Текст книги "Год Красного Дракона"

Александр Михайловский, Юлия Маркова
Год Красного Дракона

Часть 77

9 сентября 1941 года, аэродром Кратово (ныне аэропорт «Жуковский»)

Командир 81-й дальнебомбардировочной дивизии полковник Александр Евгеньевич Голованов

Ровно месяц назад, девятого августа, меня неожиданно сняли с командования двести двенадцатым дальним бомбардировочным полком, за первый месяц войны потерявшим большую часть боевых машин[1]1
  Сам Голованов в своих мемуарах «Дальняя бомбардировочная» писал, что уже к третьему июля из-за боевых вылетов в дневное время без истребительного прикрытия в его полку из семидесяти двух списочных самолетов довоенного штата осталось лишь четырнадцать боеготовых машин, остальные были либо сбиты, либо нуждались в ремонте.


[Закрыть], и назначили командующим формирующейся 81-й тяжелой бомбардировочной авиадивизией РВГК.

К тому времени основной накал наземных сражений стих, враг наконец-то крепко получил по рылу и убавил свой пыл. Отгремели ожесточенные сражения под Островом и на Житомирском направлении, а над Белоруссией, там, где Гитлер наносил свой главный удар, седьмого июля вдруг раскрутился настоящий тропический тайфун. Причем это явление природы не гуляло по местности, как это свойственно атмосферным образованиям подобного рода, а было жестко привязано своим центром к точке на местности примерно в семидесяти километрах к западу от Могилева.

Как сказал наш полковой синоптик, «такого не может быть, потому что не может быть никогда, но вот же оно есть, и с этим не поспоришь…».

Представляю, что творилось в эпицентре, если даже в двухстах километрах от него, в Смоленске, погода была совершенно не летной: проливной дождь с порывистым ветром, видимость от семисот до трехсот метров. И если взлетать в такую погоду можно исключительно от большого отчаяния, убегая от того, что хуже самой смерти, то совершить благополучную посадку не сможет, пожалуй, и Герой Советского Союза, ас заполярных трасс товарищ Водопьянов.

В общем, имелось ощущение какой-то чертовщины, о которой я сам имел представление побольше, чем иные прочие товарищи, потому что еще третьего июля по приказу товарища Сталина лично вылетал на воздушную разведку в район Борисова, чтобы проверить неожиданный и прямо-таки фантастический рапорт корпусного комиссара Сусайкова. Рапорт тогда подтвердился в полном объеме, но я оставался в недоумении по поводу того, каким образом тем загадочным незнакомцам с такой тщательностью удалось растерзать германскую танковую дивизию. Я просто не мог представить, какой поражающей силой обладало вооружение их летательных аппаратов, чтобы насквозь пробивать танковую броню… И еще мне было непонятно, как удалось добиться такой слетанности в эскадрильях и звеньях, а также общей управляемости всего воздушного соединения, ведь одно дело – бомбить всей формацией по команде ведущего, и совсем другое – проводить групповую штурмовку, при которой каждый пилот сам выбирает цели, а все вместе они действуют как один человек. Кроме того, было неясно, где может базироваться такая армада, особенно в свете того, что в рапорте корпусного комиссара Сусайкова было указано, что неизвестные аппараты прилетели к Борисову с западного направления.

Впрочем, прошло несколько дней, и это происшествие почти забылось, потому что в полосе Западного фронта начался великий потоп, в числе прочего, приковавший к земле и наш полк. Хляби небесные разверзались в течение пяти дней, до двенадцатого июля включительно, и еще несколько дней погода западнее Днепра была просто нелетной: низкая облачность, моросящий дождь и порывистый ветер. Но как только состояние атмосферы улучшилось (что произошло после двадцатого июля), наш полк снова задействовали в вылетах на фоторазведку: товарищ Сталин хотел знать, насколько сильно это погодное явление повлияло на возможность германской армии вести наступление на Московском направлении.

