Текст книги "Пётр второй"

Всего за одни сутки рабочие и солдаты Петрограда почти полностью овладели городом, арестовав и заключив в Петропавловскую крепость министров царского правительства. Был избран «Совет рабочих депутатов», действовавший как орган революционной власти. Таким образом, с царизмом в столице было покончено.

Революционный Петроград поддержала и пролетарская Москва.

Следуя призыву большевиков, рабочие Москвы, тоже прекратив работу, участвовали в многочисленных, массовых политических демонстрациях, также освободив из московских тюрем политических заключенных и избрав свой «Московский Совет рабочих депутатов».

А в уездном Серпухове о свержении самодержавия стало известно только 1 марта.

На следующий день по призыву Московской окружной организации партии большевиков первыми прекратили работу работники частных типографий Н.Н. Королькова и Б.Е. Казакова, среди которых было немало большевиков и сочувствующих им лиц.

Трое рабочих типографии отрезали от висевшего на здании городской Думы трехцветного царского флага красное полотнище и прикрепили его к древку, сделав свой революционный флаг.

Под этим новым флагом солидарности рабочего класса всё увеличивающаяся в размерах колонна трудящихся Серпухова двинулась из центра к фабрике «Новая мыза».

Рабочие этой, одной из самых больших в городе, фабрики тоже были настроены весьма революционно.

Все улицы, примыкающие к фабрике, за короткое время оказались полностью заполненными рабочими и солдатами местного гарнизона, которые радостно обнимались и поздравляли друг друга с начавшейся революцией.

Радостные и возбуждённые, все затем переместились в центр города.

Выступившие на состоявшемся там небывалом митинге ораторы, горячо и взволнованно говорили о революции и о многочисленных жертвах царизма.

А большевики призвали немедленно создать местный Совет и выбрать в него депутатов от трудящегося народа.

Сразу же после митинга вооруженные солдаты и рабочие направились к городской тюрьме и, разоружив её перепуганную охрану, освободили всех политических заключенных.

А доставленные в этот день московские газеты подтвердили сообщение о революционных событиях в Петрограде и в Москве.

Теперь осмелевшие от свободы жители Серпухова стали срывать с административных зданий царские флаги и выбрасывать из окон портреты царя и его приближённых.

Но городской Думе Серпухова всё же удалось сохранить спокойствие в городе, возглавив революционный порыв масс.

На её срочно созванном внеочередном заседании вечером 3 марта, в связи с отречением царя, было объявлено об учреждении нового органа городской власти – «Комитета общественных организаций». В него должны были войти, как прежние депутаты Думы, так и вновь избранные народом представители Советов рабочих и солдатских депутатов, а также представители мещанства, духовенства и сообщества офицеров гарнизона.

Такое, консолидирующее революционные массы, предложение не вызвало сколь-нибудь энергичных возражений в народе, потому, по умолчанию, в итоге и было принято.

Теперь революция поставила на повестку дня задачу демократизации и расширения полномочий органов местного самоуправления.

Но вначале этот процесс пошёл стихийно.

А вскоре жители Серпухова узнали о создании в Петрограде Временного правительства России.

Власть теперь снова централизовалась, и жители города несколько успокоились, занявшись своими повседневными заботами.

Оживление от начавшейся революции затронуло и школы города.

Борис и Пётр теперь словно наяву почувствовали появившийся у них шанс к новой жизни, и стали учиться настойчивее.

Мысль о том, что теперь, с началом революции, их жизнь улучшится, укрепилась в их головах с началом энергичного мартовского ледохода на протекающих через Серпухов реках Ока и Нара.

При совместной с отцом воскресной прогулке по Московской улице, им теперь, при разглядывании глыб льда на берегу Оки, словно казалось, что это сама наступившая весна, сбросом зимних оков и обновлением природы, сбрасывает с них царские оковы, обновляя и их жизнь.

