Текст книги "Варяжская правда: Варяг. Место для битвы. Князь"

Глава тридцать шестая,
в которой Серега в очередной раз видит скверный сон

Когда пришла Серегина очередь отдыхать, он завернулся в попону, лег на бочок, положил под голову седло, расслабился, очень надеясь, что ему приснится что-нибудь «вещее», полезное.

Вместо этого ему приснился Питер. А может, даже и не Питер, потому что место было совсем незнакомое, из окна открывался вид на замызганные пятиэтажки, пахло пылью и мазутом.

Серега сидел за широким столом; справа – компьютер и факс, слева – пепельница и здоровый рыхловатый мужик с папиросой в зубах. Сергей тоже затянулся и стряхнул пепел. Жест был привычный.

«Я же не курю!» – подумал он с удивлением.

Рыхловатый глянул на часы, сказал:

– Счас придут. Он любит так: чтоб минута в минуту.

Сергей раздавил в пепельнице сигарету и тоже поглядел на часы. Без двух шесть.

Часы были тяжелые позолоченные, или, возможно, сплошь золотые, на пальце – золотой литой перстень, а на запястье – цепочка. Похожая на ту, что носил Духарев-варяг, только эта, из сна, была полегче, и работа погрубее – серийный продукт.

С монитора весело скалились две голые сисястые девки. В обнимку. Краски были настолько яркими, словно бы и не сон это, а явь. Но Серега, как ни странно, точно знал, что спит.

За дверью раздались шаги, и наручные часы Духарева немедленно запиликали, отмечая очередной час.

Вошедших было трое. Вошли, не здороваясь. Двое тут же направились к столу. Один, сдвинув пепельницу, уселся на край, второй развернул стул и взгромоздился верхом, сложив на спинке мускулистые разноцветно татуированные руки. Третий, в больших зеркальных очках, расположился поодаль, в углу, в кресле рядом с кадкой, в которой умирала волосатая пальма.

– Короче, – буркнул тот, что сел на стул. – Вы наварили на нашем поле сорок восемь штук. Их надо отдать. И штраф – еще двадцать. Сроку вам – неделя.

Духарев пробарабанил пальцами по столу.

– И только-то? – произнес он. – А потом?

– А потом вали отсюда на хер! – гаркнул тот, что расположился на столе.

– Мы не сможем столько заплатить, – сказал рыхлый. – Может, штук тридцать-тридцать пять… Больше у нас нет…

Духарев недовольно покосился на него. Этот здоровый мужик явно трусил, даже вспотел от страха. Ну и сидел бы, не открывая пасть.

– Нет, ты, типа, не понял? – деланно удивился тот, что на столе.

– Тебе конкретно сказано, а ты, типа, не понял? А если я тебе счас – по ушам? – Он наклонился вперед, навис над рыхлым. Тот подался назад, втянул голову в широкие плечи…

– Это я не понял, – медленно проговорил Духарев. – У нас разговор – или как?

Он уперся взглядом в глаза того, что сидел на стуле.

«Я тебя сделаю!» – говорил этот взгляд.

Татуированный не выдержал, покосился на мужика в зеркальных очках. Тот молчал.

– Разговор, – сказал татуированный. – Пока разговор.

Второй, на столе, тут же откачнулся назад, но продолжал с угрозой смотреть на рыхлого. Духарева он как будто не замечал.

– Мы предъяву сделали, – сказал тот, что на стуле. – Вам сказано, когда и сколько. Счетчиков не будет. Не заплатите через неделю сколько сказано, отдадите все. И яйца в придачу.

– Я испуган, – спокойно сказал Духарев. – Видишь, как у меня руки дрожат? – он положил на стол здоровенные кулаки.

– Ах ты… – начал было тот, что на столе, но осекся, когда открыл рот татуированный.

– Не хочешь платить, не юли, так и скажи, – теперь он обращался непосредственно к Духареву.

– Не хочу, – подтвердил Сергей. – Это наши деньги, нами заработанные, до последнего бакса. Где ты был полгода назад, когда мы поднимали эту тему? Пришел бы и сказал: это мое, я сам буду делать? Почему не пришел?

– Не твое дело!

– Да ну? А я тебе скажу! Потому что сами бы вы шиш с маслом подняли бы!

– Значит, ты платить не будешь? – злобно прошипел татуированный.