Фотопленки, отснятые в заданных квадратах экипажами нашего полка, доставлялись в Москву, где над ними колдовали синоптики из Центрального Института Погоды, но даже без их высокоумных выводов, по устным докладам пилотов, штурманов и стрелков, было ясно, что наступление немцев на Московском направлении невозможно. Озера, и раньше присутствовавшие на этой территории в достаточном количестве, увеличились по площади в несколько раз, и, кроме того, на месте большинства бывших болот блестела водная гладь. Насыпи шоссейных и железных дорог во многих местах были размыты, как и большая часть проселочных дорог, и теперь немцы прикладывали отчаянные усилия по их восстановлению. Истребительное противодействие со стороны противника над разведываемым районом отсутствовало, потому что полевые площадки, на которых сидела германская истребительная авиация, затопило дождевой водой, превратившей их грунтовые летные поля в болота.

Это задание полк, уменьшившийся до одной эскадрильи, выполнял в течение трех последующих недель, совершая все больше и больше разведывательных полетов в полосах ответственности Северо-Западного и Юго-Западного фронтов. Там истребительное противодействие тоже было не очень значительным, будто кто-то взял на себя труд основательно проредить германскую авиацию. А потом случился это мой перевод с повышением. Сдав полк своему заместителю майору Филиппову (ибо никакого «варяга» на мое месте не прислали), я вылетел в Москву. В главном штабе ВВС у Жигарева по поводу моего перевода пребывали в полном недоумении, ведь формирующаяся дивизия относилась к частям Резерва Верховного Главнокомандования, подчиняясь только товарищу Сталину и никому более. Поэтому в управлении кадров мне вручили предписание за дальнейшими разъяснениями прибыть в Кремль к товарищу Сталину в указанное время. Мол, все кадровые решения в частях РВГК принимает только главный вождь Страны Советов.

В кремлевском кабинете товарища Сталина меня ожидала большая неожиданность: майор Барсуков, Никита Андреевич, мой заместитель по учебно-боевой работе и начальник всего инструкторского состава, а также инженер-капитан Яони Зата, прикомандированная к формирующейся дивизии в качестве временного начальника инженерно-технической службы дивизии. Если майор Барсуков выглядел почти обычно, и нездешнее происхождение в нем чувствовалось едва-едва, то его напарница в буквальном смысле шокировала. Это была высокая, на голову выше меня, девица неизвестной национальности, со светло-грифельной кожей, крупной головой с прижатыми к черепу острыми ушами, ее вторичные половые достоинства выдавались вперед двумя буграми, туго обтянутыми курткой сине-черной расцветки. На вороте куртки красовались наши голубые ВВСовские петлицы с молотом и штангенциркулем (обозначающими принадлежность к инженерному составу) и одной капитанской шпалой. Дополняли обмундирование этой особы свободные бриджи той же расцветки, что и куртка, и высокие шнурованные ботинки серебристого цвета. На висках ее череп был гладко выбрит, а коса, заплетенная из остальных волос и свисающая из-под пилотки, состояла из прядей фиолетового и розового цветов[2]2
  Учебные ментограммы для неофиток-эйджел всех трех разновидностей о внешнем виде уважающей себя представительницы женского пола (когда речь не идет об уставных требованиях единообразия в одежде) «начитывали» Анна Струмилина (она же боец Птица) и мисс Зул. Именно стремление иметь уникальный и привлекательный внешний вид гуманизирует самку двуногого разумного вида, превращая ее в женщину.


[Закрыть], что делало экзотическую девушку похожей на птицу какаду.

Видимо, удивление было так явственно написано на моем лице, что товарищ Сталин счел необходимым пояснить:

– Товарищ Яони Зата происходит из гибридной галактической народности серых эйджел, являющихся прирожденными инженерами. Сами они ничего не конструируют и не изобретают, но если вы дадите серой эйджел в руки какое-нибудь готовое изделие, то она, разобравшись в его назначении и принципе действия, доведет конструкцию до совершенства, а в том случае, если эта вещь была сломана, то при наличии необходимых материалов она починит и улучшит.

