Текст книги "Медаль за город Вашингтон"

Для нас это все было очень важно – ведь именно мы должны проникнуть в это здание и захватить его, желательно со всем содержимым – мистером Хоаром и его прихлебателями. Судя по плану, это будет не так-то просто – два входа с обеих сторон, большие окна, оранжереи с обоих торцов, причем с дверью наружу… Но, конечно, до дворца Амина Белому дому далеко.

С Капитолием – местом обитания ОПГ, именуемой Конгрессом – было, как ни странно, проще. Огромное белое здание, напоминавшее римский храм, находилось на холме, с широкими лестницами с обеих сторон – и, в общем, все. Я слышал, что в будущем тут будут проложены тоннели к зданиям офисов конгрессменов и сенаторов и по этим тоннелям будет курсировать аж целая железная дорога. Но пока что и зданий-то этих не существовало, какие там тоннели… Тем более что с обеих сторон у него стояли мрачные солдаты – то ли для того чтобы защищать слуг народа от недоброжелателей, то ли чтобы они каждый раз принимали правильное решение. Вот только по тому, как они держали оружие, было сразу ясно, что ни в одном бою они не участвовали.

Людей, слоняющихся по городу, было немало – как мне объяснил Пит, обычно такое в здешних краях редкость. Это, наверное, были люди из городов и деревень вокруг Вашингтона. По крайней мере, из тех, которые считались благонадежными. Несколько раз мы видели, как полиция останавливала тех, кто выглядел подозрительно – в запыленной одежде, грязной обуви и с загорелыми лицами. Кого-то потом волокли, видимо, в здешнюю каталажку, а пару раз избивали прямо на улице. Но нас никто ни о чем не спрашивал, по крайней мере, из числа блюстителей порядка.

Только однажды какой-то жгучий брюнет с черной щетиной на лице заговорил со мной, причем я понял лишь слова «paisan» и «napulitanu» – «земляк» и «неаполитанец». На что я ему ответил фразой, которую накануне тщательно заучил для подобных случаев:

– Sono albanese, – мол, я албанец. Согласно легенде, родом я был из албанской деревни Акваформоза – Фирмоза на албанском – в Калабрии, и по-итальянски практически не говорил. Албанцев же в Америке в девятнадцатом веке не было от слова вообще… Как бы то ни было, но мой якобы соотечественник скривился – албанцев итальянцы не любят – и отцепился от меня.

Нагуляв аппетит, мы направились в «Олд Эббитт». Пока мы, как учат врачи, тщательно пережевывали пищу, трактир потихоньку начали заполнять другие посетители. Неожиданно к нам подошли несколько человек:

– Эй, Пит! Вот тебя-то мы никак не ожидали здесь увидеть! Вроде тебя повысили и перевели куда-то в пригороды…

– Привет, ребята! Со мной Мэтт и Ник – Мэтт местный, из Роквилла, а Ник вообще приехал из Италии, да еще и не совсем итальянец. Они работали под моим началом в Роквилле. А это Уолли, Джимми, Майк и Стив.

Я кивнул, но они едва удостоили меня и Мэттью взглядом, а бросились расспрашивать нашего приятеля:

– А тут-то ты как оказался?

– Да этот проклятый Тёрчин вошел вчера утром в Роквилл. Мы дали деру в Бетезду, так он сегодня и туда приперся, точнее, его люди. Я и повел своих ребят в Вашингтон. Хотел хоть ночлежку найти и работу, так бармен говорит, что нет ни того, ни другого.

– Ты не поверишь – и правда нет. Стива вот уволили, сказали, не нужны нам ирландцы. А он здесь родился, разве что ездит иногда к родне в Корк. Спросил сегодня у хозяина – ты же знаешь, я работаю грузчиком, – и он тоже запел, мол, не нужны ему ирландцы… Они, мол, хуже даже негров. Тебя-то, может, и взяли бы, ты не дикси и не ирландец, да только сегодня столько подвалило, из вашего же Роквилла. Расскажи, кстати, как это было…

– Да плохо все… – и Пит стал красочно описывать «воинство Сатаны» – отряд генерала Тёрчина, который уверенно движется прямиком на Вашингтон, сметая все на своем пути. Мол, явились рано-рано утром, артиллерия расстреляла лагерь цветной роты, пулеметы – он назвал их митральезами – завершили разгром, а даже там, где их не было, «стреляли они часто-часто, как будто их было в десять раз больше. И попадали издалека».

