Текст книги "Субмарина «Голубой Кит»"

24. КУСАЧКИ

Катя плакала долго, но зато, отревевшись, приобрела некоторое спокойствие. Конечно, перемещение будет! Просто оно запаздывает сегодня. «Те, кто ее послал», сегодня затеяли новшества, ведь раньше она перемещалась только в одно место, а не в два кряду.

Постойте… «Те, кто ее послал»? А как же будет с батискафом? Вот он, Мак, карающий меч судьбы, за стенкой. Он ждет!

– У, идиот паучий! – сказала Катя.

Примерилась к табурету. Тяжелый железный табурет, так бы и прошлась им по приборам… Вздохнула, поставила его на пол. Придет Паук, увидит перебитые приборы – впрямь убьет, взаправду. Теперь она уже не была так уверена, что сама пристукнет его кирпичом, – ее запал вытек со слезами.

Лучше на это не рассчитывать.

Что же делать? Как испортить приборы незаметно?

Для вдохновения Катя приоткрыла заслонку на глазке. Свет не загорелся. Вообще на столе многое изменилось – цифры не горели, зеленая линия тоже. Наверное, капитан специально выдернул провода, чтобы Катя не могла видеть рыбу. Опоздал, Паучище! Она все знает!

Знает-то знает, а сделать ничего не может…

Нет, может. Раз должна – значит, сможет. Например, она выдернет еще провода… годится? Нет, не годится. Солана найдет провода и вставит на место. Вот если бы перерезать незаметно, чтобы искал и не мог найти, долго, целый день! Но чем их перережешь? Ножницы бы найти. Конечно, здесь ножниц не найдешь…

Катя вскочила и пробежала к столу справа. Оттуда капитан доставал провода, из ящиков. Вот они, как в письменном столе, маленькие… не заперты. Что там?

В первом ящичке были радиолампы, аккуратно размещенные в круглых гнездах. Небольшие, как виноградинки. Сверху набросаны провода. Во втором ящике хранилась всякая мелочь – сопротивления, конденсаторы… В третьем ящике то же самое. Четвертый ящик был наверху и сбоку, как средний в письменном столе. Открыв его, Катя подпрыгнула – инструменты! Отличные, блестящие от никеля инструменты лежали в гнездах из зеленого бархата, как в готовальне. Изогнутые ручки были покрыты прозрачной пластмассой – это Катя понимала. Отец объяснял ей, что с электричеством работают осторожно, инструмент изолируют, чтобы током не ударило. Прекрасно! Какой инструмент выбрать?

Она прислушалась – за дверью было тихо. Взяла тонкие кусачки с боковыми лезвиями вроде маминых для ногтей. Ящик задвинула на место. Кусачки опустила в левый карманчик, Паньку – в правый. Придерживаясь за край стола, перебралась к приборам у рыбьей стенки. Вот подходящее место. Толстый плоский жгут из разноцветных проводничков – штук двести или еще больше. Здесь удобно работать, и будет незаметно. С чего начать? Один раз отец принялся менять кусок проводки, а она смотрела. Он приговаривал за работой, он любит приговаривать. Влез на стол, чтобы снять старые провода, и приговаривал: если надо обрезать провода, даже выключенные, то перерезаем их по одному, на всякий случай. Вдруг они случайно под напряжением – искра вспыхнет и может обжечь лицо и руки. Надо по одному…

Вспомнив отца, Катя увидела его пальцы, желтые от табака, и доброе сосредоточенное лицо. Ей снова захотелось плакать.

Хватит! Делом надо заниматься, пока есть время.

Она еще прислушалась – тишина. Пригнулась, чтобы видеть жгут снизу, и ухватила концами кусачек белый провод. Он перекусился мягко, как нитка. Концы остались на месте, в жгуте. Ищи, Паук! Теперь – синий, через один от белого. Еще синий. Зеленый с черным. Вот просвет в жгуте, виден внутренний слой – туда кусачки! В азарте она хватанула сразу три провода – ничего, сошло. Еще пару, теперь опять наружные. Она считала провода и остановилась, перекусив двадцать штук. Нашла еще жгут, вылезающий из плотной колонны радиоламп, – перерезала всю сердцевинку. Еще штук двадцать. Превосходно! Вот эту зеленую кругляшку она может откусить так, что следа не останется. И эту. И еще эту… Вот это мысль! Катя выдвинула нижний ящик, бросила туда три кругляшки и перемешала всю кучу. Отыскивай теперь! Может, еще сменить радиолампы? Потом. Сначала покусаем еще.

