Текст книги "Год Красного Дракона"

– Мы просто не знали, что эта группировка формируется, и ни о чем не догадывались, пока под Себежем не загрохотали пушки, – с горечью ответил командующий группой армий «Север». – Донесение о начале вражеской артподготовки было первым и единственным сообщением об истинных намерениях большевиков, до этого в абвере были уверены, что наступление на Ригу начнется со стороны Ревеля, где еще до начала массовых бомбежек почти открыто концентрировались две свежих русских армии. Что касается наших резервов, то их сейчас нет вообще ни у кого – ни у ОКХ, ни у самого фюрера. Все, что имелось, сожрали бойня за Белосток и ожесточенное сражение на Житомирском направлении. Там в один момент на небеса вознеслось пять дивизий первой панцергруппы, и еще две дивизии, сумевшие прорваться в большевистский тыл, были отрезаны от снабжения, окружены, разгромлены и полностью пленены. Фельдмаршалу фон Рунштедту еще повезло, что у большевиков в середине июля на том направлении не было свежих войск, которые на волне страшных потерь группы армий «Юг» могли бы перейти в наступление и опрокинуть наши боевые порядки. А вы что, думали, нам одним тут так тяжело?

После этой отповеди рейхскомиссар Лозе молча собрал свои бумаги и направился на выход, за ним последовали Отто-Генрих Дрекслер и группенфюрер СС Ганс Адольф Прютцман. Последним, по-старчески замешкавшись, кабинет покинул Вильгельм фон Лееб. Пройдет всего несколько часов, и он окажется главнокомандующим почти без войск…

Восемьсот восемьдесят третий день в мире Содома, утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Танки генерала Седова ворвались в Ригу в два часа ночи, со стороны Саласпилса, по Латгальской улице, выводящей прямо на набережную. А там в разгаре эвакуация. То есть самые главные шишки уже убежали (много времени им для этого не потребовалось), но оставались их подручные, подручные подручных, а также просто сочувствующие и прочий сброд, у которого от известия «русские идут» душа сразу ныряет куда-то в пятки. Также в бывшей латвийской столице имелись музейные экспонаты и прочие материальные ценности, которые очень хочется вывезти. Святое дело для немецких оккупантов – проваливая восвояси, прихватить с собой все, что не прибито гвоздями и не раскалено докрасна.

Поскольку единственный уцелевший после налетов «свистунов» Каменный мост был задействован для вывоза на левый берег награбленного добра (частью на грузовиках, частью гужевым транспортом), то почтеннейшая публика, не имеющая особого пропуска, была вынуждена спасаться по способности, то есть на лодках. Ни паромных переправ, ни временных наплавных мостов навести просто не успели (ибо об эвакуации заинтересованным лицам стало известно около восьми вечера), но когда эти люди в немалом количестве стали подтягиваться к набережной, то получили под нос большой и жирный кукиш в виде армейского блокпоста, перекрывавшего въезд на единственный уцелевший мост. Лодочники, конечно, объявились тут как тут, и, что самое интересное, плату за свои услуги они брали исключительно советскими рублями. А если у тебя рублей нет, то отходи в сторону, не задерживай тех, у кого они есть.

И вот в эту кашу с хода врезались советские танки бригады Катукова… Хотя нет, врезались – это не то слово, ибо давить гусеницами спасающихся в паник гражданских, конечно же, никто не стал. А что по большей части из Риги драпают именно гражданские, хоть и пропитанные буржуазно-национальным душком, советские танкисты знали: до них не забыли довести результаты орбитального психосканирования этой толпы. Давить нервных интеллигентов и истеричных дамочек гусеницами и стрелять из пулемета настоящему человеку просто противно. Был бы это злобный вооруженный враг, а не спасающиеся бегством профессора музыки и юриспруденции с чадами и домочадцами, тогда другое дело. Но вооруженные люди были представлены в этой толпе, можно сказать, в единичных экземплярах. Так что все ограничилось несколькими выстрелами из орудий танков Т-54 по автомобильному и гужевому транспорту, движущемуся по Каменному мосту, а также пулеметными очередями, трассирующими высоко поверх голов толпы, чтобы напугать и обратить на себя внимание. Мол, русские уже пришли.

