Текст книги "О прожитом с иронией. Часть третья"

6

Абсолютно бездумно выкинув дедову сумку на мусорку, Марина лишь через день осознала ошибку. Пару дней, тайком поглядывая на мужа, ходила сама не своя. А Павел делал вид, что ничего не произошло. И действительно, подумаешь, за суетой жена вышвырнула на помойку ненужные вещи и с ними сумку деда. Поспешила? С кем не бывает. Он вспомнил, что сам поставил аксессуар на видное место, чтобы, уезжая, не забыть взять с собой. Но вот зачем к сумке родители притащили мусор? Непонятно. Получается, теперь и их можно винить в её исчезновении.

Паша не сказал Марине, что ходил в полицию. Тот поход был позорищем. Его, дипломированного юриста, ведущего специалиста крупной фирмы, как мальчишку отчитал какой-то полицейский. Оно и понятно, пришёл мужик в полицию, требует свою вещь, что за вещь, не говорит. Старлей ещё по-божески с ним обошёлся, мог просто вытолкать взашей, а он ещё и «до свидания» сказал, записку сведений о сумке взял.

Это был позор, удар по престижу.

Все дни после исчезновения сумки так они и жили: вроде всё нормально, а напряжение присутствовало.

Наконец, понимая, что следует объясниться по сумочному делу, Маринка решилась.

Позвонила мужу.

– Паша, нам надо поговорить.

Павел помолчал, переваривая сказанное женой. Его подмывало спросить: «А о чём?», но ответил:

– Позднее, извини, сейчас занят.

Вечером Марина, накрыв стол, ждала мужа. Павел с порога учуял запах тушёного кролика.

– Что за праздник?

Сбросив кухонный передник, Маринка выбежала в холл.

– Сегодня раньше?

– Ты испугала, мол, надо срочно поговорить, я дела бросил и домой. Что случилось?

Марина, поправляя у зеркала причёску, улыбнулась:

– С чего ты взял, будто что-то случилось, всё в порядке. Переоденься, руки помой. Жду на кухне.

Спустя десяток минут семья ужинала. И витал в небольшой кухоньке дух мира и благополучия. Первым за столом был тост за мир и любовь в семье. Паша извинился за невыдержанность на поминках, Маринка попросила прощения за промашку с дедовым кейсом. Но вот чокнувшись с мужем во второй раз, Марина шокировала его.

– Я, кажется, нашла сумку.

– Что… как… где…

– Паша, всё потом. Если можешь, поищи фото сумки, ты говорил, есть такие.

Фотографии были найдены мгновенно, будто лежали готовыми к предъявлению. Были фото и в фас и в профиль, на одной из фоток чётко видна дедова монограмма – V, O и Z.

Марина забрала фотографии.

– Завтра пригодятся.

Ответа на вопросы «Что… как… где…» Паша не получил. Обидевшись, поднялся из-за стола и ушёл в спальную комнату. Рано утром уехал в контору.

А Марина в полдень сидела, заказав чашку чая, в небольшом уютном кафе. Здесь была назначена встреча с женщиной, которая через «Авито» продавала сумку. Хозяйка сумки опаздывала. Марина собралась было уйти, но увидела запыхавшуюся у входа даму, поняла, это по её душу.

– Извините, пробки. Я так поняла, вы Марина?

Сердечко тикнуло, в руках дамы Маринка увидела сумку – копию дедовой.

– Да. Присаживайтесь.

Сбросив на свободный стул плащ, дама аккуратно поставила на пол сумку и присела.

– Меня Алёна зовут.

Маринка улыбнулась:

– Очень приятно, – и кивнула в сторону сумки: – Эта?

– Ну да. Это она.

– А где обещанный «мешок на кулисе»?

– Спешила. Дома оставила. Но если это важно, передам при встрече.

Марина потянулась к сумке:

– Посмотреть можно?

– Конечно.

Маринка поставила сумку на колени, осмотрела её, открыла, достала клатч и его осмотрела, затем потянулась к своей сумочке, достала конверт с фотографиями, выложила. Взяв фотографию с монограммой деда, сравнила с тиснением на сумке. Подняла взгляд на собеседницу.

– Хотите посмотреть?

Алёна заволновалась:

– А что это? Откуда у вас эти фотографии… Я, пожалуй…

И потянулась к сумке. Назревал скандал…

– Алёна, не надо… Вы же порядочный человек. Послушайте меня.