– Я тебе сказал: это мои деньги! – с холодной яростью ответил Духарев. – Хочешь пятьдесят штук – иди и заработай!

– Нет, я этому лоху сейчас все мозги вышибу! – заорал тот, что сидел на столе, выхватывая ствол и размахивая им у Духарева перед носом.

Серега брезгливо отпихнул ствол.

– Сейчас, – буркнул он. – Прямо из лицензированного ствола.

– Он меня не знает! – злобно процедил обладатель пистолета. Но размахивать оружием перестал.

– Не пятьдесят, – уточнил татуированный. – Шестьдесят восемь. Через неделю. Но можно – раньше. Лучше – раньше.

– А за базар? – возмутился тот, что на столе. – За базар еще пять штук!

Духарев встал. Теперь уже он возвышался над всеми.

– А ну слезь со стола! – скомандовал он. – И спрячь волыну, пока не бабахнула.

Бандит слез со стола, сунул пистолет в кобуру… и вдруг схватил компьютерный блок и швырнул на пол. Монитор щелкнул и погас.

Бандит с вызовом поглядел на Духарева, Духарев ухмыльнулся.

– Арендовано, – сказал он. – И застраховано. Всё. Так что бомбы кидать не надо: не мое имущество. Вам пришлют счет. – Сергей с вызовом поглядел на того, что в углу. Зеркальные слепые очки раздражали.

– Лучше бы вам от меня отстать, – сказал Духарев. – Денег все равно не будет, а проблемы будут, это я обещаю!

Человек в зеркальных очках медленно поднялся. На нем был дорогой, отлично сшитый костюм и со вкусом подобранный галстук. Но лицо того красноватого оттенка, какой появляется у бомжей к началу лета.

– Нет, господин бизнесмен, – сказал он. – Я от тебя не отстану.

И снял очки.

И Серега ощутил холодок страха. Впервые за весь этот диковатый сон.

У человека в отлично сшитом костюме было лицо Албатана.

Глава тридцать седьмая
Ловушка

Сергей проснулся. Сна – как не бывало. Вокруг шумно паслись кони, скрежетали цикады, ухала какая-то птица.

«Тиха украинская ночь…» – вспомнились слова классика. Значит, тиха. Ну-ну…

Духарев прижал ухо к земле. Земля молчала. Это хорошо. Серега пошарил рядом: меч на месте. Это тоже хорошо. А что плохо?

У груды тюков шевельнулся темный силуэт Машега.

– Спи, рано еще, – шепотом произнес хузарин.

– Спи ты, – прошептал в ответ Сергей. – Я покараулю, выспался.

Хузарин не заставил себя уговаривать: развернул войлок и тут же отрубился.

Духарев поглядел вверх. Звезд было много, и все они были знакомы. Для большинства из них он знал только местные имена. В прежнем своем мире он не интересовался астрономией. Мог опознать разве что ковш Большой Медведицы, именуемой здесь Лосихой, хранительницей Небес, – прошу не путать с обычным небом, где плывут облака и летают птицы!

Черное небо не было плоским. Оно было огромной воронкой, и звезды были искрами в ее толще. Серега глядел в это небо до того, как уснул. Сейчас, проснувшись, он изменился. Но небо осталось таким же. Стоило запрокинуть голову – и бесконечный черный омут тут же начинал мощно тянуть вверх. Оставаясь с ним один на один, человек переставал осознавать себя человеком. Так можно было стать богом. Или сойти с ума…

Сергей не без усилия вынырнул из звездной пучины. Или, скорее, она сама отпустила его. Чернота утратила абсолютную глубину. Звезды потускнели…

Духарев снова окунулся в знакомые звуки: хрупанье травы, перемалываемой лошадиными зубами, писк пойманной мыши, дыхание спящих друзей…

Серега ощутил укол вины. Ему следовало нести стражу, а не нырять в звездный океан.

Но ощущение тут же ушло, когда Духарев шевельнул плечами и даже удивился, каким легким, отдохнувшим стало тело. Словно не было двухнедельной гонки, схваток, изматывающего беспокойства… Нескольких часов сна явно не хватило бы на подобное восстановление сил. Сначала – бодрость после многочасовой скачки. Теперь – абсолютная бодрость после трех часов сна. Будто таблетку фенамина заглотил. С чего бы такое?