Глядь, а наискосок по Даугаве уже плывет механизированная бригада подполковника Черняховского, числящаяся в корпусе у Седова десантной. Впереди – батальон танков Т-54 с навешенными понтонами, за ним на БТР-50 мотострелковые батальоны, артдивизион 85-мм пушек Д-44, батарея 120-мм «самоваров», а также зенитная батарея, укомплектованная спаренными пулеметами Владимирова в установках ЗПУ-2 (опять же на шасси БТР-50). Задачу товарищу Черняховскому генерал Седов поставил простую: выйти на левый берег и захлопнуть мышеловку, попутно пленив всех тех, кто уже думает, что смог спастись бегством. В первую очередь брать в плен было приказано германских тыловиков, не брезгуя при этом и нацистскими пособниками.

БТР-50, созданный на шасси плавающего танка ПТ-76, перевозит взвод пехоты или 85-мм орудие с расчетом (причем огонь можно вести прямо на плаву) или 120-мм миномет. Единственный недостаток такого замечательного аппарата в том, что в базовой, а не зенитной версии, вооружен он одним пулеметом винтовочного калибра, открыто расположенным в шкворневой установке, а потому поддерживать огнем свою атакующую пехоту эта бронемашина не в состоянии. Впрочем, для сорок первого года такой плавающий гусеничный бронетранспортер – настоящая вундервафля: у германской армии, например, и близко нет ничего подобного.

Вот и немцы ужасно заволновались, заметив (далеко не сразу, ибо ночь безлунная), что к ним в гости на левый берег плывет этакая делегация. Но было поздно. Головные «пятьдесят четверки» уже нащупали гусеницами дно у противоположного берега и, взрыкивая моторами, стали выбираться на сушу. Вообще с обвеской из понтонов они самостоятельно могли проплыть до шестидесяти километров при волнении моря до четырех баллов. Наверное, советские генералы в середине пятидесятых готовились к форсированию Ламанша. Так что этим машинам Даугава, пусть даже переплытая наискосок? В ней они всего лишь намочили лапки.

Господа коллаборанты, пытающиеся спастись от второго пришествия большевиков, тоже поняли, что и на левом берегу их теперь не ждет ничего хорошего, и заметались, будто крысы, почуявшие западню. Но хуже всего пришлось тем, что находились в лодках между правым и левым берегом: им-то куда было деваться, оказавшись в положении, когда русский десант уже достиг противоположного берега и даже частично спешился, и сейчас сгоняет в кучу тех «счастливчиков» с нечистой совестью, что успели переправиться ранее. Бойцы, прошедшие через призыв и горнило Белостокского сражения, к возможным изменникам Родины и пособникам оккупантов не испытывали не малейшей жалости. Все беглецов, взятых, так сказать, с поличным, передадут в руки сотрудников НКВД, за колючую проволоку Саласпилского лагеря, и судьба попавших в плен нацистских пособников после этого будет незавидной. Попадаются в этой толпе и случайные люди, побежавшие «как все», потому что побежали их соседи, но и им по советским законам светит не менее пяти лет лагерей. И это же касается лодочников, перевозивших несчастных. Каждому в этой истории по делам его выйдет своя награда.

Тем временем в районе железнодорожного вокзала (а это всего-то в семистах метрах от набережной) вспыхнула яростная ружейно-пулеметная перестрелка, которую прорезали резкие выстрелы танковых пушек: это вступила в бой танковая бригада Лизюкова, с ходу принявшись давить и расстреливать из орудий расположенные там зенитные батареи и стрелять из пулеметов их обслугу. В сутолоке ночного боя получилось не столько уничтожить и пленить вражеских зенитчиков, сколько деморализовать и разогнать куда глаза глядят. Когда рассветет, «людей в сером» будут вылавливать по всему городу прочесывающие его мотострелки. Бежать немцам все одно некуда. Впрочем, железнодорожный вокзал был единственным объектом, где вражеский гарнизон оказал хоть какое-то сопротивление, в остальных местах не было даже этого. На левом берегу в районе Каменного моста германские тыловики, занимавшиеся вывозом награбленного, без всяких вопросов бросали оружие и поднимали руки вверх. Ни одного героя в этой серой массе так и не нашлось.