Уверенный голос Марины чуть успокоил Алёну.

– Эта сумка принадлежит заслуженному человеку, Золотову Виктору Олеговичу. К сожалению, он недавно умер. Сумка завещана внуку Павлу, моему мужу. Сумка была утеряна. Об обстоятельствах Павел заявил в полицию, так что о том, что сумка в розыске, знают в полиции.

Говоря о том, что сумку ищет полиция, Марина, конечно, блефовала, но что делать, это был сдерживающий фактор в переговорах.

И продолжила:

– Знаете что. Давайте так договоримся. За то, что вы нашли сумку, не знаю, как она к вам попала – это пропустим, я отблагодарю, на этом мы и расстанемся. Вот десять тысяч.

Марина выложила деньги на стол, посмотрела по сторонам, давая понять, что она здесь не одна.

– Или как?

Алёна тоже осмотрелась. В голове вертелась мысль – схватить сумку и убежать. А если сообщники этой уверенной в себе дамы в зале? Не пойдёт. Проще взять десятку и уйти. Пожалуй, это лучший вариант.

Через несколько минут обе стороны, вполне довольные сделкой, разошлись.

Марина, прижимая к груди сумку-путешественницу, домой ехала на такси.

На душе спокойно и радостно.

К большому удивлению, Павел ждал её и, не задав привычных вопросов: «Как дела?», «Что нового?» – огорошил:

– Собирайся! Завтра переезжаем!

Марина удивлённо развела руки:

– Куда?

Паша потряс пачкой бумаг в руке.

– Только от нотариуса! Вот оно, дедово завещание…

И замолчал. Взгляд упал на сумку в руке супруги.

– А это что?

– Как что! Это сумка дедушки Вити, я же обещала, найду, вот и нашла. Держи дедов подарок!

…

Переехала молодёжь на квартиру на следующий день. Что касается юридического оформления наследования жилья, всё было впереди, ещё четыре месяца ожидания, но это не важно, главное, Золотовы жили в СВОЕЙ квартире. Кабинет деда Павел оставил нетронутым, на самом почётном месте стояла замечательная дедова сумка, с монограммой, со всеми прибамбасами в виде замочков, молний, кармашков и прочим.

А что прочие владельцы сумки-путешественницы? Временные, разумеется, владельцы.

Бомж Петрович о сумке помнил, ему, «бывшему интеллигентному человеку», приятно было держать в руках комфортную вещь, куда приятнее, чем рыться в мусорных контейнерах. Но сумка ушла, подержал – и ладно.

И Черкашин сумку успел подержать у себя не дольше бомжа. Ушла, как и пришла, и запаха кожи не оставила, всё же старая вещь. Однако капитан был доволен, к тому шло, всё логично…

А вот бизнесмен Подвойский об утрате сумки горевал, но горевал недолго, помощник, нагрев руки ровно на «пятьдесят штук», купил по случаю почти такую же и вручил шефу.

Стас, отправляя Алёну на сделку по продаже раритета, был уверен, сумку у Алёны просто отберут, а она после встречи десять тысяч принесла – есть всё же в ней коммерческая жилка.

Гиви о сумке и не вспоминал, не до того воришке. На горячем взяли, повязали буквально на следующий день, как увёл сумку из машины Подвойского.

В баньку сходили…

1979 год, суббота, теплый майский день. На крылечке парадного входа солидного и весьма уважаемого в Москве учреждения, Академии имени В. Ленина, стоят три офицера. Занятия завершены, а значит, впереди выходные. На лицах офицеров улыбки, ни тени забот: портфель закрыл, отдыхай, напахаться в войсках успеешь. Это не просто фраза, это, если хотите, правило и норма жизни слушателей в период учёбы.

Что такое войсковая пахота, офицеры знали. Шура Белкин, байконуровец. На космодром после училища направлен. Служба в космической гавани непроста, но не пасовал Белкин, трудился добросовестно, ответственно, за что и был поощрён направлением на учёбу. Ракетчик со стажем Жора Кароян. На первый взгляд суров парень: молчалив, сосредоточен, с жёстким взглядом, под кителем гора мышц. По стати ему бы командиром быть, но нет, в политработники пошёл: сначала комсомол, затем замполит роты, пропагандист полка, а возраст-то, возраст всего ничего – двадцать шесть лет. В полку Георгий был уважаемым человеком, потому и двинуло командование дивизии Карояна на повышение, сначала в академию, куда уж без высшего политического образования, ну а потом к себе, на Дальний Восток обещало запросить. А Жора и не возражал. Третий в компании Саня Марьин. Карьера Марьина стремительна – комсомол перешагнул быстро, затем стал замполитом ракетного дивизиона, в этой должности подзадержался, два с половиной года трудился в отличном дивизионе, ещё год – и учиться не отпустили бы, по внутренним кадровым правилам двадцать восемь лет для карьеры почти тупик. Казалось, двадцать восемь, мужчина в расцвете, а тут тупик… Но ничего, успел Марьин, отпустило в Москву начальство.

