Текст книги "Освобождение Ирландии"

Заказ был самым что ни на есть настоящим – я уже не раз работал с мистером Файнером, и тот действительно запросил у меня «винчестеры». Я же предложил их ему намного дешевле, с условием, что он заберет у меня не менее пяти тысяч ружей, и по тысяче выстрелов к каждому из них. Он, небось, потирает руки, рассчитывая продать их другим магазинам по более приличной цене. Вот только он не знает, что ему этих «винчестеров» не видать как своих ушей… Причем будет еще и просить у меня прощения – мол, не знал про блокаду, когда сделал заказ.

Таможенник опять стал внимательно перечитывать мои документы, словно посетитель ресторана меню. Он долго смотрел на подпись Файнера, и наконец произнес:

– Мистер Шульц, доставить ваше оружие в Лондон будет весьма проблематично, по крайней мере, в ближайшее время.

– Сэр, – ответил я, – а нельзя ли оставить его на складах здесь, в Лимерике? Я же свяжусь с мистером Файнером и подожду его инструкций. Ведь каждый день простоя корабля будет мне стоить немалых денег…

Таможенник оживился и заинтересованно посмотрел на мою персону.

– Мистер Шульц, – прищурившись, сказал он, – в таком случае для хранения вашего груза я бы порекомендовал вам склады моего шурина, Эбенезера Шеридана. Или, если вы предпочитаете заплатить за хранение поменьше, моего свояка, Майкла Мак-Фола. Но они расположены чуть в стороне от города.

Я попытался возразить.

– Мне вообще-то рекомендовали Джона О'Брайана, и сказали, что у него довольно неплохие расценки…

– О'Брайан католик, – сказал как отрезал таможенник, – и я, к сожалению, не могу разрешить вам хранение оружия на его складах. А насчет цены – не бойтесь. Я сейчас напишу письмо к Мак-Фолу с просьбой дать вам дополнительную скидку. Уверяю вас, вы будете довольны. Но оружие вам придется доставить туда немедленно, причем под присмотром моих людей.

Я сделал недовольную физиономию, хотя внутренне ликовал. Ведь именно на Мак-Фола я и рассчитывал. Его склад был действительно чуть ниже по течению реки Шеннон, причем с ее северной стороны. Так что при доставке оружия по назначению не придется преодолевать единственную большую реку Ирландии.

К тому же он был одним из самых ярых сторонников английской короны в Лимерике. И если оружие пропадет с его складов, то отдуваться придется именно ему. А к нему у местных ребят есть счет, и немалый.

В свое время этот Мак-Фол захотел расшириться за счет соседа с запада, некого Фергуса Коннолли. Тот отказался – ведь и он сам, и его предки владели этой фермой многие поколения. Тогда Мак-Фол настрочил на Коннолли донос, тот был арестован и умер в тюрьме. А Мак-Фол за бесценок получил землю, конфискованную у Конноли в пользу короны. Только тогда он не учел, что у старого Фергуса были сыновья.

Впрочем, в тот момент, когда это оружие и боеприпасы понадобятся местным повстанцам, всем будет уже не до таких мелочей. Когда к Лимерику подойдут корабли Югороссии и начнут высаживать десант, как это они умеют, тут и так земля будет стоять дыбом, а дым коромыслом. И все англичане и протестанты будут бегать, словно им всадили заряд соли в мягкое место, потому что настанет их последний час. После того, что они натворили в Корке, а теперь проделывают и по всей Ирландии, им нет и не будет ни прощения, ни милости. Я уже участвовал в одной операции, проводимой югороссами, и могу сказать, что в средствах эти парни не стесняются, и красномундирников ждут большие неприятности.

