Текст книги "О прожитом с иронией. Часть третья"

15

Стас увидел, как подъехал Корень. Вспомнив, как тот огрел его кирпичом по голове, он буквально слился с кустом, в котором сидел. Сергей слежку не заметил, хотя, стоя на крылечке, некоторое время осматривал прилегающую территорию.

Лишь закрылась дверь в дом, Стас бегом к бугру.

– Он в доме…

Ток ухмыльнулся:

– Итак, птичка влетела считать наши бабки. Что же, надо помочь человеку. Крот, калькулятор с собой?

Подельник достал нож.

– Калькулятора нет, а канцелярские счёты подойдут?

Бандиты рассмеялись.

– Хорош ржать! Не расслабляться.

Ток вышел из машины, кореша выскочили вслед.

– Значит, так. Я с Кротом в дом. Стас на шухере, а ты, Фреза, как мы войдём, загони машину во двор, нечего светить, наверняка тачку ищут. Понятно? Потом тоже в дом. Всё ясно?

Бандиты разбежались.

У калитки Ток пустил Крота вперёд, тот был отменным специалистом по замкам, а сам присел под наличник кухонного окна. Осмотрелся, вокруг тишина, и махнул подельнику рукой, мол, давай. Крот ступил на крыльцо, ступень жалобно скрипнула. Замер. Ещё шажок. Тишина. Наклонился к замку и через минуту махнул бугру. Тот тенью взлетел на крыльцо, и они осторожно вошли в дом.

Дальше дело техники, а техника у воров была отточена отменно. И вот они в спальне.

Корень, намаявшись за прошедшие дни, спал мёртвым сном.

Ток присел на стул, кивнул Кроту, мол, свет давай. И даже когда небольшая люстра вспыхнула яркими огоньками, Корень всё ещё спал.

Ток встал, пнул ногой ножку кровати.

– Кончай ночевать, вставать пора…

Корень шевельнулся, открыл глаза и разом вскочил с кровати. Крот набросился на него, повалил и прикрыл рот ладонью. Оскалился.

– Ты, корешок, не очень-то… нарвёшься, а нам ещё говорить надо.

Серёга притих. Ток ухмыльнулся:

– Давно бы так. Ну, так деньги куда дел, сучонок паршивый?

Скрипнула входная дверь, Корень напрягся. В комнату вошёл Фреза. Ток снова спрашивает:

– Где деньги?

Сергей молчал.

Ток встал, подошёл к столу, увидев початую бутылку, налил в стакан водку, глотком выпил, занюхал рукавом. Кивнул Кроту:

– Как хочешь, я предлагал миром решить. Твой выбор.

Крот на Серёгу накинулся, словно голодный медведь на добычу. Бил долго, размашисто, смачно крякая. Корень не отбивался, это было бессмысленно, он просто закрылся наглухо, голову спрятал между рук. На подмогу Кроту подскочил Фреза. Вместе сдёрнули Серёгу с кровати и били уже на полу, ногами били. Били до тех пор, пока бывший подельник не потерял сознание.

Очнулся Корень лишь после того, как его обильно облили водой.

Ток с раскрасневшимся от выпитого лицом сидел у стола.

– Что? Всё ещё сопротивляешься? Мы тут крохи валюты нашли. Ты, сучонок, даже не удосужился спрятать добычу, под койкой держишь. Остальное где?

Серёга попытался встать.

– Что, поговорить захотел? Что же, это дело. А так ведь и окочуриться недолго. Орлы у меня видишь какие. Особенно Крот. Не любит он бить. Людей бить не любит, а ты не человек и не вор, ты шавка мерзкая. Потому тебя и загасить вполне можно, и Господь простит. Верно, братва?

Крот осклабился, соглашаясь, кивнул.

А Ток продолжал:

– Посадите его на стул, пусть передохнёт.

Пока Серёгу поднимали с пола и усаживали на стул, Ток расхаживал по комнате, рассматривал фотографии на стене, слоников на комоде.

– Так где заначил бабло?

Корень понемногу приходил в себя, тело болело, левая рука затекла, в ушах шум. Но голова работала. Глаза остановились на полотенце, что лежало на краю стола.

– Где заначил? Как где…

Дотянувшись до стола, отбросил полотенце, под ним лежал нож, его нож. Прыгнул к Току и с силой воткнул главарю банды в грудь. Ток ни увернуться, ни тем более сказать что-либо не мог, лишь хватал ртом воздух. Пытаясь дотянуться до лица Корня, дёрнулся и грузно осел.