Размышляя над этим, Духарев чисто механически наклонился, прижал ухо к земле…

И в следующий миг ему стало не до самокопания.

Под мокрой от росы травой, в твердом теле земли ощущалась знакомая грозная дрожь. Погоня!

– Подъем, – негромко произнес Духарев, и Устах с Машегом, которым не помешал заснуть даже оглушительный скрежет цикад, тут же проснулись от тихого голоса Сергея.

– Они идут, – поделился новостью Духарев.

Устах кивнул, окунул лицо в траву и растер ладонями влагу: умылся.

А Машег тотчас приник к земле…

– По тракту идут, – сообщил он с явным беспокойством.

И положил руку на плечо спящей нурманки.

– Элда! Печенеги!

Женщина проснулась, потерла кулачками глаза, встала, отошла в сторонку…

Устах с хаканьем вскидывал на спины коней тяжелые сумы. Духарев предложил ему кусок зачерствевшего пирога, но синеусый варяг мотнул головой: успеется.

Элда треснула своего коня в брюхо, затянула подпругу, но Машег тут же вмешался, отпустил ремень на пару дырочек, пояснил:

– Ему тоже дышать надо.

Нурманка спорить не стала, забросила седло на заводного…

Тьма таяла. Где-то на востоке, еще далеко, уже поднимался к горизонту алый шар солнца. Подгоняя его, залилась трелью птица.

Духарев обулся, подумав, натянул и кольчугу, вынул из кожаного чехла панцырь, приспособил поверх седельной сумы, чтобы в случае чего надеть побыстрей.

Машег в последний раз припал к земле, поцокал языком: близко.

– Марш, – негромко скомандовал Духарев, и они тронулись. Первыми – Машег и Элда. За ними – Сергей. За Сергеем – вереница вьючных. Устах – замыкающим.

Спустя полчаса, когда дорога начала мягко изгибаться вокруг пологого холма, за спинами варягов вынырнул из-за края земли красный край солнца. Почти сразу же они увидели, как движется по желто-зеленому морю редкая цепочка всадников. Движется им навстречу!

И тут же сзади раздался предупреждающий крик Устаха.

Сергей оглянулся и увидел точно такую же цепочку позади. И справа.

Духарев выругался. Хитрый степняк обвел их вокруг пальца!

Не дожидаясь команды, Элда развернулась и нацелилась двинуть вверх по склону, но Машег поймал узду ее коня.

– Серегей?

Духарев поглядел на пологий склон… И покачал головой. Слишком похоже на ловушку.

Подъехал Устах, сгрудились вокруг кони…

Сергей прикидывал. Между теми, кто справа, и теми, кто впереди, оставался приличный просвет. Успеем или не успеем?

Собственно, выбирать было не из чего, и он махнул рукой:

– Туда!

Кони сорвались в галоп.

Устах и Сергей на скаку натягивали панцыри, Машег скакал позади Элды, время от времени подхлестывая ее коня.

Сначала они скакали по дороге. И когда уже можно было видеть, что враги впереди придерживают коней и готовятся взяться за луки, Духарев свистнул, и маленький отряд резко свернул вправо и понесся на прорыв.

Печенеги тут же устремились на перехват. Запели стрелы. Только одна попала в цель, пробив горло последней вьючной. Устах вовремя успел рассечь повод. Раненая лошадь осталась биться на земле, но остальные продолжали отчаянную скачку. Печенеги перестали стрелять.

Кони варягов были свежее, и всадники уже не жалели их, потому что быстрота решала все. Трава хлестала по мелькающим ногам коней. Летела белая пена…

Они вырвались из ловушки!

Печенеги разом испустили леденящий душу визг, но от этого прыти у варяжских коней не убавилось.

Элда, ликуя, взглянула на скачущего рядом Машега, но, взглянув, сразу перестала радоваться. Хузарин, подхватив повод ее заводной лошади, не сбавляя темпа, умело подводил ее к коню нурманки.

– Прыгай! – закричал он. – Ну! Давай же!

Элда приподнялась в седле. Внизу стремительно неслась земля. Лошадиные спины раскачивались, как скамьи драккара в штормовую ночь. Элда, которая, не моргнув глазом, сбежала бы на берег по гребному веслу, зажмурилась…

– Прыгай! – пронзительно выкрикнул Машег.

