Текст книги "Княжья Русь"

Глава девятнадцатая
ЗЛОДЕЙСТВО

Кривского купца, свидетельствовавшего за Богуслава, звали Завратой. О том, что постоял за Правду, Заврата не жалел ничуть. И богам угодил, и боярин Серегей, о коем купец и прежде знал только хорошее, за помощь отблагодарил щедро: подыскал невесту для старшего сына: вторую дочь соседа своего, княжьего сотника Свардига, природного варяга. Правда, Заврата не знал, что насчет сватовства боярину женушка присоветовала: мол, сын у Свардига один, да и тот от младшей жены, а дочерей – аж пятеро. А замужняя – только одна.

Да разве в этом дело? Никогда бы Заврата этакую славную девку не просватал, кабы не слово боярина Серегея. Приданого за девкой дали не много, ну да хороший купец свое завсегда возьмет. Породниться с варягом, да еще – с княжьим сотником – большая удача. Теперь Заврата и дома в большей чести будет, а уж в Киеве и вовсе никто обидеть не посмеет. А еще прибыток: ежели захочет сынок в Царьград с товаром плыть, то сможет Свардиговым именем прикрыться и назваться не купцом кривским, а человеком княжьим, русом, с которого и мыта возьмут меньше, и место на торговом дворе дадут, и корм бесплатный, что всем русам положен по ряду, заключенному кесарями ромейскими и великими князьями киевскими.

На радостях Заврата быстренько сбыл товар приказчикам того же боярина Серегея и снарядился в обратный путь. С собой взял нареченную невесту и брата ее – в спутники. Не потому, что не доверял тесть Заврате, а потому, что так правильно. Сам Свардиг поехать не мог. Служба княжья. Но сын его, пусть и младше сестры на два года, а спутник надежный. Варяг в четырнадцать лет – это уже воин. Ну и родня со стороны невесты на свадьбе должна быть. Впрочем, купец надеялся, что сынок Свардига не останется в одиночестве. В Плескове у Свардига – дядя. И не кто-нибудь, а сам наместник княжий Скольд. Заврата вез ему письмо от Свардига: тот просил брата отцом посаженным быть на свадьбе. Вот уж не гадал Заврата, купец не бедный, но и не самый первый в Плескове, что сам наместник…

Собирались недолго. Уже через три дня Заврата с приказчиками, невестой и ее братом отправились в путь.

Ехали на двух возах, не торопясь. Сынок Свардигов тоже не стал коня утомлять: привязал к возу да и задремал на соломе. Заврата подумал с одобрением: молодец. Главную воинскую заповедь знает туго: коли можно есть – ешь, коли можно спать – спи.

Дорога из Киева в Любеч считалась безопасной: частенько проезжали здесь и дружинники княжьи, и купцы с охраной. К полудню Заврата и сам задремал, и приказчики его носами клевали… Вот и не заметили, как мимо них рысями прошла беда.

– Глянь-ка, Кошта, – тронул мышлицкого пана его спутник. – Не рожа ли знакомая там?

Будь здесь Богуслав – наверняка признал бы в зорком всаднике того самого лехита, который мучил девку на постоялом дворе.

– Никак тот самый смерд, что тебя пред здешним князем хулил, а?

Пан Кошта присмотрелся… Точно. Шагах в ста катились по дороге возы, а на первом: девка смазливая, парнишка молоденький и он, песья кровь, обидчик.

– Как есть он! Ну я его поучу!

И послал было коня…

– Куда? – негромко, но веско прикрикнул монах. – Ты что задумал, пан?

– Убью смерда, патер, – радостно сообщил Кошта.

– Ты заметил, что он не один? – осведомился монах.

– Тю! Это ж торгаши! Порублю всех, как солому! Иль сомневаешься? – Пан Кошта подбоченился, расправил длинные рыжие усы, глянул соколом.

– Ничуть. Но вынужден напомнить, что эта река не Висла, а Днепр. И здесь за убийство этих смердов с тебя сдерут такую виру, какую ты, пан, и за десять лет не соберешь.

– Это если я захочу ее платить! – осклабился пан Кошта.