Нет, секретными планами со мной, естественно, никто не делился. И это правильно: за годы службы в разведке я пришел к выводу, что каждому следует знать ровно столько, сколько это необходимо для его работы, и не более. Но ведь и так понятно, что если от тебя требуют доставить пять тысяч ружей в самый эпицентр будущего восстания, то нужны они там не для красоты, и не для того, чтобы поохотиться на кроликов, а для вооружения повстанческого ополчения. Но все, что необходимо для успешного начала восстания, в том числе и захват этого склада, будут делать совсем другие, специально обученные этому люди. И хоть на ящиках с патронами стоит маркировка завода в Хартфорде, на самом деле боеприпасы произведены в совершенно другом месте и снаряжены новейшим бездымным, так называемым «русским» порохом. Да, не позавидуешь английским солдатам, которым придется воевать против повстанцев, вооруженных этими «винчестерами»…

Я посмотрел на таможенника и со вздохом сказал:

– Хорошо, сэр, тогда давайте я поскорее оплачу таможенный сбор, и мы вместе с вашими людьми отправим это оружие на склад к вашему свояку. А то пока оно на корабле, у меня душа что-то неспокойна.

– Хорошо, мистер Шульц, будем считать, что мы договорились, – кивнул таможенник, уже подсчитывая в уме будущие барыши своего родственника и долю, которую он стрясет с него за посредничество.

20 (8) марта 1878 года. Поздний вечер. Константинополь. Дворец Долмабахче, кабинет контр-адмирала Ларионова.

Присутствуют:

Правитель Югороссии контр-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов

Канцлер Югороссии Александр Васильевич Тамбовцев

Глава МИД полковник Нина Викторовна Антонова

– Товарищи, – адмирал Ларионов начал этим словом заседание правящего в Югороссии «триумвирата», – вопрос, который мы сейчас должны решить, мягко выражаясь не ординарен. Сейчас, когда власти Британской империи в лице ее Парламента и правительства закусили удила и развязали настоящий геноцид против ирландского народа, хочу спросить вас: так уж необходимо для мира существование этого зловредного государства, или его надо уничтожить, как шайку террористов и убийц? Особо хочу обратить ваше внимание на то, что все эти антиирландские законы, ставящие коренное население Ирландии в положение полурабов – не плоды злой воли одного человека, а почти единогласно были приняты Британским Парламентом, кстати, одним из старейших в Европе и в мире.

– Должна заметить, – академическим тоном произнесла полковник Антонова, – что перед принятием этих законов все депутаты, которые могли бы выразить протест и проголосовать против них, по бездоказательному обвинению в подготовке мятежа были удалены из состава Парламента и взяты под арест. Это, с нашей точки зрения, нарушает не только дух, но и букву парламентской процедуры.

– Но это совсем не отменяет того факта, – сказал канцлер Тамбовцев, – что данные законы сами по себе являются преступлением против человечности; депутаты обеих палат британского парламента, одобрившие их, по сути, являются военными преступниками.

– Товарищи, – озабоченно произнесла полковник Антонова, – а не слишком ли круто мы берем? Ведь мы сами организовали кампанию по отторжению Ирландии от Великобритании и превращению этой британской колонии в полностью суверенное и лояльное нам королевство. Так почему же мы удивляемся реакции английских властей, которые не желают подобного развития событий и всеми силами стараются его предотвратить?

– Уважаемая Нина Викторовна, – устало сказал адмирал Ларионов, – то, что мы сделали, мы сделали только потому, что после поражения от нас в разных частях света у британских властей в любой момент могло сорвать крышу, и они бы начали вымещать свою злобу на несчастных ирландцах, полностью находящихся в их власти. Что, собственно, и произошло. Рождественские события в Корке ну никак не могли стать поводом для таких жестоких репрессий. Ведь, за исключением непроверенной информации, ничто не говорило о готовящимся восстании против власти британской короны. А вылилось там все в кровавые погромы, аресты, грабежи и убийства, совершенные британской армией против мирного населения. Когда мир узнал об этих событиях правду, то британские власти закусили удила и объявили всю Ирландию находящейся в состоянии мятежа, что и вызвало принятие подобных драконовских законов. Первоначально мы надеялись, что принц Альберт, ставший регентом после признания королевы Виктории недееспособной, сам человек незлой и неглупый, сумеет смягчить нравы своих соотечественников. Но, как мы можем судить, наши надежды не оправдались. Викторианство уже въелось в плоть и кровь британской элиты, и вывести его можно лишь качественной санацией всей страны. Для этих джентльменов все едино: что готтентоты, что русские, что ирландцы, что свои же англичане из низших сословий, которых они еще совсем недавно за малейшие проступки отправляли на виселицу или на вечную каторгу в Австралию, якобы очищая свою страну от воров и убийц. По сравнению с британским джентльменом даже тигр-людоед выглядит цивилизованным и милым существом.