Конь Элды, весь в мыле, тянул из последних…

– Прыгай!

Элда, взвизгнув не хуже печенега, как в омут, бросилась на соседнее седло. Железные пальцы Машега не позволили заводной прянуть в сторону. Нурманка выпрямилась, ловя стремена.

– Получилось! У меня получилось! – закричала она. – Ой! Щит!

Ее прежний конь, избавившись от всадника, сразу перешел на шаг и отстал.

– Брось! – Машег хлестнул ее лошадь по крупу. – Вперед!

Они вырвались, но бешеная скачка продолжалась. Один отряд печенегов висел у них на хвосте, другой несся по дороге, заметно опережая, а третий скакал справа, отжимая варягов к тракту…

Враги были совсем близко, но луков не трогали. Они видели, что варягов только четверо, и вознамерились, так же как и вчера, взять их живьем.

«И, черт возьми, у них это может получиться!» – подумал Духарев.

Он знал, насколько ловко кочевники владеют арканами.

«Значит, будем драться!» – с ожесточением сказал он себе и потянул из чехла лук.

Увидев это, Машег тут же схватился за свой. И успел выпустить первую стрелу, опередив Духарева.

Степняк из правой группы, выбитый из седла, покатился по траве.

– Нет! – выкрикнул Сергей и выстрелил в одного из тех, что скакали по тракту.

Эти были дальше, но Духарев все равно попал в цель и ощутил мгновенную радость от удачного выстрела.

У Сергея начал складываться план. Совершенно отчаянный план. Такой же отчаянный, как их положение…

– Машег, туда!

Хузарин оскалился и одну за другой выпустил целых три стрелы. Только одна прошла мимо цели.

Печенеги на тракте привычно рассыпались и, разумеется, потеряли темп. Но сзади уже поспевал четвертый отряд…

– Прорываемся! – закричал Духарев, выпустив еще две стрелы. Мимо!

Он резко свистнул, подзывая Пепла, перемахнул в седло боевого коня и выхватил меч.

Замыкающий Устах лупил клинком плашмя вьючных лошадей, гоня их вперед.

Машег, почти не целясь, одну за другой метал стрелы…

Печенеги (их оставалось человек восемь) кинулись в стороны, копыта жеребца ударили в утоптанный грунт тракта. Слева удирал печенег. На расстоянии нескольких метров – подпрыгивающая от скачки спина, железные бляшки на выгоревшей коже… Пепел наддал, сам. Серега привстал – взмах: меч свистнул, степняк пригнулся, но самый кончик клинка все же задел его шапку, разрубил ухо… Печенег завизжал… Духарев спиной уловил движение позади, пригнулся, припал к гриве коня, в точности как только что – печенег. Вовремя. Волосяная змея аркана прошла над головой, впустую хлестнула по тыльнику шлема. Еще один аркан взлетел над Элдой, но Машег успел сбить его правой рукой… И новая петля упала на него самого, захлестнув шею и левое плечо.

Печенег заорал и мгновенно осадил коня. Но Машег был не худшим наездником. Его конь тоже встал, и сплетенная из конского волоса змея тут же провисла, а подоспевший сзади Устах, крякнув, с хрустом вогнал клинок в печенегово плечо…

Сбоку выскочил степняк, кинулся наперерез Духареву, целясь ударить конем, как тараном. Пепел ловко развернулся, вскинулся на дыбы. Лошадь печенега шарахнулась, копыто жеребца въехало в грудь степняка, сбив в пыль и лошадь, и всадника…

Но темп был потерян. Варягов взяли в кольцо. Одна только Элда вырвалась и неслась теперь по свободному тракту.

Машег, скинувший петлю аркана, увидев подругу, уносящуюся прочь, радостно засмеялся, отправил лук за спину (колчан его был пуст) и взялся на гибкую саблю.

Глава тридцать восьмая
Охота по-печенежски. Финал

Трое варягов съехались вместе.

Несколько степняков метнули арканы. Пустой номер. Змеиные петли были обрублены с ленивой небрежностью.

Ах, какое это было утро! Свежее, ясное, прозрачное! Чистый голос жаворонка, нежные, почти прозрачные облака. Золото солнца в небе и на полированной стали, игра мышц под лоснящимися шкурами коней. Ах, какое это было утро!