В эти революционные дни не только, давно к этому привыкший, Петя, но и вся семья Кочетов стала регулярно и с интересом читать газеты.

Младшему Петру теперь так понравились заметки в них, что он стал мечтать о своём участии в этом благородном просветительском деле.

– «Тять, а я тоже могу писать заметки в газеты!» – как-то поделился он с отцом.

– «Ды ну, што ты? Табе ящчэ рана. Спачатку (сначала) падрасци трэба. Ты пакуль вучыся лепш (лучше)!» – не согласился тот.

– «А знаешь, кукую я бы написал первую заметку?» – не унимался младший сын.

– «Ну, якую яшчэ, няуврымсливы (неугомонный) ты мой?».

– «А про то, что нашу казарму никак не достроят, вот!».

– А-а! Ну, дыкк на гэта … рэвалюцыя поувплывала (повлияла). Гаспадар (хозяин) напэувна (наверно) не ведае, што цяпер рабиць, куда и па што грошы увкладаць?».

Многое из прочитанного в газетах теперь практически всегда обсуждалось в семье. Причём старшие братья Кочеты политические статьи обсуждали только между собой, в отличие от младших Бориса и Пётра, которым было интересно мнение взрослых, прежде всего много повидавшего и много знающего дяди Парфения.

После первых революционных событий жизнь в Серпухове вошла в обычную колею. Правда жители города стали веселее и озабоченнее, теперь всё чаще и к месту проявляя свою инициативу.

Теперь новые веяния всё чаще сталкивались со старыми порядками.

Прежний состав городской Думы Серпухова, в основном состоявший из купцов, мещан и фабрикантов, как и было оговорено в первые дни революции, к апрелю был пополнен двадцатью восемью новыми делегатами от различных общественных организаций и объединений. Проявившиеся сразу взаимные трения между старыми «цензовыми» и новыми «демократическими» депутатами в итоге привели к отставке серпуховского городского головы А.А Шилова и всей его Управы.

Взамен их, для заведывания городским хозяйством, «Серпуховский уездный исполнительный комитет» назначил четверых уполномоченных, в том числе меньшевика В.Д. Корсакова, позднее ставшего городским головой «демократического» муниципалитета.

А весна набирала силу, как и весь ход дальнейших событий в стране.

Из старых газет Кочеты узнали, что свершившейся революции предшествовала забастовка пятидесяти тысяч рабочих и народная манифестация в Петрограде 9 января этого года по случаю годовщины «Кровавого воскресенья». И как ответ на это – образование 5 февраля особого военного округа под командованием генерала С.С. Хабалова – участника подавления революции 1905 года. Далее Петя Кочет прочитал отцу и мачехе об открытии 14 февраля сессии Думы, на которой депутаты потребовали отставки неспособных министров, и о начавшейся в Петрограде забастовке восьмидесяти тысяч рабочих.

– Тять, смотри-ка, а в Петроград тоже перебои с хлебом!? – обратил он внимание отца через пару дней – Вон восемнадцатого февраля и на Путиловском заводе тоже забастовали!».

– «Дядь Парфений, а что такое локаут?» – спросил Петя, показывая ему сообщение из Петрограда от 22 февраля о локауте на том же Путиловском заводе.

– «Так это, когда забастовка наоборот. Когда хозяин сам не платит зарплату рабочим, и те в ответ вынуждены не работать!».

– «Вось, казаув жа я, што працаваць (работать) трэба, а не страйкаваць (бастовать)! Вось и даскакалися! А бо вайна идзе. А Путиловский, идзи ж, на фронт працуе (работает)?!» – влез в их разговор Пётр Васильевич.

– «Тять, а вот смотри! Двадцать третьего февраля в Петрограде прошла многолюдная демонстрация в честь женского дня! А двадцать четвёртого февраля там же начались столкновения полиции с демонстрантами, нёсшими лозунги «Долой самодержавие!» и «Долой войну!».