– А может, дело не в королеве Виктории, а в так называемой английской системе воспитания? – ответила Нина Викторовна Антонова. – Особенно вредно влияют на подростков нравы закрытых учебных заведений для мальчиков. Там их с самого раннего возраста не только наказывают розгой, но и подвергают гомосексуальному насилию и домогательствам, исходящему от воспитателей и старших учеников. Известно, насколько неустойчивой становится психика у людей, которые в раннем возрасте подверглись такому. А ведь, не пройдя через эти школы, невозможно попасть в британскую элиту. А мы потом удивляемся, почему простые англичане в своем большинстве нормальные, а сэры и пэры все поголовно слегка (а некоторые и явно) чокнутые. Кстати, товарищи, тщательно скрываемые гомосексуализм и педофилия есть оборотная сторона показного британского ханжества в отношениях между полами.

– Обе гипотезы не исключают друг друга, а потому верны, – философски заметил канцлер Тамбовцев, – наверное, каждая из них внесла свою лепту в формирование образа мышления британских политиков. Но ведь несчастным ирландцам от этого не легче.

Адмирал Ларионов хмыкнул и произнес:

– Мы с императором Александром Александровичем уже отдали приказ объединенным морским силам России и Югороссии, находящимся сейчас в Атлантике, усилить блокаду британских островов. Помимо наших греков-головорезов, там действуют Макаров, Скрыдлов, Дубасов, Рожественский и прочие наши герои – они досматривают все британские суда поголовно. При этом подданные британской короны, замешанные в преступлениях против населения Ирландии, независимо находятся ли они на государственной службе или являются частными лицами, подлежат аресту с последующим судом международного трибунала. Если они будут признаны военными преступниками, то их без затей вздернут на виселице.

– Это все, конечно, правильно, – кивнул Тамбовцев, – только я категорически против оккупации самой Англии. А без этого нам наших будущих «партнеров» от зловредности не отучить. Ну нет у нас для этого необходимых сил и средств. Ведь ранее мы приходили в места, где нам были рады, а наших солдат считали освободителями. Для оккупации территории противника надо иметь сил на порядок больше, чем для защиты ее же от внешнего врага.

– Хорошо, – сказал адмирал Ларионов, – можно уступить право оккупировать территорию Англии немцам…

– Этого не стоит делать, Виктор Сергеевич, – Тамбовцев поднял руку, прервав адмирала, – немцы как оккупанты ничуть не лучше англичан. Знаем мы это и по своей истории, и по недавно закончившейся франко-прусской войне. А раз мы их запустим на острова, то мы в итоге и будем отвечать перед потомками за все их деяния. Они тоже такое могут учудить, что и Тимур с Чингисханом в гробу перевернутся.

– Тогда я попробую утрясти этот вопрос с императором Александром, – сказал адмирал Ларионов, – а вы, Нина Викторовна, переговорите с графом Игнатьевым. Может быть, они выделят тысяч двести штыков для того, чтобы превратить Британию в обычную монархию. Не надо удивляться – на любой другой государственный строй русский император вряд ли согласится. И королем уж точно будет его приятель Берти, только править ему придется совсем не той Британией, которая была при его матери.