– Ну что, братья, будем умирать? – весело спросил Устах.

Белые зубы блеснули под синими толстыми усами.

– Ага! – так же весело отозвался Машег и еще раз глянул на дорогу, где пылила, уменьшаясь, одинокая всадница.

– Будем! – подтвердил Духарев. – Но, клянусь всеми степными богами, этим тоже мало не покажется!

Печенеги – их было человек двадцать – стояли кольцом. Один, самый храбрый, толкнул коня вперед.

Серегин меч, будто живой, обернулся вокруг запястья и снова вернулся в ладонь. Печенег отпрянул.

Печенеги, окружив их, нападать не спешили. Жаворонок пел. Носились кругами по степи навьюченные серебром лошади. О них не беспокоились. Победители всегда успеют их поймать.

Подоспел основной отряд.

Албатан, вожак, выехал вперед. Породистый конь, золоченая кольчуга, пушистый волчий хвост вокруг стальной круглой шапки. Духарев разглядывал скуластое коричневое лицо, ставшее таким знакомым, пытаясь угадать, в чем же слабость печенежского хана.

– Один на один? – предложил Сергей, поигрывая клинком. – Или ты трусишь, степная собака?

Хан мотнул головой. Понял.

– Я волк! – оскалился он. – Ты – собака! Сдавайся – и я оставлю тебе жизнь! Я даже оставлю тебе глаза и яйца! – Албатан осклабился еще шире. – Будешь подавать мне кумыс и чистить моих лошадей! Это хорошо для тебя, славянин!

Сказано было по-печенежски, но и Серега его понял.

– Где твои глаза, хан воров! – крикнул Духарев. – Я варяг!

– Мы – варяги! – поправил Устах.

– Мы – варяги! – звонко воскликнул Машег на языке печенегов. – Сын шакала, отродье свиньи! Где ты видел варягов, которые подают кумыс?

– Я их увижу! – пообещал хан, поигрывая гибким клинком, близнецом того, который сжимал Машег. – Я…

И, резко повернувшись, поглядел на запад. Оттуда, понукая коня, карьером летел всадник. Всадница! Элда!

Синие глаза хузарина расширились.

– Нет… – прошептал он, опуская саблю. – Нет… Зачем…

И тут он уловил, что к топоту лошади Элды примешивается отчетливый гул множества копыт…

– Хитрый пес! – процедил Духарев.

И тут же сообразил, что не прав. Если это очередная ловушка Албатана, то почему на его смуглой роже такая растерянность?

В правой руке у Сергея был меч, но левая была свободна и колчан открыт. Выхватив из него длинную стрелу с граненым наконечником, Духарев, будто дротик, с силой метнул ее в лицо хана.

В последний миг степняк успел отвернуть лицо, и стрела, нацеленная в глаз, попала двумя вершками ниже. Тяжелый наконечник порвал щеку и распорол язык Албатана.

Его соплеменники не успели отомстить. Их лица разом обернулись к западу, и тут же две сотни пяток ударили в тугие конские бока. А из-за поворота, там, где желтый степной тракт огибал мохнатую тушу холма, ощетинясь стальными перьями копий, вынеслись слаженные ряды всадников. Солнце разбрызгалось по островерхим шлемам, от топота копыт задрожала земля…

И печенеги – уже не вооруженный отряд, а перепуганная разбойничья шайка – бросив добычу и будущих пленников, сломя голову кинулись наутек.

И одним из первых, выдернув и швырнув в пыль варяжскую стрелу, скакал хитроумный Албатан, младший, хотя и не последний хан одного из пяти родов племени цапон. Скакал, не щадя и без того усталого коня. Скакал – и очень, очень печалился, что он – всего лишь младший хан, а не могучий глава клана. И за спиной у него всего лишь сотня всадников.

Элда подскакала к варягам и спряталась за ними. Варяги не побежали, подобно печенегам. Они устали бегать. Тем более – от своих.

– Русь! – громко сказал Машег и вложил в ножны саблю.

– Киевский князь с дружиной! – уточнил Духарев.

– С малой дружиной! – внес окончательную ясность Устах и тоже сунул меч в ножны.

Они посторонились, когда первая сотня поравнялась с ними и понеслась дальше, за уходящими степняками, не уделив внимания четверым всадникам.

