Текст книги "Молочная даль"

Глава 11: Дорога в аэропорт
Четверг 24 ноября 2016 года. Утро

1

Не считая просьбы Ирины Викторовны довезти ее до городского аэропорта, первая половина пути в такси преодолевалась в полной тишине. Михаил любил молчаливых клиентов. Возможно это могло показаться странным, ведь став затворником, он почти не выбирался в люди и порой буквально лез на стену от нехватки общения.

Былые посиделки с друзьями в барах сошли на нет. С одной стороны, это было вполне логично, учитывая сколько несчастий выпало на долю Михаила. В те нелегкие времена былые приятели единогласно решили оставить своего товарища в покое, по крайней мере до тех пор, пока он не оправится и не сможет сам дать зеленый свет. Ведь все понимали, что овдовевшему отцу-одиночке с сыном-инвалидом на руках мало чем поможешь.

Нет таких утешительных слов, что могли улучшить ситуацию. Нет таких крепких объятий, что смогут затянуть душевные раны и огромную дыру в твоем сердце. Есть только время. А оно лечит все. По крайней мере оно способно остудить жар нескончаемого пламени из боли и горя. Хотя бы немного. Порой бездействие куда лучше, чем бессмысленные попытки наладить ситуацию. Ситуацию, которую уже никогда не наладить.

Гораздо позже, привыкнув к своему образу жизни, Михаил начал понемногу выходить из своей скорлупы затворничества. Он даже пытался собраться с приятелями, как в старые добрые времена, однако вина перед Костей каждый раз останавливала его. Вдовцу казалось нечестным строить свою жизнь дальше, делая вид, что жизнь для него продолжается, пока его родной сын прикован к инвалидному креслу. Мужчине казалось нечестным, что он может делать то, чего Константин теперь лишен… скорее всего лишен до конца своей жизни. Михаилу казалось теперь вообще невозможным – жить в свое удовольствие.

И хотя однажды он все же собрался с парой своих приятелей, особого удовольствия, к своему удивлению, от этого мероприятия мужчина не испытал. Слишком много времени прошло. Слишком большая пропасть разлеглась между Михаилом и внешним миром. Разговоры с друзьями становились все более неловкими, а взгляды все больше и больше пропитывались сочувствием. В тот момент вдовец хоть ненамного, но ощутил, какого Косте переживать подобные взгляды. Переживать то, что хочется забыть. И тогда мужчина решил, что путь реабилитации с Костей они пройдут только вместе. Избавят тело родного сына от недугов, а душу вдовца от мучающей его совести. И по правде говоря, все шло не так уж и плохо.

Однако ничто не вечно.

2

Что касается близких родственников, то их общение с Михаилом еще больше испортились после всех свалившихся на него бед. Родители никогда не любили его. По крайней мере он, еще будучи ребенком, решил для себя много лет назад именно так. Нет, он никогда не был обделен сладостями, игрушками и, даже спустя время, деньгами на карманные расходы. Но у него никогда не было одного, самого заветного и желанного – родительского тепла.

Отец ни разу не сводил маленького Мишу на рыбалку, не пытался привлечь его к своим посиделкам в гараже, объясняя ему как работает в автомобиле тот или иной механизм. Родная мать никогда не интересовалась учебой мальчика, никогда не спрашивала о его проблемах в жизни, что подстерегали ребенка за пределами родительской квартиры. Родители вообще никогда не интересовались, что же вообще из себя представляет их родной сын?

Мама и папа относились к Мише, как к сожителю и делали лишь то, что предписывали общественные нормы: вырастили сына. Вырастили человеком, которого можно пустить в свободное плавание, хотя бы потому, что тот был обучен человеческой речи и способностью к прямохождению. И казалось, совсем неважно, что будет потом. По крайней мере для родителей данный вопрос был не принципиален. И как только Михаил достаточно вырос, то тут же и без сожалений покинул свой «дом», который таковым считал лишь в далеком-далеком детстве. Михаил с горечью осознавал, что его мама и папа были из тех, кто рожает детей только потому, что так «надо». И никак иначе. Иногда он задавался вопросом: а есть ли любовь хотя бы между папой и мамой?