После сотого провода она устала так, что руки затряслись. Пришлось прервать работу. Отдыхая, она услышала шум в коридоре и бросилась к своему кирпичу – сердце заколотилось как сумасшедшее. Но там пошумели немного и стихли, а Катя отругала себя трусихой, неженкой и еще по-всякому, для храбрости. Будущей летчице стыдно бояться.

А она боялась, очень боялась. Раньше она считала себя довольно храбрым человеком, но сейчас поняла, что заблуждалась. Она несомненно трусиха. Перемещения ей теперь нипочем, это правда, но капитан… Скорей бы уж перемещение! Катя посмотрела на часы и ахнула – был уже шестой час. Хотелось пить. Снова хотелось плакать. Она присела на фанерный пол около самой двери и попробовала сама с собой отвлекаться и развлекаться.

Сначала она подумала о доме и о бабушке Тане. Почему-то она раньше не думала, что бабушка – главная в их доме. Главнее папы. Но тут ей стало совсем тоскливо, и она решила отвлекаться по-другому. Вот, если она сейчас – на «опасных» координатах. Какое здесь время, если по дровненскому сейчас семнадцать часов? Значит, так… На каждые пятнадцать градусов широты… Нет, долготы. На каждые пятнадцать градусов долготы разница во времени один час. Здесь семьдесят градусов западной долготы. Москва на сорока градусах восточной долготы, значит, складываем сорок и семьдесят, получаем сто десять. Если разделить сто десять на пятнадцать, получим… получим семь – почти ровно. Пятерка в остатке. Значит, разница в семь часов между Москвой и опасными координатами. Но в Дровне не московское, а свердловское время, между ними разница в два часа. А вместе будет уже девять часов… Из семнадцати вычесть девять, получается, что здесь еще утро – восемь часов утра.[7]7
  Катя не знала, что в СССР время на один час отличается от астрономического. Разница составляла не девять, а десять часов.


[Закрыть]

Для верности Катя пересчитала еще раз. Снова получилось, что здесь утро. «Наверное, батискаф еще не погружался», – подумала Катя, употребив новое слово, услышанное от Игоря. Пока они там встанут, позавтракают, попрощаются – ведь спуск на дно океана опасен! Интересно, долго ли опускается батискаф до дна?

В этот момент Катя поняла, что ей совсем неинтересно, быстро или медленно ныряет батискаф «Бретань». Не удалось ей отвлечься… Она все яснее понимала, что никакого перемещения уже не будет и она осталась в паучьей норе одна-одинешенька. Какое уж перемещение! Целых два часа она здесь – надежды не оставалось больше…

Минута шла за минутой. Девочка уже не смотрела на часы. Она привалилась спиной к шкафику, натянула платье на колени.

Белый мышонок мирно спал в ее кармане.

25. ДВА ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

Отряд французских кораблей, сопровождавших батискаф «Бретань», был довольно велик. Прежде всего, научное судно, океанографический корабль-база «Марианна». Тихоходный, но устойчивый корабль, битком набитый океанографами, биологами и прочим веселым людом. Адмирал Перрен любил приглашать ученых к обеду на «Жанну д'Арк», но уклонялся от иного общения. Горластая молодежь его утомляла.

