Текст книги "Вперед, русичи!"

Глава 10. На «том свете»

– Чего ты так орешь-то? – первой пришла в себя баба Надя.

Митрий, сидевший в кресле, приоткрыл глаза. Перед его взором вновь стояли полуголый подросток в странных портках да чудно одетая, простоволосая баба. Причем вместо глубокой ночи был день! Солнце лишь начинало клониться к закату. Увидев все это еще раз, он вновь закрыл глаза и надрывно, с животным страхом завыл.

Баба Надя решительно подошла к креслу, еще раз внимательно оглядела сидящего в нем мужика со всклоченными, спутанными волосами и бородой, в разодранной рубахе и с обезображенным шрамами лицом. Протянув руку, она потрясла его за плечо. От прикосновения он испуганно вздрогнул, но замолчал и вновь медленно, с опаской открыл глаза.

– Чего орешь-то? – как можно спокойнее спросила баба Надя.

Но мужик лишь всхлипнул, глубоко вздохнул и уставился на нее.

– Никто тебя здесь не обидит, мы люди мирные, это внучок мой, Вадька. – Бабушка говорила все подряд, лишь бы не молчать. И Митрий от ровного доброжелательного голоса постепенно успокаивался. – Мы здесь на речке отдыхали, думали, еще один внучок приехал, а глядь, здесь ты сидишь и кричишь. Тебя хоть как зовут-то?

– Иде это я? – глухим голосом спросил Митрий.

– Дома, милый, дома, на Волге.

– На Волге? – Ошарашенный этими словами, мужик опять готов был заорать.

– Тихо! – уже сердито сказала баба Надя. – Не кричи. Не маленький.

Мужик, закрыв рот, виновато захлопал глазами. Из кустов раздался задорный смех. Это Вадька, поначалу сам опешивший от неожиданности, пришел в себя и, видя, как баба Надя отчитывает здоровенного мужика, сидящего в кресле, не удержался и расхохотался. Баба Надя, оценив комизм ситуации, тоже улыбнулась. А Митрий, широко открыв глаза, непонимающе смотрел то на смеющегося паренька, то на улыбающуюся женщину. Он не постигал причину их веселья.

– Ну так что, будем представляться? – спросила еще раз бабушка и, поймав недоуменный взгляд, пояснила: – Меня зовут Надежда Дмитриевна, или просто баба Надя, его, – она показала на сторону кустов, – Вадим, а тебя как?

– Митрий, – робко ответил тот.

– Вот видишь, как хорошо. Расскажи-ка теперь, Митрий, как же ты попал-то сюда? Видел ли ты моего внука Пашеньку? – задала она интересовавший ее вопрос.

Необходимо было как можно скорее разговорить этого мужика. Выяснить, как он попал на машину времени, не Пашка ли его прислал? Если нет, то что случилось в далеком веке, и узнать, в каком? Необходимо было все обдумать и принять решение. Поэтому терпеливо, но настойчиво баба Надя успокаивала и пыталась разговорить незнакомца. Очень обрадовалась, когда он назвал свое имя, и с нетерпением ожидала и ответа на самый главный вопрос.

Но Митрий вместо ответа вдруг поднялся с кресла и грузно бухнулся ей в ноги.

– Помилуй, матушка! – стоя на коленях, склонив до земли взлохмаченную голову, начал причитать он. – Зело грешен я, смерд. Но вреда никому не делал. А за то, что за Степкой пошел, сполна на земле рассчитался. Пощади, помилуй и замолви словечко, матушка! Много горя хватил, сполна рассчитался, ни днем ни ночью мне покоя не было. За грехи мои таскало меня по земле. И нигде я не находил приюта…

– Ты погоди, погоди. – Баба Надя склонилась над мужиком, пытаясь его поднять. – Ну что ты, в самом деле. Все хорошо же.

Вадька разразился еще одним взрывом смеха.

– Тихо ты, замолчи, – обернулась к нему бабушка. – Помоги лучше.

– Он… Он… – Вадька, захлебываясь от смеха, не мог говорить, – он же решил… что на тот свет попал, – раздался очередной взрыв хохота.