– А не захочешь, так будешь в яме сидеть, дерьмо свое жрать! – сердито бросил монах. – И мы с тобой заодно.

– Нас не можно! – вмешался пан Яцек. – Мы же послы!

Монах только головой мотнул, не желая отвечать на такую дурость. Можно подумать, этот глупец не присутствовал на княжьем суде.

Надо признать, что святой отец тоже был не в лучшем настроении. Магдебургский архиепископ Адальберт, главным образом и снарядивший его посольство, поручил Фредрику узнать, не склонен ли новый киевский владетель принять Крест из рук Папы. К сожалению, оказалось, что новый герцог русов еще хуже старого. Тот-то крещеный, хоть и десятины не платил по мерзкому восточному обычаю, а Владимир и вовсе закоренелый язычник, как и отец его, Святослав, вынудивший некогда архиепископа спешно покинуть Киев[17]17
  В 961 году, по просьбе княгини Ольги (к императору Оттону I), на Русь прибыл этот самый епископ Адальберт. Но Святослав принял его враждебно, и тому пришлось поспешно уехать.


[Закрыть]. Это Адальберт придумал насчет посольства. И дары он предоставил. Получив такие дары, воинственный рус непременно должен был обидеться на князя Мешко. А четырех идиотов в сопровождение Фредрику навязали уже в Гнездне. Тут уж никуда не денешься. Иначе кто поверит, что посольство – от князя Мешко. Фредрик взял тех, кто подешевле. Не без умысла. Чем больше паны начудят, тем меньше у русов будет любви к гнезднинскому князю. Фредрик знал, что спутники его – дураковатые. Но не думал, что настолько.

– Боишься, патер? – осведомился пан Кошта.

Вот наглый варвар. Таких даже святой крест не исправит. Дикарь, он и есть дикарь.

– О чем панове спорят? – поинтересовались догнавшие передовых пан Стась и пан Казимир, коих, строго говоря, панами называть не стоило, потому что с благородной шляхтой их роднили лишь сабли да усы.

– Там, впереди, – торгаш местный, который нас на суде лаял, – поведал Кошта. – Хочу его наказать, а кое-кто не дозволяет. Видно, за шкуру свою боится.

– Моя шкура, пан, не мне принадлежит, а Церкви! – высокомерно ответил Фредрик. – Если ты хочешь отомстить, не будь дураком. Выбери время поудобней и место потише. Не то вместо мести получишь железом по башке!

Словно в подтверждение сказанного мимо бодрой рысью проскакали шестеро дружинников. Длинноусый предводитель мазнул взглядом по лицам чужеземцев. Недобрым таким взглядом. Лехиты посторонились, пропуская русов. Пан Яцек закашлялся от поднятой пыли и незамедлительно приложился к фляжке.

– Господь наш учит прощать обидчиков, – напомнил монах.

– Не думаю, что слова эти касаются диких язычников, – возразил пан Яцек.

– Нашинкуем смердов, как баба – капусту! – кровожадно воскликнул Кошта.

Спина его залечилась, но обида – нет.

– Мне, духовному лицу, не пристало слушать такие речи! – перебил Фредрик. – Я ничего не слыхал и знать ничего не желаю. Хочу лишь остудить слишком горячие головы и напомнить, – тут монах лицемерно улыбнулся, – что есть некоторые блюда, которые лучше потреблять холодными. И месть – из их числа.

Спутники монаха переглянулись, ухмыльнулись и, пришпорив коней, обогнали не ведающих о грядущей беде Заврату и его спутников.

* * *

– Смеркается, – отметил очевидное приказчик, сидевший на передке воза с вожжами на коленях. – Не худо бы нам, батюшка, перекусить.

– На постоялом дворе поснедаем. Там, где развилка на Туров, – ответил Заврата. – Горячего поедим, пивка примем. – Заврата сладко прижмурился.

Молодой варяг, приоткрывший было глаза на слово «перекусить», снова их закрыл.

Его сестра отложила рукоделие (и впрямь темнело) и задумчиво поглядела на Заврату. Потом – на браслет темного золота, подаренный будущим тестем. Подумала: а хорош ли собой ее будущий муж? И – что ей подарят на свадьбу?