– Пустое! – крикнул Машег, закашлялся и сплюнул желтую от пыли слюну. – Не догонят!

Печенеги рассыпались по степи, некоторые отстреливались.

Вторая сотня преследовать степняков не стала. Зато варягов тут же взяли в ощетинившееся копьями кольцо.

Духарев не стал бить себя в грудь и кричать, что они – свои. И так видно, что не печенеги. Положив руки на холку Пепла, Сергей терпеливо ждал, когда появится тот, кто вправе принимать решения. По Правде. Поскольку великий князь киевский все же не самодержавный властитель. И даже здесь, в Диком Поле, у варягов есть определенные права. Хотя Духарев и помнил, что главное право дает все-таки сила. Да и насчет правдолюбия киевского князя Духарев тоже не питал иллюзий. Если, как подозревал Сергей, они перехватили куш у великого князя, тот церемониться не станет. И все-таки княжья русь – это лучше, чем печенеги. Намного лучше!

Глава тридцать девятая
Великий князь киевский Игорь Рюрикович. Свои и чужие

Их не стали вязать. И оружие не отобрали. Зато приставили стражу. Дюжину гридней с десятником. Отборную команду из одних нурманов.

Варягов отвели в лощинку, принесли воду, пищу. А коней увели.

– О них позаботятся, – сказал нурман-десятник. – А вам князь велел ждать тут.

Не то чтобы варягов особо охраняли – присматривали. Хотите бежать – бегите. Ежику понятно: пеших, их отловят моментально. И спросят: почему сбежали? Знаете за собой вину?

Устах недовольно ворчал. Почему их, варягов, опекают нурманы? Они что, пленники? Или князь киевский совсем опеченежился, что не отличает своих от чужих? Игоревы гридни только ухмылялись. Безличная брань на вороту не виснет. Пока варяги ругались, дружинники князя ловили по степи их вьючных коней. И наверняка уже знали, что лежит в переметных сумах. Серега одному был рад: что в сумах нет ни утвари, ни золота. Серебра много, да, но не настолько много, чтобы сумма показалась невероятной. Добыча и есть добыча. Где взяли – то наше дело! Где взяли, там больше нет.

Устах ругался, Духарев отмалчивался, Машег и Элда ворковали, как голубки. Плевать они хотели на свое печальное положение. Нурманы поглядывали на парочку с мерзкими ухмылочками. Элда шлема не снимала – кос не видать. И не угадаешь, что баба. Вот и стражи думали, что Элда – молоденький безусый отрок. А уж про хузар чего только не болтали в Киеве. Хуже только про печенегов байки рассказывали.

Отрок, посыл от Игоря, прибежал ближе к полудню.

– Пошли, варяги! – скомандовал нурман-десятник. – Великий князь желает на вас взглянуть.

Великий князь киевский, хакан тмутараканский, сын славного Рюрика и воспитанник Олега Вещего, действительно выглядел повелителем. Глядя ему в глаза, Серега никогда бы не рискнул назвать его слабым правителем. Грузный, широкоплечий, в алом плаще и красных сапогах (насмешка над византийским кесарем?), князь Игорь восседал на белом жеребце, неподвижный и внушительный, словно воплощенная Власть. Одесную князя – незнакомый, немолодой уже варяг с синими усищами. Ошую – громадина-нурман с ледяными глазами, весь в золоте – от зеркала шлема до оторочки на сапогах. Скарпи. Тот самый.

Позади ближних бояр, вразброд, но тоже верхами, расположились лучшие княжьи дружинники. Варягов немного, значительно больше скандинавов: нурман, свеев.

– Стой! – скомандовал нурман-десятник, и Серега остановился. Устах справа, Машег – слева. Совсем как бояре рядом с князем. Только не верхами, а пешие. И за спиной Духарева не тысяча отборных дружинников, а одна лишь Элда.

Игоревы гридни сомкнулись в сплошную линию, щит к щиту.

– Добро тебе, княже киевский! – с дерзкой усмешкой произнес Духарев.

Он был на добрую ладонь выше рослых княжьих гридней, тоже смотрелся внушительно и знал об этом.

– Назовись, человек! – вместо князя жестко бросил Скарпи.

– Я тебе не «человек»[36]36
  «Человек» – обращение к холопу.