– Однако правда, – опешила баба Надя. – Да ты что, сдурел, что ли? – Она с силой начала трясти мужика за плечи. – А я, по-твоему, кто, апостол Петр, что ли? Да и Вадик на ангелочка не похож. Поднимайся, не срамись. На земле ты, на земле, и до того света тебе еще далеко. Молодой еще, рано о смерти думать.

Митрий поднял голову, сел на землю и, ничего не понимая, ошалело стал озираться по сторонам.

– А не врешь? – хрипло спросил он.

– Вот еще. Больно-то надо мне тебя обманывать.

– Но ведь темень была, ночь. А потом бац, и снова день. Ужель так бывает?

– Приустал да заснул, вот тебе и бывает.

Митрий с сомнением покачал головой.

– Заснул на Яузе, а проснулся на Волге?

– Да ты так спишь, – нашлась баба Надя, – что тебя, действительно, хоть на тот свет тащи.

Митрий еще раз с сомнением покачал головой, но ничего не сказал.

– Недосуг нам тут рассиживаться. – Видя, что он опять успокоился, бабушка решила продолжить допрос: – Давай рассказывай, что случилось и видел ли ты моего внучка?

На этот раз Митрий не заставил себя долго упрашивать. Он как мог подробно попытался изложить события последней, запомнившейся ему ночи. А произошло вот что…

Наткнувшись поутру на дозоры петровских потешных полков, он еле ушел по лесу от преследования. Запутав следы, не рискнул пробираться дальше днем. Поэтому, забравшись поглубже в кусты, решил отоспаться. Проснулся уже под вечер. Солнце садилось, хотелось есть.

Надо было дождаться темноты, но он решил, что искать его уже перестали, и решил идти дальше. Не прошел и полверсты, как вновь наткнулся на дозор. Облава продолжалась, и чего надо было этим недорослям от него? На этот раз Митрию не удавалось оторваться от преследователей. Они цепко держали его след, идя буквально по пятам. И если бы не опустившаяся на землю ночь, не уйти бы ему. В темноте же он затаился, хотя и понимал, что погоня где-то рядом.

Одного он даже видел в лунном свете. Он тоже затаился неподалеку. Боясь пошевелиться и выдать себя, Митрий внимательно наблюдал за ним. Но тот, казалось, не собирался никуда уходить, и, устроившись в кустах, привалился спиной к стволу дерева. Оставалось только ждать. Либо все же уйдет, либо заснет, и тогда можно будет двигаться дальше, не выдав своего присутствия.

Прошло совсем немного времени, как совершенно неожиданно, откуда-то сверху раздался громкий, пронзительный свист, треск ветвей, и между ними появилось кресло, в котором кто-то сидел. Митрий совсем оробел, осенил себя крестным знамением и хотел было бежать куда глаза глядят, но со страху отказали ноги.

Он был уверен, что в кресле сидел сам нечистый, и очень удивился, увидев в лунном свете, как из него поднялся молодой парень. Не страшный совсем, обыкновенный. Но то, что он начал делать дальше, опять заставило Митрия поволноваться. Он снял с себя нормальные штаны и, оставшись в одной рубахе, натянул на себя какую-то бесовскую одежду. В это время с противоположной стороны выскочил петровский вояка и бесстрашно набросился на паренька. Тот как раз рубаху бесовскую надевал и сопротивления оказать не мог. Вот тут и спутали его.

Вояка осмотрел все кругом, забрал с кресла красивый сундучок и повел паренька в крепость. Луна к тому времени хорошо освещала все вокруг. Когда паренек оказался связанным, Митрий успокоился. Но когда подростки ушли, он выбрался из кустов и осторожно подошел к креслу. Осмотрел, потрогал сиденье, спинку, подивился мастерской работе. Затем так же осторожно попробовал сесть. Оказалось очень удобно. Митрий позволил себе даже приосаниться, представляя себя государем на троне, и сам посмеялся таким мыслям.

Все бы ничего, но кресло негромко, но слышно гудело. Не понимая, что бы это означало, он все же не решился трогать какие-то рычажки, видимые по бокам у подлокотников, кабы чего не вышло.