– «Ну и што?! Лозунги-то добрыя, але увсё роувна працаваць (работать-то) трэба, а не страйкаваць (бастовать)!» – не согласился тот.

– «Во-о! А тут вообще сказано, что двадцать пятого февраля забастовка в Петрограде стала всеобщей! Казаки не решились открыть огонь. А царь из Ставки прислал телеграмму – завтра же прекратить беспорядки в столице!

И на следующий день войска открыли огонь, убив сто пятьдесят демонстрантов. Потому заседания Думы отложены!» – заваливал Петя отца новой информацией – А двадцать седьмого февраля в Петрограде созданы Временный комитет Думы и Петроградский совет».

– «Ну, вот, хоть теперь-то мы знаем, как революция начиналась!» – резюмировал Парфений Васильевич.

– «Да уж!» – согласился Борис.

– «У-у!? – на этот раз удивился Парфений Васильевич – Оказывается, Петроградский совет рабочих депутатов объединился с Петроградским советом солдатских депутатов и своим первым же приказом от первого марта призвал солдат избирать комитеты в своих воинских частях?! Это ж они так всю армию под свой контроль возьмут, а потом и страну!?».

Взялся читать газеты и Пётр Васильевич. Наряду с постоянным общением с русскими на работе, теперь и чтение газет на русском языке тоже способствовало освоению им русского разговорного языка.

– «Петь, а ты читай газеты вслух. И нам не надо будет их перечитывать, и для тебя тренировка» – посоветовал ему брат Парфений.

Из замедленного чтения очередной старой газеты его домочадцы поняли, что 2 марта в Пскове царь отрёкся от престола в пользу своего брата Михаила Александровича, а вместо Временного комитета Думы было сформировано Временное правительство во главе с князем Г. Львовым. В нём на пост министра иностранных дел был назначен П.Н. Милюков, на пост военно-морского министра – А.И. Гучков, а министра юстиции – А.Ф. Керенский. В следующем номере он прочитал, что Великий князь Михаил отказался принять российскую корону.

А 7 марта 1917 года в дом Кочетов хороший знакомый Парфения Васильевича принёс номер возобновившей своё издание большевистской газеты «Правда» за 5 марта. Теперь практически каждый день марта 1917 года приносил новые вести из Петрограда. Из разных газет, поступавших в Серпухов, Кочеты узнали о программе Временного правительства, в которой говорилось и об амнистии, и о созыве Учредительного собрания, и о гарантиях политических свобод, и даже о продолжении войны до победного конца, что особенно понравилось Петру Васильевичу.

– «Смотрите! – неожиданно раздался возглас Бориса, читавшего очередную новость из газет – восьмого марта генерал Корнилов лично арестовал царскую семью, а генерал Алексеев – самого Николая второго!».

Через день уже Пётр Васильевич огласил комнату своим удивлённым и довольным криком, прочитав почти по слогам, но уже по-русски:

– «Под нажимом Совета … дзясятага … марта в Петрограде введён… восем … часовой рабочий день! Вось, выдатна (здорово)!».

А из последующих номеров газет «Биржевые ведомости», «Русские ведомости» и «Утро России» семья Кочетов узнала о том, что 12 марта отменена смертная казнь, а 14 марта Петроградский совет призвал народы к заключению всеобщего мира без аннексий.

О создании 15 марта в Москве и Петрограде Центрального бюро профсоюзов и отмене 20 марта всех ограничений по национальному и религиозному признаку они узнали из другой пачки газет, периодически приносимых в их дом Парфением Васильевичем.

А о надвигающемся продовольственном кризисе они сначала почувствовали на своём столе, а потом об этом прочитали в газетах.

Номер за 22 марта вечерней газеты «Время» опять читал глава семьи:

– «Несмотря на увеличившийся подвоз муки в Москву, хвосты у булочных и мучных увеличиваются с каждым днём, причём больше половины ожидающих в очереди уходит без хлеба. Стояние в хвостах и дежурство у булочных уже начинается з трох-чатырох часов утра».