Когда над Ригой начал заниматься серый осенний рассвет, дело в основном было сделано. После двух с половиной месяцев немецко-фашистской оккупации Рига была освобождена от врага. Кстати, в Саласпилсе советские бойцы и командиры обнаружили не только советских военнопленных и некоторое количество неблагонадежных, с немецкой точки зрения, жителей Латвии, но и достаточно большое количество европейских евреев из Бельгии, Голландии, Дании, севера Франции и других оккупированных территорий. Энергооблочка говорит, что все это смертники, которых германские людоеды планировали заморить голодом и тяжелыми работами, а тех, кто не сможет трудиться, должны были просто расстрелять. Однако к этому моменту немцы просто не успели совершить в Риге и окрестностях каких-то особенных зверств.

Во-первых, просто не успели, потому что и в Основном Потоке самый пик злодеяний пришелся на ноябрь-декабрь, когда стало понятно, что блицкриг не получился, и впереди затяжная война. Для чистопородного европейца в таком случае самая естественная реакция – выместить злобу на ком-нибудь маленьком и беззащитном: например, расстрелять пациентов детской больницы с улицы Лудзас, что, как говорит энергооболочка, должно было произойти восьмого декабря сорок первого года. И все остальные акции того же рода пришлись примерно на то же время, а не так, как на Украине, где зверствовали даже не айнзацкоманды, а части вермахта, имеющие на то приказы своих командиров и начальников, в частности, командующего 6-й армией Вальтера фон Рейхенау. Но с этим деятелем случилась незадача: месторасположение его штаба еще в конце июля атаковал «Каракурт» в плазменном обвесе, после чего даже самые фанатичные нацистские деятели все проняли правильно.

Во-вторых, сказалось мое предупреждение Гейдриху о недопустимости подобного поведения, так что директив на проведение подобных акций из Берлина не рассылали, а действовать по собственной инициативе германские функционеры и не умеют и не хотят. Лезть поперек батьки в пекло в этой среде банально не принято, ибо орднунг собачий. Сказали прыгать – будешь прыгать, сказали лежать – будешь лежать. Иначе и до беды недалеко. Поэтому по большей части германские карательные службы себя массово не проявляют, заложников не берут и не расстреливают, облав на еврейское население с экзекуцией в ближайшем лесу не устраивают. Правда, в Прибалтике и на Украине у немцев есть добровольные помощники, действующие как бы сами по себе, а для Антонеску и Анте Павелича[17]17
  Анте Павелич – хорватский диктатор-националист прогерманского толка.


[Закрыть] мои договоренности с Гейдрихом и вовсе не указ.

Кстати, этот величайший из проходимцев в истории начал искать ко мне подходы, чтобы сбыть с рук ненужный им в Третьем Рейхе человеческий материал – в основном евреев, французов и прочих сербов с поляками. Нахал, ну просто большой нахал… Мое дело – сохранить этим людям жизнь, ибо они ничем не провинились перед моим Патроном, а не распихивать их по разным темным углам Мироздания. Впрочем, сербов и французов я могу направить в Аквилонию, там такому пополнению будут всегда рады, а вот что в таком случае делать с евреями и поляками, я пока не представляю. Нет, идея Нового Израиля на американских просторах за сто тысяч лет до нашей эры, чтобы рядом вообще не оказалось никаких соседей, которых можно было бы угнетать, выглядит для меня довольно привлекательно. Коронная фраза: «В поте лица будете добывать вы свой хлеб» – и пинком под пышный зад на поселение с минимальным обзаведением.

Но вот дальше может получиться не так, как в Аквилонии, а примерно как у Патрона с содомитянами – «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Мои социоинженеры говорят, что отсутствие поблизости иноплеменников не помешает этой публике самым жестоким образом угнетать друг друга. Уважаемые люди в этой среде почти мгновенно превратятся в господ, а все остальные станут их рабами. Об этом же, кстати, говорит опыт существования отдельных местечек в черте оседлости Российской империи конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Невиданная роскошь и ужасающая нищета в одном компактном флаконе. Нет, я на такое подписаться не могу, потому что подавляющая часть жертв Холокоста опять же ничем не провинилась ни перед людьми, ни перед Богом, и бросать их из огня да в полымя будет противно любой из моих ипостасей.