Стоят на крылечке парни, стоят и улыбаются. Два года учёбы позади, до выпуска год. А дальше?

Дальше вся жизнь.

Марьин первым нарушил молчание:

– Что, братцы, по плану?

Жорик кивнул. Шурка вопрошающе глянул на Марьина:

– В три часа?

Марьин мотнул головой, дескать, верно, в три, и добавил:

– С Жорика три метёлки, Белкин ноль пять и три «Жигуля», с меня вобла. Финансовые итоги потом подобьём.

Через минуту офицеры разбежались. Белкин – в детсад за отпрыском, Кароян – в метро, Марьин – в кассы Тетра сатиры, посмотреть билеты на воскресенье.

Понял ли кто содержание разговора?

Вряд ли. Несведущему сложно понять. А в принципе, всё просто. Суббота. «По плану» значит поход в баню, встреча у общежития. «Три метёлки» означает, Жора должен взять с собой три веника для парной. «Ноль пять» – бутылка водки, «Жигуль» – пиво, ну и вобла, тут всё понятно.

Ничего сложного.

И вот пятнадцать часов. На крылечке общежития Белкин и Марьин. Одеты в цивильное, в руках сумки.

Кароян запаздывал. Марьин посмотрел на часы, закурил.

– Не спешит Жорик. Маринка, наверно, бутерброды в сумку укладывает.

Белкин перебил товарища:

– Да вот он! Бежит, красавчик.

Действительно, дверь громыхнула, и на крыльцо, застёгивая на ходу портфель, выскочил Кароян.

Белкин дёрнул Марьина за рукав.

– Ты смотри, сияет, как медный пятак. И курточка ещё свежая, а туфли… Туфли новьё!

Обращаясь к Жорке, пошутил:

– Жорик, ты никак в театр собрался, забыл, что мы в баню идём?

Тот махнул рукой:

– Да ну тебя.

И нетерпеливо посмотрел на Марьина:

– Санька, пойдём, мест может и не быть.

Белкин немедля среагировал:

– Ну, ты даёшь! Сам где-то болтался, теперь гонит, бегом, мол! Ладно, пошли уж.

Парни двинулись в сторону бань.

Бань в Москве множество, любили их столичные жители. Чем дома полоскаться под душем или греться в тесной ванне, лучше окунуться в атмосферу настоящих московских бань. И неважно, будь то Усачёвские, Центральные, Сандуновские, Краснопресненские или ещё какие бани, повсюду в те времена в бане было здорово. Здесь особая атмосфера, особый шарм. Можно отдельный кабинет снять, массажиста пригласить, парильщика заказать, есть семейные кабинеты, бассейн, парикмахерская, в бане ты и перекусишь, и выпьешь, всё, конечно, от денег зависит. Баня начала семидесятых самое демократичное заведение быта столицы. Министр и чиновник средней руки, заводской трудяга и инженер, учитель и вояка, актёр и писатель – баня принимала всех. Оголился, и уже не понять, кто ты по профессии, здесь ты просто почитатель бани. Положим, насчёт министра я подзагнул, возможно, но в те года больших людей мы и в бане видывали.

Баня на улице Усачёва с академической общагой рядышком, десять минут пешком, и ты на месте. Конечно, это не Сандуны, площадь меньше, комфорт скромнее, но главное – это своя баня.

Что значит своя?

А то и значит: во-первых, с домом рядом. Во-вторых, здесь обязательно с коллегами встретишься, офицеры в бане на Усачёва – частые гости. В-третьих, банщики офицеров принимают по-особому – уважают их. Если народу много, кому-то могут отказать в очереди, а «своих» хоть пятым в кабинку, хоть шестым, но пустят обязательно.