Самое забавное, что Пит практически ничего не придумывал. Просто он, с точки зрения человека XIX века, описывал нашу боевую технику и оружие. И люди ему верили, потому что он говорил правду. Ну, а если чуток и привирал, то на любой вопрос у него был готов ответ.

– А откуда у них эти… митральезы? И оружие, которое стреляет быстро, точно и далеко? Не заливаешь ты, парень? – спросил один раз то ли Джимми, то ли Майк – я их не различал.

– Я откуда знаю? Может, русские им дали. Писали же в газетах, что они исчадия ада.

– Тогда уж не русские, а югороссы, – изрек молчавший доселе Стив. – Угораздило меня посетить родню в Корке, когда там началась эта самая заваруха… Что ты на меня так смотришь, Уолли? Помнишь, я тебе говорил, что мне наследство досталось, я и решил съездить на родину предков.

– То-то ты опять у нас работаешь.

– Ну, во-первых, меня уволили, забыл? А во-вторых, что с того? Деньги существуют для того, чтобы их тратить.

– Или пропить, – засмеялся Уолли.

– Или пропить. Только я не об этом. То, о чем говорил Пит, – это еще цветочки. У них корабли, идущие намного быстрее наших, и с пушками, которые издалека могут разнести в щепки все что угодно. Да что пушки и корабли… У них есть железные птицы, которые летают и изрыгают огонь и бомбы.

– Спьяну еще и не такое померещится, – захохотал то ли Майк, то ли Джимми. – Небось ты со своими приятелями джину налакался, и тебе все это привиделось. Газеты ведь наши писали, что все это вранье.

– Может, и писали, – возмутился Стив, – да только я это все своими глазами видел. И пьяным я тогда не был – бабушка моя не терпит запаха спиртного. Говорит, мол, дед твой помер от перепоя, так и ты туда же?

Пит покачал головой:

– Врать не буду, ничего подобного не было. Но если эти югороссы вмешаются, тогда нам, похоже, каюк…

Тем временем «Олд Эббитт» уже был забит битком – и бармен время от времени напоминал всем, что пора и заказ сделать, а то все стояли и развесив уши слушали Пита и Стива с открытыми ртами и мрачным выражением физиономий. Пит закончил унылым тоном:

– Да и без этих проклятых югороссов, парни, нас ждет разгром. У Тёрчина и его разбойников пока мало народу, но к нему каждый день приходят те, кто хочет воевать против нас, честных янки, которым не очень нравятся южане. Не знаю, как нам удастся от них отбиться.

Ладно, народ, засиделись мы здесь, а у нас даже заночевать негде. Пойдем-ка мы поищем ночлежку… Ник, Мэтт, поели? Относим все вон в то окошко, где нам выдавали еду, и пошли. Уолли, Джимми, Майк, Стив, рад был вас видеть. Надеюсь, что не в последний раз.

Пока мы сидели у «Старины Эббитта», солнце скрылось за облаками, и стало чуть прохладнее, что, конечно, не могло не радовать. А еще я был уверен, что все рассказанное Питом в таверне разнесут посетители «Эббитта». Его слова упадут на благодатную почву. И вполне возможно, что кое у кого в голове появилась вполне здравая мысль: «А надо ли вообще воевать против конфедератов?» Ведь большинство из тех, кто зашел в «Олд Эббит», вряд ли являлись аболиционистами. У них главная задача – добыть пропитание для себя и своих семей. Так что с приходом конфедератов мало что изменится, если, конечно, не противостоять им с оружием в руках. Конечно, вслух этого никто не скажет, ведь за подобные крамольные речи можно запросто угодить в каталажку. Но когда все начнется, вряд ли кто-либо из них окажет активное сопротивление.