– Галактической народности? – ошалело переспросил я, переводя взгляд и товарища Сталина на мою новую заместительницу по технической части и обратно. – Это те самые неизвестные союзники, что хорошенько наподдали немцам под Борисовом?

– Отчасти те самые, Александр[3]3
  Есть сведения, что Сталин в знак своего доверия называл этого человека просто по имени, а не казенно «товарищ Голованов».


[Закрыть]… – уклончиво произнес товарищ Сталин, разглядывая меня с таким видом, будто решал, стоит ли мне доверять самую большую тайну Советского Союза. – Бомбоштурмовой удар по атакующей позиции наших войск в районе Борисова восемнадцатой танковой дивизии вермахта наносили четыре эскадрона палубных штурмовиков огневой поддержки сухопутных войск типа «Шершень», стартовавшие с борта галактического линкора планетарного подавления «Неумолимый», а также ротный штурмоносец типа «Богатырь», происходящий, впрочем, совсем из другой истории. Но, однако, сейчас происхождение этих аппаратов совершенно неважно, поскольку все они ныне подчиняются одному Верховному Главнокомандующему, Сергею Сергеевичу Серегину, настоящему большевику и борцу за правое дело. Этот человек сразу после прибытия в наш мир приказал своей армии вступить в войну с фашистской Германией на стороне Советского Союза. И дело под Борисовом было для него не единственным. Это именно его люди разверзли небесные хляби над Белоруссией, к чертям собачьим заживо спалили на рокаде моторизованную дивизию «Дас Райх», купировали прорыв германской армии под Островом и со всей решимостью разыграли оборонительную операцию на Житомирском направлении. Что касается товарища Яони Зата, то она присоединилась к армии товарища Серегина совсем недавно, уже позже тех славных дел, но, несмотря на это, эта женщина такая же званая и избранная, как и те товарищи, что стояли рядом с товарищем Серегиным в рядах борцов за справедливость с самого начала. Теперь тебе все понятно?

– Так точно, товарищ Сталин! – ответил я, ни на минуту не задумываясь. – В общих чертах мне все понятно, а детали того, что и откуда взялось, я позже проясню у самой товарища Яони Зата. Надеюсь, она не откажется дать мне комментарии, но займемся мы этим не здесь и не сейчас.

– Я, Александр, в тебе не сомневался, – усмехнулся в усы товарищ Сталин. – А теперь слушай. Дивизия, которой тебе предстоит командовать, не зря называется Резервом Верховного Главнокомандования. И летать вы тоже будете на очень необычных для нашего времени самолетах…

– Неужели это будут те аппараты, которые атаковали немцев под Борисовом? – удивленно спросил я.

– Нэт, Александр, – сказал Верховный. – Так высоко прыгать на многие тысячи лет вперед для нас преждевременно. Начинать лучше все же с вариантов попроще, но при этом таких, чтобы нэмцы не увидели разницы между тем и этим. Одним из побочных эффектов деятельности товарища Серегина стала связь нашего мира с миром тридцать пять лет спустя, где Советский Союз смог выиграть самую главную в своей истории войну, но начал проигрывать мир…

– Товарищ Сталин, а разве можно проиграть мир? – удивился я.

– Товарищ Барсуков, – хмыкнул Верховный, – объясните, пожалуйста, Александру, как это выглядит, когда страна проигрывает мир…

– Это, товарищ Голованов, выглядит как застой и топтание на месте, – с горечью ответил тот. – Достижения и победы становятся все мельче и незаметнее, а проблемы, поначалу незначительные, становятся все более назойливыми и заметными, но никто не собирается их решать, потому что не понимает их сути и причины. Но теперь все будет совсем по-другому, ведь мы снова знаем, что и как нужно делать. А если что будет непонятно товарищу Брежневу, так всегда можно спросить у товарища Сталина, товарища Ленина и товарища Серегина, который по некоторым вопросам даже больший дока, чем иные вместе взятые.