В эту субботу очереди не было. Три часа ещё не пик нагрузки, и офицеры, улыбнувшись кассирше и поздоровавшись с банщиками, прошли в отделение. Сегодня дежурили Паша и Сергей Иванович. Паша симпатичный крепкий мужчина лет сорока, он старший, а Иваныч, мужичок неопределённого возраста, на подхвате – принеси, подай, а главное, подмети и протри. Паша провёл гостей в первую правую кабинку общественного зала, здесь никого пока не было, пожелал лёгкого пара и удалился.

Друзья разделись и бегом в моечный зал. Свободных шаек достаточно, мест для помывки немало. Забили каменный верстачок, так называл лавку в зале Белкин, и в парную. Влезли на полок, пока просто погреться, париться рановато.

Процесс пошёл!

Спустя двадцать минут из парной прошли в кабинку. Чуток передохнули, вновь в парную, теперь с вениками, их успел запарить Шурка. Нахлеставшись от души, охая и ахая, опрокинули на себя по шайке холодной воды и в кабинку.

Вот теперь пауза, можно расслабиться.

Марьин похлопал по разгорячённой спине Карояна.

– Ну как, Жора, согрелся? Смотрю, спина красная, а физиономия бледная. Как себя чувствуешь?

Жора стряхнул руку товарища.

– Это восточная бледность, я бы даже сказал, княжеская. Ты же знаешь, кровей я…

Белкин тут же вмешался:

– Опять свою песню затянул, смотри, прознают о твоих корнях, наплачешься и полетишь тогда из князя в грязи…

– Отстань, Шурка, надоел своими шуточками.

Марьин усмехнулся:

– И то правда, отстань от человека. Жора, давай самобранку открывай, что там княжна в сумку сложила. Давай, давай!

Это была ожидаемая команда. Друзья сработали быстро, чувствовалось: опыт накоплен. На столике появились бутерброды, варёные яйца, лук, сало. Шурка открыл водку, пиво.

На правах старшего по возрасту Марьин предложил:

– С лёгким паром, ребята!

Выпили, крякнули, и потянулся разговор. Мужской разговор за рюмкой горячительного всегда сложен. Бывает он и непредсказуем, но не сегодня. Сегодня друзья расслаблены: погода хороша, сессия на носу, а после неё долгожданный отпуск.

Об учёбе поговорили, под рюмочку о службе вспомнили, здесь обязателен тост за тех, кто на боевом дежурстве. Третья за дам. Даже встали ребята, сидя за дам не выпивают. Перерыв, вновь в парную, правда, теперь без особого энтузиазма, только Шурка всё ещё крякал и потел на самой верхотуре. Вновь к столу. А тут чекушка на столе – Белкин выложил.

– Из стратегических запасов, тесть зимой привёз несколько штук. Ну что, за здоровье?

За здоровье, значит, так и быть!

Перекур.

Марьин потянулся в карман за сигаретами и, наступив на ботинок, чуть не упал. Чертыхнулся, посмотрел на обувь – Жоркины новые туфли.

– Кароян! Ты свои скороходы убери, чуть не грохнулся.

Белкин нагнулся, взял ботинок в руки, покрутил, пощупал.

– Ты смотри, и мне жена такие купила, только не чёрные, а темно-бордовые. Классная штука – цебовские, made in Чехословакия – главное, без шнурков, на резинках, нагибаться, когда надеваешь, не надо, лопатку под пятку и вперёд.

Жора отобрал ботинок у товарища, небрежно сунул ко второму под лавку и пяткой затолкал ботинки поглубже.

– Дай тебе в руки, ты, как фокусник, покрутишь, повертишь – и прощай, обувка. Знаем тебя – мастак фокусничать. Помню, как комнатные тапочки гвоздями у порога прибивал.

Друзья рассмеялись. Действительно, был такой эпизод в их жизни. Как-то в отместку за едкую шутку Карояна по поводу невысокого роста Белкина тот прибил гвоздём к полу Жоркины комнатные тапочки. В общежитии домашнюю обувь в комнату не заносили. У порога оставляли.

Смеху было…

Но и обид достаточно. Ишь ты, время прошло, не забыл Кароян, вспомнил.

Белкин поднял стопку.

– За вечную дружбу, ребята. Время летит. Что такое год? Лёг. Встал. С Новым годом! И в войска. За нашу дружбу!

Выпили, помолчали. Снова в парную.