Вернулись мы по Род-Айленд-Авеню и даже зашли по дороге в пару ночлежек, но нигде мест, естественно, не было. Зато мы смогли ознакомиться с расположением войск в Вашингтоне, а затем по малозаметной тропе, известной Питу, направились в Роквилл.

27 (15) августа 1878 года. Форт Гейнс на острове Дофина у Мобила, Алабама

Капитан Лорета Ханета Веласкес, заместитель командующего Мобилской милиции

– Огонь! – заорал командир батареи, и я привычно заткнула уши и открыла рот – но все равно на секунду оглохла. Предыдущие залпы дали лишь одно – янки не рисковали приближаться к нам ближе, чем на милю. Конечно, дальнобойность наших орудий – около трех миль, но попробуй попади с такой дистанции, когда в команде в основном молодые, ни разу до этой войны не стрелявшие из орудия солдаты.

На этот раз результат был – на одном из кораблей янки рухнула фок-мачта. Но сам корабль даже и не подумал тонуть. И в пределах видимости их было около двадцати пяти. Ответный залп пронесся над нашими головами, впрочем, не нанеся нам никакого вреда – а вот форт Морган с другой стороны пролива, на косе, окаймлявшей залив Мобил с юго-востока, озарился вспышкой, а через мгновенье оттуда послышался грохот взрыва. У меня похолодело внутри – форт Гейнс один продержаться не сможет уж никак.

– Вряд ли они сейчас полезут, – закричал капитан ван Дорн, находившийся рядом со мной. – А вот ночью, так мне кажется, будет весело.

Неделю назад янки уже пытались высадиться в темноте на острове Дофина, но ребята из Третьей цветной роты сумели их заметить в пламени разожженных ими костров и сбросить их в море. Погибли при этом семнадцать человек, и еще сорок получили ранения. Тем не менее почти все из них вернулись в строй. Они несли службу старательно и никогда не жаловались.

Меня поразило, насколько рьяно местные негры записывались в ополчение, организованное Джейкобом Робинсоном, дворецким дома, где квартирует майор Инграм. Джейкоб, как оказалось, во время первой осады Мобила сначала пошел денщиком к своему «молодому массе», а когда того ранило, попросил у хозяев разрешения остаться в армии – и дослужился до сержанта. Сейчас же майор Инграм назначил его временным лейтенантом, добавив:

– Эх, Джейкоб, я б тебя капитаном назначил, да не временным, а постоянным, но полномочий у меня таких нет…

Джейкоб и организовал местных негров. Их набралось три роты, и ими Инграм поставил командовать лейтенанта Троттера – в первый же день, после второй перестрелки, тот решил вернуться обратно в Мобил. Впрочем, сообщения с другими городами не было вовсе – в первый же день по приказу Инграма разобрали мосты на обеих железнодорожных ветках – на Новый Орлеан и на север. Сделали это вовремя – в ту же ночь с обоих направлений пришли поезда с карателями. На Дог-Ривер паровоз и головные вагоны не дошли – они упали в реку, а остальные повалились на бок. На Трёхмильном ручье враг вовремя обнаружил, что моста не было, но полубатарея, размещенная в кустах с другой стороны реки, расстреляла в упор остановившийся паровоз, а потом принялась за вагоны. Некоторые янки попытались перейти через ручей вброд, но практически все они были убиты или ранены, а немногие счастливчики оказались у нас в плену.

В отличие от первой обороны Мобила, мы были полностью отрезаны от окружающего мира. К счастью, продовольственные склады были полны – но надолго ли их хватит? Тем более что испортится большая часть продуктов намного раньше при такой жаркой погоде. Кое-кто ходил по ночам на фермы через реку Мобил, и по их словам, фермеры не только делились с ними последним, но и отказывались от денег. А два дня назад там начались пожары – каратели стали жечь не только фермы, но и поля.

Когда же я была с инспекцией в форте Морган, в море показались десятки шлюпок, забитых доверху людьми в синих мундирах. Но тут, откуда ни возьмись, в небе со страшным грохотом промчались железные птицы. Янки в страхе повернули обратно, а некоторые лодки даже перевернулись – не от грохота, а оттого что их резко попытались завернуть. Я сразу поняла, что это югороссы, но, увы, это был единственный раз, когда я увидела их воочию.