Это взволновало всех членов семьи, и они ещё долго обсуждали возможно надвигающийся голод. Поэтому незамеченными остались другие статьи, в том числе о похоронах на следующий день жертв революции в Петрограде. Однако через два дня они несколько успокоились, прочитав, что с 25 марта введена государственная монополия на хлебную торговлю, установлен контроль над ценами, что в Петрограде введены хлебные карточки, и о создании на местах комитетов по снабжению продовольствием.

– «Ну, вот, а вы боялись голода!» – успокоил всех хозяин дома.

На следующий вечер семья уже обсуждала сообщение о выпуске «Займа свободы».

– «Я гляджу, новая увлада (власть) так и хоча пажывицца нашыми заробками, спекулюючы на стаувленни (отношении) да рэвалюцыи!» – сразу понял, что к чему, Пётр Васильевич.

– «Смотрите-ка, а вот сообщение, что двадцать седьмого марта, под нажимом Петроградского Совета, министр иностранных дел Милюков выпустил воззвание к гражданам России за заключение справедливого и прочного мира без аннексий!» – вдруг обрадовал семью Борис.

Постепенно все, занятые текущими делами, Кочеты привыкли к валу сенсационных новостей, и стали реже заглядывать в газеты.

Каким-то образом совершенно незамеченными ими остались газеты с сообщениями о проходившей в Петрограде I-ой Всероссийской конференции Советов рабочих и солдатских депутатов и об избрании ВЦИК этого Совета.

Зато, из совершено случайно попавшего в их руки номера газеты «Московский Листок» за 30 марта, в статье «Перед опасностью», подводившей итоги первого месяца революции, они прочитали, что: «Запасы хлеба в стране невелики… Хуже обстоит дело с транспортом. Тут разруха, произведённая старым режимом, зашла очень далеко. С топливом также дело обстоит плохо. Старое правительство безразборными реквизициями погубило доставку угля… Теперь добыча топлива резко упала за революционный период. И расстройство этого дела пока не может быть налажено… Речи министров должны послужить последним призывом. Всё ясно – нужна только работа, работа и работа. И всенародный подвиг сделает необходимое чудо…».

– «Вось, бачыце? Не адзин я кажу, што трэба працаваць (работать) и працаваць!» – повторил свою твёрдую позицию Пётр Васильевич.

А статья «О задачах пролетариата в данной революции», опубликованная в № 26 большевистской газете «Правда» 7 апреля, и статья «Наши разногласия», опубликованная в следующем её номере, не прошли мимо пытливых глаз Парфения Васильевича.

– «Я что-то ничего не понял из этих статей. Какие-то у большевиков одни теоретические разбирательства и споры!» – заключил хозяин дома, закончив их чтение.

– «Что-то в последнее время развелось много разных говорливых?! Не к добру это! Опять смута на Руси будет!» – неожиданно вмешалась в разговор мужчин до этого долго не высказывавшая своего мнения Гликерия.

– «А вот, смотри – принят закон о свободе собраний и объединений» – успокоил её деверь.

А ещё через несколько дней, после Ноты союзникам с гарантией России на продолжение ею войны до победного конца, с обеспечением дальнейшего мира на условиях гарантий и санкций, в Петрограде начались демонстрации с антивоенными лозунгами большевиков.

А когда в газетах появились сообщения о создании в Петербурге и Москве отрядов Красной гвардии из вооружённых рабочих, Пётр Васильевич Кочет не на шутку забеспокоился о будущем своих сыновей.

– «Ну, вось, и пачынаецца!? Я так и адчуваув (чувствовал), што на гэтым справа (дело) не скончыцца! Яшчэ пральецца кроув! Нашага мужыка ништо не вучыць. Ци мала было на Руси паувстанняув (восстаний) – усё роувна увсё з крывёю (кровью) вярталася назад! Бора, Пеца, малю вас – будзьце далей ад палитыки!» – взволнованно обратился он к сыновьям, одновременно обнимая обоих за плечи.