Митрий посидел, отдыхая, прежде чем идти дальше. Неожиданно слева раздался сухой треск ломающихся сучьев. Он резко обернулся, пытаясь разглядеть, кто идет, и в волнении схватился за подлокотник. Вдруг ему показалось, что он куда-то проваливается, голова закружилась. Он зажмурился.

Когда через секунду открыл глаза, к своему ужасу, увидел, что солнце стоит еще высоко в небе, а из-за кустов появился почти голый парнишка и странно одетая баба. Вновь зажмурив от страха глаза, он дико закричал…

– Значит, Пашку стражники схватили, – с какой-то даже завистью сказал Вадька.

– А когда это было? – спросила баба Надя.

– Да вчерась, ночью. Я же говорил, – удивился Митрий.

– Год-то какой был?

– Да не ведаю я, – виновато сказал невольный путешественник.

– Война, что ли, была? – поинтересовался Вадька.

– Бог миловал, никакой войны покамест нету.

– Откуда же тогда стражники, военные? – настаивал Вадька, а баба Надя внимательно прислушивалась к разговору.

– Да там неподалече, на Яузе, государь наш молодой, Петр Алексеевич, тешится. Построил фортецию, пацанов в воинство обрядил да все крепости штурмует, развлекается. А сестрица евонная, Софья, на Москве правит. И чего они ко мне прицепились, сам не понимаю. Тоже, наверное, потеха.

– Значит, он только до семнадцатого века добрался, – отметила баба Надя.

– Когда же он сюда-то вернется, – расстроился Вадька, – ведь на три дня только договаривались.

– И на чем вернется? – Она показала рукой на кресло.

Тут только до Вадьки дошло, что он хоть сию минуту может попытаться вернуться домой. Но Пашка? Схваченный стражей, он что, так навсегда и останется в далеком семнадцатом веке? Но что было делать? Он совсем растерялся.

– Насколько я поняла из твоих рассказов, – начала рассуждать баба Надя, – Митрий случайно нажал на кнопку возвращения на исходное место.

Вадька кивнул.

– А рычаги настройки остались в том же положении, что набирал Паша.

– Если он их не тронул. – Вадька показал на Митрия.

– Я здесь ничего не шевелил, – перекрестившись, ответил тот.

– Теперь подумай, – баба Надя внимательно посмотрела на Вадьку, – если сейчас нажать кнопку переноса, кресло вернется в семнадцатый век в то место, где уже стояло, или нет?

Вадька подумал и лишь в сомнении пожал плечами.

– Не знаю, – откровенно признался он.

– Во всяком случае, шанс такой есть, – констатировала баба Надя, – и другого выхода я не вижу.

– Можно я туда поеду? – пришла Вадьке в голову мысль. – Может, ему там помощь требуется?

– Избави бог, – даже испугалась баба Надя. – Ты же помнишь, почему здесь остался. Если и эта ниточка оборвется, вас тогда никакими судьбами не соберешь. Это исключено, а вот у Митрия мы должны спросить, хочет ли он вернуться назад. Что он здесь делать-то будет?

– Это куда вернуться? – настороженно спросил Митрий.

– Назад, на Яузу.

– Не гони ты меня, матушка, – поняв, о чем идет речь, снова закричал тот, – не хочу к этим варнакам. Доведут они меня до плахи. Вы, я вижу, люди добрые, может, схороните на время, а там разберемся. Верой и правдой служить вам буду, – закончил он, готовый в любой момент вновь броситься на колени.

Угадав его желание, баба Надя строго прикрикнула на мужика:

– Не хнычь, никто тебя не гонит. Не хочешь возвращаться – оставайся. Поди, не пропадем и на улице не оставим. А нам сейчас с Пашкой вопрос решать надо. – Она снова повернулась к Вадьке: – Придется рисковать и посылать кресло пустым.

Вадька вздохнул и согласно кивнул. Другого выхода не было.

– Впрочем, почему пустым, – спохватилась вдруг баба Надя, – погодите-ка.

И она через кусты пошла к берегу. Вадька еще не успел понять, что она задумала, как бабушка вернулась с сумкой в руках. Достала оттуда уложенный в пакет курник и положила его на сиденье.

