Текст книги "Воспитание свободой. Школа Саммерхилл"

Лечение ребенка

Излечение больше зависит от пациента, чем от терапевта. Среди тех, кто приходит к психотерапевтам, многие не излечиваются потому, что на поход к врачу их подвигли родственники. Если, например, мужу и удается убедить сопротивляющуюся жену обратиться к психоаналитику, она, вполне естественно, отправляется туда с неудовольствием. Мой муж считает, что я недостаточно хороша. Он хочет, чтобы меня изменили, и мне это не нравится.

Аналогичная трудность возникает и с молодыми преступниками, когда под угрозой заключения их заставляют пройти терапию. Пациент должен хотеть вылечиться – это справедливо для всякой терапии, как со взрослыми, так и с подростками.

Большинство отклонений у детей способна излечить одна только свобода, без всякой дополнительной терапии. Но свобода, а не вседозволенность и не сентиментальность. Однако патологические случаи только свободой не излечиваются. Она едва ли поможет и при задержке развития. Но свобода обязательно будет работать в детских школах-интернатах при условии, что она поддерживается там постоянно.

Несколько лет назад ко мне прислали подростка, который был настоящим мошенником, воровавшим очень умно. Через неделю после его приезда мне позвонили из Ливерпуля.

– Это говорит мистер X (хорошо известный в Англии человек). У меня в вашей школе племянник. Он написал мне письмо, спрашивая, может ли он на несколько дней приехать в Ливерпуль. Вы не возражаете?

– Нисколько, – ответил я, – но у него нет денег. Кто оплатит его дорогу? Вы бы лучше связались с его родителями.

На следующий день мне позвонила мать мальчика и сказала, что ей звонил дядя Дик. Что касается их с мужем, то они не возражают, чтобы Артур поехал в Ливерпуль. Они проверили стоимость билета – она составляет двадцать восемь шиллингов. Не мог ли бы я дать Артуру эти деньги?

Оба звонка Артур сделал из телефонной будки рядом со школой. Ему удалось превосходно сымитировать голоса – и старого дяди, и матери. Он разыграл меня, и я дал ему денег, прежде чем осознал, что меня провели.

Мы с женой обсудили ситуацию и решили, что требовать вернуть деньги назад было бы неправильно, потому что именно к этому обращению парень привык. Жена предложила наградить его. Поздно вечером я вошел к нему в спальню.

– Тебе сегодня повезло, – сказал я весело.

– Еще бы! – отозвался он.

– Да, но тебе повезло даже больше, чем ты думаешь, – продолжал я.

– Ты о чем это?

– А, твоя мать только что снова звонила, – ответил я непринужденно, – оказывается, она ошиблась насчет билета, он стоит не 28, а 38 шиллингов. Так что она просила добавить тебе десять.

Я беззаботно бросил десятишиллинговую банкноту ему на кровать и вышел прежде, чем он успел что-нибудь сказать.

На следующее утро он отправился в Ливерпуль, оставив письмо, которое мне должны были передать после того, как отойдет его поезд.

Оно начиналось так: «Дорогой Нилл! Ты лучший актер, чем я». А потом много недель он приставал ко мне с вопросом, зачем я дал ему эти десять шиллингов.

Наконец я ему ответил: «Что ты почувствовал, когда я дал их тебе?» На минуту он глубоко задумался, а потом медленно сказал: «Знаешь, это было самое большое потрясение в моей жизни. Я подумал, что ты первый человек в моей жизни, который стал на мою сторону». Я встретился с мальчиком, который понимал, что любовь есть принятие. Обычно такое понимание достигается нескоро. Объект терапии может лишь смутно осознать лечебный эффект и то лишь месяцы спустя.

Раньше, когда мне гораздо чаще приходилось иметь дело с тяжелыми отклонениями, я снова и снова вознаграждал таких детей за кражи. Но должно было пройти несколько лет, и только после того, как ребенок излечивался, он мог в какой-то мере осознать тот факт, что именно мое одобрение ему помогло.