Также я не могу направить этих людей в государство Израиль образца семьдесят шестого года, ибо оно есть зло, которое следует стереть с лица того мира, а не усиливать. И сионизм, и германский нацизм – одного куста ядовитые ягоды, пережитки родоплеменного сознания, когда только ближайшая родня считалась настоящими людьми, а все остальные были не более чем ресурсом для эксплуатации. Но младший архангел шепчет, что оставлять этих несчастных в руках нацистского режима тоже неправильно. Третий Рейх, пока Красная Армия тренируется побеждать любого врага, просуществует еще как минимум год, и за это время с заключенными может произойти что угодно. Да, как начинающему императору, мне пришла пора мыслить не только за стержневой для моей державы русский этнос, но и за всех остальных, потому что они живые люди, а не бездушные винтики в механизме.

Так что я снова возвращаюсь к идее Нового Израиля, только на новом уровне, с закваской из советских руководящих кадров. Есть же в кадровой обойме у товарища Сталина надежные руководящие кадры нужного этнического происхождения, и в то же время без малейшего националистического и троцкистского душка. Надо переговорить с ним на эту тему, и только после этого принимать окончательное решение. Возможно, назначенным на эту стезю ответственным работникам придется пройти стажировку в Аквилонии, ведь товарищи Прогрессоры – большие специалисты по взаимодействию с коренным первобытным населением, а оно во всех мирах Каменного века на обоих американских континентах отсутствует по определению. Или ну ее к чертям, эту Америку, и Новый Израиль следует делать там, где и положено – на Ближнем Востоке, заодно приучая перевоспитуемый контингент к тому, что нет ни эллина, ни иудея, ни дикаря, ни цивилизованного человека. В таком случае стажировка руководящего состава в Аквилонии будет обязательной, как и тщательнейший отбор кадров для этой работы.

Даа, так я и сделаю, дополнив это план еще одной обязательной деталью. Надо будет связаться с Коброй и поручить ей взять Бригитту Бергман, Зул бин Шаб и еще кого понадобится, чтобы доставить сюда, в Тридесятое царство, Альфреда Розенберга. Как бывший российский подданный, изменивший своей стране, он в полной моей власти, как Защитника Земли Русской. Что я сделаю с этим недоучившимся рижским студентом, мне самому пока еще неизвестно (нужно посоветоваться со специалистами из Византии мира Славян, да из мира Смуты). Но то, что от него останется после экзекуции в назидание всем прочим деятелям нацистского режима, а также изменникам-перебежчикам, будет выставлено на всеобщее обозрение посреди улицы Унтер-ден-Линден. Пусть смотрят и говорят – германские «элиты» только такое обращение и понимают.

20 сентября 1941 года, 16:25 мск, Пуцкий залив, линкор планетарного подавления «Неумолимый», императорские апартаменты

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Встречу генерального секретаря Брежнева и американского президента Форда я решил провести на борту «Неумолимого», в своих императорских апартаментах. Но чтобы у клиента не возникло никаких сомнений, портал из Белого дома был открыт во дворец Браницких. Там я встретил гостя и его сопровождающих, И все мы вместе на малом челноке вылетели в направлении Пуцкого залива. И плевать, что внизу была формально вражеская территория – высота семнадцать километров и скорость в два Маха делали этот факт сугубо умозрительным. Но первые вопросы у моего гостя возникли еще в Белостоке.

– Где мы, мистер Сергий? – спросил Джеральд Форд, окидывая взглядом пейзаж, окрашенный во все осенние оттенки – лимонной желтизны и увядающего багрянца.

– Мы не только где, но и когда, – ответил я. – Это двадцатое сентября тысяча девятьсот сорок первого года, город Белосток, бывший дворец графов Браницких, а сейчас моя временная штаб-квартира в этом мире. Именно здесь, в зафронтовой освобожденной зоне, я тренирую солдат и офицеров местного происхождения, которые потом на фронте ломают вермахт вдоль и поперек. Обучать и тренировать я тоже умею на очень высоком уровне.

– И что, германское командование не пыталось ликвидировать это вашу освобожденную зону? – спросил президент Форд.

– Пыталось, – ответил я. – И это стоило ему последних валентных резервов при полностью нулевом результате, а я на этой мясорубке при подстраховке своих гвардейцев выучил первые двести тысяч отличных бойцов, которые у товарища Сталина уже в работе. Но к нашим делам этот вопрос не относится: если мы договоримся обо всем по-хорошему, то мои ученики и воспитанники никогда не будут убивать американских джи-ай. А если мы не договоримся, тогда пеняйте только на себя.