Зато вчера вечером, впервые за все время моего пребывания в Мобиле, ожила рация.

– Лиса, ответь Слону! Лиса, Слону.

– Лиса на проводе, – сказала я, как меня учили. Хотя мне было непонятно, при чем тут провод.

– Лиса, будь готова завтра. Форт Гейнс. Лиса, завтра. Около часу дня.

Я посмотрела в подзорную трубу и не смогла сдержать радостного восклицания. На горизонте стали проступать силуэты кораблей. Да, это были не югороссы, а более старые суда, да и флагов их я не видела, но то, что это были не янки, я сразу почувствовала.

А вскоре прогремели орудия этих кораблей – намного более дальнобойные и точные, чем на лоханках янки. Супостаты начали тонуть, а через несколько минут они, не сговариваясь, спустили флаги.

Вскоре к берегу пристали несколько шлюпок, из первой из которых вылезла огромная фигура – полковник Слон, чью настоящую фамилию я так и не научилась выговаривать. Он схватил меня в медвежьи – точнее, слоновые – объятия, поцеловал в макушку и радостно прошептал:

– Так я и знал, что ты во что-нибудь вляпаешься. И найдешь способ выкрутиться. Здравствуй, сестренка!

29 (17) августа 1878 года. Гамильтон, Бермуды, Военно-морская больница

Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс, главный редактор газеты «Южный крест»

На инвалидном кресле-каталке сидел негр лет, наверное, тридцати – тридцати пяти. Он был похож на тех негров, которых я видел в детстве в Миссури и в молодости – по всему американскому Югу. Разве что взгляд его был для меня немного непривычен – негры в моем детстве смотрели чаще как бы снизу вверх, тогда как лейтенант Эзра Джонсон смотрел на меня дружелюбно, даже с восхищением, но без тени раболепства. Я не возражал – в отличие от меня, дезертировавшего через шесть недель из миссурийского конного ополчения, Эзра был самым настоящим героем войны, о чем свидетельствовал «Южный крест» на его груди, врученный самим президентом Дэвисом.

– Здравствуйте, мистер Твен, – сказал мне Эзра. – Для меня огромная честь встретить такого великого писателя. – И он показал мне «Приключения Гекльберри Финна», изданные всего месяц назад в Гуантанамо немалым тиражом. На фронтисписе книги красовался мой портрет – немного облагороженный художником, но вполне узнаваемый.

Текст книги, над которой я как раз трудился, когда югороссы подарили мне законченный экземпляр из их будущего, я довольно-таки сильно переработал. Причиной этого были слова моего друга полковника Рагуленко – я долго допытывался у него, что в будущем люди говорили об этой книге, и он наконец сказал мне, что мое произведение считалось шедевром, но про концовку кто-то сказал, что «приехал Том Сойер и все испортил», превратив роман в детскую книгу. Заодно я прошелся по другим частям текста, кое-где исправив и, наверное, улучшив написанное. И теперь ее, с моей подачи, раздают бесплатно всем воинам Конфедерации.

– Зовут меня на самом деле Сэмюэл Клеменс, – усмехнулся я. – А для вас, лейтенант, я просто Сэм. Псевдоним же мой – термин речников на Миссисипи, «вторая метка» на лоте, означавшая глубину в два фатома[40]40
  Двенадцать футов, примерно 3 метра 60 сантиметров; именно эта глубина считалась достаточной для речных пароходов.


[Закрыть]. Но сейчас я здесь в качестве корреспондента «Южного креста», и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов для статьи в газете. Ведь герой – вы, а не я.

– Охотно, особенно, если вы расскажете мне когда-нибудь о том, каково это – быть писателем, – черное широкое лицо расплылось в улыбке. – Спрашивайте!

Я впервые говорил с человеком, не только видевшим зверства, происходившие на моем многострадальном Юге, но и проливавшим кровь за его граждан. Мне уже показали некоторые фотографии жертв и разрушений, но одно дело – картинки, а другое – знать, как это было на самом деле. Эзра не только не смирился с преступными действиями других людей с его цветом кожи (и не только), но нашел в себе смелость противостоять этому. Он всячески принижал собственные заслуги – мол, так поступил бы каждый.