– Да, – подтвердил товарищ Сталин, сноровисто набивая табаком трубку, – если у вас вдруг завелся злобный и опасный враг, то товарищ Серегин – это лучшее, что может случиться на вашем пути. Как и полагается всякому порядочному старшему брату, он не только поможет вам отбиться от наглых агрессоров, но и научит драться так же, как умеет сам, чтобы после каждого сражения враг ложился костьми и больше не поднимался. Тогда разные нехорошие люди из-за океана будут бояться даже просто смотреть с недобрыми намерениями в сторону вашего Советского Союза. Но сейчас все организовано так, чтобы два наших мира нашли опору друг в друге, в то время как товарищ Серегин будет заниматься устранением самой главной угрозы для существования человечества. Товарищи Карл Маркс и Фридрих Энгельс ошибались очень во многом, но вот в главном, что капитализм является тупиком для человеческой цивилизации и главная опасность катастрофического конца истории, они были правы стопроцентно. Поэтому каждый должен заниматься своим делом. Нам тут следует изо всех сил бить фашистов, чтобы они подняли руки и запросили пощады, а товарищ Серегин со своей армией будет заниматься такими тяжелыми случаями этого заболевания, для исправления которых нужен уже не скальпель хирурга, а топор мясника.

Верховный сунул мундштук трубки в рот и звучно чиркнул спичкой.

– Одним словом, Александр, – сказал он, выпустив изо рта первый ароматный клуб дыма, – готовность твоей дивизии к боевому применению должна наступить ровно через месяц. Два полка из ее состава, нуждающиеся в бетонированных полосах, сидят на авиабазе ЛИИ ВВС Кратово, а два других полка, самолетам которых такая роскошь не требуется, находятся на грунтовом аэродроме в Монино. Все самолеты, прибывшие из семьдесят шестого года, далеко не новые, но, как нас заверили, находятся во вполне летнопригодном состоянии. Четверть личного состава – добровольцы оттуда, такие же, как товарищ Барсуков, и они же будут у вас за инструкторский состав. Остальные три четверти – наши товарищи, частью переведенные из ГВФ, а частью из ВВС. Товарищ Яони Зата и ее подчиненные восполнят у вас ту сторону дела, которая у нас традиционно хромает и в семьдесят шестом, и в сорок первом году – то есть связь, навигацию и систему доведения до экипажей самых последних данных разведки. Когда она закончит с вами работать, все это у вас должно быть на галактическом уровне. Ну а сейчас, если все понятно, отправляйтесь на место в штаб дивизии в Кратово и принимайте командование. Времени на лишнюю болтовню нет.

Вот так я стал командиром дивизии, укомплектованной самолетами из нашего счастливого завтра…

Четыреста двадцатый и четыреста двадцать первый бомбардировочные полки вместо не доведенного до ума самолета-бомбардировщика Ер-2[4]4
  На самом деле до ума не довели двигатели для этого самолета. У моторов М-106, под которые он был рассчитан, затянулся период доводки и устранения детских болезней; отработанные моторы М-105 были для этой машины слабы. АМ-37 выпускался ограниченной серией, так как большая часть подходящих производственных мощностей предназначалась для родственного мотора АМ-38 (80 % совместимости по комплектующим), необходимого штурмовикам Ил-2, а авиадизели АЧ-40 оказались чрезвычайно капризными и, по отзывам специалистов, никто не мог предугадать, когда они будут работать бесперебойно, а когда вообще не будут.


[Закрыть] получили фронтовые бомбардировщики Ил-28. Бомбовая нагрузка – от одной тонны на полную дальность до трех тонн на коротком плече, крейсерская скорость – семьсот семьдесят километров час, в рывке на форсаже – до девятисот километров. Эти самолеты способны, отбомбившись по цели, с легкостью оторваться и от преследования мессершмиттов, и от зенитного огня вдогон. Боевой радиус этих машин – тысяча двести километров, что при базировании на подмосковные аэродромы означает досягаемость любых целей, вплоть до Варшавы. Кроме всего прочего, самолет этот оказался неприхотливым к условиям базирования, приятным в пилотировании и прощающим разное воздушное «хулиганство». Там, «наверху», эта машина считается уже устаревшей и почти сошла со сцены, переместившись на поля хранения, летные училища, службу доставки почты гражданского воздушного флота, буксировщиков конусов на учениях истребительной авиации, а тут у нас это будет ужасное оружие возмездия на земле и на море. Всего в момент формирования дивизии в строю имелось сорок самолетов данного типа, и ни один не был потерян за время подготовки.