Отсутствие семейной теплоты между Михаилом и его родителями, отразилось и на Косте. Увидев его единожды, через несколько месяцев после рождения, уже став бабушкой и дедушкой, они посчитали, что их долг на этом был исполнен. Они приехали к Михаилу и Анне на их старую квартиру, взглянули на малыша, выпили по чашке кофе и, оставив презент для внука в виде погремушки, ушли. Позже ее попросту выкинули.

Погремушка заставляла маленького Костю плакать.

– И звание «Родитель года» получают… – воскликнула Анна в тот день, едва спровадив родителей мужа.

– Для них и правда все потеряно? – спросил Михаил Анну, рассматривая уродливую погремушку – Ну то был я – неудачная попытка своих родителей. Но ведь это их внук. Неужели в этот момент они ничего к нему не испытали?

– Лично я испытала оргазм, увидев эту погремушку – закатив глаза, произнесла Анна, медленно надвигаясь на Михаила – Она такая красивая. Я все детство мечтала о нечто подобном.

– Ой, да иди ты.

– А если честно, дорогой, не все ли равно – спросила Анна, выхватив погремушку из рук супруга и в несколько шагов дойдя до мусорной урны выкинула подарок прямиком на самое ее дно – Это даже выгодно. Видеть твою семью раз в несколько лет на праздники и делать совместные фото с их кислыми минами. Не это ли твой предел мечтаний.

Михаил, украдкой взглянув на супругу, игриво произнес:

– Ты – мой предел мечтаний.

– Эх, а моими ночными фантазиями всегда был Бред Питт – со вздохом произнесла Анна, едва сдерживая улыбку – Но ты тоже ничего.

Последнюю фразу Анна произнесла, чуть не оборвав себя на полу слове. Михаил, успев подойти к своей жене вплотную и немного нагнувшись тихо прошептал ей на ухо:

– Пока Костя спит я могу показать тебе насколько сильно я не похож на Бреда Питта.

И не дав возможности Анне сказать хоть слово он стремительно впился в губы своей супруги.

3

Печально, но Анна была права относительно родителей Михаила: такой тип отношений был выгодным для всех. По крайней мере все было честно и без притворства. Михаил не любил свою семью, а она в свою очередь отвечала ему тем же. А потому, если пропасть в отношениях с бабушкой и дедушкой образуется и для Константина, кому станет хуже? Михаил старался никогда не оставлять сына со своими родителями и всегда предпочитал им родителей жены. Анна, хоть и не испытывала симпатии к родственникам супруга, но говорила, что ребенок должен знать свою семью с обеих сторон. Однако Михаил в этом вопросе был непреклонен. Ведь он прекрасно понимал: если в свое время родители не взрастили в родном сыне любовь к своей семье, то что можно было говорить о внуке?

И Михаил не ошибся.

Дело было даже не в том случае, с похоронами Анны, когда его родители даже не соизволили приехать и поддержать своего сына. Да, это было свинством, которое Михаил проглотил. Но после случившейся трагедии с Костей два года назад, родители вдовцу предложили то, что окончательно отдалило его от своей семьи: отдать мальчика в дом инвалидов, как только тот достигнет совершеннолетия. Михаил всегда относился к родителям, как к людям, которые вывели его в свет, не больше и не меньше, и давно привык к отсутствию любви внутри собственной семьи. Однако такое отношение к родному внуку повергло мужчину в настоящий шок. Такого от своих отца и матери не ожидал даже он. В тот момент он осознал ужасную правду: в его семье не было места для любви.

Места не было даже для человечности.