[Закрыть], нурман, а десятник князя полоцкого, славного Роговолта Сергей! – с достоинством ответил Духарев. Кроме достоинства он ничего не мог противопоставить откровенному превосходству силы.

– И что же ты, Роговолтов гридь, делаешь на нашей земле? – скривил губы боярин Скарпи.

– Ты об этом всех спрашиваешь, нурман? – так же презрительно осведомился Духарев. – И великого хана Куркутэ? И разбойников? Или разбойников ты спрашивать не привык, нурман?

Ноздри Скарпи дрогнули: боярин изволит гневаться?

– Не дерзи мне, варяг!

– И в чем же моя дерзость, нурман? – ухмыльнулся Духарев. – В том, что я собаку называю собакой, нурмана – нурманом?

Тут Скарпи не выдержал, подал коня вперед, наехал его грудью на Духарева. Зря. Серега не испугался, шагнул в сторону, крепко взялся за тяжелую от золота узду, придержал жеребца. Скарпи очень хотелось ударить его, он даже ногу из стремени вынул, но, наткнувшись на взгляд Сергея, удержался. Он прочитал в этом взгляде, что Серега не намерен стерпеть оскорбление, как низший от высшего. И он ничуть не боится грозного боярина.

Скарпи был далеко не глуп и решил, что у него еще будет возможность заставить варяга пожалеть о собственной наглости. И боярин подал коня назад.

– Значит, ты утверждаешь, что ты – не разбойник? – спросил Скарпи.

– Я… Мы служим воеводе киевскому Свенельду, – ответил Духарев. – Ты можешь спросить у него, почему мы тут.

– Тебя спрашивает от этом киевский князь, гридь!

Духарев, подчеркнуто игнорируя Скарпи, посмотрел на Игоря.

Тот величественно кивнул.

– Мы здесь охотимся, – сказал Духарев. – На разбойников.

– И многих вы уполевали, вчетвером? – с издевкой спросил Скарпи.

– Многих, нурман. Нас было не четверо, а больше. Мы сражаемся, нурман. В сражениях иногда убивают. Тебе, нурман, наверное, об этом рассказывали?

Но Скарпи больше не собирался реагировать на оскорбления.

– Значит, вас было больше, когда вы резали черных хузар у Рачьего острова? – поинтересовался он.

– Да, – подтвердил Духарев. – Нас было больше. И мы резали многих: и черных хузар, и печенегов, и прочих. Может, и тех, о которых ты говоришь. Разве всех припомнишь?

– Тех ты точно запомнил, варяг! – жестко произнес Скарпи. – Потому что именно там ты набил серебром свои переметные сумы. – Но там было не только серебро, варяг! Где остальное?

– Все, что мы добыли сталью и кровью, – наше! – резко ответил Духарев.

– Наше! – поддержал его Устах. – Так по Правде! Только посмей отнять у нас наше серебро, нурман! И даю тебе слово: от Новгорода до Киева все будут знать, что боярин великого князя – разбойник и хищник, а дружина великого князя киевского – грабители почище печенегов. Только попробуй отнять законную добычу у свободного варяга, нурман!

– Клянусь громом Перуна! – подхватил Духарев. – Всякий воин нашей земли узнает, что лучшая дружина великого князя не трогает разбойников Дикой Степи, а грабит тех, кто их бьет! Пусть знают правду!

– Пусть знают! – эхом отозвался Устах.

– Так будет! – звонко выкрикнул Машег.

Произнося свою обличительную речь, Серега глядел не на Скарпи, а на великого князя. Собственно, именно ему и адресовались будущие обвинения. Но Духарев не мог не заметить, что синеусый справа от Игоря хмурится и поглаживает рукоять меча. Ничего! Если этот боярин – варяг не только обличьем, ему придется сказать свое слово. Ему или князю.

– Мы испуганы, – произнес Скарпи и засмеялся. – Это гридь дерзок и неблагодарен, – сказал он, поворачиваясь к князю. – Он уже забыл, что мы спасли его шкуру. Из одной только благодарности он должен высыпать украденное к копытам твоего коня, батька!

– Так ты уверен, что это он? – спросил князь.

– Уверен, батька! Дай его мне – и еще до заката мы узнаем, где он спрятал золото! Ты видишь: он болтлив. Стоит припечь ему пятки – и он станет еще болтливее.