Лошади лениво перебирали ногами. Второй возок вообще отстал шагов на тридцать…

Заврата прихлопнул севшего на щеку комара, прислушался к стуку копыт… Резво идут. Не иначе посыл в Киев. Кому еще спешить прочь от города в такое время?

Четверо всадников вынырнули из полутьмы и осадили коней.

Заврата успел увидеть тусклый блеск стали. Оборониться не успел. Тяжелый клинок наискось упал на плечо.

Злодей ловко спрыгнул с седла прямо на воз и хлестнул саблей молодого варяга. Тот, однако, оказался проворней купца. Сумел откатиться и вырвать из ножен меч, так что второй удар был принят уже на клинок. Ответный мах – нападающий не ожидал. Промедлил самую малость – и варяжский меч срезал ему клочок кожи со скулы и правый ус.

Но на этом бой и кончился. Другой злодей метнул нож, воткнувшийся отроку под лопатку, а пораненный тут же довершил дело, воткнув саблю отроку в живот…

И взвизгнул тонко, по-бабьи. Девка, о которой он в запале позабыл, всадила ему в бедро острую спицу. В ярости пан Кошта врезал девке в переносицу кулаком в латной рукавице – и та враз сомлела.

Пан Кошта вскинул саблю, но сообразил, что дело – кончено. Верный друг пан Яцек, прежде чем метнуть нож, просек саблей лысину вознице. Глупый смерд: думал отбиться кистенем от шляхетской сабли – и получил, что положено. Впрочем, в живых лехиты никого оставлять не собирались.

Паны Стась и Казимир легко прикончили смердов на второй повозке и теперь уводили ее в лес. Разумное решение.

Пан Кошта спихнул на солому мертвеца и взялся за вожжи.

– Девку-то зачем убил? – недовольно спросил пан Яцек, ощупывая безвольное тело дочери Свардига и сдирая с запястья тяжелый браслет. – Я б ее попользовал. Девка молодая, смачная… была.

– Ну так бери, пока теплая, – пан Кошта ощупал уколотое бедро (вроде неглубоко) и попытался приладить на место срезанный клок кожи. Перевязать бы надо…

– Эй, Яцек…

Но Яцек, задрав девкино платье, уже пристраивался сверху. Ему было не до того. Пришлось пану Коште перевязываться самому.

– Хочешь? – спросил пан Яцек, вставая и подтягивая штаны.

– Мертвую?

– Живая она, – сообщил довольный Яцек. – Сердечко тукает.

Эти слова окончательно взбесили пана Кошту. Он вырвал из спины руса Яцеков нож и двумя руками, с размаху вогнал его в левую грудь девки.

– Теперь не тукает, – сообщил он мрачно. – Всё, пан, забираем что есть ценного и уходим. Поранили меня, лекарь нужен.

– Не боись, германский грач тебя полечит, зря, что ль, в университете учился! – Пан Яцек заховал на груди снятый с девки золотой браслет, которым не собирался ни с кем делиться, и теперь обшаривал пояс купца. Эх, жаль, Кошта не соблазнился девкой. Пока бы пан ее нажаривал, Яцек еще что-нибудь припрятал бы…

Глава двадцатая
РАССЛЕДОВАНИЕ

От Киева до Любеча купеческому каравану – два дня пути. Всаднику – день. Гонец двуоконь домчал к середине дня.

Жалобный вопль младшей жены Свардига услыхали на подворье боярина Серегея, когда солнце перевалило через зенит.

Спустя полчаса Сергей уже знал, какое случилось несчастье.

Соседи бедовали у него в доме. Убитую горем мать Сладислава отпаивала травами. Шептала утешительные слова…

У Сергея таких слов не было. Что можно сказать отцу, потерявшему в одночасье двоих детей. Мол, не стар еще, других народишь… Так разве это утешение!

Раньше он со Свардигом близок не был. Сосед и сосед. Природных варягов в Киеве немало. Больше, чем на Белозере. Помогали друг другу по мелочи. Дочку вот просватал… Помог, однако…

– Мы их найдем, – пообещал Сергей. – Найдем и накажем.