На улице послышался гул машины, шум, крики. Дверь распахнулась, в комнату влетел Стас, за ним два милиционера.

– Стоять! Брось нож.

Крот кинулся было к окну, позади раздался выстрел. Крот рухнул на пол.

Раздалось:

– Ещё кто дёрнется, пристрелю…

16

Николай вскочил, словно на него опрокинут ушат воды. Потрогал лицо, грудь – пот. Весь в поту. Тапочки на ногу и к окну. Отбросил занавеску. Картинка словно перед ним экран телевизора поздней ночью – темнота и лёгкая рябь.

Да это снег!

Началась. Зима началась. Рановато, но это Сибирь.

Устало выдохнул, сел на кровать. Что это было? Ему чудилось страшное, словно ворвалось в дом лохматое чудище и душит его. Покрутил головой. Сон как рукой сняло. Усмехнулся. Надо же, всякая дурь в голову лезет. Впрочем, это закономерно. Ритм его жизни в последние недели настолько богат нелогичными событиями, что вполне… вполне…

Раздался стук в дверь.

– Мамочка, входи…

Вошла мать.

– Как спалось, сынок? Вид что-то у тебя усталый.

Николай расслабленно улыбнулся и бодро отрапортовал:

– Всё в порядке – спасибо зарядке. Спал прекрасно, а проснулся рано, так как есть захотел. Твою фирменную яичницу.

Мать обрадовалась:

– Сейчас, сынок. Сейчас.

За завтраком мать порывалась расспросить его, дескать, как дела, решил ли рабочие вопросы, скоро ли домой и прочее. Но главный вопрос, о втором сыне, не решалась задать. К её большому удивлению, эту тему поднял сам Николай.

– Мама. Мой брат… то есть, извини, твой второй сын жив и здоров. Сейчас он здесь. Я виделся с ним, и мы договорились встретиться. Если получится, приведу сегодня в дом. Ты не против?

Мать расплакалась. Такой реакции Николай и ожидал.

– Успокойся, мама, успокойся…

Сквозь слёзы Светлана Фёдоровна прошептала:

– Коленька, он простит меня? Я ведь так перед ним виновата. Так виновата…

Отвечать Николай не стал. Лучший ответ будет личное присутствие брата в их доме.

К одиннадцати часам Николай на такси подъехал к дому, где живёт брат.

В груди защемило. Дверь в дом открыта, у крыльца стояли люди, здесь же крутился милицейский лейтенант. Увидев Грача, какая-то дама бросилась к милиционеру:

– Вот он! Он сбежал, снова сбежал…

Что за чушь. За кого они его принимают? Лейтенант быстрыми шагами направился к нему.

– Ваши документы.

Грач похлопал по карманам. Попытался влезть в нагрудный карман. Милиционер отпрянул.

– Руки, подними руки…

– А как я паспорт достану?

Лейтенант повернулся к толпе, увидев пожилого мужчину, махнул ему:

– Достаньте документы у этого гражданина.

Мужчина залез в нагрудный карман пальто, затем пиджака. Достал паспорт. Грач документы всегда с собой носил, это была хорошая привычка.

Милиционер посмотрел паспорт, положил к себе в карман.

– Граждане, кто знает мужчину?

Женщина, что завизжала первой, приблизилась к Николаю.

– У-у-у-у! Бандюга! Весь ковёр кровищей залил. Это, гражданин лейтенант, тот самый, что убил человека. Он снимал у меня комнату.

Началось! Опять его спутали с кем-то… С братом?

Грач был крайне взволнован.

– Что здесь случилось? Почему эта женщина орёт, уймите её. Я не понимаю.

Лейтенант схватил его за руки, застегнул наручники.

– Пошли, в отделении разберёмся.

В отделении милиции не пришлось долго ждать. Кровавые разборки ночью всполошили не только местное отделение милиции. Вовсю шумели и главк, и московские коллеги. А как по-иному: убийство вора в законе, ранение его подельника, арест членов разыскиваемой подмосковной банды, а их ни много ни мало четверо, и, наконец, найдена валюта, похищенная год назад. Правда, последнее Москва сняла с контроля, уже полгода как банк приказал долго жить, его хозяева укатили за границу, а против президента учреждения возбуждено уголовное дело, связанное с хищениями в особо крупном размере. Потому, как только Грача привели в отделение, к нему немедленно вышел следователь.