Родители Михаила не пришли на его выпускной, в один из самых важных для него дней. Не пришли в тот день, когда родился Костя и… когда Михаил хоронил самого дорогого в своей жизни человека. В важные для него моменты они не приходили никогда и теперь, когда их появление вызывало лишь отвращение, мужчина наконец снял с себя все оковы. В тот день он принял самые жесткие меры. После того гнусного предложения о доме для инвалидов, он показал своим любимым родителям средний палец (как мысленно, так и буквально) и навсегда прекратил с ними общение. Впрочем, никто от этого не пострадал по-настоящему и всем стало только легче. Последняя нить была оборвана и в тот роковой день вдовец чуть не расплакался от обиды.

Обиды и облегчения.

Что касается родителей Анны, то они, напротив, относились к внуку с любовью и пониманием. Даже после случившийся с ним трагедии. Михаилу было не стыдно признать: любви к семье Анны у него было куда больше, нежели к своей собственной. Однако после смерти своей дочери, мать и отец Анны стали навещать Костю все реже и реже. Смерть любимой дочери стала для них настоящим ударом и потому они решили единогласно переехать из города куда подальше, общаясь с Костей лишь посредством скайпа и все реже уделяя время для личных встреч. Возможно они видели в нем отражение своей вечно маленькой и любимой дочери, а потому боль от утраты лишь больше выковыривала дыру в их незаживающей ране. Михаил и сам порой смотрел на сына таким взглядом и ему становилось больно.

Столь сильно сын походил на свою мать.

4

Клиенты такси… нет, клиенты были совсем другим делом. Они были мимолетны и непостоянны. Одни сменялись другими и это не давало в полной мере излить им свою душу. Клиентам не расскажешь о своих проблемах, жизненных переживаниях и о том, что по-настоящему твориться у тебя в душе. На все это попросту не хватило бы времени, да и банального желания со стороны пассажиров. И это было нормально. Нормально, что люди, сидящие в салоне таксиста, были чужими. Чужими духом. Чужими сердцем. Они просто не могли помочь одинокому вдовцу. Все, чего от них можно было ожидать, так это разговоров о погоде или парочка несмешных старых анекдотов. В иных случаях это был целительный секс, но никаких душевных изливаний. А потому Михаил все чаще стал любить тишину в своей машине, которая если и могла прерываться, то только хорошей тихой музыкой, сладостно доносившейся из динамиков.

Итак, проделав половину пути, дорогу до аэропорта преградил железнодорожный переезд. Еще только подъезжая к железнодорожным путям таксист увидел, как желтые сияющие огни предупредительно мигали каждому водителю, сообщая о том, что на некоторое время их транспорт должен перейти в состояние покоя. Исключительно для их же собственной безопасности. Кричал об этом и опускающийся деревянный шлагбаум, окрашенный в яркий красно-белый цвет.

И именно в этот момент пассажирка на заднем сиденье ожила. Словно граф Дракула, пробужденный от векового сна или старая мумия, чей покой вдруг потревожили любопытные археологи. До этого Михаил заметил, что всю дорогу женщина провела, уткнувшись в экран сотового телефона. Что-то веселило ее каждый раз, как только она заглядывала в самое сердце мобильного устройства, но мужчине казалось, что улыбка отражала некую печаль.

И вот сейчас, убрав телефон во внутренний карман пальто и заглядывая вглубь своего небольшого пакета, Ирина Викторовна наконец нарушила тишину:

– Вы верите в Бога? – тихо, но твердо спросила она.

Михаил слегка опешил от подобного вопроса.

– Я… никогда не думал об этом – невинно произнес он с улыбкой человека, который пытается поддержать не интересную ему беседу. Ложь, конечно же он думал об этом. Особенно после смерти Анны – Если Бог и есть, то это особенно ничего не меняет… наверное.

И тут же добавил, посчитав необходимым разбавить столь щепетильную тему шуткой:

– По крайней мере помолившись ему, шлагбаум впереди нас не поднимется быстрее, а значит и в чем-то более серьезном приходится рассчитывать только на себя.

Но даже после этой фразы, пассажирка почти не изменилась в лице.