– Ну, давай посылай, – сказала она.

Вадька подошел к слабо гудевшему креслу и нажал на кнопку переноса. Ни звука не раздалось, а кресло с пирогом исчезло. Бабушка, наблюдавшая эту картину, удивленно покачала головой, а Митрий в страхе перекрестился.

– Что теперь делать будем? – спросил Вадька. – Может, Пашка уже сбежал от стражников и сюда вернется?

– Нет, теперь и завтра он вряд ли вернется, – уверенно заявила баба Надя, – даже если и от стражников сбежит. Уж я-то его знаю – упрямый. Пока все века не обрыщет – не вернется. Пока надежда есть, что Дашу отыскать сможет, не бросит поиски.

– Но ведь мы же через три дня договорились, – заметил Вадька.

– И что? Он знает, что здесь ты в безопасности, под моим присмотром, а Даше там каждую минуту опасность грозить может. Ты бы как на его месте поступил?

– Ох и попадет же мне, – вместо ответа сказал паренек, опустив голову.

– Попадет, так за дело, – заметила бабушка, – об этом раньше надо было думать. Шкодить умеешь, так учись и отвечать за свои дела.

Митрий, ничего не понимая, лишь прислушивался к разговору, успокоившись оттого, что никто назад его больше не посылает. О своей дальнейшей судьбе он даже не задумывался. Давно привык жить только сегодняшним днем.

– Можно идти домой, – сказала бабушка, – только, я думаю, лучше нам дождаться вечера, когда стемнеет. – И она критически посмотрела на Митрия.

Действительно, появляться в таком виде на оживленных улицах города было бы неосторожно. И они пошли на берег, туда, где лежала Вадькина одежда и брошенное бабушкой вязанье.

– Возьми, поешь, – протянула она Митрию остатки пирогов.

Тот с благодарностью принял их и, стараясь сдерживаться, жадно начал есть. Он уже и не помнил, когда делал это в последний раз, причем за последние сутки он столько пережил, что хватило бы и на неделю.

– Что это за имя такое трудное – Митрий? – после некоторого молчания спросил Вадька.

– Это так называют, – пояснила бабушка, – а вообще Дмитрий. Моего отца тоже так звали, меня некоторые из пожилых так Митревной и зовут. Это знаешь, – баба Надя улыбнулась, – мужик так один в селе говорил, мол, у меня три сына и все на «М»: Митрий, Миколай и Микита.

Вадька весело рассмеялся.

– А кем он был?

– Кто? – не поняла бабушка. – Мужик-то?

– Да нет, отец ваш.

– Крестьянином. А потом на фронте связистом. В сорок первом большой бой фашистам дали. Одно только письмо и успел домой прислать. И то при переезде его мать где-то затеряла.

– А может, и не погиб он тогда. Я про всякие случаи читал.

– Писала я после войны, пыталась узнать. Но точного ответа так и не получила. Скорее всего, погиб. Связисты ведь как воевали? Страшный бой идет, обстрел, а связь налаживать надо. По очереди ходили. Уйдет один, если наладит и живым вернется, становится последним в очереди.

Вадька только сейчас понял, что далекая Вторая мировая война, которую он изучал по истории, для бабы Нади была частью биографии. А для сидящего рядом бородатого мужика, жующего пироги, частью жизни было участие в бунте Стеньки Разина. Интересная складывалась ситуация.

Когда достаточно стемнело, пошли домой. Впереди шла бабушка, за ней, осторожно оглядываясь, шагал Митрий, представитель семнадцатого века, а замыкал группу он сам – житель двадцать второго столетия.

Вышли на городские окраины, и Митрия вновь охватил суеверный ужас. И чем дальше шли, тем страшнее ему становилось. Кругом стояли высоченные дома. Выше, чем стены Кремля. В больших окнах горел непонятный свет. По дорогам проносились ревущие чудовища со слепящим взором. И если бы ему сейчас предложили, он бы, наверное, вернулся назад, в ту ночь. Пусть стражники, пусть даже плаха, зато все ясно, понятно и просто устроено. Он до того оробел, что баба Надя, успокаивая, вынуждена была взять его за руку.