– Хорошо, Виктор Сергеевич, – кивнул Тамбовцев, – Александр Александрович у нас пострадал как-то от нападения наймитов злобных англичан. А посему ему и карты в руки, а мы тем временем…

– … разбомбим там все военные объекты, верфи, и казармы, – продолжил адмирал Ларионов. – Тем самым мы обеспечим русскому миротворческому десанту теплый прием во вражеской столице, ибо с падением режима и действующей власти все обыватели просто взвоют от начавшегося в стране беспредела, и встретят русских солдат как родных, лишь бы они положили конец смуте и спасли их от бандитов. На этом все, товарищи, думаю, что решение принято.

Только что в этой комнате Британскую империю осудил суд военного трибунала и вынесли ей смертный приговор по совокупности множества преступлений. До приведения его в исполнение и освобождения порабощенных народов оставалось чуть меньше месяца.

22 (10) марта 1878 года. Ирландия. Киллмейнхемская тюрьма.

Майкл Мак-Фол, в прошлом владелец складов у города Лимерика

Открылась дверь камеры, и изрядно подвыпивший человек в красном мундире и с нашивками сержанта на рукаве заорал:

– А ну все на выход!

– Куда? – переспросила женщина лет тридцати, стоявшая рядом со мной.

– В ад, шлюха! – закричал сержант и ударил ее кулаком в лицо.

Женщина упала, и чей-то голос осуждающе произнес:

– Клич, ты что, с ума сошел? Нам что, ее теперь на руках таскать?

– Поговори тут у меня! – рявкнул тот, кого назвали Кличем. – Ты и ты, несите ее. А вы, свиньи, на выход!

Я попытался что-то проблеять, типа:

– Сержант, это ошибка, я протестант и самый верный подданный Его Величества…

И тут мое тело пронзила сильная боль – это уже постарался кто-то из-за спины. А сержант Клич завопил:

– Врешь ты все, сука католическая! Как на плаху, так вы все протестанты! А ну пошел!

Еще недавно я жил совсем неплохо. У меня был приличного размера участок земли у Лимерика, который мне удалось со временем увеличить втрое.

Сначала арестовали моего соседа с запада, про которого я состряпал весьма удачное письмо и передал его через родственников в городе куда надо. Его арестовали, а мне удалось заполучить его землю за сущие пенни. Потом мой сосед с востока добровольно продал мне свою землю почти даром, так что на этот раз мне не пришлось прибегать к таким же мерам. Я уже строил новые склады по соседству с имеющимися. А мой родственник на таможне сумел пристроить у меня крупную партию оружия, принадлежавшую какому-то простофиле-американцу, причем по завышенной цене. Все, как мне казалось, складывалось удачно.

А шесть дней назад в Лимерик пришли «красные мундиры» и начали шерстить папистские кварталы. Людей десятками сажали в поезда, уходившие куда-то на восток. Сначала кто-то пытался сопротивляться, но армейцы не церемонились – улицы католических трущоб были забиты трупами тех, кого застрелили при задержании или при попытке бегства. На следующий день в местных газетах появился текст акта Парламента «о зачистке Ирландии от мятежников и сочувствующих мятежу», в котором были подтверждены полномочия армии в «аресте и уничтожении» мятежников и сочувствующих им. Кроме того, в них содержался призыв к населению докладывать о подобного рода элементах. А на обитателей католических районов была наложена повинность – они были обязаны «в течение 24 часов» убрать с улиц и закопать трупы мятежников.

Я, конечно, сразу написал про Джона О'Брайана и Лиама О'Рейлли и отнес это письмо своей родне в ратушу. Пришлось отвести несколько чиновников в близлежащий ресторан, который, как ни странно, был открыт, и проставиться по полной – ведь в скором времени мне должны будут перейти и их склады. Я так напился, что решил заночевать в одной из комнат над рестораном, где и проснулся в объятьях какой-то из сотрудниц этого заведения, а проще говоря, местной шлюхи.