В тот день друзья задержались в бане необычно долго и лишь по напоминанию банщика стали собираться домой. Выпили много, но не больше меры, а мера у каждого своя: Карояна, того напоить сложно, весу немалого, да и Белкин с Марьиным крепыши. А что касается настроения, конечно, оно было приподнятым – попарились от души, помылись прекрасно, отдохнули от суеты и забот.

Оделись быстро, только Кароян завозился.

– Парни, мои ботинки не видели?

Белкину только повод дай.

– Потерял! Это же надо, потерял, на пяти квадратах потерял. Что за человек.

Марьин присел на лавку.

– Жора, ты под соседней лавкой глянь, сам туфли туда толкнул.

Поиски туфель затянулись. Уж и банщика подтянули, нет обуви. И соседи не видели. Что делать?

Украли? Новые, однако. Банщик клянётся: «Не может быть, не было у нас такого!»

Домой идти надо, поздно, домашние не поймут. А как без обуви, да ещё без новой обуви?

И тут вмешивается Белкин:

– Жорик, пошли ко мне, Валюшка на выходные к родне с детьми уехала, мои наденешь, смотришь, Маринка и не поймёт, а завтра разберёмся.

Идею поддержал Марьин.

До общежития шли молча, впереди с задумчивым лицом в пляжных, они же банные, тапках вышагивал Кароян. Позади, пряча ехидную улыбку, едва поспевал Белкин. Замыкающим шёл Марьин.

В общаге разошлись. Кароян надел у Белкина туфли, пара почти как и у него, может, жена и не заметит. Белкин, проводив товарища, со счастливой улыбкой рухнул на диван – вот оно, счастье и покой… Марьин подождал Жору, они вместе поднялись на шестой этаж, комнаты рядом. Кароян глянул на Саню, тот поднял вверх сжатый правый кулак, мол, No pasarбn! Постоял пару минут у двери семейства Кароян – тишина, и Марьин с чистой совестью отправился спать.

Рано утром Жорик стукнул соседу в дверь.

– Саня, выйди.

Кароян был одет в спортивную форму.

– Саня, я Маринке сказал, что у нас сегодня контрольные соревнования по бегу, мол, мы, то есть ты и я, вызваны работать судьями.

Марьин возмутился:

– Меня-то зачем приплёл? У тебя пропали туфли, ты их и ищи, а лучше купи новые.

Жорик взмолился:

– Маринку жалко, она так старалась, в очереди толкалась, а тут… Одним словом, давай, пошли, с меня пиво с креветками.

Предложение заманчивое, и через минуту друзья уже топтались у корпуса. Надо было решить, где время коротать. Покрутились, повертелись, выхода нет, надо идти к Белкину.

Белкин не возмутился, он просто обматерил мужиков:

– Вы в своём уме! Пи-пи-пи… В кои века жена в покое оставила мужа. Два дня, всего два… Да я…

Но делать нечего, впустил страждущих.

До половины одиннадцатого друзья разминались пивом с рыбкой, коей оказалось в холодильнике Белкина довольно много, а к одиннадцати Марьин с Карояном с соблюдением всех маскировочных правил – не дай бог, жёны увидят – рванули в баню…

И о чудо! Пашин сменщик, дядя Володя, снисходительно глянув на друзей, усмехнулся.

– Да, Паша нашёл туфли, муха не сидела, чёрные, чешские, среди отработанных веников лежали. А чем докажешь, что они твои…

Через несколько минут, довольные, с пропажей в пакете, Марьин и Кароян шли домой. По шее от жён получила оба – двенадцати нет, а от них пивом разит.

Так закончилась эта история.

Секрета из неё офицеры не делали, и спустя пару дней лишь ленивый не подначивал Карояна. Тот отбивался, мол, бывает. Узнали о той истории жёны, Маринка и Валентина. Однако время прошло, злиться поздно, посмеялись, да и ладно. Вообще-то жёны офицеров мудрые люди. Жорик, потеряв подарок жены, побоялся её расстроить, всё сделал, чтобы найти потерю. И нашёл! Молодец. Значит, любит! Белкин поддержал товарища в беде, не пожалел своей обувки. Тоже молодец!

Можно гордиться таким человеком.

…

Прошли годы. Выпускники академии встречаются, бывает, и семьями встречаются, памятно им всё важное и хорошее, что было в их большой и сложной жизни. И ту историю с туфлями вспоминают.

По-доброму вспоминают.