Когда он закончил свое повествование, я начал задавать ему вопросы. Один из них касался причин, по которым многие солдаты Цветных полков с таким упоением совершали преступления. Он задумался.

– Знаете, Сэм, я – отец двух дочерей… Был, – и на глаза его навернулись слезы. – Погибли они… Так вот – мой отец был ко мне всегда строг, но справедлив, и я ему за это бесконечно благодарен. Так же я пробовал воспитывать своих дочурок, и из них получились бы весьма достойные барышни…

Он вытер глаза тыльной стороной ладони и продолжил:

– А если ребенку потакать во всем, то из него может получиться монстр. То же и со взрослыми – им было сказано, что белые во всем виноваты и что они могут делать с ними, что хотят. Многие и вошли во вкус. Тем более, в их числе и ветераны индейских войн – а там им позволяли примерно то же, только мало кто об этом знает. Эх, Сэм, это как пьянство – только пьют они не виски, а кровь, и когда настанет похмелье, они поймут, что жить им на американском Юге будет очень непросто. И не только им, но даже тем из нас, кто боролся за правое дело. Спасибо президенту Дэвису, что он прилюдно наградил тех из нас, кто выжил у Сэнди-Спринг, хотя особого героизма там не было.

– Вы вступили в бой с конным отрядом, несмотря на то что он был более многочисленным и лучше вооруженным. И смогли продержаться до прихода подкрепления. Если это не героизм, то что?

– Вы знаете, об этом как-то не думаешь… Есть долг, и каждый из нас исполняет его, как может.

Мне стало мучительно стыдно – хорошо еще, что Эзра не знал о моем дезертирстве в шестьдесят первом году. И я, чтобы переменить тему, спросил:

– Мне было сказано, что вы будете выступать на завтрашней пресс-конференции. Можно вас спросить, что вы там скажете?

– Только то, что я видел. И то, что далеко не все негры – преступники.

– Многие, как мы видим, герои, – и я показал еще раз на его «Южный крест».

Он лишь скромно потупил взор.

– Не хотел я его надевать – но меня попросили.

– Правильно попросили. Носите его с честью, – ответил я. – Ну что ж, если хотите, давайте я вам расскажу все, что вас заинтересует.

Но тут к нам подошла медсестра в зеленом халате:

– Мистер Клеменс, – да, я вас узнала и я ваша поклонница, но сейчас мне нужно будет отвезти лейтенанта Джонсона на осмотр к врачу.

– Тогда, Эзра, давайте сделаем так: перед тем как я уйду с Бермуд, я зайду к вам еще раз. Если вы, конечно, не против.

– Спасибо вам, Сэм!

– Вам спасибо, Эзра. За все, что вы сделали…

Я вышел из палаты и задумался. Вообще-то я собирался освещать ход Дублинского трибунала, но, узнав, что в скором времени на Бермудах намечается некая пресс-конференция и что репортерам, желающим в ней участвовать, предоставляется место на пароходе, уходившем из Дублина на Бермуды, я не мешкал ни минуты. Оставив в Дублине Генри Уоттерсона, Генри Грейди и Роберта Олстона, я в сопровождении Френка Доусона отправился на этот затерянный в Саргассовом море клочок земли, точнее, несколько клочков, общей площадью где-то в двадцать квадратных миль… Компанию мне составили несколько десятков журналистов из Ирландии, России, Югороссии, Германии, Франции и некоторых других стран. Среди них, что меня удивило, был даже Джозеф Пулитцер, фрилансер, представлявший на сей раз «Нью-Йорк сан». Неплохой журналист, но репутация у него сильно подмоченная – не раз и не два он был уличен в политических заказах. И, кстати, очень не любит ныне покойного президента Хейса, равно как и нынешнего Уилера, – а вот с узурпатором Хоаром у него неплохие отношения.