Работая с детьми, приходится проникать в глубины психики, искать скрытые мотивы поведения. Мальчик асоциален. Почему? Естественно, его антиобщественные проявления бросаются в глаза и раздражают. Он вырос задирой, вором или садистом, но почему он стал таким? Раздражение может заставить учителя кричать, мстить и презирать ребенка, однако проблема этим не решается. Сейчас в обществе усиливается тенденция, требующая возврата к строгому дисциплинарному воспитанию, но оно воздействует лишь на симптомы и в конечном счете не дает никакого результата.

Родители привозят в Саммерхилл девочку – лгунью, воровку и злюку. Они вручают мне длинное описание ее прегрешений. Было бы роковой ошибкой с моей стороны дать ребенку понять, что мне все о ней рассказали. Я должен подождать, пока эта информация поступит от самой девочки, выявится из ее поведения по отношению ко мне и другим в школе.

Много лет назад у меня был очень трудный ребенок. Его родители настаивали на обследовании у психиатра, так что я повез его к известному доктору на Харли-стрит. С полчаса я рассказывал специалисту все, что знал об этом случае, а затем мы позвали мальчика. «Мистер Нилл говорит, что ты очень плохой мальчик». Такова была его версия психотерапии.

Тысячи раз приходилось мне встречаться с подобным неправильным и невежественным обращением с детьми. «Что-то ты маловат для своего возраста», – приветствует гость мальчика, испытывающего комплекс неполноценности в связи с ростом.

Другой посетитель спрашивает у девочки: «Твоя сестра очень умная, правда?» Искусство обращения с детьми можно определить как знание того, чего не следует говорить.

В то же время необходимо показывать ребенку, что ему не удалось вас обмануть. Бесполезно просто позволить продолжать красть ваши марки, надо всякий раз давать ребенку понять, что вы знаете об этом. Однако совершенно непозволительно говорить: «Твоя мать предупреждала меня, что ты воруешь марки». Совсем другое дело заметить: «Я знаю, что ты взял мои марки».

Я всегда немного нервничаю, когда пишу родителям, опасаясь, что они могут оставить мое письмо где-нибудь на виду и ребенок наткнется на него, когда приедет домой на каникулы. Более того, я боюсь, что они могут написать своим детям что-нибудь вроде: «Нилл говорит, что ты не ходишь на занятия и вообще в этом семестре от тебя одни неприятности». Если бы такое случилось, ребенок навсегда потерял бы доверие ко мне. Так что обычно я стараюсь рассказывать родителям как можно меньше, если только не уверен, что они заслуживают абсолютного доверия.

Обычно я поступаю с ребенком правильно, потому что мой долгий опыт показал мне верный путь. Тут нет никакого особого ума, никакого особого дара, просто практика… И возможно, еще способность не замечать несущественное.

Билл, новый ученик, украл деньги у другого ребенка. Жертва кражи спрашивает у меня: «Должен ли я обвинить его на нашем следующем общем собрании?» Не задумываясь отвечаю: «Нет, предоставь это мне». Позже я смогу это обосновать. Свобода Биллу в новинку, ему нелегко освоиться в новой среде, он так старался стать популярным и принятым среди новых приятелей, так чванился и выставлялся, что обнародовать его кражу значило бы предать его позору и страху, за которыми, возможно, последовали бы открытое пренебрежение и взрыв антисоциального поведения. Или все сработало бы совершенно иначе, потому что, если, например, в своей последней школе он был предводителем шайки, который гордился тайными разрушительными выходками против педагогов, публичное обвинение позволило бы ему погордиться и покрасоваться в роли крутого парня.

В другой раз кто-то из детей сообщает: «Я собираюсь обвинить Мэри в том, что она украла мои карандаши». И я не проявляю никакого интереса. Я не размышляю – просто знаю, что Мэри в школе уже два года и справится с ситуацией.

Новый ученик, тринадцатилетний мальчик, всю жизнь ненавидевший уроки, поступает в Саммерхилл и бездельничает неделями. Наконец ему становится скучно, он приходит ко мне и спрашивает: «Мне пойти на уроки?» Я отвечаю: «Это меня совершенно не касается». Потому что он должен сам понять свои внутренние побуждения. Но другому ребенку я мог бы ответить: «Конечно, это хорошая идея», – если мне известно, что домашняя жизнь и жизнь по расписанию в школе сделали его не способным принимать какие-либо решения и теперь нужно подождать, пока он постепенно научится полагаться на себя. Но, отвечая, я даже не думаю об этих его индивидуальных особенностях.