Но главную ударную силу дивизии составили четыреста тридцать второй и четыреста тридцать третий бомбардировочные авиаполки, вооруженные дальними реактивными бомбардировщиками Ту-16. А вот тут боевой радиус Ил-28 и бомбовую нагрузку нужно умножать на три. Дальность в три тысячи километров (туда и обратно) при стандартной бомбовой нагрузке в три тонны позволит нам в случае необходимости прямо с подмосковных аэродромов окучивать всю Европу, включая Великобританию и Ирландию. А если использовать аэродром Сарабуз в Крыму, то можно достать и негодяя Франко в его Мадриде. На коротком плече, то есть в пределах оккупированной врагом территории Советского Союза, плюс еще километров сто-сто пятьдесят, Ту-16 способен нести до девяти тонн бомб, в том числе и единичную бомбу указанного калибра. Честно сказать, мне сложно представить себе цель, которую не сможет уничтожить подобная фугасная громила, содержащая до четырех тонн взрывчатки.

Впрочем, бомбовый ковер из восемнадцати полутонных бомб, вывалившихся из бомболюка одного-единственного самолета, тоже не доставит врагу особого счастья, а если в налете, к примеру, на железнодорожную станцию в глубоком вражеском тылу примут участие все тридцать самолетов дивизии, то лунный пейзаж на месте важного вражеского объекта гарантирован. Впрочем, ассортимент применяемых бомб у этой машины выглядит как меню в ресторане, на все вкусы – начиная от бомб массой в двести пятьдесят килограмм, и далее по возрастанию веса: пятисотки, в тонну, полторы, две, три, пять и девять тонн. При отсутствии груза в бомбоотсеке на крыльевых держателях также можно подвешивать по две самонаводящиеся противокорабельные крылатые ракеты, похожие на миниатюрные реактивные самолеты, и еще одна ракета цепляется в бомболюк на центральный балочный держатель (при этом его створки остаются открытыми). Линкор такой ракетой не утопишь, так как она не предназначена для поражения бронированных целей, зато прервать вражеские перевозки по любому из морей, находящихся в нашей досягаемости, мы, несомненно, сможем: транспорты будут тонуть прямо на месте как миленькие.

Одним словом, Родина доверила мне инструмент страшной разрушительной силы, и использовать его требовалось грамотно, а не так, чтобы в решающий момент жидко обгадиться по неумению. Так что все наше время было посвящено боевой учебе: изучению матчасти в классах, полетам во всех режимах и в любое время суток, а также учебному бомбометанию на полигоне болванками. Это только кажется, что проще было бы бомбить сразу врага, на самом деле это неправильно, ведь во время учебы необходимо знать как о совершенных ошибках, так и об их причинах, а немцев присылать нам отчеты не заставишь.

Пока мы учились у майора Барсукова и его товарищей, инженер-капитан Яони Зата вместе со своими помощницами из галактических народностей горх и сибх тоже трудилась не покладая рук. Горхи – не очень умные, когда требуется принимать самостоятельные решения, но зато очень сильные и с хорошей памятью. Едят эти особы за двоих, но и работают за четверых. При обслуживании даже самого лучшего самолета много где нужна физическая сила, а ее у представительниц этой народности достаточно. Трое таких вот монструозных дам как-то на спор запросто одолели дюжину наших механиков в перетягивании каната. Позор, значит, получился, и поношение мужского достоинства…

Сибхи – они, напротив, не выделяются какими-то особенными физическими кондициями, и похожи на девочек-школьниц. При этом у них острые глаза, ловкие тонкие пальцы, хорошая память и еще лучшие терпение и усидчивость. Их совершенно не напрягает нудная монотонная работа, и справляются они с ней просто на отлично. Каждый раз, когда я вижу сибху, она занята какой-то полезной работой, и в таких случаях мне хочется погладить ее по голове и дать конфету. Товарищ Яони Зата говорит, что это нормальная реакция для человека, подобного их обожаемому командиру, а вот тот, кто будет кричать на сибху, ругать ее или, хуже того, ударить, будет подобен проклятому всеми германскому фашисту.