Джозеф, увидев меня, рассыпался в комплиментах, но, судя по тому, что мне рассказал Дональд Маккензи Уоллес из лондонского «Таймс», активно агитировал против моей персоны, обзывая меня «писакой, продавшимся рабовладельцам». Уоллес – тот еще фрукт, но на следующий день ко мне пришёл Тимоти Майкл Хили, корреспондент ирландской «The Nation», с которым у меня сложились неплохие отношения. Оказалось, что Пулитцер пытался агитировать и его, но тот выставил наглого венгра за дверь и решил предупредить меня. Я лишь рассмеялся:

– Тимми, мой друг, не принимай все так близко к сердцу. Пулитцер добьется лишь того, что испортит со всеми отношения.

– Надо бы об этом рассказать югороссам! Это та еще змея!

– Полагаю, югороссы и так хорошо знают, кто он такой. Но они, в отличие от моих американских коллег, верят в истинную свободу слова. Интересно будет, что же он такого напишет…

Прибыли мы на Бермуды позавчера, но, пока большинство репортеров пьянствовали в гамильтонских кабаках, нас и некоторых журналистов из России и Югороссии пригласили на церемонию награждения героев Мэриленда, а также на встречу с президентом Дэвисом. Сразу после этого президент отбыл в Чарльстон, который объявлен временной столицей Конфедерации, зато я получил шанс поговорить с награжденными, включая лейтенанта Джонсона. Я еще просил об интервью с президентом Уилером и сенатором Паттерсоном, но меня попросили подождать пресс-конференции.

– Мистер Клеменс! Мистер Клеменс!

Передо мной стоял некий неизвестный мне лейтенант в форме Конфедерации.

– Вы просили, чтобы после пресс-конференции вам позволили отправиться в зону боевых действий?

Я улыбнулся. Действительно, я просил об этом, но меня всячески пытались отговорить, а потом сказали, мол, мы вам сообщим если что. Так что я ни на что уже не надеялся.

– Именно так, лейтенант…

– Андерсон, сэр! Для вас зарезервировано место на пароходе «Ричмонд», идущем в Норфолк послезавтра в восемь утра. На борту необходимо быть не позднее семи тридцати.

– А как насчет моего спутника?

– Про него ничего сказано не было.

«Ничего, – подумал я. – Доусону и на Бермудах найдется работа».

29 (17) августа 1878 года. Роквилл, Мэриленд

Бригадный генерал Иван Васильевич Турчанинов, известный также как Джон Бейзил Тёрчин

– Ну, вот, Иван Васильевич, полюбуйтесь на наше чудо техники, – произнес штабс-капитан Бесоев, указывая жестом ярмарочного зазывалы на стоящий в депо Роквилла поезд. – Назовем его так, как у нас на Родине – бронепоездом… Ведь он и поезд, и бронированный.

Действительно, наш югоросский гость вместе с Алексеем Смирновым за несколько дней, как сказал Бесоев, ударного труда соорудили нечто еще невиданное в здешних краях. Во всяком случае, красавец-бронепоезд, дитя русской смекалки, американского трудолюбия и югорусского оружия, был совершенно не похож на те поезда, которые помогали мне успешно сражаться с конфедератами под Атлантой.

Паровоз, который приводил в движение БП – так для краткости называл это чудо штабс-капитан, – был защищен стальными листами, прикрывавшими котел паровоза и будку машиниста. На платформах же вся защита состояла из мешков с песком, шпал и тюков с хлопком. За ними укрывались солдаты, обслуживающие установленное на платформах оружие. А оно было самое разнообразное, в основном югоросского производства.

– Иван Васильевич, обратите внимание, – штабс-капитан Бесоев показал мне на странное сооружение, стоящее в центре платформы. Оно немного смахивало на небольшую мортиру с довольно длинным стволом. – У нас его называют автоматический миномет «Василек». Эта штука посылает десятифунтовые мины на расстояние до четырех верст. При этом стрельба ведется по навесной траектории, то есть можно поражать цели, находящиеся за укрытием. «Василек» заряжается с казны кассетой с четырьмя минами.

Я с уважением посмотрел на оружие, которому почему-то дали имя красивого цветка. Ох и шутники эти югороссы!

– А вот это изделие, официального названия не имеющее, но наши бойцы называют его «рогаткой». Вообще-то оно предназначено для стрельбы по воздушным целям – вертолетам и самолетам, но часто ему приходится палить по всему, что движется по земле.