– Ты слышишь, что говорит мой боярин, варяг? – медленно цедя слова, произнес князь Игорь. – Ты взял золото, не ведая, кому оно принадлежит. Отдай его – и очистишься от вины.

«Может, так и сделать?» – подумал Духарев.

Но, черт подери, с этим золотом что-то не так. Нурманские подлые штучки…

Серега посмотрел на Скарпи. Нурман ухмылялся. То ли он был уверен, что Духарев скажет: нет. То ли знал, что дерзких варягов в любом случае пустят в расход. Зачем князю лишние свидетели?

Духарев повернулся к Устаху. Друг чуть заметно качнул головой.

Он тоже не доверял Игорю.

– Если бы у меня было это золото – и я отдал его тебе, княже, что было бы?

– Ты очистишься от вины, – сказал киевский князь.

Какой хитрый оборот. Не «сохранишь жизнь», не «получишь свободу», а «очистишься от вины». Хитро! Даже доли не предлагает.

– Нет, княже, если бы было у меня твое золото и я отдал его после угроз твоего боярина, что сказали бы люди? Варяг испугался пыток! И у меня не осталось бы ни золота, ни чести. Зачем тогда жизнь?

Синеусый боярин одобрительно крякнул. Князь покосился на него недовольно, но боярин-варяг только накрутил на палец ус. Тем же манером, каким это делал Рёрех, Серегин наставник, когда желал скрыть улыбку.

– Значит, золото у тебя? – спросил князь.

– Если я скажу «нет», разве ты мне поверишь? – усмехнулся Духарев.

Он тоже умел играть словами. Кроме того, это помогало обуздать страх. Игра и есть игра.

– Когда пытать тебя буду не я, а он, – князь кивнул на Скарпи, – ты разучишься говорить «нет». Мой боярин умеет развязывать языки. Ты в этом скоро убедишься. Но будет уже поздно.

– Пытать? – Духарев усмехнулся, хотя ему стало совсем невесело. – Я варяг, княже. Если я не говорю тебе, почему ты думаешь, что я скажу огню или железу?

– Это пустые слова, – вмешался Скарпи. – Позволь, батька, я займусь им!

Губы нурмана алчно искривились.

«Он уже видит, как режет меня на куски!» – подумал Духарев.

Удивительно, но Сергей все еще не испытывал никакого страха. Наверное, потому, что не чувствовал себя во власти княжьего ближника.

– Ты еще не отнял наши мечи, нурманская лисица! – рыкнул Устах, но Сергей поднял руку, и его друг умолк.

Силы слишком неравны. И Сергей помнил историю Рёреха. Тот тоже хотел умереть с честью, а угодил в лапы к палачам.

«Если враг сильнее, покажи ему свое мужество!» – вспомнил Духарев слова своего наставника.

Мысль интересная, но как это осуществить?

То, что Серега сделал потом, трудно было назвать плодом размышлений. Скорее это было наитие, озарение.

Глядя князю прямо в глаза, Духарев закатал рукав, вынул из ножен узкий, отточенный для бритья нож.

Ему не препятствовали. Нож – не оружие против доспешного умелого воина, а если варяг, испугавшись пытки, захочет перерезать себе глотку… Что ж, значит, он ее перережет.

Острый кончик ножа коснулся предплечья, легко прорезав кожу. Боли не было. Никакой. У Сереги возникло ощущение, будто он заключен в некий прозрачный шар – все лишние звуки остались снаружи.

Нож медленно погружался в мякоть руки. Серега улыбнулся. Он не испытывал боли, потому что не хотел испытывать боль. И князь видел это. И Скарпи тоже видел. Но отнеслись они к происходящему по-разному.

В глазах Игоря мелькнуло уважение. Нурман же был разочарован и поспешно придумывал, чем еще можно зацепить варяга.

Узкий клинок все глубже окунался в плоть. Боли все не было, а было такое чувство, какое бывает иногда в первые секунды после перелома. Когда глаза видят торчащую из разорванной кожи кость, а боль как будто выключена.

Острый кончик ножа проткнул кожу и выглянул с другой стороны. Серега опустил глаза, поглядел на покрасневший стальной клювик, и его неожиданно пронзило острое чувство нереальности происходящего. Истоптанная трава под ногами поблекла, посерела, слиплась и превратилась в аккуратные плитки мостовой.