust. V. 65. 1).

Такие подходы к военной политике, обусловленные, без сомнения, традиционной гражданско-общинной идеологией, имели целью обеспечение не только политической лояльности войск императорской власти, но и высокого уровня профессионализма. Римский профессионализм в отношении военного дела, надо сказать, не прошел мимо внимания античных авторов, видевших в военной организации Рима непревзойденный образец совершенства, основанного на огромном практическом опыте и рациональной продуманности всей системы в целом и ее отдельных элементов[563]563
  Например, см.: Liv. IX. 17. 10; Ios. B. Iud. II. 20. 7; III. 5. 1 sqq.; Ael. Arist. Or. 26. 71; 73 Keil; 85; 87; Veget. I. 1.


[Закрыть]. В идеале солдат представлялся идеологам эпохи принципата «породистым псом», похожим на стражей из платоновского «Государства»[564]564
  Michel A. Op. cit. P. 240, 250; Carrié J.-M. Op. cit. P. 105–106.


[Закрыть]. Из суждений древних писателей вырисовывается такой облик римского легионера, который почти полностью подпадает под определение профессионального солдата в современной военной социологии. Так, по дефиниции М. Блуменсона, профессиональный военный – это человек, который находится на регулярной службе в рационально организованной армии, подчинен дисциплине, имеет специальную подготовку и технические навыки, отличается сознательным отношением к своему делу и корпоративной мотивацией[565]565
  Blumenson M. The Development of the modern military // Armed Forces and Society. 1980. Vol. 6. P. 670. Цит. по: Harries-Jenkins G., Moscos Ch. C. Armed forces and society // Current Sociology. The Journal of the International Sociological Association. 1981. Vol. 29. № 3. P. 25.


[Закрыть].