Итак, «Марианна» была основным кораблем флотилии. В ее широком трюме покоился на стойках виновник торжества – батискаф «Бретань». На «Марианне» были установлены специальные подъемные краны (лебедки – по-морскому) для спуска в глубину исследовательских приборов, термометров разных конструкций, измерителей давления, острых трубок, чтобы поднимать образцы грунта со дна океана, и многого другого. Все это оборудование опускалось визжащими лебедками на такую глубину, что и подумать страшно. За «Марианной» волочился глубоководный трал – хитроумная сеть для улавливания жителей глубин. Наконец, днище корабля было истыкано приборами для измерения глубины – эхолотами, и еще приборами для определения скорости течений, и гидрофонами. «Водяной звук» – по-латыни – гидрофон. Он слышит все звуки в воде на много километров. Обыкновенные гидрофоны ставят на боевых кораблях, чтобы подводная лодка не могла подкрасться незаметно к кораблю и выстрелить в него торпедой. Это очень важно для военных кораблей – ведь небольшая торпеда может пустить на дно огромный крейсер или авианосец. Конечно, «Марианна» имела гидрофоны для совсем других целей. Прежде всего, для переговоров с экипажем батискафа – ведь в воде радио не действует. Специальные гидрофоны были для подслушивания дельфиньих и рыбьих разговоров – эти назывались ультразвуковыми гидрофонами. В общем, «Марианна» была отлично приспособлена для беседы с великим молчальником – океаном.

«Марианну» окружала целая свита военных кораблей. На легком крейсере «Жанна д'Арк» развевался вице-адмиральский флаг начальника экспедиции. Эсминец, посыльное судно-фрегат и военный танкер «Дижон» следовали за красоткой «Марианной», как верные кавалеры. Марианна! Это имя издавна было символом прекрасной Франции. Марианну изображали красивой женщиной в красном колпаке – головном уборе времен Великой Французской революции… Адмирал Перрен был придирчив и взыскателен при выборе имен для кораблей. Он настоял, чтобы океанографическое судно назвали «Марианной» в знак возрождения былой славы французского военного флота. Когда ему возразили, что «Марианна» не военное, а исследовательское судно, Перрен ответил сурово:

– Месье, в наши дни наука – основа всего!

С рассветом адмирал уже был на мостике крейсера. Заранее обдумав церемониал первого погружения, он решил не появляться на «Марианне» вплоть до прощания с экипажем батискафа. Он стоял на мостике в своем старом, привычном дождевике и посматривал в бинокль, как дела с подготовкой «Бретани».

Все было продумано, подсчитано, подготовлено. Пользуясь тихой погодой, батискаф спустили на воду еще вечером. Ночью с «Дижона» перекачали в поплавок сто двадцать кубических метров лучшего авиационного бензина. Теперь на зыби виднелась лишь полосатая палуба батискафа. Она покачивалась посреди совсем тихой лагуны, образованной корпусами «Марианны», крейсера и танкера. От каждого корабля до батискафа было около кабельтова.[8]8
  Кабельтов – морская мера расстояний, равная 1/10 морской мили – 185, 2 метра.


[Закрыть] По лагуне сновали белые шлюпки «Марианны». Одна была пришвартована к кормовой части батискафа – инженеры проверяли и регулировали палубные устройства. С высоты мостика адмирал хорошо видел, как инженеры, пригнувшись, пробегают по палубе, – шустрые ребята. На борту «Марианны» блестели объективы кинокамер, для корреспондентов наступало горячее времечко. Один из них забрался в «воронье гнездо» на мачте и оттуда что-то, по-видимому, кричал, размахивал руками, чуть ли не падая.

Прочие корабли эскадры также занимались делом по расписанию. Фрегат ходил кругами вокруг места работ – его мачты изредка показывались над горизонтом. Эсминец находился дальше к северо-западу, вне пределов видимости. На северо-западе проходили морские пути через Атлантический океан: Нью-Йорк – Ливерпуль, Нью-Йорк – Лондон и еще в Скандинавию, в Гибралтар и дальше, в Средиземное море. Оттуда, из Генуи, шел десять лет назад «Леонардо да Винчи»…

– Сегодня ребята увидят его, – сказал Перрен.

– Да, мой адмирал! – отозвался вахтенный офицер.

Флагман вздернул плечом, не продолжая разговора. Он не выспался и устал. Предупреждение русских, переданное глухой ночью, повлекло за собой множество хлопот. До утра работала радиостанция – вице-адмирал опрашивал свое министерство, агентства Ллойда[9]9
  Агентства Ллойда («Ллойд») – английская страховая компания. Его конторы – агентства – находятся в крупнейших портах мира.


[Закрыть], капитанов проходящих кораблей. Все отвечали в один голос: ни о каких опасностях для работ в вашем районе не знаем. Точка.