Как Пашу Волгина женили…

Иван Павлович Скворцов в силу обязанностей по должности частенько выезжал в войска, далеко, правда, отъезжать не любил, больше посещал ближние гарнизоны. Его поездки, как повелось, завершали работу в частях комплексных групп, было такое в армейской практике в начале восьмидесятых. Пару-тройку дней покопаются офицеры в подразделениях, подготовят доклад и на стол шефу, а тот уж знал, с чего начать и как завершить разговор с руководством части, и был тот разговор весьма серьёзным, иногда на повышенных тонах. Вот и в этот раз начальник политотдела готовился к встряске руководства полка, где произошёл всплеск нарушений дисциплины среди офицеров.

Машина с трассы повернула в городок. Впереди дома офицерского состава, мелькнул магазин военторга, кафе, офицерское общежитие…

– Виктор, стой. Давай к общежитию.

Водитель притормозил, сдал назад и остановился у ближайшего подъезда. Иван Павлович вышел из машины, потоптался, определяясь, где главный вход. Увидев табличку с надписью «Общежитие оф…», решительно поднялся по ступенькам. Дёрнул ручку двери, вошёл в коридор. Тишина. Это хорошо, так и должно быть – рабочий день, офицеры на службе.

В дальнем конце коридора послышался негромкий разговор, звякнула крышка кастрюли. Должно быть, там кухня.

Скворцов решительно направился в сторону голосов.

В небольшой общей кухне находились две молодые женщины, одна стояла у плиты, другая сидела с сигаретой у стола. Судя по запахам, на плите в сковороде жарились котлеты.

– Здравствуйте, девчата! Можно к вам?

Женщина, что сидела, нехотя повернула голову на голос.

– Почему и нет. Проходите…

Та, что была у плиты, ойкнула, быстро выключила горелку, подбежала к столу, полотенцем смахнула крошки со стола и стула.

– Проходите, товарищ полковник, присаживайтесь.

Сидящая женщина удивлённо посмотрела на подругу, мол, кто это, ты что, его знаешь?

Иван Павлович улыбнулся:

– Спасибо, спасибо… К ужину готовитесь?

Не дождавшись ответа, продолжил:

– Хорошее дело. Мужчин надо хорошо кормить, тогда и служится легче, и в дом мужчина тянется.

Дама с сигаретой, понимая, что в кухню зашёл какой-то начальник, притушила окурок и бочком, бочком к выходу. Та, что у плиты, также засуетилась и, извинившись, дескать, малыш в комнате ждёт, ретировалась.

Одному оставаться в кухне начальнику политотдела было негоже, и он вышел в коридор.

Тишина. В коридоре пусто.

Изредка поглядывая на двери, полковник медленно шёл по коридору.

У входа в одну из комнатушек стояли сапоги. Сапоги как сапоги, размер, наверно, сорок второй, ничего примечательного, но уж больно грязные. Иван Павлович терпеть не мог грязной обуви. От вида сапог настроение, и так не лучшее, всё же не на свадьбу едет, совсем испортилось. Да ещё кухонные дамочки говорить с начальством не пожелали – сбежали.

Безобразие!

Полковник решительно толкнул дверь. Незапертая дверь гостеприимно отворилась.

Обстановка типовая: две кровати, шкаф, две тумбочки, стол, стулья. На одной из кроватей, укрывшись с головой офицерским плащом, лежал человек. Ноги плащ прикрыть не мог, потому Иван Павлович созерцал красные носки с дырками на пятках и мятые бриджи, в которых человек лежал на кровати.

Иван Павлович посмотрел на часы – семнадцать тридцать. Рабочий день в разгаре, а тут офицер на кровати. В общем, ничего странного, может, человек болеет или отдыхает после дежурства, всё может быть, но обстановка у кровати и вообще в комнате свидетельствовала – здесь живёт грязнуля.

Да ещё эти красные носки с дырками…

Полковник подошёл к шкафу, приоткрыл, на него посыпались вещи. Попытался прикрыть, дверца не поддавалась, больно много вывалилось наружу. Иван Павлович взял стоящий у стола стул, волоком подтащил к кровати, пошатал, выдержит ли, больно хлипкий на вид, и осторожно присел. Человек по-прежнему спал.

Иван Павлович прислушался.

Он ещё и посапывает, наверно, хороший сон снится. Ну, я тебе…

Однако сказать начальник политотдела ничего не успел, позади хлопнула дверь, раздался зычный голос:

– Разрешите, товарищ полковник!