Наконец они пришли домой. Квартира своим убранством также поразила Митрия. Он немного успокоился, когда толстые стены дома защитили его от ревущих чудовищ. Долго цокал языком, разглядывая горящие лампочки. Даже решился пощелкать выключателем, включая и выключая свет. Удивленно разглядывал мебель, книги, телефон, но особый интерес у него вызвало большое зеркало, висевшее в коридоре. С восторгом он отнесся к кранам, из которых бежала вода. А когда включили телевизор, который Вадьке все же удалось отрегулировать, у него просто челюсть отвисла. Он так и смотрел на экран не шелохнувшись и раскрыв рот. Для него это был вечер чудес. И то, что Вадьке казалось музейной рухлядью, для Митрия представлялось сказочным волшебством или даже колдовством.

Бабушка снарядила его в ванную, а Вадька пошел ему помочь, и вскоре Митрий с детским восторгом плескался, фыркал, похохатывал, поливая себя теплой водой.

Баба Надя не вернула ему грязную и порванную одежду. И из ванной он появился смущенный, но довольный, завернувшись в большую простыню. В доме просто не нашлось одежды, подходящей ему по размеру.

– Хорошо у вас тут, – сказал он, когда баба Надя позвала всех к столу.

Подойдя к окну, в свете фонарей у подъезда Митрий разглядел, на какой высоте находится квартира, и испугался. Больше в окно старался не смотреть. После плотного ужина его отправили спать. Баба Надя постелила ему на диване, и вскоре по квартире разнесся могучий храп. Вадька тоже отправился в постель, не забыв прихватить с собой книгу, а бабушка принялась хлопотать по хозяйству. Четвертую ночь проводил Вадька в двадцатом веке, но до сих пор не мог понять, когда же она все-таки спит…

Поутру на берег они не пошли. Оставив мужчин дома, баба Надя отправилась за покупками.

– Митрия нам приодеть надо, – сказала она, – в его-то рванье, хоть я и постирала, на улице не появишься. В магазинах сейчас ничего не укупишь. Пойду на базарчик схожу, авось что подвернется. Вы пока дома посидите. Пашка с утра-то не появится, не успеет просто, а после обеда пойдем, кто его знает, может, еще один Митрий объявится.

Вернулась она часа через два, усталая, но довольная. Сторговала на базаре не новые, но вполне приличные брюки, сорочку, купила в магазине нижнее белье, да в комиссионном большого размера кеды. Вадька помог одеться смущенному Митрию, которому все покупки пришлись впору. Пожалуй, только рукава у рубашки оказались короткими, но Вадька закатал ему их выше локтя.

После этого бабушка взяла ножницы, расческу, подстригла Митрию длинные волосы, укоротила бороду.

– И не узнать тебя теперь, – сказала она, любуясь на дело своих рук, – хоть под венец веди.

Действительно, трудно было узнать в солидном, еще не старом мужчине профессорского вида вчерашнего беглого Митрия. И если бы не шрамы, хотя и прикрытые бородой, но все же обезобразившие лицо, ничто не напоминало о том, что это житель далекого уже века.

– А теперь обедать и на свой пост, – бодро скомандовала баба Надя. – Какие там еще сюрпризы уготовит нам Пашка.

– Мы же ему тоже приготовили, – рассмеялся Вадька. – Хотел бы я на него посмотреть, когда он ваш пирог в машине найдет.

– Я бы тоже хотела, – почему-то грустно ответила баба Надя, – если найдет.

Глава 11. Далеко от России

Паруса на фрегате обвисли. Полный штиль сковал судно.

Куда ни глянь, кругом простиралась только океанская синь, сливаясь у горизонта с безоблачной голубизной неба. На душе у капитана было тревожно. Такое затишье ничего хорошего не предвещало. А добрую бурю кораблю больше не выдержать.

Давно уже не пополнялись запасы пищи, на исходе вода, пить которую в иных условиях вряд ли бы кто стал. Нет, экспедиция была подготовлена добротно, расчеты проведены верно. Только как можно было учесть почти месячные штормы, порядком поистрепавшие корабль и задержавшие его на просторах океана.