Все корабли эскадры имели усиленную вахту у радиолокаторов и гидрофонов, но в глубинах Атлантики было тихо. На круглых экранах радиолокаторов мирно ползли светящиеся точки – пассажирские и торговые корабли густо шли на путях к Америке. Адмирал приказал еще запрашивать по радио каждый самолет, приближающийся к эскадре. Все благополучно было и в воздухе. Регулярно проходили патрульные самолеты спасательной службы, прибыл вертолет американского телевидения, – больше ничего.

Так прошла у адмирала ночь перед погружением. Что ж, для моряка бессонная ночь не в новинку. Зато ничего не было упущено. В восемь ноль-ноль начнем!

Адмирал шагал по мостику. Двадцать пять лет он служил подводником. Перед каждым серьезным делом – бессонная ночь… Двадцать пять лет, о, это очень много!

– Сколько вам лет? – спросил вице-адмирал у вахтенного лейтенанта.

– Двадцать пять, мой адмирал.

– Благодарю.

Лейтенант потихоньку фыркнул.

С «Марианны» начали передачу флажками. Прежде чем вахтенный сигнальщик на крейсере доложил об этом на мостик, адмирал уже поднес бинокль к глазам. Двенадцать тридцать Гринвича[10]10
  Время по Гринвичу – время на нулевом меридиане Земли.


[Закрыть] – время конца подготовки, по его приказу. Действительно, с «Марианны» передавали рапорт: «Подготовка закончена полностью», как и следовало ожидать. Семь тридцать по местному времени. Отлично, отлично!..

С ударом склянок на мостик поднялся командир легкого крейсера. Все действительно шло, как в хорошо срепетированном спектакле. Адмирал сказал вполголоса несколько слов.

И командир распорядился:

– Поднять сигнал «Адмирал изъявляет удовольствие»! Катер к парадному трапу!

На мачту, над антеннами радиолокаторов, поползли флажки. Ветра как раз хватало, чтобы раздуть их и показать молодцам с «Марианны».

Начальник экспедиции сдержанным шагом направился в свою каюту. Все было рассчитано. Он снимет дождевик и поправит фуражку перед зеркалом. За это время вертолет с телевизионными камерами подойдет к крейсеру и покажет зрителям трап и катер, приготовленный для адмирала Перрена. Терпение, друзья! Через минуту актеры выступят на сцену. Главные герои выйдут потом, а сейчас вы увидите режиссера…

Но такова жизнь! Едва адмирал вошел в каюту, как загудел телефон. Командир крейсера просил прощения, что беспокоит командующего, но Тулон предупреждает о начале срочной передачи. Радиограмма зашифрована личным кодом командующего эскадрой.

– Отмените парад! – Адмирал бросил трубку.

Это жизнь морского начальника! Ни минуты покоя, ни одного часа спокойного сна! На корабле тебя могут разбудить лишь для того, чтобы доложить о встрече с паршивой рыбацкой шхуной – в пяти милях по курсу. Он добился идеального порядка в этом исследовательском курятнике, теперь господа из министерства должны отвлечь его в минуту торжества…

– В отставку, в отставку! – рычал Перрен, бегая по каюте.

Наконец ему принесли радиограмму. Ломая карандаши от ярости, он расшифровал ее и брякнул последний карандаш на середину ковра. Этого еще не хватало! По непроверенным сведениям, неизвестная подводная лодка находится в районе работ. По этим же сведениям, советская подданная Екатерина Гайдученко может находиться на поверхности океана в зоне действия его кораблей. Есть подозрения, что субмарина имеет намерения воспрепятствовать подводным работам… Предписывается… и так далее.

Непроверенные сведения! Подозрения! Сплетни парижских привратниц! Что еще придумают министерские чиновники?

Тем не менее, бегая по просторной адмиральской каюте и ломая карандаши, Перрен знал, что нельзя пренебречь даже сомнительным предупреждением. Слишком многие капитаны теряли свои корабли из-за пустяковых оплошностей. А на его попечении было пять кораблей, не считая батискафа. Кроме того, он получил сигнал бедствия – женщина за бортом. Пусть так. Он отложит погружение. На два часа. До десяти по местному времени, и ни секундой позже. И так остается мало светлого времени суток.