Любить – значит быть на стороне другого человека. Любить – значит принимать. Я знаю, что дети медленно учатся тому, что свобода – нечто совершенно отличное от вседозволенности. Но они способны научиться и научаются этой истине. В конце концов это срабатывает – почти всегда.

Путь к счастью

Фрейд показал, что всякий невроз основан на сексуальном подавлении. Я сказал себе: я создам школу, в которой не будет сексуального подавления. Фрейд показал, что бессознательное бесконечно более важно и могущественно, чем сознание. Я сказал себе: в моей школе не будет цензуры, наказаний, морализаторства, мы позволим каждому ребенку жить в соответствии с его глубинными импульсами.

Постепенно до меня дошло, что большинство фрейдистов не понимали, что такое свобода для ребенка, или не верили в ее необходимость. Они путали свободу со вседозволенностью. Они имели дело с детьми, которые никогда не обладали свободой быть самими собой, и поэтому у них не было естественного уважения к свободе других. Я убежден, что фрейдисты основывали свою теорию детской психологии на ущербных детях.

Фрейдисты обнаружили много анального эротизма у младенцев, но я не нашел подтверждения этому у саморегулирующихся детей. Не обнаруживается у них, похоже, и найденная фрейдистами детская антиобщественная агрессивность.

Постепенно я начал понимать, что моя территория – профилактика, а не лечение. У меня ушли годы на то, чтобы понять значение этого факта, т. е. осознать: в Саммерхилле трудным детям помогает свобода, а не терапия. Я нахожу, что моя главная работа состоит в том, чтобы сидеть тихо и одобрять все, что ребенок не любит в себе. Иными словами, я пытаюсь разрушить ненависть к себе, навязанную ребенку извне.

Новый ученик сквернословит. Я улыбаюсь и говорю: «Давай, ничего в этом нет плохого». То же с мастурбацией, ложью, воровством и другими общественно осуждаемыми действиями.

Уборка мусора – всегда тяжелый труд, и ничего больше. И только удовольствие видеть, как несчастный ребенок становится счастливым и свободным, позволяет мириться с этим занятием.

У этой медали есть и другая сторона – ты долго и утомительно изучаешь ребенка, а успеха не видно. Можно работать с ребенком год и к концу этого года порадоваться мысли, что мальчик излечился от воровства, но однажды он снова срывается, и педагог впадает в отчаяние. Случалось, что я уже одобрительно похлопывал себя по плечу в связи с конкретным учеником, а через пять минут ко мне врывался учитель и сообщал: «Томми опять украл».

И все же психология чем-то похожа на гольф. Вы можете пройти поле, сделав 200 ударов, выругаться и сломать свои клюшки, но в следующее солнечное утро снова отправитесь к площадке у первой лунки с новой надеждой в сердце.

Если вы говорите ребенку какую-то жизненно важную правду или он поверяет вам свои беды, у него формируется перенос, т. е. он вверяет вам все свои чувства. Когда я просвещаю маленького ребенка в отношении деторождения и мастурбации, этот перенос особенно силен. На каком-то этапе он может принять и негативную форму, перенесения ненависти, но у нормального ребенка негативная фаза длится недолго, за ней быстро наступает позитивное, любовное перенесение. Последнее у детей проходит легко, ребенок быстро обо мне забывает, его чувства направляются на других детей и на иные вещи. Поскольку я выступаю заменой отца, девочки, естественно, развивают более сильное перенесение в отношении меня, чем мальчики, но я не могу сказать, что у девочек всегда формируется позитивное перенесение, а у мальчиков непременно негативное. Напротив, у меня бывали девочки, которые в течение какого-то времени проявляли по отношению ко мне довольно свирепую ненависть.