И как бы ни вынослив был русский матрос – ни жалоб, ни недовольств в команде не было, все понимали создавшееся положение, – долго так продолжаться не могло. Часть матросов были ослаблены и больны, троих уже пришлось схоронить, двух смыло волной. Не раз уже ловил капитан на себе матросские взгляды, с надеждой и верой смотрели они на него. Ждали, какое решение примет.

И он принял решение…

* * *

Нажав кнопку, через секунду Павел открыл глаза и тут же снова закрыл их. Он уже привык к тому, что кресло доставляет его в совершенно неожиданные места. Поэтому не удивился, если бы очутился в горах или тайге, в очередном подземелье или даже тундре. Но то, что он увидел теперь, – поразило. Это была не Россия.

С большой натяжкой открывшийся пейзаж можно было сравнить с Черноморским побережьем, куда он с родителями однажды ездил. И все же это было не Черное море. Такой буйной тропической растительности не было даже в Сухумском ботаническом саду. Первое, о чем подумал Павел, второй раз открыв глаза, что он оказался в Африке или Америке, что, в общем-то, в данной ситуации для него было все равно. И почему машина доставила его сюда, он не представлял.

Павел встал с кресла и осмотрелся. Широкий песчаный пляж тянулся от самого берега моря вплоть до начинающихся довольно далеко от берега зарослей тропического леса. А длину его он определить не мог, поскольку располагался пляж вдоль всего побережья в ту и в другую сторону насколько хватало глаз.

Судя по стоящему высоко солнцу, совсем недавно миновал полдень. Единственное, чего Павел не опасался, так это неожиданного нападения. Кресло стояло между полосой прибоя и зарослями, и подобраться к нему незаметно было абсолютно невозможно. Он еще раздумывал, по какой такой причине кресло доставило его к этим отдаленным берегам, когда увидел стоящий в море на якоре корабль.

Большое судно казалось на расстоянии абсолютно пустым, безжизненным. На его мачте гордо реял знакомый Павлу Андреевский стяг.

«Ага, а корабль-то наш, – подумал он, – может быть, это что-то объяснит». И в ожидании развития событий он, скинув одежду, улегся на песке. Мысли его тут же вернулись в семнадцатый век, из которого он бежал всего несколько минут назад и где оставил князя Троекурова. С сожалением подумал о том, как бы хорошо было вместе с таким человеком заниматься поисками Даши.

Он поднялся, взял с кресла магнитофон и решил до конца прослушать записанную кассету. Заканчивалась она хоть и ожидаемо уже, но обидно для Павла. Обговорив с Меншиковым, как отправить парня подальше от Пресбурга, Петр стал советоваться с ним, какому бы надежному и верному человеку можно было поручить это дело.

«– Позовите-ка мне князя Троекурова, – поразмыслив, сказал он, – Алексей Борисович лучше нас это дело обмозгует. Он на такие дела мастак. Впрочем, – остановил он направившегося к дверям Алексашку, – лучше сам до него дойду».

– Без обмана вот никак не могут, – с горечью сказал сам себе Павел. Но тут его поразила другая мысль. А для чего ж тогда Троекуров бежал вместе с ним, почему ослушался, не выполнил приказ государя? Не задержал его на несколько дней, хотя имел для этого все возможности.

Вспомнился ему и недавний их разговор, вернее, его рассказ о своих приключениях, рассуждения о том, что никакой пользы не принесут занесенные из будущего технические новинки. Может быть, это повлияло? Вспомнил неподдельный гнев князя, когда Павел оскорбил юного государя. Ясно услышал он и прощальные слова Троекурова: «И не суди ты нас строго».

«Страшные они люди, – подумал Павел, – непонятные. Гордые, смелые, берегущие свою честь, но готовые пойти на хитрость, даже на обман. И ведь не ради своей корысти, выгоды, просто если решат, что это принесет пользу России, Отечеству. Нельзя, наверное, подходить к ним с нашими обычными сегодняшними мерками. Время было другое, все было другое».