Стоящее на платформе в окружении мешков с песком странное сооружение с двумя стволами, смахивающими на охотничью двухстволку, и большими ящиками по бокам на меня не произвело особого впечатления. А штабс-капитан тем временем продолжил свою лекцию:

– Не смотрите, что калибр у этих пушечек мал. Зато они могут с расстояния в две с половиной версты обрушить на врага снаряды со скоростью в две тысячи выстрелов в минуту.

– Сколько-сколько вы сказали? – я не поверил услышанному. – Две тысячи выстрелов в минуту?!

– Именно так, Иван Васильевич, – штабс-капитан с улыбкой посмотрел на меня. – При попадании снаряда в человека летальный исход гарантирован. Очень гуманное оружие – оно не оставляет после себя раненых.

«Гм, странные понятия о гуманности у этих югороссов, – подумал я. – Впрочем, необычны они не только в этом. Интересно, что они за люди такие?»

– Обратите внимание вот на эту красавицу, – Бесоев ткнул своим перстом в нечто, сильно смахивающее на огромную стальную морковку со множеством отверстий спереди. – Конечно, это кустарщина, но работает неплохо.

– А что сие за приспособление? – поинтересовался я. – Я даже не могу себе представить, как стреляет эта штука.

– Это, Иван Васильевич, блок для стрельбы неуправляемыми ракетами С-8. Используют такие блоки у нас в основном вертолеты и самолеты. В нем находится двадцать ракет калибра 80 миллиметров – чуть больше трех дюймов. Ракета имеет дальность полета до двух верст. Как я уже сказал, она неуправляемая, и из нее стреляют не по точечным целям, а по площадям. Зато в том месте, куда ляжет залп из этого блока, редко кто остается целым и невредимым. В головной части каждой ракеты находится две тысячи стальных стрел, или, как мы их называем, стреловидных поражающих элементов. На конечном участке полета ракеты эти стрелы выбрасываются вперед вышибным зарядом.

– Какой ужас! – воскликнул я. – Такой стальной дождь убьет или искалечит всех, кто окажется у него на пути.

Югоросский штабс-капитан лишь развел руками, словно говоря: «На войне как на войне». А у меня внутри даже шевельнулась жалость к тем, кто окажется под ударами такого бронепоезда смерти.

– Ну и, так сказать, на десерт, мы установим на платформах пулеметы – это что-то вроде ваших митральез – и АГСы, сиречь автоматические гранатометы станковые. Они забрасывают свои гранаты на расстояние до двух верст, причем делают это весьма быстро. Стреляют они осколочными и прочими снарядами. Тоже весьма эффективная штука.

– Все это, конечно, просто замечательно, Николай Арсеньевич, – сказал я, – только кто будет из этого чудо-оружия стрелять? Вас немного, а мои солдаты хотя и храбрецы, но с вашей техникой не знакомы.

– Мы учли этот момент, Иван Васильевич, – кивнул Бесоев. – Сегодня вечером сюда будут переброшены по воздуху люди, которые обучены стрельбе из всего того, что вы только что увидели. Треть их – из югороссов, а остальные – волонтеры из России и юные конфедераты. Вы уж тут не обижайте их – они ребята хорошие, опыт боевой имеют – участвовали в освобождении Ирландии от британцев.

Хочу попросить вас еще вот о чем. В экипаж бронепоезда нужны ваши люди – меткие стрелки, а главное, те, кто хорошо знает здешние места. У нас, конечно, есть карты этой территории, но надо, чтобы были те, кто без карт, только по хорошо известным им приметам могли бы с ходу определить, где находимся мы, а где неприятель.

Я пообещал штабс-капитану подобрать для него надежных людей, с которыми наш бронепоезд мог бы дойти до самого Вашингтона.

– Да, и еще, – сказал Бесоев, – помимо боевой части в БП следует сформировать и вспомогательную, своего рода тыл. Ведь необходимо место, где хранятся боеприпасы, продовольствие и прочее военное имущество. В конце концов, вагон для раненых – а они будут, как мы ни будем стараться беречь личный состав. Опять-таки надо куда-то складывать рельсы и шпалы для ремонта железнодорожного полотна. Нужен будет и запасной паровоз, если основной будет поврежден врагом.