После этого политический запал в семье Кочетов несколько стих.

Поэтому на демонстрацию солидарности трудящихся Серпухова вышел только один Парфений Васильевич, и то больше из любопытства и наличия у него свободного времени.

А тем временем Временное правительство России столкнулось с массовым самовольным захватом земель крестьянами.

Поэтому оно заявило о создании Главного и местных земельных комитетов по подготовке аграрной реформы, и выпустило Положение об этих комитетах, заявив о необходимости дожидаться созыва Учредительного собрания для принятия правомочных решений.

– «Парфений, глядзи, можа пасля вайны што-то яшчэ зменицца, и нам прыйдзецца вяртацца на сваю зямлю?!» – спросил брата Пётр Василевич.

– «Может, но я теперь из города никуда! Я давно стал городским, земля мне и задаром не нужна! – подтвердил свою прежнюю позицию старший брат – Ты лучше вон, посмотри! – показал он очередную газету – двадцать третьего апреля принят закон об образовании заводских комитетов, которые будут сами контролировать приём на работу и увольнение. Так что теперь, Петь, твои права на заводе будут защищены! Да и вашу казарму вы теперь достроите. Кстати, а почему бы тебе не стать членом такого комитета, а?!» – закончил и он своим провокационным вопросом с далеко идущим подтекстом по поводу получения семьёй брата давно обещанного ему жилища в новой казарме.

– «А цяпер ты паслухай! – в пику ему начал читать заметку в газете Пётр Васильевич – В Петрограде закончила работу сёмая конференция эрэсдээрпэбэ, принявшая тезисы Ленина! Гэта значыць тыя самыя тэзисы, якия табе были незразумелыя и з якими ты быв не згодны (не согласен)!».

– «А как я могу соглашаться с тем, что мне непонятно?» – не со всем из сказанного братом согласился Парфений.

– «Так, брат! Нешта мы з табой тут не разумеем» – согласился с ним младший брат.

Зато хорошо поняли появившуюся возможность поиметь помещичьей земли соседи Парфения, просто рванувшие в свою деревню – дабы успеть к дележу дармового земельного «пирога». Этим воспользовались Кочеты, с помощью управляющего заводом и местных властей решившие свою жилищную проблему. И теперь братья Парфений и Пётр стали соседями.

А через несколько дней Пётр с восторгом опять теребил Парфения:

– «Парфений, слухай! В Петрограде проходит Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов! Депутаты съезда высказались за безвозмездную передачу помещичьих земель крестьянам! Вось бы и мне зямельки дадали!».

– «Ну, ты ни как без собственности не можешь! Знаешь, как это теперь называется? Мелкобуржуазный элемент, вот!».

– «Ну, ты и сказанув! Яки ж з мяне буржуй? Ты ж сам ведаеш, што я увсё раблю сваими, вось гэтыми руками! – обиделся он на брата, показывая ему натруженные руки – Поглядзи-ка лепш на свае, яны в цябе як у пана!».

– «Братья! Не ссорьтесь … из-за всякой политической ерунды!» – вмешалась в их спор Гликерия.

– «Петь, ну ты же сам просил сыновей держаться подальше от политики?! А теперь-то что?!» – по-отечески обнял за плечо старший брат младшего.

В мае закончился городской учебный год у Бориса и Петра. И чтобы пока в это сложное время хоть как-то держать сыновей под контролем, Пётр Васильевич после работы составлял им компанию для прогулок по городу, взяв с собой и верного гида брата Парфения, после приезда в Серпухов семьи брата ставшего настоящим семейным фотографом.

Знакомство с очистившимся от зимы городом они начали с исторического центра, с кремля.

Всего в течение нескольких майских дней мужчины Кочеты обошли весь центр города и его ближайшие к их дому окраины, и им стало скучно.