Потускневшие глаза сотника сверкнули огнем лютой радости. Сергей запоздало вспомнил о своей репутации. Он же – ведун. А если ведун сказал: найдет – значит, найдет.

– Найдешь татей – что хочешь проси, боярин! – выдохнул сотник. – Жизнь моя твоей будет!

Это были не пустые слова. Сергей знал.

– Сначала я попрошу тебя не торопиться в дорогу, – сказал он. – Надо мне кое-что вызнать.

Вышел во двор, кликнул троих потолковей из ближней дружины и поставил задачу.

А сам отправился к великому князю: оповестить о разбойном деле и испросить Свардигу разрешение на поездку в Любеч.

Не сказать, что Владимир очень огорчился: в пограничье убивают больше и чаще, но съездить за телами детей Свардигу дозволил. Более того, предложил взять с собой десяток гридней – пошарить вокруг: может, тати какой-нибудь след оставили?

Через час воевода узнал, что примерно сутки тому назад Заврату и всех, кто с ним был, видели в добром здравии черниговские дружинники, ехавшие в Киев с поручением. Видели и запомнили. Их десятник сказал также, что никого подозрительного на дороге не встретил.

Пятеро чужеземцев опасными десятнику не показались. Мало ли по дорогам чужеземцев ходит. Разбойничают же в основном свои. Они и тропы тайные знают, и спрятаться им есть где.

Десяток княжьих дружинников привел Богуслав. И с ними – отдохнувших коней из княжьей конюшни.

Сергей, в свою очередь, поднял на-конь еще десяток собственных гридней, почти насильно накормил почерневшего от горя Свардига – и вскоре крепкий отряд, переправившись через Днепр на Сергеевой морской лодье, двуоконь мчался по гладкой дороге на Любеч.

Как и рассчитывал Сергей, к месту гибели Завраты и детей варяжских поспели засветло: двуоконь на хороших лошадях по хорошей дороге пройти сотню километров за несколько часов – дело реальное.

На месте трагедии их встретил не кто-нибудь, а сам боярин Зван, ныне славный воевода при любечском наместнике, а в прежние времена – один из самых лихих гридней Сергея, ветеран булгарской войны Святослава, давний друг Серегиных сыновей и зятя, Йонаха Машеговича. То есть Зван не просто друг, а почти что родич. Но сейчас большее значение имело не это. Под началом Сергея Зван прошел выучку не худшую, чем его сыновья. И, по долгу службы прибыв на место преступления, повел себя правильно. То есть осмотрел всё тщательно, особенно обращая внимание на те следы, что оставили после себя тати.

К сожалению, большая часть следов оказалась затоптанной. Обнаружили побитых люди в розыске неопытные: киевские купцы, услыхавшие слева, в роще, конское ржание и заинтересовавшиеся этим.

Купцы трогать ничего не стали (только срам прикрыли убитой девке), сразу послали гонца в Любеч. Трогать не тронули, но истоптали все вокруг и конями, и собственными ногами. А потом к ним присоединились другие любопытные подорожники…

Словом, ничего внятного на земле не осталось. Зато общая картина побоища была ясна.

Тати напали еще на дороге. Напали внезапно, одновременно наскочив на оба воза. Взяться за оружие успели двое: сын Свардига и его дочь, если только обычную вязальную спицу можно назвать оружием. Спицу эту, со следами крови, нашли тут же, в соломе. Заврату убили сразу. Его кистень так и не побывал в деле. А вот юный варяг сумел достать ворога: на его мече тоже была кровь. Убивали же его двое: один ударил в спину, второй проткнул живот. По видам ран Зван уверенно определил, что в спину били ножом, а в живот – саблей. Сергей осмотрел тело и согласился с выводами своего бывшего сотника. Именно так: нож и сабля.

Девушку снасильничали и убили, ударив ножом в грудь. Причем удар был так силен, что разрубил несчастной ребро. А перед тем разбили лицо и сломали нос.

Затем с убитых сняли все украшения, забрали серебро, злато, уложенную в мешок бронь отрока. Однако оставили довольно-таки недешевый лук и хороший меч.