Сопровождаемый командиром крейсера, он проследовал в радиорубку и на месте продиктовал приказ. Кораблям дозора обследовать море. Танкеру лежать в дрейфе. Командирам кораблей быть готовыми – по радиосигналу стопорить машины на пять минут – вести поиск гидрофонами. «Марианне» вести непрерывный поиск всеми гидрофонами. Подпись. Конец.

«Жанна д'Арк» плавно тронулась с места и пошла, заворачивая к западу. Свежий ходовой ветер задул по палубам. Оба гидросамолета поднялись с катапульты на поиск. Скандал! Миллионы телезрителей услышали бодрый голос диктора: «По техническим причинам погружение батискафа „Бретань“ отложено». Вертолет телевизионной компании по приказу адмирала включился в поиски – затарахтел зигзагами над синим махровым морем.

Инженеры, честя военное начальство, полезли в шлюпку и взялись за весла – на «Марианне» коки готовили настоящий кофе по-арабски. Поплывем, братцы, не то репортеры вылакают все до капли…

Члены экипажа «Бретани» – капитан Турвилль и лейтенант Морилло – вернулись в каюты, чтобы снять толстые шерстяные костюмы. Солнце поднялось высоко, на палубах было жарко.

Наблюдатели с «летающих лодок» напряженно осматривали море.

Тщетно. Они видели только дымки проходящих кораблей, острые корпуса эсминца и «Жанны д'Арк» с бурунами за кормой. Синеву и зелень моря, белый ромбик «Марианны», полосатое тельце батискафа. Серую тень облака. Отражение солнца на воде.

Больше ничего не видели бинокли и радиолокаторы. Командиры «летающих лодок» начали уже посматривать на часы – поиск продолжался почти сто минут.

Так же впустую работали гидрофонисты. На «Марианне» – все время, на других кораблях – по команде флагмана, в минуты тишины.

Повторялась история с первым, ночным предупреждением. Ни малейших признаков опасности. Адмирал уже поднялся на мостик и нетерпеливо мерил его широкими шагами. В бинокль он видел, что дежурный инженер дремлет на палубе батискафа, а на юте[11]11
  Ют – кормовая часть верхней палубы на корабле.


[Закрыть] «Марианны» стоят, облокотясь на фальшборт, трое штатских – русские наблюдатели.

Оба предупреждения исходили от русских, а они – надежный народ. Странный и надежный. В этом случае они, по всей вероятности, ошиблись…

Прозвучал сигнал телефона – адмирал выхватил трубку у флаг-офицера.[12]12
  Флаг-офицер – офицер для поручений при командире эскадры.


[Закрыть] Донесение гидрофонного поста «Марианны»? Давайте…

«В полумиле к норду единичный звук, напоминающий удар металлом о металл. Точное направление и глубину засечь не удалось».

Адмирал прищурился, соображая расстановку кораблей эскадры. К норду от «Марианны» патрулировал эсминец. Наверное, дурак матрос обронил молоток в трюме – вот вам и металл о металл… Ладно! Добросовестности ради он прикажет эскадре застопорить машины. Полную тишину, и всем слушать море. Ни звука до десяти часов! А затем – погружение…

Корабли покачивались на зыби. Умолкли машины. Прекратились все работы. Поиск советской подданной Екатерины Гайдученко продолжали «летающие лодки» и вертолет. Но все понимали, что поиск не даст результатов.

26. КАПИТАН И СТАРШИЙ ПОМОЩНИК

Мы оставили Катю Гайдученко на подводной лодке «Голубой кит» полтора часа назад – около семи утра по нью-йоркскому времени. Что делала Катя в секретном отсеке, мы знаем. А вот чем занимался капитан «Голубого кита»?