– Мистер Сергий, скажите, вам что, доставляет удовольствие постоянно говорить собеседнику разные неприятные вещи? – поморщившись, спросил президент Форд.

– Это зависит только от того, кто именно является моим собеседником, – сказал я. – Человеку, который настроен ко мне дружески, я неприятных вещей не говорю, а вот тому, кто относится ко мне враждебно, приходится постоянно напоминать, какова будет цена его неверных решений. Ничего личного, только дело.

Больше он вопросов мне не задавал, молча поднялся на борт челнока, молча смотрел на обзорный экран во время полета и молча спустился по трапу в парадном ангаре «Неумолимого» под крик виртуального дежурного по кораблю: «Государь-император на борту!». Спустился и остановился перед изображенным во всю стену гигантским имперским гербом: золотой двуглавый орел на алом фоне, с багровой пятиконечной звездой над головами, из которой во все стороны расходятся «лучи добра». Остановившись, старина Джеральд долго смотрел на это соединение несоединимого, потом спросил:

– Мистер Сергий, это герб вашей империи?

– Да, – ответил я, – это герб моей империи и еще нескольких родственных ей. Но поскольку каждое образование расположено в своем мире, то все они используют один герб и одно название «Русская Галактическая империя».

– Так значит, все-таки у вас русская империя? – вздохнул мой собеседник. – Скажите, а бывает американская империя?

– Нет. Как исторического явления американской империи быть не может. Если русское государство в силах включить в себя весь мир, то американское способно его только пожрать. Все, к чему вы прикасаетесь, превращается в пылающие окровавленные развалины. Корея и Индокитай тому прямые примеры, а ваши израильские ученики превращают в руины Ближний Восток.

– Но, позвольте, мистер Сергий! – вскричал уязвленный до глубины души президент Форд. – Западная Европа находится под американским патронатом, и это совсем не руины!

– Джеральд, – сказал я, – ты хотя бы думай, что и кому говоришь! Или ты будешь отрицать, что у Пентагона имеются планы так называемой «ограниченной ядерной войны»? При помощи размещенных в Западной Европе ракет средней дальности ваши генералы хотят разменять ее на территорию европейской части Советского Союза, обратив всю и Западную и Восточную Европу в радиоактивные руины, но так, чтобы сами Соединенные Штаты Америки остались целы. Чтобы планировать подобное, нужно быть закоренелым мерзавцем и подонком. Вот ваша истинная сущность. А чтобы согласиться на этот план, нужно быть полным идиотом или даже еще большим подонком, чем вы. Это я вам опять же говорю для того, чтобы вы призадумались, стоит играть со мной в подобные игры или лучше вести дела честно.

Президент Форд призадумался, и в таком призадумавшемся состоянии пришел со мной в императорские апартаменты, где мы застали «просто Леню» за игрой в шахматы с мисс Викторией Великобританской из тысяча девятьсот четвертого года. Переставляя фигуры, эти двое мило болтали на языке просвещенных мореплавателей. Увидев эту картину, Джеральд Форд остолбенел в третий раз. Вот ведь зараза: Брежнев из Основного Потока английским языком не владел, и американский президент, который встречался с ним лично, об этом знает…

– Э-э-э, мистер Брежнев, а разве вы говорите по-английски? – наконец спросил старина Джеральд, справившись с замешательством.

– Теперь, как видите, говорю, – сухо ответил Ильич Второй, не очень приветливо зыркнув на него глазами из-под своих густых бровей.

– У меня, Джеральд, – поспешил произнести я, – имеются большие возможности по ускоренному обучению, хотите при помощи магических заклинаний, хотите путем применения высоких технологий цивилизации пятого уровня. Маг учит только тому, что знает сам, и может провести не более двух сеансов за день. Зато гипнопедическая обучающая машина не устает: воспроизводит ментограммы, записанные на сменных материальных носителях, и способна делать это многократно и для любого числа студентов. Хотите, вас за полчаса с очень высоким качеством научат русскому языку, просто записав эти знания в мозг? Это совсем не больно и не страшно.

– Э нет уж, мистер Сергий, спасибо за предложение, но я пока воздержусь… – несколько ошалело покачал головой американский президент. – Подумать только: знания записываются в мозг, будто на магнитофонную ленту… Так и все человеческое в себе утратить можно.