Поначалу в Саммерхилле я был и учителем, и психологом, но постепенно обнаружил, что нельзя играть обе роли одновременно. Мне пришлось отказаться от роли психотерапевта, потому что большинство детей не могут заниматься повседневными делами с человеком, который для них – отец-исповедник. Они становятся раздражительными и постоянно опасаются критики с моей стороны. Более того, если я хвалю рисунок какого-нибудь ребенка, я вызываю жгучую ревность у других детей. Психотерапевт вообще не должен жить в школе, дети не должны иметь к нему «светского» интереса.

Теперь уже все школы в психологии признают гипотезу о бессознательном, идею о том, что у всех нас есть потаенные желания, привязанности и неприязни, которых мы не осознаем. Характер – сочетание сознательного и бессознательного поведения.

Подросток, забравшийся в чужой дом, осознает, что хочет поживиться деньгами или вещами, однако он не знает глубинного мотива, который заставляет его избрать именно такой способ добывания денег вместо принятого в обществе способа зарабатывать их. Мотив скрыт от сознания, поэтому нравоучения, равно как и наказания, никогда не излечат его. Поучения слышны только его ушам, а наказания чувствительны лишь для его тела, но ни то ни другое никогда не добирается до бессознательного мотива, управляющего его поведением.

Именно поэтому и религия своими проповедями не может достучаться до бессознательного в ребенке, но, если бы однажды священник отправился вместе с ним воровать, такой поступок мог бы положить начало размыванию в ребенке той ненависти к себе, которая и ответственна за его асоциальное поведение. Сочувственная поддержка помогла бы мальчику взглянуть на вещи по-другому. В моей практике излечение юного вора не раз начиналось с того, что я вместе с ним отправлялся воровать соседских кур или помогал ему ограбить школьный ящик с карманными деньгами. Поступок пробивается к бессознательному там, где словам это не под силу. Вот почему любовь и принятие так часто избавляют ребенка от проблем. Я не говорю, что любовью можно излечить острую клаустрофобию или открытый садизм, но в общем любовь излечивает большинство юных воров, лжецов и разрушителей. Я на практике доказал, что свобода и отсутствие моральной дисциплины излечили многих детей, чье будущее виделось как сплошная тюрьма.

Подлинная свобода, существующая в совместной жизни, похоже, делает в Саммерхилле для многих то, что психоанализ делает для отдельного человека. Она высвобождает скрытое.

Она, как дуновение свежего воздуха, проветривает душу, чтобы очистить ее от ненависти к себе и к другим.

Сражение за молодежь – это драка без перчаток. Никто из нас не может оставаться в стороне. Мы должны принять ту или другую сторону: власть или свобода, дисциплина или самоуправление. Никакие половинчатые меры не годятся – положение слишком критическое.

Свободная душа, способность быть счастливым в работе, дружбе и любви или скопище внутренних конфликтов, делающих человека несчастным и заставляющих его ненавидеть и себя, и все человечество: либо то, либо другое наследство оставляют родители и учителя каждому ребенку.

Как можно взрастить счастье? Мой ответ таков: отмените власть. Дайте ребенку быть самим собой. Не подталкивайте его все время. Не учите его. Не читайте ему нотаций. Не пытайтесь его возвысить. Не заставляйте его делать что бы то ни было. Возможно, этот ответ вам не подходит, но, отвергая мой, вы обязаны найти лучший.

Часть шестая
Проблемы родителей

Любовь и ненависть

Ребенок приобретает совесть в результате усилий матери, отца, учителя, священника, – в общем, своего окружения. Несчастливость – результат конфликта между совестью и человеческой природой ребенка, или, говоря языком Фрейда, между его «сверх-я» и «оно».

Совесть способна одержать столь полную победу, что мальчик станет монахом, полностью отказавшимся от мира и плоти. В большинстве случаев наблюдается компромисс, отчасти выраженный поговоркой «служить дьяволу по будням и Богу по воскресеньям».

Любовь и ненависть на самом деле не полярны друг другу, настоящая противоположность любви – безразличие. Ненависть – это любовь, превращенная в свою противоположность препятствиями на ее пути. Ненависть всегда содержит элемент страха. Мы видим это на примере ребенка, который ненавидит младшего брата, – ненависть старшего вызвана страхом потерять любовь матери, а также боязнью собственных мстительных мыслей.