Придя в центральный пост, он попытался выяснить без шума – завалило субмарину при оползне или она свободно лежит на дне. Команда угрюмо ждала его распоряжений. Чтобы вырваться из-под обвала, надо продуть цистерны аварийного всплытия, рвануться вверх что есть силы! Слабые, неуверенные движения могут вызвать новый обвал, и тогда положение субмарины станет безнадежным, если оно уже сейчас не безнадежное. Вверх, вверх! Все смотрели вверх, и все думали об одном. Самое страшное для подводника – остаться погребенным на дне моря. Кончится воздух рано или поздно, но еще раньше кончится пища – запасов в кладовых оставалось на месяц от силы, а дальше, если лодка не выберется, их ждет голодная смерть. Старший помощник смотрел на капитана и незаметно кусал губы. Ждал команды начальник поста погружения и всплытия. Его подчиненные – трюмные старшины – держали руки на маховичках, открывающих сжатому воздуху путь в аварийные цистерны. В машинном отделении замерли электрики, готовые запустить атомный реактор на рабочий ход. «Голубому киту» понадобится вся мощность турбин, чтобы раскачаться в вязком иле и вырваться из него на свободу. Старшина рулевых Бигнапалли сам встал за горизонтальные рули. В центральном посту собрались лучшие специалисты. Без команды, сами, они пришли и сменили менее опытных людей.

Они ждали от капитана решительных действий – морская практика предписывает быстрые и решительные действия перед лицом опасности. Но капитан не торопился.

Прежде всего он потребовал доклада от «слухачей», сидящих с наушниками у своих гидрофонов. В море стояла мертвая тишина. Если вы помните, корабли французской эскадры в это время стояли вокруг батискафа. Эсминец и посыльное судно патрулировали далеко за горизонтом, едва доносился шум их винтов…

Капитан Солана шепотом обругал проклятого француза и его неожиданную предусмотрительность. Распорядился – поднять перископ, и снова выругался. Перископ не хотел подниматься из корпуса лодки в воду, на него давила морская толща – пятьдесят атмосфер! Обычно перископы поднимают у самой поверхности, чтобы, не всплывая, скрытно наблюдать за надводными кораблями.

– Нажать воздухом высокого давления! – приказал капитан.

Медленно-медленно полезла вверх толстая стальная колонна. По ее блестящей поверхности покатились капли воды, из шахты в полу вылезла нижняя часть перископа с мягкой резиновой рамкой для глаз. Капитан откинул рукоятки по бокам колонны и распорядился:

– Прожектор включить!

Теперь все смотрели на подволоку – потолок центрального поста. Там, наверху, над корпусом лодки, вспыхнул прожектор, освещая темную толщу воды.

Если там вода, а не ил… Так подумал каждый.

Солана решительно ухватил рукоятки перископа и прижался лицом к рамке. Все затаили дыхание. Капитан пытался при свете палубного прожектора осмотреть корпус субмарины. Его длинные белые пальцы шевелились на рукоятках, поворачивая вниз объектив перископа. Потом капитан стал с усилием поворачивать колонну, чтобы осмотреть самое опасное место – корму. Перископ снова не поддавался.

– Помогите мне, Ферри!

Вдвоем они едва-едва смогли развернуть перископ. И наконец капитан проговорил с облегчением:

– Корпус чист.

Все зашевелились в главном посту, вздохнули. Корпус чист, значит, ил не обрушился сверху на лодку, обвал прошел под ней. Опасность еще не миновала, правда – иногда ил засасывает корпус только до половины, а вырваться нельзя.

– Шум винтов на поверхности, – доложил «слухач».

– Наконец-то! – Солана опять бросился к перископу. – Подвсплыть на пять – десять футов, не больше!

Трюмные старшины переглянулись – командир требовал невозможного. Очень легко выбросить лодку прямо на поверхность (если она пойдет из ила, конечно). Труднее поднять ее на два десятка метров. Капитан требовал приподняться на три метра, не больше! Старшины шепотом совещались с командиром своего поста. Капитан от перископа зашипел:

– Вы что, заснули?

Лодку тряхнуло и поставило на ровный киль – трюмные сделали невозможное. По всем отсекам прокатился шепот:

– Подвсплыли…

Катя в своем заключении услышала толчок. Бигнапалли наставительно сказал, ни к кому не обращаясь:

– Аллах велик и всемогущ!

Перископ одним рывком опустился в шахту. Капитан стоял возле нее и презрительно улыбался.

– Старший офицер! Наведите порядок в команде!

«Проклятый сухарь!» – подумал Бен, послушно наклоняясь к микрофону. Пока он успокаивал команду, капитан жестом приказал: положить лодку на грунт.

– Под корпусом твердый грунт, месье Ферри, – пояснил он, глядя на Коротышку ледяными глазами. – Попрошу вас в мою каюту.