Этот меч со следами запекшейся крови Сергей сейчас держал в руках…

– Похоже на месть, – заключил Зван. – Были бы обычные разбойники, они бы даже кистень унесли, не то что меч и лук. А уж лошадей бы точно не оставили. Или месть, или чужаки, которым лошадок скрытно не увести. Здесь-то их продавать нельзя: вдруг признают?

Сергей согласно кивнул, продолжая разглядывать меч. Его заинтересовал пучок волос, прилипший в клинку. Однако не с головы волосы – слишком толстые. Усы или борода. Не иначе по роже Свардигов сын татя достал. Неужто пометил?

Коли так, то задача существенно упрощается.

– Значит, так, Званко, – поднял глаза на боярина Сергей. – Вели-ка своим людям провести по постоялым дворам любечским опрос: не видели ли они нездешних оружных мужей, у одного из которых на роже свежая отметина.

– Сделаем, батька, – пообещал Зван. – Еще что?

– Этих двоих – в колоды и медом залить, так, Свардиг?

Варяг кивнул:

– Так. Дома деток хоронить буду. Что еще скажешь, боярин Серегей?

– Скажу, – Сергей усмехнулся недобро. – Сынок твой убийцу своего пометить успел. Так что найдем мы твоих кровников. Непременно найдем. Не сомневайся!

– Лехиты! – прошептал Богуслав. – Опять они! А ведь мог я этого усатого зарубить! Эх, не надоумил Господь…

– Не казнись, – сказал сыну Сергей. – Этак мы все виноваты выходим. Я дочку Свардига сватал, князь наш их жалобе не внял. За содеянное другими ты, сынок, не в ответе. Главное: чтобы ты сам по Правде поступал.

И глянул пристально.

Под этим взглядом Славка смешался. Нет, не всегда он поступал по Правде. Сказать или не сказать отцу про Рогнеду?

– Когда они уехали? – спросил Сергей хозяина постоялого двора.

– Да на рассвете еще.

– Куда?

– Кажись, к Любечу.

«К Любечу, к Любечу… – размышлял Сергей. – Может, и так. Вопрос: что им делать в Любече? Сюда они через Полоцк шли. Сначала – Варяжским морем, потом вверх по Западной Двине. Крюк немалый, но понятный. Хотели узнать, какие ветры дуют в княжестве покойного Роговолта. А теперь что им на севере делать? Мутить там некого. Рогнеда в Киеве. Законная жена Владимира. После смерти Олавы – старшая жена. Всякому ясно, что Полоцк теперь привязан к Киеву крепко. В Новгороде – Добрыня. С этим точно не забалуешь. Остаются соседи и данники. Эсты, они же чудь. Ливы, жмудь… Взбунтовать их? Сомнительно. Если злодеи возвращаются домой, в Польшу, то им из Киева ближе было бы в Искоростень идти, а оттуда – в Червню».

Однако, если верить слухам, там сейчас не очень спокойно. Князь Мешко – завоеватель. Вдобавок порешил тамошних природных князей. В общем, правильно сделал, с государственной точки зрения. Но любви галичан не стяжал. В городах, понятно, гарнизоны. Там все спокойно. А на дорогах ясновельможных шляхтичей и прирезать могут. Путь через Туров и Берестье выглядит безопаснее. И много короче, чем через Полоцк. Тем более для тех, кто идет посуху. А если все же Полоцк…

– Сделаем так, – решил Сергей. – Ты, Богуслав, слетаешь в Любеч. Лехитов в лицо ты знаешь. Увидишь – не пропустишь. Людей тебе не дам. Случится что – Зван поможет (боярин согласно кивнул). Если что – гонца. Не найдешь, догоняй нас. А мы со Свардигом поскачем на Туров. Я бы на месте лехитов именно туда и направился.

– Как скажешь, батя, – отозвался Славка, в очередной раз так и не решившийся поведать отцу сокровенную тайну.

– Богуслав! – Свардиг крепко взял Славку за руку, заглянул в глаза. – Найдешь их – не убивай. Они мои, понял?

– Твои, – пообещал Славка. – Если глотки сами себе не перережут, получишь лехитов тепленькими. Ну а ежели руки, там, или ноги у кого недостанет, не обессудь. Не смерды это – воины.