И от этих мыслей обида и гнев на Петра и Троекурова у него вовсе прошли. Не мог он видеть и слышать, как в это же самое время проскочил мимо ошарашенного стражника в палаты юный государь, но застал в комнате лишь Троекурова, сидящего с опущенной головой. Рассказал ему князь обо всем, что видел и слышал от Павла.

– Чудно, – выслушав этот рассказ, заметил Петр, – прямо как в сказке какой-то. Ежели б не ты мне о том поведал, Алексей Борисович, ни за чтобы не поверил. Эх, жаль, что не задержал ты его до моего возвращения. Мне как Алексашка поведал, что вы вернулись, я сразу сюда поскакал, хоть одним глазком бы посмотреть, как исчезает он вместе с креслом. – Ну да ладно, – помолчав, закончил Петр, – что о том горевать. Случившегося не воротишь. А ты вишь, князь, сколь мастеровиты да мозговиты станут потомки наши, коли до таких штук додумаются. Может, будет в том и наша заслуга? Значит, горевать нечего, за дело надо браться. Здесь мы хорошо поработали, завтра же в Москву перебираемся. Пора!

Пригревшись на солнышке, Павел почти задремал, когда внимание его привлекли звуки, раздавшиеся из зарослей. Он повернулся, посмотрел туда и сразу вскочил. Из джунглей к нему двигался отряд полуголых чернокожих туземцев. Лицо и грудь их были украшены разноцветными узорами, в одной руке каждый держал копье, а в другой – какую-то зеленую ветку.

«Бежать», – мелькнула у Павла мысль, и он тут же стал быстро натягивать на себя костюм. Когда вновь поднял глаза и посмотрел на приближающийся отряд, то никакого агрессивного или воинственного настроения среди аборигенов не заметил. И все же решил на всякий случай принять меры предосторожности, чтобы быть готовым к любым неожиданностям.

Он развернул кресло спинкой к морю, быстро настроил рычаги на следующий век и, поставив магнитофон на колени, положил руку на кнопку. Темнокожие воины приблизились, и Павел получше их рассмотрел. Узоры на теле были выполнены красной и белой красками, причем у большинства левая половина тела была разрисована красной, а правая – белой. На запястьях были надеты какие-то браслеты, шеи также закрыли обручи.

Выделялся среди всех один, шедший впереди, видимо начальник. В волосы у него было воткнуто большое разноцветное перо, в проткнутую переносицу вставлена деревяшка, в оттянутых мочках ушей висели кольца, на нижней губе закреплен какой-то зеленоватый камень.

«Красавец», – подумал Павел, еле сдерживая смех.

Не подходя близко, туземцы, одетые лишь в небольшие волосяные юбки или набедренные повязки, остановились. Повинуясь знаку наряженного вождя, положили в одну кучку копья и, согнувшись в поклоне, выставив вперед зеленые ветки, почтительно стали приближаться к Павлу.

Все это нельзя было понять иначе, как демонстрацию мирных намерений. Именно так он и понял. Аборигены подошли к креслу, и каждый положил ветку у ног Павла. Пока он раздумывал, что ему нужно сделать в ответ, вперед вышел тот абориген, которого он принял за главного.

– Арроман, – сказал тот, приложив руку к груди.

– Арроман, Арроман… – согласно закивали остальные туземцы, указывая на него руками.

«Наверное, так его зовут», – решил Павел и тоже, приложив руку к груди, представился:

– Павел.

Совершенно неожиданно по знаку Арромана туземцы пали ниц перед креслом, лишь четверо торжественно подошли, встали по двое по бокам кресла и почтительно склонили голову. Рука на кнопке дрогнула, но Павел удержался и не нажал ее. С интересом ждал он продолжения происходящего. Страха не было, так как при малейшей опасности он мог покинуть это место. И это придавало уверенности. Тем более его здесь ничто не держало. Обнаружить Дашу в восемнадцатом веке на каком-то далеком африканском или южноамериканском берегу было совершенно невероятно.