«Если Бог и есть, то это особенно ничего не меняет»

Это были одни из самых искренних убеждений Михаила… о Боге. Вдовец никогда по-настоящему не задумывался о Боге. Конечно, в детстве его интересовал вопрос религии, но с каждым последующим годом этот интерес угасал все больше и больше. В мире хватало реальных проблем, чтобы отвлекаться на раздумья о чем-то по-настоящему непостижимом. Бог не поможет оплатить твои кредиты и счета за загородный дом. Бог не поможет найти подходящую работу, обеспечивающую благосостояние для новорожденного сына. Может Бог и был реальным, где-то там, среди звезд и бескрайнего космоса, но на жителях Земли это никак не отражалось.

И уж тем более вопросы о Боге напрочь выпали из головы мужчины после смерти жены, и инвалидности сына. Бог, если он и был, никак не улучшил события тех дней. Никогда не влиял на них. Не уберег ни Анну, ни Костю. Так в чем смысл всех этих рассуждений о Боге? Михаил и толком разозлиться не мог на Бога. Ведь он даже не был уверен в его существовании. И потом опять же: в мире хватало реальных проблем. По-настоящему реальных. И потратить время на их устранение было куда лучшим решением, чем провести его за молитвами.

Так он считал.

Мужчина еще раз взглянул в зеркало, отражающее заднюю часть салона автомобиля. Он сделал это мимолетно, только лишь для того, чтобы понять с кем именно он имеет дело и следует ли быть осторожным в своих словах. Возможно сейчас он подвозил самую настоящую религиозную фанатичку. В таком случае своими рассуждениями он мог безусловно разбудить «древний вулкан».

Но Ирина лишь хмыкнула, по-доброму, словно слова таксиста не задели ее, а искренне повеселили.

– Вы вероятно последний человек, с кем я проведу время в этом городе – произнесла она. – Я уезжаю отсюда. Уезжаю навсегда.

– Правда? – искренне удивился таксист. Отчасти потому, что у его пассажира совсем не было багажа, а это было довольно странным. – Я думал вы наоборот, едите кого-то встречать.

А цепь из вагонов уже начала пересекать по железнодорожным путям автомобильную дорогу. Большие и маленькие, длинные и короткие, они мчались, сменяя друг друга. Автомобилей становилось все больше, а пробка – длиннее. Среди поравнявшихся с Михаилом машин, он успел заметить молодую семью. Маленькая девочка на заднем сидении с любопытством рассматривала его, пока ее родители о чем-то оживленно спорили. В руках у девочки была сжата кукла барби.

По другую сторону молодая девушка за рулем. Разговаривала по телефону, одной рукой она держала «трубу», в то время как пальцы другой руки отбивали какой-то только ей известный ритм на обшивке руля. Девушка явно была в хорошем расположении духа. У нее были примечательные сережки в виде кисточек от дорогущих восточных ковров. Михаил заметил их сразу, как и футболку на ней с изображением группы «AC/DC», а если быть точным – с изображением Ангуса Янга. Тот, в своей бессмертной школьной форме показывал «козу». Тогда же Михаил подумал о том, что из колонок проигрывателя именно Янг заставляет свою фанатку отбивать ритм.

На некоторое время стало совсем шумно и потому Ирина лишь молча покачала головой, говоря о том, что предположения таксиста были более чем ошибочными. Пока проезд был перекрыт, разговор затих и Михаил, к своему удивлению, решил разглядеть женщину немного получше.

5

У Ирины Викторовны были строгие черты лица и, как показалось Михаилу, слишком много макияжа. Наверное, эта женщина считала, что такие преображения ее молодят, однако таксист видел в ней женщину, чья внешность как нельзя точно соответствует своему возрасту. Его пассажирке, как оказалось, было шестьдесят шесть лет. Спокойствие этой дамы он считал обманчивым. Ему уже не раз доводилось видеть подобных людей. Они излучали спокойствие, но лишь потому что были так воспитаны. Женщины, подобные Ирине Викторовне, ходили в детстве по струнке и не знали большой любви. По крайней мере, Михаил делал именно такие выводы, смотря на эту женщину со стороны.