– Лишь бы глаза и уши уцелели, – проворчал Свардиг. – И мужское достоинство. Это – я сам.

– Твое право, – согласился Славка.

– Свардиг, мы их еще не поймали, – напомнил Сергей. – Успеешь еще казни придумать. Сейчас – ужин и спать.

– Я не устал, – возразил варяг. – Поедим и сразу поедем. К утру догоним.

– Лошади устали, – напомнил Сергей.

– Лошадей и сменить можно.

– Это где же ты таких лошадей найдешь? – поинтересовался Сергей. – У купцов упряжных коников перекупишь? Или у смердов – пахотных? Я всё понимаю, друг. Но иной раз, чтобы успеть, лучше не торопиться. Да и в темноте можем их пропустить. Станут они лагерем в стороне от дороги – и тогда что? Нет уж! Выезжаем завтра на рассвете. Позаботься о лошадях: чтоб искупали их и хорошего овса задали. С собой тоже пусть приготовят. А я о людях позабочусь. Эй, хозяин! Мы у тебя остаемся. Я у тебя во дворе свинку видел. Режь. Что не съедим сейчас – с собой возьмем. А пока всем хлеба, сыра, рыбных щей. И пива бочонок.

– Хватит ли бочонка? – угодливо осведомился хозяин. – Вона вас сколько! – Он махнул в сторону подворья, где расседлывали коней гридни киевские и любечские.

– Там разберемся, – буркнул Сергей и вышел из дымного зала на свежий воздух: поглядеть, как гридь будет купать в Днепре лошадей, и заодно подумать: не упустил ли чего? Твари уйти не должны. Дело чести.

Глава двадцать первая
ВОЗМЕЗДИЕ

Не ушли. Взяли татей, тепленьких. На постоялом дворе, в поприще от Турова. Преследователи даже разделиться не успели, как получили весть от встречных купцов.

Обложили двор. Атаковали сразу со всех сторон: четверо во главе со Званом кинулись в окна, семеро, предводительствуемые Свардигом, вынесли дверь. Богуслав с остальными, по распоряжению Сергея, остались присматривать за порядком и контролировать входы-выходы: мало ли кто проскочит. И точно: ночевавший отдельно монах едва не удрал. Затерялся в толпе (на шум отреагировали все обитатели постоялого двора – выскочили с оружием наготове), выскользнул во двор, нацелился к конюшне и был пойман за шкирку опознавшим его Богуславом. Сергей, собственно, и уберег его от общей расправы, когда гридни выволокли во двор потрепанных полуголых шляхтичей и привязали к столбам. Вина лехитов была доказана: в мешках нашли украшения Свардиговой дочери и кольчужку его сына. Наверняка среди изъятых ценностей имелись и те, что принадлежали Заврате, но эти опознать было некому. Впрочем, если бы и не нашли ничего – всё равно опознали бы татей. По свежей отметине на щеке пана Кошты и внезапно укоротившимся усам, кои ни один уважающий себя шляхтич по собственной воле стричь не станет.

С лехитов ободрали уцелевшие лохмотья и учинили спрос. Руководил процессом сам Свардиг. Поначалу шляхтичи держались хорошо, гордо. Особенно – коренные: Кошта с Яцеком. Потому, проверив всех четверых каленым железом, Свардиг безошибочно обнаружил слабое звено и, оставив до времени этих двоих, всерьез занялся Стасем и Казимиром. Дело пошло. Где-то после часа неторопливой работы оба татя признались во всем и с большой охотой указали на главных обидчиков: Кошту и Яцека. А вот монаха обелили: дескать, в разбое не участвовал и не одобрил. Мимо его воли всё сделано.

Пытуемым поверили: врать после вдумчивой беседы со Свардигом они уж точно не смогли бы.

– Я его забираю, – сообщил Сергей Свардигу, прихватывая монаха.

Варяг рассеянно кивнул. Расследование закончилось. Начиналась месть.

– Богуслав, со мной, – велел Сергей. – Поприсутствуешь при нашей беседе.