– Все человеческое в себе люди способны утрачивать и без помощи магии или высоких технологий, – заметил я. – Скажет какой-нибудь из кумиров толп: «Я освобождаю вас от такой химеры как совесть» – и его поклонники сразу же превратятся в безжалостных человеко-зверей, остановить которых будет возможно только огнем и мечом. Ускоренное обучение в этом смысле почти безопасно. При магическом способе наличие или отсутствие побочных эффектов зависит от личности обучающего мага, а ментограммы для обучения на гипнопедических аппаратах предварительно полностью очищаются от личностных составляющих и несут в себе только сухие профессиональные знания. Если у обучающегося уже имеются соответствующие врожденные таланты, то эта информация садится к нему в мозг как родная, и дальше дело только за практикой, доводящей эти умения до автоматизма. Поймите, в цивилизациях высокого уровня объем знаний высококвалифицированного специалиста настолько велик, что для его получения обычным путем не хватило бы и нескольких жизней, и именно поэтому в ход пошла массовая гипнопедия. Единственное, чего при таких методах нельзя делать, это изолировать обучающихся от общества. Вне цикла гипнопедических лекций и практических занятий у них должно находиться время для встреч с лицами противоположного пола, танцев до упаду, а также для того, что мужчина и женщина при серьезных намерениях делают, оставшись наедине. И тогда ничто человеческое им будет не чуждо. Контакт с дружным, доброжелательным коллективом, где люди не делают друг другу гадости, а, наоборот, всегда готовы помочь – это залог существования полноценной многогранной личности, при этом являющейся высококвалифицированным специалистом.

– У нас к обучению совсем другие подходы, – произнес президент Форд. – Мы считаем, что чем надежней изолировать студента от соблазнов окружающего мира, тем выше будет качество образования. Ну и, конечно, свою роль играет плата за обучение. В бесплатных заведениях учат очень плохо, потому что и преподавательский состав там низкого уровня, а в платных и дорогих, напротив, обучение проходит на очень высоком уровне. Ну и, конечно же, и речи быть не может о том, что мужчина и женщина делают вдвоем, оставшись наедине. Это разврат, а потому совершенно исключено. Такова, мистер Сергий, суровая правда жизни.

Тоже мне протестантский проповедник нашелся – аж весь надулся от натуги, читая мораль Божьему Бичу… При этом Брежневу наша дискуссия полностью безразлична: по нему видно, что в обеих своих ипостасях старый сатир много раз ходил налево, но всегда возвращался к законной супруге, в браке с которой состоит аж с тридцать восьмого года. Зато Виктория Великобританская в шоке. С ее викторианской точки зрения, в нашем обществе еще до конца не изжитой, просто немыслимо, чтобы мужчины открыто говорили о таких подробностях в присутствии девушки из их круга, а не какой-нибудь падшей женщины.

– Мистер Серегин, – мило покраснев, пролепетала она, – быть может, мне следует покинуть ваше общество, раз в нем обсуждаются вещи, невместные для юной и невинной девушки…

– Останьтесь, Тори, – ответил я. – Изоляция от окружающего мира – не лучший способ воспитания нравственности, потому что такой человек либо замыкается в себе, либо, выйдя в мир, становится крайне уязвимым для атакующих его соблазнов. Все начинается как юношеский бунт против чрезмерного морализаторского давления окружающих, а заканчивается сломанной жизнью. Умеренное количество яда, принятое под руководством опытного специалиста, будет гарантировать вас от смертельного отравления в дальнейшем. А иначе как вы узнаете, чем настоящая любовь, когда двое становятся одним целым и душой и телом, отличается от банального разврата, при котором партнеры сменяются будто в калейдоскопе, и никто не запоминает ни их имен, ни лиц.

– Хорошо, мистер Серегин, – Виктория опустила взгляд, – я останусь и буду слушать вас очень внимательно, ведь тут всем известно, что вы дурного не посоветуете.