Вдовцу казалось, что женщина вполне могла быть дочерью генерала в отставке, что растил дочь, как своего очередного солдата. Такая дочь не получала игрушек и никогда не знала похвалы. Но зато она воспитывалась в целомудрии, а такие девушки были редкостью в наше время. Они принадлежали только одному мужчине, но те, в свою очередь, не ценили подобных дам. Отчасти и потому, что такие женщины были сильными духом, что подавляло большинство представителей сильного пола. Подавляло, раздражало и унижало. А потому все заканчивалось зачастую изменами и разводами. Потом все повторялось по новой, пока женщины, подобные Ирине не осознавали, что есть вещи куда более надежные, чем мужчины. Подтверждением этому служило отсутствие кольца на безымянном пальце пассажирке, и Михаил решил, что его образ о женщине, которую он везет до аэропорта, вполне может соответствовать истине.

«Дело раскрыто – подумал вдовец, закончив свое внутренне расследование»

Но Михаил в этом крупно ошибся.

Наконец, бесконечная череда вагонов унеслась прочь, вместе с этим утром, что начало плавно переходить к полуденному часу. Шлагбаумы резким движением отпрянули к верху и скопившаяся пробка из машин медленно, но верно тронулась с мертвой точки.

И тут женщина заговорила вновь:

– Я уезжаю к своей дочери. Квартиру я уже продала, а с переездом мне любезно помог мой зять. Теперь меня здесь ничего не держит.

– Ну, подобные перемены в жизни – это не плохо – с улыбкой ответил Михаил, хотя и понятие не имел, что именно нужно говорить. Но по какой-то причине он решил сказать именно «неплохо», а не воспользоваться старым добрым словом «отлично». В конечном итоге теперь его ни на секунду не покидало ощущение, что грусть этой женщины и переезд имеют одни и те же корни.

А еще Михаил подумал о том, как это здорово – бросить все и уехать прочь.

Не прокомментировав слова таксиста, Ирина лишь устремила свой взгляд в окно, где пейзажи менялись один за другим.

– Да – наконец произнесла она. Ее голос казался уже не просто грустным. Он казался каким-то далеким. – Наверное это не плохо.

«Но и явно нехорошо – подытожил для себя Михаил – хоть вы и старайтесь из всех сил делать вид, что это не так»

– Людям просто иногда надо выговориться – произнес вдовец вслух, совсем не ожидая ничего подобного от самого себя, – я это понимаю, поверьте. Это не так страшно. Страшно держать все в себе.

Почему-то ему казалось, что именно это сейчас необходимо услышать женщине.

Та посмотрела на таксиста, лишь на мгновение изумившись, словно он читал ее мысли, но потом вновь надела на себя маску каменного и ничем не пробиваемого спокойствия.

– А ведь у вас тут и правда, как в кабинке для покаяния – произнесла она с ухмылкой, оглядывая салон Mazda.

– И святой отец Михаил тут имеется – с улыбкой произнес таксист, окончательно не понимая, почему он подыгрывает этой женщине – Ну по крайней мере его пародия.

– Приятно познакомиться, Михаил – сказала Ирина, однако в ответ так и не представилась.

Бодрость духа Михаила не раззадорила Ирину Викторовну. Но уголки губ все же немного приподнялись вверх. Таксисту стало намного спокойнее. Почему-то желание выслушать эту женщину в один миг стало для него чем-то вроде обязательства. Возможно виной тому был печальный взгляд этой женщины, что растопил лед, сковавший его сердце. А возможно это случилось потому, что он понимал эту женщину лучше многих других. Ведь если ты не выговоришься о своих переживаниях, то рано или поздно они тебя поглотят и уже никогда не покинут пределы своего тела.

Но сегодня женщина не замкнется со своими демонами внутри, и Михаил понял это сразу же по ее следующей фразе.

Ужасной фразе.

– У моей внучки лейкемия. Терминальная стадия. Она… умирает.