Разбирались довольно долго. Братья? Да. Один с липовым паспортом, с липовой регистрацией, без постоянного места проживания. У второго вроде всё в порядке – документы нормальные, прописан в Подмосковье, и это подтверждено, работает.

Но вдруг…

Пока с этим «вдруг» разбирались, Николай узнал, что взяли компанию случайно. Милицейский патруль, проезжая мимо дома, обратил внимание на машину во дворе, может, и проехали бы дальше, но неаккуратный Фреза ворота не закрыл. А что это за хозяин, который машину поставил, а ворота не прикрыл. Остановились, прошли к дому, а там на шухере шкет стоит, увидел патруль и с шумом в дом.

Как раз в этот момент Корень пырнул Тока. Дальше менты всё профессионально сделали.

Так Серёга спасся от верной гибели.

Вернулся домой Грач поздно ночью. Мать была крайне взволнована: где был, что случилось и так далее.

Не рискнул Николай рассказать о происшедшем с братом, мать слаба, сердечко надо поберечь, наплёл что-то о друзьях-товарищах, мол, выпил с ними. О брате сказал, что тот уехал, в Москву уехал, и надолго.

Мать замкнулась.

Николаю стало понятно: мать думает, сын её не простил, потому и не пришёл. Но пусть лучше так, чем знать, что твой родной сын убийца и долго будет сидеть в тюрьме.

Пусть пока… А там посмотрим…

А для себя Николай уяснил: есть у него брат, и не убийца братишка, себя защищал. Если бы с ним такая история приключилась, и он шлёпнул бы эту мразь.

На следующий день Николай пришёл к бабушке Сергея, Антонине Митрофановне. Та долго не могла понять, почему её Серёженька, сначала Павлушей себя называл, теперь вот Николаем. Стара стала. Но когда всё же уяснила, что перед ней родной брат Сергея, всплакнула. Успокоилась лишь с приходом Алёны. Та была поражена внешней схожестью братьев и тоже пустила слезу. Николай сказал, что Сергей срочно уехал по делам, но обещал вернуться. В общем-то, легенда об отъезде Сергея была больше для Антонины Митрофановны.

Уходя, Грач попросил Алёну проводить. Он видел, разумная девушка, поймёт ситуацию, может, поддержит старушку. Ей Николай рассказал всё, даже об истории своего похищения. На сей раз Алёна не всплакнула, она плакала навзрыд. Видать, по душе пришёлся ей Серёга. Рассказала она о деньгах, что Корень передал для старушки. Николая восхитил поступок брата. В душе он аплодировал ему.

С Алёной расстались друзьями.

На следующий день следователь вновь вызвал Николая, где-то час беседовали. Подписал протокол. На вопрос, сколько лет дадут брату, следователь неопределённо пожал плечами.

Вскоре Николай Грач вылетел в Москву. Но он знал, не раз приедет в этот город – город, познакомивший его с братом, с добрыми людьми. К матери приедет. И с братишкой встретится. Отсидит тот своё и с чистой совестью на свободу; пусть пять, семь, даже десять лет пройдёт, но он всё равно увидит Сергея.

Он обязательно с ним встретится.

Покаяние
Повесть

1

Никита живо отреагировал на звонок в дверь. Попытался было проехать в холл, но левое колесо инвалидной коляски безнадёжно заклинило. Помощница по хозяйству Вера Петровна, мурлыкая песенку, трудилась на кухне, за шумом телевизионной трескотни и звоном посуды звонка не слышала, к тому же дверь на кухню прикрыта.

Чертыхнувшись и рассчитывая, что Петровна услышит, крикнул:

– Вера! Звонок. Подойди к двери!

Молчание. Покрутив головой, взглядом нашёл лежащую на краю стола книгу, дотянулся до неё и швырнул в кухонную дверь. Получилось удачно: и стекло не разбил, и хозяйку напугал. Словно ошпаренная та выскочила в коридор.

– Что? Что случилось, Никитушка…

Валевич недовольно поморщился:

– Что, что… Не слышишь, звонок…

Вера Петровна, вытирая полотенцем руки, засеменила к двери. Щёлкнул замок, послышались привычные причитания:

– Ноги, ноги вытирай, вон сколько грязи на ботинках тащишь.