Бен Ферри удивился до крайности. Впервые за полгода капитан назвал его «месье Ферри» взамен обычного обращения – по фамилии без всякого «месье». Старик не церемонился со своими офицерами.

– Есть, сэр. Я должен сделать некоторые распоряжения, затем явлюсь в вашу каюту.

– Попрошу вас пойти немедля! – отрезал капитан, прикоснувшись к заднему карману.

Этот жест, скорее всего бессознательный, вывел Бена из равновесия. Зачем этот тип таскает при себе пистолет? Зачем он играет в солдатики? При наборе команды всем было объявлено: они нанимаются на частное исследовательское судно – отлично! Жалованье очень высокое и страховка тоже – замечательно! Но я вас спрашиваю, зачем у капитана частной субмарины пистолет? Зачем он пятые сутки лежит на дне? Дожидается вражеского корабля, чтобы угостить его торпедой? Старший помощник клокотал, как перегретый паровой котел. Вздыхая от злости, он проследовал за капитаном в его каюту. Как всегда, она была тщательно заперта – еще один штрих к капитанскому портрету!

Даже на атомных подводных лодках места маловато. Дверь в каюту командира находилась в офицерской кают-компании, за буфетной стойкой. Солана возился с замком каюты, а Коротышка ждал позади стойки. И здесь на него наскочил земляк Понсека. Жуликовато оглянувшись, он прошептал:

– В носовом отсеке был слышен второй голос.

– Вас понял, – прошептал Коротышка и решительно направился в каюту.

Повинуясь его жесту, Понсека удобно устроился за стойкой, на месте стюарда, который – о, святая простота! – не запер погребец с бутылками. Жан хватанул из первой попавшейся бутылочки, подышал округленным ртом и подмигнул надписи «Капитан» на двери каюты.

А за дверью начинался серьезный разговор.

Капитан торопился и потому не пригласил старшего офицера сесть. Они стояли в узком промежутке между койкой, вертящимся креслом и столиком и смотрели друг на друга, как боксеры перед схваткой. Капитан был выше на целую голову, он смотрел сверху вниз, наклонив длинное белое лицо. Старший офицер был румян, и его черные усы воинственно топорщились над красными губами. Вместе с тем в их внешности было и что-то общее, придаваемое людям одинаковой формой. Наглаженные брюки и тужурки, твердые воротнички крахмальных рубашек, аккуратные полоски манжет. И синие войлочные туфли, надетые поверх ботинок. Одинаковым жестом они приподняли манжеты, чтобы посмотреть на часы, – щегольские плоские у Коротышки и старинные золотые у капитана, – и разговор начался.

– Месье Ферри, откуда взялась девчонка?

– П-простите, сэр?

Бен прямо-таки зашатался от неожиданности. Ого! Русская девочка опять появилась на субмарине? Вот вам и голос в носовом отсеке… Нечего сказать, выбрала место!

– Месье Ферри, я был о вас лучшего мнения, – флегматично продолжал капитан. – Вы отвечаете за порядок в команде.

Бен уже взял себя в руки и решил, как он будет себя вести. Притворяться дурачком, пока дело не прояснится.

– Да, сэр, виноват. Девушек на «Кита» мы не приглашали, хо-хо!

– Балагурите? Напрасно, Ферри, напрасно… Она вас знает. Докладывайте: почему на корабле находится пассажирка?

«Прием второй, – подумал Бен. – Начали».

– Сэр, неужели вы… боже мой!.. неужели вы серьезно? Девушка?

– Девчонка! – рявкнул капитан громким шепотом, который после пятисуточной молчанки прозвучал полноценным криком. – Девчонка, девчонка, месье Ферри! И она знает вас!

– Но я не знаю никакой девчонки! Боюсь, что она вам приснилась, сэр.

Бен плохо владел английским языком. Он хотел сказать: «привиделась», а сказал: «приснилась». Это прозвучало нагло. Капитан Солана глядел на своего помощника, медленно краснея от ярости.

Коротышка отвечал ему серьезным, взволнованным взглядом. Прием второй: он делает вид, что принимает командира за сумасшедшего.