Я на эту тему переговорил с господином Смирновым, и он обещал сформировать вспомогательную часть бронепоезда.

– А вы, Николай Арсеньевич, не подумали о том, что вслед за вашим, как вы говорите, БП, должны двигаться составы с войсками? Вы разгромили противника, заняли город, а дальше что? Оставите его и двинетесь дальше? Так его снова займут янки и расправятся с теми, кто с радостью встретил вас. Будете сидеть и ждать у моря погоды? А так вслед за вами в город на поезде прибудут наши солдаты, после чего вы с чистой совестью поедете дальше воевать.

– Все правильно вы говорите, Иван Васильевич, но сможем ли мы найти нужное количество вагонов и паровозов для переброски войск? Может быть, надо для начала захватить большой населенный пункт, в котором есть депо с необходимым количеством подвижного состава? Вы прикиньте – есть ли такой город поблизости.

– Гм, пожалуй, я так сразу не смогу вам ответить. Надо будет посоветоваться с капитаном Смирновым. Он инженер-путеец и знает об этом поболее меня. Пойдемте, Николай Арсеньевич, поговорим с ним.

30 (18) августа 1878 года. Вашингтон, Президентский особняк

Джордж Фрисби Хоар, его обитатель

– Ты что сделал, идиот? – заорал Хоар, заглянув в президентскую спальню. – Какого черта ты тут повесил эту мазню! Этой штуке место в спальне первой леди, болван!

Да, Рут-Энн почему-то очень нравились жутко романтические картины школы долины Гудзона. Но ему-то зачем в спальне подобный пейзаж? Он самолично посмотрел кладовку в подвале, в которой хранились картины, и отобрал лично для себя полотно, вероятно, Рубенса, хотя он уверен в этом не был – искусство Хоара заставляли изучать в университете. Мол, для человека образованного это важно. Но для новоиспеченного президента картины были лишь для того, чтобы покрасоваться перед гостями – а также выгодно вложить деньги.

Рубенс для него был исключением – этот голландец (или фламандец? попробуй их разбери…) малевал толстозадых и грудастых баб, то есть именно таких, какие нравились Хоару с молодости. А эта, с огромными отвисшими грудями, изображающая Венеру, к которой пришел ее супруг – Хоар успел подзабыть, кто именно, то ли Геракл, то ли Гефест, а может, и Марс – была очень сильно похожа на Луизу Паттерсон. Супруга бывшего сенатора оказалась лучшей любовницей, которая у него когда-либо была, тогда как его собственная мегера, высохшая, словно копченая селедка, Рут-Энн, если в кои-то веки и соглашалась разделить с ним постель, то лежала, как бревно, и если и смотрела при этом на мужа, то как на последнюю мерзость. Хотя, как ему успели доложить, она нередко проводит время то с инструктором по верховой езде, то – когда она в Бостоне, как сейчас – с капитаном яхты.

Кстати, когда Саймон Камерон предложил ему сделать вице-президентом его сына Джимми, а не Паттерсона, Хоар немедленно согласился еще и потому, что у него появилась идея овдоветь месяца через два. Ведь яхты же тонут время от времени, и почему бы этому не случиться, когда на борту находится Рут-Энн? А еще через годик Хоар мог бы спокойно жениться на Луизе Паттерсон, благо она уже сейчас стала бы вдовой… Кто ж знал, что эта содомская сволочь сможет сбежать!

Да и вообще все шло не так, как он планировал. Да, он стал президентом, но в городе, отрезанном от остальной страны. К северу – этот ублюдок Тёрчин, перехвативший главные железнодорожные артерии – в первую очередь Балтиморскую и Огайскую железную дорогу. Была, конечно, еще и ветка на Балтимор и дальше на Гавр-де-Грейс, откуда можно было перебраться в Пенсильванию, но и она шла через территорию, где то и дело появлялись отряды мятежников. А на другую сторону Потомака – в Аквию и Александрию, туда, откуда ходят поезда в южные штаты – теперь лучше и не соваться. Уехать-то можно, только вот куда?