Спустя пару минут вновь раздался её голос:

– Вы к кому?

Никита усмехнулся – женщина в своём репертуаре. Ей лишь бы грязь в квартиру не нанести, а кто явился, зачем, почему… Может, человек адрес попутал, но ей всё не важно, лишь бы грязь не принёс. Он пытался прислушаться к разговору у двери – тщетно, вошедший, в отличие от громогласной Петровны, говорил вполголоса. Валевич потерял интерес к происходящему, удобнее устроился на своём вечном спутнике – инвалидной коляске и прикрыл глаза.

Но вот чуть громче прозвучал голос незнакомца:

– А он не спит?

Вера Петровна, бочком двигаясь впереди гостя, замахала руками:

– Да нет, что вы, не спит. Проходите…

Вошедшего Никита не видел, впрочем, оно и понятно, хозяйственная Петровна выключила свет в коридоре. Её патологическое стремление на всём экономить Валевича раздражало. Вот и сейчас он не понимал, кто переступил порог, в проёме появился лишь силуэт. Щурься не щурься, в темноте человека не узнать.

Силуэт тем временем ожил.

– Кит! Ты ли это?

Никита насторожился. Голос, точнее, оттенок, интонация показались ему отголоском далёкого прошлого.

Гость тем временем уверенно шёл к коляске.

– Никитка! Не узнаёшь? Это я, Володя.

Валевич вцепился руками в подлокотники.

– Лезнов?

Владимир подбежал, присел, попытался обнять Никиту, да неудачно, чуть не свалил того на пол.

Валевич рассмеялся:

– Тихо ты, медведь!

Эта фраза перечеркнула всю неловкость ситуации. Со стороны действительно смешно: гость с большой сумкой в руке, согнувшись пополам, пытается обнять человека, сидящего в коляске, того и не видно из-под рук.

Петровна, охнув, выхватила портфель из рук Лезнова.

– А тяжесть какая! Ты что, кирпичи в нём носишь?

Мужчины рассмеялись.

– Вовка! Какой же ты огромный! Дай хоть рассмотрю… С коленей встань. Вон стул, присядь. Присядь, говорю.

Лезнов тяжело поднялся, сел на стул, тот натруженно скрипнул.

– Ух! Старость не радость. Сколько же мы лет не виделись?

Валевич ладонью вытер взмокший лоб.

– Считаем. В училище поступили в шестьдесят седьмом… Окончили, дай бог памяти, в семьдесят втором. На дворе нынче две тысячи двенадцатый. Все эти годы не встречались. Значит, прошло сорок лет, сорок лет не виделись. Ничего себе…

Стоящая рядом с мужчинами Петровна лишь удивлённо крутила головой. Однако уяснив, что встретились друзья юности, заголосила:

– А боженьки! Сорок лет не встречались… Никитушка, я стол накрою, чай попьём, у меня и пирог есть.

Лезнов, посмотрев на даму, хохотнул:

– Какой пирог? Виски выпьем, я закуску принёс, знаю, снег на голову не совсем приятная штука, потому запасся. Хозяюшка, посмотри в сумке, всё, что есть, давай к столу.

Вера Петровна кивнула и с портфелем в руках удалилась. Владимир с улыбкой посмотрел вслед.

– Прыткая женщина. Извини, а кто она?

Валевич махнул рукой:

– Домоправительница. Давно со мной, а как в кресло присел, так почти постоянно. Прижилась, член семьи, одним словом.

Лезнов кивнул:

– Как фрекен, значит.

Никита удивлённо посмотрел на товарища:

– Какая фрекен?

– Персонаж мультика о Малыше и Карлсоне.

Никита рассмеялся:

– Нет, Петровна далеко не фрекен, добрейшей души человек, с виду грозная, а так хорошая женщина.

Лезнов качнулся на стуле, тот вновь скрипнул, вновь пошатал, но убедившись, что стул держит, продолжил сыпать вопросы:

– А жена? Дети? Где они? Ты что, один живёшь?

Валевич махнул рукой, дескать, не спеши, дружище, всё расскажу.

– Потом, потом! Лучше помоги разобраться, почему эта чёртова телега не движется.

Лезнов подошёл к тележке, встал на колени, осмотрел колёса.

– Сейчас, дружище… Всё здесь просто, фиксирующий ремень на колесо намотался. Сейчас мы его уберём. Держись крепче. Сейчас, сейчас… Вот и всё. Пробуй.