Увидев, что больше всего сыновьям понравилось гулять и играть с другими детьми на детской площадке в городском саду, отец отпустил их.

Борису и Пете особенно нравилось там наличие большого количества разных по возрасту и интересам других детей, и практически полное отсутствие взрослых. Именно на этой детской площадке они впервые познакомились с понравившимися им девочками и с танцами. И теперь, пользуясь каникулами, братья Кочеты зачастили сюда.

Но их идиллию прервал отец, предложив им в летние каникулы немного подработать на благо семьи. И практически с началом летних школьных каникул оба его сына стали подрабатывать на огородах в соседней деревне Заборье, находившейся на восточной окраине Серпухова.

Хотя его жалованья, в общем-то, на безбедную жизнь хватало, но каждый человек и его семья всегда не против жить всё лучше и лучше, особенно когда есть для этого возможность.

Соскучившиеся по крестьянскому труду, они с удовольствием в основном пололи и поливали грядки, устроив между собой соревнование, кто сделает больше, быстрей и лучше.

Борис опережал младшего брата в скорости и объёмах выполненных работ, зато тот его – в качестве прополки, за что был сначала похвален, а потом и материально поощрён хозяином.

– «Борь, ты пойми, что любому хозяину от тебя нужно качество. А количество и так само придёт. Спешить-то некуда!» – наконец-то и Петя смог поучить своего старшего брата.

Чуть уставшие, молодые и счастливые, возвращались они после работы из Заборья домой, проходя между домов, уже издали любуясь теперь ставшим им родным городом, считая, что все их временные невзгоды – сущая ерунда.

Но через несколько дней совсем не ерундовое сообщение из газет об установлении чрезвычайного подоходного налога надолго повергло всех Кочетов в уныние.

– «Вот Петьк, оказывается не зря мы с тобой пошли работать! теперь нам надо больше денег зарабатывать. Новые ведь налоги ввели, отцу одному трудно будет» – посетовал Борис.

– «Да уж, придётся!» – сокрушённо согласился он с братом, имея ввиду только летние работы.

Через пару дней Кочетов несколько взбодрила новость о назначении Временным правительством нового Верховным главнокомандующим русскими войсками А.А. Брусилова вместо М.В. Алексеева.

– «Что-то мне кажется, что в воздухе запахло новым нашим наступлением!» – прокомментировал эту новость Парфений Васильевич.

– Дядь, а почему ты так подумал?» – спросил самый младший Кочет.

– «Так Брусилов же!».

– «А-а» – потянул Петя, лихорадочно восстанавливая в своей памяти связь между этими двумя понятиями.

И действительно, на конец апреля – начало мая Генеральным штабом планировалось большое стратегическое наступление русской армии.

Но из-за хаоса и разложения войск после Февральской революции оно было перенесено на конец июня.

Основная роль в наступлении отводилась войскам Юго-Западного фронта – сначала под командованием генерал-лейтенанта Алексея Евгеньевича Гутора, а позже – уже генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова.

Этот фронт, силами 11-ой и 7-ой армий, должен был наступать на Львов, а 8-ой армии – на Калуш и Болехов.

Остальные же русские фронты – Северный, Западный и Румынский – должны были наносить вспомогательные удары.

И 18 июня Кочеты из газет узнали о начале нового наступления Юго-Западного фронта в Галиции, начатого по приказу военно-морского министра Александра Фёдоровича Керенского, ставшего им ещё в мае после отставки Александра Ивановича Гучкова, которому тогда войска, заражённые революционным духом, перестали подчиняться.

Ешё 16 июня артиллерия Юго-Западного фронта открыла огонь по неприятельским позициям.

А через два дня, 18 июня, согласно плану, из районов Злочев и Бржезаны в наступление на Львов перешла пехота 11-ой и 7-ой армий.