Между прочим, именно во время того разговора я узнал, для чего нам прислали инженерную команду галактического уровня. Оказывается, товарищ Серегин, когда еще только-только проник в наш мир, вывесил на околоземную орбиту достаточное количество сателлитов глобальной сканирующей сети, чтобы мимо их внимательного ока по земле не могла пробежать и мышь, не говоря уже о германских танках, и это же касается перемещения наших войск. Товарищ Сталин получает эту информацию в полном объеме, так что осведомлен о положении в зоне боевых действий гораздо лучше, чем наши командующие фронтами, а также Гальдер с Йодлем, чтоб им было пусто. Едва германские генералы замышляют какую-то операцию и начинают двигать войска, как с нашей стороны тут же следуют ответные контрмеры – таким образом несколько локальных наступлений были купированы на самой начальной стадии и, как сообщали сводки Совинформбюро, вылились в ожесточенные бои местного значения. Теперь в эту систему включили и нашу дивизию, вплоть до каждого отдельного самолета, чтобы уже в полете экипажи имели возможность узнавать обо всех изменениях обстановки на земле и в воздухе, а также в любое время суток и при любой погоде знали свое точное местоположение, курс и истинную путевую скорость.

При этом на Ту-16 уже имеется и автопилот, и автоматическая система управлением бомбометанием, а не так, как у нас, грешных, где все на глаз. Перед инженер-капитаном Яони Зата стояла непростая задача. Ей предстояло «подружить» существующую аппаратуру и галактическое оборудование, иначе даже с ее возможностями полная замена автоматики затянулась бы надолго, ведь у товарища Серегина в настоящий момент имеется не полноценная промышленность соответствующего уровня, а всего лишь ремонтные мастерские на линкоре. Сейчас их производственные мощности по большей части используются для восстановления корабельных машин и механизмов, и задания на изготовление разного дополнительного оборудования проходят там по статье «прочее». Но товарищ Яони Зата и ее подчиненные с поставленной задачей справились на отлично, и когда работы по установке и испытанию этой системы завершились, мы получили возможность с высокой точностью наносить бомбовые удары даже по тщательно замаскированным и очень подвижным целям, а также не терять ориентировки ни ночью, ни в плохую погоду.

Одновременно с завершением работ я получил на руки особый командирский «чемоданчик», с одной стороны, заменяющий всех писарей штаба дивизии, с другой – позволяющий не сходя с места во время боевого вылета управлять хоть полками, хоть каждым самолетом в отдельности. А иногда боевое задание могут директивно спустить в этот чемоданчик «сверху»; в таких случаях на нем на своих законных местах должны стоять кодовые отметки генерала Василевского и подтверждающая виза товарища Сталина.

Я во время учебных полетов сам неоднократно поднимал в небо свой персональный бомбардировщик с полным комплектом оборудования, и могу сказать, что чувствовал себя как человек, с лица которого сняли шоры. Если надо, система даст прогноз погоды на всех высотах, вкупе с картой встречных и попутных воздушных потоков, если надо, покажет тактическую обстановку в воздухе и районы дислокации аэродромов истребителей и зенитных батарей. Но самое главное – ты всегда можешь видеть свою основную и все запасные цели, ранжированные по степени их важности для противника.

И вот настал день, когда фельдкурьер доставил мне от товарища Сталина пакет с первым боевым приказом для нашей дивизии. Собственно, бумага содержала только общие слова, из которых, если документ, не дай Карл Маркс и Фридрих Энгельс, попадет в чужие руки, враг не сможет понять, когда, где и какими силами мы нанесем ему удар. Также в пакете присутствовало поздравление Верховного личному составу с боевым крещением, и его сегодня вечером предстояло зачитать перед строем в полках и эскадрильях. Доброе слово товарища Сталина – оно тоже стоит дорогого.