Когда Энеи, строптивая шведская девочка 14 лет, приехала в Саммерхилл, она начала с того, что пнула меня, чтобы разозлить. Я был для нее не слишком удачной заменой отца, которого девочка ненавидела и боялась. Энеи никогда не разрешалось посидеть у отца на коленях, он вообще никак не показывал дочери своей любви. Ее чувство к отцу превратилось в ненависть из-за того, что он никак не откликался на ее любовь. В Саммерхилле она неожиданно нашла нового отца, который не был с ней строг и не вызывал страха. Вот тогда вся ее ненависть и выплеснулась. То, что на следующий день она держалась по отношению ко мне чрезвычайно мило и нежно, доказывает: ее ненависть была просто извращенной любовью.

Для того чтобы вполне осознать смысл выходки Энеи, нужно прежде всего знать и понимать историю ее извращенного отношения к сексу. Она пришла к нам из женской школы, где ученицы грязно обсуждали секс по темным углам. Ненависть к отцу содержала многое от той ненависти, которая сформировалась в ней из-за подавления в сексуальных вопросах. Ненависть к матери, которая часто наказывала Энеи, была не менее сильной.

Мало кто из родителей понимает, что, наказывая ребенка, они превращают его любовь к себе в ненависть. Ненависть в ребенке разглядеть очень трудно. Матери, замечающие, что дети после того, как их отшлепают, становятся нежными, не осознают, что вызванная этим шлепаньем ненависть была тут же подавлена. Но подавленные чувства не умирают, они всего лишь спят.

Есть маленькая книжка Маркуса, которая называется «Нравоучения для юных детей». Я часто провожу эксперименты, читая детям стихи из нее. Вот одно из стихотворений:

 
Видит Томми – дом его горит,
Видит – мать охвачена огнем,
Кирпичом отец его убит, —
И от смеха чуть не лопнул Том.
 

Этот стишок нравится детям больше всех остальных. Некоторые дети смеются очень громко, когда слушают, как его читают. Громко смеются даже те дети, которые любят своих родителей. Смех вызван тем, что подавленная ненависть к родителям, вскормленная шлепками, замечаниями, наказаниями, присутствует у всех.

Обычно такого рода ненависть находит выход в фантазиях, которые на первый взгляд не имеют отношения к родителям. Одному из младших учеников, мальчику, который очень любил своего отца, нравилось воображать, что он стреляет в льва. Когда я попросил ребенка описать льва, то быстро обнаружилось, что у зверя было нечто общее с отцом.

Однажды утром я по одному приглашал к себе учеников и рассказывал им историю о моей смерти. Все лица прояснялись, когда дело доходило до похорон. В тот день в группе царило особое веселье. Рассказы об убийстве великанов всегда весьма популярны у детей, потому что великан очень похож на папу.

Нет ничего чрезмерно потрясающего в том, что ребенок ненавидит родителей. Эта ненависть всегда берет начало из того времени, когда ребенок был абсолютным эгоистом. Маленький ребенок ищет любви и могущества. Всякое сердитое слово, каждый шлепок, любая несправедливость – лишение любви и могущества. Каждое неодобрительное слово, сказанное матерью, означает для ребенка: «Мама меня не любит». Любое «Не трогай это!» из уст отца означает: «Он стоит у меня на пути. Если бы только я был такого же роста, как он!»

Да, в ребенке есть ненависть к родителям, но она далеко не так страшна, как страшна ненависть родителей к ребенку. Придирки, вспышки ярости, шлепки и нотации родителей – все это проявления ненависти. У ребенка, чьи мама и папа не любят друг друга, очень мало шансов для нормального развития, потому что такие родители имеют обыкновение вымещать на ребенке свое несчастье.

Когда ребенок не находит любви, он ищет вместо нее ненависть.

«Мама не обращает на меня внимания. Она меня не любит. Она любит мою младшую сестру. Я заставлю ее заметить меня. Заставлю!» И он крушит мебель. Все проблемы, связанные с поведением детей, в основе своей возникают из-за недостатка любви. Все наказания и нравственные поучения только увеличивают ненависть, они никогда не решают проблем.