Валевич покрутил колесо, коляска свободно двинулась.

– Спасибо, а я и не видел, как ремень заскочил.

Лезнов сел на место.

– Бывает. Рассказывай, сорок лет позади. Как ты всё это время жил?

Никита укоризненно посмотрел на товарища:

– А ты что, уже уходишь? Тогда ответ прост – жил, не тужил, живой, как видишь. Правда, слегка подпорчен, ноги не работают, инсульт позади, но ничего, терпимо.

Владимир стушевался, понял бестактность вопроса.

– Кит! Ты извини, просто давно не видел, вот и порю чушь. Извини. Спешить не спешу, я ведь специально к тебе приехал, коли не выгонишь, и заночую.

Никита примиряюще поднял правую руку:

– Прощён! На краба!

Лезнов пожал протянутую руку:

– Краба! С училища ещё помнишь. Да, были времена…

В гостиную вошла Петровна. Домашний халат заменён, на ногах туфли-лодочки, на голове аккуратная причёска, на лице добрая, мягкая улыбка – красавица-женщина и только. Но самое главное, в руках поднос. А уж там чего только нет…

Лезнов невольно сглотнул слюну.

– Мальчики, присаживайтесь.

Поставив поднос на стол, Вера Петровна подошла к Валевичу, сноровисто, видно было, не впервой, подкатила коляску к столу. Переставила закуску на стол, вновь удалилась. Через минуту на столе появилось горячее.

– Никитушка, ты уж тут сам покомандуй, а я в магазин, кофе, чай надо купить. Может, ещё чего? Я скоро.

Валевич кивнул, потянулся к бутылке, далековато. Лезнов, видя потуги приятеля, помог. Неспешно откупорил бутылку, пододвинул стаканы, налил коричневатую жидкость, вопрошающе посмотрел на Никиту:

– Что положить?

Тот пожал плечами:

– Всё подряд, я всеядный.

Лезнов, взяв стакан в руку, поднялся.

– Не могу сидя говорить… Сорок лет. Боже! Вечность! Никитка, друг мой, давай за нас выпьем, за эту встречу, за ребят…

Валевич протестующе поднял руки:

– Нет! Ты в один тост всё не мешай. Давай за встречу!

Они выпили. Помолчали. Владимир вновь налил.

– Повторим?

– Почему бы и нет? Давай за нашу молодость.

Вновь выпили. И вновь помолчали.

Никита, чуть оттолкнувшись, откатился от стола, положил руки на подлокотники, откинулся удобнее в коляске. Шутливо нахмурился и, стараясь выглядеть строгим, произнёс:

– На правах хозяина предлагаю следующий регламент. Начинаешь говорить ты. Сорок лет не появлялся, за это нужно наказывать. Телефон – вот он, на столе. Компьютер – в спальне. Почтовое отделение у дома. Итак, слушаю, что в оправдание скажешь?

Лезнов, взяв ломтик лимона, положил в рот, не морщась, пососал. Отложил дольку на тарелку.

– А что тут оправдываться? Конечно, виновен. Строго не суди. После училища уехал на Байконур, затем академия – Москва. Чита. Иркутск. Вновь Москва. Кстати, в Даугавпилс заезжал, год уж и не помню. К тебе заходил, другие люди живут, сказали, прежние жильцы, то есть твои родители, уехали в Россию.

Усмехнулся.

– Следы замёл обстоятельно. Так что не знаю, кого и наказывать. А пять лет назад через интернет нашёл многих сокурсников. Вася Михайлов и рассказал, где ты и что с тобой произошло. А вот добраться смог только сейчас, сам понимаешь, перестройка, увольнение, поиск работы. Только в двухтысячных смог встать на ноги. Работаю, работа хлопотная, но престижная, в небольшой, достаточно крепкой конторе держусь, оргтехникой занимаюсь. Женат, детей трое. В тылу всё в порядке: машина, дача, собака, кот, гараж, подвал, удочки, сад – всё как у людей. Кстати, Ник, а ты о наших парнях знаешь? Кто где? Живы ли? С кем связь поддерживаешь, а?

Валевич, не чокаясь, сделал глоток. Отставил стакан.