– Благодарю тебя, благородный человек, за твою христианскую помощь, – с чувством произнес монах на хорошем ромейском.

– Будь ты замешан в разбое, я бы тебя прикрывать не стал, – сурово произнес Сергей. – Однако и твоя вина для меня очевидна. Не сомневаюсь, что ты отлично знал о злодеянии – и не воспрепятствовал.

– Я Божий человек… – загнусил было монах, но Сергей его перебил:

– Поклянись на распятии, что не знал, тогда поверю!

Монах глянул исподлобья, буркнул:

– Ладно. Знал я.

– Это хорошо, что ты не стал лгать, – похвалил Сергей. – Значит, ты и впрямь человек богобоязненный. Но уясни: ты всё еще в полушаге от участи твоих людей, незавидной участи, уж можешь мне поверить!

В подтверждение его слов со двора донесся особенно пронзительный вопль.

– Батя, я тебе все еще нужен? – по-словенски поинтересовался Славка. – Хотелось бы поглядеть, что там придумал для разбойников Свардиг.

– Нужен, – отрезал Сергей. И – по-ромейски: – Что скажешь, монах?

– Принять муки от язычников за Христову веру – счастье для меня, – с достоинством произнес монах. – А вот тебе Господь предательства не простит.

Сергей расхохотался. Надвинулся на монаха, взял его за плечи, встряхнул легонько и пояснил:

– Там, во дворе, не за веру Христову страдают, а за насилие и смертоубийство. Ты что же, думаешь, Господь не разберется, кто за что страдает?

– Господь всеведущ… – просипел монах.

– Это правда, – согласился Сергей. – Господь знает все, а я – всего лишь человек и многого не знаю. А хотелось бы.

– Свет Истинной Веры…

– Оставь. Я человек грешный. И любопытный. Потому сейчас я буду задавать тебе вопросы, а ты… – Сергей сурово сдвинул брови и глянул на монаха со всей возможной строгостью: – …Ты будешь мне отвечать быстро и точно, как на исповеди. А если захочешь солгать, подумай о том, что не только язычники умеют допрашивать.

– Ты будешь пытать единоверца?

Всё же в присутствии духа монаху не откажешь. Вспотел от страха, трясется, как мышь, однако голос тверд.

– Скажи мне, сынок, сможем ли мы пытать единоверца? – поинтересовался Сергей у сына.

– Вообще-то, сможем, – деловито ответил Богуслав. – Покаемся, батюшка епитимью наложит, но коли сказать, что пытали монаха германского, то не думаю, что епитимья будет тяжелой.

– Отец наш духовный – из Моравии, – доверительно пояснил Сергей. – Его старшего брата, иерея моравского, брат во Христе, епископ Зальцбургский, в застенках заморил до смерти.

– Но я…

– Ты, ты, – Сергей снова навис над монахом. – Давай, дружок, говори, кто ты есть на самом деле. Что-то не верится мне, что у императора ныне такая нежная любовь с Речью Посполитой, что его человек возглавил посольство великого князя Мешко.

Вот тут-то всё и прояснилось. И дары скромные, на грани оскорбления… Не мог же князь Мешко не знать, что любо Владимиру. Пусть не встречались ни разу, но купеческие караваны регулярно туда-сюда ходят, обмениваются информацией.

Нет, не Мешко собирал сундучок, а те, кому не очень-то нравилось усиление Польши. Пусть и крестил Мешко свой народ по латинскому образцу, а всё равно. Тем более – с чехами породнился: женился на дочери Болеслава Жестокого, младшего брата чешского князя Вацлава[18]18
  Напомню, что в «Великопольской хронике» – несколько другая информация. Там сказано, что Мешко в 931 году женился на Дубровке, сестре св. Вацлава. Однако по другим, «внешним» источникам, она была племянницей чешского князя Вацлава и дочерью его младшего брата Болеслава Первого Жестокого (935–967).
  По хронологии также имеются расхождения.
  По одному варианту, Дубровка прибыла в Польшу в 965-м. На следующий год под влиянием жены и Мешко крестился сам, и крестил поляков. А на следующий год родится Болеслав Храбрый, тесть князя Святополка, «двуотчича», завоеватель (временный, само собой) Киева.
  По другой версии, вся эта замечательная история произошла на тридцать лет раньше. Мешко уже в 938 году установил в Польше епископом Иордана, и в этом же году родился Болеслав.
  Но я все же остановлюсь на более «поздней» версии, потому что ко времени завоевания Киева, то есть примерно в 1015–1018 годах Болеслав Храбрый был очень даже «бодрячком», что более чем естественно для пятидесятилетнего мужчины и маловероятно для восьмидесятилетнего.