– Хорошо, продолжим наш разговор о прозе жизни и о морали, – сказал я. – Должен сказать для мистера Форда, что тут у меня разврата не может быть по определению, ибо все мои верные – и мужчины и женщины – члены одной большой дружной семьи, а страшная встречная воинская клятва не накладывает на них обета воздержания от плотских удовольствий. Тот момент, когда мужчина и женщина остаются наедине и по взаимному согласию дарят друг другу маленькие радости жизни, и является определяющим в их человечности. Тот, кто способен по-настоящему полюбить свою «половину», тот полюбит и весь мир. Что касается учебных заведений закрытого типа, то все они в большей или меньшей степени являются рассадниками страшнейшего содомского греха. Ханжеская пуританская мораль имеет и свою обратную сторону, когда угнетенная сексуальность принимает темные извращенные формы. В таких заведениях до юных хорошеньких младшекурсников домогаются и преподаватели, и ранее развращенные студенты старших курсов. Кроме того, находясь на пике гормонального слома, и в то же самое время не имея возможностей для банальных встреч с противоположным полом, юноши обращают внимание друг на друга, образуя противоестественные сердечные привязанности. Счастлив там тот, кто недостаточно хорош собой для того, чтобы стать предметом назойливых домогательств, и в то же время обладает достаточно сильной волей, а потому способен, сосредоточившись на учебе, пройти через всю эту мерзость насквозь, не замочив в ней ног. Но такой образ действий требует не единения с коллективом, а самоизоляции от него. Потому успешные деятели, закончившие подобные заведения, являются доминантными мастерами индивидуальной игры, а их менее успешные сокурсники со сломленной волей становятся затурканными клерками-подчиненными. Но чем дальше, тем чаще случается так, что явного лидера в соответствующей возрастной категории при закрытии вакансий высшего уровня под рукой не оказывается. Тогда управлять, к примеру, всей внешней политикой государства ставят деятеля, забитого закрытым учебным заведением до полной рептильности. И вот тогда начинается то, на что бы глаза мои не глядели. Смесь банальной глупости, подлости, лакейского раболепства перед сильным, и самой мерзкой лжи, воплотившаяся в одном человеке, для меня выглядит просто отвратительно. С умным и относительно честным врагом, способным держать свое слово, дело иметь гораздо удобнее. Великобритания, распыляющая свой кадровый потенциал на огромные колониальные владения, столкнулась с этой проблемой в самом начале двадцатого века, и менее чем за пятьдесят лет прекратила существование как трансконтинентальная империя. У вас в Америке тогда такая проблема особо остро не стояла, поскольку вы имели возможность назначать на особо важные должности успешных иммигрантов из Континентальной Европы, не прошедших через англосаксонскую систему обучения. Но тридцать лет назад этот источник пополнения кадров закрылся для вас навсегда. После Второй Мировой Войны с ее ужасающими жертвами, а также в связи с наступившим демографическим спадом, в Европе просто не стало лишних людей, а если оттуда кто и стремится эмигрировать в Америку, то это худшие люди, а совсем не лучшие…

– Так вы, мистер Сергий, считаете, что система образования имеет жизненно важное значение для государства? – с сомнением спросил старина Джеральд.

– А вот за этот вопрос, мистер Форд, – развеселился я, – вы получаете золотую медаль и звание лучшего ученика семестра. Система образования – это фундамент для государства: как вы свой народ и руководящий состав обучите, так он и поплывет, а брать готовых пришельцев со стороны допустимо только в начальное время, пока собственные кадры еще не дошли до готовности. В Советском Союзе бытует унаследованная от Российской империи классическая немецкая система образования – та самая, по поводу которой Бисмарк сказал, что в франко-прусской войне победил не только прусский офицер, но и прусский учитель. Именно эта система, примененная во всенародном масштабе, и позволила совершить рывок от безграмотной отсталости к роли одной из двух сущих мировых сверхдержав, в разы нарастить индустриальные возможности некогда аграрной страны и превратить ее в лидера космической гонки. О том, что этой части творится у вас, в Америке, вы все знаете сами, и дальше будет только хуже. В мои времена кто только ни стебался по поводу тупости и необразованности выпускников американских школ, не умеющих отличить Австрию от Австралии, Иран от Ирака, а также сложить два и два. Мол, математика – это расовая наука для белых. В элитной составляющей вашей системы образования дела обстоят не лучше, и мощь американского государства будет только усугублять это положение. Мир еще увидит высокопоставленных американских деятелей, пытающихся ударами чугунного лба высадить ворота, нарисованные на каменной стене. И, что хуже всего, гауляйтеров в подчиненных Америке странах они будут набирать из людей того же толка, только еще более глупых, чем их американские партнеры. Разложение и деградация во всей их красе.