– Ты понимаешь, я после увольнения из армии никого видеть не хотел, тем более наших. Вы капитанами, майорами, подполковниками становились, а я изгнанный из войск летёха. Изгой, не ровня бывшим однокурсникам, хотя в училище по учёбе, ты помнишь, всегда впереди был, не в первых рядах, но во второй десятке точно.

Лезнов удивлённо посмотрел на товарища:

– Это что за мысли такие? Ты в своём уме?

Валевич усмехнулся:

– Да, были такие мыслишки, вредные по сути, это уж я потом понял.

Затем улыбнулся, подтянул кресло к столу.

– Ладно! Прощён! Наливай!

Вновь выпили. Теперь без тостов. По лицам друзей было понятно, сердца их в далёком прошлом, о котором почти не говорили, но вспомнили, всё вспомнили и всех вспомнили.

Прервал затянувшуюся паузу Владимир:

– Рассказывай, друг мой.

– Что тут рассказывать? – начал Никита. – Поначалу всё было хорошо, даже отлично. Я ведь в родные места получил распределение, в Прибалтику. Сам знаешь, там в любом месте прекрасно: всё обжито, опять же природа-матушка, леса будто подметены, дороги ровные, люди хорошие. Встретили прекрасно, ничего не скажу. Командир полка – душка, сразу пообещал продвижение по службе. Как оказалось, он сам наше училище окончил. В дивизионе тоже приняли по-доброму, комбат…

Да что там говорить, всё по-людски.

Шефом ко мне приставили капитана, была в полку такая традиция. Тот в гостиницу определил. Со своего домашнего телефона дал жене позвонить. Говорит, ты скажи, мол, через неделю приезжай, здесь месяц перекантуетесь, а потом квартиру получите, два офицера семьи вот-вот должны забрать, в академии поступили. Здесь с жильём проблем нет.

Ты представляешь?

Одним словом, всё отлично.

Жена выслушала и говорит, дескать, если месяц, то это не срок, пока я в Даугавпилсе поживу – работа, родители и прочее, к чему гостиница? Тем более по специальности устроиться вряд ли в гарнизоне возможно.

Что же, логика в этом была. Так мы и решили.

В гостинице в комнате нас трое было, я, прапорщик – их тогда только вводили – и сверхсрочник. Парни молодые, прыткие, из бывших солдат. Познакомились, даже для порядка по сто граммов спирта выпили.

В батарее у меня в непосредственном подчинении были трое, все сержанты и по возрасту почти годки, один осенью увольнялся, двоим ещё полгода оставалось служить. В специальности асы, меня как няньки опекали. Спрашивается, что же не служить и не расти?

Проходит неделя, вторая, месяц прошёл. Я на допуск к самостоятельной работе сдал, на первое дежурство заступил. И надо же было беде случиться. Мой шеф, тот самый капитан, что был прикреплён в порядке помощи, Полушкин фамилия его, помирать буду, не забуду эту тварь, подставил. В один из дней он по дивизиону дежурил, я в батарее оставался, начальник дежурной боевой смены пуска ушёл в гостиницу отдыхать. Приходит Полушкин в батарею, дежурный обязан проверять службу. Я к нему, представляюсь – всё по уставу, так, мол, и так, всё в порядке, батарея отдыхает. Он рукой махнул: «Отставить» – и в канцелярию, я за ним, он ведь служба. Иду и чувствую, спиртовой шлейф за капитаном тянется. Уж не пьян ли? Сел он в кресло комбата, в глаза смотрю – точно пьян, на подпитии приличном, разве что не качается.

Говорю, Николай Степанович, вы же на службе, разве можно выпивать? А он, молчи, много ты понимаешь, подай лучше графин с водой. Сбегал за водой, ставлю графин на стол и тут слышу, дежурный по батарее рапортует: «Товарищи подполковник, третья стартовая батарея отдыхает. Дежурный по батарее сержант…», ну и так далее. Дверь канцелярии открывается, и входит начальник тыла полка, он в тот день в части был ответственным.

Немая сцена.

Старый хрыч опытным нюхачом был, к тому же вредным до невозможности, это мне потом ребята рассказали, я, честно говоря, его в тот день впервые и увидел.

Шум, гвалт.