От неожиданности Скворцов дёрнулся, стул, предательски скрипнув, развалился, Иван Павлович оказался на полу. Фуражка отлетела в сторону. Он неуклюже повернулся на голос. В дверях, приложив руку к головному убору, навытяжку стоял командир части. За ним чуть в глубине коридора толпились какие-то люди, в основном дамы.

Полковник с трудом поднялся. Махнул рукой по полам пальто и повернулся к командиру:

– Что всё это значит, товарищ командир?

Командир, окаменев, хватал ртом воздух.

– Не могу знать, товарищ полковник!

Иван Павлович оправился от неловкости.

– Во, во… Ничего-то вы не знаете. Почему этот человек в рабочее время валяется на кровати? Почему в комнате бардак? Шкаф без единой полочки. Я спрашиваю, почему!!!

Командир всё ещё хватал ртом воздух. Дамочки от греха подальше растворились. Из-за плеча командира показался начальник тыла части.

– Товарищ полковник! Замести…

Полковник взревел:

– Молчать! Почему? Я спрашиваю – почему…

Кто-то из жильцов общежития аккуратно прикрыл дверь. Старшие офицеры остались наедине с полковником. Шум в комнате для тех, кто находился в коридоре, стал почти неслышен, и был этот шум одного тона – полковник отчитывал подчинённых. Через пятнадцать минут командир части и начальник тыла выскочили из комнаты. В помещении остались начальник политотдела и человек, который ещё недавно, укрывшись пальто, безмятежно спал.

Иван Павлович нашёл табурет, подтянул к кровати и присел. Табурет скрипнул, но не рассыпался. Человек на кровати уже не спал, сидел, свесив ноги в красных носках, и удивлённо хлопал глазами.

Иван Павлович внимательно рассматривал человека.

– Вы кто?

Человек соскочил с кровати, вытянулся по стойке смирно.

– Старший лейтенант Волгин… Павел. Начальник автослужбы дивизиона.

– Сиди, Волгин. Ноги застудишь. Итак! Почему в рабочее время спишь? Да ещё не раздевшись?

Волгин осторожно присел на кровать.

– Так я после наряда, товарищ полковник…

Скворцов повёл рукой в сторону шкафа, затем рука переместилась к столу, где стояла банка с окурками, лежали две пустые бутылки минералки и краюха чёрствого хлеба.

– А это что?

Волгин вновь вскочил с кровати.

– Так я…

Встал и полковник.

– Я же тебе сказал. Сидеть…

Помедлил и спустя пару минут спросил:

– Женат?

– Никак нет!

– Оно и видно…

Иван Павлович вновь присел на табурет.

– Ты вот что, старший лейтенант. Женись. Месяц даю, на свадьбу позовёшь. Не женишься, сгниёшь в драных носках. Женишься, детей нарожаете, дурью маяться будет некогда. Месяц! Месяц даю! Отсчёт пошёл.

Повернувшись, полковник направился в сторону двери. Взялся было за ручку, но вдруг передумал и повернулся к Волгину.

– А как получилось, что твой командир так быстро примчался? И пятнадцати минут не прошло, как я в общежитии.

Волгин натянуто улыбнулся.

– Так это Ольга, старшая по этажу, подсуетилась. У неё в обязанностях сказано, при появлении начальства и посторонних немедленно докладывать на командный пункт. Наверняка она позвонила, езды здесь от силы десять минут.

Теперь усмехнулся Скворцов.

– Да уж! Как говорится…

Подведение итогов работы офицеров управления затянулось. С трибуны начальник политотдела метал гром и молнии и, не разбрасываясь на мелочи, бил в одну точку:

– Надо предметно заниматься воспитанием офицерского состава. Предметно!!!

Оно и понятно, всё зависит от офицера, его подготовки, примерности, лидерства в воинских коллективах. Читая докладную записку подчинённых, начальник временами отрывался от текста, комментировал его, вспоминал истории из собственной практики армейской службы. Но о своих впечатлениях от посещения гостиницы пока не упоминал, хотя и командир, и тыловик с дрожью ожидали разгрома.

Завершив разбор, начальник политотдела отпустил офицеров, попросил задержаться командира, замполита, секретаря парткома и секретаря комитета комсомола части. И вот тут, не стесняясь в выражениях, Иван Павлович дал волю эмоциям. Суть разговора свелась к тому, что надо заниматься семьями.