И Александр Фёдорович Керенский поспешил объявить об этом телеграммой Временному правительству:

– «Сегодня великое торжество революции! Русская революционная армия с огромным воодушевлением перешла в наступление».

До 20 июня успех наступавших русских войск был очевиден. На некоторых участках фронта были взяты две или три линии вражеских окопов.

Но вскоре наступление наших войск остановилось.

Начавшие наступление, ударные части уже понесли значительные потери, а следующие за ними пехотные подразделения русской армии … отказались наступать.

В «Солдатских комитетах» воинских частей началось обсуждение приказов командования, и созывались митинги. Время было упущено.

Под разными надуманными предлогами некоторые воинские части и вовсе отказывались воевать.

– «Наша артиллерия так хорошо поработала, что на захваченных позициях противника теперь ночевать негде!» – иногда слышалось ироничное из толпы митингующих.

Поэтому 20 июня, несмотря на значительное превосходство в живой силе и технике, в результате невозможности заставить войска идти вперёд, наступление русских 11-ой и 7-ой армий было прекращено.

Но на другом участке фронта, наступление на котором началось 23 июня, 8-ой армии пока ещё генерал-лейтенанта Л.Г. Корнилова, наносившей удар по направлениям на Галич, Станислав – Калуш, Богородчаны – Болехов, и на Пороги, удалось добиться большого успеха, прорвав фронт и захватив свыше семи тысяч пленных и 48 орудий. Этому способствовал не только большой перевес в численности личного состава русской армии, но и относительно слабая боеспособность австро-венгерских войск, стоявших на этом участке фронта против 8-ой русской армии. Развивая свой успех, к 30 июня армии Корнилова удалось выйти к реке Ломница.

Но и с 8-ой армией случилась та же история, что и с соседними армиями этого фронта – 11-ой и 7-ой. Ударные части понесли потери, а остальные отказались воевать.

Потому к 2 июля 1917 года наступательный порыв всех армий фронта иссяк, и наступление полностью прекратилось.

Суммарные потери всех трёх армий фронта составили почти тридцать девять тысяч человек, что, правда, было явно меньше потерь в аналогичных наступательных кампаниях последних лет.

Однако теперь это имело катастрофические последствия, так как оставшаяся солдатская масса превратилась в неуправляемую вооружённую толпу, готовую лишь бежать от малейшего нажима противника, который вскоре не заставил себя ждать.

Австрийско-германское командование знало о предстоящем русском наступлении и заблаговременно дополнило австрийские войска немецкими, подготовив контрудар по правому флангу Юго-Западного фронта.

Для этого была сформирована специальная ударная армейская группа – «Злочевский отряд» под командованием генерала Винклера, дополненная, переброшенными с французского фронта одиннадцатью германскими дивизиями, и тремя австро-венгерскими, переброшенными с итальянского фронта.

Эта объединённая ударная армейская группа 6 июля из района Злочев нанесла контрудар в направлении Тарнополя по семи корпусам 11-ой русской армии, прорвав её фронт, к 9 июля отогнав её части за реку Серет.

К этому времени 11-ая русская армия настолько утратила свою боеспособность, что атака всего трёх немецких рот обратила в бегство личный состав 126-ой пехотной и 2-ой финляндской дивизии.

Противника сдержали лишь дисциплинированные кавалерийские части, офицеры-пехотинцы и одиночные, преданные присяге, рядовые.

Вся остальная пехота сбежала с поля боя, заполнив своим толпами все дороги, по пути расстреливая попавшихся офицеров, грабя, убивая и насилуя всех без разбора местных жителей.

Лишь посланные в тыл 11-ой армии заградительные отряды смогли остановить эту толпу, задержав тысячи дезертиров.

Обо всех этих фактах комиссары 11-ой армии телеграфировали командованию:

– «Начавшееся шестого июля немецкое наступление на фронте одиннадцатой армии разрастается в неизмеримое бедствие, угрожающее, может быть, гибелью революционной России.