Хоть здесь такой профессией занимаются только вонючие папистки из трущоб, я все равно не выдержал и чуток покувыркался с ней. Кинув ей шиллинг, я направился к себе в поместье, и тут произошло непоправимое.

У моего дома дежурили трое солдат в красных мундирах, и с ними офицер.

– Майкл Мак-Фол? – строго, с металлом в голосе, спросил меня офицер.

– Для вас – господин Мак-Фол, – самодовольно ответил я, еще не подозревая о том, что произойдет дальше.

– Майкл Мак– Фол, – отчеканил офицер, – вы обвиняетесь в государственной измене и поддержке мятежа.

У меня от неожиданности даже дыхание сперло.

– В мя… в мятеже и измене?! – воскликнул я. – Да вы знаете, кто я такой?? Я протестант и верноподданный!

– Где вы были вчера ночью? – строго спросил офицер.

– В Лимерике, в «Молли Малоун», – ответил я.

– А где вы были после посещения этого заведения? – последовал следующий вопрос.

– Там же и заночевал, – ответил я, толком ничего еще не понимая.

– Кто-нибудь может это подтвердить? – продолжил офицер свой допрос.

Я замялся. Не стоило жене знать о моих утренних кувырканиях. У нее рука тяжелая…

– Так что, вы не можете ничего придумать? – спросил офицер и махнул рукой своим солдатам. – Берите его!

– Нет, не надо! – испуганно воскликнул я, – дело в том, что я был там с женщиной!

– Что за женщина? – заинтересованно спросил офицер.

– Не знаю, как ее зовут… – замялся я.

– Будете врать своей жене! – рявкнул офицер.

Меня охватило возмущение подобным бесцеремонным допросом, и я выкрикнул:

– А какое вы имеете право со мной так разговаривать? Вы знаете, кто я такой?

– Знаем, – кивнул офицер. – Вчера ночью из всех ваших складов был вскрыт именно тот, в котором хранилось американское оружие и боеприпасы. Где это оружие? Где оно, я вас спрашиваю? – И офицер дал знак одному из солдат, который со всей силы врезал мне под дых.

Когда я немного отдышался, то жалобно спросил:

– А где охранники? Они вам могут все рассказать…

– Нет охранников, нет ни единого, – сказал как отрезал офицер. – Так что, сами все расскажете или мы должны вам помочь?

Меня били долго, так и не поверив ни единому моему слову, хотя я пытался найти какие-нибудь оправдания. Потом меня связали и бросили на телегу, после чего отвезли с другими такими же избитыми на вокзал, где нас загнали в вагон для скота. Целый день нам не давали ни есть, ни пить, было холодно, пахло мочой и испражнениями: всем приходилось стоять впритирку друг к другу, и не было возможности облегчиться, кроме как прямо в штаны. Потом двери вагона открылись, и мы оказались на какой-то железнодорожной платформе, откуда под конвоем нас отвели в Киллмейнхемскую тюрьму. Тех, кто по дороге падал (а таких было немало) рывком поднимали и заталкивали обратно в толпу задержанных, а кто опять падал, расстреливали на месте.

Так и не дав ни поесть, ни помыться, нас загнали в камеры. В той, где я оказался, были четыре кровати, с которых, впрочем, убрали матрасы. Нас там оказалось не менее двадцати: вперемешку мужчины, женщины, и даже дети – младшему было, наверное, лет девять-десять. Конечно, все, кроме меня, были папистами и мятежниками. Я же думал, что завтра расскажу все судье о том, что в отношении меня произошла чудовищная ошибка, надеясь, что меня после этого отселят от этих нелюдей в нормальную камеру, а потом и совсем отпустят.