И в тот момент, когда я вскрыл пакет и прочел содержавшиеся в нем бумаги, мой командирский чемоданчик сообщил, что в него поступила верифицированная информация о том, кому мы завтра на рассвете будем отвешивать свою пролетарскую ненависть, измеренную тоннами бомб и количеством пусков самонаводящихся ракет. Все цели до единой находятся в полосе ответственности Северного и Северо-Западного фронтов и Краснознаменного Балтийского флота. Четыреста двадцатый и четыреста двадцать первый бомбардировочные полки, укомплектованные самолетами Ил-28, в течение дня совершат по три-четыре вылета, атакуя штабы, склады и транспортные узлы на временно оккупированной советской территории. В свою очередь, четыреста тридцать второй и четыреста тридцать третий бомбардировочные авиаполки получили приказ навести ужас и террор на акватории Балтийского моря – от Копенгагена до восточной части Финского залива, за исключением шведских территориальных вод. Мы должны беспощадно топить все обнаруженные орбитальной сканирующей сетью транспортные и боевые корабли, без различия их национальной принадлежности. Никого из наших там сейчас нет, а остальных не жалко. Даже со шведами приказано не церемониться: уже были случаи, когда их эсминцы атаковали наши подводные лодки, защищая морскую торговлю с Германией. А это значит, что все они должны пойти на дно!

– Ну наконец-то! – сказал майор Барсуков, когда узнал о приказе. – Всю жизнь мечтал, и вдруг сбылось…

И точно так же отреагировали его товарищи, которые добровольцами отправились на нашу войну, но, вместо того, чтобы водить в атаки боевые воздушные корабли, были вынуждены потратить целый месяц на работу инструкторами. И теперь все вместе – и мы, и они – возьмем с немецко-фашистских захватчиков плату кровью… А потом пройдет еще немного времени, и никто из нас не будет помнить, кто тут из сорок первого, а кто из семьдесят шестого года – это и называется боевым братством.

10 сентября 1941 года, 10:05 мск, Пуцкий залив, линкор планетарного подавления «Неумолимый», главный командный центр

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Утро десятого сентября выдалось для солдат и офицеров тыловых служб германской группы армий «Север» даже не томным, а страстным. С первыми лучами солнца в воздухе над Ригой, Даугавпилсом, Елгавой, Резекне, Вентспилсом, Валгой, Валмиерой и Шауляем появились краснозвездные реактивные двухмоторные бомбардировщики ранее неизвестной немцам модели. Двести шестьдесят второй «мессершмитт» в апреле сорок первого года первый раз[5]5
  Следующий полет, уже с реактивными двигателями, будет только через год.


[Закрыть] поднялся в воздух (пока еще с поршневым мотором) – и тут вдруг в Прибалтике на немецкие головы обрушивается такой ужас с небес…

При этом ни один из тех, кому довелось пережить бомбежку, не спутал двадцать восьмые Илы с моими «Шершнями»: ничего общего ни во внешнем облике, ни в тактике применения. Впрочем, и того, что отвесили немцам подчиненные товарища Голованова, тем, надо сказать, хватило за глаза. Взяв в бомболюки полную нагрузку в три тонны, Ил-28 без особых проблем долетал до любой точки Прибалтийского ТВД, вдребезги разносил там все, что указано в задании, и возвращался не в Монино, а на передовой оперативный аэродром «Северный» под Смоленском. Там заранее создали запасы бомб и реактивного топлива, разместили автотранспорт вместе с персоналом, а самые незаменимые люди, авиатехники и вооруженцы, вылетели туда из Монино на двух «дареных» товарищем Брежневым самолетах Ан-10…