Вспомнил и Пашу Волгина.

– Сколько ему лет? Двадцать шесть? В комсомоле? А почему не член партии? Почему холост? Я ему месяц дал на женитьбу. Не женится, так в красных дырявых носках старлеем до пенсии будет ходить. Ваша задача спасти парня!

Начальник политотдела встал, накинул плащ, надел фуражку.

– Занимайтесь, товарищи офицеры.

Что тут было непонятного, надо заниматься.

На следующий день по заданию комитета комсомола Волгина вывел «в люди» комсорг дивизиона прапорщик Петя Серов.

«В люди» громко сказано, просто Петя пригласил в кафе подружку жены Маринку и Пашу. Маринка трудилась музыкальным работником в детском саду, было ей двадцать пять, не замужем – чем не кандидат в невесты. Паша от посещения кафе отнекивался, но Петя, пригрозив всяческими карами от руководства, всё же настоял на своём, и они пошли в кафе. Маринка уже сидела за столиком. Беседа поначалу не клеилась, и как Пётр ни старался, расшевелить Пашку не мог, тот, смущаясь, отделывался общими фразами, в лучшем случае кивал головой. Маринка также нервничала, не часто ей откровенно рекомендовали мужчину для замужества, а Петя именно так и сказал, мол, месяц дали другу – срочно женись! Так почему бы не тебе в жёны? Парень Пашка симпатичный, опять же – офицер, порядочен, честен и прочее.

Лишь после пары бокалов сухого вина пошли разговоры. Маринка схватила любимую тему – музыка. Старых классиков она обожает, Бах, Гендель, Вивальди – настоящая музыка; Бетховена не понимает; Чайковский её не трогает. Классика – это всё, современная эстрада – чушь и ерунда. Паша согласно кивал головой. Пауза наступила, когда на вопрос девушки, какую музыку он любит, старлей неудачно промямлил, что обожает «балубалу».

Марина удивилась:

– Что такое «бала-бала»?

Паша заморгал глазами, мол, это такая музыка, когда и громко, и часто…

Петро чуть со стула не свалился от неожиданности. По-ребячьи завизжав от восторга, залился весёлым смехом. Волгин сник, зная весёлый нрав Петьки Серова, понял, в ближайший месяц он с этой «бало-балой» непременно станет предметом насмешек офицеров дивизиона.

Выпив ещё по бокалу вина, троица поднялась из-за стола. По счёту, как организовавший мероприятие, заплатил Серов.

Итак, сватовство сегодня не состоялось.

Через неделю к Паше с приглашением в гости зашла председатель женсовета Сидорова. Анна Петровна женщина строгая, своенравная. Кроме того, она была женой секретаря парткома части.

Как тут ослушаешься.

И вот Паша в гостях у Сидоровых. У стола сидела приглашённая на чашку чая медичка Валюша. Валечка была настоящей красотулькой, работала в медсанчасти, училась заочно в медучилище.

Замужем Валентина не была – отменный кандидат в жёны.

В разговоре бразды правления взяла Анна Петровна. На примере своей семьи председатель женсовета пыталась рассказать о преимуществах семейной жизни, тяготах, лишениях и прочем в семье офицера.

– А вот мы с Анрюшенькой… А когда служили лейтенантом… Помню, как Андрюша стирал подгузники первенца… В Сибири мы с Андреем Сергеевичем…

И прочее, прочее.

Положим, лишениями Пашу не очень испугаешь, у него этих лишений каждый день «гора и маленькая тележка»: того нет – достань; этого нет – обменяй и так далее. А вот Валюша была смущена повествованиями председательши – неужто всё так сложно в семейном быту. После чая Анна Петровна предложила потанцевать. Глава семьи тут же сбежал, сославшись на необходимость готовиться к выступлению на собрании, так что танцевать пришлось только Павлу и Валюше. Дабы не попасть впросак, как это было на встрече с Маринкой, Паша подтянул музыкальную грамотность и был готов к светской беседе. Однако, взяв за руку соискательницу, он понял, его женой девушка никогда не будет. Руки Валентины были холодны словно ледышки. Сделав несколько па, он коснулся щекой щеки девушки и обжёгся, щёки пылали, хотя внешне девушка бледна. В голове тут же возникла панночка из гоголевского «Вия». Откуда, из каких закутков памяти возникла эта ассоциация, он не понимал, знал лишь одно – санчасть полка он будет с сего дня обходить за километр.