Но теперь нас всех вместе гнали во внутренний двор, к помосту, над которым с балки свисали восемь петель, и в каждой из них висело по человеческому телу. Отделив восемь человек из нашей толпы, сержант Клич показал на мертвые тела и заорал:

– Снять! И погрузить вон туда – он рукой указал на телегу, запряженную двумя унылыми клячами – там уже лежало несколько трупов. Рядом стояли такие же телеги, но пустые.

Я встал на табурет и начал вынимать тело из петли, и вдруг увидел, что это не кто иной, как Джон О'Брайан, на которого я намедни накатал донос. Труп упал вниз, и я потащил его к телеге, с трудом взвалив его на груду тел.

– А теперь встать под виселицу! – рявкнул сержант.

– Сэр, а когда мы увидим судью? – с робкой надежной спросил я.

– Таким мразям, как ты, судья не понадобится! – снова рявкнул тот. – А ну ка, встал быстро!

Мне на шею накинули петлю, после чего священник произнес:

– Да смилостивится господь над вашими черными душами!

Под моими ногами открылся люк, и последняя мысль, которая пронеслась в моей голове, была: «За что?!»

25 (13) марта 1878 года. Вечер. Константинополь. Дворец Долмабахче.

Присутствуют:

Канцлер Германской империи, князь Отто фон Бисмарк

Канцлер Российской империи граф Николай Павлович Игнатьев

Глава МИД Югороссии полковник Нина Викторовна Антонова

Сгустившаяся за плотными шторами ночная тьма отступала перед беспощадно ярким светом электрических ламп, освещавших комнату для переговоров будто операционную. То, что здесь обсуждалось не должно было стать достоянием чужих ушей. Вопрос, который предстояло обсудить трем министрам иностранных дел, был самым большим секретом в этом мире.

Если Югороссия устами своего правителя уже вынесла приговор Британской империи, творившей в Ирландии то, что иначе как геноцидом нельзя было назвать, то двум остальным участникам Континентального Альянса еще предстояло это сделать. Именно ради этого кайзер Вильгельм I и император Александр III прислали сюда своих канцлеров, будучи свято уверенными, что и князь Бисмарк, и граф Игнатьев до последнего вздоха будут отстаивать интересы своих государств. А интересы эти были весьма разнообразны и затрагивали не только Британию, но и всю Европу. А если смотреть шире, то и весь мир.

Растущей как на дрожжах германской промышленности остро были необходимы новые источники сырья и рынки сбыта, а также контроль над торговыми путями. Кроме того, Бисмарк отчаянно желал завершить процесс объединение германской нации под скипетром Гогенцоллернов. А для того требовалось демонтировать еще одно государство, лежащее прямо в центре Европы – Австро-Венгерскую империю. «Кошмар коалиций», преследовавший германского канцлера с окончания франко-прусской войны, исчез после создания Континентального Альянса, и теперь Бисмарк считал, что пришло время пожинать плоды этого союза. А Британия – да гори она огнем, пусть югороссы и их имперские союзники делают с ней все что хотят, лишь бы это не вредило коренным интересам Германии. А если надо помочь – Германия поможет, но уже за отдельную плату, вроде базы для германского флота на Оркнейских островах. В последнее время Бисмарк, ранее бывший принципиальным противником колониальной политики и создания необходимого для нее современного флота, резко изменил свое мнение, так как понял, что расширяться надо, а путь на восток для Германии теперь закрыт наглухо.

Канцлер Российской империи граф Игнатьев считался главным русским панславистом, и был твердо уверен, что в интересах Российской империи объединить под властью династии Романовых всех европейских славян, и что это объединение пойдет им только на пользу. Примерно того же мнения придерживался и император Александр III, считавший, что России совсем не повредят ни Краков, ни Прага с Братиславой, тем более что на территории Чехии располагался, говоря современным нам языком, мощнейший промышленный кластер, который был бы кстати во многом еще аграрной российской экономике. России было не до экспорта промышленных товаров – насытить бы собственным производством не такой большой внутренний рынок и сократить господствующий везде и всюду импорт, в том числе и из Германии.