Другая ситуация, чреватая ненавистью, – родители, считающие, что ребенок принадлежит им душой и телом. В таком случае ребенок ненавидит свои оковы и в то же время желает их. Этот конфликт иногда проявляется в жестокости. Ненависть к властной матери подавляется, но, поскольку чувство всегда должно найти себе выход, ребенок пинает кошку или бьет сестру, поскольку это легче, чем бунтовать против матери.

Стало общим местом говорить, что мы ненавидим в других то, что ненавидим в себе. Банально это или нет, но такова правда. Ненавистью, приобретенной в младенчестве, мы награждаем потом собственных детей, несмотря на все усилия передать им только свою любовь.

Говорят, что если вы не умеете ненавидеть, то не умеете и любить. Возможно. Я нахожу, что ненавидеть трудно. И я никогда не был способен проявлять персональную любовь к кому-то из детей и, уж конечно, не испытывал к ним сентиментальной любви. Понятие «сентиментальный» определить трудно, я вижу в сентиментальности приписывание гусю свойств лебедя.

Когда я занимался Робертом, поджигателем и вором с характером потенциального убийцы, я, естественно, перевел на себя всю его ненависть и всю любовь к отцу. Однажды после разговора со мной он выскочил на улицу и раздавил каблуком большую улитку. Роберт рассказал мне об этом, я попросил его описать улитку и услышал: «Длинное, отвратительное, скользкое животное».

Я протянул ему лист бумаги и попросил написать слово «улитка». Он написал. «А теперь посмотри на то, что ты написал», – сказал я. Он посмотрел и расхохотался. Потом взял карандаш и написал ниже: «Правильно будет Нилл, а не улитка»[33]33
  По-английски «улитка» – a snail. Это похоже на A.S. Neill – А.С. Нилл, Александр Сазерленд Нилл.


[Закрыть].

«Ты ведь не понимал, что длинное, отвратительное, скользкое существо, которое тебе так хотелось раздавить, – это я», – заметил я с улыбкой.

С этого момента мальчик стал абсолютно безопасен. Ему было полезно осознать, что он ненавидит меня. Но предположим, я бы пустился в какие-нибудь рассуждения типа: «Конечно, это я был улиткой, но на самом деле ты ненавидишь не меня. Ты ненавидишь ту часть самого себя, которую я собой выражаю. Это ты то самое скользкое существо, которое надо убить. Ты убивал это свойство в самом себе», – и т. д. Это была бы, на мой взгляд, опасная психотерапия. Дело Роберта – играть в шарики и пускать змеев. Все, что я, любой учитель или врач призваны сделать, – освободить его от конфликтов, которые мешают ему пускать змеев.

Всякий родитель, ожидающий от ребенка благодарности, ничего не понимает в его природе. В моем опыте было очень много таких случаев, когда на меня обижались ученики, которых я содержал в Саммерхилле бесплатно или за значительно сниженную плату. Они проявляли больше ненависти ко мне, чем 20 нормально платящих учеников, вместе взятых. Шоу писал: «Мы не можем принести себя в жертву другим, не начав при этом ненавидеть тех, ради кого мы принесли себя в жертву».

Это правда. И обратное – тоже правда: мы не можем принести себя в жертву другим без того, чтобы нас не возненавидели те, ради кого мы пожертвовали собой. Тот, кто отдает с легким сердцем, не ищет благодарности; родители, ожидающие благодарности от своих детей, всегда обречены на разочарование.

Коротко говоря, любой ребенок чувствует, что наказание выражает ненависть к нему, и это, безусловно, так и есть. И каждое наказание заставляет самого ребенка ненавидеть все больше и больше. Поскребите того твердолобого упрямца, который утверждает, что верит в телесные наказания, и вы обязательно обнаружите в нем ненавистника. Ненависть вскармливается ненавистью, а любовь – любовью: эту истину переоценить нельзя, с какой бы силой и решительностью ни подчеркивал я ее справедливость, это всегда будет слишком слабо. Никогда ни один ребенок не был излечен от ненависти ничем, кроме любви.