В настроении частей, двинутых недавно вперёд героическими усилиями меньшинства, определился резкий и гибельный перелом.

Наступательный порыв быстро исчерпался.

Большинство частей находится в состоянии всё возрастающего разложения.

О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу – на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом….

Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника.

На протяжении сотни вёрст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них – здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Иногда так отходят целые части….

Положение требует самых серьёзных мер….

Сегодня Главнокомандующий с согласия комиссаров и комитетов отдал приказ о стрельбе по бегущим.

Пусть вся страна узнает правду…, содрогнётся и найдёт в себе решимость обрушиться на всех, кто малодушием губит и предаёт Россию и революцию».

Отступление 11-ой армии повлекло за собой и отход частей 7-ой и 8-ой армий Юго-Западного фронта.

Австро-венгерские и германские войска, встречая лишь незначительное сопротивление русских войск, через Галицию и Украину продвинулись дальше на восток. И лишь 15 июля русские войска остановились на линии Броды – Збараж – река Збруч.

Потери Юго-Западного фронта убитыми, ранеными и пленными составили 1968 офицеров и 56 361 нижних чинов.

Почти также трагично закончилось и наступление армий Северного фронта, осуществлявшееся с 8 по 10 июля.

Попытки командования заставить войска этого фронта наступать тоже закончились полным провалом.

О сложившейся ситуации Штаб фронта доносил в Ставку:

– «Только две дивизии из шести были способны для операции….

Тридцать шестая дивизия, взявшая две линии неприятельских окопов и шедшая на третью, повернула назад под влиянием окриков сзади;

Сто восемьдесят вторая дивизия загонялась на плацдармы силою оружия; когда же противник открыл по частям дивизии артиллерийский огонь, то они открыли беспорядочный огонь по своим.

Из сто двадцатой дивизии в атаку пошёл только один батальон.

Нейшлотский полк двадцать второй дивизии не только не хотел сам наступать, но препятствовал другим, арестовывая походные кухни частей боевой линии».

Однако на этом фронте были и случаи массового героизма.

В этом наступлении прославился «Ревельский ударный батальон смерти», незадолго до того сформированный из моряков-добровольцев Ревельской морской базы. Плохо обученные сухопутным приёмам боя, моряки-ударники понесли гигантские потери, но с честью выполнили поставленную боевую задачу.

Об их подвиге семья Кочетов узнала из газеты «Биржевые ведомости» от 18 июля 1917 года, привезённой из Петербурга в Серпухов кем-то из давних знакомых Парфения Васильевича.

Сам Парфений зачитал своим домочадцам заметку из газеты.

– «Всероссийский центральный комитет по организации добровольческой армии сообщает о действиях Ревельского батальона.

Получив задачу прорвать две линии окопов, батальон прорвал четыре линии, желая закрепить захваченное, батальон попросил поддержки, но вместо поддержки батальон был обстрелян своими же. Под двойным огнём батальон начал отход на первоначальные позиции. Потери были громадны: из трёхсот моряков, входивших в состав батальона, не ранено всего пятнадцать человек. Три офицера: подпоручик Симаков, мичман Орлов, мичман Зубков, не желая отступать, застрелились. Командир батальона штабс-капитан Егоров скончался от полученных им тринадцати ран».

От услышанного сообщения все на время приумолкли.

Первым нарушил молчание Пётр Васильевич, обращаясь больше к сыновьям:

– «Вось, бачыце (видите), сынки, якия смелыя людзи ёсць у нас?! Сапраувдныя (Настоящие) патриоты!».

– «Да, уж! Я бы так не смог» – первым сознался Борис.

– «Я бы тоже» – вторил ему брат.

– «Ничего, придёт время, не дай Бог, и сможете!» – обнадёжил их бывший военспец.

– «Ды цьфу на цябе! Накаркаеш яшчэ» – не выдержал их отец, почему-то, видимо на всякий случай, забирая у Парфения газету.