– «Приснилась»! – повторил капитан. – Хо-ороший сон! Приснилась, чтобы сказать мне, что знакома с вами?

– Командир, разрешите вызвать врача, – с наглостью отвечал Коротышка.

И Солана заколебался.

Старший офицер чересчур уверен в себе и непозволительно дерзок. Неужели он ничего не знает о девчонке?

– Сэр, вы нездоровы! – гнул свое Коротышка. – Это бывает у подводников. Я знаю, я служу двенадцать лет, сэр… Как это по-английски… галлюцинации? Люди появляются, потом исчезают. Моему другу приснился дьявол в оранжевых купальных трусиках.

– К дьяволу трусики! Девица в носовом отсеке, Ферри! Перестаньте паясничать и следуйте за мной!

Теперь Коротышка владел положением. Он сбил капитана с толку. Оставалось лишь протянуть время, пока девчонка не исчезнет с субмарины: он хорошо помнил, что позавчера русская девочка пробыла на «Ките» семнадцать минут, и ни секундой больше.

– Простите, сэр, двери охраняют снаружи. Без врача я вас не выпущу, – заявил старший офицер.

Он ждал вспышки – стрельбы, возможно, – и рассчитывал на свою ловкость и тесноту каюты. И ошибся – капитан усмехнулся, сунул в рот сигарету.

– Следовательно, бунт?

– О, сэр! Я ваш первый помощник, я должен заботиться о вашем здоровье.

– Поэтому вы приставили охрану к моей каюте?

– Точно так, сэр. Я вынужден доложить, что ваши действия… э-э… вызывают удивление. Ваши помощники не осведомлены о цели ваших действий… но простите, сэр. Вам лучше самому вызвать врача.

– Нет, продолжайте, я весь внимание, – с удивительной кротостью пригласил капитан, вертя в руках литую пепельницу.

– Как угодно, сэр! Я заметил, что ваши действия угрожают жизни команды. Только что вы рисковали собой и нами, не желая нарушить звукомаскировку. Такие действия нормальны на войне, мы же – частный корабль, и война пока не объявлена. Вызывает удивление, что никто, кроме боцмана и стюарда, не имеет доступа в носовой отсек. Наконец…

Солана прикинул расстояние для удара – пепельницей в висок, насмерть. Точный расчет: если старший офицер знает о Рыбе, то проболтается именно сейчас…

– Наконец, девчонка, сэр! Теперь я понял – вы нездоровы…

– А Рыба? – перебил его капитан.

– Какая рыба, сэр?

«Не знает», – подумал Солана и отставил пепельницу, погасив заодно окурок.

«Он и в самом деле тронутый», – подумал Ферри.

– Рыбы, месье Ферри, рыбы, изучением которых я занимаюсь. Я не говорил, что звукомаскировка необходима, чтобы не распугивать рыб?

– Кажется, нет, сэр. Вы говорили, что изучаете их психологию. – Бен пожал плечами. – Психологию! Лежать под обвалами из-за рыбьей психологии…

– А за что я гарантирую вам огромную страховую выплату? – возразил капитан. – Именно за риск, господин старший офицер. Я – ученый, а не яхтсмен. И что вы плели о носовом отсеке? Боцман – мой лабораторный служитель, вы это прекрасно знаете. Я не терплю посторонних в своей лаборатории и хотел бы выяснить, кто подсунул туда девчонку… Молчать!

Бен сделал вид, что неохотно повинуется приказу.

– Пойдете со мной в отсек, месье Ферри. Посмотрим, кому из нас требуется врачебная помощь.

«А птичка-то улетела!» – подумал Бен.

Понсека стоял навытяжку в буфетной. Капитан прошел мимо него, как мимо неодушевленного предмета. Бен сделал знак – все в порядке. И Понсека, строя рожи, двинулся за командирами. Они прошли через кают-компанию. Дювивье и третий помощник, штурман Галан, прихлебывали кофе за большим столом. Весельчак Понсека упрямо шел за старшим помощником, но дальше носового тамбура ему проникнуть не удалось. Ферри буркнул:

– Не крутись под ногами!

Понсека пришлось остаться со стюардом, охранявшим дверь в отсек. Стюард немедленно начал принюхиваться к Понсека – от матроса пахло яблочной водкой из офицерского буфета.