Собственно, Бисмарк, уверенный, что нет большего зла для немцев, чем смешение их со славянами, не собирался возражать устремлениям своего великого восточного соседа – лишь бы, с одной стороны, Германии отдали те области, в которых немецкое население преобладает над польским и чешским, и, с другой стороны, чтобы таможенная политика Российской империи благоприятствовала германским производителям.

Что же касается Югороссии, то отношение к ней у «Железного канцлера» было двояким. С одной стороны, он до конца не доверял этим странным людям, способным сочетать в одной государственной упряжи непримиримых до того славян, греков и турок, и строивших свою талассакратическую империю на развалинах Оттоманской Порты с непринужденностью викингов, осевших в захваченной Европе. В нашем прошлом такого не было, но ведь могло быть! С другой стороны, сотрудничество с Югороссией по линии инвестиции в обмен на технологии приносило Германской империи огромную пользу, и в ближайшее время следовало ожидать ее первых плодов в виде бурного роста производства, почти без увеличения количества рабочей силы. Следовательно, требование новых источников сырья и новых рынков сбыта становилось особо актуальным.

Расчет был прост: сырье можно ввозить из России, британских конкурентов прибьет война, австрийские же будут разделены между Германией и Россией. Французскую промышленность задушит резкое снижение цен на готовую продукцию. И так уже французские товары, за исключением модных тряпок и нижнего белья, уступают немецким по качеству, зато превосходят их по цене. Для Германии дальнейшее развитие событий выглядит весьма благоприятным, и главное для Бисмарка – не упустить момент для улучшения экономического положения своей страны.

Для Югороссии усиление Германской и Российской империй в самом центре Европы не представляли практического интереса, кроме устранения с политической карты мира уродливого двуединого лоскутного государства. Важнее было другое. Требовалось так привязать Германию и Россию друг к другу, чтобы в дальнейшем разрыв этих связей был бы для политиков этих стран самоубийством. И вот тогда вполне реальной могла стать единая русско-германская Европа от Лиссабона до Чукотки. Но эту цель югоросское руководство ставило перед собой только в среднесрочной перспективе, а пока основной задачей этой встречи, как ее видели в Константинополе, была операция по прекращению британского беспредела в Ирландии.

Меморандум югоросского МИДа с полным изложением его позиции по этому вопросу был вручен Бисмарку и Игнатьеву сразу по их прибытии Константинополь. Красной нитью через весь этот документ проходила мысль о том, что такие явления, как геноцид ирландцев британской армией, являются преступлениями против всяких божеских и человеческих законов, и это должно строго караться путем применения военной силы. Оба канцлера – и российский, и германский – были, в общем-то, согласны с этим утверждением, поскольку Британия, носясь со своими вечными интересами как дурак с писаной торбой, так и не удосужилась обзавестись ни настоящими друзьями, ни надежными союзниками. Вопрос теперь был лишь в деталях операции и взаимных преференциях для ее участников, требования к которым были изложены в югоросском меморандуме.

Переводчики в данном случае не требовались, потому что и Антонова и граф Игнатьев хорошо изъяснялись по-немецки, а Бисмарк за последнее время значительно улучшил свой русский, который он учил еще в бытность прусским послом в Петербурге лет двадцать тому назад.

Как только гости расселись, встречу открыла на правах хозяйки глава югоросского МИДа полковник Антонова.

– Господа, – произнесла она, – у нас появился серьезный шанс вооруженным путем раз и навсегда установить в Европе и во всем мире такой порядок, при котором зверства, которые творят сейчас англичане в Ирландии, станут просто невозможны.

– Я согласен с вами, фрау Нина, – кивнул Бисмарк, – мы, немцы, возмущены творящимися в Ирландии безобразиями. Я хочу напомнить, что преступления, которые совершает сейчас британская армия, происходят с ведома и по поручению королевского парламента. И куда более гуманно настроенный регент британского престола Альберт-Эдуард ничего не может сделать с окопавшимися в этом парламенте политиканами.