Раскричался подполковник, почему пьянствуете, да как вы смеете. Вы, лейтенант, ещё и на боевом дежурстве. Это воинское преступление. Я вас отстраняю от несения дежурства, вас, капитан, снимаю с наряда. Пистолет забрал у Полушкина и на выход. Через час в дивизионе сидело всё начальство: заместитель командира полка, командир дивизиона, комбат, даже секретарь комитета комсомола приехал, а как же, небывалый случай – два офицера успешного ракетного дивизиона пьяны. И ведь никто не спросил, пил я, не пил. Стою как мебель. Только рот отрывать, дескать, не пил. Тут окрик: «Молчать! Я не спрашиваю почему, я спрашиваю – почему!!!»

Так ведь я…

Вновь: «Молчать».

Покричали полночи, покричали и разошлись. Поутру меня в полк повезли. Накануне ночь не спал, всё думал, как же так можно невиновного человека поедом есть. За что? Чем я не угодил? И решил сам на абордаж идти, кто бы каких собак на меня ни спускал.

Стою в приёмной у командира полка, стою, потею. Час стою, второй пошёл. Всё внутри перегорело, думаю, пропади оно пропадом, вот сяду сейчас и рапорт на увольнение напишу. Слышу: «Валевич! Зайдите».

Вхожу, докладываю по форме, кто я и прочее…

Командир встал, подошел, стал рядышком, чувствую, принюхивается, стоит и в глаза смотрит. Этот человек был первым, кто спросил – пил я или нет. Да нет же, говорю, не пил, в рот не брал! Мне что, побожиться? Командир продолжает, а почему, мол, вид жёваный, круги под глазами. Ну, уж тут я обнаглел. Говорю: «А вы как думаете?»

Пауза.

Полковник в лице изменился: «Ты, лейтенант, не наглей! Не пил, значит, не пил. Верю. Иди».

Повернулся и вышел. Смотрю, в приёмной всё полковое начальство собралось. Вышел, а начальство к командиру. И начались разборки. Уйти не могу, команды не было. Сижу, слушаю. В кабинете командира шум, как в канцелярии батареи накануне: «Я не спрашиваю почему! Я спрашиваю – почему!!!»

Закончился сей эпизод для меня удачно: никто никаких претензий мне не предъявил, однако никто и не извинился. Даже грёбаный Полушкин, отсидев пять суток на гарнизонной гауптвахте, не соизволил слово в моё оправдание молвить. Ну и я с ним не общался. Так, по службе, при необходимости разговаривали, но чтобы заговорить в курилке или в машине по пути в гарнизон – ни-ни…

Всё то время, что Валевич рассказывал, Владимир улыбался и даже рассмеялся, когда Никита говорил, как в кабинете командира потел.

– Ну, ты, брат, даёшь. Смех, да и только. Помню твои шуточки на курсе, помню. И что, так вот вся служба и шла?

Лезнов поднялся, взял стакан в руки и запел:

 
Веселья час и боль разлуки
Хочу делить с тобой всегда.
Давай пожмём друг другу руки
И в дальний путь…
 

Однако Валевичу не было смешно. Он перебил товарища:

– Вот, вот. Верно подмечено: «И в дальний путь…» Ты понимаешь, никто ни в чём тогда меня не обвинил, но меры всё же были приняты. Так сказать, меры профилактические. Ровно через неделю я был сослан в дальний дивизион, на равноценную должность. Сослан с формулировкой – «служебная необходимость». Вроде ничего не изменилось: тот же полк, должность равноценная и прочее, прочее. Но так кажется. На самом деле езды на зимние квартиры от дивизиона почти на час больше, батарея не из лучших, моя была отличной. Ладно, придётся, думаю, потерпеть, нам ещё в училище велели готовиться к трудностям. Однако хуже было то, что обещанное жильё ушло другим, моя Маринка, приехав, выдержала гостиничный быт лишь месяц, затем распрощалась и была такова, да и я удила закусил, мол, уходя, уходи. Развод с ней оформили по почте. Это был удар под дых, как говорят. Но и это ничего, перетерпел бы, женитьба дело такое… Хуже было то, что произошедшее тогда в третьей батарее каким-то образом оказалось сфальсифицировано. Я позднее понял, что случилось – засранец Полушкин пустил слушок в дивизионе, что я всё же пил с ним, а после пьянки сдал его приехавшему для проверки заместителю по тылу. Большую подлость и не придумаешь. Вот какой поворот. И не отмоешься. Хотя…

Никита, потупившись, замолчал.

Молчал и Лезнов. Пауза была тягучей, напряжённой, но мужики не хотели её прерывать. Иногда помолчать лучше, чем что-то говорить.