Стоять перед креслом остался один Арроман. Он приложил руку к груди, затем поднял и начал говорить. Из всех его слов Павел понял только одно, что речь идет о нем и его неожиданном появлении. Говоривший несколько раз показывал руками на небо, потом на кресло и почтительно склонял голову. Видимо, туземцы наблюдали из зарослей за берегом и кораблем, когда раздался свист, а после перед их изумленным взором оказался и он.

Закончив речь, Арроман отдал какой-то гортанный приказ, и стоявшие по бокам воины одновременно неожиданно наклонились и подняли Павла вместе с креслом на плечи. Если бы это произошло не столь неожиданно, он обязательно бы нажал кнопку. Но, не успев ничего сообразить, он уже был поднят над землей и, опустив кнопку, сидел, вцепившись в подлокотники.

Странная процессия двинулась к джунглям. Впереди шел Арроман, за ним четверо воинов, над которыми в кресле возвышался Павел, а позади – остальной отряд туземцев. Причем они вновь подняли копья и, потрясая ими, пели какую-то песню, на ходу пританцовывая. И если Павел оборачивался и бросал на них взгляд, глаза их начинали радостно сверкать, пение становилось громче, и каждый сразу старался выказать усердие в танце.

«Очень интересно получается, – подумал Павел, – то я все на царей нарывался, а теперь, похоже, сам царем заделался. Или же они меня за какое-то божество приняли. Во всяком случае, надо подождать, что будет дальше. Необходимо выяснить, что здесь делает русский корабль, может быть, пробраться на него, на всякий случай узнать про Дашу. А вдруг машина меня специально сюда привезла, потому что уже однажды доставила девушку на корабль», – приняв такое решение, он терпеливо сносил все неудобства «поездки» в кресле.

Сильно захотелось пить. Но отряд, войдя в джунгли, продолжал двигаться вглубь материка или острова. Наконец в просвете между деревьев показался дым костров. Похоже, это была деревня аборигенов. Когда отряд вошел в нее, Павел утвердился в этом мнении. Жалкие шалаши – жилища туземцев – стояли здесь не один день. И пепелища костров около них показывали на оседлость существования. Об этом же говорили и замеченные Павлом изгороди из жердей, которыми были обнесены целые рощи бананов и фиговых деревьев.

Немного позднее он обратил внимание, что в этом поселке не было видно ни женщин, ни детей. Лишь мужчины встречали появившуюся процессию. Причину этого Пашка узнал не сразу. А пока с любопытством рассматривал деревню туземцев и увидел, что она населена больше, чем можно было предположить с первого взгляда. Процессию встречало более трехсот разрисованных воинов, приветствовавших ее дружными криками.

Когда кресло с Павлом осторожно поставили на землю около самого большого шалаша, воины пали ниц. Арроман опять произнес речь, обращаясь на этот раз к чернокожим соплеменникам. И вновь он то показывал вверх, то указывал на сидящего в кресле Павла. Слова его вызывали гул удивления и восхищения. Наконец он закончил и, подойдя к Павлу, жестом пригласил его пройти с собой.

Тому не хотелось покидать кресло, и не только по причинам безопасности: он боялся, что, воспользовавшись его отсутствием, любопытные туземцы, с восхищением глядевшие не только на его чудесный, увешанный металлическими побрякушками костюм, но и на сверкающие на солнце детали машины времени, повредят ее. А уж если ему не хотелось оставаться в далеком веке в России, то жить среди туземцев и вовсе не входило в его планы.

Но коли уж пытаться что-то выяснить, то отказываться от приглашения не имело смысла. Тогда Павел решил подстраховаться. Он поднялся с кресла. Все внимательно смотрели на него.

– Приветствую вас от жителей двадцатого века, – начал он говорить первое, что пришло на ум. Он знал, что все равно его никто не понимает. – Я приехал к вам с миром и надеюсь, что мы станем друзьями.

Решив, что подобного торжественного обращения достаточно, ибо божество не должно быть многословным, он снял со своей руки металлический браслет, оторвал с костюма цепочку и величественно протянул эти дары туземному вождю. Арроман восхищенно принял дары, гордо взглянул на соплеменников и встал рядом с Павлом. Насладившись радостными и восхищенным криками подданных, он вновь повторил приглашение пройти с ним в шалаш.