– Мы согласны с князем Бисмарком, – вступил в разговор граф Игнатьев, – зло заключено в самой британской политической системе, сочетающей всесилие безответственных политиканов и бессилие британского короля. Такая система должна быть разрушена…

«Допустим, что вы правы, господа, – подумала полковник Антонова, – и все зло в Британии от парламентаризма. А монархи там все исключительно белые и пушистые. Не особо верится в это, если вспомнить еще живую, но уже полностью невменяемую королеву Викторию, которая правила Британией без малого сорок лет и сделала немало для того, чтобы сложилась нынешняя политическая система. Но вслух этого говорить не стоит – не поймут-с. Лучше послушать, что еще скажут Бисмарк и Игнатьев…»

Она сидела молча, ее гости тоже молчали, и на какое-то время в комнате наступила зловещая тишина. Только было слышно, как в дальнем углу большие напольные часы щелчками, в такт размахам своего маятника, отмеряют неумолимое время.

– Фрау Нина, – произнес наконец Бисмарк, – вы сказали, что новый гуманный миропорядок должен быть установлен вооруженным путем. Планирует ли Югороссиия какие-либо реальные действия в этом направлении или это пока всего лишь политическая декларация?

– Время деклараций, резолюций и прочего прошло, – ответила та, – Кровь невинно убитых вопиет к отмщению, а еще живые взывают к нам с просьбой о помощи. Наш флот, армия и специальные силы уже приведены в состояние полной боевой готовности, и теперь мы хотели бы знать, поддержат ли нас союзники во время операции по принуждению Британии к соблюдению прав населения Ирландии на жизнь и свободу.

– Мудрено выражаются там у вас, в будущем… – вздохнул граф Игнатьев. – Только если уж речь пошла о независимости Ирландии, то почему в составе Соединенного Королевства должна оставаться Шотландия? Император Александр Александрович просил напомнить вам о том, что у него есть сестра Мария Александровна, практически готовая шотландская королева, и сын ее – наследник престола, рожденный в законном браке со вторым сыном королевы Виктории.

– У руководства Югороссии нет на этот счет никаких возражений, – развела руками полковник Антонова, – как по поводу независимости Шотландии, так и по поводу кандидатуры будущей монархини. Более того, Марию Александровну в Шотландии любят и уважают, а ее титул герцогини Эдинбургской делает достаточно вескими ее права на шотландский трон.

– Отлично, тогда и у моего императора тоже нет никаких возражений, – граф Игнатьев сделал пометку в своем блокноте, – лишь бы после этой вашей «операции по принуждению» Британия сохранилась в границах хотя бы Англии и Уэльса. И правил бы в ней по-прежнему король Альберт-Эдуард. А парламент занимался тем, от чего и произошло его название – разговорами и обсуждением дел в королевстве. Только вот почти никакой практической помощи в этой операции мы вам оказать не сможем, ибо большая часть нашей армии сейчас находится в Сирии, Палестине и Месопотамии.

– Николай Павлович, – полковник Антонова успокаивающе положила свою ладонь на руку графа, – особой помощи с вашей стороны нам и не понадобится. Будет достаточно, если в операции, чисто символически, примут участие новейший броненосец «Петр Великий» и часть только что сформированных сил специального назначения. Для операций непосредственно на территории Ирландии у нас есть небольшая, но хорошо обученная и вооруженная армия, состоящая из самих ирландцев, шотландцев и эмигрантов. Кроме того, после удара, который мы нанесем британским войскам, особо долго воевать там будет некому и незачем. Возможно, что впоследствии мы обратимся к властям Российской и Германской империй с просьбой разместить на территории Британии миротворческие контингенты, призванные поддерживать закон и порядок в королевстве до тех пор, пока Британия не закончит трансформацию из страны парламентского беспредела в благопристойную монархию.