6

Ирина произнесла это медленно и с каждым новым словом частичка боли все сильнее обжигала ее лицо. Женщина говорила уверенно, будто сомнение в ее собственных словах могли причинить еще большую боль. Услышав эти страшные слова, вдовец неосознанно нахмурился и сделал вид, будто сосредоточился на чем-то по ту сторону лобового стекла. И тут же поймал себя на мысли, что должно быть именно такие чувства испытывали его друзья узнав о смерти Анны. Что именно нечто подобное они испытали, когда узнали о трагедии, случившийся с Костей. Это были чувства, которые невозможно описать словами. Да, все это в конечном итоге выливалось в соболезнования, но при этом ты уже не мог даже взглянуть на такого человека. И…какие слова сейчас мог сказать сам Михаил?

Впрочем, этого ему узнать не пришлось. Должно быть его пассажирка действительно почувствовала себя, словно на исповеди, потому как она принялась и дальше выговариваться. По крайней мере она попыталась.

– Можете ничего не говорить – произнесла она, заметив перемену, произошедшую на лице таксиста, – у вас добрые глаза, я вижу это. Но сейчас они полны печали, как и мои. Не удивляйтесь, я прожила достаточно долго, чтобы научиться видеть это в людях.

И тут в голове Михаила что-то щелкнуло. Вопрос назрел в голове сам по себе, и он чувствовал, что обязан его задать. Возможно со стороны это могло показаться наглым, но сейчас это не слишком его волновало. Больше этого его волновал лишь ответ женщины.

Михаил посмотрел на Ирину через зеркало в салоне еще раз и уже смотря на дорогу спросил:

– Вы смотрели на ее фотографию в телефоне всю поездку, не так ли?

Женщина улыбнулась и молча достала свой телефон из кармана пальто. Таксист ожидал, что сейчас эта женщина покажет ему свою внучку, но этого не произошло.

– Не обижайтесь, но я не могу показать вам ее – словно прочитав мысли Михаила произнесла Ирина. – У меня никогда не было ее фотографий. Почти ни одной. Хотя ей уже девять.

«Господи, ей всего девять.»

В этот момент женщина на мгновение запнулась, но тут же взяла себя в руки и продолжила:

– Все фотографии, что есть сейчас, мне отправила дочь по интернету. Она отправляла лишь ранние фотографии, еще до того, как Ксюшу подвергли курсу химиотерапии. Но я настояла на том, чтобы мне показали ее. Настоящую, такой, какая она есть сейчас. И знайте, что?

В ответ Михаил не произнес ни слова, но его глаза уже смотрели на Ирину через стекло в салоне, готовые получить ответ. В этих глазах женщина увидела все, что ей было нужно.

– Она все такая же прекрасная. Даже без волос и с этим цветом кожи, – сказала женщина и широко улыбнулась, будто бы от очень смешной шутки, но вдовец знал, что причина кроется в другом. Женщина на заднем сидении автомобиля старалась не заплакать и почему-то таксист был уверен – такая женщина не позволит себе пролить слезы. По крайней мере не в такси и не в присутствие незнакомого человека. Михаил сам не раз улыбался вот так окружающим, чувствуя, что еще немного и он заревет от отчаяния.

Михаил искренне сочувствовал своей пассажирке. Но чем больше она говорила, тем больше он понимал, что это не просто сочувствие, которые одни незнакомые люди испытывают к другим незнакомым людям. Нет. Тут было скрыто нечто больше.

Понимание.

Михаил вспомнил о Косте, о своем родном сыне, который возможно тоже никогда не излечится от своего недуга. Вспомнил о том, какого это, когда ты еще так молод, а на тебе уже успели поставить крест все вокруг. Какого это быть другим, не таким как все? Видеть мир лишь за окном больничной палаты или быть прикованным к инвалидному креслу. Какого это, хотеть жить и разбиваться об землю в своих собственных несбыточных надеждах? Ждать своей участи, как маленькая Ксюша или жалеть, что ты все еще жив, как….

«Господи… жалел ли когда-нибудь Костя, что он не может собственноручно вскрыть себе вены и закончить эти страдания? Облегчить всем окружающим жизнь?»