[Закрыть]. Немцам была совершенно ни к чему сильная Польша. Но, с другой стороны, Киеву сильная Польша, да еще союзная с Чехией, тоже без надобности.

– Ты ведь знаешь, кто я? – спросил монаха Сергей.

Тот поспешно кивнул.

– Ты знаешь, что у меня есть друзья не только в Киеве. Они есть в Мерзебурге и в Магдебурге… – подождал, давая возможность монаху осмыслить информацию. – …А вот в Гнезно их нет.

Чистая правда. С поляками «торговый дом» боярина Духарева особых дел не вел. Смысла не было. Те же товары дома – дешевле.

– Скажи тем, кто тебя послал, что я готов поспособствовать их интересам. Герцог Владимир Киевский выступит против герцога Мешко. Сразу же, как только у герцога Мешко на западе возникнут проблемы. Понял меня? Сначала – вы, а потом – мы.

Монах еще раз кивнул. Но уже не так поспешно. С достоинством. Понял, собака, что не станет Сергей распускать его на ремешки.

– Богуслав, – Сергей повернулся к сыну. – Ты всё слышал. Поручаю этого человека тебе.

Сын скривился. Сергей гримасу проигнорировал.

– Возьмешь с собой троих гридней и проводишь его до Сандомира. Дальше святой отец сам справится. Так?

– Справлюсь, справлюсь, – заверил монах. – Дальше земли христианские. Божьего человека не обидят!

С сандомирским настоятелем они были – друзья. Одного гнезда птенцы.

– Вот и договорились, – резюмировал Сергей. – Иди к себе, монах, собирай вещи. И жди. Сам во двор не суйся. Не ровен час выпотрошат, как спутников твоих.

Сергей улыбнулся, а монах слегка побледнел. Судя по истошным воплям, доносившимся с подворья, умирали польские шляхтичи трудно.

Когда монах убрался, Сергей сказал сыну:

– Хочу, чтобы ты понял: твоя основная задача – не только и не столько охранять этого императорского лазутчика. Монах – твое прикрытие. Дойдете с ним до Берестья, а дальше пойдете вверх по Бугу до дороги на Червень. Оттуда – на Сандомир. Только так. Если монах захочет идти другой дорогой, не слушай. Сандомир я назвал не случайно. Самая короткая дорога оттуда на Киев – через червенские земли. Пройдете по ним разок с монахом, потом обратно. Разведаете все как следует. Но до Сандомира наш монах должен добраться живым и здоровым.

– Не беспокойся, бать, доберется, – заверил Славка. – Охранять будем получше, чем эти… Во орет! Даже здесь уши закладывает!

Сергей поморщился. Будь его воля, прирезал бы татей – и дело с концом. Но Свардиг в своем праве. Помешаешь – обида будет нешуточная.

– Обратно вы будете возвращаться по дороге на Киев, – сказал Сергей. – Но от Искоростеня свернешь – навестишь брата. Скажешь: в будущем году будем воевать с лехитами. Пусть готовится. Предупредит кого надо. Времени тебе на всё – до первых заморозков. Гридней в сопровождение выберешь сам. В драки не ввязывайся! Помни: твое дело важнее гордости и славы! Если вас не трогают, вы тоже никого не трогаете. Ясно?

– Ясно, – буркнул Славка. Не любил он таких наставлений.

– А раз ясно, то храни тебя Бог! – Сергей крепко обнял сына, сунул ему в руку мешочек с золотом и вышел вон. Чтобы не передумать. Каждый раз, отправляя Славку в такую вот рискованную экспедицию, Сергей старался не думать о том, что сын может и не вернуться.