К 1976 году эта машина была подчистую списана из «Аэрофлота» по причине высокой аварийности (из ста двенадцати выпущенных самолетов разбилось четырнадцать), но еще не до конца утилизирована. Правда, энергооболочка проворчала, что причиной большинства катастроф были не конструктивные недостатки самолета, а значительно меньший, чем в ВВС, уровень подготовки экипажей и наземных служб, которые к началу семидесятых годов привыкли работать с «паркетными» самолетами, перелетающими с одного бетонированного аэродрома на другой такой же. А «Антей» (Ан-10 получил это прозвище задолго до Ан-22), вылетая с первоклассного аэродрома, приземлялся, как правило, в такой дыре, куда опасаются соваться даже черти. При посадке на наскоро выровненную грунтовую площадку экипажу и пассажирам приходилось опасаться за свои зубы и языки: столь сильной могла быть тряска при посадке или взлете с полосы типа «стиральная доска». А вибрация как явление вредно не только человеческим организмам, но и ответственным конструкционным элементам, поскольку от него в металле развиваются вредные усталостные трещины, концентрирующиеся в предсказуемых местах.

Так, в ВВС полный военно-транспортный систершип этой машины, Ан-12, бился по каким угодно причинам: плохие погодные условия, ошибки экипажа, боевые действия и нелепые случаи, вроде застрявшей в десантном люке БМД. Однако у самолетов, летавших в советских ВВС, катастроф из-за конструкционных недостатков, можно сказать, и не было. Причем эксплуатировали военные летчики Ан-12 даже в более жестких условиях, чем их гражданские коллеги Ан-10 из «Аэрофлота». Из этого можно сделать вывод, что обслуживать самолеты, летающие в полевых условиях на грунтовые площадки, следует совсем по другим стандартам, чем те, что перелетают с одного бетонного поля на другое. И экипажи для них нужно готовить по тем же стандартам, что и для военно-транспортной авиации, а в «Аэрофлоте» это правило не соблюдали. Впрочем, в сорок первом году военные и гражданские летчики пока что все одинаково летают с грунтовых площадок, поскольку число бетонированных аэродромов еще невелико.

Так что в советских ВВС образца 1941 года приняли Ан-10 (вкупе с некоторым количеством Ан-8 и Ан-12) с распростертыми объятьями, и сразу же приспособили к делу. Еще бы: ведь в эти времена дорого стоит иметь самолет, способный с полной загрузкой в двадцать тонн (Ан-12) или с сотней пассажиров (Ан-10) преодолеть расстояние от Москвы до Владивостока всего лишь с одной промежуточной посадкой в Красноярске. Большое количество пехоты с одного конца страны на другой таким путем всего двадцатью самолетами перебросить проблематично, а вот ценных специалистов или командный состав – вполне возможно. Выводят, например, из боев дивизию, которая, ожесточенно сражаясь, отступала от самой границы, а там из двенадцати тысяч личного состава осталось не более двух тысяч. Но это люди-кремни, уже начавшие проходить свои военные университеты, поэтому их грузят в полученные из семьдесят шестого года транспортные и пассажирские самолеты и в течение суток переправляют за Урал, где как раз имеется только что мобилизованное потенциальное маршевое пополнение. Сроки достижения полной боеготовности, таким образом, можно сократить почти вдвое по сравнению с тем, если бы дивизия целиком формировалась за счет призванных из запаса.

Вот и авиаспециалисты двух полков дивизии Голованова из Монино до аэродрома «Северный» под Смоленском добрались меньше чем за час. И еще какое-то время им пришлось ждать, когда на передовой аэродром не начнут прилетать Ил-28, обрабатывавшие самые ближние цели. При этом база Ту-16 оставалась в Кратово, потому что они и оттуда крыли всю Европу вдоль и поперек. А поработали парни на славу и… совершенно безнаказанно. Даже на крейсерской скорости они имели над немецкими истребителями фору примерно в сто километров в час, а на форсаже это преимущество увеличивалось втрое. В результате все сорок фронтовых бомбардировщиков вернулись на аэродром в полном составе, а у атаковавших их экспертов Геринга были потери.