Мысль ударила мужчину в самый висок, точно профессиональный выпад от боксера. Неужели когда-нибудь может прийти день, когда Михаил придет домой и увидит обескровленное тело Кости? Его кисть все еще двигается хаотично и вечно дрожит, но это был довольно сильный прогресс за прошедшие полтора года. Но хочет ли Константин идти до конца? Или может в тайне он только и ждет… чтобы все закончить? Смог бы сам Михаил жить такой жизнью? Жизнью инвалида? Не просто человека с ампутированным пальцем, а таким как… как его сын?

«Слишком много вопросов, дорогой – раздался голос Анны – лучше следи за дорогой»

И действительно, чем больше вопросов возникало в голове вдовца, тем сильнее головная боль отдавала в виски. Глаза смыкались сами собой, пытаясь унять боль. Со стороны они жмурились, словно от яркой вспышки. Это не осталось незамеченным и для Ирины.

– С вами все в порядке?

– Да, конечно – ответил таксист почти сразу же, словно хотел пресечь разговор и дать понять, что лучше его сейчас не трогать.

Но голос женщины заставил вспомнить мужчину о Ксюше. О том, какого это быть девятилетним ребенком с неизлечимой стадией лейкемии. И тогда Михаилу стало плохо.

Это вызвало беспокойство у пассажирки. Михаил, испугавшись, что на этом она закончит свою исповедь, тут же спросил:

– И неужели врачи говорят, что ничего нельзя сделать?

Мужчина буквально выдавил из себя этот вопрос. Однако надежда, которая теплилась в нем исчезла так же быстро, как появилась. Неожиданно для себя таксист понял, как же сильно он хочет развернуться и уехать из этого города. В соседний город, страну или континент – куда угодно, где общепринятый строй жизни слишком далек от того, что окружал его последние года. Это было бы место, где учат принимать смерть, а проблемы – как и все радости мира. По большому счету это место, где учат любить жизнь во всех ее проявлениях. И будь у Михаила хотя бы крохотный шанс начать все сначала, то он бы поставил на кон все, что есть у него сейчас.

Потому что у Михаила не было абсолютно ничего.

Только лишь пустые мысли.

Только лишь пустая душа.

«И не самых больших размеров мозг, но и с этим можно жить – непременно сказала бы Анна, будь она рядом.»

«Боже, любимая, как же мне тебя сейчас не хватает»

Да, все что сейчас нужно – забыться. Забыться и начать все с чистого листа: где детине умирают от рака крови, а члены семьи не теряют своих родных одного за другим. И в таких сладостных иллюзиях Михаил бывал тысячи раз, разглядывая бессонными ночами яблоню на заднем дворе дома и придумывая себе лучшую жизнь. Эти мечты о лучшей жизни… неужели что-то подобное ждало его лишь после смерти? Неужели блаженство и нирвана для души открывали свои объятия лишь после того, как умрешь, как достаточно настрадаешься в мире живых?

Так или иначе Михаил знал лишь одно – для него места в этом мире не было.

Ни сегодня, ни тем более завтра.

7

Настроение Михаила пропало окончательно. Боль в висках неумолимо давала о себе знать.

«И неужели врачи говорят, что ничего нельзя сделать?»

– Мы думали, что есть – начала говорить женщина, но с осторожностью, словно поведение таксиста пугало ее все больше и больше. Тогда мужчина попытался выдавить из себя искреннюю улыбку.

«Все-таки сегодня ее исповедь, а не моя, – сказал себе Михаил – ее, а не моя.»

Казалось улыбка подействовала. Пассажирка такси задумчиво смотрела в окно. Возможно она и хотела прервать разговор, но слова уже вылетели из ее уст и теперь ей было просто необходимо выговориться. Главное не останавливаться и не отрывать свой взгляд. Казалось, если Ирина все же сделает это, оторвет свой взгляд, то ее мысли обрушатся на нее и это вернет ее в реальность. В реальность, где даже самая сильная женщина способна разрыдаться от чувства неизбежного.

– У Ксюши выявили хроническую лейкемию, – продолжила она, как ни в чем не бывало, словно речь шла о находке археологов. – Поначалу о болезни даже никто и не знал. Разве это можно узнать, если ребенок активен и чувствует себя прекрасно? А потом… потом ее начали мучить боли в животе. Моя дочь, Мила, лечила Ксюшу, как если бы у нее было простое отравление. Это действительно походило на отравление. Ксюша чувствовала слабость и часто потела. Но когда ей начали ощупывать живот, Мила буквально почувствовала каждый сантиметр печени своей дочери, настолько она выпирала и была огромна.

В этот момент одна из проезжающих мимо машин резко просигналила куда-то в даль. Ирина вздрогнула, первый и последний раз показав свою беззащитность перед всем происходящим. К горлу Михаила подступила резкая порция злобы. Внезапный звук заставил боль в висках наступить с новой силой. Заставил пассажирку замолкнуть. В голове таксиста даже промелькнула мысль о том, чтобы высунуться из окна и крикнуть в ответ водителю что-то мерзкое.

А возможно даже выйти из машины и показать, что бывает с теми, кто отвлекает людей от их исповеди.

Однако Ирина же взяла себя в руки и продолжила свой рассказ. Она чувствовала: идти нужно до конца.

– Мила испугалась. По-настоящему. В следующий час они с Ксюшей уже ехали в больницу, и моя дочь просто молилась, чтобы это оказался не цирроз печени или что-то еще. И Бог ее услышал. О, он приготовил для моей девочки нечто куда более грандиозное.

В этот момент чувство злости исказило лицо пассажирки такси. Теперь она казалась по-настоящему неказистой, даже уродливой женщиной. Найдя в себе силы, она снова оторвала свой взгляд от окна и взглянула на Михаила через зеркало в салоне.

– Почему Господь допускает это?

Слова, произнесенные Ириной, заставили Михаила сжать свои челюсти так сильно, что скрежет его зубов могли услышать, должно быть, даже прохожие с улицы. В словах этой женщины читалась боль. Ее было так много, что на фоне ее спокойствия и хладнокровия, она будто бы приумножалась, уничтожая все изнутри. Мужчина чувствовал ее, потому что ни сейчас, ни когда-либо после, он бы не был в силах ответить на этот вопрос. Почему Господь допускает это? Михаил не знал. Должно быть, не знал никто на всем белом свете. Но, как оказалось, отвечать на вопрос и не понадобилось.

– Я похоронила своих родителей – продолжала пассажирка такси. Ее голос дрожал и в порыве нахлынувших чувств она снова заглянула в экран телефона, рассматривая свою умирающую внучку. В этот момент она смотрела не просто на своего близкого родственника. Она смотрела на нечто сакральное. На то, что сможет понять лишь она одна. На то, что дает ей силы. – Я похоронила своего мужа. А теперь… у Ксюши терминальная стадия. Все произошло так быстро. Мы думали химиотерапия помогает, но потом… нам сказали, что пересадка костного мозга было бы единственным, что спасет нашу Ксюшу. Но уже слишком поздно и…

В этот момент Ирина посмотрела на Михаила в последний раз. Ее следующий прощальный взгляд он увидит, только при расчете за проезд.

– И теперь бабушке предстоит похоронить собственную внучку. Так почему Господь допускает это? Он испытывает меня? Хочет что-то донести? Донести с помощью мертвых тел самых близких мне людей? Я должна понять весь его замысел, держа на руках тело своей внучки? Своей маленькой Ксюши? Я не понимаю, за что… я…я…

И на этом все закончилось. С каждым новым «я», она улыбалась все шире, а вдовцу становилось на душе все хуже. А потом слова просто закончились. С одной стороны, это очень обрадовало Михаила. Если бы женщина продолжила говорить дальше, то он бы просто не выдержал и вогнал свою Mazda в ближайший столб. Нет, это уже была не просто инвалидность. Это не Костя. Это ни недуг. Это смерть. Медленная смерть ребенка, которому всего лишь девять лет.